Текст книги "Подранок"

По Вологодскому тракту

Лесовоз увозил его по Вологодскому тракту… Старый раздолбанный «МАЗ»-«лобастик» с голубой кабиной то и дело подпрыгивал, попадая в рытвины, дребезжал, содрогаясь всем своим натруженным телом. Водитель гнал его по той стороне узкой дороги, которая была менее разбитой: то по своей, то по встречной полосе. Подрагивали бревенчатые мостики над лесными речушками. За оконцем мелькали речки, красивые деревушки со старинными домами, редкие поля, озёра и болотца; дремучие вологодские леса проплывали сплошной зелёною лентой.

«Ловить» попутку Костя выходил на тракт из старинного зелёного городка Тотьмы на Сýхоне-реке. Он шёл по грунтовой дороге, не торопясь, вдыхая доносившиеся ароматы полей и луговых трав.

Свежесть июньского утра постепенно вытеснялась зноем: солнце припекало всё сильней и сильней, и уже не разносились из крон деревьев звонкие птичьи трели. Тотьма с её старинными церквами оставалась за спиной, а впереди издалека виднелась манившая Константина тёмно-зелёная полоса леса, вдоль которого проходил Вологодский тракт.

В какой-то момент Лазарев остановился сфотографировать церковь в Зеленинской слободе и изумительный храм на Варницах с длинными барабанами, украшенными необычными кáртушами[20]20
  Картуш – здесь: архитектурное украшение в виде рельефа на барабане храма.


[Закрыть]. Но только стоило Косте остановиться, как он тут же пожалел об этом: откуда ни возьмись неожиданно вылетел рой жужжащих насекомых и окружил его. Невзирая на зной, Костя надел джинсовую куртку, поднял воротник, нахлобучил на лоб дядину военную кепку-«афганку», которую брал с собой в северные поездки, и побежал в сторону трассы. Он всегда относился к пчёлам с опаской и хотя был наслышан о пользе пчелиного яда, перспектива оказаться искусанным его не воодушевляла. Пчёлы не отставали, но и не жалили. Наконец, преследуемый жужжащим роем, Костя добежал до трассы.

В это время «МАЗ» старого образца с вологодским «35-м» номером, переваливаясь с боку на бок, плыл по трассе. Водитель, светловолосый голубоглазый парень, чуть старше него, сразу остановил машину.

– Да какие пчёлы! Слепни тебя преследуют, – засмеялся он. – Садись…

И тут же отпустил тормоза.

– Сын? – спросил Костя, кивнув на прикреплённую к лобовому стеклу фотографию упитанного карапуза с васильковыми глазами.

– Ага, – улыбнулся парень. – Будешь? – он предложил Косте сигареты.

Они ехали, курили, разговаривали.

– Мы, вологжане, – люди прямые и смелые, мы останавливаемся всегда. А вот «комики», «11-ый регион», те – никогда: боятся! Вот я еду один, мне скучно. Смотрю: ты на дороге стоишь. Почему не помочь парню? – рассуждал добродушно водитель.

Низкие, рядами бежавшие облака, снизу пушистые, сверху плоские, словно сдвинутые лесенкой на ярко-голубом небе, казалось, наплывали на дорогу. Костя поделился своим наблюдением с шофёром.

– Когда устану, у меня и деревья, и столбы телеграфные дорогу перебегают, – ответил тот, не придав его словам особого значения.

…Неожиданно водитель насупился и замолчал, а вскоре «МАЗ» свернул по лесной дороге в какой-то тупик, к полуразвалившемуся строению, судя по всему, служившему когда-то то ли местной базой, то ли коровником.

– Сходи, зачерпни мне ведро воды: двигатель охладить надо, – обратился к нему шофёр.

Отцепив ведро, болтавшееся между кабиной и шаландой[21]21
  Шаланда – грузовой полуприцеп.


[Закрыть] с лесом, Костя зашёл внутрь строения, оказавшегося какой-то мастерской; его встретил обросший мужик в наколках, взял ведро, наполнил из ржавого крана водой, но не торопился возвращать.

– Ночевать-то где будешь? – спросил он, посмотрев на Лазарева проницательным взглядом.

Юноша махнул рукой: мол, разберусь, не впервой, и, приняв ведро, пошёл к выходу, очень удивлённый таким вопросом.

