Текст книги "Дневник безумного алхимика. Сборник рассказов"

Звезды для тролля
Сказка для Алисы

Итак, жил-был тролль. Жил он, как и полагается, в темной-претемной пещере, смрадной, грязной и неприбранной. Не потому, что он был нечистоплотной свиньей. А просто потому, что он был троллем – а троллям положено жить именно так.

Это был совсем еще маленький тролль – детеныш. Всего-то каких-нибудь трехсот лет от роду. У тролля были мама и папа, были старшие братишки и сестренки.

Конечно, ему повезло: он был самым младшим, поэтому его все баловали, любили и позволяли иногда покапризничать и побездельничать, в то время как остальные работали.

А работы в троллиной деревне было много: то нужно утащить с дороги зазевавшегося и пропустившего восход соседа, который превратился в камень. То запастись пищей: совершить набег на человеческую деревушку в долине. Вообще-то тролли считали, что эльфы гораздо нежнее и приятнее на вкус, чем люди. Но в эльфийском поселении у всех мужчин были луки с острыми стрелами, и пользоваться ими они умели. А люди предпочитали топоры и рогатины, которые не могли причинить троллям большого вреда.

Может быть, если бы малыш больше времени проводил с родными и соседями, ничего бы не случилось. Но он частенько оставался дома со старенькой полуслепой бабушкой, от которой было так просто удрать куда-нибудь.

Например, на берег горной речки, с такой прозрачной водой, что даже ночами, в свете звезд и луны, были видны все камушки на ее дне. Тролль очень любил сидеть на берегу, смотреть на воду, слушать шепот волн и загадывать желания, глядя на падающие звезды. Вообще-то троллям не полагается смотреть на небо: не ровен час, упустишь момент, и вместо звезд увидишь край восходящего солнца. И тогда пиши пропало: в мгновение ока обратишься в камень.

Но малыш-тролль все равно сидел на берегу до самого рассвета и смотрел на звезды. Они были такие яркие, сверкающие. И ему становилось так грустно и больно, когда какая-нибудь звезда срывалась с небосклона и падала в волны далекого океана. И даже загаданные желания, которые всегда-всегда сбывались, не приносили большой радости: так жалко было троллю упавшую и навсегда погаснувшую звезду.

И однажды ночью, когда бабушка задремала, а вся семья ушла пугать одиноких путников на лесной дороге, тролль отправился в путь. Он хотел дойти до края земли, до того самого океана, куда падали звезды. Зачем ему это было нужно, он и сам не мог бы сказать точно, но почему-то это казалось малышу-троллю важным – важнее родной деревни, важнее мамы и папы, важнее всего на свете.

Он шел по ночам, тщательно хоронясь от дневного света: если будешь не внимателен, то обратишься в камень. А для путника это означало не просто вечное безмолвие и неподвижность, это означало конец пути, конец всем мечтам и надеждам.

По лесам и горам идти было легко и приятно. Но когда вокруг потянулись зеленые поля, а потом – безлесные холмы и, наконец, песчаная пустыня, искать место для дневного сна стало все труднее и труднее.

Много ночей шел малыш-тролль, он уже и сам потерял счет времени (да тролли никогда и не были сильны в счете – они жили календарем закатов и рассветов).

И вот однажды, уже под утро, когда тролль начал искать укрытие для дневного сна – а сделать это в пустыне было не так уж легко – он почувствовал свежий ветер. Это был настоящий океанский бриз. Малыш не знал, почему он так в этом уверен: ведь раньше он никогда не был на берегу чего-то большего, чем родная речушка; но понял, что до конца пути осталось совсем немного. И тогда он поспешил через последние холмы, чтобы скорее увидеть шумящие волны, в которые падали звезды.

На вершине холма тролль споткнулся и съехал вниз, уткнувшись носом в прохладный песок. А когда поднял глаза, то увидел ночное звездное небо, безбрежный океан и стоявшего перед ним старика – древнего, как само время.

