Текст книги "Летом в Париже теплее"

– Ничего, – Милославская отвернулась и стала смотреть в окно, – просто подумай о том, что я тебе сказала.

* * *

Бледный свет ущербной луны с трудом пробивался сквозь облака. Руденко уверенно вел свой автомобиль по пустынному ночному шоссе. Милославская сидела на заднем сиденье, откинувшись на спинку. Она прикрыла веки, стараясь ни о чем не думать, потом нащупала в кармане колоду, вынула ее и нашла карту «Взгляд сквозь пространство».

Яна сконцентрировалась на образе Риты. Сквозь дыру в пологе черных облаков к ней устремился поток света. Сноп огня упал на глаза, в нем фиолетовыми тенями проступили очертания человеческих тел. Они неподвижно лежали на полу, по которому струилась красно-бурая жидкость. Яна сделала глубокий вдох и замерла. Лиц она видеть не могла, они впечатались в ковер. Она вдруг ясно увидела комнату, большую, заставленную громоздкой мебелью. Обрывки веревки валялись подле опрокинутого стула. Яна различила контуры спинки, увидела даже крохотное бурое пятно на пестрой обивке.

И тут вдруг, взрывая фиолетовую дымку, мелькнули два бегущих силуэта. Яна почувствовала толчок в грудь. Ее лицо обдало горячим ветром – от этих бегущих силуэтов исходила дикая энергия, пучками огня она рассекала окружающее их фиолетовое облако. Потом они замерли, но от этого движение их не прекратилось, за окном проносились безлюдные пустыри. Яна почти физически ощутила пульсацию объединяющей их силы, которая, казалось, отрицает земное притяжение и несет их к космическим рубежам.

– Смерть прошла совсем рядом, – сдавленным голосом заговорила Яна, – была борьба, и смерть отступила. Но опасность все еще есть, она гонит их, она забила их рты. Тяжелое дыхание… Смерть обитает в том доме, ничего, кроме смерти… Воздух, наполненный сомнениями, которые рушатся, быстро, точно взорванный дом.

– Тарабарщина какая-то! – поморщился Три семерки, не оборачиваясь.

Яна словно проснулась.

– Ты не найдешь там ничего, кроме двух остывающих трупов, – медленно сказала она, – дай сигарету.

Руденко протянул ей пачку. Яна щелкнула зажигалкой и закурила.

– Горбушкиной там нет, – еще конкретнее выразилась Яна, – два убитых мужчины в большой комнате. А Рита сейчас далеко… Она жива, она даже более чем жива!

– Не понимаю я тебя, – тяжело вздохнул Руденко, – что значит «более чем жива»? И потом, кто мог убить тех двоих?

– Рита обрела то, что, казалось, еще совсем недавно утратила… – продолжала Яна свое таинственное повествование.

– Деньги, что ли? – чертыхнулся Три семерки.

– Нечто более важное, чем деньги, может быть, свою душу…

– Ты все загадками говоришь, – недоверчиво усмехнулся Руденко. – И кто же эту вашу Риту из плена выручил, интересно мне знать?

– Я не Господь Бог, я здорово устала. Да ты ведь и не веришь мне, – беззлобно закончила Яна.

– Ну почему не верю, – зевнул Руденко, – вот приедем к Захарычу и посмотрим, имеются ли там два трупа, как ты сказала, или это просто сновидение.

– Ясновидение, – лукаво поправила Яна Три семерки.

– Ясновидение, ясновидение, – пробормотал тот и расправил плечи.

В этот момент в машине заскрипела рация.

– Четвертый, ответь шестому, – раздался в салоне трескучий голос.

– Четвертый слушает, – снял трубку лейтенант. – Валера, в чем дело, ты где?

– Мы на месте, товарищ лейтенант, – проскрипела трубка, – здесь такое творится. Кажется, нас кто-то опередил.

– Иванов, мать твою, ты что, не можешь доложить толком? – лейтенант повысил голос.

– Докладываю, Семен Семеныч, – отчеканил Валера, – Прибыли на место минут десять назад. Двери в доме Захарова были незаперты, два трупа с огнестрельными ранениями валяются на полу в луже крови. У меня пока все. Чего мне делать-то? Прием.

