Текст книги "Ярко-алое"

Он отступил, готовясь занять место пилота. Дернулся, разворачиваясь, когда услышал за спиной шорох.

Самурай, вынырнувший из-за угла, замер всего в паре метров. Как и Тимур, мысленно проклял зависшую систему наблюдения. Немолодой плотный мужчина, без шлема, но с тонкой полоской кислородной маски у носа. Рефлексы военного сословия сработали раньше разума, игольник смотрел прямо в грудь беглецам.

«Стефан все же догадался послать кого-то проверить планеры», – отстраненно подумал Тимур. Пальцы в перчатке чуть дрогнули, готовясь к последнему, возможно, самоубийственному взмаху.

Господин советник плавно, на расслабленных ногах сместил вес в сторону. Дуло повернулось вслед за ним, оставляя Кими вне поля обстрела. Но хотя оружие противника продолжало контролировать наиболее опасную из целей, взгляд самурая еще какую-то долю мгновения оставался прикован к высокородной госпоже. Аналитическое приложение выдало схему микродвижений зрачка, показывая, на каких акцентах строилось восприятие ее образа: синяк, глаза, контур лица, губы, грудь, рука, раны на запястьях, синяк, глаза. Внимание: напряжение лицевых мышц и едва заметный со стороны неконтролируемый тик верхнего века свидетельствует о сильной эмоциональной реакции. Отмечен выброс адреналина. Возможно проявление немотивированной агрессии.

Тимур начал медленно, в такт дыханию поднимать правую руку.

– Господин советник, – хрипло заговорил самурай. – Во время нашей последней встречи я невольно нанес вам оскорбление. Позвольте принести извинения за непродуманные и неумные слова.

В фокусе боевого режима непозволительная роскошь – обращать внимание на то, что вполне может оказаться отвлекающим или провоцирующим приемом. Тем не менее внутренний аналитик мгновенно выдал ответ на незаданный вопрос. С приложением личного дела противника и записью последнего их разговора. Где-то за пределами движения окованной перчаткой руки мелькнуло изумление: ками светлые, да это же Такэда! В реальности воин оказался лет на двадцать старше, чем можно было дать рабочей его аватаре.

Впрочем, давнее знакомство ничего не меняло. По крайней мере, таков был вывод Тимура.

Абсолютно ошибочный.

Облаченный в доспехи самурай сделал то, что заставило аналитическую программу лишь обескураженно пискнуть. Он спрятал игольник в кобуру – естественным, слитным движением. Точно не понимая, как близко в этот момент подошел к потере головы (в самом буквальном смысле). Поклонился Кимико. А потом отдал честь напряженному, точно натянутая над безумием струна, супругу ее.

Честь. Тимуру. От благородного воина, годящегося ободранному всклокоченному штатскому если не в деды, то уж точно – в отцы. Да что тут вообще происходит?

Такэда же, как ни в чем не бывало, развернулся и направился к выходу со стартовой площадки. По Сети пронеслось сообщение: «Пятый пост. Следов нарушителей не обнаружено. Продолжаю обход».

Да ками ж ради… Отчаявшись понять воинское сословие, их так называемую честь, их не объяснимые логикой выходки и недоступные нормальному человеку фанаберии, Тимур медленно сжал пальцы в перчатках.

Приказал себе сосредоточиться на деле.

Вскочил, подтянулся, почти лег на горизонтальную ось планера.

Короткая команда – и потолок распахнулся, открывая сияюще-алые небеса.

Узор из скрещенных планок и тонких мембран под ним вздрогнул. Точно живое существо вздохнул, приподнялся. Медленно расправились на удивление длинные и при этом пугающе хрупкие крылья.

Планер плавно припал к земле, напрягся. А потом рванулся ввысь, оттолкнул жадную землю, упал в ослепительно-красное. Тимур обнаружил, что смеется навстречу ветру, сам не зная, от облегчения это или же от рождающегося в душе нового вызова врагам. Подался назад, опустил тело на мягкие крепления, повозился, устраиваясь. Ладони легли на отполированные тысячами прикосновений перекладины.