– Я рад, что ты нашел дорогу сюда, – сказал старик. – Пойдем, я дам тебе еды и расскажу, где ты очутился. Потому что в это место никто не приходит случайно.

– Но скоро рассвет, – возразил малыш-тролль. – Мне нужно укрыться от солнца.

– Ты стоишь на краю мира. Здесь никогда не бывает рассвета: только вечная ночь, озаряемая сиянием звезд и луны.

Позже, когда они сидели возле маленького, крытого пальмовыми листьями домика старика и жарили ломтики мяса на костре, малыш-тролль наконец-то узнал, куда он попал.

– Как я уже говорил тебе, мы находимся на самом краю мира. Вон там, – старик махнул рукой куда-то в сторону, – есть длинная лиана, спускающаяся с небес. По ней можно забраться на небо, к самым звездам.

– А что там, на небе? – замирая от восторга, спросил маленький путешественник.

– Каждая звезда – это чья-то душа. Когда в мире рождается человек, эльф, олень, птичка, дерево, камень или тролль, да-да… и тролль тоже – загорается еще одна звезда. Когда кто-то умирает, звезда гаснет. А на ее месте загорается другая. Таков извечный ход событий: каждую ушедшую жизнь сменяет новая. Но иногда бывает, что какая-нибудь звезда срывается с неба – неожиданно, внезапно, хотя ее хозяину еще предназначены долгие месяцы и годы жизни. И тогда его настигает нечаянная смерть. Я не знаю, что или кто нарушает извечный правильный ход событий, но точно знаю – этого быть не должно. У каждого из нас – свой, точно отмеренный срок, который мы должны провести в этом мире.

И тогда я сажусь в свою старую лодку, беру невод и вылавливаю звезды из океана. А потом забираюсь по лиане и возвращаю их на положенное место. Но ты видишь, я уже стар. Очень стар. Ведь я обитаю здесь с самого начала времен. Не всегда мне удается вовремя выловить звезду из океана. Тогда она падает на дно, откуда ее уже не достать. И чья-то жизнь обрывается раньше срока.

Ты будешь помогать мне, если захочешь. Будешь каждую полночь выходить на лодке в море и вылавливать неводом падающие звезды. А я буду возвращать их на небо. Это трудная, утомительная работа: звезды нужно ловить очень быстро, пока они не успели погрузиться в глубину, а когда их вытаскиваешь из невода, они столь горячи и сияют так ярко, что могут обжечь руки. И иногда – если где-то идет война или начинается мор и эпидемия – звезд падает очень много. И в эти дни и недели у нас будет слишком много работы. Я бы предпочел, чтобы ее было поменьше, – старик вздохнул, задумался о чем-то своем и надолго замолчал.

Малыш-тролль долго смотрел на старика, на небо и сияющие звезды. А потом сказал.

– У меня толстая шкура на лапах, так что я не боюсь обжечься. И трудной работы я тоже не боюсь. Я хочу остаться здесь и помогать тебе. Ведь теперь я знаю, почему никогда раньше, когда я загадывал желание на упавшую звезду, и оно сбывалось – это не приносило мне радости.

– Тогда пойдем. Полночь уже близко. Мы – стражи этого места, стражи жизней. Мы должны всегда быть готовы вернуть свет чьей-то звезде.

Город стен

Вечер. Я возвращаюсь в свой недостроенный дом с новыми воспоминаниями. Воспоминаниями о прошедшем дне.

Мой домик совсем маленький. Мне нужно еще много сделать, чтобы он стал таким, как другие дома на нашей улице и в нашем городе.

Но я стараюсь.

Вот моя коллекция кирпичиков-воспоминаний. Каждый день я добавляю несколько в стены, над которыми еще нет крыши, возвожу их все выше и выше.

Этот синий с золотом – лучик солнца, заглянувший в окно офиса в середине дня.

