Текст книги "Летом в Париже теплее"

– А кто может об этом знать? – не отставала Яна.

Вероника, не отрывая взгляда от стены, пожала плечами. Потом ее плечи снова затряслись, и она, как актриса, у которой сорвался первый дубль, снова упала перед Яной и зарыдала.

– Все будет хорошо, уверяю вас, – Яна слабо улыбнулась. – Послушайте, я знаю что Горбушкин жив.

– Что? – выпучила глаза Вероника.

Она вдруг обхватила голову руками и затихла. Только глаза на ее неподвижном, окаменевшем лице бегали из стороны в сторону. Складывалось впечатление, что услышанная новость лишь усугубила ее отчаяние.

Присущий Веронике инфантилизм заставлял ее рассматривать ее отношения с Вячеславом как бесконечную череду ссор и примирений, а неусыпную заботу о ней мужа – как само собой разумеющееся поведение влюбленного супруга.

К Вячеславу она, бесспорно, чувствовала влечение, но у нее сложилось вполне трезвое представление об этой связи, несмотря на достаточный срок остающейся чем-то ненадежным, могущим рухнуть в любую минуту. Вячеслав изводил ее порой своим холодным безразличием, не замечал ее, держался с ней чопорно и отстраненно, подчеркивая, что в его жизни она занимает далеко не ведущее место – куда главнее для него работа и дочь.

Вероника злилась, но стоило ему проявить к ней хоть каплю сострадания, стоило преподнести какой-нибудь скромный подарок или провести с ней ночь, и она обо всем забывала, прощала его невнимательность и колкости. В силу неоправданно высокого мнения о себе она была неспособна вообразить, что Вячеслав может изменить ей. Нет, если он бывал с ней подчеркнуто равнодушен или груб, она готова была приписать это усталости, неудаче на работе или желанию взбесить ее. В общем, Вячеслав был роскошью, драгоценным нюансом, призванным оттенить ее женский шарм, ее умение нравиться и соблазнять.

Жора же занимал в ее жизни иную роль. Он был чем-то вроде ангела-хранителя, оберегающего ее от жизненных трудностей и разочарований. Он был надежной пристанью, где она могла всегда отдохнуть от своих легкомысленных любовных авантюр.

Секс с Вячеславом, делая ее существование более пикантным и опасным, тем не менее не мог перевесить значения супружеского взаимопонимания, чувства близости, некой эмоциональной бережливости, с которой к ней относился Жора. И еще секс с Вячеславом был с ее стороны бессознательной местью за Жорино пристрастие к абсолютному контролю. Она сама не знала этого, только иногда некое сладкое и скользкое чувство удовлетворения, льющее бальзам на ее израненную гордость, касалось ее затуманенного выдумками сознания.

Ей нужны были оба мужчины, но в одном она испытывала все-таки большую нужду. И этот мужчина погиб. К тому же ее обвинили в его смерти! Связь Вероники и Вячеслава медленно угасала, нить, соединявшая их, как-то незаметно и плавно истончилась, Вероника привыкла к тому, что его больше нет. А вот Жора…

Нагая правда, в которую она боялась верить, не приобрела ни одной одежки с этой вестью о неожиданном воскресении ее любовника. Что-то умерло или умирало в ее душе, что-то безвозвратно было потеряно и эта весть с того света ничего не меняла в кошмаре ее одинокой жизни.

– О чем вы думаете? – спросила Яна. – Вы словно отсутствуете…

– Этого не может быть, – сдавленно произнесла Вероника, – не может быть. Абсурд! Ведь было доказано, что это Вячеслав…

– Чем и кем доказано? – холодно посмотрела на нее Яна.

– На руке обгоревшего трупа были часы Вячеслава и кольцо.

– Нет ничего проще, чем надеть свои часы и кольцо на руку другого человека, – иронично улыбнулась Яна.

– Но…

– Убив его, – добавила Яна.

– Вы думаете, что Слава убил человека? – глаза Вероники расширились от изумления.