Силовое поле, порождаемое машиной, расширилось. Вытянулось на несколько метров вперед. В пределах этого невидимого взгляду пространства молекулы воздуха попадали в полную зависимость от воли пилота. Ветра вокруг планера дули именно с такой силой и в том направлении, которое требовалось для выполнения маневра. Плотность, температура, давление – все подчинялось одной цели: той, что указал Тимур. Вне зачарованного круга атмосферные явления как ни в чем не бывало возвращались в естественное свое состояние. Никаких нарушений гравитационного рисунка, никаких турбулентных следов. Ни намека на энергетические выбросы. Найти спрятавшийся в облаках планер, даже если он не использовал режима маскировки, было отнюдь не тривиальной задачей.

Неко, набрав показавшуюся ему достаточной высоту, скользнул мыслями по опутывающей летучую машину сети, проверил протоколы управления. Пока что они были изолированы от общей Паутины, и, зная, кто будет брошен на поиски, Тимур не торопился светиться в информационном пространстве.

– Госпожа моя.

– Мы… выбрались?

Она, похоже, просто не смела в это поверить.

– Надеюсь. Я постоянно провожу проверки на наличие жучков или следящих программ, но пока ничего не обнаружил. Кажется, мы действительно оторвались.

– Тот благородный господин… Он служит вам?

Хороший вопрос. А кому, собственно, служит Такэда? Глава его рода был на памятном собрании во дворце Фудзивара, но формальных клятв не приносил.

– Это гражданская война. Даже ками не в силах определить, кто тут на чьей стороне и кто кому прикрывает спину. Госпожа моя… нам нужно решить, как быть дальше.

Молчание.

– У меня есть пара предположений, куда мог направиться Тайра, есть «спящие» маячки, поставленные и на него и на госпожу Акеми. Но активировать их не хотелось бы. Госпожа, если б можно было тянуть, я бы первый заговорил об осторожности. Но их ищут. И, зная, кого пустили по следу, я не сомневаюсь, что найдут. Очень быстро.

Ничего не отвечая, Кимико скользнула мимо него в управляющую сеть, ввела в навигационную систему новый курс. Ветер резко переменился, крылья напряглись, ловя новое направление. Планер накренился в крутом повороте.

Тимур глянул на точку назначения. Дыхание на миг перехватило. Вот оно как.

Они смогут добраться до места менее чем за пару часов. Советник Канеко залез в протоколы безопасности, снял ограничения на скорость. За час.

Взвывший ветер ударил в крылья, подхватил затерявшуюся в алом сиянии песчинку.

Теперь, когда у них появилось время, вместе с ним пришел и страх.

– Госпожа моя… – Тихо, слишком ровно спросил: – Если бы Кикути Акеми коснулась Паутины, это было бы… это было бы не скрыть, не так ли?

Тонкая псевдодеревянная планка вздрогнула под сжавшейся женской ладонью.

– Мне удалось передать ее сетевой профиль целителю Тайра, – ответила так же ровно. – Удалось, насколько это было возможно, провести ее доступ через медицинские приложения Сина, спрятать ее саму под прикрытием его личности. Но…

– Разум простого самурая не может вместить себя в божественный профиль.

– Нет. Кроме того… Я не уверена. Все делалось дистанционно, когда физически они уже покинули пределы поместья. В Сети благородный Тайра выглядел, как всегда, но мне показалось, что он был ранен.

Тишина упала среди небес холодом осенней тоски. В зове ветра отчетливо послышался стон. Тимур чуть изменил конфигурацию крыльев.

– Советник Канеко, – вновь заговорила Кимико, и в голосе высокородной госпожи звенело что-то, ни разу доселе не открывавшееся пред супругом ее. – Я много думала. О чтимой Надежде, дочери Игоря. Об аканийской эмиграции и о том, что вы, с вашим доступом и вашей личной заинтересованностью, могли не знать о каких-то подробностях.

– Госпожа моя, вы не обязаны…

– Я сказала вам тогда, что грозящая нам среди варваров гибель не является тайной. И невольно солгала. Информация на Акане иерархична. Есть бесконечные уровни доступа, бесчисленные рейтинги: по возрасту, по полу, имущественному, образовательному, профессиональному цензу. То, что для одной группы является общеизвестным, от другой на удивление надежно скрыто. Речь действительно идет о тайне, не так ли? Попадавшиеся мне исследования доступны лишь взгляду творцов. Быть может, лишь тех, кто достиг определенных вершин в своем искусстве.