Этот темно-зеленый – салат из водорослей, который я ела на ланч.

Этот ярко-алый – новый проект, над которым нам предстоит работать с Крисом.

А вот этот – темно-коричневый – наша вчерашняя ссора с Рэнди. Наша очередная ссора. Думаю, что на этот раз – последняя. Вон они – предыдущие, уже уложены вместе с другими в стены гостиной. Хорошо, что я не стала делать из них спальню: это было бы немного грустно.

А в спальне у меня самые светлые и хорошие воспоминания.

Вот этот бежевый с узорами цвета слоновой кости – день, когда мой сестренке исполнилось шестнадцать.

Вот этот белый с серебром – день свадьбы моей лучшей подруги.

А этот – розовый в смешной горошек – когда у нее родилась дочка. А меня пригласили стать крестной.

Закончив укладку кирпичиков-воспоминаний сегодняшнего дня, я натягиваю прозрачную пленку вместо крыши и ложусь спать. Но вместо того, чтобы закрыть глаза и забыть обо всем до завтрашнего утра, я лежу и смотрю сквозь пленку на черное небо, усыпанное звездами, и думаю.

Мы живем в странном мире. Мире недостроенных домов, созданных из кирпичиков наших ежедневных воспоминаний. Каждый вечер мы укладываем еще один ряд кирпичей в стене, возводя ее все выше и выше, создавая внутренние перегородки, отделяя гостиную от кухни, спальню от ванной, достраивая новые комнаты, флигели, мансарды. А крыши появляются только тогда, когда человек умирает. И дом, в котором ты прожил всю свою жизнь, становится твоей гробницей.

Иногда это поистине дворец, а иногда – маленькая лачужка с одной-единственной комнатой. Все зависит от того, сколько ты сохранил в памяти мгновений своей жизни, чтобы превратить их в стройматериалы.

Говорят, что те люди, чьи дома велики и прекрасны, были бы очень несчастны в других мирах. В тех, где жители не знают, как избавиться от воспоминаний, освободить память для новых впечатлений и эмоций. Груз прожитых дней, недель и лет давит на тебя, становясь все тяжелее и тяжелее, вызывая депрессии, стрессы, заставляя человека снова и снова переживать боль утраты, расставания с близкими, потери.

И только в нашем мире возможно каждый вечер освобождать свой разум, свое сердце, свою душу от воспоминаний прожитого дня. Конечно, за все нужно платить: вместе с грустными, мы избавляемся и от радостных воспоминаний. Но эта цена не слишком высока.

Мы живем в странном мире. Но это мир гармонии и безмятежности. И когда наступит полночь, свет звезд скрепит новые кирпичики, уложенные сегодня в стены. Тогда ко мне придет освобождение от пережитого за день. Завтра я смогу начать все с чистого листа.

Я выйду на улицы нашего Города. Улицы, по обеим сторонам которых стоят разноцветные пряничные домики: без окон – они не нужны нам, и без крыш. Я буду идти по улицам, глядя на ровные стены, сложенные из кирпичиков разных цветов, иногда с узорами или яркими фантастическими разводами. В каких-то стенах больше грустных, серо-черных цветов, какие-то полыхают всеми цветами радуги.

Мы живем в прекрасном мире. Мире, где все счастливы, пребывают в состоянии внутренней гармонии, где не гнетет прошлое.

И где никто не помешает тебе быть абсолютно одиноким. Наш мир идеален.

Анатомический театр

Из новостей:

«Вчера в Университете города состоялось чествование профессора медицины, мистера Н. Вот уже двадцать пять лет доктор Н. возглавляет кафедру анатомии нашего Университета.

Во время торжественного мероприятия ассистент профессора зачитал поздравительный адрес от коллег, в котором перечислялись заслуги юбиляра в сфере обучения будущих медиков и его многочисленные успехи в области изучения тела человека.

