Текст книги "Князь Мещерский"

9

Дорогу Полли перенесла плохо. Еще на пароме ее начало знобить, и Мэгги увела девочку в каюту. Благо деньги имелись, и Мэгги взяла билеты в отдельную. Она уложила девочку на диван, укрыла одеялом и сидела рядом, пока паром не бросил якорь в порту Гавра. Аппетит у Полли пропал, Мэгги с трудом удалось уговорить ее съесть чашку куриного бульона с гренками, который по ее просьбе принес стюард. На пристань они сошли вдвоем, Мэгги вела дочь за руку, видя, что каждый шаг дается Поли с трудом.

Выручил Майкл. Он сопровождал их в этой поездке, но ехал отдельно, и на пароме к ним не приближался – об этом они договорились заранее. Но в порту, вопреки договоренности, Майкл подошел.

– Девочке плохо? – спросил тихо.

– Да, – кивнула Мэгги. – Боюсь, не дойдет до стоянки такси.

– Понятно, – кивнул Майкл и склонился к Полли: – Не возражаете, юная леди, если я понесу вас на руках?

Девочка кивнула. Майкл подхватил ее и пошел впереди. За ним шла Мэгги, следом носильщик тащил их багаж. Такси доставило их на вокзал. Оставив мать с дочерью в зале ожидания, Майкл ушел за билетами и скоро вернулся. Час они провели на вокзале. Мэгги держала Полли на коленях, дочка пригрелась и уснула. Когда подошел поезд, Майкл отнес ее в вагон. Там выяснилось, что он выкупил для них купе целиком. Мэгги подивилась такой расточительности, но потом поняла, что Майкл поступил правильно. В поезде Полли стала кашлять кровью, Мэгги вытирала ей рот платком, на котором оставались алые пятна. Можно представить, как отнеслись бы к такой картине соседи по купе. Майкл помогал как мог. Приносил воду, где-то раздобыл теплого молока, и заставил Полли его выпить. Такого участия Мэгги не видела давно и невольно подумала, что Майкл хороший человек. Понятно, что у него своя цель, и он опекает их не бескорыстно, но его забота не выглядела наигранной.

– У вас есть дети? – спросила Мэгги, когда Полли уснула.

Майкл ответил не сразу.

– Двое, – сказал тихо. – Сын и дочь.

– Сколько им лет?

– Дочь почти взрослая, сыну – семь.

«Немногим моложе Полли», – подумала Мэгги.

– Где они живут? – спросила.

– Далеко, – вздохнул Майкл, – и я давно их не видел. Извините, миссис Галлахер, но мне нельзя рассказывать вам о себе. Я и так нарушил инструкцию, взяв для нас одно купе. Спросите о чем-нибудь другом.

– Этот ваш князь…

– Он уже в Париже.

– Я хотела, чтобы он занялся Полли как можно скорее. Вы сами видите, насколько ей плохо.

– Я передам ему ваше пожелание, – кивнул Майкл.

– И вот еще что, мистер, – продолжила Мэгги. – Не нужно показывать Полли французскому врачу. И так ясно, что она больна. Скажу честно: мне не нравится то, чем мне предстоит расплатиться, но, если вылечите малышку, сделаю все, что в моих силах. Клянусь!

– Отдохните! – сказал Майкл. – Вижу, что вы устали. Я выйду покурить.

– Курите здесь! – предложила Мэгги. Ей не хотелось остаться одной с дочерью. С Майклом она чувствовала себя спокойнее.

– Табачный дым вреден больным туберкулезом, – покачал головой Майкл. – Я ненадолго. Не волнуйтесь – все будет хорошо!