– Такая мысль приходила мне в голову, – мягко признал Тимур.

– Если сведения эти открыты лишь ограниченной группе – женщин, творцов, выпускников Академии, – существует вероятность, что распространили их намеренно. Среди тех, кого сочли особо ценными. Кого хотели удержать на Акане. Не допустить даже смутной идеи об эмиграции, не позволять даже задумываться о возможности покинуть планету. И если цель такая действительно стояла – они не стали бы лгать. Но, возможно, акценты в исследованиях оказались несколько смещены. Статистические данные поданы немного иначе. Я хочу сказать… Господин, супруг. Возможно, мое видение опасности преувеличено. Изгнание чтимой матери вашей – не окончательный ей приговор.

– И до этой мысли я тоже в конце концов дошел, – вынужден был сдаться Тимур. – Когда перестал беситься и дал себе труд подумать. Я знаком со статистикой, на которую вы ссылались. Госпожа моя, в данной ситуации речь идет о множестве факторов: социальных, финансовых и очень часто политических. Но как ни интерпретируй данные, цифры беспощадны. Представители самостоятельных культур при столкновении с метрополией либо ассимилируются, либо гибнут. Учитывая аканийские традиции и отношение к смерти, дезадаптивный синдром и депрессия для нас несколько более серьезные заболевания, нежели может показаться на первый взгляд.

– Господин мой…

– Неважно, что является причиной: частичная атрофия нервной системы, передозировка наркотиков или воспетая поэтами тоска по родине. Конечный результат один. Вам не врали, заставляя поверить, что бегство с этой планеты означает медленную, мучительную потерю себя. О некоторых неприглядных реалиях метрополии вам еще и недоговаривали.

Молчание. Плач ветра.

– Господин. Муру, мне очень жаль.

Он прерывисто вздохнул:

– Не стоит хоронить ее раньше времени. Если и была на Акане женщина, которая не склонна решать проблемы окружающих, бросаясь на собственный нож, это Канеко Надежда. Когда я в первый раз брякнул при ней, что жизнь – разменная монета чести, мать залепила мне пощечину. Сказала, что утверждать такое может лишь глупец, который жизнь по-настоящему просто не любит. Что подобные сентенции обесценивают величайшую жертву, обесценивают меня самого и все, что после меня останется. Обесценивают, в конечном счете, саму честь.

– Чтимая мать ваша не склонна следовать давлению общества?

Мама? Подчиняющаяся давлению?

– Мне все равно, в сколь безвыходной ситуации она окажется, как беспощадна и слепа к чужакам культура метрополии. Чтобы Надежда своей волей поучаствовала в собственном уничтожении? – Канеко Тимур вскинул голову, выдохнул сквозь зубы: – Не дождутся.

Пауза. Затем ровно, очень уверенно:

– Вы не стали бы терпеть в своем базовом профиле мою троянскую программу.

Тимур напрягся, но в ее словах не было упрека, или страха, или огорчения. Лишь констатация факта. И, быть может, скрытые искорки юмора где-то глубоко внутри.

– Я не склонен к суициду, сколь бы благородным он ни был, – почти извиняясь, объяснил свои варварские взгляды советник Канеко. – Программа на месте, но немного переписанная – насколько ее можно было править, не привлекая вашего внимания.

На сей раз в песне ветра отчетливо слышны были нотки задумчивые.

– Я не умею писать стихи, – вдруг без всякой связи с предыдущим признала вдовствующая владычица Кикути. – Совсем. Мне никогда не давался дар краткости.

Советник Канеко повернулся, бросил взгляд через плечо на стремительно меняющую темы супругу.

Кимико полностью расслабилась в ветреной своей колыбели. Она сидела почти боком, подогнув под себя одну ногу, опираясь не столько на деревянные планки, сколько на упругую воздушную подушку. Свободной рукой рассеянно причесывала длинные пряди. Моргнув, советник отметил, что высокородная госпожа тихо и незаметно колдует над чем-то в управляющей планером сети. Ведущий полет ветер был полностью под контролем Тимура. Однако на более тонком, жизнеобеспечивающем уровне деловито работала новая, несущая на себе отпечаток творца программа. Ограниченный пассажирской «кабиной» воздух перемещался, повинуясь сложным алгоритмам – очищая, увлажняя, перебирая волосы высокородной госпожи. Черные, как речная вода, сияющие, танцевали меж воздушных течений пряди.