– Именно так я и думаю. Вы же знаете, я редко ошибаюсь.

– Знаю, но в это трудно поверить, – приглушенным голосом, словно она сидела на спиритическом сеансе сказала Вероника.

– Это правда, – возразила Яна, – вы же убедились, что я обладаю паранормальными способностями и мне открыты двери будущего.

– Да, – Вероника с трагической маской на лице поднялась с колен и села на лавку. – Что же теперь делать?

На ее заново одревеневшее лицо было больно смотреть.

– Вы хотите узнать, что мне привиделось?

Вероника как-то механически кивнула.

– Вчера ночью я «увидела» все как было. Сумерки тихо наползали на город. На дорогах и тротуарах, – спокойным проникновенным голосом стала вещать Яна, – лежал слегка подтаявший снег. По телевизору и радио передали о потеплении. В воздухе даже запахло весной. Нагие ветки качались на ветру. Огромные холодные капли падали с них, звонко разбиваясь об отсыревший снежный настил, который за несколько морозных дней успел смерзнуться в толстую глянцевитую корку. По дороге на небольшой скорости ехала темно-зеленая машина. За рулем сидел светловолосый и голубоглазый человек. Он закуривал от дорогой золотой зажигалки. Рядом с ним негромко посмеивался грузный, розовощекий брюнет с влажными блестящими глазами. Они о чем-то вполголоса переговаривались и в их голосах сквозило удовлетворение.

По мере того, как Яна говорила, глаза Вероники принимали живое заинтересованное выражение. Они уже не бегали, как два затравленных зверька, а пытливо вглядывались в лицо Яны.

– Они ехали довольно долго. Потом машина остановилась в лабиринте низких построек из серого кирпича. Блондин вышел из машины, загремел ключами, открыл замок, включил свет в помещении. Потом вернулся в машину и въехал в гараж. К нему присоединился брюнет. Они открыли багажник и нагнулись над ним. Там лежал человек в рваной черной куртке. Они выволокли его наружу. Им было тяжело, я ощущала их усилия и тяжесть, неживую тяжесть этого тела. Ведь этот человек был мертв – на его шее четко был виден лиловый след от веревки.

– Боже мой! – не выдержала Вероника и прикрыла рот ладонью, гася в себе крик ужаса.

– Они положили труп на сиденье, вернее, посадили его – за руль. Голова мужчины упала ему на грудь. Им было трудно придать бездыханному телу нужную позу. Не знаю, почему они так старались. Можно ведь было просто бросить его на пол. То ли в них проснулся режиссерский азарт, то ли они по наивности думали, что горящий человек обязан сохранять ту позу, в которой он был до того, как загорелся. Не знаю. Блондин снял со своей руки часы и кольцо, надел на руку трупа. Брюнет загремел баками, достал канистру. Облил труп, а блондин швырнул горящую спичку. Пламя объяло машину. Мужчины выбежали из гаража и побежали по серому кирпичному лабиринту к пятиэтажкам. Их окна светились огнями…

– Не могу поверить! – шепотом произнесла Вероника, глаза которой снова растерянно забегали.

– Сейчас Вячеслав живет в городе мостов, где над водой разносится колокольный звон, – глядя сквозь Веронику проговорила Яна.

– Это больше похоже на поэзию… – подивилась та.

– Это жизнь. Вы согласны принять мою помощь?

– Конечно! – с пылом воскликнула Вероника. – Но я-то вам чем могу быть полезна?

– Кто может быть в курсе дел вашего мужа и двух его компаньонов?

– Вам следует сходить в офис. К Сергею Анатольевичу.

– Кто он?

– Главный менеджер, так говорил Жора.

У Вероники снова затряслись губы.

– И еще, – быстро добавила она, чтобы унять новую волну слез, – ко Льву Николаевичу. Он был близок с Вячеславом.

– А это кто?

– Мой адвокат. Он работал и на Жору, и на Славу.

– Опишите мне его, – попросила Яна.

Вероника нарисовала словами портрет Левы.

