Текст книги "Блеск власти"

Анатолий Иванович Егин
Блеск власти

© ГБУК «Издатель», 2014

© Егин А. И., 2014

Хан Узбек
Историческая повесть

Посвящается моему отцу, учителю истории Егину Ивану Сергеевичу

Часть первая
Наследник

Ночь заканчивалась, на востоке зарделась светлая полоска, ярко-красный серпик поднимающегося солнца нежно разрезал горизонт, и первые лучи его позолотили минареты мечетей и купола православного храма Сарая, упали на изумрудную, только что появившуюся липкую листву деревьев, по пояс стоявших в воде Ахтубы. На город опустилась легкая, как весенний воздух, тишина, замолкли петухи, возвещавшие рассвет, притихли вездесущие собаки, все замерло перед наступающим днем. В этой пронзительной тишине вдруг заскрипели и открылись тяжелые ворота усадьбы хана Тогрула, правнука великого Бату – завоевателя Руси и Восточной Европы, первого хозяина улуса Джучи, западной части Великой Монгольской империи, созданной Чингисханом. Из ворот медленно выехала тяжелая арба, груженная огромными глиняными сосудами, мулы не спеша спускали ее с крутого берега Ахтубы к бурлящей мутной воде. Шел месяц могой 1291 года, месяц, когда распускается листва, когда неудержимые талые воды, несущиеся буйными потоками с севера, соединяют Итиль и Ахтубу в одну огромную реку, заполняя многочисленные озера и ерики поймы.

На берегу арбу поджидала большая лодия. Десять крепких рабов быстро и слаженно перегрузили на судно сосуды, мощно ударили веслами по воде, и лодия в момент скрылась в стоящих в реке деревьях. Ахтуба бурунила, пытаясь снести тяжелое судно, но рабы, погоняемые злым надсмотрщиком, упрямо гребли и гребли без отдыха.

К правому берегу Итиля пристали, когда солнце уже полностью поднялось над горизонтом и заблестело на росистой траве сочной, благоухающей степи. Лодию подхватили десятки пар сильных рук монгольских воинов, часть из них поднялись на судно и начали стучать по сосудам условным стуком, услышав из одного ответ, воины споро вскрыли огромный кувшин, наружу, щурясь от яркого солнца, выбрался мальчик лет десяти. Мальчишку, радостно улыбаясь, обнял богато одетый воин. Это был его дядя по материнской линии Айдарбек. Широкие плечи дяди, сильные руки, крепкие ноги и хорошее оружие делали его грозным, но ласковые глаза блестели искрами доброты и счастья. Он радовался, так как хорошо выполнил долг перед сестрой. Он верил, он знал, что теперь-то их никто не догонит, никто не возьмет.

Дядя с племянником поднимались по крутому правому берегу Итиля, а охрана Айдарбека безжалостно заколола кинжалами рабов-гребцов и надсмотрщика, разбила кувшины и затопила лодию, быстрая вода окрасилась кровью, потащила трупы ни в чем не повинных людей под коряги, храня еще одну тайну золотоордынских ханов.

Мальчика одели в удобную военную одежду, он ловко приторочил небольшую кривую саблю к поясу, поправил лук, колчан и привычно взлетел в седло низкорослого монгольского коня. Юнца плотно окружили две сотни отборных воинов со сменными конями, и небольшой отряд рысью поскакал по степи на юго-запад, в черкесские горы, обходя ямские станции и привычные маршруты кочевок, охраняя жизнь Узбека, наследника золотоордынского престола, праправнука Бату-хана.

А на берегу Ахтубы, в столице Золотой Орды Сарае разрывалось от горя сердце Арибах – матери Узбека, черноокой красавицы, стан которой был гибок и прекрасен, как виноградная лоза. Даже полные слез и печали глаза не могли скрыть обжигающей красоты молодой горянки. Сегодня ее не радовало ничего – ни яркий весенний день, ни свежие фрукты, привезенные восточными купцами, ни блеск новых украшений, она металась по комнатам гарема, отмахивалась от назойливых служанок, утешавших ее, и молила Аллаха, да будет вечно благословенно имя его, чтобы сохранил жизнь сыну, маленькому Узбеку.

