Текст книги "Плерома"

– Кого «их»? – опешил Макс.

– Ну, всех этих необычных людей. Сталкеров с двойной личностью, слепых ясновидящих…

– Какая разница, – отмахнулся Макс. – Не хочешь верить, не надо. В конце концов, совсем неважно, рассказываю я правду или сочиняю…

– Притчи, – язвительно вставил Плотник.

– Или сочиняю занимательные истории. Все это могло происходить в действительности, а значит, правда. Главное, чтобы собеседник понял, что именно я ему хотел сказать.

– Я понял, понял, – успокоил его Юрий Алексеевич, – ты не переживай. Все нормально.

– А я и не переживаю, – вздохнул Макс. И, подумав, добавил: – Может быть, я и есть тот самый слепой мужик. Откуда ты знаешь?..

* * *

На Базисной их снова ждало разочарование. Две из трех точек были пустыми, а третья и того хуже – закрылась. Банчившую там вот уже почти три месяца тетю Нину взяли-таки наконец за жабры.

– А у нее бы точно что-нибудь было, – сокрушался Макс. – Не героин, так хоть «винтом» подмогла бы.

– Да на хрен мне твой «винт», – обозлился Плотник, – даром этой параши не надо!

– Дурачок, «винт» это самое то! – промурлыкал Макс. – Героин затупляет, а с «винта» так начинает переть, что о-го-го!.. – Он выразительно потряс в воздухе кулаком. – Я, если хочешь знать, благодаря «винту» обрел такую ясность, которую никакая другая шняга в жизни не даст! Можешь мне верить, я в этом бизнесе давно кручусь.

– Что ты мне впариваешь?! – взвился Плотник. – Я на «винте» почти полгода торчал. Под конец нормальный дозняк за полтора кубика перевалил, понял?!

– А вот это зря. С «винтиком» нужно ласково, больше кубика ни-ни. Поднимешь планку, назад уже не вернешься. А будешь ставиться полторашкой или двушкой, вообще долго не протянешь. Эх ты, дурында. Всему вас учить надо.

– Не в этом дело, – отмахнулся Юрий Алексеевич.

Он вытряс из пачки последнюю сигарету, поморщился и, скомкав пустую пачку, швырнул ее на асфальт.

– А в чем? – наезжал на него Макс. – В чем, если не в этом?!

– Заряд кончился, – ответил Плотник, делая глубокие затяжки, – исчерпал себя «винт». Полностью исчерпал.

– Что значит исчерпал?

– А то и значит. Все, что было можно, он мне дал. Большему я у него научиться все равно не смог бы. Крепче подсел бы на эту заразу, угробил бы вконец здоровье, а научиться, так ничему бы новому и не научился. Ясно теперь?

Некоторое время Макс задумчиво молчал. Похоже, слова Плотника произвели на него определенный эффект. Он даже причмокнул губами и помотал башкой. Не ожидал, мол, от тебя такого, не ожидал.

– Сильно сказано, – признался он. – Если честно, то я думал, что круче меня в этой области никто не шарит.

– Ага, все в говне, а ты в белом фраке, – напомнил Юрий Алексеевич недавний разговор.

– Ладно, расслабься, – улыбнулся Макс. – Ты лучше скажи, что имел в виду под этим «научил».

Несколько секунд Юрий Алексеевич собирался с мыслями, решая, говорить или не говорить.

– Лично меня «винт» научил безмолвию, – произнес он, решившись. – Я научился оставаться спокойным в любой ситуации, что бы ни происходило. Однажды я застрял в аэропорту. Был туман, и вылет задерживали. Сначала на час. Потом еще на час. Потом на два часа… В общем, я проторчал в аэропорту трое суток. Трудно передать словами, что эти трое суток для меня значили. Я метался по павильону, я выскакивал на улицу, мною овладевала такая ярость, что, дай мне кто-нибудь повод и я наверняка мог бы убить человека. Больше всего в сложившейся ситуации раздражало собственное бессилие. Вылет откладывали снова и снова, как долго это продлится – никто не знал, но самое досадное, я ничего не мог с этим поделать!

Он глубоко затянулся и щелчком выстрелил окурок в сторону.

– А какое отношение… – начал было Макс.

– Погоди! – остановил его Плотник. – Если в подобной ситуации я окажусь снова, я просто сяду и буду спокойно ждать. Час, сутки, неделю… неважно! «Винт» научил меня терпению.