Сказав так, он вышел из купе. Мэгги откинулась на спинку дивана и не заметила, как уснула. Последние дни выдались для нее трудными. Хлопоты о недельном отпуске – его предоставили неохотно, пришлось пообещать, что, вернувшись, она будет работать без выходных. Покупка новой одежды – ей и Полли. Но более всего доставали тревожные мысли. На что она согласилась? Чем это кончится? Удастся ли излечить Полли? Ей, конечно, обещали, но обещать и сдержать слово – разные вещи. Мэгги знала это, поскольку много раз сталкивалась с необязательностью людей. Сомнения мучили ее и не давали спокойно спать по ночам, и вот теперь накопленная усталость дала себя знать.

…Майкл разбудил ее за час до прибытия поезда.

– Мне нельзя сопровождать вас в Париже. Сумеете сами взять такси и приехать в отель? Дальше легко. Номер оставлен на ваше имя.

– Постараюсь, мистер! – ответила Мэгги.

Майкл кивнул и ушел. Она разбудила Полли и стала ее собирать. Отдохнув, малышка почувствовала себя лучше. Выпила чашку горячего шоколада, который принес проводник, съела кусочек бисквита. Получивший щедрые чаевые, проводник вынес их вещи на перрон. Там их подхватил носильщик и доставил к стоянке такси. К «Шаванелю» они доехали быстро. Майкл не обманул: в отеле их ждали. Служитель, подхватив чемоданы, проводил их в номер. Мэгги, следуя полученным инструкциям, дала ему пять франков, мысленно ужаснувшись такой расточительности.

– Что-нибудь еще, миссис? – поклонился француз.

– Ужин в номер. Мне ростбиф с картошкой, девочке – бульон с гренками и омлет с беконом. Чай.

– Вино?

– Нет.

Служитель ушел, а Мэгги стала устраиваться. Уложив Полли на диван, достала из чемоданов одежду и развесила ее в шкаф. Затем разместила на полках белье и чулки. Места в шкафу осталось много. Он был огромным, как и сам номер; никогда прежде Мэгги не приходилось останавливаться в таких, даже в лучшие годы, когда был жив муж и они не нуждались. Огромная кровать, диван, кресла, стол со стульями. За дверью в стене обнаружились ванна и унитаз. В другое время Мэгги порадовалась бы такой роскоши, но сейчас было не до того.

В дверь номера постучали – официант принес ужин. Мэгги здорово проголодалась, поэтому ела с аппетитом. А вот Полли едва поклевала омлет, отпила чаю и запросилась в постель. Мэгги раздела ее и уложила под одеяло. Пришел официант и унес грязную посуду. Мэгги расплатилась, в очередной раз ужаснувшись ценам и размеру чаевых, но не дала этого знать ни словом, ни выражением лица. Во-первых, деньги у нее были, во-вторых, Майкл заранее предупредил, как следует вести себя в отеле. Для всех она богатая англичанка, которая приехала показать дочери Париж. Только вот Мэгги с Полли не до того…

За окнами стемнело. Мэгги зажгла на прикроватной тумбе бронзовую лампу с абажуром персикового цвета. Освещение в отеле было новомодным, электрическим, но Мэгги умела с ним обращаться – такое же имелось в доме, где она служила.

– Почитай мне сказку! – попросила Полли.

Мэгги сходила к вещам и принесла книжку. Раскрыв ее, стала читать сказку о Джеке и бобовом стебле. К концу ее Полли задремала, и Мэгги прекратила чтение. Положив книгу на тумбочку, подошла к окну и долго смотрела на ночной Париж. На улице горели огни, ездили автомобили и экипажи, и никому не было дела до Мэгги и ее умирающей дочери. Щемящее чувство одиночества охватило женщину. Она отошла от окна, села в кресло и погрузилась в оцепенение. Думать не хотелось, жить – тоже. Если Полли умрет, то дальнейшее существование утратит для нее смысл. Кому нужна немолодая, некрасивая и нищая женщина? Этот мир жесток, он отторгает тех, кто не сумел занять в нем теплое место, – Мэгги знала это хорошо.