– Между двумя передними зубами у него щербинка? – уточнила Яна, – и массивный браслет из серого золота?

– Откуда вы знаете? – вытаращила глаза Вероника.

– Видела, – просто и таинственно ответила Яна. – Дайте мне его телефон и объясните, как найти офис вашего мужа.

Записав номера телефонов и адреса, Яна спрятала органайзер в сумку и посмотрела на Веронику.

– Если Лев Николаевич будет мною интересоваться, – улыбнулась она, – скажите, что я занимаюсь каким-нибудь бизнесом, – она на секунду задумалась, – продаю косметику, например. Хорошо?

Вероника кивнула.

– А теперь я должна идти. Не скучайте и не унывайте.

– Яна бросила на Веронику теплый ободряющий взгляд.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Яна решилась быстренько пройтись по бутикам. В «Николи» она приобрела великолепную блузку сливового цвета, а в «Карло Пазолини» – пару шикарных сиреневых полусапожек. Вернувшись домой, она покормила Джемму и, приняв ванну, позвонила в адвокатскую контору «Щит». Трубку сняла секретарша. У нее был приятный вибрирующий голос и заученно любезная манера общения.

– По какому вопросу? – вежливо осведомилась она, выслушав Яну.

Яна сказала, что она знакомая одной клиентки Льва Николаевича Гущина и что у нее к нему срочное дело.

– Соединяю, – деловито сказала секретарша, и Яна услышала богатый оттенками, несколько слащаваый баритон.

– Слушаю вас, – в этой реплики, вернее, в тоне, которым ее произнес Гущин, присутствовала некая снисходительная усталость.

Яна повторила все, что сказала секретарше, вкладывая в свой голос максимум вкрадчивой переливчатости и томности.

– Подруга Вероники Шкавронской? – с оттенком снобистского высокомерного недоверия переспросил Гущин. – И что же вы хотите?

– Это не телефонный разговор, – перешла Яна на подчеркнуто официальный тон. – Мы можем встретиться?

– Сейчас я занят, – со вздохом – мол, полно клиентов, жаждущих услышать от меня слово поддержки – ответил Гущин. – Давайте завтра.

– Утром?

– Нет, утром я тоже занят, милочка, – позволил себе откровенно покровительственную интонацию Гущин. – Лучше часиков в пять. Только предварительно обязательно позвоните мне.

– Хорошо.

Повесив трубку, Яна почувствовала одновременно облегчение и разочарование. Облегчение – потому что Гущин все-таки согласился ее принять, а разочарование – оттого, что это произойдет только завтра. Она закурила, потом снова сняла трубку.

– Старшего лейтенанта Руденко, – попросила она.

В трубке повисла жужжащая вата. Потом ее разорвал звучный голос Три Семерки.

– Сеня, это я, – еле сдерживая улыбку сказала Яна.

– Понял, – быстро проговорил Три Семерки, – у нас тут планерка импровизированная получилась… Так что быстрее выкладывай.

– Какие ты слова сложные знаешь, – усмехнулась Яна.

– Завтра после пяти мне понадобится твоя помощь.

– Что такое? Во что ты еще встряла? – озабоченно спросил Руденко.

– Ничего особенного. Все будет мирно, обещаю тебе. Так могу я на тебя рассчитывать?

– Я должен знать! – взвился нетерпеливый Руденко.

– Тебе нужно будет подъехать ко мне, а остальное пусть останется пока тайной – тем приятнее будет сюрприз. Никакой перестрелки, просто дружеское общение за чашкой кофе, – загадочно улыбнулась Яна.

Три Семерки словно увидел эту хитрую, намекающую и ускользающую улыбку, потому что его раздражение достигло наивысшей точки. Он, ничего конкретно не обещая, сказал, что постарается, и предупредил: «Hе вздумай рисковать!» Яна уверила его, что прямой опасности ни для кого нет, а выгода будет огромная.