– И всё-о? – разочарованно протянул Макс.

– Конечно нет. Это так, одна вещь из множества, которым я у него научился. Сюда же можно отнести умение наблюдать и видеть. Замечать в вещах и явлениях то, чего раньше не замечал. Сюда можно отнести умение преодолевать страх неизбежного. Но самое главное, он помог мне научиться останавливать поток мыслей. Это самое большое мое достижение. Теперь я могу выключать мысль по собственной воле. Раз!.. И непрестанно текущий в голове разговор с самим собой прекратился. Исчезает мысль, исчезают слова… Сознание становится чистым.

– Сильно! – чуть ли не с восхищением повторил Макс. – У меня отношения с «винтом» гораздо более тривиальные.

– Ну вот, – вздохнул Плотник, – а потом все кончилось. Все свои «винтовые» состояния я мог вызывать без перевитина. Нового ничего не происходило, а доза стала увеличиваться. Тогда я понял, что «винт» дал мне все что мог. Больше он меня не интересует. Хочешь вмазаться, могу спонсировать. А сам не буду.

– Так, так, так, – Макс пришел в какое-то экзальтированное состояние, – ну, а какие взаимоотношения у тебя с Травой?

Предложение Юрия Алексеевича о том, чтобы вмазаться «винтом», он пропустил мимо ушей.

– Трава учит меня расщеплять Мир на плоскости и линии, – сообщил Плотник. – Благодаря траве я открываю для себя множество «параллельных» миров. Помнишь, как в рассказе у Хлюпова?

Он наморщил лоб, вспоминая.

– «…Взять, к примеру, вот эту улицу. На первый взгляд, ничего особенного, улица как улица. Но это только на первый взгляд. Стоит присмотреться внимательно, и тогда начнешь замечать, как… Грязный и унылый мир бродяг прекрасно сосуществует здесь, бок о бок с миром уличных торговцев или сверкающим миром "новых русских". Разочарование, боль, предательство могут невероятнейшим образом накладываться на радость, веселье или восторженное чувство первой любви. А мир глазами ребенка. А мир человека, открывшего для себя прелесть алкогольного опьянения, а мир профессионального киллера… И все это – одна и та же улица; одни и те же предметы; одно и то же пространство в одном и том же временном измерении!..» Я специально выучил этот кусок наизусть.

– Не читал, – признался Макс и добавил: – Хотя с Хлюповым был знаком лично.

Он захихикал.

– Что, серьезно? – оживился Юрий Алексеевич.

– Серьезно. Уж от чего, а от травки этот хмырь никогда не отказывался. Ладно, – Макс возбужденно почесал подбородок, – а что с героином? Чему Он тебя учит?

– Он? – переспросил Юрий Алексеевич. – Не знаю… Пока ничему.

– Как так? – удивился Макс.

– А вот так. Ну… может, когда засыпаешь на передозе, учишься контролировать встающие перед глазами картинки. Хотя…

– Это как с мака! – ввернул Макс.

– В общем, ничему (…снежок…) этот гребаный героин не учит!

– А чего ж ты тогда торчишь-то?

– Вот бы знать, – ответил Плотник и досадливо сплюнул себе под ноги.

Когда совсем рассвело, они вернулись к дому Макса, сделав по городу довольно значительный крюк. Героина так и не достали. Похоже, в городе начинался мертвый сезон. Случается такое время от времени. То ли поставка порошка задерживается, то ли еще что, но белого «говна» в эти периоды могут достать только избранные. И пока не начнется оживление, простому смертному лучше не рыпаться. Хочешь, на маке перекантовывайся, а не хочешь – переламывайся на димедроле или «релашке». Лучшего тебе, один хрен, не светит.

«Впрочем, – подумал Юрий Алексеевич, – может быть, наш сегодняшний облом ничего такого еще и не значит. Ну не достали, ну обломались, что с того? Ночью достать вообще дело сложное. Вот если и завтра (вернее, уже сегодня) нигде ничего не будет, тогда да. Тогда, как говорится, тушите свет…»

Тело отреагировало на подобный прогноз весьма болезненно. По спине снова пробежал холодок, а на лбу выступили капельки пота. Во рту пересохло, и на душе от всего этого стало так тоскливо, что… Ну, словом, тоскливее некуда.

– Что, – участливо поинтересовался Макс, – мандражит?