И вот уже водитель выворачивает тяжёлый, без усилителя, руль своего «МАЗа», и Костя в кабине снова трясётся по разбитой вологодской дороге, по которой до него проехало так много людей, каждый со своей судьбой… Он добирается в неведомый старинный Город, уже не думая ни о каких неурядицах, оставленных позади в Москве, и ощущая если не счастье, то, по крайней мере, душевное равновесие. И свободу! Ту свободу, о которой говорил ему дядя Иван, когда первый раз вышел из тюрьмы: «Представь: никто за тобой не ходит, нет зоркого взгляда за спиной… Первое время непривычно, что ты можешь в буквальном смысле сам решать, куда тебе идти».

– Так, куда тебе, парень, надо? Сам я места такого не знаю. Может, ты напутал чего или как? Говорю тебе: нет такого города. Нет его! Вот, карту посмотри, – нервничал водитель.

Костя повторял ему, что слышал о старинном таинственном Городе однажды на этой же трассе.

– Вёз бы он тебя тогда – тот, кто зубы тебе заговаривал! Чего тебя носит лешак! Что дома-то не сидится? У нас вот работа – дело другое… Слушай, я ведь дальше на Коми еду. Где тебя высаживать? Тебе что-то говорит слово «Коряжма»? – раздосадовался уже не на шутку парень.

– Должен тебе что?

– Да какие деньги на трассе! Первый раз, что ли? – смутился водитель.

Усольск

«Коряжма» – пронеслось в голове у Кости. «Коряжма», – повторял он про себя. С чем-то бордовым, с примесью жёлтого речного песка, с тёмной сосновой корой, с деревянной кормой небольшого катера «река-море» и с когтистой пушистой лапой ассоциировалось у него это слово, приятно «царапавшее» и оставлявшее за собой невидимый след – прочерченные в воздухе полоски. Где-то он уже слышал об этом месте.

«…Усольск, Усольск, кажется так называется этот старинный Город, о котором рассказывал дальнобойщик. Вроде так, верно… Почему я не выяснил точно его название?! Почему не записал? Усольск… А если не „Усольск“? Там собор, мне обязательно надо туда попасть», – метался растерянно Костя.

Никто из попадавшихся ему прохожих не слышал о таком городе, что казалось парню довольно странным. Вдруг Костя увидел небольшого сутулого старичка с коричневым лицом, напоминавшим печёное яблоко, и седой бородой, сбившейся в узкую сосульку. Одет старик был очень странно: на голове неопределённого цвета старая, объеденная молью, меховая шапка с козырьком, а сам он – в несуразном плаще, широком и длинном, цвета древесной плесени, на ногах резиновые калоши, в руке трость. Костю сразу потянуло к этому старику. В надежде, что он местный, Лазарев спросил его об Усольске.

– А, это на той стороне реки, – сказал старичок, нисколько не удивившись. – Пойдём, провожу до перевоза.

Он говорил хриплым голосом с глуховатым призвуком, словно из бочки, и Косте казалось, что он слышит разносящееся эхо. И весь этот старичок был какой-то мохнатый, заросший, похожий на старый гриб, насквозь изъеденный червем, но ещё держащийся на ножке. Глаза его скрывал козырёк надвинутой на лоб мятой шапки. Ритмично постукивая тростью, старик зашагал на удивление бодро, держась чуть впереди Константина.

Вскоре в его сопровождении Костя вышел на берег широкой северной реки Вычегды. Но попасть в заречный город оказалось не так-то легко: выяснилось, что последний паром давно ушёл на другую сторону.

– Опоздал ты, парень, – сказал старик, ухмыляясь, и Косте показалось, что его спутник этому даже рад. – Видишь вдали сияние? – продолжил он. – Это собор светится.

– Собор?.. А какой он – собор? – спросил его опешивший Костя.

– Красивый. Да приедешь завтра – сам увидишь.

Поблагодарив старика, Костя вернулся на площадь, прозванную местными «шайбой» за её форму. От неё, подобно лучам солнца, расходились улицы, ведущие в разные концы города. Там же стоял памятник Ленину, находились дворец культуры, два магазина, почта и гостиница. Выкурив сигарету у памятника вождю мирового пролетариата, Лазарев отправился в гостиницу.

За стойкой ещё советских времён сидела администратор, женщина средних лет в круглых очках, с вьющимися рыжеватыми волосами до плеч, и читала книгу.