Так, в думах, она просидела долго, время будто остановилось для нее. Проснулась и начала кашлять дочь, Мэгги вскочила, включила верхний свет и метнулась к кровати. Вытирая девочке рот платком, она увлеклась и не сразу услышала осторожный стук в дверь. Он повторился, и Мэгги, бросив платок на тумбочку, побежала к двери.

– Кто там? – спросила, встав у порога. Майкл просил ее не открывать посторонним.

– Это я, миссис Галлахер! – раздалось из-за двери.

Мэгги узнала голос Майкла и отодвинула засов. Поздний гость оказался не один. Следом в комнату вошел мужчина в мундире с орденами на груди.

– Это князь Мещерский! – представил его Майкл.

– Добрый вечер, миссис Галлахер! – сказал гость по-английски и улыбнулся.

Мгновение Мэгги растерянно смотрела на него. Князь оказался совершенно не таким, каким она его себе представляла. Почтенный возраст, пышные бакенбарды – так выглядели врачи, с которыми она имела дела. Этот же оказался молод, просто безобразно юн, даже усов нет. И еще щегольской мундир… От князя пахло дорогим одеколоном и вином – Мэгги отчетливо ощущала их ароматы. Разве такой сможет излечить ее дочь? Мэгги ощутила разочарование, но взяла себя в руки.

– Добрый вечер, сэр! – сказала, поклонившись.

– Где наша маленькая пациентка? – спросил князь, когда она подняла голову.

– Там, – Мэгги указала на кровать. – Только что кашляла кровью.

– Понятно, – кивнул князь. – Где тут можно помыть руки?

Говорил он по-прежнему по-английски – уверенно, но с небольшим акцентом. Мэгги проводила гостя в ванную. Там гость тщательно вымыл руки с мылом и вытер их полотенцем. Выйдя в комнату, направился к кровати. Майкл следом подтащил стул. Князь сел. Мэгги пристроилась за его спиной, Майкл остался в отдалении.

– Добрый вечер, красавица! – сказал князь девочке. – Тебя как зовут?

– Полли, – прошептала дочка.

– А меня – доктор Валериан. Сейчас мы осмотрим тебя, а потом будем лечить. Ты не возражаешь?

– Нет, – сказала девочка и с любопытством уставилась на ордена гостя. Тот извлек из кармана слуховую трубку и повернулся к Мэгги.

– Поднимите девочку рубашку до подбородка и усадите ее.

Мэгги подчинилась. Князь, прикладывая один раструб трубки к груди девочки, а другой – к своему уху, выслушал пациентку. Затем попросил повернуть ее спиной и повторил процедуру.

– Ну что ж, – сказал, закончив обследование. – Болезнь запущена, но ситуация не безнадежна. Будем лечить. Ляг на спину и закрой глазки, – велел Полли.

Девочка подчинилась. Князь положил ей руки на грудь, почти полностью накрыв ее ладонями. «Что вы делаете?» – хотела спросить Мэгги, но внезапно руки князя засветились. Желто-зеленое сияние истекало из них, оно словно окутывало худенькое тело девочки. На миг Мэгги показалось, что она даже видит тоненькие ребра дочки, но это был обман зрения. Замерев, она не отводила глаз от представшей ее взору чудной картины. Та длилась недолго. Свечение внезапно исчезло, князь наклонился к девочке, всмотрелся в ее лицо, затем встал и повернулся к Мэгги.

– Спит, – сказал тихо. – Не беспокойте ее.

Мэгги заметила, что лицо его осунулось. Стоявший перед ней мужчина как будто много часов выполнял тяжелую работу.

