Текст книги "Парижские тайны миледи"

История миледи и герцога Бекингема

Она словно угадала мои мысли.

– Да, Дюма опять жестоко соврал, приписав мне организацию убийства герцога Беккингема. На самом деле все было не так!

– А как? – я почувствовал, что сейчас миледи приоткроет завесу над очередными парижскими тайнами семнадцатого века.

Она испытующе взглянула в мою сторону, и после паузы тихо заговорила:

– На самом деле я любила герцога Беккингема. И лишилась многого из-за этой страсти… Меня познакомили с ним во время одного из приемов в английском посольстве. Беккингем мгновенно вскружил мне голову, и я поняла, что – пропала! Наша любовная связь была стремительной и бурной. Я бросила мужа, графа Карлейла, когда поняла, что забеременела от герцога. По молодости я думала, что Беккингем обрадуется известию о нашем ребенке, однако он тут же оставил меня!

Миледи остановила рассказ, перевела дух, быстро смахнула с левой щеки блеснувшую при свете фонарей слезинку и продолжила:

– Я была в отчаянии! Родить без мужа считалось в то время несмываемым позором. К счастью, спустя месяц я получила предложение руки и сердца от графа Армана де Силлек Атос Д'Отевилля. Он мило ухаживал за мною и сильно влюбился. Я приняла его предложение…

– И что же оттолкнуло мушкетера? Кто сказал ему о чужом ребенке?

Губы миледи сжались, глаза сменили голубой цвет на серый.

– Я открою тебе правду! Когда Беккингем сбежал от меня в Лондон, он проболтался об этом королю Англии, мерзкому Якову Первому, сыну казненной Марии Стюарт.

– Как? Зачем?

– Видимо, в перерывах между постельными ласками… – с горечью произнесла миледи.

Только тут до меня дошел смысл странной фразы «разносторонний охотник». На нашем языке такое явление обычно звучит как «двухстволка».

– Так, и что же дальше?

– Яков затаил ревность и злобу ко мне. И когда до него дошли слухи о взаимной влюбленности герцога Беккингема и Анны Австрийской, он решил отомстить своему любовнику. Сначала Яков передал известие о нашей связи и ребенке главной парижской интриганке герцогине де Шеврез, придворной даме королевы. На одном из приемов своего двора, во время танца с этой сплетницей. Та тут же донесла новость Анне Австрийской, и вдобавок – графу Атосу, моему мужу. Разгневанный Атос тотчас порвал со мною, королева люто возненавидела меня, и сразу остыла к Беккингему. Тот заметался, потом пытался объясниться с Яковым Первым, наговорил английскому королю гадостей, и вскоре был убит по его приказу неким Шелтоном.

– А как ты узнала, что именно де Шеврез доложила королеве известие?

Миледи снова подняла глаза на статую Ришелье. Теперь сквозь струи фонтана я отчетливо видел другой призрак.

Миледи и кардинал Ришелье

– Он мне рассказал. Немного позже, после того, как удалил эту интриганку подальше из Парижа. Королева была разозлена этим обстоятельством, начала плести интриги против кардинала. И однажды даже задумала избавиться от Людовика Тринадцатого, с помощью заговорщиков, а потом выйти замуж за его брата, Гастона Орлеанского, которого объявили наследником престола. Ведь у супружеской королевской пары так долго не было ребенка!

Но Арман де Ришелье разгадал замысел Анны, припер ее уликами к стене. И та на коленях умоляла простить его! Ришелье не смог переступить через свою любовь к королеве и погубить ее! Он взял с неё клятву, что та не будет мстить мне, Атосу, графу Карлейлу, моим друзьям. И помирил с нею короля, а вскоре у монархов родился наследник, будущий Людовик Четырнадцатый. Ришелье сильно переживал в этот год, я видела, как ему было трудно…

– Ты была близка с ним? – задал я не совсем скромным вопрос.

– Да… – в глазах миледи снова появилась влажная дымка. – Он и в постели был необыкновенным мужчиной… Благодаря ему я стала забывать о Беккингеме. Идем поближе к Лувру, покажу тебе место, куда я приходила под покровом ночи.