Они сидели на бетонных ступенях Максова подъезда. Юрий Алексеевич повернулся к нему, чтобы ответить на издевательскую реплику, но с удивлением обнаружил, что Макс и не думает издеваться. Глаза его излучали неподдельное сочувствие.

– Мандражит не то слово, – отозвался Плотник. – Что-то совсем я в последнее время расклеился. Никогда такого раньше не было.

– Все когда-то происходит впервые.

– Да пошел ты! – вспыхнул было Плотник, но сделал над собой усилие и спокойно добавил: – Ладно, давай прощаться.

Он поднялся на ноги.

– Извини, что зря оторвал тебя от твоих девочек на целую ночь. Думал, у нас что-нибудь выгорит.

– Постой, – сказал Макс, не обращая внимания на протянутую ему руку, – присядь еще на пару минут. Все равно тебе теперь спешить некуда.

Юрий Алексеевич равнодушно опустился на место.

– Что еще? – пробормотал он, позевывая.

– У тебя баян с собой?

– Баян?! – подскочил Плотник. – С собой, а что?

Озноб и апатия слетели с него, как железная крышечка с бутылки «кока-колы». Тело, почувствовавшее, куда дует ветер, но еще окончательно не поверившее в такую удачу, затрепетало в припадке вожделенного ожидания.

– Целых три, – ответил Плотник, судорожно выковыривая из кармана шприцы в шуршащих целлофановых упаковках, – двушки. Иглы импортные. Острые и не забиваются. У меня дома таких целая сумка лежит. Специально запасся, как попробовал. А в аптеках сейчас…

– Да помолчи ты! – рыкнул Макс, останавливая льющийся на него поток словесного поноса. – Есть у меня одна соточка. Берег на черный день, но…

Юрий Алексеевич слушал его, затаив дыхание.

– В общем, сиди здесь. Я сейчас до хаты поднимусь, а заодно и воды вынесу.

– А-а… ставиться-то на улице, что ли, будем?

– У меня сейчас Анька со Светкой! – раздраженно напомнил Макс. – Обидятся девчонки, чего их зря затравливать.

– Ладно, ладно. Понял. Только давай скорее.

– Скорее… – передразнил Макс, удаляясь в полумрак подъезда. – Что бы ты вообще без меня делал?

– Пропал бы, – искренне признался Плотник.

«Ну Макс, ну сукин сын! – подумал он, когда остался один. – Это ж надо, всю ночь на затраве бегали, а у него, оказывается, целая сотка лежала. Вот засранец. Вот уж воистину засранец!» Тело его охватила дрожь. Тело пришло в такое возбуждение, что Юрий Алексеевич даже испугался. Сколько раз он переживал подобное возбуждение, когда после долгих поисков находишь наконец то, что надо, но никогда это возбуждение не овладевало им с такой силой.

– Черт! – вслух выругался он, тщетно силясь унять ненавистную дрожь.

– А при чем здесь нечистый? – раздался за его спиной голос.

Макс присел на ступеньку рядом с Плотником, словно фокусник, извлек из воздуха маленький бумажный квадратик и, поставив пенициллинку с водой на бетон у своих ног, приказал:

– Давай телеги.

– Ты что, – удивился Юрий Алексеевич, – прямо здесь собрался?!. Может, хотя бы в сторонку отойдем?

– Да кому ты тут, на хрен, нужен, в пять-то утра? – спокойно отозвался Макс. – Давай, давай. Не тяни резину.

Юрий Алексеевич передал шприцы, дико озираясь при этом по сторонам.

– Не верти башкой, – проворчал Макс, выколупывая машинку из целлофана. – Все уже к нам настолько привыкли, что всем на нас давно насрать… Тем более в пять утра…

Он выдернул из шприца поршень, зажал его в зубах и осторожно засыпал в машинку белый кристаллический порошок. Долго стряхивал с бумаги микроскопические пылинки, затем вогнал поршень на место, облизал бумажку и только после этого бросил ее на землю. Макс, держа шприц на уровне глаз, пощелкал по нему пальцем, после чего аккуратно поднял стоявшую у его ног склянку и, сняв с иглы пластмассовый колпачок (опять же зубами), набрал в шприц два миллилитра воды. Надел колпачок, снял иголку. Отдал ее Плотнику, а сам принялся что было сил трясти шприц, предварительно заткнув иголочное отверстие большим пальцем.