Арибах сочувствовали все. Еще бы, потерять за один день и мужа, и сына! Нет страшнее и больше горя у женщины, чем это!

Свекор Арибах, всемогущий хан Золотой Орды Менгу-Тимур родил на свет десять сыновей и, не собираясь умирать в сорокалетнем возрасте, не позаботился о наследнике, не оставил никакого завещания. Смерти Менгу-Тимура никто не ждал, она наступила внезапно от нарыва в горле в 1280 году.

Власть в Золотой Орде практически узурпировал темник Ногай, дед которого, Бувал, сын первенца Чингисхана Джучи, родился от наложницы, что перечеркивало всем его потомкам путь к трону. Но упрямый Ногай сумел возвыситься при хане Берке от командира небольшого отряда до командующего армией, и несмотря на ряд проигранных битв, Берке держал его близко к верховной власти, ценя его преданность в борьбе за трон с другими Чингисидами. Ногай был известен в окружающем мире как влиятельный и мудрый сановник, пользовался большим уважением арабских правителей.

Когда пришел к власти Менгу-Тимур, Ногай был удален подальше от царского дворца, отстранен от участия в международных делах, молодой хан отправил его в дальний улус, тот и носа в столицу не показывал. Со смертью Менгу-Тимура наступил час Ногая, он тут же появился в Сарае, с помощью интриг помог взойти на трон Туда-Менгу, ленивому и незадачливому брату покойного хана. За проявленное рвение и великую помощь новоиспеченный правитель сделал Ногая бекляри-беком, вторым человеком в государстве. Вот здесь бы и успокоиться энергичному темнику, но у хитреца всегда был наготове второй план, он не прерывал отношений с Тула-Бугой, соперником нынешнего хана в борьбе за трон, все время нашептывая в уши племяннику-сопернику:

– Потерпи, придет твое время, ханом будешь ты, я помогу тебе это сделать.

Так продолжалось более шести лет, пока всем в Орде управлял Ногай, но вдруг ленивому Туда-Менгу надоели наставления бекляри-бека, который диктовал ему все и контролировал каждый шаг хана.

– Ты, может, еще будешь учить меня, как и когда мне мочиться! – в сердцах отрезал как-то Туда-Менгу Ногаю, а тот быстро сообразил, что пора, и устроил переворот. В 1287 году к власти пришел Тула-Буга, пришел не один, а совместно с тремя родными братьями, в их числе был и Тогрул, муж Арибах, отец шестилетнего в то время Узбека.

Братья неоднократно пытались избавиться от хитрого и волевого бекляри-бека, но тот, несмотря на многократные военные поражения, в политике не проигрывал, ему оскорбительно было слышать возражения от сопляков, так он про себя называл правящих братьев. Ногай видел, что план его трещит по швам. Хитрец думал: коллективное управление вызовет ссоры между братьями, а оно их, наоборот, объединило на почве борьбы с ним. Необходимо было принимать срочные меры.

«Ничего, – думал Ногай, – есть другие покладистые сосунки из гнезда Менгу-Тимура».

Бекляри-бек начал срочно искать братьям замену. Новым его избранником на престол стал шестнадцатилетний Токта, один из самых младших сыновей Менгу-Тимура, который с удивительным напором рвался к власти. Но как убрать сразу всех четверых? Однако Ногай был гением интриги, он притворился смертельно больным и позвал братьев-соправителей приехать проститься с ним в его кочевье.

Все четверо, Тула-Буга, Кучек, Алгуй и Тогрул, прибыли в шатер Ногай-ака, как он сам себя называл, незаконно присвоив звание старшего в роду Чингисидов. Бекляри-бек, по-прежнему притворяясь тяжелобольным, начал свою нравоучительную речь:

– Дети мои, я служил отцам нашим в старину и недавние времена, я был уполномочен еще ханом Берке блюсти порядок в доме потомков Великого Потрясателя Вселенной, деда нашего Чингисхана. Мне больно смотреть на распри, которые идут в борьбе за трон Великого Бату-хана. Вам необходимо срочно собрать курултай[1]1
  Собрание знати для решения государственных вопросов (монг.).