Мы подошли к дому, миледи жестом приказала мне остановиться. Вход к нему был закрыт железными воротами.

– Вот те окна на втором этаже. Там я снова почувствовала себя женщиной. Всего на несколько лет. К концу жизни кардинал был измотан многочисленными интригами, которые плелись против него и королевской власти. У него была одна главная цель – укрепить позиции Франции в Европе, он подготовил себе в этом смысле хорошую замену – Мазарини. Ришелье умер 4 декабря 1642 года. На его похоронах я как будто почувствовала, что жить мне осталось тоже недолго. За мною пытался тайно ухаживать новый кардинал, но меня уже ничего не могло взволновать в той жизни…

Внезапно ворота странным образом как будто сами открылись, и я смог ближе подойти к дому.

Миледи следующие десять минут молчала, она медленно шла, взяв меня под локоть и рассеянно смотря перед собой. Я заметил, что мы идем по rue Saint Honore, затем миледи повернула налево, на rue de Prouvaire, и мы оказались перед церковью Святого Эсташа (Saint Eustache).

Церковь святого эсташа

– Вот здесь крестился Арман Ришелье, он часто бывал в этом соборе. И я приходила именно сюда, чтобы лишний раз встретиться с ним взглядом. Там же произошло наше объяснение, перед тем, как мы стали любовниками…

Она бросила испытующий взгляд на меня, словно хотела узнать, как я отреагирую на это признание. Я молчал, рассматривая величественное здание церкви.

– Я должна помолиться. Подожди меня здесь пять минут, а потом приходи.

Миледи быстро прошла внутрь, а я с любопытством огляделся по сторонам. Стеклянные лабиринты, переходящие в многочисленные подземные магазины, отсвечивали серое парижское небо. На большой зеленой лужайке справа от собора было пустынно. Мое внимание привлекла огромная голова. Как будто она олицетворяла слушателей. Или, быть может, скульптор имел в виду что-то другое? Не знаю.

Я посмотрел на часы и медленно подошел к дверям церкви. Внутри снова звучала органная музыка, миледи стояла перед алтарем на коленях, ее взгляд был устремлен вверх, на распятие Христа. Удивительной красоты витражи отражали прекрасные ноты и снова возвращали их назад. Собор расписан картинами Рубенса и других художников.

Миледи, как будто почувствовав чужое присутствие, вздрогнула и бросила мимолетный взгляд в мою сторону.

Мне стало неловко, и я вышел прочь.

Спустя три минуты появилась Люси. С просветленным взглядом, чуть покрасневшими веками, улыбающаяся мне загадочно, неповторимо…

Она весело воскликнула:

– Пойдем, я покажу тебе место, где доблестные мушкетеры Портос и Д’Артаньян буквально пожирали меня взглядами! На службе в церкви Сен-Ле (Saint Leu), что на rue Saint-Denis. Здесь совсем рядом! Вспоминай, или я тебе расскажу наизусть это место в книге!

– Я с удовольствием послушаю… – улыбнулся я.

Миледи с непередаваемыми интонациями, вставляя свои колкие замечания, начала декламировать Дюма:

«… Д'Артаньян, заметив однажды, что Портос направляется к церкви Сен-Ле, пошел за ним следом, словно движимый каким-то чутьем. Перед тем как войти в святую обитель, Портос закрутил усы и пригладил эспаньолку, что всегда означало у него самые воинственные намерения. Д'Артаньян, стараясь не попадаться ему на глаза, вошел вслед за ним, Портос прислонился к колонне. Д'Артаньян, все еще не замеченный им, прислонился к той же колонне, но с другой стороны. Священник как раз читал проповедь, и в церкви было полно народу. Воспользовавшись этим обстоятельством, Портос стал украдкой разглядывать женщин.

