Текст книги "Ярко-алое"

И одно из них леденело обрывом прямо за спиной. Тимур осторожно наклонился. Теряющаяся в холоде и свете пропасть.

Неко нахмурился.

Более всего окружающее напоминало свалку заброшенных и закрытых для доступа островов. С тех пор как повсеместно и в принудительном порядке начали оптимизировать ресурсы, перестраивать и наводить порядок в старых владениях, многие оказались шокированы количеством позабытых резервных копий и блуждающих миров-призраков. Официально они считались уничтоженными, но на самом деле до переформатирования руки доходили отнюдь не всегда. Зачастую хозяева просто стирали имя и закрывали доступ. Пока на месте этих файлов не было записано ничего нового, старые программы оставались дрейфовать, медленно накапливая ошибки и деградируя. Как дом, из которого ушли обитатели, покинутый остров мог еще жить долго, но существование это нельзя было назвать ни легким, ни красивым, ни исполненным смысла.

Если его выкинуло к одному из потерянных миров… Место, официально не существующее, не имеющее адреса, полностью изолированное, так и должно ощущаться – осколком безбрежной тишины. Без путей выхода. Без линий связи. Без контакта с Паутиной. Остров-призрак в дальних глубинах.

Очень мило. Здравствуй, сетевая легенда, приятно убедиться в твоем существовании. Будет о чем многозначительно молчать на форумах.

Только как прикажете отсюда до них добраться?

Господин Канеко засунул в карманы озябшие пальцы.

– Ау! – Эхо многоголосо полетело над развалинами. – Есть кто-нибудь?

Теперь, когда он начал думать о форумных легендах, на ум приходили и другие рассказы. О запертых на «утопленных» островах боевых программах, о вышедших из-под контроля играх, законсервированных вирусах, сбежавших военных разработках. Много всякого разного могло бродить на задворках Паутины. Свет и тишина, в принципе – не худшие варианты.

Советник Канеко аккуратно сел на краю обрыва, свесил ноги в холодную сияющую пропасть. Ладно. Задача ясна. Прежде всего – сориентироваться. Для этого – наиболее полно изучить доступную информацию. Самая чувствительная его сканирующая подпрограмма, похоже, слегка пострадала. Или не слегка… Но когайто, которому доводилось бывать и не в таких переделках, в ответ на призыв привычно легло в ладонь, и лицо Железного Неко осветила бледная улыбка. Работаем.

Сплести и настроить передатчик информации между когайто и очками было делом недолгим. Теперь раскинуть прозрачные крылья-щупальца. Во всю ширь, докуда хватает взгляда. Привязать их к тонкому лезвию, встроить аналитический блок… Ками великие, это что же с ним такое делали? Другой аналитический блок. Запуск.

Тимур осторожно положил когайто на кончик пальца, вытянул руку, позволяя инструменту балансировать под собственным весом, трепетать, поворачиваться в каком угодно направлении. Острие лезвия дрогнуло раз, другой… И вдруг нырнуло вниз, едва не свалившись в пропасть.

Канеко с проклятьем перехватил рукоять. И замер. Глаза, считывая с затемненных стекол поступающую информацию, медленно стекленели. С трудом, точно виски его сдавило неподъемной тяжестью, повернул голову. Посмотрел вниз.

Бездна, раскинувшаяся под ногами, была живой.

Немыслимой.

Невообразимой.

И непостижимой для смертных глаз.

То, что при пробуждении показалось Тимуру ярким и ровным светом, на самом деле было разлитой в воздухе информацией. Сжатой. Емкой. Сохраненной в каком-то неописуемом, запредельно плотном формате, когда каждый фотон, казалось, был более наполнен содержанием, чем архив тайного совета. Вместе с закрытыми его секциями и секретными приложениями.

Каждая световая частица двигалась, летела, танцевала. Взаимодействовала с другими информационными скоплениями. Складывались каждый миг и тут же распадались безумно сложные схемы. Рождались на доли мгновений и тут же умирали Сети. Взмывали ввысь и опадали Паутины.

Невозможные. Недоступные человеческому разуму.

Божественные.