«Да, ловко у него это получается, – думал Юрий Алексеевич, наблюдая за манипуляциями Макса, – ловко, красиво и… грациозно. Профи, видно сразу…» Макс тряс, колотил бедную машинку о колено, время от времени поднося ее к глазам, чтобы убедиться, весь ли порошок растворился. Наконец он пощелкал по шприцу пальцем, вынул из упаковки вторую телегу и, сняв (зубами) с иглы колпачок, выбрал в нее из первой кубик раствора.

– На! – передал машинку Плотнику. – Давай мою иголку.

Процедура приготовления была завершена.

Юрий Алексеевич, пощелкивая по шприцу, подогнал жидкость до самого верха, аккуратно выдавил вертлявый воздушный пузырек. Ровно куб. «Может, все-таки зайти в подъезд», – промелькнула мысль. Он обернулся к Максу, чтобы поделиться своими соображениями, но тот уже сосредоточенно вгонял иглу в вену[7]7
  …но тот уже сосредоточенно вгонял иглу в вену… – информация к размышлению.
Правильная техника инъекций:  «1. Подготовка
  Для инъекций нужно выбирать самые большие вены, желательно на руках – колоться в ноги и другие части тела опасно. Перед инъекцией нужно протереть выбранное место укола ваткой или тряпочкой, смоченной спиртом.
  2. Техника инъекции
  Руку нужно перетянуть (например, медицинским жгутом или ремнем) выше места укола. Перетягивать надо так, чтобы потом жгут можно было легко снять. Затем нужно накачать вену, сжимая и разжимая кулак (руку при этом лучше опустить вниз). Чтобы это сделать быстрее, можно приложить к месту укола полотенце, смоченное горячей водой.
  При уколе игла должна быть направлена острием вверх. Вводить ее нужно медленно, без резких движений. Чтобы избежать надувов и синяков, после попадания иглы в вену нужно обязательно взять контроль. Никогда не пренебрегайте этим. Если все в порядке, надо тут же снять жгут (при употреблении таких наркотиков, как кетамин, нужно быть особенно осторожным со жгутом, так как, если отрубишься, в перетянутой руке через некоторое время нарушается кровообращение).
  После этого нужно медленно вводить раствор. При этом надо следить, чтобы игла не вышла из вены (периодически брать контроль). Очень важно, чтобы раствор не попал под кожу – так образуются нагноения и абсцессы. Если это произошло (покраснение и припухлость в месте инъекции), нужно вынуть шприц и крепко прижать это место на несколько минут. Чтобы не вызвать кровоточения, лучше не колоть повторно в ту же вену.
  3. После инъекции
  Если все прошло нормально, место укола нужно тут же протереть ваткой, смоченной спиртом, и приложить такую ватку на пару минут, нажав на нее пальцем».
(Медицинская брошюра «Вены», из цикла «Защити себя сам!». Глахов, 1999 г.)

[Закрыть]. Раствор в его машине окрасился темно-красным, поршень медленно пополз к нулевой отметке. При виде этого тело Юрия Алексеевича так затрясло, что перехватило дыхание и сдавило сердце.

Он, закрыв глаза, несколько раз глубоко вдохнул, затем решительно отвернулся, закатал рукав рубахи, туго подкрутил его и, прижав руку к туловищу (чтоб не ослабить накрученного рукава), несколько раз сжал и разжал кисть. Вены на руке набухли. Приблизив иглу, Юрий Алексеевич начал ее вводить. Дыхание остановилось, а сам он превратился в воплощение сосредоточенности. Вот игла проколола кожу, пошла глубже, еще глубже… В самую вену. Вот в машинку выпала капелька крови (значит, игла попала туда, куда следует). Ослабив рукав, Юрий Алексеевич сделал контрольный забор и начал загонять перемешанный с кровью раствор обратно в тело.

Порошок у Макса оказался просто убийственным. Юрий Алексеевич не вогнал и пяти точек, а по телу уже побежал хорошо знакомый холодок, ударяя в мозг и отдаваясь в области солнечного сплетения. И это с полсотки! Поршень щелкнул, добравшись до нулевой отметки. Замывать машину он не стал. Выдернул иглу, согнул руку в локте. Отбросил отработанную телегу в траву. И тут начался приход. Сознание заволокло приятным туманом, глаза сами собой закрылись. Напряжение полностью спало, сменившись глубочайшей расслабленностью. Удовлетворенное, наконец, тело с чувством неземного блаженства привалилось к металлическому столбу, поддерживавшему подъездный козырек.