После небольшого импровизированного концерта, устроенного благодарными студентами, состоялся праздничный банкет, на котором представители городской магистратуры вручили профессору символические ключи от кафедры и Университета в знак признания заслуг и научных достижений уважаемого доктора.

Но самым лучшим подарком стали другие ключи – настоящие, от небольшого музея восковых фигур, носящего имя «Анатомического театра». Этот презент вручил профессору его старый друг – известный писатель и филантроп Густав М. По словам почтенного М., более тридцати лет посвятил он созданию некоей кунсткамеры, где размещены экспонаты, в той или иной степени связанные с анатомией и физиологией. И вот сегодня мистер М. передал ключ от «Анатомического театра» старому приятелю, дабы тот мог в стенах кунсткамеры проводить опыты и лабораторные работы со студентами, а также заниматься научными изысками.

Профессор Н. был тронут столь щедрым и уместным подарком друга. Приятно было видеть, как товарищи по школьным играм и детским проказам – каждый ныне достигший высочайших вершин в своей области – нежно обнялись под бурные аплодисменты собравшихся гостей, многие из которых с трудом сдерживали слезы радости.

Вечер завершился танцами и благотворительной распродажей научных трудов юбиляра, все средства от которой поступят в фонд бездомных детишек нашего города».

«Я знаю, дружище, ты не сможешь дождаться утра и пойдешь в театр сразу после праздника. Осторожней там: электричество еще не подключили. Но специально для тебя я оставил в холле – слева на столике – подсвечник и коробок серных спичек. Удачной прогулки!»

Да уж, Густав, ты хорошо меня знал. Еще бы, столько лет вместе! Разумеется, я пришел.

Подсвечник и спички нашлись там, где им и полагается. Пламя трех толстых восковых свечей озарило просторный холл с выложенной над аркой надписью готическим шрифтом «Анатомический театр Густава М.».

Ну что ж, пойдем посмотрим, каков твой подарок.

В первом зале неровный свет свечей выхватывает застекленные шкафы с расставленными рядами колб. Внутри: заформалиненные нерожденные уродцы; человеческие руки без кожи с красно-синими извивами сосудов и нервов; плавающие в прозрачной жидкости желудки, легкие, печенки-селезенки. А вон и светло-серый мозг таращится на меня слепыми завитками.

Второй зал уже больше: света не хватает, чтобы рассмотреть все. Придется идти по кругу, так, чтобы неровное пламя выхватывало из темноты то часть желтоватого скелета; то сплетенные в посмертной битве фигуры двух борцов (шутник ты, однако, Густав!); то изогнувшуюся в дьявольской судороге бесноватую, отлитую из воска столь натурально, что розоватая пена на ее губах кажется настоящей.

В третьем зале чудовищный Джек Потрошитель набрасывается с кухонным ножом на одну из своих безымянных жертв. Пламя выхватывает из темноты раскрытый в немом вопле рот, окровавленную обнаженную грудь.

Что-то в увиденной картине заставляет меня задуматься. Что-то не до конца проясненное заставляет вернуться от лестницы, ведущей на второй этаж. Подхожу ближе, поднимаю подсвечник, всматриваюсь.

Силы небесные! Она живая. Под нежной кожей струится кровь, зрачки слегка перемещаются вправо-влево. Мне кажется, я слышу стон девушки и хриплое дыхание убийцы.

Оборачиваюсь. Грудь Джека неровно поднимается и опускается, в сверкающих глазах отражается пламя свечей. Кажется, я даже замечаю, как вздрагивают ресницы фигуры.