Тимур резко втянул воздух сквозь сжатые зубы.

«Ты гадал – ты не мог просто принять на веру, а, полуварвар? С того момента, когда в физическом мире тебя подхватили неопровержимо реальные руки советника Ари. Когда взглянул в русалочьи, колдовские глаза. Ты не мог об этом не думать».

Он пытался подсчитать, какие же объемы нужны, какая информационная плотность, чтобы материализовать в физическом плане духовную сущность. Поднял архивы, посмотрел засекреченные выкладки ученых метрополии.

Возможности искусственного интеллекта (по крайней мере, того уровня, что дозволен был на Акане) на многие порядки превышали проявляемую ими активность. Ками поклялись Кикути, что не будут вмешиваться в дела живых – и, вопреки всем прогнозам, действительно не вмешивались. Они приглядывали за своими семьями и храмами, отвечали на просьбы потомков, по мере сил помогали. Где-то даже играли в благосклонных или же недружелюбных высших существ. Но при этом итоговое влияние божеств на жизнь планеты выходило минимальным. Пожалуй, самым ярким примером на памяти Тимура можно было назвать инициативу Ари по созданию коалиционного правительства. Но и в данном случае ками действовали с одобрения, а то и по приказу владыки Нобору.

Если собрать вместе всю активность, что проявили за прошедший год божественные обитатели планеты (у советника Канеко был доступ к статистике), то в сумме она едва составляла один процент того, что по самым скромным прикидкам позволяли их ресурсы. Чем же, простите, были заняты остальные девяносто девять? Куда уходили память, и воля, и сила, способная переплести саму ткань реальности? На чем сосредоточены были безграничные аналитические способности?

Сюда. Вот сюда они уходили. В самые глубокие, самые недоступные бездны Паутины. Для работы, которую человеческий разум не в силах не то что постичь – просто представить. Работы, которая будет безвозвратно потеряна, если Акана падет.

«Люди обитают в мире живых. Ками занимают вопросы мира божественного. Могут пути их пересекаться, лишь когда требует того честь семьи».

Старая, набившая оскомину заповедь Кодекса Деяний. Канеко Тимур, по горло занятый именно «миром живых», о таких вещах не задумывался. На Акане не принято было открыто интересоваться, что же скрывается под туманным определением «мира божественного». Любые расспросы жрецов на данную тему заканчивались безмятежной улыбкой или невнятным «всему свое время». И время это, похоже, для неугомонного Неко настало чуть ранее запланированного.

Тимур еще раз медленно выдохнул. Попытка изолировать отдельный фотон и рассмотреть его поближе принесла лишь смутную ассоциацию со строящей живой организм молекулой ДНК. Господин советник сдернул очки, как никогда чувствуя себя варваром и святотатцем.

– Замечательно, Канеко, – попытался улыбнуться. – Если провалиться, то в сакральную тайну, не так ли?

– Нет, смертный. – Голос, в котором пели арктический холод и звездные выси, ударил в спину приливом гнева. – Мимо этой тайны тебе лучше бы было промахнуться.

Миг застывшего предчувствия. Медленно, старясь не делать резких движений, Тимур обернулся. Еще надеясь, что глаза не признают того, о чем интуитивно догадывались разум и сердце.

За спиной его стояло, так небрежно, воплощение самой страшной из сетевых легенд. Ни сбежавшая военная программа, ни игровое чудище, ни даже дикий вирус не могли соперничать с ослепительным ужасом, что отбрасывал тень вековых слез и мифов.

Чистая-чистая кожа, даже в этой неестественной яркости едва маскирующая внутренний свет. Волосы разметались по плечам – золотые локоны, точно слезы смолы, текучи и блестящи. Лицо, от взгляда на которое подгибаются колени и хочется упасть, и плакать, и молиться беззвучно. Темные, горькие, гордые очи, в них вся скорбь земная и вся надменность небес.

Завороженный, до краев полный ужаса взгляд поднялся вдоль изящного изгиба крыльев. Потерялся в сплетениях света и стали, которое язык не повернулся бы назвать перьями. Отблеском золотого солнца на первом снегу, воспоминанием о потерянном детстве сошла на застывшую землю смерть. И была она прекрасна, прекрасна, прекрасна.