Спать Яна легла рано. А среди ночи проснулась. Ее терзала какая-то непонятная тревога. Джемма подняла морду и сочувственно посмотрела на хозяйку. Поняв, что в ближайшие час-два не заснет, Яна сварила себе кофе и устроилась с чашкой в кресле. Или это думы о судьбе Вероники и вся эта история не дают ей отдыха?

«Воскрешение» Вячеслава Горбушкина придало ситуации новый ракурс. Оно ничего не проясняло, но что-то сдвигало в Янином понимании сложившихся обстоятельств. Невиновность Вероники не вызывала в Яне сомнения, а теперь появление на сцене Горбушкина как-то задвинуло в тень и фигуру Захарыча. Означает ли это, что он приложил руку к убийству своего компаньона? Нужно навести справки о порядке и условиях владения акциями предприятия. Если, допустим, имущество было поделено между ними троими с учетом того, что в случае смерти одного из них имущество переходит к родственникам покойного, а если таковых нет, то – к другому компаньону, то тогда вполне вероятно, что Захарыч или Горбушкин заняты устранением конкурентов, в которых превратились бывшие единомышленники и союзники по бизнесу.

Яна сделала маленький обжигающий глоток кофе и затянулась сигаретой.

Ладно, с этим все более-менее ясно, а как быть с мотивом, заставившим мужа Вероники не уехать вместе с Горбушкиным, а остаться здесь и в итоге получить пулю? Доделывал дела? Ведь они вдвоем задолжали Захарычу. О чем это говорит? Может быть, это указывает на совместный характер прокрученной ими сделки, обернувшейся финансовыми убытками для Захарыча. Но если они были заодно, не посвятив своего третьего компаньона в это дело, то, следовательно, совершили мошенничество. Зачем они это сделали, чего им не хватало? Ни тот, ни другой не бедствовали, оба жили в полном достатке. Может, на фирме дела не клеились, и они судорожно искали выхода из создавшейся обстановки, ненадежной, чреватой финансовым крахом? Или на них наседал Захарыч? Кто может знать, вместе они действовали, или каждый за себя?

Опять же, если вместе, то почему Шкавронский остался в Семеновске? Знал ли он о спектакле, разыгранном Горбушкиным? Шкавронский мертв и никто не расскажет об этом. Если только…

Яна мечтательно улыбнулась. И снова задумалась.

А Рита? Для чего ей было оставаться? Неужели Горбушкин так мало любил дочь, что бросил ее? Нет, по всему выходит, что она, нарушив его запрет, вернулась в город.

Почему Рита вдруг оказалась вСеменовске? Это должно быть что-то сильное, жгучее, безудержное… Тайное желание, запретная страсть? Для чего так рисковать? Яна вспомнила сцену на вокзале, парня с аккуратными бачками, наподдавшим ногой бандиту с сотовым. Кто он, случайный попутчик? Нет, не похоже…

Яна зевнула и, не переставая задавать себе вопросы, вернулась в кровать. Потушила электричество и вытянулась на простынях. Но сон не шел. Она закрыла глаза, погрузившись во мрак, не сравнимый с темнотой ночной комнаты. Ибо эта темнота бывает чем-то оттенена – кривящимся силуэтом на стене, лунным пятном на полу или одеяле, отблеском циферблата, попавшего в круг звездной пыли, просеивающейся сквозь неплотно закрытые занавески.

Яне утопала во тьме своих зрачков. Она медленно проваливалась в какую-то скользкую вату, скатываясь, пролетая многочисленные слои. Точно в шерсть какого-то животного. Скользила по черному бархату и шелку. Это была кошка, ну конечно, – мелькнул отсвет живых слов на краю погруженного в дремоту сознания Яны, – сладострастно потягивающаяся, бросающаяся в бегство и уносящая ее на своей спине кошка. Душистый мех овевал Яне лицо, она пробовала взгромоздиться выше, добраться до холки, но все время скользила вниз, а потом снова повторяла свои усилия, остававшиеся безуспешными. И когда, обессиленная этой скачкой, Яна больше не могла удерживаться на лоснящейся и отливающей черным блеском спине животного, с криком упала. Но вскоре страх сменился удивлением, радостью, ощущением неуязвимости и полноты. И Яне стало казаться, что шерсть животного – это ее собственные волосы, которые развевались и неслись за ней подобно бесконечному шлейфу, подхваченные ветром, беспрестанно обрушивающим снопы огня на ее слитое с первозданной тьмою лицо.

