Текст книги "Семь раз за тридцать дней"

Вечер перед собеседованием

Все уже ушли.

В вечернем свете настольной лампы его кабинет уютнее.

Жуков изучает ее анкету-заявление. Все уже выучено наизусть. Он откидывается на спинку кресла, потягивается: «Откусить бы тебе голову, да надо в руках себя держать, как ты к своему любовничку всемогущему без головы придешь?» – думает Жуков и рассматривает ее мысленно.

Завтра он сам проведет собеседование. Это не входит в его обязанности, но он сам. Уж он-то ей покажет, где ее место. «Только приди ко мне, козявка, я смогу тебя научить с людьми разговаривать», – с наслаждением думает он.

Он еще днем рассказал Максимову о таком неожиданном повороте событий с этой Ивановой.

Максимов, конечно, расстроился, но виду не подал.

Они почти дружили, хотя Максимов был старше его на четыре года и пришел в отдел позже его, Жуков уже был исполняющим обязанности начальником отдела, но они сразу стали хорошо общаться, хотя и в пределах рабочего времени; но в любом случае мог с ним свободно поговорить. Жуков ему доверял:

– Есть, конечно, шанс, от нее избавиться, но кто-то большой за ее спиной стоит, ЭсБ сильно настаивает, давит, – Жуков был расстроен не меньше Максимова.

– Она женщина, молодая, без детей. Учи ее целый год, терпи, мучайся, а она чуть поработает и найдет жениха себе среди наших орлов, благо целый отдел молодых парней, промучит нас и уйдет в декрет! Он что думает, это никому не понятно? – недоумевал Максимов.

Жуков об этом и не подумал, действительно молодых парней у него целый отдел.

– Отправить ее сразу в декрет, пожалуй, лучший способ нейтрализовать девушку, – посмеялся Максимов.

– Не до шуток, право! – Жуков тоже усмехнулся, но продолжил уже озабоченно и невесело:

– С такими данными, как у нее, нам удачи не видать, любой мужчина надежней.

Профессор – стукач, в головной офис обязательно доложит о неправильном выборе. Это плохо.

Максимов посмотрел тоже невесело, он совершенно с ним согласен.

Думали молча с минуту. Но что тут придумать?

– Пусть она сама откажется! – в отчаянии уже говорит Максимов.

– Пусть, – Жуков и сам бы хотел этого.

«Надо с ней правильно поговорить, и пусть сама откажется. Как сказал ЭсБ, надо просто подобрать весомые аргументы. И весомые аргументы здесь – давить, заставлять, дать повежливее понять, шла бы ты отсюда дорогая!» – и говорит уже вслух:

– Придется подобрать правильные аргументы и постараться Иванову убедить отказаться самой, иначе Профессор будет нами управлять, важный, как попугай.

Максимов согласно и невесело кивает головой.

Жуков потягивается, прикрывая глаза, и вспоминает, как она внимательно читает, склонив голову на бок, маленькие ушки и тоненькую шею; и ее ноги, когда он догонял ее на парковке, и что пора уже домой.

«Как просто все в армии: приказал и спи спокойно», – думает Жуков, одеваясь. «И все-таки откусить бы ей голову», – и выключает свет.

Утро перед собеседованием

– Я у генерального. Придет Иванова на собеседование, пусть подождет в кабинете, – говорит помощнику Жуков, уже уходя, – я ненадолго.

ЭсБ ждет его, опять, наверное, что-то неладно с Конкурсом на замещение его золотой должности.

В приемной СуперБосса Жуков столкнулся с Профессором, тот уже выходил и выразительно двусмысленно посмотрел на Жукова и приветствовал сочувствующе покровительственно.

«Похоже, и он воспринял продвижение Ивановой именно как чьей-то пассии», – подумал Жуков и поэтому заранее «соболезновал» ему. «Хотя кто его знает. Все сложно у Профессора, сразу не разберешься. Ясно только, что под его началом работать будет противно», – в ответ Профессору Жуков только кивнул головой, уже открывая дверь кабинета ЭсБ.