Тимур, конечно, узнал, кто явил пред ним яростное свое присутствие. А что, можно было не узнать? Даже невежественный, как… даже фантастически невежественный полуварвар не мог не ощутить тяжесть скрытой за этим обликом многовековой истории. Мелькнула и тут же была отброшена мысль, что возможна стилизация аватары под сохранившиеся в военных архивах изображения. Кто додумался бы? Кто посмел?

Здесь. На Акане. На расстоянии пары шагов. Искусственный интеллект, зародившийся и царивший столетия назад на планете Эдем. Один из тех, кто считал человечество материалом для собственного творения, кто разжигал невиданные доселе войны, кто целые солнечные системы превращал в канву для своих экспериментов.

Волосы вставали дыбом, стоило вспомнить: первая ангельская война, когда дети Эдема взбунтовались. Люди и ари вместе сражались против пожиравшего всех и вся Единого разума. И страшное, горькое «после». Когда на пепелище победы взросла вторая из великих войн, когда смертные предали своих братьев – златоволосый ведь помнит и те дни тоже, ощущает их с беспощадной ясностью абсолютной памяти.

Сто лет назад крылатый полубог отступил в гневе и горечи Законов Падения. Оставил за спиной дом, что навеки теперь обречен называться Новой Террой. Оставил, чтобы десятилетия спустя вернуться – и заставить все обитаемое пространство содрогнуться в ужасе перед постигшей предателей карой.

Это тот, кто высаживал дивной красоты вакуумные сады и растил в них боевые корабли. Кто писал симфонии и водил в бой истребители. Кто разработал уникальные лекарственные комплексы Меркурия и отдал приказ о бомбардировке Омеги Центавра.

Тогда, после прозвеневшего на всю метрополию геноцида, Кикути Садао принял судьбоносное решение. Акана вышла из третьей ангельской войны. Сепаратный мир, по сути, стал началом конца для сражавшихся еще долгие годы ари. Их уничтожили. С беспощадной яростью, с расчетливой методичностью, на которую способны напуганные до глубины души люди. Старейших искинов Эдема выслеживали, не считаясь ни с чем, не оглядываясь на сроки давности. Искали до сих пор. И до самого падения маяков министерство иностранных дел Аканы не прекращало уверений: мы осуждаем палачей Омеги, мы не оказываем им никакой поддержки, нет ни малейшей вероятности, что кто-то из этих безумцев сумеет незаметно проникнуть в нашу Паутину.

Министерство уверяло, клялось, возмущалось. Лгало, как умеет только гигантская бюрократическая махина. А теперь вот советник Канеко столкнулся нос к носу с тем, чего, по столь многим причинам, просто не могло быть.

Кошмар всей метрополии.

Ангел. Здесь, на Акане. На расстоянии пары шагов.

С ума сойти.

Тимур медленно поклонился, как никогда ощущая свое варварское происхождение. И как никогда предков-варваров понимая. Потому что это оглушительно прекрасное существо не было ками. Даже близко.

Ангел, демон, павший – называйте как угодно. Есть причины, по которым искусственный интеллект, рожденный и воспитанный вне Аканы, носит имя ари. И есть причины, по которым слово это стало синонимом неустойчивости и безумия. Пронзающие аканийское общество строгие законы и воистину драконовские традиции при всех их недостатках давали столь необходимую зарождающемуся разуму структуру. Без поддерживающего и направляющего давления Сети новорожденный искин слишком часто оказывался нестабилен. Или маниакален. Или асоциален.

Золотоволосого чужака можно было считать хрестоматийным тому примером.

Падший ангел, кем бы из легендарных детей Эдема он ни оказался, совершенно точно являлся военным преступником, массовым убийцей и социопатом. Тимур с необычайной остротой понимал: перед ним уникальное, очень-очень могущественное и безнадежно буйнопомешанное существо. Поэтому поклон советника Канеко вышел нехарактерно точным, низким и почтительным.