[Закрыть], дабы я дал вам мир, пока еще жив.

Пока старец так говорил, а ханы-соправители со смирением слушали его, люди Токты и Ногая потихоньку перерезали немногочисленную охрану братьев, по сигналу ворвались в юрту и схватили всех четверых.

Старец Ногай-ака как ни в чем не бывало поднялся с лежанки. Взяв Токту за руку, он подвел юношу к пленникам и, показывая на Тула-Бугу, произнес:

– Вот он завладел троном твоего отца, эти сыновья отца твоего согласились с ним. Это они задумали схватить и убить тебя. Я отдаю их в твои руки: умертви их как хочешь!

Токта без колебаний отдал приказ убить братьев тут же, в том числе и единокровного Тогрула.

Но не вся охрана братьев-соправителей была уничтожена, чувствовавший беду за версту шурин Тогрула черкес Айдарбек по приезде отвел своих людей подальше в темноту и сразу не понял, что у юрты Ногая идет резня, а когда понял, что происходит, не стал вступать в бессмысленный бой с большими силами Токты и Ногая. Когда же из юрты вынесли трупы убитых братьев, он во весь опор поскакал в Сарай. К утру, загнав трех лошадей, Айдарбек был в покоях сестры своей Арибах, действовал быстро и решительно, как горный орел.

– Сестра, пока не пришло известие о смерти мужа твоего хана Тогрула, его сын Узбек должен умереть!

Арибах чуть было не лишилась чувств.

– Сестра! Сестра! Опомнись, он не должен умереть совсем, он должен умереть для людей. Считай, что он умер сегодня ночью, и сейчас же утром мы похороним куклу, завернутую в кафан, а завтра я увезу мальчика к нашему отцу в горы, где никто и никогда его не найдет, если нам с тобой это не понадобится. Иди быстро, учи мальчика умирать, да так, чтобы его мертвым все служанки видели, а я пойду с муллой договорюсь.

События развивались стремительно, Арибах понимала, что убийца Тогрула Токта станет теперь ее мужем, таков закон. Этот юнец в борьбе за власть будет уничтожать всех на своем пути. Узбека он точно убьет, ибо отец его уже прикоснулся к трону. Сына надо спасать! Действовать нужно быстро! Тонкая артистическая натура Арибах разыграла случившуюся трагедию с такой силой, что все окружение заливалось горючими слезами, и стены дворца стенали вместе с рыдающими. Арибах тоже рыдала неподдельно, непритворно глотала горько-соленые слезы, она любила Тогрула всей душой, как могут любить черкесские женщины, мысли ее все время возвращались к мужу, она чувствовала, что душа его рядом с ней.

Тогрул был талантливым, смелым человеком, во многом похожим на своего отца Великого хана Менгу-Тимура, но ему не хватало наглости, так нужной властителям. Он должен бы сидеть на троне отца, который выделял его из других своих детей, но тогда Тогрулу нужно было бы убивать родных братьев в борьбе за престол. Смог бы он это сделать? Скорее всего, нет. Муж ее был мечтателен и доверчив, потому и сам стал жертвой. Тогрул всегда с нежностью относился к ней, она была его любимой женой, советчицей и отдушиной. Но любимого мужа уже нет, его не вернешь. Сына! Сына спасать нужно! Арибах, никому не доверяя, сама спрятала Узбека в огромный сосуд, и они с братом наметили план спасения мальчика. А сегодня, когда отряд Айдарбека скакал по зеленой степи, Арибах постоянно молилась, уповая на Аллаха Всевышнего и брата своего единокровного.

* * *

Две сотни монгольских воинов во главе с Айдарбеком шли по степи с короткими стоянками, которые больше требовались коням, чем людям. Еще Чингисхан приучил своих воинов подолгу не сходить с коней, они могли есть и пить на них, спать и даже справлять нужду, не покидая седла. Через пять дней воины увидели на горизонте большую гору и чем ближе подъезжали к ней, тем величественней она казалась. Над горой плыли кудрявые облака, едва не задевая ее вершину, воздух становился прохладней и чище, чаще приходилось переезжать через холодные прозрачные речушки.