– Ну и как? – долетел с другой планеты голос Макса.

– Круто, – пробормотал Юрий Алексеевич, воспринимая свой голос как нечто чужеродное, – охуительно круто! Спасибо, Макс…

Говорить что-либо еще тело отказалось.

Когда он открыл глаза, то первым же делом взглянул на часы. Половина шестого. Убийственный раствор. «Сколько же я просидел, обнимая столб? – спросил Плотник сам себя. – Минут пятнадцать-двадцать, не меньше. Давненько такого прихода не было, ох давненько». Он посмотрел на Макса. Макс смотрел на него.

– Ну и как? – повторил он свой давешний вопрос.

Теперь его голос звучал отчетливо и даже в каком-то смысле приятно, вызывая в душе умиротворение и покой.

– Классно, – ответил Плотник. – Сразу видно, не разбодяженный. Ты где такой взял? Я тоже хочу.

– Секрет фирмы. Если достану еще, могу позвонить. Приходи, две-три сотки продам.

– А! Точно ведь!.. – вспомнил Юрий Алексеевич.

Он полез в карман, достал пятьсот рублей и протянул их Максу.

– Перестань, – ответил тот, отводя его руку. – Если б дело было в деньгах, я или продал бы тебе эту сотку сразу и не стал бы мотаться всю ночь по городу, или не показал бы ее вообще. Так что убери бабки и давай лучше просто посидим.

– Давай, – согласился Юрий Алексеевич, засовывая деньги обратно в карман.

Однако «просто посидеть» было не так-то просто. В голове крутился калейдоскоп идей и образов, а по телу начал распространяться хорошо знакомый зуд. Чесалось сразу в нескольких местах, но, что всего интереснее, сам процесс чесания доставлял своеобразное удовольствие. Юрий Алексеевич беспокойно заерзал.

– Что, – поинтересовался Макс, – почесоны пошли?

Юрий Алексеевич кивнул.

Почесоны. Хороший термин. По крайней мере, точно отражает суть происходящего. Тому, кто этого не испытал, трудно объяснить, что это такое. Вот взять, к примеру, нюхательный табак. Ну что, спрашивается, хорошего в том, чтобы чихать до слез? А ведь нюхают же люди. Нюхают и чихают. То же самое и здесь. Одно дело, когда просто чешется, и совсем другое, когда идут почесоны.

– Странно, – задумчиво пробормотал Плотник. – Я думал, это бывает только с разбодяженного говна.

– Не только, – серьезно ответил Макс.

Он встал и нетвердой походкой подошел к росшим на газоне кустам. Расстегнул ширинку, пару минут постоял, тщетно силясь сделать задуманное, затем вернулся на место.

– Не ссытся, – доверительно сообщил он.

Подумал и добавил:

– Ну и не надо. Не в этом счастье…

Юрий Алексеевич улыбнулся:

– Слушай, Макс… – Он полез в карман за сигаретами, но вспомнил, что сигареты кончились. – Дай закурить.

Макс достал мятую пачку «Беломора». Закурили.

– У тебя никогда не возникало желания завязать со всем этим? – осторожно поинтересовался Плотник. – Я имею в виду наркоту.

– Нет, не возникало. Если я брошу колоться, то снова начну бухать. А это мне вообще ни к чему.

– Что значит снова?

– Снова, значит «опять», «как раньше».

– Хм… Здорово пил?

– Спрашиваешь! – Макс поморщился. – Здорово, это еще мягко сказано. Бухал по-черному. Две недели запой, неделя похмелье. Две недели пьянки, неделя отходняков. Вот и думай, что лучше. С наркоты я, по крайней мере, остаюсь человеком. Все помню, во всем отдаю себе отчет. Никаких мерзопакостных историй…

Он вздохнул.

– Да и лучше уж «озолотиться», чем подыхать от цирроза.

– Откуда такой фатализм? – удивился Плотник. – Или то, или это. Свет, что ли, клином сошелся на всей этой дряни?