– Хозяин дома?

– Нет, в доме никого.

– Вот блин, – выругался Руденко. – Ничего не трогай, жди меня, я на подходе. Узнай у соседей, не слышал ли кто выстрелов.

– Да кто здесь услышит, – пробурчал Иванов, – дом-то на отшибе.

– Делай что тебе говорят! – закричал в трубку лейтенант. – Все, конец связи. Да, ОМОН можешь отпустить.

Он бросил трубку на сиденье и прибавил газу. Мотор загудел натужнее, и машина пошла быстрее.

– Ну, ты, Борисовна, даешь, – он повернул голову к Милославской. – Как в воду глядела.

– Не в воду, а в карты, – поправила его Яна, прекрасно слышавшая весь разговор начальника с подчиненным. – Кто-то ее освободил, – как бы в раздумье добавила она.

– Если ты права, – вслух размышлял Руденко, повернув машину на перекрестке по направлению к дому Захарова, – значит, у Горбушкиной есть помощник… Вот сволочи, что делают, – это уже относилось к встречной машине, несшейся на огромной скорости. – Куда смотрят «гибэдэдэшники»?

«БМВ» с тонированными стеклами прошелестел мимо по мокрому асфальту, обдав «жигуленок» Руденко грязной водой.

– А, чтоб тебя! – Руденко включил стеклоочистители, которые задвигались туда-сюда по лобовому стеклу.

Яна проводила «БМВ» взглядом, и тут у нее в мозгу что-то сверкнуло, словно белая молния.

– Сеня, тормози, – негромко сказала она.

– Чего? – недоуменно оглянулся Руденко, но скорость сбавил.

– Это она, – словно сомнамбула прошептала Милославская, глядя назад на красные фонари удалявшегося «БМВ».

– Кто она, е-мое? – нетерпеливо поинтересовался лейтенант, совсем останавливая «жигуль».

– Горбушкина… – словно сквозь сон добавила Яна Борисовна, сама не понимая, откуда она это знает.

– Ты уверена? – переспросил лейтенант, уже разворачивая машину.

Он ударил по газам, стараясь не потерять из виду красные фонари, и погнался следом. Расстояние между ними мало-помалу стало сокращаться. Управляя «жигуленком» одной рукой, он успел связаться по рации с дежурным. Это немного было похоже на американские боевики, когда полицейский сообщает: «Преследую такую-то машину, которая двигается в таком-то направлении». Только у нас это выглядит несколько не так, а как бы в замедленной кинохронике. Наконец Руденко пообещали, что вводится в действие план «Перехват», но к этому времени, водитель «БМВ» уже понял, что машину преследуют. На своих стареньких «Жигулях» Руденко и так-то едва поспевал за мощным автомобилем, а когда водитель почуял погоню и прибавил скорость, то преследовать его стало еще труднее.

Еще некоторое время он выжимал из машины все, на что она была способна. Несколько раз их заносило и едва не бросило на бордюр, но лейтенант с честью выходил из затруднительного положения. Хорошо еще, что не было встречного транспорта. Два квартала Руденко удавалось видеть в конце улицы красные фонари «БМВ», а потом они пропали.

– Хватит, Семен, – остановила его Милославская, – мы их потеряли.

Она положила ладонь ему на плечо, но Руденко вошел в азарт. Скинув руку Яны Борисовны, он еще минут двадцать колесил по городу, пока по рации не пришло сообщение, что серый «БМВ» обнаружен в одном из дворов, неподалеку от места поиска.

– Черт, черт, черт! – лейтенант остановил машину и ударил ладонями по рулевому колесу.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Когда Яна приехала домой на милицейском УАЗике, любезно предоставленном ей Руденко, уже начало светать. Джемма обрадованно запрыгала в прихожей. Яна похлопала ее по мохнатой морде и, ласково отстранив, прошла в спальню. Она казалась самой себе бледной тенью – так велика была ее усталость. Стянув с себя брюки и откинув одеяло, забралась под него, но несмотря на то, что была измотана до потери пульса, чувствовала, что уснуть не может. Она открыла тумбочку, нащупала блок сигарет, достала пачку и закурила.