Заметив посетителя, она оторвалась от книги, равнодушно взглянула на Константина и покачала головой:

– Уже все номера заняты. Одни дорогие остались.

– Жаль, – сказал Лазарев, направляясь к выходу.

– А ты откуда будешь? – вдруг окликнула его женщина.

Услышав, что он из Москвы, она очень удивилась.

– Из Москвы? А что ж занесло в нашу глушь?

– Так, путешествую.

– А куда попадаешь[22]22
  «Куда попадаешь?» – Куда добираешься? (местн.)


[Закрыть]?

– В Усольск.

– …Куда-куда?

– Ну, в город, что за рекой, – попытался объяснить Костя.

– В Старый Сольвычегодск? – ещё больше удивилась женщина и отложила книгу.

– Ах да, Сольвычегодск! – воскликнул Костя, тут же вспомнив это название. – Вы сказали: «старый». Выходит, ещё и новый есть?

– Сольвычегодск один. Есть железнодорожная станция такая, там посёлок Вычегодский. Это на нашей стороне. Из-за названия станции их иногда путают. Бывает, кто-нибудь едет издалека посмотреть наши храмы, приезжает в Вычегодский, а там ничего нет: одни современные здания. Он понять ничего не может и обратно уезжает, если кто-нибудь не объяснит, что до Сольвычегодска ещё ехать и ехать, да за реку переправляться. Вот и называем его по-местному Старым Сольвычегодском, чтобы не путаться. А тебе зачем туда? Родня там у тебя, что ли? Или к знакомым едешь?

– Нет никого. Я один. Путешествую.

Администратор смотрела на Костю крайне удивлённо.

– А почему ты его назвал Усольском?

– Я думал, он так называется…

– Это, кажется, в старину его так называли, веков пять назад. Мне что-то бабушка рассказывала; она родом была оттуда.

Костя стоял растерянный, удивляясь, откуда в его голове появилось древнее название Города, которое он никогда не слышал.

– Слушай, знаешь что, – неожиданно сказала женщина-администратор в тот момент, когда он уже собирался уходить. – Давай ночевай тут. Сами молодые были, понимаем всё… Только вот до шести могу тебя пустить, не позже.

Встреча с собором

Костя зашёл в номер, не зажигая свет, бросил сумку на пол и вытянулся на кровати. Он пытался заснуть, но лишь стоило ему закрыть глаза – перед ним появлялся образ собора, озарённого лунным сиянием.

«Завтра я, наконец, доберусь в этот Город за рекой и увижу собор! Может, он и есть – тот самый?..» – думал парень. Утомлённый за день, он хотел поспать, но, чем больше думал о соборе, тем сильнее им овладевало трепетное волнение. Вновь и вновь Лазарев закрывал глаза – и снова видение повторялось.

«Да вот же он – рядом! Надо только через реку перебраться…»

Неодолимое желание увидеть собор немедленно окончательно завладело Константином. Никакие объективные доводы не могли на него подействовать: неподвластный разуму зов влёк парня неудержимой силой.

«А вдруг это – он?.. Какой тут сон! Зачем ждать утра?» – Костя вскочил, вскинул на плечо сумку и вышел из номера.

Администратор дремала на своём месте, уронив голову на руки.

– Простите, – Костя тронул её за плечо и положил на стол ключ от номера. – Простите, я ухожу. Спасибо вам.

– Куда ты на ночь-то? – недоумевающе посмотрела на него женщина.

– Я пойду. Не спится мне, да и мочи нет ждать до утра.

– Ну, вижу, отговаривать тебя бесполезно. Давай, иди с Богом, раз уж решил! – сказала она понимающе и проводила его взглядом.

Лазарев взялся за ручку входной двери и вдруг снова услышал голос администраторши.

– Постой, – окликнула она Костю. – А идти-то хоть знаешь куда?

– Нет, – признался он, оборачиваясь.

– Паром здесь ночью не ходит, да и днём не всегда. Тебе надо идти на Козьмино, но далёко. Как раз к первому парому придёшь под утро. Запоминай: сейчас выйдешь за город и иди по трассе, потом своротка будет, и дальше – лесом.

Поблагодарив администраторшу, Лазарев вышел из гостиницы и быстрым шагом направился за город.