На скамье, находившейся ближе всех от колонны, к которой прислонились д'Артаньян и Портос, д'Артаньян заметил некую перезрелую красотку в черном головном уборе, чуть желтую, чуть костлявую, но державшуюся прямо и высокомерно. Взор Портоса украдкой останавливался на этой даме, потом убегал дальше, в глубь церкви. Со своей стороны, и дама, то и дело красневшая, бросала быстрые, как молния, взгляды на ветреного Портоса, глаза которого тут же с усиленным рвением начинали блуждать по церкви. Очевидно было, что этот маневр задевал за живое даму в черном уборе; она до крови кусала губы, почесывала кончик носа и отчаянно вертелась на скамейке. Заметив это, Портос снова закрутил усы, еще раз погладил эспаньолку и начал подавать знаки красивой даме, сидевшей близ клироса, даме, которая, видимо, была не только красива, но и знатна, ибо позади нее стояли негритенок, принесший ее подушку для коленопреклонений, и служанка, державшая мешочек с вышитым гербом, служивший футляром для молитвенника, по которому дама читала молитвы.

Дама в черном уборе проследила направление взглядов Портоса и увидела, что эти взгляды неизменно останавливаются на даме с красной бархатной подушкой, негритенком и служанкой.

Между тем Портос вел искусную игру: он подмигивал, прикладывал пальцы к губам, посылал убийственные улыбки, в самом деле убивавшие отвергнутую красотку».

Под конец чтения я просто хохотал от души, наблюдая за мимикой Люси Карлайл.

– Нет, ну каковы наши герои?! А!? В этом все они! Именно так выбивали деньги из несчастных женщин! Один притворяется, другой – шпионит! Потом Д’Артаньян поволочился за мной в Сен-Жермен, где я его благополучно послала прочь! Обиделся сразу будущий герой, самолюбив был до умопомрачения… Вот и церковь Сен-Ле!

Церковь Сен Ле

Мы зашли внутрь, миледи показала мне место, где она сидела во время той проповеди, и колонну, что подпирал могучим плечом Портос. Рядом с ней видимо со вчерашнего вечера спал клошар.

Спустя пять минут мы покинули церковь, Люси снова взяла меня под руку, и мы пошли по парижским улицам. Миледи рассказывала мне о своей недолгой жизни при хитром Мазарини, этом итальянце-скряге, но я рассеянно слушал ее, больше думая о другом. Мне не терпелось узнать, каков был конец жизни миледи, и что за Грань отделяет наше сознание от того непостижимого понимания, за которым кроется столько тайн. Я чувствовал, как незаметно, но властно и бесповоротно поддался обаянию Люси Карлайл, как эта необыкновенная женщина проникла в мою душу и завоевала её, а в моем сердце уже выросли первые робкие листики алого цветка под названием «Любовь»…

Я не заметил, как мы миновали Елисейские поля, Триумфальная арка нависала над нами серой громадиной; потом повернули направо и подошли к отелю «Элизе Серамик».

Прощание с миледи

По крышам парижских домов уже весело скользили солнечные лучи, они отсвечивались в многочисленных окнах мансандр, мимо все чаще проносились автомобили, а на одной из улиц я заметил первый пассажирский автобус.

Город просыпался.

Я открыл тяжелую парадную дверь отеля, пропустив вперед прекрасную женщину. Мы скользнули мимо стойки портье, поднялись на второй этаж. Я в волнении никак не мог вставить ключ в замочную скважину двери моего номера; миледи тихо засмеялась, отодвинула меня в сторону и спустя несколько секунд вошла внутрь. Моя постель сверкала изысканной белизной, одеяло было чуть откинуто, подушки словно призывали бросить на кровать уставшее тело и замереть…

Наступила неловкая пауза.

Миледи приподняла правую руку и погладила ладонью мои волосы. Кожу обдало горячим, чем-то царапнуло, и я невольно отшатнулся…

– Ты ждешь, чтобы я рассказала тебе, что было дальше?

Я кивнул, в волнении прикоснулся рукой к плечу женщины. Она отстранилась, и, смотря мне прямо в глаза, проговорила:

– У Дюма я заклеймена знаком проститутки – выжженной на плече лилией. Сейчас ты увидишь, что это не так. И к тому же я должна переодеться, чтобы снова уйти за Грань. Надо встретиться с ним не в черной, а праздничной одежде. Сегодня как раз тот самый день года, когда я… когда мы с Арманом стали близки друг другу. И, хотя моя самая безумная страсть принадлежала Беккингему, все же Ришелье был ближе мне, дороже, как человек…

С этими словами она быстро сбросила черную блузку на пол, обнажившись до пояса. Мой взгляд, помимо воли, устремился на ее красивую грудь. Миледи улыбнулась, взяла мои ладони и провела ими по своим плечам.