– Утром она захочет есть, – продолжил князь. – Закажите ей в ресторане курицу, сыр, яйца. Французы привыкли завтракать кофе с круассаном, но это фешенебельный отель, здесь исполняют прихоти постояльцев. Денег не жалейте, если понадобятся, их дадут, – он посмотрел на Майкла, и тот подтвердил слова гостя кивком. – После завтрака погуляйте с дочерью – ей нужно дышать свежим воздухом. Только не по улицам! Здесь много автомобилей, от них гарь – дышать ею вредно. Возьмите экипаж или такси, посетите Булонский лес, к примеру. Не утомляйте девочку – она еще слаба. Увидите, что устала, возвращайтесь в отель. Я приду вечером, и мы повторим сеанс.

– Благодарю вас, сэр! – поклонилась Мэгги. – Могу я спросить?

Князь кивнул.

– Что это было? У вас руки светились.

– Мой дар, обретенный после клинической смерти, – ответил князь. – Я несколько раз умирал в этом мире, но, как видите, выжил. Это свечение целебно. Не знаю, кто одарил меня им – Бог или некто другой, но я использую его в своей практике. Свечение лечит туберкулез. Полли поправится, вот увидите.

– Спасибо!

Мэгги не удержалась, схватила ладонь князя и приложилась к ней губами.

– А вот этого не нужно, – поморщился тот и забрал руку. – Я врач, а не вельможа. Увидимся завтра!

Князь с Майклом вышли из номера, Мэгги закрыла за ними дверь, разделась и прилегла рядом с дочерью. Некоторое время она прислушивалась к дыханию девочки. Полли спала тихо – не кашляла, не ворочалась. Успокоившись, Мэгги стала вспоминать случившееся этим вечером и не заметила, как уснула. И сон ее был легок – впервые за последние дни.

⁂

В «Максим» мы не поехали. Граф вдруг сообразил, что от генеральского чина у него только погоны и, извинившись, попросил разрешения привести мундир в порядок. Я не возражал. Мне тоже следовало привести себя в порядок перед приемом у баронессы и слегка отдохнуть после дороги. В этом времени она утомительна. Не так, как в моем мире: сел в самолет в Москве – и через четыре часа в Париже. Граф пообещал заехать за мной к семи часам.

В отеле я велел служителю отгладить мой парадный мундир (к Игнатьеву я ездил в повседневном) и начистить ботинки. Сам же принял ванну и побрился. Осваиваю местные традиции. В России бреются утром – для начальства и коллег по работе, французы вечером – для любимой женщины. Соблазнять баронессу я, конечно, не собирался, но произвести благоприятное впечатление следовало. Пока я занимался собой, принесли отглаженный парадный мундир и сияющие ботинки. Я расплатился, не пожалев чаевых, перецепил на мундир ордена, надел его и рассмотрел себя в зеркале. Сойдет.

Часы на камине пробили семь. Я сбрызнул щеки одеколоном и спустился в холл. Игнатьев и жандармы ждали там. Не знаю, как это удалось графу, но на нем красовался новенький генеральский мундир, брюки с широкими лампасами и погоны с эполетами. Париж… Все можно сделать, если знать места. Я хотел сделать Игнатьеву комплимент, но он опередил меня.

– Замечательно выглядите, Валериан Витольдович! – сказал, улыбнувшись. – Баронесса впечатлится.

– Мне следует ее соблазнить? – пошутил я.

– Сомневаюсь, что получится, – вздохнул Игнатьев. – У баронессы своеобразный вкус. Предпочитает женский пол.

Тьфу, гадость! И здесь эта зараза.

– Значит, зря старался?

– Отнюдь. Баронесса не терпит неряшливых мужчин. Причем только их. Женщинам дозволяется небрежность в одежде.

И здесь дискриминация по полу! Кому жаловаться? Сарказм. Мы загрузились в такси и покатили по Елисейским полям. Стоял тихий, теплый вечер. Солнце еще не село, тротуары были полны парижан. Почтенные господа в пиджаках и котелках, женщины в платьях до щиколоток и шляпках, нарядно одетые дети. Мирная, спокойная жизнь. А на востоке Европы стреляют пушки и гибнут люди. Мои соотечественники…

Автомобиль миновал центр города, картина изменилась. Тротуары заполнили мужчины в просторных синих блузах с беретами на головах. Они текли вдоль улицы, сворачивали в переулки, многие заходили в кафе и бистро.