И вдруг перед ней расцвели диковинным красные и розовые цветы, раскрылись так живо и трепетно, что у нее сладко сжалось сердце. Они смеялись и нежились, сияя на белом фоне свежими лепестками. Яна подняла глаза, увидела белые складки одежд и вышитую синим атласом горловину. Из нее выступила черная шея, а следом – темное лицо, черты которого невозможно было различить. Это лицо лишь благодаря резкой линии, отделявшей его от потемок, позволяло нащупать глазам его очертания. Яна интуитивно поняла, что это очередной фрагмент таинственного изображения.

Яна почувствовала жгучее нетерпение и томительную грусть, населявшие этого пленительного незнакомца. И это было так мучительно и сладостно, что она крикнула что-то невразумительное, бессвязное, дикое. И очнулась, привстала, но тут же в изнеможении снова откинулась на подушки. Словно это видение высосало у нее всю кровь. Досада, дикая досада и недовольство – вот что она почувствовала в ту секунду. «Джокер» издевался над нею! Она кусала губы. Но ведь что-то это должно значить! Сюрприз – сюрпризом, но нельзя же отрицать, что эта карта с поразительной последовательностью воспроизводит перед ней некое изображение. Если бы у нее, у Яны, хватило сил, картина явилась бы ей в полном объеме. Это было похоже на заикание, как-будто кто-то с трудом, по слогам произносит длинное слово, не в состоянии быстро и отчетливо проговорить его. Яна закрыла глаза. Ее руки бессильно лежали вдоль тела. Ей казалось, что она не может пошевелить даже пальцем. Голова была полна свинца, образы, явившиеся ей в забытьи, заставляли ее сердце биться учащенно и тяжело.

Заснув только под утро, она проспала до трех часов. И все равно встала разбитая и утомленная. Приняла душ, чтобы взбодриться. Сделала несколько физических упражнений и позвонила Руденко. Он был еще более озабочен и тороплив, чем в прошлый раз.

– Не знаю, – быстро проговорил он, – занят я. Тут у нас два убийства. Людей не хватает. Если смогу, приеду.

– Часов в семь, – зевнула Яна, – я тебе еще раз звякну.

Она нажала на рычаг и тут же набрала другой номер – конторы, где работал Гущин. Он подтвердил свое согласие встретиться с ней, сказав, что клиенты ему нужны. Она стала одеваться. Навела красоту, проторчав добрых полчаса перед зеркалом, нацепила черную велюровую юбку, дополнившую ансамбль сливовой блузке и сиреневым полусапожкам. Надела короткое манто «авто-леди» из белой норки и, прежде чем выйти из дома, минут десять вертелась перед зеркалом, упражняясь в мимике. Искала наиболее подходящее для случая выражение лица – томное, вкрадчивое, одушевленное страстью, печально-роковое, хищное, сладострастное.

Задвинув щеколду на калитке, Яна вышла к дороге и, естественно, не осталась незамеченной в своем потрясающем наряде, с развевающимися по плечам волосами. Тут же остановилась синяя «девятка», и парень, грубо сколоченный череп которого напоминал известное произведение папы Карло, высунул в открытое окошко свою тупую ухмыляющуюся морду.

– Куда собралась, красотка?

– В центр, – невозмутимо ответила Яна.

– Какое совпадение! – засмеялся парень. – И мне туда же.

Он распахнул переднюю дверцу. Яна скользнула в салон и набросила ремень безопасности.

– Угол Чапаева и Московской, – бросила она, устраиваясь поудобнее. – Курить можно?