– Ты разве чувствуешь или видишь эту проклятую лилию?

Плечи миледи были девственно чистыми. Мое внимание привлек лишь белый след – тонкий шрам на ее левой груди.

– Никакой лилии нет! – в волнении произнес я. И, расхрабрившись, прикоснулся рукой к белой точке на груди миледи.

– Да, это след от смертельного удара шпагой, что нанес мне один из мушкетеров де Тревиля… вот здесь, в этой комнате… – медленно и отчетливо произнесла миледи. – И сделал он это по приказу капитана мушкетеров. Который выполнил поручение королевы Анны Австрийской. После того, как кардинал умер в 1642 году, а вслед за ним и Людовик Тринадцатый, никто уже из высших сфер не мог защитить меня от мести испанки! Она нарушила свою клятву, данную Ришелье! Но я…

Миледи сделала паузу и мягко отстранила мою руку от своей груди.

– Я не в обиде на нее за это. Провидение наказало королеву, заставив медленно дряхлеть и мучительно умирать в далеком монастыре. А я осталась навечно молодой и красивой. И теперь…

Люси быстро надела неизвестно откуда взявшуюся блузку розоватого цвета, моду ее 17-го века подчеркивали красивые тонкие полоски материи, сплетающиеся в пучки от плеч и спускающиеся ниже локтя сантиметров на двадцать. Миледи отошла к зеркалу, критически оглядела себя, слегка подкрасила губы розовой помадой и обернулась.

Ее счастливая улыбка, взгляд, в котором виднелась любовь, заставили меня ошибиться. Мгновенное желание свело меня с ума. Я рванулся к графине, надеясь обнять ее, жарко поцеловать, и увлечь в постель, однако она мягко, но решительно остановила меня горячей ладонью; потом, не давая мне опомниться, легонько поцеловала меня в щеку и тихо прошептала:

– Прощай, Анатоль. Мне было интересно с тобой. Но я должна была уйти уже с первыми лучами солнца… Прощай… не забывай меня…

Внезапно подул сильный ветер, ее светлые кудри разметались в разные стороны, чуть задели мое лицо, я пытался прижать их к губам, но это не получилось.

Она исчезла, растворилась в воздухе, словно налетевший ветер пригнал тяжелые тучи, закрыл солнце и смел блистающую радугу. Все звуки за окном мгновенно стихли, белые стены комнаты стали стремительно темнеть, и я упал на постель, закрыв глаза от ужаса…

…Я медленно приоткрыл веки и поморщился. Сквозь тяжелую штору окна проникал луч солнечного света, он падал прямо на мои глаза; тысячи мельчайших пылинок клубились в воздухе и, казалось, забивали мне рот и ноздри.

Я закашлялся, чихнул, и окончательно проснулся. И тут же вспомнил все мельчайшие подробности рассказа миледи. В первый миг мне стало страшно, но потом я осознал: «Вот это был сон! Такие чудеса мне никогда не приходили в грезах! И вряд ли когда они повторяться… Вот это да! Будет что рассказать в Москве!»

Я с полчаса лежал, сначала улыбаясь, потом уже смеясь в голос над своими страхами. Наконец встал, пошел в ванную комнату умыться и побриться. Едва я взглянул в зеркало, как отшатнулся и схватился рукой за щеку. Отняв ладонь, увидел на пальцах едва заметную розовую полоску.

– Ерунда… Не может быть… – пробормотал я. – Измазался в чем-то…

Я стремительно вылетел в комнату, и оглядел то место, куда в моем сне миледи сбросила черную блузку.

Ничего нет. Пусто.

Мой взгляд упал на изголовье кровати, где на тумбочке мирно покоился пухлый том Александра Дюма, что накануне принесла мне Луиза.

«Ура! Он в целости и сохранности, а не разлетелся на отдельные листы! Значит – это точно был сон!» – возликовал я и схватил книгу.