Джемма лежала рядом на ковре, положив голову на свои огромные лапы. В тусклом свете ночника ее шерсть отливала шелком. Она то и дело взглядывала на хозяйку – видно, ей передавалось Янино беспокойство. Выкурив сигарету, Яна прикрыла веки и постаралась расслабиться. Напряжение сегодняшнего дня плачевным образом сказалось на ее энергетических ресурсах, она ощущала себя обломком кораблекрушения.

Яна привстала, выключила свет и, откинувшись на подушку, замерла глядя прямо перед собой. Заметив на столике колоду карт, которую всегда старалась держать где-то поблизости, механически перевернула верхнюю. Это был «Джокер».

Ее зрачки слились с абсолютной тьмой, она стала медленно проваливаться в какую-то зыбкую вату. Это было блаженное ощущение, когда сознание еще работает, но мысли начинают путаться подобно нитям паутины, слипаясь и неожиданно разрываясь и повисая в черном пустом пространстве. Подобно пауку, Яна скользила по тонким волокнам, серебрящимся в окрестном мраке, и вскоре в нем проступил черно-белый прямоугольник.

Он медленно выехал из тьмы, кристаллизуясь на глазах. Еще через несколько секунд он причудливо заструился, точно ровная геометрическая плоскость превратилась в легкие порхающие складки какого-то одеяния.

Оно походило на облако кисейной пены, Яна чувствовала его бархатистую мягкость и – с щемящим ощущением потери – его магическую недоступность. Вдруг что-то хрустально замерцало на этой ткани – Яна уже не сомневалась, что это была ткань, – и стало неторопливо стекать. Прямоугольник присоединился к двум другим, которые Яна уже видела раньше.

Яна поежилась – капли жемчуга обожгли ее кожу прохладой, словно легкое чувство стыда, смешанного с непобедимым женским кокетством. Дышать стало легче, все ее тело было соткано из звонких веселых ручейков. Прозрачная влага подобно одеянию обволакивала ее, Яна легко ступала во мраке, точно ей были видны ступени или мостки, она скользила вслед за развевающимися складками, по-прежнему колышащимися где-то впереди. Она уже бежала, пока чудесный воздушный поток не подхватил ее и не бросил на пышную подушку. По ее телу разлилась незнакомая ей нега.

Неожиданно воздух стал уплотняться, словно ветер превращался во вздымающий горы черной пыли ураган. Темный ком тоски повис у Яны в гортани. Она схватила себя за горло, быстро выпрямилась в постели. Джемма тихонько заскулила.

– Что это? – Яна тяжело дышала и терла глаза.

Восторг сменился горькими разочарованием. Быстрый переход от одного эмоционального состояния к другому обернулся чувством абсурда и чудовищной незащищенности. Яна вскочила, словно что-то забыла сделать или боялась что-то забыть и заходила по комнате. Потом остановилась возле тумбочки, облокотившись на нее. При этом она низко наклонилась и, ощутив волну парализующей слабости, едва не опрокинула на пол бронзовую статуэтку совы, сидящей на мраморной подставке.

– Что это? – удивленно взглянула она на проявляющую признаки беспокойства Джемму.

Собака толклась в комнате, дефилируя от одной стене к другой.

– Надо успокоиться, – механически произнесла Яна и мысленно дала Джемме сигнал занять место возле кровати.

Собака моментально подчинилась и, испустив звук, похожий на печальный вздох, улеглась на ковер. Яна выключила свет и вытянулась на постели. «Эта карта ущербна, – мучительное чувство неудовлетворенности сжимало Янино сердце, – я должна заново ее нарисовать, изобрести, придумать…»

Она долго ворочалась, пока не заснула. На этот раз она видела во сне Джемму. Ей снилось, что Джемма стоит на противоположном берегу и истошно лает. Речушка совсем крохотная, но Яна боится ледяной воды. Она почему-то знает, что вода холодная, но как втолковать это Джемме? Но Яна злится не столько на упрямую собаку, сколько на себя – за трусость. Она негодует, потому что в глубине души уверена, что вода вовсе не холодная, а считает она ее таковой только из-за нежелания идти на поводу у собаки. Поколебавшись, Яна все же решается войти в воду – расстояние, разделяющее ее и Джемму, ничтожно мало. Она спускается к самой кромке воды, чувствует босыми ногами приятную прохладу и делает шаг навстречу Джемме. Но та вдруг, прекратив лаять, начинает не менее истошно скулить. Яна не в силах переносить эту собачью жалобу.