В районе пятиглавой горы отряд спешился, стали готовиться к отдыху, часть людей заготавливали дрова, другие отправились охотиться на дичь, которой в этих местах было в изобилии. Айдарбек приказал проверить упряжь, подковы, дальше дорога будет пролегать в горах, а камни – не пуховая подушка степи.

К вечеру следующего дня отряд двигался по ущелью вдоль реки Мары, все дальше и дальше удаляясь в горы Кавказа. Еще не стемнело, когда они подъехали к усадьбе черкесского князя Елбаздука, отца Айдарбека и Арибах. Сын спешился и вошел в родной двор. Огромная кавказская овчарка рванулась было вперед, но, почуяв родной запах, остановилась в нескольких метрах от давно отсутствовавшего хозяина и завиляла хвостом.

Айдарбек открыл дверь в саклю. Князь Елбаздук сидел за столом в парадной черкеске. Гладко выбритые щеки, причесанные усы, белая шерстяная шапка придавали ему торжественный вид. Князь готовился к встрече с сыном уже несколько часов, передовые разъезды его войска еще днем заметили монгольский отряд, поднимающийся в горы, глазастые дозорные рассмотрели, что возглавляет его Айдарбек, и доложили Елбаздуку.

Сын стоя, как это положено в черкесских семьях, поздоровался с отцом и молча вытянулся перед родителем, ожидая его приказаний.

– С чем прибыл, Айдарбек, со славой или позором?

– В борьбе за трон Тогрул убит его братом Токтой.

– Ты не смог защитить своего хана?.. Зачем тогда приехал домой? Хочешь замусорить отчий дом позором?

– Отец, разреши сказать слово.

Ни один мускул не дрогнул на каменном лице Елбаздука.

– Я прекрасно помню наш моральный кодекс Уэркъ хабзэ: жизнь продай, купи честь! Но силы были слишком неравны, глупая смерть не принесла бы чести. В той ситуации Тогрула спасти было невозможно, я решил спасти его сына – наследника престола Бату-хана.

– Ну, и где же он, наследник? – стараясь не выдать раздражения, спросил князь.

– Узбек у ворот твоей усадьбы.

– Так веди скорее внука в дом.

Айдарбек не успел переступить порог, как Елбаздук поднялся:

– Узбек не только внук мой, он мой хан, хана я встречу сам.

Князь вышел за ворота. Смеркалось, но последние лучи солнца еще светили за горами, отбрасывая на землю темные тени.

Отряд моментально спешился и припал на колени перед князем, коленопреклоненным был и Узбек. Елбаздук подошел, поднял внука, поклонился ему.

– Добро пожаловать, мой хан, да продлит Аллах твои годы! Твой верный слуга Елбаздук рад видеть тебя в своем доме!

Узбек вошел во двор усадьбы, за ним последовали князь и Айдарбек, которого сразу за порогом остановил отец.

– А тебе, сын, пора возвращаться в Орду, смыть позор кровью. Токта не должен долго жить. Узбека буду воспитывать я, он станет хорошим джигитом.

Когда сын переступал порог, Елбаздук добавил:

– Ты знаешь, на какой поляне пасутся табуны моих узденей.

Мать Айдарбека скорбно смотрела вслед уходящему отряду, она даже не успела обнять своего родного мальчика, не угостила его любимой пшеничной похлебкой и сыром. Печаль заполнила душу матери, но она не могла вмешиваться в дела двух мужчин-воинов, не могла принимать каких-либо решений.

– Ну ладно, – утешала себя мать, – увидела сына живым-здоровым, слава Аллаху, великому и милосердному.

Айдарбека никогда не пугала темнота, ночью он видел не хуже, чем днем, тем более в родных горах, которые с детства обошел вдоль и поперек со своим воспитателем-аталыком, потому и сейчас он уверенно вел отряд по узкой тропе к перевалу Гум-Баши, за которым открывалось плато Бийчесын – летнее пастбище карачаев и черкесов. Вскоре отряд был у цели, ночью близко к табунам они не подъезжали, а когда на рассвете бриллиантами засверкали заснеженные вершины Эльбруса, монгольские всадники спустились на плато. Табунщики сразу узнали Айдарбека. По закону черкесов молодой князь мог взять из табуна жеребенка, из каждой отары по барану и тут же сварить пищу для себя и своих спутников.