– А вот и закладка моя, как раз в середине романа «Двадцать лет спустя», – вслух произнес я. – Сейчас почитаю, что было дальше!

С этими словами я просунул средний палец в щель между страницами и развернул книгу. Горячая волна с огромной силой захлестнула мое тело, – так кровь безумным прибоем прилила к коже. Если бы в этот миг я увидел Эйфелеву башню, перевернутую вверх тормашками, то удивился бы гораздо меньше…

В томе Александра Дюма лежал тот самый золотой перстень с рубином, что я видел на пальце миледи.

Вздрогнув всем телом, я едва справился с желанием бежать прочь из этой комнаты; спустя пять минут, чуть придя в себя, я осторожно взял в руки драгоценность, подаренную мне Люси Карлайль, повертел ее и примерил. Перстень легко вошел на мой левый мизинец. Мне сразу стало легче, безудержный страх улетучился. В этот момент я увидел, как в правой части книги Дюма бесследно исчезли строчки, остались только белые листы плотной бумаги.

Безотчетное чувство, скорее даже желание заставило меня взять со стола ручку и, чуть подумав, витиеватым почерком вывести на чистом листе крупными буквами заглавие: «ПАРИЖСКИЕ ТАЙНЫ МИЛЕДИ».

Ритуальный мир Сальвадора Дали

Сюрреалистический рассказ

Я зашел в огромный зал, верх которого венчал прозрачный купол, сделанный из многочисленных стеклянных треугольников, и замер. Мягкий свет как будто не падал сверху, как обычно, а словно излучался от какого-то невиданного источника. Его волны ласково окутывали всех, кто находился в эту минуту здесь, в самом сердце искусства под названием сюрреализм. Сон и реальность. Реальность и сон. Благоговейную тишину зала нарушали лишь шарканье ног нескольких десятков посетителей. Дом музей Сальвадора Дали в испанском Фигейрасе. Негромкие голоса, переходящие в шепот. Щелканье затворов фототехники.

Посреди зала – большой светлый прямоугольник. Я сажусь на один из стульев, что поставлены возле стены с изображением огромной декорации к спектаклю «Лабиринт». Наблюдаю за туристами. Многие легко шагают по этому прямоугольнику, не останавливаясь, и, как обычно, запрокидывая головы вверх. Рассматривая произведения великого испанца, что заполняют этот необыкновенный зал.

Не знают.

Под их ногами лежит тело гения. Сальвадор Дали завещал похоронить его не так, как это обычно делают люди. Верный своим жизненным ритуалам, главная идея которых – сильно отличаться от всех на этой планете по имени Земля.

Я сегодня обошел весь замок-музей Сальвадора Дали целых два раза. Жена уже час назад затерялась где-то с группой, руководимой экскурсоводом. Я сразу отделился от вещающего гида, помня завещание Художника: «Никогда не слушайте объяснения о моих произведениях». Поэтому сам пытался понять, что же хотел сказать людям великий сюрреалист? Ведь для обычного человека он представлялся сумасшедшим, эксцентриком, шокирующим не только своими работами, но и своим поведением в жизни. Честно говоря, у меня не получалось разгадать замыслы автора хотя бы на 10 процентов. Помня слова Дали: «Тот факт, что в момент работы над моими картинами я сам не понимаю их смысла, вовсе не означает, что этого смысла в них нет», я пытался по-своему осознать эти замысловатые фигуры, хаотическое нагромождение самых невероятных вещей и таинственных знаков. И мне иногда казалось, что я проникаю в эти тайны, чувствую их, точно ощущаю их пульс. Каждая работа мастера – своеобразный ритуал. Ритуал посвящения в самые сокровенные тайны бытия. Земного бытия, и не только.

Сидя на стуле, я не заметил, как мое тело постепенно расслаблялось, усталые ноги уже не гудели, а отдавали легким приятным зуммером, шелест обуви туристов постепенно убаюкивал моё сознание; я подвинул стул к самой стене, прислонил к ней голову и закрыл глаза. Сверху на меня смотрел огромный человек с опустевшим местом в середине его тела; там, если верить эзотерикам, находится его астральное тело, совершающее путешествия во время сна. В месте солнечного сплетения было изображено сплетение корней деревьев, и сам человек словно вырастал из земли, рядом с морем и скалами.