Кто-то стягивал с нее одеяло, по телу прошла волна неприятного озноба. Яна попробовала потянуть одеяло на себя, но оно не слушалось. Яна нехотя открыла глаза. Джемма с глухим рычанием сбросила одеяло на ковер и сердито рявкнула.

– Это некрасиво и неэтично, – через силу, из «педагогических» соображений улыбнулась Яна, отворачиваясь и глядя в окно, к которому льнула туманная дымка.

Вчера она даже не задвинула шторы. Обнаженные ветки деревьев чеканили темные, слегка посеребренные профили на ее морозном волокне. На часах – восемь ноль три.

Яна чувствовала себя разбитой, а тут еще этот монстр сбрасывает с нее одеяло и что-то требует! Надо попробовать игнорировать ее капризы, – подумала Яна о Джемме. Но собака принялась лаять.

– Фу! – прикрикнула Яна, – ты видишь, твоя хозяйка тоже не завтракала. Имей совесть!

Джемма подошла к креслу, на котором лежали джемпер и брюки, те, в которых Яна была вчера, и, немного неловко взяв все это в пасть, принесла хозяйке на постель.

– Да ты хоть можешь объяснить в чем дело? – усмехнулась Яна.

Вместо ответа Джемма еще раз громко и недовольно гавкнула. Яна ради эксперимента тронула свои вещи. Джемма одобрительно завиляла хвостом.

– Ты знаешь, о чем я думаю? – Яна надела джемпер и, встав с кровати, принялась натягивать брюки. – Ты хочешь куда-то отвести меня?

Джемма, взвизгнув, вильнула хвостом. Яна закатила глаза и рассмеялась.

– Ну хоть кофе дашь мне выпить? – взмолилась она.

– Гав-гав! – заявила Джемма.

– Не-ет? – округлила глаза Яна.

Она взяла из колоды карту «Взгляд сквозь оболочку», присела перед собакой и настроилась на восприятие ее волн. Через некоторое время она уже знала, почему Джемма проявляет такое нетерпение.

– Тогда веди меня к ней, – приказала Милославская.

Яна вышла в прихожую, набросила каракулевый полушубок и, одев на Джемму ошейник, выскользнула во двор. Верхний слой снега оледенел, образовался тонкий наст. Яна миновала калитку, щелкнула задвижкой и, с трудом сдерживая стремительный порыв Джеммы, вышла на трассу. Как всегда тормознула машину. На этот раз ей попался неразговорчивый хмурый мужик лет пятидесяти на зеленом «Москвиче». Она попросила его следовать в центр. Он даже не пожал плечами, не говоря уже об удивленном или недовольном возгласе. Но Джемма начала подавать признаки нетерпения, когда «Москвич» приблизился к Рабочей. Яна расплатилась и вышла. Джемма что есть сил потянула ее к стадиону.

– Да в тебя бес вселился! – раздосадованно воскликнула Яна, еле поспевая за собакой.

Вскоре они выбежали на привокзальную площадь. Несмотря на относительно ранний час, там уже толкался народ. Караваны автобусов и троллейбусов выстроились на остановках. Проезжая часть утопала в грязи, хотя подмораживало и лужи были затянуты льдом. Джемма не сбавляла темпа. Яна миновала группу алчных и назойливых таксистов, укоротила поводок и, толкнув стеклянную дверь, вошла в здание вокзала. У касс на текущие поезда толпились люди. Но Джемма тянула к тоннелю, через который пассажиры выходили к перронам. Свернув на первом же повороте, она понеслась во всю прыть по лестнице. Выскочив на перрон вслед за собакой, Яна увидела, что на московский поезд идет посадка. У входа в вагоны выстроились жиденькие очереди – видно, процедура была в полном разгаре и основная часть отъезжающих уже заполнила вагоны.