«Отец умный, отец мудрый, отец любит сына!» – подумал Айдарбек, глядя на тучные отары и многочисленные табуны.

Пир был на славу, но надо торопиться, а то хватятся, начнут искать. В табунах поменяли часть уставших лошадей, и – вперед, в Орду.

* * *

Орда гудела изнутри, но сор из избы не выносила, не первыми были убийства в борьбе за трон, что ж тут необычного.

Токта откочевал к границам Сарая и начал управлять государством. Ногай не отпускал юного хана ни на шаг, по его совету Токта убил еще трех сыновей своего отца и принялся за нойонов, потом за военачальников, некогда служивших Менгу-Тимуру, а заодно с ними умертвил свою мачеху Джиджек-хатун, которая по просьбе Ногая заманила к нему четырех правящих братьев. Ордынская знать опешила от такого хладнокровия и безжалостности молодого хана. Кто-то бежал на Русь, кто-то притих и безропотно с подобострастием выполнял все приказы Токты. Видя такое рвение юного хана, несколько успокоился и Ногай, отправившись в свой улус на запад.

Хан Токта неспешно и тайно формировал свое окружение, главным советником его стал дед по материнской линии Салджидай-гурген и полководец Тамма-Токта, а дальше начали подтягиваться верные ему братья Сарай-Буга, Бурлюк, Тудан, с помощью которых он попытался проводить независимую от вездесущего бекляри-бека политику.

Были и другие неотложные дела. В первые дни своего правления молодой хан должен был распорядиться имуществом убитых братьев и других нойонов, уничтоженных им в борьбе за власть. Можно было отдать распоряжения, сидя на троне, но любопытство взяло верх, и юноша решил осмотреть все сам.

Дом Тогрула хан нашел не таким большим, как ожидал. Зайдя в усадьбу, он убедился в ее небогатом убранстве и громко удивился, почему его не встречает племянник, сын покойного брата Узбек. Старшая жена Тогрула Баялун, доставшаяся ему в наследство от их отца Менгу-Тимура, вежливо поприветствовав великого хана, наклонила голову и печально произнесла:

– О, мой хан, Узбека Тогрул забрал с собой в тот же день, как сам отправился на небеса.

Какая-то непонятная тревога или жалость вдруг сдавила грудь Токты, но он решил, что это не подобающая хану слабость, быстро отбросил ее прочь вместе с сомнениями и принялся осматривать дом.

В гареме повелителя ожидали еще три жены Тогрула. Среди этих красавиц особенно выделялась Арибах, ее черкесская одежда подчеркивала стройность идеальной фигуры, приятная улыбка озаряла лицо, карие глаза блестели, как бриллианты в хорошей оправе, и блеск их достиг сердца юноши.

Хан повернулся к следующему за ним, как тень, писцу-китайцу, ведущему учет имущества.

– Этих несчастных жен моего брата я беру себе. А дом?.. Такой дом мне не нужен. Мне нужен дворец!

Токта вопросительно смотрел на китайца, и тот, много знающая шельма, покорно опустив голову, тихо произнес:

– О, могущественный и справедливый хан, не извольте сердиться, но ваш верный слуга хотел бы напомнить вам, что вчера вы назначили тысячником Айдарбека и еще не успели ничем его одарить.

– Так вот и запиши дом за ним, – сказал, удаляясь, повелитель.

Китаец бросил взгляд на Арибах, глаза ее были счастливы. Писец сразу понял, что эта женщина станет одной из любимых жен хана и не один раз отблагодарит его за сообразительность.