Парень кивнул и осклабился. Он даже поднес ей горящую зажигалку. Но сделал это неловко, держа руку слишком низко. Яна, знакомая с правилами этикета, и не думала нагибаться. Парень заерзал.

– Выше, – снисходительно улыбнулась Яна, готовя себя к роли соблазнительницы.

Парень повиновался и, чтобы скрыть свое досадное замешательство, принялся напропалую приставать к Яне. Он изощрялся в юморе, но все его шутки были откровенно плоскими, если не сказать пошлыми. Поняв же, что Яна не то что не интересуется им и его фирмой, о которой он говорил с наивной гордостью выбившегося в люди крестьянина, а уже не чает, как поскорее от него отделаться, он подавленно и разочарованно замолчал. Но потом все-таки счел необходимым в комично-оправдательном тоне сказать:

– Ты не смотри, что я на такой затрапезной тачке, у меня «бээмвуха» в ремонте.

– Дело не в тачке, – вздохнула Яна.

– А в чем? – спросил пытливый хлопец.

– В том, что я замужем и люблю своего мужа, – соврала Яна.

– Если б ты была моей женой, – обрадовался парень новой теме для разговора, – я бы тебя одну не отпускал.

Яна обратила к нему насмешливый взгляд.

Она вышла у главпочтамта, не удосужившись снабдить несчастного приставалу номером телефона. Перешла дорогу и, пройдя до третьей по счету арки, вошла в небольшой тихий дворик. Поднялась на крыльцо, ступеньки которого были предусмотрительно застелены гофрированными резиновыми ковриками, и нажала на кнопку звонка. Над ее головой маячила синяя вывеска: «Адвокатская контора „Щит“. Ей открыла субтильная блондинка в модных очках. Стрижка у девушки тоже была модная. Ее соломенного цвета волосы были тщательно уложены, глаза смотрели бодро и доброжелательно.

– Добрый вечер. Это я вам звонила вчера и сегодня. Моя фамилия Милославская. Мы договаривались со Львом Николаевичем о встрече.

– Да-да, – с заученной вежливостью улыбнулась блондинка, которая слушала Яну, чуть наклонив набок свою очаровательную головку. – Пойдемте.

Она еще раз улыбнулась и, развернувшись, деловой, но отнюдь не суетливой походкой устремилась вдоль по коридору. Яна скользила глазами по латунным табличкам, прикрепленным к высоким дверям из натурального дерева. Коридор блистал евроремонтом, в небольшом холле-приемной, который женщины миновали, следуя в глубь коридора, зеленела комнатная флора и уютно урчали компьютеры. Наконец девушка остановилась перед последней, тождественной по форме всем остальным дверью и деликатно постучала. Постучав же, чуть приоткрыла.

– Лев Николаевич, к вам госпожа Милославская.

– Да-да, Лика, – раздался из приоткрытой двери звучный баритон, – пригласи.

Девушка выразительно улыбнулась Яне, приглашая войти. Яна поблагодарила и, проскользнув в щель между дверью и косяком, ступила за голубой ковролин. Сухую официальность кабинета разнообразили разные мелочи, отвечающие, должно быть, натуре хозяина, склонному к украшательству.

На прямоугольном столе Яна увидела изящную вещицу – подставку-зажим для книг. Два бронзовых тибетских монаха в сидячих позах располагались по обе стороны этой экстравагантной подставки, и если бы не стоявшие между ними книги, наверное, загипнотизировали бы друг друга.

– Прошу, – расплылся в сочной улыбке сидевший за столом во вращающемся кресле широкоплечий, полноватый брюнет.

Ему можно было дать лет сорок пять. Основательный, солидный дядечка с неторопливыми жестами и отменным аппетитом. Его пухлые щеки приятно розовели. Щербинка между передними зубами придавала его немного одутловатой физиономии что-то заячье, порочное и детское одновременно. Черные густые волосы сверкающими волнами были зачесаны назад, густые брови весело поигрывали, то изгибаясь месяцем, то причудливо ломаясь, полный рот, необычайно яркий и женственный, был приоткрыт то ли от удивления, то ли от того, что Гущина мучила одышка.