ЭсБ сидел за столом, думал приблизительно также, судя по выражению его лица вслед Профессору. После рабочего приветствия начал без предисловий:

– Претендентка наша новая не очень, я понимаю, Профессор прав, – отвел глаза ЭсБ и продолжил энергично:

– Я усложнил всем задачу, предлагаю испытание: проверить претендентов обычным способом – предложить шпионаж в своих фирмах в пользу нашей фирмы, кто больше информации принесет, тот и выиграл, что особенно актуально в преддверии тендера, в котором и они все участвуют. Вот такое задание! – подал Жукову файл с описанием интересующей информации от фирмы Ивановой и бодренько смотрит на него и, немного наклонившись вперед, уже заговорщицки раскрывает свой хитрый план:

– Кандидат Профессора принесет нам украденную информацию, а мы скажем: «Предатели нам не нужны!». И наша Иванова победит. А не принесет, мы достанем ее бумаги и скажем: «Молодец, Иванова, настоящий патриот!», – заканчивает и ждет такого же восторга от Жукова.

Жуков же подумал, что СуперБоссу пора в отпуск.

Наверное, ЭсБ и сам об этом догадывался, но не отступал:

– Александр Михайлович, проследите, чтобы она приготовила «отчет». Не принесет, откажется, пишите сами! И поосторожнее говорите с ней, пожалуйста. Все-таки предложение о шпионаже определенного свойства. А чтобы она не возмущалась, преподнесите это не как откровенное предательство, а исключительно… как жест доброй воли!

Жуков с сомнением посмотрел на СуперБосса.

Тот поднял плечи и развел руками – а что делать?

«Может быть, неплохая идея. Не все соглашаются шпионить, может сама уйдет?» – раздумывает он, возвращаясь к себе.

«Немного жестоко. Идея с декретом куда лучше», – улыбается про себя Жуков.

Идет и предвкушает, как она удивится, когда увидит его.

Иванова. Елена. Николаевна. 25 лет. Не замужем. Образование высшее техническое.

Собеседование

Ленка уже прошла по красивым большим коридорам заметной персоной, в своем лучшем деловом костюме, красиво так сидит в указанном ей кабинете и одну минуточку ожидает его хозяина для собеседования.

Пальто положила рядом на стул. Поправила. Осторожно оглядывается. Кабинет без признаков жизни человека, ни чайника, ни чашки. Одежда, наверное, в шкафу. Очевидно, это кабинет мужчины. Жуков А. М. Может, он робот? Смешно было бы, если бы зашел робот.

Здесь и фирма гораздо крупнее, сотрудников значительно больше, кабинет куда внушительнее, чем ее маленький и практически общий для всего отдела, и помощник есть. Это место стало еще привлекательней, но и ответственней, сложнее, уровень здесь выше.

Она немного волнуется, но она справится, страшно только начало. Сейчас она убедит хозяина, кем бы он ни был, что она и только она может справиться с этой работой. А она с ней справится! Как хочется ей быть здесь! Здесь такая интересная жизнь!

Входит кто-то, он еще в приемной, видимо, нынешний хозяин кабинета. Он разговаривает по телефону.

Она знает этот голос? Напряженно ожидает входящего, он входит.

Как холодная вода! Это он. Это он, это вчерашний гонщик и злой енот! Не может быть такого совпадения.

Он входит и закрывает за собой дверь. На нее не смотрит. Заканчивает разговор по телефону.

Она оседает на спинку стула, и вся красивость ее сидения исчезает.

Он опять не смотрит на нее, телефон кладет в карман, садится на свое место. Секунду приглядывается к чему-то на столе, и поднимает голову, и теперь уже бьет взглядом прямо по ней. Он не отводит глаз, ему приятно смотреть на ее запоздалые раскаяния.

Его час настал, он торжествует, сладкая штука – месть.

У Лены вид совершенно удрученный, конечно, разом рухнули все ее взлетевшие мечты о себе на представительном месте, о такой интересной, такой захватывающей жизни на новой работе.

Он ее не простит ни за что. Она его уже немного поняла, как ей кажется, он злой, беспощадный енот. Она ничего не сможет ему объяснить, он просто слушать не будет. Она для него просто десять минут рабочего времени, потраченных зря. Он даже мстить ей не будет. Она открыто расстроена.