Вот он твой сюрприз, Густав! Я знал, чувствовал, что без подвоха не обойтись. Еще тогда, многие годы назад, когда ты выпытывал у меня, безусого студиозуса, как сохранить тело, подобно кошке Шредингера – не живым и не мертвым; когда экспериментировал с химическими составами, кои можно пропускать по венам и артериям, придавая им вид полных крови; когда ездил в Египет, на Тибет и в Америку, проникал в тайная тайных местных племен, изучая способы мумификации царей и вождей; когда…

Эх, да что теперь говорить! Твой дивный талант, твои великие писания свели тебя с ума, Густав. Теперь я знаю, что таил ты даже от меня – старого друга: свой мрачный мир кошмаров наяву, воплощение не только на бумаге, но и в реальности тех ужасов, которыми ты вдохновлялся.

Ты перенес творения своего безумного гениального разума в наш мир, создал «Анатомический театр». Боюсь даже представить, скольких несчастных лишил ты жизни, заменив ее вечным бдением под видом восковых фигур в этой чудовищной кунсткамере. Ты мог бы обмануть раскрашенными лицами и заретушированными обнаженными частями тела кого угодно, но не меня.

Зачем ты сделал мне этот страшный подарок, Густав? Ты хотел просто подшутить надо мной – ты, любитель рискованных розыгрышей и подстав с дней нашего детства? Или, может быть, в глубине твоей безумной души таился некий темный паук – какая-то позабытая мной провинность или шалость далеких лет, неумная шутка подростка, о которой я уже и не вспомню? А ты – нет, ты все это время помнил и ждал мгновения, чтобы наказать меня. И тебе это удалось, дружище! Еще как удалось. Ибо, даже если сейчас я брошу этот подсвечник на пол, и пламя охватит этот чудовищный музей не живых и не мертвых людей; эту стереоскопическую иллюстрацию ко всем твоим рассказам разом; если сгорит этот дом и никто больше никогда не увидит этого ужаса, я не смогу забыть твой анатомический театр. И не смогу сохранить в целости свой рассудок, свою душу, потому что я видел это, касался рук и лиц несчастных, лишенных тобой и жизни, и смерти ради бесконечного проклятия мне. Знать бы еще, за что?!

Но ты просчитался, дружище! Если это нельзя стереть из моей памяти, как я стираю надписи и формулы, написанные белым мелом на черной школьной доске, значит, можно уничтожить. И если понадобится, вместе со мной.

Но сначала я должен посмотреть, какие еще чудеса ждут меня в твоем безумном мозгу, где, как мне кажется, я сейчас пребываю.

Снаружи дом казался совсем небольшим, но я брожу по темным, озаряемым пламенем свечей комнатам уже, кажется, целую вечность. А, может быть, комнат не так уж и много, просто дело в зеркалах, удвояющих, утрояющих и учетверяющих страшные картины – одни и те же во всех помещениях. Сцены убийств из известных фильмов и книг; чудовищные монстры, терзающие людей и рвущие их на части; любовники, сплетенные в последнем, вечном объятии; матери, пытающиеся – безуспешно – вынести детишек из охваченных пожаром зданий; крушения поездов, самолетов, пароходов; гибель альпинистов на обледеневших вершинах, под обвалами; или смерть пловцов и дайверов от удушья в глубинах морских, возле прекрасных коралловых рифов.

Все кошмары, несчастные случаи, преступления, катастрофы прошлого, настоящего и будущего собраны в этом театре. И актерами для них, – так же, как и в настоящем мире, – послужили живые люди. Люди, которые сейчас окружают меня: они по-прежнему дышат, моргают, я слышу издаваемые ими стоны – беззвучные, ибо ты, Густав, лишил их дара речи! Я вижу умоляющие глаза, обращенные ко мне.

Я должен прекратить этот кошмар. Осталось совсем немного. Там, в конце коридора, темная дверь. Даже в неровном пламени догорающих и чадящих свечей (главное, чтобы они не погасли до того, как придет мгновение расплаты) я вижу распахнутую для рукопожатия пятерню вместо дверной ручки.

Я подхожу к двери, преодолевая отвращения, пожимаю чью-то руку с печаткой на безымянном пальце, и дверь отворяется. Внутри меня ждет беспросветная темнота, разогнать которую мои огарки не в силах.