Хан уехал, а его новые жены начали готовиться к переезду. Баялун и Арибах подружились давно, с тех пор как молодая черкешенка стала женой Тогрула. Опытная византийская принцесса, живущая уже во втором гареме, взяла над ней шефство, она помогала молодой переносить тяжести беременности, рожать и вскармливать крошку Узбека. Две женщины не имели друг от друга тайн, вместе переживали и горе, и радости, но после трагической гибели мужа замкнулись и молча переживали беду. Баялун возненавидела Токту, который убил, кроме мужа, и детей ее. Она твердо решила отомстить хищному юнцу, потому очень обрадовалась, что он берет ее в жены, ибо быть рядом с врагом – очень хорошая позиция для мести.

У Арибах были свои мысли, она тоже не собиралась прощать Токте убийства любимого мужа, но, легко прочитав взгляд хана, она поняла, что может, должна стать любимой женой и советчицей его. Для этого потребуется немало усилий, однако она готова преодолеть все ради возведения Узбека на трон.

На этот раз подруги не поделились своими намерениями. Как истинные восточные женщины они стали ждать своего часа. Чтобы не почернеть от печали и ожидания, красавицы, не сговариваясь, сосредоточились на любви и воспитании только что родившейся девочки, дочери Тогрула от младшей жены Зарифы.

Жизнь в гареме текла размеренно, каждая жена знала свое место. Баялун и здесь по праву была старшей, Арибах хан чаще других приглашал к себе, не забывая остальных жен. Все было как надо, а потому каждый медленно, но верно шел к своей цели – и Токта, и его жены.

* * *

Елбаздук всякий раз просыпался на рассвете, но эта короткая ночь конца весны показалась ему длиннее зимней. Князь так и не понял, спал он или нет, мысль постоянно возвращала его к событиям вчерашнего вечера.

«Может, ты поступил с сыном слишком сурово? Нет! Сын не имел права бросать своего господина, еще и близкого родственника, в беде! Но если врагов было бесчисленное множество? Что тогда? Тогда бы Айдарбек погиб, а вслед за ним и Тогрулом был бы убит Узбек, твой внук, твоя кровь!

Выходит, сын прав. Но как же черкесский кодекс чести? Он говорит другое».

Всю ночь князь не мог найти в своей душе примирения. В час, когда забрезжил рассвет, Елбаздук твердо решил, что ситуацию нужно воспринимать такой, какая она есть, воспитывать внука по черкесскому кодексу чести, готовить его к трону, а там Аллах, великий и мудрый, подскажет выход. А сын? Не может быть такого, чтобы его сын мог простить своего кровного врага!

Князь поднялся, размялся, привел себя в порядок и пошел будить внука.

Узбек вскочил сразу, как только дед вошел в комнату, начал быстро одеваться.

– Не торопись, мой хан. Здесь ты в полной безопасности и не нужно полностью одеваться, сейчас мы сделаем разминку, умоемся, вот тогда облачимся в подобающие для завтрака одежды. Если хан не возражает, я хотел бы после завтрака подумать о наших будущих делах. – Елбаздук говорил спокойно, но настолько твердо и уверенно, что маленький Узбек не мог возражать.

Смерть отца, быстрый и тяжелый переход через бескрайнюю степь в горы, разлука с матерью безмерно потрясли мальчика, душа его искала защиты и опоры, а этот осанистый джигит в расцвете сил, как никто, подходил для роли защитника.

За завтраком внук познакомился с бабушкой. Красивая, стройная, начинающая седеть женщина двигалась плавно и величаво, но все у нее получалось так быстро и ловко, что Узбек поневоле залюбовался на нее.

Она красиво резала сыр, накладывала на тарелки пшеничную кашу, наливала молоко, все было очень вкусно, приятно, и волнение в душе мальчика рассеивалось и улетало, поднимаясь куда выше самых высоких вершин Кавказа.

Позже дед знакомил внука с усадьбой, стоящей на берегу бурной горной речки. Двор усадьбы был обнесен забором из высоких тонких кольев, в центре сакля, крытая соломой, хлев, амбар, погреб и, конечно, конюшня. Скот уже выгнали на пастбище, несколько работников наводили порядок в хозяйственных помещениях, утренняя суета во дворе постепенно стихала, солнце поднялось выше гор. Оба хозяина, пожилой и совсем юный, вышли за ворота, не спеша пошли вверх по речке, которая пела радостную, чистую, веселую, как и ее вода, песню. Воздух бодрил, пьянил, наполняя души людей ароматом цветения горных трав и кустарников.