– Мастеровые, – пояснил Игнатьев. – Рабочий день на фабриках и заводах кончился, хотя для кого-то начался. Благодаря нашим заказам многие предприятия Парижа работают круглосуточно. Жалованье у мастеровых приличное, они довольны, как и их хозяева. Здесь любят русских.

Еще бы!

Особняк баронессы располагался неподалеку от Парижа. Наш автомобиль миновал пригороды и, прокатив по шоссе с десяток километров, свернул на проселок. Хотя назвать его таковым не поворачивался язык. Утрамбованное щебеночное полотно дороги шуршало под шинами «рено», такси шло ровно, не раскачиваясь. Это вам не русские направления! Вдали показалась массивная кирпичная ограда, через несколько минут автомобиль въехал в ворота с распахнутыми створками из кованых прутьев и, обогнув огромную круглую клумбу в центре двора, подкатил к мраморному крыльцу с колоннами.

– Прибыли, – сообщил Игнатьев.

Мы вышли из автомобиля. Игнатьев сказал несколько слов водителю, тот кивнул и отъехал к стоянке, где разместилось с десяток машин. Я окинул взглядом дом. Хотя называть так это здание было глупо. Дворец! Построен явно давно – архитектура выдает, но выглядит свежо. Три этажа, высокие, стрельчатые окна, лепнина на фронтоне. Небедные люди живут! Хотя о чем я? Достаточно вспомнить фамилию баронессы…

Мы поднялись по ступеням и через высокие массивные двери с бронзовыми ручками вошли в огромный, отделанный мрамором холл. Там к нам немедленно подошел служитель в ливрее. Та представляла собой длиннополый синий сюртук с лацканами, такие же синие кюлоты до колен, белые чулки и башмаки с пряжками. Голову служителя украшала мягкая, бархатная шляпа или что-то вроде нее. Не специалист я в древних костюмах.

– Мьсе?

– Лейб-хирург императрицы России, князь Мещерский и русский военный агент в Париже граф Игнатьев к баронессе Ротшильд.

Французского я не знаю, но речь Игнатьева понял. Мажордом, или как его там, произнес что-то в ответ и повел рукой в сторону лестницы. Затем указал ею на жандармов и добавил несколько фраз.

– Охрану нужно оставить здесь, – перевел Игнатьев. – Они не будут скучать. Получат вина и закуски.

– Слышали? – подмигнул я жандармам. – Не скучайте, господа!

– Но… – попытался возразить Пьяных.

– Не думаю, что у баронессы мне грозит опасность. Это приказ, господа!

Жандармы кивнули и ушли за мажордомом. Мы с Игнатьевым поднялись по лестнице и направились к дверям, из которых лилась музыка. Кто-то там рьяно колотил по клавишам рояля. Через мгновение мы вошли в зал и увидели этого «кого-то». Мужчина во фраке, с длинными волосами, которые ниспадали ему на плечи, вдохновенно исполнял фортепианную пьесу. На диванах и креслах, расставленных вдоль стен зала, сидела публика и внимала музыканту. Мы с графом замерли на пороге. На наше появление не обратили внимания, и, пользуясь случаев, я разглядел гостей баронессы. Мужчины, женщины – последних больше. Мужчины большей частью во фраках или строгих костюмах, пара офицеров в синих мундирах и красных штанах. Только французы носят такие. А вот женщины одеты весьма вольно: платья с высоким подолом, обнажающим голени в шелковых чулках; голые плечи, спины, прихотливые прически. Сидевшая неподалеку от нас молодая дама внезапно извлекла из сумочки что-то вроде маленькой табакерки, вытряхнула на тыльную сторону ладошки щепочку белого порошка и втянула его ноздрями. Кокаин, гадом буду! Никто из соседей наркоманки даже бровью не повел. Хотя о чем это я? Кокаин в Европе – и не только в ней – считается лекарством и продается в аптеках. В России, правда, запретили. Ну, так мы варвары…