– Кто бы говорил, – презрительно скривился Макс. – Тоже мне, правильный какой выискался. Забыл, как под дверью канючил? «Пару соточек, срочно…»

Юрий Алексеевич промолчал. Возражение было по существу. Нет ничего глупее, чем алкоголик, проповедующий трезвость, или наркоман, доказывающий преимущества здорового образа жизни. Здесь Макс прав.

– Гуна невежества, – бессмысленно пробормотал он.

– Какая тут, на хрен, гуна! – отозвался Макс. – «Входящие в реку», вот кто мы такие.

– Ты о чем?

– Был один древнегреческий философ[8]8
  …был один древнегреческий философ… – Макс имеет в виду Гераклита:
  ГЕРАКЛИТ Эфесский (Heraclitus): «…(ок. 554 до н. э., Эфес, Анатолия, ныне Турция – 483 до н. э.), знаменитый греческий философ, один из крупнейших представителей ионийской школы философии. Происходил из города Эфеса, расположенного на ионийском побережье, где в то время господствовали персы. За глубину и загадочность мыслей получил прозвище Темный. Принадлежал к царскому роду, но от титула басилевса отрекся в пользу брата; был аристократом, как по рождению, так и по образу мыслей: „Один для меня десять тысяч, если он наилучший, а несметное множество – никто“. Известно также, что Гераклит выступал против современных ему демократических партий.
  Книга Гераклита «О природе», разделенная на три части – о Вселенной, о государстве, о богах, – не сохранилась, поэтому его философские взгляды реконструируются лишь на основании фрагментов, цитируемых другими греческими авторами, сочинения которых дошли до нас. Всего сохранилось около 130 таких отрывков. Сжатая и афористичная манера высказывания вызывает различные, порой даже противоположные толкования его мыслей».
(Большая Энциклопедия Кирилла и Мефодия, 2000. М., 1999 г.)

[Закрыть], так вот он учил, что мир, в котором мы живем, своего рода загробное царство. Когда человеческая душа ниспадает в этот иллюзорный мир, то забывает мир истинного бытия и воспринимает только поток становления. Вечно текущие человеческие души этот мудрец сравнивал с реками. Помнишь, наверное: «На входящих в те же самые реки текут то одни, то другие воды». «Входящие в реку» – это сознающие человеческие «Я», погружающиеся в поток ощущений. Мир становления, это проекция потока сознания на объективную реальность, понимаешь?

Плотник неуверенно кивнул.

– Бредовость нашего существования, – продолжал Макс, – в том и заключается, что мы совершенно не отдаем себе отчета, кто мы такие на самом деле и для чего пришли в этот сраный мир.

– Что же нам делать?

– Откуда я знаю, что делать. Знал бы, давно вырвался бы из этой трясины. А так… – Он безнадежно махнул рукой. – Я, если трезвый и не под кайфом, смотреть спокойно не могу на то, что вокруг творится. На ваши тупые морды, на вашу тараканью возню не могу смотреть, понимаешь?!. Вы же, как лунатики, занимаетесь черт знает чем и воображаете при этом, что ваши идиотские занятия что-то значат, что в них и заключается смысл существования. К-козлы!..

Он презрительно сплюнул на асфальт.

– Так, так, – усмехнулся Юрий Алексеевич, – а ты, оказывается, у нас все-таки в белом фраке.

– Не равняй жопу с пальцем! – огрызнулся Макс. – Тут речь совсем о другом.

– А по-моему, об одном и том же. Кстати, я как-то не совсем уловил, ты жопа или палец?

– Да иди ты!

– Нет, серьезно. Был у меня один знакомый, так вот он… э-э…

Юрий Алексеевич пошмыгал носом и замолк. Спародировать Макса у него не получилось. Оказывается, с ходу придумать байку не так-то и просто. В этом у Макса несомненный талант. Ему бы на эстраде выступать, большие деньги заколачивал бы.

– Как думаешь, гений, – спросил он, меняя тему разговора, – если я вечером к тебе забегу, реально пробить что-нибудь стоящее или нереально?

– Не знаю, – буркнул Макс. – Забегай, там посмотрим.

– Добро! Ты тогда обзвони, кого можешь, а я, если что, все это безобразие спонсирую. О’кей?

– Ладно. А если мне на продажу привезут?

– Тогда попридержи четверть. Или нет, лучше сразу полграмма! Чтоб потом не бегать. Договорились?

– Договорились.

– Ну, тогда бывай. – Юрий Алексеевич встал, отряхнул задницу и протянул Максу руку. – Пойду до дому. Может, хоть полчасика покемарить смогу, пока Даос не заехал.