– Внук мой, – вкрадчиво обратился дед, – тебе уже десять лет, ты родился и вырос в степи, воспитывался и жил по ее законам, ты правнук Великого Чингисхана, но ты и мой внук, внук черкесского князя Елбаздука. Каков я, ты узнаешь сам, у нас, горцев, говорить о себе не принято, еще не принято у нас воспитывать сыновей в своем доме, мы отдаем наших детей на воспитание своим дворянам-узденям, тогда во время воспитания не проявится слабость и жалость отца по отношению к своему ребенку, ибо в основе нашего воспитания лежит твердость, неукоснительность, жесточайшая дисциплина в познании всех наук. Ты мне не сын, твой отец Тогрул должен был бы сам выбрать тебе воспитателя, но он оставил этот мир, потому я могу предложить себя и стать твоим воспитателем-аталыком, если вы, конечно, не против, мой хан.

Елбаздук про себя имел в виду и то, что никто здесь, в горах, не должен знать, кто такой Узбек, что он его внук, привезли мальчишку на воспитание, вот и все, дело в горах обычное. Узбек долго молчал, не зная, что ответить. Он думал: быть воспитанником деда дело само собой разумеющееся, но еще не осознавал своего высокого положения по рождению, не был знаком с черкесским кодексом чести, где независимость, доблесть и уважение имели самую высокую цену.

– Ну что ж, раз ты молчишь, значит, ты согласен, – нарушил затянувшуюся паузу Елбаздук. – Мне нравится, что ты не ответил сразу, ты умеешь думать, а это говорит о том, что ты не пустой человек. Это хорошо! А коль так, приступим к занятиям прямо сейчас.

По утрам это были обычные физические упражнения, после завтрака уходили в горы, передвигались на конях или пешком в местах, где ходят только звери. Узбек учился отдыхать в неудобном положении, ориентироваться на местности по приметам, по солнцу и звездам, читать следы, определять по воде, есть ли кто выше тебя по ручью, прошел ли кто-то раньше по тропе. Князь с удовлетворением отмечал, что внук крепко сидит в седле, хорошо для своего возраста владеет кривой татарской саблей, прекрасно стреляет из лука, а самое главное, он стремится, хочет стать сильным и ловким, он не просит отдыха, когда устанет, не жалуется, не ест чрезмерно жадно пищу.

«Из Узбека вырастет прекрасный джигит», – радовался в душе Елбаздук, и сердце его пело от счастья.

Вечерами дед и внук подолгу беседовали, аталык обучал воспитанника постулатам черкесского кодекса Уэркъ хабзе.

– Верность – вот основа основ жизни в обществе. Верность семье, верность другу, верность родине и роду своему. Верность и честь! Если в семье есть паршивый пес или жадный шакал, который позорит род, не осознавая этого сам, сделай так, чтобы он понял свой позор и смыл бесчестие кровью, не сделает, убей его без сожаления. Тот, кто бросил господина своего в беде или верного друга в несчастье, тот подлежит гражданской смерти, от него должны отвернуться все, место ему в стае шакалов, питающихся падалью, а если этот пес умрет своей смертью, не ходи его хоронить, такие не достойны чести. Ты уже слышал, мой хан, как говорят у нас: «Жизнь продай – честь купи!», но, естественно, не за золото, честь за деньги не покупается и не продается. – Так говорил дед, и внук впитывал все как губка, иногда задавая вопросы:

– Человек обманул тебя, позже пришел и покаялся. Можно ли его простить?

– Нет однозначного ответа на этот вопрос. Кто этот человек, и какие обстоятельства заставили его пойти на обман? Если его ослепила страсть наживы, он украл в первый раз, но понял, что поступил отвратительно, вернул украденное – прости его и дай ему такую сложную службу, чтобы он кровью смыл позор свой. Но если кто-то испугался за свою жизнь и отступил в бою, обманул твои ожидания, оставил тебя в беде, презирай его, оттолкни от себя, но, отталкивая, не унижай себя криками и оскорблениями, ибо вежливость – это следующий главный постулат нашего этикета.