Довольно скоро он вышел на трассу. По обеим её сторонам темнел лес. Стояла белая ночь, было тихо, и лишь изредка из леса доносились звуки каких-то ночных птиц. Проносились редкие грузовики. Константин шёл и, чувствуя нарастающее в груди волнение в предвкушении встречи с собором, ускорял шаг.

Вдруг его обогнал старенький «ПАЗик» и, дребезжа всеми дверцами, остановился.

– Куда тебе, паренёк? – высунулся усталый водитель.

– Спасибо, да я пешком дойду.

– Давай садись, подброшу.

– Да вы всё равно туда не поедете.

– А ты куда попадаешь? – не отставал пожилой шофёр.

– В Сольвычегодск.

– В Сольвычегодск… – почесал лысоватую голову мужчина. – Тебе идти-то будет далековато: он там за рекой, на отшибе. Мне вообще-то не по пути… Ну, да ладно, давай садись. Сам был молодой, понимаю… Я тебя до берега довезу, а там как знаешь. Только рано ведь ещё: долго ждать придётся.

– Спасибо.

Костя вскочил в «ПАЗик». Автобус зарычал и тронулся. Кроме них, в нём никого не было.

– Еду домой со смены. Смотрю – ты идёшь. «Дай остановлюсь», – думаю: редкий пассажир среди ночи, – говорил водитель. – Сам я по молодости любил пешком ходить. Сколько раз этой дорогой хаживал от Коряжмы до Котласа! Бывало, тоже иду так ночью, кто-нибудь остановится, подберёт… Не перевелись ещё в наших краях мужики нормальные! Верно я говорю? – обернулся он к Лазареву.

Парень кивнул.

– А тебе зачем в Сольвычегодск-то? – спросил мужчина, когда они свернули на лесную дорогу.

– Да, родня у меня там, – слукавил Костя.

– А-а, всё понятно. А я там давно не бывал, да и никого не знаю. Добираться в Сольвычегодск всегда проблема: то ледостав, то ледоход, то паром не ходит… Я уж не говорю про дорогу: дороги нет как таковой – одни ямы да колдобины! Не едешь, а трясёшься. Смотри, как автобус наклоняется, чуть не под сорок пять! Тут ещё перемычка водная есть между курьёй[23]23
  Курья – непроточное ответвление от основного русла реки.


[Закрыть] и озером: не всегда можно проехать на остров, где паром причаливает. Сейчас-то вроде сухо, может, преодолеем, – рассуждал водитель.

Дорога шла волнистыми ухабами, в обрамлении красивых сосен. Здесь они были не очень высокими, с разветвлёнными кронами, и в игре лунных бликов казались серебристыми. Автобус бежал по лесной дороге, словно корабль по волнам: то взлетая в угор, то спускаясь в болотистую низину, при этом покачиваясь и содрогаясь всем своим корпусом. Временами дорога причудливо извивалась, делая непредсказуемые повороты. Костя прислушивался к наполнявшему его душу ощущению: его завораживала эта разбитая грунтовка, она казалась ему сказочной, ведущей в заколдованное место.

Неожиданно сосны расступились, водитель круто вырулил из леса и остановился почти у самого речного обрыва. Вычегда дремала, укрытая до самых берегов одеялом плотного густого тумана.

– Ну, всё, парень, приехали. Вот тут паром причаливает. Только долго тебе ждать придётся: рано ещё. Ты смотри-ка, какой сегодня густой туман! Странно: в это время года туман – большая редкость, – заметил водитель.

Костя пожал ему руку и спрыгнул на землю, автобус развернулся и уехал. Проводив взглядом удаляющиеся красные огоньки задних фар, парень спустился с обрыва к воде и присел на корягу.

Из-за густого тумана ничего не было видно. Изредка в тишине слышался всплеск рыбы. Незаметно для себя Костя расслабился и задремал. К утру стало ощутимо прохладнее. Лазарев вышел из дрёмы и заметил, что туман сделался ещё гуще; он поднимался с воды до краёв обрывов, укутывал реку и сливался с воздушным пространством, заслоняя всё матовой пеленою.

Неожиданно послышался всплеск вёсел. Костя вздрогнул: странное ощущение уже пережитого в этот момент посетило его. Он стал напряжённо вглядываться в укрытую туманом реку. Всплеск повторился… И вдруг из тумана появилась лодка. Она приближалась.