На стене напротив меня висело огромное полотно с изображением нескольких Венер Милосских, я пытался посчитать, сколько их там, но не смог. Внизу и слева выглядывала странная голова быка, а всюду словно кружились мухи. Они как будто оживали у меня на глазах, послышалось их тонкое жужжанье, а некоторые из вдруг стали слетать с полотна и устремляться куда-то вверх.

«Показалось. Слишком много сюрреализма было сегодня…» – подумал я и снова закрыл глаза.

Внезапно я услышал отчетливый щелчок, как будто кто-то тумблером включил старый приёмник. Я открыл глаза и опешил. С высокого купола ко мне приближалась давняя знакомая – красивая парижанка по имени Мишель. Я сразу узнал её по глазам, такие глаза невозможно забыть, но её облик резко изменился. Куда только делись роскошные светлые волосы? Голова Мишель была выбрита наголо, как у Маяковского.

– Ты что? – оторопело прошептал я. – Я тебя с трудом узнал. Раньше ты была такой…

А теперь её образ словно растворялся в белом тумане, но был легко

узнаваем только по выражению глаз. Справа на виске виднелись три странных фиолетовых цветка, поверхность кожи над глазом была усеяна точками такого же цвета.

Она по-приятельски улыбнулась мне, и как-то странно поцеловала мои губы, словно проникнув внутрь их, оставив там легкий и приятных холодок.

– Привет, Анатоль! Как говорят по-русски: сколько лет, сколько зим! – улыбнулась французская красавица.

– Привет! Ты так странно выглядишь… И зачем здесь? – от растерянности я задал немного глуповатый вопрос.

– Чтобы помочь тебе… – загадочно улыбнулась Мишель. – Я выгляжу соответственно обстановке. Духу и ритуалам, царящим здесь.

– Помочь в чём?

– Сейчас увидишь…

Она взметнула свое прекрасное тело вверх, и в следующую секунду я едва не упал со стула. Мишель спустилась от купола вниз, словно сливаясь с Сальвадором Дали. Глаза гения были закрыты.

Мишель звонко рассмеялась. Видимо, у меня был такой ошеломленный вид, что когда Сальвадор открыл глаза, то громко и иронично хмыкнул. Они стояли передо мной, Мишель и Дали, реальные, отчетливые настолько, что хорошо были видно, что один из знаменитых усов сюрреалиста, левый, закручен выше правого. За ними по-прежнему тихо ходили посетители музея и словно не замечали появления хозяина замка.

– Вот! Я привела тебе самого лучшего гида по всей Вселенной! – засмеялась Мишель. – По части произведений Дали, естественно. Я буду переводчиком, ты же, насколько я помню – не знаешь испанского? Хорошо?

– Хор-рошо… – промямлил я и медленно встал со стула. Дали словно не замечал меня, опершись на изящную трость, он горделиво разглядывал свои произведения. Наступила пауза. Спустя две минуты Мишель застенчиво улыбнулась и слегка тронула художника за руку.

– Мы ждем, Сальвадор… – тихо произнесла девушка.

– Вы хотите знать мою главную тайну? – произнес испанец, и я удивился тембру его голоса. Он словно входил в меня внешне незнакомыми звуками, но я мог поклясться чем угодно, что понимал каждое его слово.

– Конечно! – воскликнула Мишель. – Но почему так сразу?

– Потому что это – ключ к пониманию тайны моего творчества, – тихо ответил Дали. – Я сам не знал и часто не понимал своих картин. Когда писал их, как будто кто-то посторонний водил моей рукой с кистью. И только потом я осознал, в чем тут дело.

Мы замерли. Я почувствовал, что сейчас услышу что-то необыкновенное. Мишель пронзила мои пальцы своей кистью. Я снова стал чувствовать растворение в чем-то мягком и приятном. Но всё внимание было обращено на гения.

– Вы помните, кто в нашей семье родился передо мной? – спросил Сальвадор.