Музыкант закончил играть, встал и поклонился. Публика зааплодировала. Мы с графом присоединились. А что, старался человек, вон как по клавишам молотил. Тут нас наконец заметили. С ближнего к роялю дивана встала женщина и решительно направилась к нам. Пока шла, я ее хорошо разглядел. Лет сорока, крепкого сложения, высокая. Лицо… Я очень люблю лошадей: это милые и полезные животные. Но если лошадь нарядить в розовое платье, обуть в туфли на каблуках и изобразить из гривы феерическую прическу… Впечатление усиливали большие выпуклые глаза с фиолетовой радужкой.

– Баронесса! – шепнул мне Игнатьев и поклонился даме. Я повторил приветствие.

– Бонсуар, граф! – поприветствовала его хозяйка и замурлыкала по-французски. Голос у нее оказался на удивление мягким и приятным. Игнатьев ответил, и баронесса с удивлением посмотрела на меня.

– Рада приветствовать в моем доме такого высокого гостя, – произнесла по-английски. – Граф утверждает, что вы не говорите по-французски.

– Это так, мадам, – подтвердил я.

– Удивительно. Русские аристократы поголовно знают французский.

– Надеюсь, это единственный мой недостаток.

– Вы остроумный человек, князь! – улыбнулась баронесса и, повернувшись к смотревшим на нас гостям, что-то сказала.

Похоже, представила. Я разобрал слово «prince» и «Mesersky». Гости похлопали. Баронесса еще что-то сказала, пианист сел за рояль, а хозяйка, взяв нас с Игнатьевым под руки, утащила в боковую дверь, которую я поначалу не заметил. Мы оказались в просторной комнате с большим столом в центре. Он был заставлен бутылками и блюдами с закусками. Двое официантов в белых куртках вытянулись при нашем появлении.

– Шампанского! – приказала баронесса.

Она сказала это по-французски, но я понял. Через пару секунд в наших руках оказались хрустальные бокалы с пузырящимся напитком соломенного цвета.

– За вас, князь! – провозгласила тост баронесса. – Мой салон посещало немало именитых гостей, в том числе особы королевской крови, но будущего мужа наследницы российского престола принимаю впервые.

Мы пригубили вино. М-да… кислятина.

– Не понравилось шампанское, князь? – спросила баронесса.

Вот же глазастая! Заметила…

– Какие вина вы предпочитаете в это время суток?

Прямо как у Булгакова…

– Ром, мадам.

– Хм! – Она посмотрела на меня с интересом. – Довольно странный выбор для молодого князя.

– Я не всегда был им, мадам. Начинал простым солдатом в окопах.

– Вот как? – ее подрисованные черной тушью брови поползли вверх. – Расскажите!

И я рассказал – надо же уболтать фабрикантшу. В процессе разговора мы переместились к столу, где разговор прерывался дегустацией закусок, которые настойчиво предлагала хозяйка. В отличие от шампанского, те оказались хороши. Ром тоже нашелся – мягкий, выдержанный. Он отлично оттенял вкус сочного мяса и рыбы.

– Как вы познакомились с принцессой? – спросила баронесса, когда я насытился.

– Великая княжна Ольга патронирует медицинские учреждения. Она приезжала в госпиталь, где я служил хирургом. Там и встретились.

– А дальше? – не унялась баронесса.

Вот прилипла! Похоже, не отстанет.

– Я пригласил ее в гости. Разумеется, не одну, а с фрейлиной. Мы пили чай, пели песни и в конечном счете понравились друг другу.

– Так это будет брак по любви?