– Ох, чёрт возьми! Напугал меня, старого! Что ты тут делаешь в такую рань? – раздался хриплый старческий голос, и Костя увидел сидевшего в лодке пожилого рыбака с длинной белой бородой лопатой, в шляпе, фуфайке и рукавицах.

– Да, мне бы попасть на ту сторону, – с трудом проговорил ошеломлённый происходящим парень.

– Садись, перевезу, – предложил старик, и Костя в тот же момент прыгнул в лодку.

Они ехали молча. Старик мерно зачёрпывал и с тихим всплеском опускал вёсла. Костя по-прежнему всматривался в туман.

По мере того как они отдалялись от берега, у Лазарева появлялось ощущение, что туман становится всё гуще. Сначала старик грёб уверенно: был полный штиль, и они преодолевали речное пространство легко и даже весело. Но постепенно туман сделался таким густым и плотным, что стало казаться, будто бы лодка в нём вязнет. Кругом ничего не было видно, кроме густой молочной пелены.

Рыбак по-прежнему спокойно работал вёслами: река Вычегда была ему хорошо знакома. Но в какой-то момент Косте показалось странным, что они слишком долго переправляются на другой берег, и, взглянув на старика, он заметил в его глазах растерянность.

– Мы правильно движемся? – спросил Костя.

Рыбак не ответил, вскоре неожиданно перестал грести и начал встревоженно озираться.

– Что случилось? – снова спросил Лазарев.

– Да, мы вроде как заплутали… – пробормотал старик. – Сколько здесь живу – ни разу не плутал. Просто напасть какая-то! Не могу понять, где берег… Идём наугад. Ориентир бы какой-нибудь…

Тогда у Константина впервые появилось ощущение, что этот Город испытывает нового человека: надо ли его впускать в своё пространство, достоин ли он этого. Вспомнились слова дальнобойщика, что Сольвычегодск принимает не каждого, но если принял, то уже не отпустит: из этого Города невозможно уехать. Позднее Лазарев не раз убеждался в этом. Широкая река со стремительным течением и гордым названием, непривычным для московского слуха, словно отрезала таинственный Город от всего света.

Костя напряжённо вглядывался в туман, но сквозь сплошное его полотно по-прежнему ничего не было видно.

– Куда идём, к какому берегу – не понимаю: такой туман навис! Уж не ты ли его принёс?! Редко такое бывает, – криво усмехнулся старик, взглянув с подозрением на Лазарева. – Зря я с тобой связался: как чувствовал неладное!..

Вдруг Косте послышался глухой удар колокола.

– Туда! – он показал старику в противоположную сторону.

– Что? – переспросил тот недоверчиво.

– Там… ведь звонили.

– Кто звонил?

– Колокол.

– Да какой колокол? Блазнит тебя, парень.

– Да как нет? Только что звонили. Я сам слышал!

– Да кажется тебе, говорю. Кто звонить в такую рань будет?!

– Давай в ту сторону греби, дедушка!

– Ну ладно, что ли, попробуем… Бог даст, куда-нибудь причалим…

Старик приналёг на вёсла.

Вскоре туман как будто стал слегка расходиться.

…И вдруг Косте показалось, что вдали проступают очертания собора. Сердце бешено заколотилось.

– Эй, ты куда смотришь?! Смотри, не вывались с лодки! Река-то шальная – унесёт! – прикрикнул старик.

Лазарев не ответил.

С каждым взмахом вёсел из рассеивающегося тумана представал на самом берегу Вычегды, словно проявляясь на чёрно-белом снимке, белокаменный красавец-собор с высокой колокольней, венчавшейся долгим искривлённым, словно погнутая мачта, шпилем.

– Вот он!.. – вскричал Костя и встал в лодке, устремившись восхищённым взглядом к собору.

Лодку качнуло, и он едва не полетел в воду.

– Ты куда вскочил?! Садись! Живо! – рассердился старик.

– Это – он! Я нашёл его! Наконец…

– Что?

– Собор!

Старик обернулся и увидел приближающийся берег.

– А, собор. Смотри-ка, как мы ровнёхонько к нему вышли! – удивился он. – Ты, правда, что ль, звон слышал?

Вскоре они причалили к берегу. Поблагодарив своего перевозчика, Костя побежал к собору.