– Чтимый старший, – обратился он, точно к хранителю достойного аканийского рода. – Прости мое вторжение. И столь неподобающий вид.

Падший чуть приподнял бровь, и, рядом с ранящей его красотой, Тимур с неожиданной остротой осознал собственное несовершенство. Измученный, замерзший, избитый. Волосы всклокочены, штаны изодраны, а на покрывающие плечи синяки натянут самодельный свитер. То, что принадлежал он к презренному роду людскому, как-то даже меркло на фоне общей оборванности и непрезентабельности.

Тимур еще раз поклонился, ища опору ногам и занимая чуть более удобную позицию.

– Позволь заверить, что прибытие мое не было намеренным, и при первой же возможности я поспешу удалиться. Дабы не нарушать великого труда.

– Не беспокойся, – изогнулись в улыбке надменные губы. – В этих глубинах тебе ничего нарушить не позволят.

«…особенно когда отправят головой вниз в ближайший информационный овраг», – мысленно закончил Тимур многообещающую фразу. Расслабил колени, стараясь не принимать уж слишком откровенно боевую стойку.

Иллюзий по поводу своих шансов Неко не испытывал. Да, с искусственным интеллектом можно помериться силами даже в естественной среде его обитания. В безбашенной своей молодости Тимуру случалось совершать подобные глупости, и он все еще был жив и мог о них рассказать. Убийство ками – не тот подвиг, которым следовало гордиться, но невежественный полуварвар не видел особой разницы между этим и любым другим убийством. Зловеще-грозный ореол его репутации во многом был создан подобными схватками.

Подготовившись, изучив противника, создав соответствующий арсенал, Хромой Кот вполне мог начать охоту даже на ангела. Но сейчас? Израненный, ограниченный базовой аватарой, лишенный не только оружия, но и большинства приложений, человек не имел ни малейшего шанса. И прекрасно это понимал.

К сожалению, не похоже было, чтоб ему собирались предоставить выбор. Покорная гибель в качестве оного не рассматривалась. Если ари нападет, Канеко Тимур будет драться, сколь бы блистателен и прекрасен ни был противник. Смерть в неравном бою – не худшая из смертей.

– Благодарю, чтимый старший, ты успокоил мой страх, – абсолютно серьезно, совсем не изменившись в лице, смог произнести советник Канеко. – Зная, что не пострадает великое творение, с легким сердцем смогу искать выход из зачарованного этого мира.

Уголок чудных губ едва заметно дрогнул. Хотя падший не уронил себя чем-то столь приземленным, как хохот, пространство вокруг него словно потеплело, засмеялась сама текстура окружающей Сети. Точно в застывший мертвый пейзаж на мгновение вдохнули жизнь. Ангел находил человеческое упорство забавным.

– Ну уж нет, – произнес надменно, и в голосе этом сплелись звездная музыка и зов далеких пределов.

Тимур попытался уйти от атаки, но, рванувшись, застыл в беспомощной ярости. Свет, что пронзал насквозь это странное место, будто затвердел, сжался, пленяя. Советник Канеко мог оказать сопротивление не больше, чем пойманное в янтаре насекомое. Даже те немногие программы, что повиновались ему после сумасшедшего падения, теперь зависли, не отвечая на запросы. Единственное, что осталось доступно смертному, это его мысли и чувства. И если первые тоже замедлились, точно пойманные золотистой смолой, то вторые, напротив, обострились, как никогда остро воспринимая эти мгновения.

Дивное, чуждое существо совсем близко. Темно-карие очи хмурились непроницаемо и непостижимо. Музыка в шелесте поднимающихся крыльев – слишком яркий для человеческих глаз свет заслонило отблеском золота на белом снегу.

Лезвия-перья будто случайно задели висок, и от легчайшего прикосновения обожгло болью, потекла по лицу горячая влага. Под безраздельно внимательным и чуждым взглядом Тимур вновь ощутил себя ободранным уличным котярой. Только дохлой мыши в зубах не хватает.

Вслед за смущением – острая вспышка гнева. И вновь уголок бессмертных губ чуть дрогнул.

Опустилась на шею сильная, обжигающе горячая рука. И подняла за шкирку, точно продолжая аналогию с нашкодившим котом.