Яна машинально оглянулась и увидела двух дюжих парней, во весь опор несущихся по платформе. И сама была едва не опрокинута еще двумя мужчинами в спортивных куртках, которые бежали ей навстречу. Те словно догоняли первых, отчаянно работая локтями и ногами. Но что интереснее всего – после секундного колебания Джемма ринулась вслед за ними. Яна неистово кричала на собаку, привлекая тем самым внимание окружающих. Она безуспешно пыталась сдержать Джемму. И тут вдруг двое первых молодцов резко затормозили, явно оказавшись в замешательстве. Двое «догоняющих», подлетев к ним, тоже остановились. Все дружно уставились в окна третьего вагона. Один из парней в кожаной куртке, тот, что был пошире в плечах, но пониже, закурил. Вскоре к нему присоединились остальные. Они о чем-то вполголоса переговаривались, смачно сплевывая на заснеженный перрон. Джемма остановилась в двух шагах от этой странной группы и вместо того, чтобы обдумать, как про себя выражалась Яна, ситуацию, начала нагло облаивать парней. Один из них, в спортивной куртке, в руке у которого Яна увидела сотовый, сурово глянул на нее.

– Убери собаку! – грозно рявкнул он. – Чего она у тебя на людей бросается?

– Фу, – дернула Яна Джемму за ошейник, не понимая, что вынудило ее милую собачку лишить ее утреннего сна и вытянуть на вокзал.

– Вот она! – неожиданно крикнул плечистый парень, махнув рукой в сторону вагонного окна.

– Вы здесь, мы к другой двери, – скомандовал парень в спортивной куртке и, сунув мобильник в карман, кинулся в сторону, едва не сбив Яну с ног.

Джемма почти не отреагировала на него. Она наблюдала за парнем в куртке. Он лихо подскочил к двум шушукающимся проводницам, отстранил чахлого интеллигентика в очках и сером пальтеце до колен, схватился за поручни и поставил ногу на подножку. Подтянувшись, он собирался поставить другую ногу на следующую ступеньку, но рванувшаяся вперед Джемма с рычанием ухватила его за брючину.

– Отстань, сука! – парень попытался вырвать ногу, только это ему не удалось.

Джемма, отпустив штанину, ловко перехватила его за лодыжку.

– А-а, сволочь! – зарычал парень, разжимая руки.

Свалившись со ступеньки, он плашмя ударился спиной о перрон, крякнув от боли. Его напарник в черной вязаной шапочке стал бочком пробираться к двери вагона, осторожно поглядывая на «взбесившуюся» собаку. Джемма, держа обе передние лапы на груди у упавшего, повернула голову в его сторону и с рычанием оскалила большие белые зубы.

– Джемма, перестань, что ты делаешь! – попыталась остановить ее Яна, но та словно с цепи сорвалась.

Она бросила лежавшего парня в куртке и бросилась на «черную шапочку», когда тот уже был на верхней ступеньке вагона. Зубы с сухим звоном клацнули в воздухе – Джемма промахнулась. Но тут же исправилась, поймав «черную шапочку» за пятку.

В тамбуре появился молодой шатен, в куртке «пилот» и серой трикотажной шапке с маленьким козырьком, из-под которой выглядывали аккуратно подстриженные бачки. За ним возникла девушка с темно-русыми волосами. Она была без головного убора, в легкой бежевой дубленке. Парень с бачками быстро передал ей небольшую черную сумку, которую держал в руках и, размахнувшись, въехал «черной шапочке» ногой в лоб. Проводницы и стоявший рядом с ними интеллигентик отшатнулись в страхе, давая возможность телу беспрепятственно свалиться на перрон. Падая с растопыренными руками, парень сшиб своего приятеля, который к этому времени, воспользовавшись тем, что Джемма убрала с него свои лапы, поднялся и стоял в оборонительной стойке.

Они оба повалились на платформу, смешавшись в один комок. Одна из проводниц достала откуда-то свисток и принялась дуть в него что есть мочи. Шатен выскочил из вагона, подхватил свою спутницу и нырнул вместе с ней в тоннель.

– Стой, сука! – парень в черной шапочке, покачиваясь, поднялся на колени.