Лучи утреннего солнца сквозь разреженный туман нежно оттеняли белокаменные стены, играли на колоннах и сводах, озаряли голубые луковицы куполов. Старинные кованые кресты уходили в бесконечную высь. «Словно якоря в небесном пространстве, брошенные здесь в своё время Строгановыми», – подумал Константин, переполняемый чувством восторга. Не отрывая взгляд, он заворожённо смотрел на собор, строгий и торжественный в своём величии…

Потом достал из сумки свою картину и поразился удивительному сходству: да, это был он! «Это – знак Судьбы, это – Свыше! Этот Собор позвал меня сюда!» – повторял потрясённый парень.

Собор непередаваемо восхищал Константина: в его простоте и суровости открывалась высшая красота. Лазарев чувствовал, что с ним происходит что-то непостижимое разумом и необычайно важное.

«Этот Город на карте находят не все…»

Костя долго любовался собором, не решаясь войти внутрь. Несколько раз он обходил его вокруг узкой извилистой тропинкой; запрокинув голову, всматривался в выцветшие от времени фрески, писанные на широких люнетах[24]24
  Люнета – полукруглый участок стены, снизу ограниченный горизонтально.


[Закрыть], ограждённых с каждой стороны света прямоугольными пилястрами[25]25
  Пилястра – разновидность полуколонны.


[Закрыть]. Под люнетами храм был опоясан широким фризом[26]26
  Фриз – декоративный архитектурный пояс, украшающий здание.


[Закрыть], образованным четырьмя тонкими лентами, отличными архитектурным узором, и соединёнными меж собой общим зодческим рисунком. Фриз служил единственным мелким украшением соборного храма. Узкие высокие окна в килевидных нишах при соседстве колонн усиливали ощущение старины и устремлённости ввысь. По углам окружавшей храм глухой каменной галереи выступали небольшие квадратные помещения; в их стенах кое-где виднелись ложные окна – «слепые» ниши. С западной стороны к соборному храму примыкала четырёхъярусная колокольня с долгими арочными проёмами на звоннице, колоннами и полуколоннами, увенчанная высоким дугообразным шпилем. Благородные полукружия абсид[27]27
  Абсида – архитектурный элемент, выступ здания, как правило, полуцилиндрический, прикрытый полукуполом или полусводом.


[Закрыть] и выступы контрфорсов[28]28
  Контрфорс – вертикальная часть стены, способствующая её устойчивости.


[Закрыть] завершали алтарную часть храма. В абсидах были по два ряда ниш с большими и маленькими окнами. В правой абсиде, вместо одного большого наверху, находились два маленьких окошка. Словно защитным поясом, собор был обнесён кованой оградой, закреплённой меж кирпичных белёных столбцов с четырёхскатными верхушками цвета небесной лазури. С западной и северной сторон возвышались арочные ворота с маковками куполов. Подле собора, в ограде, росли мохнатые кедры. Под ними кое-где стояли грубо сколоченные скамейки. Рядом с собором, с восточной стороны, замерло небольшое озерцо, окружённое берёзовой рощицей. В ожерелье из белых кувшинок оно выглядело таинственным и нарядным; их листья в игре солнечных бликов напоминали большие серебряные монеты, рассыпанные по озёрной глади. В середине озера, как в зеркале, играя полутонами, отражался красавец-собор. Всё это рождало ощущение божественного…

Собор притягивал к себе взгляд, гордо возвышаясь над зелёными кедрами, над рекой, над городскими постройками, словно обращая взгляд странника к далёким временам державной Руси и напоминая о своих создателях, о красоте и величии их помыслов. Константин заворожённо смотрел на собор, проникаясь его духом. От этого старинного массивного сооружения веяло могуществом и тайной. В воздухе нависло ощущение бесконечного господства Времени. Лазареву казалось, что этот собор его не отпускает…

Решив для себя, что ещё не раз придёт к нему, парень сделал усилие и покинул берег, чтобы поискать гостиницу: он чувствовал сильную, одолевавшую его усталость.

Гостиница находилась в деревянном двухэтажном доме с крохотным мезонином – бывшем «поповом доме», по словам местных жителей, принадлежавшем некогда семье священника, а затем, после революции, отданном детскому дому.

Поднявшись на высокое крыльцо, Костя потянул на себя облупившуюся дверь цвета красной охры, с тугой пружиной, и оказался сначала в небольших холодных сенцах, а затем, миновав ещё одну дверь, зашёл в коридор. Запах жилья, картона, дерева, сухих трав, женских духов и какой-то ещё родной запах, напоминающий детство, он уловил сразу и даже остановился, слегка растерянный.