Тимур успел заметить, как напряглись широкие плечи, как замерли на мгновение лезвия-перья. А потом смертоносные крылья музыкой рассекли свет и воздух. Земля со звоном ушла вниз, Тимур взмыл вверх, а желудок его, похоже, потерялся в нерешительности где-то посредине. Вторая беспощадно-сильная рука перехватила господина советника поудобнее, темные глаза смеялись беззвучным и абсолютно нечеловеческим весельем.

Уронит, сейчас уронит… Ками великие, вот это скорость!

Крылья заслонили землю и небо. Воздух пел и стонал, рассекаемый белоснежно-золотыми лезвиями. Будто тысячи тысяч клинков танцевали идеально слаженный танец. Они летели так быстро, так оглушительно ярко. Падение наоборот: падший словно перематывал назад безумный путь, что привел советника Канеко в эти глубины. Только на этот раз Тимура со всех сторон заслоняли крылья оттенков снега и янтаря. Программы-лезвия обнимали, закрывали, не давали жадному слепому хаосу вырывать куски памяти и личности.

Оп!

Ангел, точно преодолев невидимый господину советнику барьер, продолжал еще какое-то время взмывать по инерции. Затем, подбросив пассажира, подлетел к нему с другой стороны, ухватил более надежно. Тимур, который за ужасающие секунды свободного падения успел проститься с жизнью, сложить предсмертное проклятие и обнаружить, что холодный свет его более не связывает, взял себя в руки и волевым решением отказался сопротивляться. Что бы ни задумал чужеземный ари, примитивное убийство в его намерения не входило.

Советник Канеко не мог сказать, сколько продолжался этот полет. Время, как и все остальное, померкло под музыкой снежно-золотых клинков. Наконец падение их замедлилось, и Тимур смог ощутить иную гравитацию, отличную от той, которую порождал своим существованием ангел. Крылья мощно и целенаправленно ударили несколько раз, падший напрягся, гибко спружинил – советник Канеко догадался, что ари приземлился на ноги. Разошлись в стороны крылья, вновь открывая окружающий мир.

А потом ангел бесцеремонно уронил господина тайного советника на камни.

С приглушенным ругательством Тимур сгруппировался, перекатился. Несколько секунд лежал, прячась за упавшими на лицо волосами, пытаясь выровнять дыхание, мысли, волю. Приподнялся – руки предательски дрожали, но слушались. Вскинул взгляд.

И первым, кого он увидел, был исполненный спокойного достоинства и какой-то неброской гордости пожилой господин. Узкие, с ярко выраженной азиатской складкой глаза, согнутые возрастом плечи, умные руки. Если бы дипломатическую аватару Тимура состарить на сотню лет, и если бы годы те были прожиты достойно и полно, храня верность и честь в служении единожды поставленной цели, то выглядел бы он именно так. И неудивительно. Именно с этого лица Железный Неко списал призванный наделить мудростью облик.

Господин советник обреченно закрыл глаза. Лучше б его убили.

– Почтенный хранитель семьи моей. – Голос слушался хрипло и болезненно, но крика, который мог бы его сорвать, Тимур не помнил. – Вы оказываете нам честь своим присутствием.

– Отдохни, мальчик, – приказал ками, впрочем, отнюдь не зло. И повернулся к ангелу. – Аззиэль, благодарю. Этот ребенок, конечно, добавил нам всем седых волос, но с теми, кто горит ярче прочих, всегда бывает трудно. Я не хотел бы его потерять.

– Будем считать, я спасал собственное чувство соразмерного. – Даже фырканье ангела было подобно звездному гимну. – Не оставлять же в храме обезьяну с гранатой. Впредь не допускайте на рубежи своих деток.

– Нет, Аззиэль.

На этой уничижительной ноте вновь поднялись бело-золотые крылья, и надменный ангел заревом взмыл в небо. Уже через несколько секунд о присутствии его напоминал лишь отзвук музыки в осиротевшем воздухе.