Железный Неко, которому за почти десятилетия полетов в голову не пришло использовать боевой планер как… как банальную расческу, сдул с лица собственные буйные кудри, отвернулся. Чувства его были сложными, точно отраженными от отмеряющего минуты страха. Перед глазами стоял женский профиль на алом фоне. Танцевал струящийся темный поток колдовских ее волос.

– Я помолвлена была с Кикути Нобору еще до своего рождения, – заговорила госпожа тихо. – Порой кажется, что и зачатье мое предопределено было согласием Садао искать невестку среди нашего клана. Но, вне зависимости от того, создавали ли Фудзивара изначально дочь для божественной династии, воспитывали и растили они без всяких сомнений кронпринцессу. Осознающую всю тяжесть возложенной на нее ответственности. Готовую служить народу Аканы. Гордую этой службой.

Она замолчала. Потом:

– Верную нареченному своему жениху.

Тимур какое-то время гадал, требуется ли от него какая-то реакция. Потом все же спросил.

– А кронпринц?

– Кронпринц Нобору… Кикути Нобору относился к невесте с почтением, какое должен принц династии оказывать нареченной своей. Даже самый строгий знаток этикета не нашел бы изъяна в его речах и поступках. – Она замолчала. Потом, как-то неуверенно: – Он был старше меня на двенадцать лет. Полагаю, со мной было скучно.

У Тимура имелось на сей счет собственное мнение. Но раз уж высокородная госпожа так и не вспомнила самую первую их встречу, не было смысла сообщать ей: советник Канеко получил редкую возможность взглянуть на ранние отношения царственной пары с поистине уникальной точки зрения. «Скучно» – не то слово, которое он выбрал бы, описывая поведение Нобору.

Из скуки не убивают. Наверное.

– Свадьба должна была состояться по достижении мной полного совершеннолетия. Для творца это двадцать пять лет. К тому времени владыка Садао был уже мертв, и даже ками не могли с точностью сказать, кто правит планетой на этой неделе и что случится на неделе следующей. Отец мой…

Дитя Глициниевого владыки выдохнула, но не стала ничего говорить ни о гибком отношении князя Фудзивара к принесенным клятвам, ни о политическом его оппортунизме, ни даже о честной попытке как-то защитить собственного ребенка.

– Отец счел, что ситуация слишком нестабильна. Он не отказывался от помолвки, но, поговорив с Нобору, оба они решили: свадьбу лучше перенести на более спокойные времена.

Тимур не мог не отметить, что ни разу еще во время этого завораживающего рассказа не упомянула госпожа о собственном мнении. Или о том, что кто-то им поинтересовался.

– Положение ухудшалось. Вмешательство инопланетных сил достигло такого масштаба, что часть аналитиков прогнозировала вторжение. Другие говорили: вторжения не понадобится, мы разрушаем себя сами.

Приговором:

– Владыка Кикути обрушил маяки.

Добавить тут больше было нечего – в словах этих и так крылось слишком многое. Паника, сетевые и реальные бои, заполыхавшая в одночасье война. После установления коалиционного правительства – громогласное осуждение Нобору даже теми, кто традиционно считал изоляцию благом, а династию Кикути – воплощением на Акане божественной воли.

И, конечно, публичное расторжение князем Фудзивара помолвки младшей дочери.

– Отец сделал то, что необходимо было для выживания клана и всего Глициниевого союза. У нас слишком много врагов. Я понимала причины, согласилась с анализом возможных последствий. И то и другое было мне равно безразлично, – тихо, спокойно. С отзвуком металла в тихом голосе: – В тот же день я написала нареченному письмо, в котором сообщила, что не считаю себя свободной от принесенных клятв. Я готова была сдержать данное Фудзивара слово и стать его супругой. Просила лишь, ради безопасности клана, сохранить бракосочетание в тайне.