Послышались лёгкие шаги, и симпатичная светловолосая женщина средних лет, в сером брючном костюме, вышла ему навстречу. Она представилась Верой Ивановной и, окинув парня внимательным взглядом, без лишних слов проводила в номер. Женщина показалась Косте строгой и неприветливой, а её голос – неожиданно добрым. Лазарев бросил на пол сумку, упал на кровать и сразу же провалился в сон.

Проснулся Костя днём и не сразу понял, где он находится, но вскоре, осмотревшись, пришёл в себя, достал из сумки блокнот и отправился знакомиться с Городом.

Сольвычегодск сразу поразил Константина своей необычностью: живая древность в нём словно проступала сквозь Время; во всей его атмосфере Лазарев ощущал едва уловимую мистику, разлитую в пространстве этого таинственного, окружённого рекой и сосновыми лесами Города. В нём царил неповторимый, особенный дух, и у Константина возникало явное чувство, что в этой точке планеты проходит граница миров: нашего мира с миром таинственным, непознанным, запредельным.

Извилистые песчаные улицы казались уснувшими или затаившимися существами, готовыми вот-вот выпрямить спину; казалось, что они выбирают себе путь сами, а обступавшие их деревянные дома северной постройки с мезонинами оставляли загадочное чувство: они виделись живыми хранителями не только далёкой старины, но и какой-то тайны: чудилось, что из этих изящных, словно игрушечных, чердачков-мезонинов через узкие окошки вот-вот выскочит какое-то потустороннее существо… И они всем своим видом об этом предостерегают. Весь Город открывался ему могущественной и таинственной бездной, наделённой магической силой, которая неудержимо влечёт в себя.

Ещё немного – и начнёшь ощущать себя частью этого Города и этой бездны… Всё здесь было странным: почти в центре города – озеро с солёной водой, получившее за это название Солёное; высокие качающиеся фонари на столбах, какие-то старинные, необычной формы, какие он видел только в музеях и на иллюстрациях в книгах; неожиданно откуда-то возникавшие и так же внезапно растворявшиеся коты с очень умными, почти человеческими глазами; огромные деревья с разветвлёнными стволами и могучими кронами, казавшиеся иномирными жутковатыми великанами…

Перейдя маленькую речку Солониху по узкому деревянному мостику, Костя оказался на берегу Вычегды, невдалеке от собора. Спустился к воде по крутому каменистому берегу и присел на лежавшее на белом песке, недалеко от водомерного знака, брёвнышко. Меж камней под ногами то тут, то там пестрели яркие, радостные цветы: жёлтые одуванчики, клевер почему-то очень насыщенного, почти бордового цвета, сиреневые колокольчики, незабудки и какие-то ещё растения, названия которых он не знал.

Красавец-собор величественно устремлялся в небо пронзительно-высоким погнутым шпилем, влекущим за собой ввысь гряду куполов – своеобразную «крону». Косте казалось, что эта священная «крона» приостанавливала кучевые облака над родовым храмом Строгановых, исполненном гордого величия.

Вблизи собора как-то особенно веяло густым духом старины, затаившейся в его перекрытиях по закомарам[29]29
  Закомара – полукруглое завершение участка стены, как правило, прилегающее к кровле.


[Закрыть], в долгих барабанах, в стёртых временем фресках, в просевшей волной каменной ограде. Этот собор действовал на Костю… Много раз потом он приходил на это место на берегу Вычегды, и всегда ему здесь что-то открывалось…

Вечер выдался удивительно тёплый и тихий. В воздухе вились тучки мошкары, и звенели комары почти непрерывно. В реке то и дело прыгала рыба. Костя представил себе, как когда-то здесь Строгановы ловили серебристую сёмгу.

Заходящее солнце ласково купало в свете лучей долгие стволы сосен на дальнем берегу Вычегды, преображая их цвет в золотисто-бордовый. Они раздвигались, пропуская лесную дорогу, своим «пробором» разделявшую их на две стороны, словно причёску на голове планеты.

Там же, на сосновом берегу, стояли знаки – «створы»: два белых прямоугольника, указывающие направление судам, а чуть левее, над соснами, темнела вышка электропередач: от неё тянулись провода над рекой. Она сроднилась с пейзажем и органически в него вписывалась.