– Да, мадам!

– Как романтично! – Она захлопала в ладоши. – Врач и принцесса обрели друг друга в суровых вихрях войны.

– В службе военного хирурга мало романтики, – сказал я. Пора переходить к делу. Кажется, ситуация благоприятная. – Это кровь, грязь, стоны раненых… Перед отъездом в Париж мне довелось лечить солдат, отравленных немецкими газами. Ужасающая картина. Кашель, раздирающий легкие, некоторые из отравленных выплевывали их кусками. Чтобы уберечь солдат от подобного, нужны противогазы. Срочно. Мне сказали, что их можно произвести на вашей фабрике.

– Так вот зачем вы посетили меня! – улыбнулась баронесса, показав желтые лошадиные зубы. – Я-то недоумевала: с чего такая честь? Ваши происки, граф! – Она погрозила Игнатьеву пальцем. – Вот что я скажу вам, князь! Я не впечатлительная мадмуазель, которую трогают рассказы об ужасах войны, а жадный капиталист, как пишут наши левые газеты, поэтому люблю деньги. Они дают мне возможность жить как пожелаю. Хотите противогазы – платите! Дорого? Ищите другого фабриканта.

М-да. Облом…

– Впрочем… – баронесса улыбнулась. – Я готова уступить в цене, если вы, князь, развлечете моих гостей. Сегодня им скучно.

– Как именно?

– Спойте или станцуйте. Удивите.

Игнатьев рядом засопел, но промолчал. Ядовитая штучка, эта баронесса! Представляю заголовки парижских газет. «Русский князь, жених наследницы престола танцевал в салоне баронессы Ротшильд». Угу, медведь с балалайкой… И что ответить? Природный князь возмутился бы, но мы плебеи.

– Согласен, мадам, только уточним условия. Я удивляю ваших гостей, а что взамен?

– Подписываю договор с графом по цене, установленной русским военным министерством, плюс тридцать процентов. Вы будете танцевать? Казачья пляска?

Последнюю фразу она произнесла по-русски, смешно исковеркав слова. Значит, в теме, и ее гости – тоже. Здесь выступает русский балет, имеются русские рестораны с обычным для этого времени репертуаром. Русской экзотикой пресыщенную публику не удивить.

– Я спою песню – французскую, на французском языке, которую, однако, никто из присутствующих здесь людей никогда не слышал. Обещаю, что она приведет всех в восторг.

– Договорились! – кивнула баронесса. – Идем!

Мы вернулись в зал, где уже виденный нами пианист прекратил музицировать и сейчас, стоя у рояля, принимал комплименты от гостей. Баронесса похлопала в ладоши. Разговор в зале стих, все повернулись к нам.

– Мадам, месье… – начала баронесса.

Я слушал ее представление, внутренне настраиваясь. В последние десятилетия существования СССР в стране было популярно все французское. Фильмы, мода, косметика, музыка. Мирей Матье, Джо Дассен, Шарль Азнавур и Сальваторе Адамо. Дружили мы тогда с Францией. Поветрие не обошло стороной и моих родителей. Отец неплохо пел и часто исполнял французские шлягеры для гостей или моей матери – любил он ее. Я, в ту пору ребенок, схватывал мелодию и слова на лету. Не понимал их, но запомнил. И здесь, в Москве, бывало, наигрывал вечерами…

– Прошу, князь! – пригласила меня баронесса.

Я прошел к роялю, устроился на вращающемся табурете с сиденьем из лакированного дерева, положил руки на клавиши. Ну, с богом!

 
Tombe la neige.
Tu ne viendras pas ce soir
Tombe la neige.
Et mon coeur s’habille de noir…[52]52
  Падает снег. Ты не придешь этим вечером. Падает снег… (фр.)