Вежливость во всем и ко всем, вежливость к вышестоящим и нижестоящим по социальной лестнице, вежливость и уважение к старикам, уважение к женщине. Для джигита позор поднять руку на женщину, но честь, если ты поможешь женщине в каком-то тяжком труде. Ты должен уважать каждого человека, знакомого и незнакомого, но при этом не терять собственного достоинства, своей свободы и уважения к себе, даже перед самыми высокими и сильными мира сего ты должен предстать с честью.

Гончая не лает – дворянин не ругается. Не приведи Господь тебе разговаривать при женщине на повышенных тонах, тем более с мужчиной недостойным, и, если ты увидел, что мужчина поднял руку на женщину, убей его, он недостоин быть мужчиной.

Еще много было бесед у воспитателя и ученика, достойного своего аталыка. Много говорили они не только о чести и достоинстве мужчины, но и о воинском долге, о доблести, о милости победителя. Елбаздук видел, что чистый сердцем и душой внук не склонен к жадности, не любит лесть, он чувствовал, что из Узбека должен получиться хороший правитель, да пошлет ему эту возможность Аллах, великий и всемогущий.

Дни летели. Да что дни, летели годы. Узбек мужал, он созрел как мужчина, краснел при встрече с красивыми девушками, а те отводили взгляд и опускали голову. Черкесские женщины не должны разговаривать с незнакомыми мужчинами. Елбаздук понимал, что держать дальше в неведении внука нельзя, его мучила мысль, как преподнести пятнадцатилетнему парню знания об отношениях мужчины и женщины. Князь рассказал внуку все, что мог рассказать, другого ничего он сделать не мог, законы гор не позволяли.

Елбаздук часто не мог заснуть, его терзала мысль, как дальше воспитывать внука.

«Думай, Елбаздук, думай, на то ты и князь, – терзал себя аталык. – Не только этикет общения с женщиной, внуку пора показать мир, который из-за гор не виден. Хорошо бы совершить хадж в Мекку, но там бывает много разных паломников, вдруг кто-то узнает Узбека. Токта не простит обмана. А почему бы не совершить путешествие в Ширванское государство, в царство, давно принявшее ислам, построившее много прекрасных мечетей, в царство ученых, философов и поэтов, где мальчику можно найти хороших учителей, обучить его персидскому и арабскому языкам. Правда, Ширванское государство сейчас завоевано монголами, но это не Золотая Орда, это царство Хулагидов, потомков Чингисхана по линии его младшего сына Толуя, поэтому, даже если кто-нибудь дознается, что Узбек наследник золотоордынского престола, то можно получить и помощь. Хотя как сказать? Можно обрести и плен… Ехать в путешествие надо, но все должно быть в тайне, внуку необходимо придумать другое имя на время путешествия, да поможет нам Аллах, великий и всемогущий. Да помогут нам наши родные горы, которые умеют молчать».

На следующий день Елбаздук стал обдумывать план путешествия и готовить к нему внука.

* * *

Токта все увереннее восседал на троне, умнел, учился премудростям правителя, хитрости и изворотливости, потому и прислушивался к Ногаю уже в меньшей степени, чем в начале своего царствования. В 1293 году до Токты дошли слухи, будто Великий князь всея Руси Дмитрий Александрович, выпив изрядно крепкого меда, сказал, что хан в Сарае сидит малый, слабый, ненастырный, а вот Ногай силен, его приказы и надо выполнять, с распоряжениями хана не спешить, все равно их бекляри-бек переиначит. Токта было рассвирепел, чуть не затопал ногами, хорошо дед Салджидай-гурген был рядом, осадил внука:

– Неприлично Великому хану сердиться, нехорошо выказывать слабость перед подданными! Хан должен думать, не моргнув глазом, а думать нужно в спокойном состоянии. Займись другим делом или отдохни, а завтра будешь думать. Русские правильно говорят: утро вечера мудренее.

Утром Токта совещался с братьями и дедом. Было решено послать на Русь побольше войск, дабы показать русским князьям, кто есть кто. Заодно и Ногаю надо дать понять, кто хан, а кто бекляри-бек.