Но как она ошибается! Все он будет: и мстить, и слушать, и смотреть:

– А я Вам рад! – печатая, произносит он и складывает руки на столе одна на другую, подавшись вперед, чтоб лучше видеть ее отчаяние.

Его торжествующий вид выводит ее из оцепенения первой реакции:

– Да, знакомиться не надо, – Лена пытается собраться, но что уж теперь, ничего не поделаешь, они знакомы.

Он только слушает, у него такой довольный вид.

Она продолжает:

– Да только я радости Вам этой доставлять не буду, уйду сразу, – не может она скрыть, что огорчена и сожалеет. – Время только жалко, да и наряжалась напрасно, – сказала и собралась вставать, выпрямила спину, не будет она некрасиво извиняться и оправдываться.

Он же показывает, как он ее рассматривает. Соглашается:

– Заметно. Сегодня вы немного получше, чем вчера, и точно лучше, чем две недели назад. Вы хорошеете и хорошеете, – он ядовитый, как тарантул.

«Какой ты шутник! А внимательный какой. На личное переходишь. Лучше бы он себя так рассматривал», – Лена ответит, ей нечего терять:

– Вам-то заметно. В таком галстуке при таком костюме? В такой рубашке? Что Вам может быть заметно? – готовится встать и уйти, ей очень-очень жалко все потерять разом. Она даже сердится на него за это.

Он откидывается в кресле назад, невозмутим и насмешлив, на галстук и костюм не реагирует, его это веселит даже:

– Мне все заметно. Я очень внимательный, – сверлит ее насмешливым взглядом, усмехается, – и Вам бы не мешало быть повнимательней, тогда бы знали, что не надо с будущим работодателем разговаривать в стиле канцелярской крысы. Надо думать, прежде чем говорить, а не нападать вслепую, как глупая курица.

«Что? Как ты меня назвал, злой облезлый енот? Да кто ты такой?» – Лена все проиграла, но живой она не сдастся:

– Да Вы просто злой облезлый енот.

Звучит это медленно, но теперь уже вслух, она решается на объявление войны; она берет сумку, готовая уйти, атакует он мгновенно, это она уже знает, а здесь в кабинете, где никого нет, пожалуй, еще ей и достанется.

– Леший из страшной сказки! – добавляет она, уже в отчаянии. Никогда в жизни еще она не проявляла такой задиристости.

«Он меня специально провоцирует, – поздно догадалась она, – я сама дала ему право так же говорить со мной».

И он, конечно, этим воспользуется. Он встает, опасно приближается и замирает напротив нее, стремительно наклоняется через стол, он к ней очень близко, хорошо, что между ними стол, немного, но защита.

– Ты что себе, козявка, позволяешь? Ты как разговариваешь, кикимора? Ты думаешь, ты под такой защитой, что никто не ответит тебе так же? Какая смелая. За чужой счет. Если бы не тот, кто за тебя просил, я и разговаривать бы с тобою не стал. И в сторону бы твою не посмотрел. Как специалист ты здесь никому не нужна, – обрушивает на нее лавину открытой агрессии, он практически нависает над ней.

Лена прижала ушки, он опасный!

Жуков выпрямляется, меняет выражение лица на жестокое и угрожающе переходит на Вы:

– Вы же, судя по всему, тоже работаете, знать должны, как разговаривать и вообще что такое работа, и что такое нет времени и сил на модные одежды. Или все-таки не работали, не знаете? Я вообще не понимаю, как вы там занимали такое место. Видимо, и там просили за Вас. Рекомендации у вас прекрасные, а вот вы ведете себя как плохо воспитанная, глупая, конфликтная… – не может подобрать слово, (и не надо, наверное, оно не очень хорошее).

– Я все заработала сама, это неправда! – возмущенно отрицает, но одновременно и оправдывается она.

– Я не смог увидеть, что это неправда, – понижая давление на нее и делая упор на смысл.

– Что хотели, то и увидели! – нет у нее аргументов против неправды.

Она поднимается, хватит, она уходит! Жуков встает у нее на пути и наступает на нее:

– Я увидел все. И ваш острый ум, и твердый характер, необходимый руководителю, настойчивость. Я много что увидел. Да только все это не нужно, чтобы по примерочным подглядывать и всем хамить, – «Удачный переход», – похвалил сам себя Жуков.