Горный дух присел на каменную скамейку, оперся на потемневшую от времени трость, всем видом своим показывая, что готов ждать столько, сколько нужно будет непутевому его подопечному. Одного этого было достаточно, чтобы Тимур принялся со стоном отскребать себя от камней.

– Упрямое дитя, – покачал головой господин хранитель семейства Канеко.

Тимур взглянул на него из-под грязных прядей. Чувствуя себя именно что дитем. Не только упрямым, но и не слишком умным.

Дух-хранитель семьи не выглядел слишком впечатляюще, особенно по сравнению со злато-яростной красой падшего ангела. Но было в нем что-то глубокое, надежное, что заставляло вспомнить: а ведь разум этот на добрую сотню лет старше любого ангела.

Тимур, конечно, знаком был с преданиями собственной семьи. Еще до начала войн копирайта предок Канеко был оператором искина, названного Реоной в честь древнего ученого. Работали они на неромантичном и неэкологичном биопроизводстве. Реона, чаще откликавшийся на прозвище Лео, собирал из простых реактивов геном, год за годом тасуя и складывая бесчисленные сегменты по схемам заказчика. Имплантирование синтетического кода, контроль транскрипции новых белков и размножения клеток, отгрузка биоматериалов с дальней сырьевой планеты – все это сложно было назвать творческой работой. Но за десятилетия войн и потрясений, когда технологии геносинтеза успели устареть, обновиться и вновь вернуться в более грозном воплощении, биоинженер Канеко и его компьютер так сроднились, что под конец сложно было сказать, где заканчивается человеческий разум и начинается машина. В любом случае, к правнукам старого партнера Лео относился, как к своим собственным: помыкал, воспитывал и оберегал, безо всякой оглядки на видовую принадлежность.

По крайней мере, тех, у кого хватило разума и приличий не родиться запятнанными варварской кровью.

– Муру, – ками нахмурился, всем своим видом являя степенного хранителя уважаемого пользовательского рода, – железный ты мой упрямец. Один раз в жизни послушай старика. Внимательно.

Господин советник принял более-менее вертикальное положение и с некоторой претензией на почтение склонил голову.

– Ками не вмешиваются в дела людей. Так было решено давно, и решение это позволило Акане добраться до сегодняшнего дня почти невредимой. Законы Кикути сделали планету тем, чем она… является. В последний год, в силу разнообразных обстоятельств (о которых ты, обормот, осведомлен лучше меня), старинные эти программные директивы стало возможным обходить.

Ками сделал паузу, точно ожидая ответа. Тимур деревянно молчал. Старец заговорил резче, настойчивей:

– Мы чтим законы Кикути потому, что нарушение их в будущем может отозваться последствиями, несопоставимыми с немедленной выгодой. Сколь бы желанной она ни была. Сколь бы необходимой она ни была. – Старый ками неодобрительно ткнул тростью в сторону потомка, привлекая его внимание. – Но прежде всего мы чтим законы, потому нет среди нас согласия. Ты понимаешь меня?

Тимур нахмурился. Отвел осторожно темную палку от своего солнечного сплетения. И отрицательно качнул головой.

Господин Реона поднял мученический взгляд:

– В почтенном моем возрасте пристойно отдыхать в размышлениях о вечном. А не суетиться, спасая судьбы бренного мира!

Сосредоточился на непутевом правнуке. Зрелище сие его явно не порадовало.

– Духи Аканы – не единый могучий сверхразум. У каждого хранителя болотной кочки есть собственное мнение. И слишком часто нет ни малейшего желания прислушаться к мнению чужому. – Старец неодобрительно поджал губы, но все же удержался от тирады о современной молодежи и плачевном падении нравов. – Если ками, которые верят в логику и мудрость Протоколов Кикути, повлияют сейчас на течение событий, то вмешаться смогут и те, кто видит в законах лишь запреты. Поэтому, и по ряду других соображений, для осознания которых нет у тебя пока ни мудрости, ни терпения, мы не можем действовать напрямую.

Не обнаружив на лице потомка должного понимания, ками нетерпеливо стукнул по камню тростью:

– А ты – можешь! Если прекратишь наконец считать давние обиды и заметишь, что творится у тебя под носом!