И я знаю, там, в глубине комнаты, перед накрытым столом, на диване сидит некто. Он ждет меня.

Пламя свечей подрагивает, окутывается черным дымом.

Уже неважно, кто ждет меня по ту сторону порога: ты, Густав, или я сам. А, может быть, мы оба.

Как бы то ни было, времени почти не осталось.

Пусть «Анатомический театр» сохранит свою последнюю тайну. Я глубоко вздыхаю, закрываю глаза и выпускаю из рук подсвечник, который с металлическим звоном падает на деревянный пол.

…как знать, Густав, может быть, ты хотел именно этого…

Когда я вырасту…

Жила-была маленькая звездочка. Как все остальные детишки, она каждый вечер просыпалась, умывалась росой комет, ужинала солнечным светом, запивая его свежевыжатым соком Млечного Пути, наряжалась в сияющее платьице и отправлялась в школу.

Как и всем другим звездочкам, ей нужно было очень хорошо учиться, чтобы стать настоящей звездой.

Однажды учительница попросила весь класс написать мини-эссе на тему «Кем я хочу стать, когда вырасту», а потом устроила разбор сочинений.

Кто-то мечтал стать путеводной звездой для странников; кто-то хотел вырасти в Солнце и согревать своими лучами планеты; кто-то надеялся прожить жизнь тихо, сияя на небе летними ночами; а кто-то стремился попасть в Млечный Путь и стать маленьким камушком на самой большой дороге Галактики.

И всех преподавательница похвалила, найдя в каждой мечте свои светлые, лучезарные стороны.

– А теперь, – сказала учительница в конце урока, – я хочу прочитать вам еще одно сочинение. Я специально оставила его напоследок, потому что тут есть, о чем поговорить и над чем подумать. И автору, и всем вам.

«Когда я вырасту, я хочу стать той звездой, которая срывается с неба от сильного порыва звездного августовского ветра. Она летит с высоты, сверкая и переливаясь, оставляя за собой шлейф из мерцающих искорок. Летит, наслаждаясь мгновениями абсолютной свободы и беззаботности. А потом она падает в чью-то подставленную ладонь, и кто-то загадывает желание – свое самое-пресамое единственное. И тогда звезда гаснет. Но это уже не важно. Важно то, что кто-то теперь будет счастлив».

Маленькая звездочка задрожала и замерцала всеми лучиками: ведь это было ее сочинение, а потом украдкой огляделась по сторонам. Кажется, никто ничего не заметил: друзья внимательно слушали учительницу.

– Это прекрасное эссе. И прекрасная мечта. Я очень надеюсь, что она сбудется. Только автору следует подумать о двух очень важных вещах. К сожалению, наш мир далек от идеала, и не всегда кто-то на Земле успевает подставить ладонь, чтобы ты мог упасть на нее и выполнить свое предназначение. Бывает, что никто тебя не заметил, и тогда ты упадешь в реку, или море, или просто разобьешься о землю. Поэтому нужно быть готовым к тому, что далеко не все мечты сбываются именно так, как тебе хочется.

Но, даже упав на ладонь, ты ничего не знаешь о том, кто именно сейчас загадает желание. И каким оно будет. Представьте себе, что кто-то пожелает стать властелином мира, или захочет разрушить чью-то жизнь и любовь. Мы – звезды, мы должны исполнять любые желания. Но как больно бывает осознавать в последние мгновения жизни, что твоя сила и волшебство будут кем-то использованы во зло. А помешать этому – не в наших силах.

Поэтому быть падающей звездой – не только очень добрая и светлая работа. Это еще и большая ответственность. И риск. Ведь мы в ответе за тех, чьи желания исполняем. Просто потому, что мы – звезды.