Она сделала что? На мгновение Тимуру показалось: ослышался. Для благовоспитанной аканийской дочери пойти против семьи не являлось преступлением – это просто было немыслимо. Осознанно подставить род, клан, союз – который на любой другой планете назвали бы суверенным государством! – под удар ради… ради чего? Спасения Аканы? Тогда не было еще в тайной свадьбе ничего, что определяло бы судьбу целого мира.

Ради данного слова?

Ради личного своего понимания чести?

Ради гордости? Власти? Амбиций?

Может, просто надеясь на счастье?

Тимур был в достаточной степени аканийцем, чтобы отношение его к подобному решению было, мягко говоря, неоднозначным.

Перед дерзостью этой как-то даже поблек факт, что на Акане женщины скромно принимают сделанные им предложения. А не делают их сами. В письменной форме.

Эта тихая дочь творцов еще и спрашивала его о «подчинении давлению общества». Да по сравнению с полыхнувшим меж написанных ею строк бунтом Канеко Надежда – образец покорной и благовоспитанной аканийской дамы.

А ее сын рядом с владыкой Кикути выходил прямо-таки идеалом мужского благородства.

– И Нобору согласился? – Резкий вопрос сорвался с губ прежде, чем Тимур успел толком ухватить за хвост мелькнувшую мысль.

– Нобору, – был ровный ответ, – на тот момент видел ситуацию гораздо глубже меня. Он осознавал необходимость – и срочность – появления наследника. Он согласился.

Пауза. Тихо:

– Божественный владыка Кикути сделал все возможное, чтобы оградить и меня, и Фудзивара от последствий принятых им решений.

Господин Канеко вновь подозрительно обернулся. Божественная вдова упомянутого владыки сидела, побелевшими пальцами вцепившись в ось планера. Взгляд ее был устремлен вниз.

Тимур тоже посмотрел на землю. На разрывающую ее глубокой раной оплавленную воронку.

Они прибыли.

Сверившись с заложенными Кимико в навигационную систему координатами, советник направил планер на посадку. Целью оказались скалы, громоздящиеся в каком-то километре от эпицентра. Все время, пока хрупкая машина снижалась, высокородная госпожа не отрывала глаз от пропасти, ставшей гробницей божественному ее мужу. Обрушившийся с орбиты удар был точен: взрезал скалу и спрятанные в ней маскировочные щиты. Прошел насквозь усиленный броней камень. Не столько взорвал, сколько мгновенно испарил таящееся в глубинах убежище.

От Нобору и тех, кто разделил с ним последние эти минуты, не осталось и пепла.

Планер тяжело коснулся крыльями скалы. Осел, качнулся, опустился. Еще до того, как он окончил движение, Кимико спрыгнула на камни, нетерпеливо отбросив за плечо водопад черных волос. Побежала, не обращая внимания на камни под одетыми в тонкие носки ступнями.

В сторону воронки она ни разу не обернулась.

Тимур, вынужденный задержаться, чтобы замаскировать планер, догнал жену, когда та разгребала голыми руками грязь с поверхности скалы. На мгновение прижала ладонь, надавила. И с почти неощутимым шелестом камень ушел вниз. Советник Канеко, за мгновение до того готовый поклясться, что стоят они в безжизненной пустыне, тут же почуял потянувшуюся из-под ног сеть, кожей ощутил танец запросов и предоставляемых Кимико паролей.

С тихим, неразличимым вскриком высокородная госпожа бросилась вниз. Какие уж тут «три шага позади мужа» – Тимур едва успевал за ней. Еще дверь, и снова пароли, снова считывание биополя. Они вышли на площадку древнего грузового лифта, стремительно заскользили вниз. Кимико стояла, обхватив себя руками за плечи, смотрела в стену остановившимся взглядом.

– Госпожа?

Лифт замер, женщину буквально вынесло в коридор. В проеме двери остановилась, покачнулась. Метнулась внутрь.

Вид, открывшийся перед Тимуром, был типичен для Аканы и до боли знаком. Вырубленное в скале помещение, судя по всему – давным-давно заброшенная шахта. Тройка куда более современных, неуместно тут выглядевших капсул жизнеобеспечения. Рядом с ними – тут же, на полу припаркованный одноместный летательный аппарат.

В таких же или почти таких же пещерах Неко провел непутевые свои подростковые годы. И очень сомнительно потраченную юность.