Он поднялся, и Яна оценила его немалый рост. Увидев Яну, он снизошел до того, чтобы поухаживать за ней. И из ленивого, избалованного вниманием клиентов адвоката превратился в галантного ухажера. Яна и без обращения к картам чувствовала некую фальшь в этой его заботе. Что-то от самолюбования, от лукавой игры в доброго и внимательного дядечку присутствовало в неспешной обходительности Гущина. Может быть, это впечатление не в последнюю очередь было вызвано таящимся в его глазах недоверием, той самой острой цепкостью придирчиво-внимательного взгляда, которая отличает людей, привыкших видеть в других нечто порочное и корыстное. И Яна подумала, что не так он добродушен, снисходителен и гедонистичен, каким хочет казаться. Что ж, ей придется поработать над ним.

Яна, удовлетворенная столь беглым анализом, не могла сдержать легкой ироничной улыбки, которая несколько насторожила Гущина. Онеще откровеннее заулыбался и помог Яне избавиться от ее норкового манто, которое с ловкостью, достойной Фигаро, подхватил и заботливо пристроил на вешалке в шкафу.

Оставшись в полупрозрачной блузке и мини-юбке, Яна почувствовала некоторое смущение, тем более что Гущин, вернувшийся за стол, принялся ее бесцеремонного разглядывать. То ли он поддался ее чарам, то ли считал себя хозяином положения. Яна села напротив него в кресло, положила ногу на ногу. Взгляд Гущина скользил то и дело по ее стройным, обтянутым черными чулками ногам.

– Так что же вас привело в мой скромный офис? – нараспев, с притворной скромностью произнес он.

– У меня к вам срочное дело. Мне нужен адвокат…

– Кофе хотите? – потянулся всем своим огромным телом Гущин.

– Можно, – широко улыбнулась Яна.

Гущин вызвал по телефону секретаршу и попросил ее принести кофе.

– Редко можно увидеть в моем кабинете такую привлекательную особу, – плотоядно облизнул он свой и без того мокрый рот. – Вы курите?

Яна кивнула.

– Прошу, – он протянул Яне зажженную зажигалку, наклонившись над столом так, чтобы поглубже заглянуть в вырез полурасстегнутой Яниной блузки.

Яну позабавило такое откровенное, при всей предпринятой маскировки движение. На мгновение она поверила в то, что Гущин заглотил наживку, и даже испытала к нему нечто вроде материнской нежности и жалости.

– Спасибо, – Яна красиво затянулась, небрежно держа сигарету между большим и указательным пальцами, – Вероника Шкавронская очень высокого мнения о ваших способностях. Она и посоветовала мне обратиться к вам. Ведь в наше время так трудно найти поистине хорошего и порядочного адвоката. Не просто прилежного работника, а человека, который может утешить и вдохновить, вы меня понимаете?

Гущин, на лице которого сияла самодовольная улыбка, согласно кивнул.

– Но, – все-таки возразил он, в глубине души почему-то не доверяя этой посетительнице, – понятие «хороший адвокат» уже включает в себя указание на то, что считающийся и являющийся на самом деле таковым человек уже обладает теми моральными качествами, о которых вы вскользь упомянули.

– Прекрасно, – Яна демонстративно, в замедленном темпе поменяла ногу. – Думаю, вы – как раз тот, кто мне нужен.

Движение Яниных ног не осталось незамеченным Гущиным. Он с наглым любопытством сопроводил его долгим, понимающим взглядом. Но, к своему удивлению, Яна заметила в его глазах некую насмешку. Нет, он не так прост!

– Мой брат попал в неприятную историю. Его обвиняют в убийстве…

Далее последовал душещипательный рассказ, подготовленный Яной с несказанной изобретательностью и доведенный до оглушительного совершенства красками мгновенной импровизации. Яна, точно заражаясь от самой себя враньем, лгала все изощреннее и вдохновеннее и к концу речи даже пожалела, что пора сворачивать это рассчитанное на горячий отклик повествование. При всем том она сознавала, что злоключения ее мифического брата, поток ее красноречия – это только фиговые листки, прикрывающие ее желание понравиться Гущину и соблазнить его. Тем более что сам Гущин тоже так думал.