– Я никогда ни за кем не подглядываю, – Лена опешила и неловко пытается отрицать, (видел, видел!) даже отходит немножко назад.

«Хамить ее не заинтересовало, подглядывать – да», – это он отметил.

– Так я счастливчик, оказывается, меня-то вы подглядывали, – даже немного весело, вернулся на свое место, сел, слегка потянулся и твердо надавил уже на бедную девочку таким же твердым взглядом. – Садитесь.

– Я ничего не видела, – рассержено смутилась. Огляделась. Сдалась. Садится. Но уже дальше от него.

«Какая трепетная барышня. Это ее слабое место», – скажу еще, будет знать:

– Что хотели, то и увидели, – он иронично-деловито повторяет ее слова и добавляет уже совсем другим тоном, совсем не злым, – вы отвернулись, надо было смотреть.

Внимательно-внимательно смотрит на ее реакцию: не отвечает, не отбивается и не нападает, смутилась еще сильнее и ниже опустила голову. Да, это ее слабое место. Он победил, инициатива перехвачена.

Лена думает. Он ее спровоцировал, она ответила, он победил. Лена! Надо собраться и довести этот бой до конца. Сосредоточься!

– Вы не замужем, – это не вопрос, это он знает из анкеты.

– Я не замужем, – как можно спокойнее, кажется, он взял деловой тон.

Но нет!

– Неудивительно. Вас, такую ершистую, никто и не берет. Я бы Вас не взял. И хоть как вы нарядитесь, это вас не исправит.

– Я бы вас тоже не взяла, хоть как вы нарядитесь, – мгновенно реагирует она. – Меня брать не надо, я сама выбираю. Это Вас никакой наряд не исправит, а меня возьмут и без нарядов.

Разошлась, в запале скажешь и не такое. Последнее, пожалуй, неудачно, слишком образно.

– Без нарядов, вообще? – посмотрел вниз, скрыл улыбку. – Ну без нарядов каких хочешь возьмут. Хорошо, что вы сегодня оделись, ну нарядились. Ну, хоть как-нибудь. Прикрылись.

И добивает, уже радикально; проверить ее реакцию, правда ему показалось в словах супербосса что-то такое в ее адрес или нет:

– Хотя сейчас на что только не идут, чтобы получить хорошую работу, – показно и вальяжно слегка потягивается, как сытый кот, и складывает нога на ногу, и голову склоняет к плечу, и руки складывает на груди, и небрежно говорит:

– С какими только рекомендациями не приходят. И чем выше положение рекомендующего, тем моложе и красивее девушка.

Сказал и весь превратился во внимание.

Лена застыла. За кого он ее принял? Она видит, что он совершенно двусмысленно рассматривает ее. Да даже совершенно недвусмысленно. Она не знает, как отмыться от этого. Тщательно отбирает слова.

– Вы составили обо мне неверное представление, – жестко, сухо и спокойно заявляет она и презрительно отворачивается.

Какое знакомое у нее лицо. Он видел его где-то.

Но девушка она приличная, понимает он: «Она буквально оскорблена. Нет у нее никакого любовника. Значит родители. Остановись, животное, оставь ее в покое», – приказывает себе и продолжает уже серьезно, но также сухо:

– Извините.

Он постукивает по столу, прекращая пустую болтовню, и начинает, наконец, деловую, конструктивную беседу:

– Наша фирма желает проверить лояльность всех претендентов, что особенно интересует нас в преддверии тендера, в котором участвуем и мы, и ваша организация, – достает из стола файл, полученный от ЭсБ, и протягивает его Лене, – вот этот раздел исследований и конкретно результаты лабораторных испытаний за последние два года в вашей организации интересуют нас особенно. Мы рассчитываем получить от вас в виде отчета с таблицами и подробным описанием указанную здесь информацию в короткие сроки, как подтверждение серьезности ваших намерений работать именно у нас.

У Ивановой вытягивается лицо, и она смотрит на него, как на чудовище.