Ко входу в тоннель спешили и те двое в спортивных костюмах, что все это время сторожили шатена и его спутницу у другой двери вагона. Оскалив зубы, путь им преградила Джемма.

– Убери собаку, ты, – парень, у которого Яна видела сотовый, схватил ее за грудки.

Джемма, не стерпев такой обиды, ринулась на него.

– Я убью тебя и твою шавку, – в руках у парня появился пистолет, который он приставил к Яниному виску. – Ну, живо!

Яна приказала собаке, которая уже почти уцепила парня за руку, остановиться. Джемма села, тревожно переводя большие умные глаза с одного нападавшего на другого, а затем – на хозяйку.

– За ними, – приказал главарь, зыркнув на лежавших.

– Какого черта разлеглись здесь!

Те хотели было кинуться в тоннель, но Джемма преградила им дорогу. Она только тихо рычала, но вид у нее был настолько грозный, что парни встали как вкопанные.

– Убери собаку! – заорал главарь на Яну.

– Не могу, – Милославская отвернулась – она меня не слушает.

– Ладно, – усмехнулся главарь и направил пистолет в голову Джемме, – тогда я ее прикончу.

– Нет, – Яна Борисовна схватила его за руку, в которой был пистолет, – она сейчас успокоится, дайте ей немного времени.

На противоположной стороне платформы появились двое милиционеров, не спеша двигавшихся в сторону Яны и главаря. Увидев ментов, он ослабил хватку. Диктор в микрофон объявил отправку.

– Ты ничего не видела, тварь, – главарь растянул губы в усмешке, – сейчас мы вместе быстро выйдем отсюда. Если менты привяжутся, скажешь, что все в порядке, собаке, мол, что-то не понравилось. Поняла?

– Хорошо, – беспокоясь за Джемму, испуганно произнесла Яна.

Две пары рук подхватили ее с обеих сторон и повлекли к тоннелю.

Проводницы заняли свои места в вагоне, выставив в открытую дверь флажки.

* * *

Веронике было не по себе. Даже присутствие адвоката, который тут же примчался на ее зов, не могло скрасить жестокой наготы реальности. Она сидела в кабинете уже полчаса и давала показания по делу об убийстве Жоры. Комната производила унылое впечатление: два обычных полированных стола, один из которых стоял у окна, а другой – ближе к двери, книжный шкаф из той же серии – в нем пылились досье – несколько стульев не первой свежести, ряд полок, заставленных кодексами и всевозможными папками, небольшой, выкрашенный коричневой краской сейф, дверца которого была приоткрыта, да пара горшков с чахлой комнатной растительностью. Телефонный аппарат, «украшавший» один из столов, мог быть смело зачислен в разряд «советское ретро». Его оранжевый цвет не вязался с угрюмой и скучной атмосферой, которой даже приоткрытая дверца сейфа не придавала ни грана заманчивости.

Вероникино дело, покоящееся в новенькой папке, угнетающим образом действовало на нее. Лева, пробивной и ушлый адвокат, надеялся, разумеется, на щедрый гонорар. Верил ли он, что жена его клиента, то бишь Жоры, убила его клиента, опять же Жору – этого Вероника не знала и старалась об этом не думать.

Он лениво гладил свои густые черные усы и был совершенно спокоен. Веронике хотелось бы большего пафоса, большей убежденности в ее невиновности. Но Лева точно издевался над ней. Он спокойно расспрашивал ее о подробностях вчерашнего вечера и ночи, как-то вяло сопротивлялся молодой напористой стерве-следовательнице. Следовательница была ничего, грамотная и довольно вежливая, но Вероника была не в той кондиции, чтобы по достоинству оценить эти качества. Ее раздражал сухой канцелярский слог, ведь она считала себя чем-то вроде героини греческой трагедии, одну из которых она когда-то начала читать, да так и не закончила. Она страшно нервничала, бесконечно повторяла, что она не имеет к этому убийству ни малейшего отношения.

– Мы все проверим, – заученно говорила следовательница, – пока мы рассматриваем вас в качестве подозреваемой. Если вы не виновны, вы должны развеять наши подозрения.

При этом ее холодные карие глаза насмешливо сверкали, отчего Вероника впадала в бешенство и отчаяние.