[Закрыть]
 

И припев:

 
Tu ne viendras pas ce soir,
Me crie mon désespoir
Mais tombe la neige,
Impassible manège…
 

Смолкаю. Мгновение в зале стоит тишина, а затем он взрывается овациями. Крики: «Браво! Брависсимо!» Встаю, кланяюсь. Замечаю злобный взгляд пианиста – ему так не кричали. Звиняй, мон ами, но мне нужнее. Подошла баронесса.

– Удивили, князь! Но вы обманули меня, сказав, что не говорите по-французски.

– Это правда, мадам. Слова песни я просто запомнил, как и мелодию.

– Кто ее написал?

– Сальваторе Адамо.

– Не знаю такого.

– Между тем он есть. (Вернее, родится через тридцать лет. Надеюсь, будет не в обиде.) Я выполнил ваше условие, баронесса?

– Да, князь. Мои гости в восторге. Предлагаю сделку. Вы споете еще, а я снижу цену на противогазы на десять процентов.

– За каждую песню.

– У вас в роду, князь, случайно не было евреев? – прищурилась баронесса.

– Насколько знаю, нет.

– А похожи, – не согласилась она. – И внешностью и умением торговаться. Я принимаю ваши условия, князь! Десять процентов за песню, которую встретят криками «браво!», но не ниже установленной вашим военным министерством цены. Согласитесь, это щедро.

– Вы странный капиталист, мадам.

– Я женщина, князь, а у нас бывают прихоти. Могу себе позволить.

– Договорились!

Я сел на табурет. Вам надобно песен – их есть у меня! Чтобы вам репертуар Дассена не понравился… Будете вы у меня кричать «браво!». Приступаем…

 
Et si tu n'existais pas
Et si tu n'existais pas,
Dis-moi pourquoi j'existerais…[53]53
  Если б не было тебя… Если б не было тебя, ответь мне, для чего мне жить… (фр.)


[Закрыть]
 

В Париж мы возвращались затемно, но не поздно. После моего выступления нас с графом настойчиво приглашали остаться, но я отговорился важным свиданием, при этом подмигнул баронессе. Она вновь показала лошадиные зубы и милостиво отпустила нас. Французы такие вещи понимают, даже лесбиянки. Тем более я не соврал – женщина меня ждала, даже две.

– Поразили вы меня, Валериан Витольдович, – сказал мне Игнатьев на прощание. – Когда баронесса выставила вам условие, ожидал, что возмутитесь. Такое унижение! А вы спокойно отправились к гостям, где стали петь. А когда она сравнила вас с евреем…

– Да хоть с негром! – пожал я плечами. – Если принять во внимание происхождение баронессы, то ее сравнение комплимент. Она сдержит слово?

– Вне сомнений. Мадам Ротшильд – особа экстравагантная, но обманывать и отказываться от обещания не станет. Репутация в деловом мире стоит дороже. Так что все замечательно. Я надеялся на контракт, но о таких условиях не мечтал.

– Это главное. А остальное… Честь, фамильная гордость… Если для спасения жизней русских солдат и офицеров мне скажут чечетку исполнить, я ее станцую – даже на пузе. Извините за мой французский.

– Благодарю, Валериан Витольдович! – Игнатьев горячо пожал мне руку. – Позвольте повиниться. Признаюсь, пожалование вас князем я принял без восторга. Дело в том, что моя матушка урожденная Мещерская[54]54
  Соответствует реальной истории.


[Закрыть], и переход этого титула неизвестному придворному мне не нравился. Теперь вижу, что государыня не ошиблась – вы достойный продолжатель рода.

– Выходит, мы родственники? – пошутил я.

– В какой-то мере, – улыбнулся граф. – До завтра, Валериан Витольдович! «Максим» за мной.

На том и расстались. Я отправил жандармов отдыхать, а сам с подошедшим ко мне Михаилом Михайловичем – хоть бы отчества изменили для разнообразия! – отправился делать то, для чего собственно прибыл в Париж. А вы думали: песни петь?