Кимико безошибочно направилась к единственной занятой капсуле. Остановилась над ней. Плечи ее опустились, опали от немыслимого облегчения. Руки, легшие на прозрачный хрусталь купола, приняли на себя вес покачнувшегося тела.

Но в голосе смешались горе, горечь, слезы:

– Син. О бог мой. Безупречный в верности… Син.

Так, дальше пребывать в неведении советник Канеко был не намерен. Протиснувшись почти вплотную за ее спиной, он положил руку на панель управления. Из-за плеча супруги взглянул на застывшие за прозрачной преградой фигуры.

В капсуле покоился Тайра Синобу. Был он, если верить физиологическим показателям, необратимо мертв. В то же время Сеть вокруг капсулы буквально пульсировала невероятно сосредоточенной, концентрированной силой. Сжатое, мощное, сложное по структуре и организации информационное поле с болезненной отчетливостью напомнило о заброшенном, неподвижном, пронзаемом светом мире. О глубинах на рубеже аканийских сетей, о всполохах золота на белоснежных крыльях.

«О бог мой», – сказала она. Син. Все еще отказываясь осознать то, о чем буквально пела Сеть, советник в ужасе и, ками их всех побери, трепете опустил глаза.

Безупречный в верности. Син…

Самурай из клана Тайра закончил земной свой путь. Но сетевой его профиль жил, дышал, служил. С каждой секундой, с каждым шагом по пути избранного долга находил новую форму, наполнялся целью, структурой, смыслом. Обретал выходящее за пределы понимания, за границы человеческого разума новое существование.

Тимур наблюдал рождение ками.

«Это больше, чем искусственный интеллект, – понял как никогда отчетливо. – Больше, чем отпечаток человеческого разума. Они иное. Качественный скачок. Выход в другое измерение. Они просто что-то совершенно новое».

Но в сердце – в самом центре сияющего нового сознания – расправляло и складывало крылья существо до боли знакомое. Дивный махаон. Хрупкий, необъятный, бережно охраняемый божественный профиль.

Акеми.

Лежащая на неподвижной груди Тайра крохотная девочка была – сенсоры капсулы утверждали это с абсолютной уверенностью – жива. И совершенно здорова.

Кимико подняла тяжелую хрустальную крышку. Взяла на руки свою дочь, прижала ребенка к груди – прижала к груди обоих детей, божественную принцессу и новорожденного бога – обняла их, укутала крыльями своего разума. Солнце мягко сияло в ее волосах, отражалось от белоснежных одеяний, ворошило склонившиеся к подолу душистые травы. Оглянувшись, Тимур понял, что очень плавно, без помощи внешнего оборудования, с головой погрузился в Сеть.

– Владычица моя, – прошептала Кимико, глядя в лицо дочери. – Взгляните на меня.

По красивому лицу ее текли незамечаемые слезы.

Дрогнули крылья профиля-бабочки. Акеми открыла глаза. Посмотрела на мир.

И мир посмотрел на нее.

Точно молнией подброшенный, взвился советник Канеко. Развернулся.

Ветер принес злые вести. О том, как стонет под копытами коней земля. Как замирает пред чужой силой огонь. Как уходит вода с пути пришедших незвано.

– Мы опоздали, – услышал Тимур свой голос. – Их все же выследили.

Посмотрел на женщину, испуганно прижимающую к себе детей. Далеко ли с ними, такими ослепительно хрупкими, убежишь?

– Госпожа моя, выпускайте Акеми в Сеть. Немедленно. Единственный шанс – показать ее всей Акане. Кем бы они себя ни считали, убить божественную владычицу на глазах целой планеты не посмеют.

Черные глаза полыхнули. Высокородная не стала ни возражать, ни соглашаться. Опустилась на колени, готовясь к ритуалу, который должен был стать вторым – и более сложным – рождением.

Тимур повернулся спиной ко всему, что было дорого для него в этой жизни. Пошел по пьянящему многотравью. К темнеющему на горизонте лесу. К поднимающимся ненадежным заслоном холмам.

Навстречу летящим неведомой тьмой лютым врагам.

Он должен был выиграть для нее – для них – время. Любой ценой.

Вот теперь уже действительно любой.