Стояла прекрасная августовская ночь. Черное, глубокое небо было усеяно мириадами звезд. Они перемигивались друг с другом; посылали на Землю лучики ярко-золотого, нежно-голубого, серебристо-белого цветов; завивали лучики в изысканные узоры; плясали и пританцовывали.

– Сегодня – та самая ночь, которую ты так долго ждала, – сказал старший куратор. – Пришло твое время упасть с неба в чью-то ладонь. Желаю тебе удачи, дорогая!

Маленькая звездочка радостно вспыхнула и, подхваченная порывом ветра, сорвалась со своего места. Она летела, искрясь и сверкая, оставляя за собой переливающихся след частичек звездной пыли, летела, радуясь мгновениям свободы и тому, что ждет ее впереди.

Все ближе и ближе земля: маленькая звездочка уже видит внизу невысокие холмы, опушку леса, берег речки, в которой отражается серпик луны и другие звезды – оставшись на небе, они посылают подружке привет и пожелания удачи. Но берег, опушка и холмы пусты.

Или нет? Вон там, под старой ивой, кажется, кто-то стоит. Для того, чтобы упасть в ладонь к этому кому-то, нужно оказаться немного правее, а этого она не…

Порыв уже земного ветра подбрасывает звездочку, раскручивает в волшебном танце и аккуратно роняет в подставленную детскую ладошку.

– Привет, – маленькая звездочка смотрит на мальчишку, чьи глаза так же темны и глубоки, как августовское небо над его головой.

– Привет, – откликается малыш. – А ты настоящая?

– Настоящая.

– И я могу загадать желание?

– Конечно. Для этого я и здесь, – звездочка переводит дыхание. Только сейчас она понимает, как устала лететь с высоты, и как мало у нее осталось сил.

– Ты знаешь, – мальчик усаживается на траву, продолжая держать звездочку на вытянутой руке. – Я хотел попросить… Мой папа… Он охотник… Был. Прошлой зимой стояли такие страшные холода. Волки собирались в стаи. Они подходили совсем близко к деревне, нападали на скот, на людей. Они хотели есть. Но мы не могли отдать им скотину и других людей, потому что это неправильно. Волки – они должны жить и есть в лесу. И, в конце концов, всем нашим мужчинам пришлось выйти, чтобы отбиться от стаи… И один волк… Он загрыз моего папу…

– Не в моих силах вернуть жить умершему, – маленькая звездочка вздыхает. Она чувствует, как свет волшебства постепенно вытекает из нее тоненькой струйкой. Но она держится, держится, потому что нельзя перебивать малыша, когда он говорит о таких важных вещах. Нельзя торопить его. И маленькая звездочка собирает все свои силы, чтобы удержать свет. И чувствует, как тонкие лучики оставшихся наверху дотягиваются до нее, гладят, шепчут ласковые слова; чувствует, как другие звезды делятся с ней своим светом, чтобы ей хватило времени дослушать и помочь.

Вот только чем она может помочь этому мальчику?

– Я знаю, знаю, – малыш торопливо кивает. – Просто… Ты понимаешь… С тех пор, как не стало папы, мама все время плачет: и когда готовит еду, и когда прядет шерсть, и когда доит корову, и даже когда спит. Я хочу, очень-очень хочу, чтобы в нашем доме появился другой охотник. Пусть он будет таким же, как папа – добрым и сильным. Пусть он учит меня быть настоящим мужчиной и охотником: ездить верхом, стрелять из лука, мастерить копья и стрелы. Пусть он обнимает маму по вечерам, возвращаясь домой. Пусть у меня будет маленький братишка или сестренка. И пусть мама больше никогда не плачет. Пожалуйста…

Маленькая звездочка вспыхнула, озарив и лес, и холмы, и речку серебристым волшебным светом. И в последнее мгновение перед тем, как погаснуть, она успела еще раз посмотреть в глаза мальчика, что были так же темны и глубоки, как августовское небо над его головой. Но теперь в них сиял звездный свет.