Несмотря на свой довольно пошлый наряд – Вероника полагала, что нормальный вид может быть только у женщин, одевающихся в фирменных бутиках – следовательница вела себя весьма высокомерно. Она лукаво улыбалась Леве, мол, все я про вашу подопечную знаю, и с самодовольном выражением на смазливом наглом лице теребила свои короткие каштановые пряди.

Горечь утраты еще не была прочувствована Вероникой до самой глубины. Наоборот, она осознавала себя отмщенной. Ведь ее дорогой Жора изменил ей, да с кем! – с этой дешевой шлюхой с огромными кочанами вместо грудей. Она бесконечно доверяла мужу, а он… Ее собственная измена казалась ей теперь блеклым облачком на гладком зеркале ее жертвенной верности. А вот Жора… Вероника вздохнула. Она хваталась за мысль о Жориной измене, чтобы не рухнуть в бездну самобичевания и отчаяния. Ее страшно пугало то, что она не могла восстановить во всех подробностях картины происшедшего вчерашним злосчастным вечером и ночью. Она только помнила, что пила, что ужасно волновалась по поводу заложенных бриллиантов, что ее мучительно тревожило Жорино отсутствие, которое она даже готова была счесть проявлением его преступного равнодушия.

– Вы слушаете меня? – с ехидной улыбочкой обратилась к поглощенной своими думами Веронике дознавательница. – Как вы оказались на даче?

Вероника вздрогнула, подняла голову и встретилась взглядом со снисходитиельно-печальным взором Левы. Потом перевела взгляд на Ирину Константиновну, неотрывно смотрящую на нее.

– Что?

Следовательница повторила вопрос.

– Я была расстроена, ждала Жору, а он все не приходил… – промямлила Вероника, которой вдруг стало безумно жаль себя.

К этой жалости примешивался стыд за свой несвежий вид, ведь она встретила рассвет в ментовке. Стыд и недовольство. А вот Лева сидел при костюме, при галстуке. С какой-то щемящей тоской Вероника отметила про себя, что галстук у Левы дорогой, если не сказать пижонский.

– И что было дальше?

– Я села в машину и поехала на дачу…

– Вот так вдруг? – недоверчиво улыбнулась Ирина Константиновна.

– Нет… – Вероника задумалась, беззвучно шевеля губами.

– Вы должны понимать, – внушительным голосом заговорил Лева, – моя клиентка пережила такой стресс, у нее погиб муж, она была не в себе, многое не помнит. Ей нужно время на осознание…

– Все это я учитываю, – игриво взглянула на него следовательница, – но что нам мешает общими, как говорится, усилиями, потихоньку все восстановить? Я ведь не оказываю на Веронику Владимировну никакого давления. В мои обязанности входит выяснить все до конца. Если она поможет нам, возможно, всплывут какие-либо факты, и тогда…

– Что тогда? – у Вероники внутри все холодело.

– …из подозреваемой вы превратитесь в свидетеля, – со скрытым недоверием закончила дознавательница.

Она попыталась придать своей фразе оптимистический, даже бравурный тон, но выражение глаз выдало ее. «Она не верит мне», – мелькнуло у Вероники в голове.

Лева глухо кашлянул, прочищая горло.

– Я полностью уверен в невиновности Вероники Владимировны, она любила мужа и просто не способна на убийство, – пробубнил он.

Даже Вероника, не знакомая с юридическими тонкостями и средствами психологического воздействия, почувствовала, насколько слаб в данных обстоятельствах, смешон и несостоятелен этот аргумент, и насколько Лева обнаглел. Вместо того, чтобы действовать хитро и убедительно, вместо того, чтобы, как говорила Вероника, шевелить мозгой, он лепит детский вздор! Уверен, что я щедро оплачу его услуги, а работает спустя рукава, – заключила Вероника, вдруг осознав, насколько сама она внутренне сильна, если в такую трагическую минуту, когда решается ее судьба, способна давать трезвую оценку профессиональным качествам халявщика Левы. Еще пять минут и Вероника бы себя зауважала. Но тут снова следовательница, вежливо высмеяв Левино заявление, сделала ей подсечку.