– Конечно! Ваш брат. Но он умер от болезни спустя 22 месяца после рождения, – быстро ответил я.

– А как его назвали мои родители? – снова спросил Дали.

– Сальвадором… – чуть помедлив, произнесла Мишель.

– Вот в этом-то всё дело, – слегка улыбнулся художник. – Матушке следовало дать мне другое имя. И тогда я бы не увидел множество таких фантастических картин в моем сознании. Догадались?

Снова возникла пауза. Я внимательно посмотрел на хозяина замка. Но язык не поворачивался назвать истинную причину главной тайны Сальвадора Дали. Он прочел мои мысли, усмехнулся в усы и начал говорить.

– Да. Вы правильно думаете. Душа моего старшего брата, вдоволь налетавшись в иных мирах, насмотревшись невероятных картин, которые не поддаются нашему мирскому сознанию, вошла в мое тело в ту минуту, когда матушка решила вновь назвать меня Сальвадором. Я совершил ритуал перерождения. Я стал Сюрреализмом. А сюрреализм стал Мною. Поэтому я так легко воспроизводил по памяти виденное мною во время блуждания по Космосу. Иные миры, другие измерения. Многие искусствоведы гадают и спорят – какая моя картина является главной мыслью, пуантой всего моего творчества. И часто ошибаются. Практически никто не догадался, что вершиной является моя работа «В поисках четвертого измерения». Смотрите!

Дали показал рукой на стену, чуть ниже полотна «Лабиринт» и там внезапно возникло изображение.

– Видите? Слева – так называемый философский камень. Краеугольный камень, как говорят. Якобы тот, кто найдет его, получает власть над миром. Глупцы! – рассмеялся художник. – Этот путь ведет в темноту, в бездну, в черную пещеру. И ведь ищут и скатываются туда. Справа стоит человек с сиянием на голове. Это святой мудрец. А еще правее – люди, которых нынешние святоши называют язычниками. Они не лезут в пропасть, лишь с удивлением наблюдают за процессом. Справа – те, кто вообще ни во что не верит, тупо дерутся друг с другом из-за мелких земных благ. Выше – истинный мир, где время растекается, словно расплавленный сыр, оно там не имеет никакого значения и не ощущается. Вот там – Четвертое измерение. Перед ним – путник, с удивлением изучающий свои прошлые жизни. Слева люди, которые ждут своего часа отправки в Вечность.

Картина внезапно поплыла на нас, изгибаясь, лавируя, словно корабль между волн, и я почувствовал, что как будто оказался внутри её, там, где-то рядом с расплавленным Временем. Возникло отчетливое ощущение полета, невесомости, блаженства и счастья.

Я дотронулся рукой до плеча человека, задумчиво смотревшего на большой камень, он вздрогнул, повернулся ко мне, и я едва не закричал – человек был поразительно похож на моего отца в молодости. Сальвадор Дали улыбнулся, поднял руку, и картина медленно растворилась в воздухе.

– Пойдемте по моим владениям, – бодро произнес художник. – Мне есть, что вам рассказать.

– Подождите! – воскликнула Мишель. – А как же главная картина в этом зале? «Обнаженная Гала, смотрящая на море, которая на расстоянии 18 метров трансформируется в Авраама Линкольна». Мы хотим знать историю и идею этой работы!

А! – небрежно махнул рукой Сальвадор Дали. – Это был мой эксперимент, посвященный художнику Марку Ротко. Голограмма, в общем. Цифровая картинка, по-вашему. Почему Гала, я думаю, вам не надо объяснять? А Линкольна мне оцифровал программист Леон Хармон. Вот и вся разгадка. Эй, Альберт, здравствуй! Приятно тебя видеть, старина!

Я сначала не понял, к кому обращается Дали. Повернул голову и с изумлением увидел знакомый по школьным учебникам профиль.

Не веря своим глазам, я повернулся к Мишель. Та понимающе улыбнулась и подтвердила мою сумасшедшую догадку.