Он нетерпеливо ерзал в кресле, сгорая от любопытства. Ибо воспринял Янину историю как попытку «втереть ему мозги». Как и всякий хороший адвокат – а он, без сомнения, был преуспевающим адвокатом – Гущин обладал артистическим талантом. Порой ему приходилось изощренно врать, а ведь известно, что человек, плутующий с истиной, сомневается в искренности себе подобных. Ложь оставляет в человеке холодок неудовлетворенности, горький осадок недоверия и порой делает из него слепца, его оценки становятся однобокими, он начинает думать, что все лгут – одни чтобы обелить себя, другие – преследуя корыстные интересы. Гущин культивировал в себе скептицизм, который, будучи усилен отсутствием твердых нравственных ориентиров, перерос постепенно в цинизм. Увидев у себя в кабинете эту женщину и поняв, что она что-то задумала, он начал ей подыгрывать, в надежде раскусить ее. Набравшись смелости, он сказал:

– Вы не против поужинать вместе? Тем более что я сегодня еще не обедал, – он с печальной томностью улыбнулся и, изящным жестом отодвинув манжету кремовой рубашки, взглянул на часы.

– С удовольствием, – обнажила Яна в улыбке свои белые ровные зубы, – хотя я должна признаться, что придерживаюсь строгой диеты.

– С вашей замечательной фигурой, – маслянисто блеснули темные глаза Льва Николаевича, – это ни к чему.

– Кофе, – в кабинет вошла блондинка, несущая на маленьком серебряном подносике две фарфоровые лотосообразные чашки на блюдцах.

– Верочка, – поднялся с кресла Гущин, – вы уж нас извините, мы спешим, – кинул он заговорщический взгляд на Яну. – Предложите сей замечательный напиток моим братьям по разуму.

Выразившись столь витиевато и напыщенно, Лев Николаевич испытал настоящее удовольствие. Интуитивно чувствуя, что перед ним далеко не заурядная женщина, он предвкушал острую словесную дуэль, возможно, пикировку. Он покажет этой дамочке, на что способен!

Верочка приподняла бровки, с игривым понимающим сожалением улыбнулась и вышла в коридор.

– Прошу, – Гущин достал из шкафа Янино манто и распахнул его у нее за спиной.

Яна не спешила. Она подошла к зеркалу и с видом заправской кокетки поправила волосы, облизнула губы, попудрила носик. И только потом дала себя одеть. Зная направление мыслей Гущина и видя, с какой нежной заботой, с какой обольстительной вкрадчивостью Гущин подавал Яне руку на ступеньках, усаживал ее в свой триста двадцатый серебристый «мерс», с каким мягким вниманием спрашивал о гастрономических пристрастиях и о ресторане, куда она хотела бы отправиться, можно было составить себе представление об артистических способностях адвоката.

Ресторан «Колумб» их не разочаровал. Роскошный интерьер, особый шарм и теплоту которому придавали сборки на бархатных шторах и причудливые светильники, стилизованные под старинные лампы, приглушенная музыка, блюда на любой вкус, великолепные вина, приличная публика.

Постепенно обстановка началанакаляться. Намеки, таящиеся в глазах, становились более прозрачными, недвусмысленными, жесты – все более разоблачающими и трепетными. Дошло до того, что после двух бутылок шампанского Гущин протянул руку под столом, нащупал колено Яны и принялся его поглаживать, при этом нагло улыбаясь и многозначительно поигрывая бровями. Она не отбросила его руку, но крепко сжала, беря инициативу на себя.

– Поехали ко мне, – глухим низким голосом произнесла она, разыгрывая женщину-вамп.

– Поехали, – пьяное сияние озарило холеную физиономию Гущина.