– Он изменил вам, это факт. Он был с другой женщиной в постели… Как видите, мотив налицо – это ревность.

– Протестую, – картинно приосанился Лева, точно был в суде, – мы восстанавливаем ход событий. У Вероники Владимировны частичное расстройство памяти. Мы остановились на том, что она, не дождавшись мужа, отправилась на дачу… Вероника, – мягко обратился он к Шкавронской, – почему ты решила, что Георгий Станиславович на даче?

– Дознание веду я, – резко и звонко одернула его Ирина Константиновна.

– Осмелюсь напомнить, что вы следователь, но не прокурор, – пошел в атаку Лева, чем вызвал одобрение Вероники, – ваше дело – дать связную картину происшедшего, а не судить мою клиентку!

Вероника с благодарностью посмотрела на Леву. На его полных щеках проступил румянец. «А он ничего, – мысленно усмехнулась Вероника, – может, надо было с ним любовь крутить, а не с этим погорельцем?" Благодаря последнему пассажу Левы впечатление от жестокой фразы дознавательницы, когда та упомянула об измене Жоры, причем говорила она оскорбительным тоном, почти изгладилось из ранимой Вероникиной души.

– Вы знали, что ваш муж на даче? – твердым голосом произнесла Ирина Константиновна.

– Да, – кивнула Вероника, краем глаза наблюдая за Левой.

Теперь она чувствовала угрызения совести – она явно его недооценила.

– Откуда? Он всегда бывал на даче, когда не приходил после работы домой? – сузила свои пустые карие глаза дознавательница.

– Нет, – в голосе Вероники сквозила неуверенность.

– Так почему же вы поехали туда? – дознавательница понемногу раздражалась.

– Мне сказали, – тупо посмотрела на Ирину Константиновну Вероника.

Она вдруг вспомнила. Конечно, как она могла догадаться, что Жора на даче? Он ездил туда не так уж часто, хотя всегда гордился ею. А сейчас, зимой, с чего бы ему туда ехать? Ну да, иногда они и зимой выбирались на пикники, шашлыки и так далее. Сидели у горящего камина, обнимались и пили вино… Вероника вдруг почувствовала, как в груди закипает рыдание. Боже, кажется, прошло сто лет с тех пор, как они в ноябре ездили на эту проклятую дачу! Вероника поморщилась, но не расплакалась. Она решила не давать повода этой стерве почувствовать свое превосходство.

– Кто сказал? – как на дурочку посмотрела на Веронику следовательница.

– Мужчина… У него был глухой грубый голос. Он сказал и повесил трубку, – с трудом выговорила Вероника, опять застигнутая желанием разрыдаться.

– Значит, вам позвонили?

– Да, – вяло согласилась Вероника, все силы которой уходили на то, чтобы воспрепятствовать слезам изуродовать ее и без того помятое лицо.

– Голос вам был знаком? – принялась что-то деловито записывать Ирина Константиновна.

– Нет, я слышала его в первый раз… Отвратительный голос…

– И что конкретно вам сказали?

– «Твой муженек на даче, развлекается с секретаршей. Если не будешь медлить, у тебя есть шанс увидеть пикантную сцену…»

В Вероникиной груди снова поселилась тяжесть. Глаза щипало, но она по-прежнему старалась сдерживать рыдания.

– Больше ничего? – подняла наигранно сочувственный взор от бумаг дознавательница.

– Ничего, – сдавленно повторила Вероника.

– Вы не спросили кто это?

– Мне было не до этого, – наивно ответила Вероника, – я побежала одеваться.

– Ясно, – что-то черканула на канцелярском листе Ирина Константиновна, – вы ведь прилично выпили…

– Хмель тут же слетел с меня, – Вероника успокоилась, – я нормально вела машину.

– В котором часу вы приехали на дачу?

– Я на время не смотрела, но думаю, около двух часов.

– Когда вы подъехали, вам ничего не показалось странным? – томно облокотилась на стол дознавательница.

– Я увидела машину мужа и свет в окнах… – сердце у Вероники снова упало.

– И что же было дальше? – протокольным тоном спросила Ирина Константиновна, выпрямившись на стуле.