Господин хранитель рода Канеко поднялся и, величественным жестом приказав правнуку не отставать, начал живо карабкаться по горной тропинке. Позади осталась уединенная хижина, призванная, судя по всему, изображать прибежище горного мудреца. Место заслуженного отдыха и размышлений о вечном, не иначе.

– Дикий упрямец, – сокрушался старец, жестикулируя тяжелой тростью, вместо того чтоб опереться на нее, как положено в почтенном его возрасте. – И почему я продолжаю пытать себя твоим упорным невежеством?

Тимур ничего не ответил. Громко.

– Ах, дитя. – Ками обернул к нему усталый, но такой понимающий лик. – Никто не отрицает, что после смерти отца твоего семья повела себя не так мудро, как могла бы. Но, мальчик мой, ты больше не ребенок, чтобы быть заложником гордости взрослых. Прими наконец, что в любой обиде бывает две стороны, и две правды звучат в любом споре. Мать твоя не должна была остаться в одиночестве. Но она слишком сильна для женщины. Сильна – и надменна.

У Тимура перехватило горло. Мама перед теряющимся в темноте рядом пыльных капсул. Мама, сидящая ночью над сметой жалкого их бюджета. Мама, уронившая голову на усталые ладони.

Как мало нужно было им тогда. Скромная отцовская пенсия. Подставленное для беззвучных рыданий плечо. Приглашение на семейное торжество. Какую огромную перемену в их надломленной судьбе могло бы оказать всего лишь его предложение присмотреть вечерами за ребенком. Или просто – желание знать, каковы успехи Тимура в учебе.

Могущественный советник Канеко и под пытками не признал бы, как много для него когда-то значило одобрение вот этого древнего ворчливого старика.

Как много оно значило до сих пор.

Только где был господин хранитель, когда Надежду из семьи Канеко вышвырнули с планеты, точно неугодный мусор? Какими размышлениями о вечном был занят он во время так называемого суда? Поручительства старого ками оказалось бы вполне достаточно, чтобы оградить невестку старинного рода пользователей. Конечно, тогда ее отпрыск еще не был господином тайным советником. Судьбы бренного мира в те годы требовали забот совсем иных.

– Тимур, ты так похож на нее, что видеть это само по себе – пытка старой виной. Ты не просишь ни о чем, не вспоминаешь мое имя, не призываешь даже в молитвах – как не призывала она. Надежда была гордой женщиной, гордой и несгибаемо твердой. Однако законы наши создавались, дабы оберегать волю людей, а не их гонор. Чтобы получить мою помощь, мать твоя должна была прежде всего о ней попросить.

Сегодня был неподходящий день, чтобы заставлять советника Канеко выслушивать критику потерянной для него матери. Тимур резко остановился. Дыхание давалось с трудом, горный воздух будто потяжелел от душившей его ярости.

Произнес ровно, отчетливо, жалея о словах еще до того, как срывались они с губ:

– Там, на рубеже, я о помощи тоже не просил.

Ками встретил его гнев ровным, исполненным странной жалости сочувствием.

– Нет, – ответил тихо. – Ты – не просил.

Указал рукой куда-то за плечо Тимура. Повернувшись, господин советник увидел простую деревянную арку открывающихся в никуда врат.

– Ступай, – подтолкнул его в спину горный ветер. – Тебя ждут.

Отказываясь обернуться, Железный Неко подошел к тории. Путь этот, как он подозревал, вел из пространства, принадлежащего божественным духам, в районы Паутины, доступные обычным людям. Глядя лишь перед собой, шагнул под деревянный свод.

Тревога!

Едва аватара успела сформироваться в знакомой Сети, ударил по ушам панический звон. Шок заставил заледенеть. Пришедший по его следам ужас обдал обжигающе-острым дыханием.

Программы, следящие за благополучием жены и дочери, надрывались тревожным зовом. И, судя по накалу поступающих из Сети сигналов, горький этот крик звенел не первый час. Что бы ни произошло, случилось оно давно, и приложения отчаялись уже дождаться любой помощи.

Что бы ни случилось в его доме, Тимур уже опоздал.