– Да, дорогой… Это – Альберт Эйнштейн. Пришел в гости к Сальвадору, картины посмотреть, поболтать о том, о сём…

– Но как? – чуть дрожащим голосом произнес я. – Он уже давно умер…

– Ты еще не понял? – вдруг перешел на «ты» Сальвадор Дали. – Мы все находимся в Четвертом Измерении. И ты совсем недавно видел своего молодого отца.

Альберт Эйнштейн, услышав эти слова, повернулся к нам и по-мальчишески подмигнул.

– Ты пока ими занимайся, Сали, – по-приятельски проговорил великий ученый. – А я здесь поброжу.

Я молчал, потрясенный. Сюрреалист взял меня за кисть. Холод проник до самого локтя.

– Тут не имеет значение время. И пространство. Хочешь, я докажу тебе это? Мы втроем сейчас переместимся в прошлое. Читал о моей истории с одним известным композитором?

– Конечно… – ответил я и впервые улыбнулся в новом измерении.

– Поехали! – по-гагарински воскликнул Сальвадор.

В следующее мгновение я увидел большую круглую комнату, обставленную богатой мебелью. Мы висели под потолком и внимательно наблюдали за небольшим толстеньким живчиком, что беспокойно вставал с кресла, подбегал к двери, дергал её, потом ругался на своем языке (удивительно, но я понимал каждое слово), снова садился за стол, наливал в большой фужер коньяк из пузатой бутылки, с кряканьем опрокидывал содержимое в рот, закусывая большими зелеными виноградинами.

Мы с Мишель развеселились. Нереальность происходящего затмевало наше знание о возникшей ситуации. Напыщенный и важный композитор напросился в гости к знаменитому художнику. Засвидетельствовать почтение, так сказать. И чтобы художник тоже засвидетельствовал оное в отношении автора многих музыкальных произведений. Свита Дали с тревогой передала ему пожелание коммуниста из СССР, зная эксцентричный характер хозяина.

«Что же, передайте, что скромный художник всегда будет счастлив видеть такого гиганта мирового композиторского искусства! Жду его в своем замке!»

Композитор приехал.

Дворецкий провел его в эту комнату, сказав, что Дали непременно будет. Прошло полчаса. Дали нет. Композитор в беспокойстве заходил по залу. Через час он уже неистово дергал все запертые двери, ругая Дали. Потом раз за разом прикладывался к коньяку и винограду. Вот в этот момент мы и застали музыкального гения. Мишель с не меньшим, чем у меня, изумлением следила за маленьким мужчиной. Наконец через два часа тот стал сучить ногами, взглядом выискивать что-то в комнате. Сальвадор Дали хладнокровно наблюдал вместе с нами за происходившим. Композитор в сотый раз выругался, подбежал к огромной вазе, в которой когда-то лежал виноград, расстегнул ширинку, вытащил хозяйство и, кряхтя, стал заполнять емкость желтоватой жидкостью. В это момент дверь в залу отворилась настежь, громко заиграла музыка – знаменитый «Танец с саблями», и внутрь ворвался взлохмаченный Сальвадор Дали. Он был совершенно гол. Между ног его торчала палка, на конце которой находилась лошадиная голова, в правой руке художник держал настоящую саблю!

Композитор попятился от ужаса. Зацепив ногой массивный стул, он рухнул навзничь, не успев застегнуть ширинку. Вялый член бился по брюкам, эксцентричный художник закричал «Ха!!» и взмахнул клинком, словно собираясь отрубить хозяйство композитора. Тот в ужасе отползал под стол. Тогда Дали с гиканьем помчался к другой открытой двери и исчез в её проеме.

Когда музыкант пришел в себя от потрясения и застегнул штаны, дверь зала снова отворилась. Вошедший элегантный дворецкий с непроницаемым выражением лица произнес:

– Аудиенция окончена, сеньор…

Композитор волком посмотрел на служащего.

Потом он быстро выбежал из двери, словно опасаясь нового заточения. А в воздухе повисла картинка происшедшего прикола.

Мы хохотали вслед незадачливому композитору, Сальвадор едва заметно усмехался в усы. Было заметно, что ему самому интересно смотреть картинки своей прошедшей жизни. Приколы над окружающими его людьми – это был один из любимых ритуалов гения.