– До вечера. – Макс хлопнул его по протянутой ладони. – Передавай привет Даосу.

– Обязательно! – пообещал Плотник.

Он, оставив Макса сидеть на ступеньках, перебрался через вырытую посреди дороги канаву и потопал домой.

Народу на улицах почти не было. Судя по совершенно безоблачному небу и полному безветрию, наступивший день обещался быть таким же жарким, как предыдущий. В кронах притихших деревьев неуверенно поскрипывали птицы. Где-то в отдалении грохотал поезд. Юрий Алексеевич шел размякший, безучастный ко всему, что его окружало. Какое-то время он продолжал мысленно полемизировать с Максом, но постепенно погрузился в мир собственных размышлений.

«Я слишком возгордился, – думал он, – и все мои беды в последнее время проистекают именно от этого. Я решил, что все могу сам, что у меня достаточно силы, чтобы действовать самостоятельно. Я забыл про Бога, который всегда являлся для меня поддержкой…

…я возгордился!..

Но теперь хватит! Настало время открыть глаза и вернуться обратно. Что я без Него? Ничто! Я еще слишком слаб, и, чтобы обрести Силу, мне необходима Его помощь… Эта внутренняя опустошенность, хорошо это или плохо? Глупый вопрос! Ведь я отлично знаю, что нет ни "хорошо", ни "плохо". А все-таки хорошо это или плохо?..

Один! Воистину один! Один всегда, как тот старец, который оказался с фонарем на вершине Горы. Да, вокруг много других вершин. Много таких же "взобравшихся", как и я, но каким образом нам найти друг друга? Кричать? Спускаться вниз и лезть на другие вершины, в надежде обнаружить там кого-нибудь?.. А может, так и оставаться одному? Ведь есть же Бог, есть Вселенная… Почему же так хочется общаться с себе подобными?!.

Не знаю. Пожалуй, я становлюсь похожим на Даоса – с одной стороны, ужасно отягощен своей человеческой природой, отягощен теми недостатками и слабостями, которые из нее проистекают, хотел бы подняться над ней как можно выше, а с другой… С другой стороны, я безропотно подчиняюсь всем ее проявлениям… Почему? Потому, что "выше себя не прыгнешь", потому, что "свобода есть осознанная необходимость"? Почему?!. Констатация проблемы – вот максимум, на который я способен. Наверное, поэтому и ищу человеческого общения. Наверное, поэтому и не могу довольствоваться общением со Вселенной, с Богом. Наверное…»

Он пришел домой, скинул с себя грязную одежду, умылся и, пошире открыв балконную дверь, лег на кровать. Нужно было хотя бы немного поспать, но спать не хотелось. Минуту или две Юрий Алексеевич тупо пялился в потолок, затем принялся рассматривать свои руки. Не сказать, чтобы вены были сильно исколоты, но желтых отечных пятен имелось в изобилии. Да и следы от уколов из разрозненных точек начали складываться во вполне отчетливые дорожки. А это уже совсем худо. Это уже, братцы мои, ни в какие ворота.

Юрий Алексеевич вскочил с постели и метнулся на кухню. Достал из холодильника бутылку красного, налил себе полный стакан и, не отрываясь, выпил его. Не полегчало. Вместо этого на ум пришли разглагольствования Макса о циррозе и «золотом выстреле». «Черт бы побрал этого Макса! – хлебнув еще полстакана, Юрий Алексеевич вернулся в спальню. – И откуда только берутся такие умники? Было же прекрасное настроение. Нет, надо влезть со своими философемами и все испортить!»

Он отвернулся к стене и накрыл голову подушкой. Заснуть. Самое главное сейчас, это заснуть. Пусть ненадолго, пусть на полчаса или час. Лишь бы заспать всю эту чернуху, лишь бы не попадаться на глаза Даосу с такой мутной рожей. Сон! Вот в чем сейчас мое единственное спасение…

Он уже дремал, когда заверещал телефон. Звонил Даос.

– Вставай, мудила, – послышался в трубке его бодрый голос, – у нас проблемы.

– Что? – не понял Юрий Алексеевич. – Какие проблемы?

– Серьезные, – ответила трубка. – Только что завалили Питона. Давай, собирайся и выходи. Через десять минут буду около твоего подъезда.