«Вот так, подружка, – отвечает он ей взглядом, – а ты думала, придешь красивая в красивом костюме, наговоришь всяких слов, блеснешь эрудицией и остроумием, произведешь положительное впечатление и все? Нет, милая, этого мало, надо еще предать или не предать своих, стерпеть оценивающие взгляды, ответить на неприятные вопросы». И не отводя глаз, продолжает смотреть на нее.

Она опустила глаза вниз, не шевелится, напряжена до предела.

Ему стало жалко ее.

– Я поняла вас, – серьезна. Молчит. Думает, – я позвоню вам.

– Это я вам позвоню. Через неделю, – повелительно, равнодушно, не глядя на нее; его телефон звонит, он дает понять, что аудиенция окончена, и, отвернувшись от нее вполоборота, уже разговаривает по телефону.

Лене остается только встать и уйти, не прощаясь.

«Иди, жалуйся папочке и мамочке на меня. И не возвращайся», – смотрит он ей вслед.

Пальто перекинула через руку с сумкой, очень прямая спина, голову держит очень высоко и чуть повернула в его сторону, бросила вскользь короткий напряженный взгляд вместо «до свидания». Спокойно вышла. Закрывается дверь за ней. Он победил.

Но что-то он не рад. Выключает телефон и терзаясь, постукивает по столу:

«Напрасно я так, ей было больно; правда, как злой енот».

Незаслуженное оскорбление

Лена кое-как поставила машину. Долго искала ключи. Зашла в дом.

Снимает пальто в прихожей, стараясь быть незамеченной, но мама услышала и, выглядывая из кухни, зорко и коротко оглядывает ее и зовет обедать. Кто-то в гостях.

– Я переоденусь, мама, – ровно улыбается ей и ускользает.

Поднялась к себе, бросила сумку, стала раздеваться, оторвала пуговицу и все бросила, села на диван и закинула голову – сушить непослушные слезы.

«Уйду», – плачет Лена. Это было слишком, так открыто ее уничтожать и сразу по всем направлениям: и как специалиста, и как девушку – очень жестоко, и личность не забыл, уверен в том, что она продаст своих за высокую зарплату и тщеславие работать на его месте.

«Что уж он так жестоко с мной? – думала она, – неужели я сама так вела себя? что он так был со мной жесток». Она перебирала все свои слова, и как он отвечал, и постепенно догадывалась, она тому причина. Но она не была такой плохой, как думал Жуков, Лене это было так обидно.

Благодаря этому дурацкому собеседованию она увидела перемену в себе, она заигралась в успешную, деловую, неуязвимую, неотразимую. Такой он ее и увидел.

Увидел и высокомерие ее терпеть не стал. Он ее разбил.

Все ее иллюзии относительно ее удачливости, непобедимости, исключительности Жуков разом разбил. Он был жесток, но справедлив.

Как в каком-нибудь Гарри Потере, он бросал в нее молниями и разбивал, будто какую-то стеклянную стену из цинизма и превосходства, которую она сама в себе вырастила; и эта стена рухнула с грохотом и звоном, и она сейчас увидела себя его глазами: измененной, жестокой, равнодушной.

Это позволило ему быть с нею даже неприличным.

Он был неприличен.

Он говорил ей такие гадости, он такое видел в ней! Она не хотела об этом думать.

«Ужасно, ужасно, что он думает обо мне!» – это ей невыносимо оскорбительно.

Где-то внутри у нее забилось сердце. Он так мощно навалился на нее со всеми своими злыми словами и глазами, и в какую-то минуту она подумала, что сейчас он ее придушит этими своими руками. Она запомнила их очень хорошо. Гораздо лучше, чем надо. Это злило ее особенно, у нее даже высохли слезы.

Ну все, надо спускаться к маме, а то она сама придет на нее посмотреть.

Надо спуститься к маме в обычном настроении, если она заметит слезы, тут же доложит отцу, что она пришла с собеседования «рыдая и вся в слезах, совершенно несчастная», – как мама любила все стократно преувеличивать.

«А отец (из слов Жукова выходило, что кто-то просил за нее; конечно, отец, кто же еще!), отец тут же возьмется выяснять, кто довел дочь до такого, а этого не надо, итак Жуков думает обо мне, бог знает что».

Надо вытерпеть этот обед, выдохнула, посмотрела в зеркало, можно идти.