Ощущение отрезанности от всего мира, от прошлого, от Москвы, от проблем, от привычных тоски и боли, с которыми он покидал столицу, полностью завладело здесь Константином, суля ему душевный покой. Волны набегали на берег, подкатывали парню под самые подошвы. «Прибой как на море», – подумал он. И с каждым таким целующим берег накатом Лазареву делалось на душе спокойнее. Он достал ручку. Стихи сами приходили в голову, Костя едва успевал их записывать:

 
Усольск[30]30
  Усольском назывался Сольвычегодск в XV веке.


[Закрыть]. Усольск. А ты сейчас на сцене…
Играешь чью-то роль в озлобленной Москве.
Здесь так спокойно бьётся Вычегда о берег,
И люди руки подают и голоса…
 

«Река здесь определяет всё: вся жизнь Города зависит от неё. А река – могучая, своенравная. Куда захочет – туда и повернёт. Не раз русло своё меняла. Но собор всегда обходила, – сказал ему старик-перевозчик. – И сейчас, чтобы Город не смыла, боимся».

«Здесь нет мостов, ходит только старый паром. Словно живой, он мирно спит на своём берегу», – заметил мысленно Костя, не прекращая записывать приходившие строки:

 
Здесь спокойно приходит паром,
Аппарелью на берег садится;
На траве здесь хмельная роса,
Здесь поют удивительно птицы.
 
 
И старинные храмы грядой куполов
Тормозят облака кучевые…
Здесь, среди мастеров и среди шоферов,
Здесь не все распродали Россию.
 

«Как замечательно, что я здесь! Это удивительное место. В Москве всё какие-то проблемы, суета… Жаль тратить на это время. Всё это – пустое: хлопоты, приработок, случайные женщины…» – думал он, прислушиваясь к себе и ловя новый порыв вдохновения:

 
И полуголодный оборванный сброд
Вечерами с бутылкой садится.
На дороге попутка тебя заберёт  —
Здесь бесплатно она тормозится.
 
 
Это и есть наш великий народ:
Весь в мазуте, не чужд он и брани…
Счастья нет ни у них, ни у русских господ,
Но отрада в извечном стакане.
 
 
Что ж… нальёмте по сто: и за тех, кто ушёл
И к нам в дом никогда не ворвётся,
И за тех, кто ушёл, но не столь далеко,
Кто пока что живой остаётся…
 
 
Ты играешь на сцене, а я – у реки
Для тебя эти строки слагаю.
Но навряд ли нужны тебе эти стихи:
Ты ведь в жизни, наверно, другая…  —
 

дописал он стихотворение.

Никогда и нигде он ещё не видел такого великолепия разнообразных, разлитых в природе красок; такого огромного неба, бесконечно простирающегося во все стороны. Плотным высоким куполом оно сходилось над Городом.

Внутри невидимого купола, куда ни посмотри, всюду открывалась небесная бесконечность с неповторимой цветовой гаммой, поражающей богатством оттенков. На западе нежно-фиолетовый, разлитый на плотном молочном фоне цвет плавно переходил в розовый и растворялся в нём, а густые пушистые облака, подсвеченные солнцем, снизу казались позолоченными. На противоположной стороне небосвода, на светлом фоне, проступали голубые полосы, словно нанесённые кистью художника; постепенно они растворялись в синеватых фактурных облаках, а чуть выше – нежные перистые облака небрежно раскинулись по всему небу «кошачьими хвостами».

Огибая берег у подножия собора, река убегала вдаль к горизонту и растворялась, сливаясь с небосводом. Вниз по течению, километров за семь, виднелась долгая песчаная коса, чуть ли не до середины Вычегды врезавшаяся в её грудь. Вдали на мысу темнел заброшенный маяк. Облака покачивались на волнах. Над рекой кружились чайки; время от времени с пронзительными криками они ныряли в воду за рыбой. По реке гордо и неторопливо проходил корабль.

Сольвычегодск напомнил Косте морской, портовый город, но не был похож ни на один, в котором ему доводилось побывать прежде. С морским городом его роднило и обилие белого песка, встречавшегося здесь повсеместно, и солёная вода в озере и источниках, и могучая водная стихия, и даже запах йода и водорослей. Этот Город вдохновлял Константина.