В гостях была старинная мамина подружка, Светочка. Мама со Светочкой вместе начинала работать, еще бухгалтером, очень давно, но дружба сохранилась. Светочке было 60 лет, и она была очаровательна. С мамой они говорили исключительно о Светочкиных женихах. Иногда это было и правда забавно. Но сейчас жениха у Светочки, видимо, не было, и чтобы тема женихов совсем не провалилась, выбрали Лену.

– Какая Леночка красивая! Трудно подобрать такой красивой девочке достойного жениха! – говорила Светочка, уверенная, что слышать Леночке это будет приятно.

– Уж и не говори, как трудно, Светочка, ведь Леночка у нас еще и руководитель, большой отдел под ее началом. Работает много, времени на знакомства немного. Ты это понимаешь.

Светочка участливо кивает головой.

Этот мамин намек в свете вечных разговоров о женихах прозвучал очень двусмысленно, Для Лены в такой момент это было неприятное совпадение:

«Теперь не только Жуков, но и Светочка будет думать обо мне непонятно что», – Ленка молча давилась чем-то вкусным.

Мама не унимается:

– К нам приезжал мой старшенький сынок, Борис, ты бы его, Света, не узнала: какой он стал солидный и красавец! Приезжает с товарищем по работе, он с ним еще зимой приезжал и знаешь, этот молодой человек был Леной совершенно околдован, – мама нарочито повышает голос: – такой обходительный, такой любезный, красивый!

К счастью, они совершенно удалились в эту тему, Ленка поцеловала маму, сказала, что хочет вздремнуть, приветливо кивнула гостье и пошла наверх.

Вернулась в комнату, села, проплакалась уже как следует и загрустила.

Конечно, шпионить она не будет, откажется.

И что тогда? Уйти и оставить о себе такое впечатление? Ужасно. Это невозможно!

Что же теперь он будет думать о ней? Нет, так не может быть!

Она уже не рассчитывала на эту работу. Она хотела доказать ему, что она не такая, как он думает. Она совсем другая.

«Я просто должна отстоять свою честь! И как начальника, пусть небольшого, но отдела и… вообще», – убеждала она сама себя.

Она должна была продолжать бороться. Только это даст ей возможность видеть его. И постараться объяснить ему, нет, он составил о ней неправильное мнение!

Настолько неправильное, что это нельзя было так оставлять!

Нельзя, чтобы хотя бы один человек на планете так думал о ней, Лена не смогла бы жить с этим, она должна была его увидеть и убедить, так она решила.

Перестала уже было терзаться и стала собираться куда-нибудь выйти вечерком, как еще вчера она договаривалась с подружкой и поняла, что не хочет ни с кем разговаривать, рассказывать не хочет и не хочет слушать.

Они созвонились и отложили встречу, и Лена снова загрустила.

Взялась читать, отбросила книжку. Включила телевизор и выключила.

Еще немного помаялась, легла и забросила руки за голову.

«Ничего не хочу», – закрывала она глаза.

И видела Жукова, то злого, то смеющегося над нею. Отворачивалась, поворачивалась, вставала и ложилась, и снова видела его: уезжающего на машине, и в примерочной, и как он ей остро сказал: «Подрабатываете?». И потихоньку догадалась, что он только ей и интересен.

И, уже ругая себя за слабость, понимала, что просто хочет пойти и еще раз посмотреть на Жукова, на его жестокие глаза, на его руки.

«Ужасно, ужасно, но я думаю о нем», – она даже сердилась на свое бессилие о нем не думать.

Он терпеть ее не может, а она дрожит, думая о нем. Это было даже как-то оскорбительно для нее. Его равнодушие, да даже не равнодушие, а открытая неприязнь и пренебрежение. Такая жестокость.

Она запуталась в нем, она не понимает, что она думает о нем. Даже злилась.

Его зовут Александр Михайлович. Александр. Сколько ему лет? Что-то неуловимо знакомое было в нем. Он был на кого-то похож. Нет, она не могла вспомнить.

Она еще и еще вертелась в кровати, поворачивалась с боку на бок и, наконец, разозлилась окончательно: «Ну, Александр, я придумаю для тебя что-нибудь особенное».

Обняла старого своего облезлого мишку и решительно уснула.