Текст книги "L’antica fiamma"

«Времена не выбирают…»

 
Мне сладко спать, а пуще камнем быть,
Когда кругом позор и преступленье…
 

Микеланджело

 
«Времена не выбирают,
в них живут и умирают.
Большей пошлости на свете
нет», чем с веком примирять.
Значит, надо мысли эти
За смиренье принимать?
 
 
«Что ни век, то век» подлейший,
хоть в реке сверкал подлещик,
туча тлела в небесах.
Не железный, не дубовый,
Не урановый, не новый —
Все враждебные, в слезах.
 
 
Нет, не платье и не кожа,
Не река, пусть и похожа, —
Не песка неслышный бег…
Время зло, неблагодарно
И всегда обман подавно.
Время это человек.
 
 
Век преступен по природе.
Камнем стал Буонаротти.
Ты наивен или прост,
Если век обнять желаешь,
То в объятиях сжимаешь
Хиросиму? Холокост?!
 

«Ещё как стоит жизнь улыбки!..»

 
Но согласись, что жизнь улыбки
не стоит: слишком коротка.
 

А. Кушнер «1890»

 
Ещё как стоит жизнь улыбки!
И потому, что коротка.
 
 
Таинственней, чем жизнь улитки,
Глубиннее, чем жизнь крота,
Воздушней замыслов орлиных,
Бессмысленней влюблённых глаз, —
Молчит она в шумерских глинах
О бесконечном и о нас,
Достойных смеха и улыбки —
Любовной, дружеской и злой,
Прощающей, стыдливой, зыбкой…
И божьей первой, золотой.
 

«Кто фетовский стог не примерил к себе?!»

 
Кто фетовский стог не примерил к себе?!
Поэт премиальный, поэтка и бездарь.
Лежали, чесались, а звёздная бездна
Смущала, как хаос в крестьянской избе.
 
 
Взирали, потели в парилке июля,
В бреду умирающих скошенных трав.
Терзались, что пали, на звёзды упав,
Не бога, безверье в себе карауля.
 
 
В объятьях травы тяжело умирать. —
Дрожали в смятении, ёрзали в сене.
…А если бы в длани всесильной висели,
Не стали бы фетовский стог примерять.
 

На непосылку книги старому писателю

 
К чему вам чужие сомненья,
Тоска, сожаленье, печаль?
Они, как пустые селенья,
В окне пролетают, и даль
Осенним дождём набухает…
Зачем раздражаться тайком
О том, что счастливец вздыхает,
И толком не знает о ком?
Нелепо трясти бородою,
Читая, не веря словам.
 
 
Дай бог разминуться с бедою
Из кухни в уборную вам.
 

Золотая рыбка

 
Отчего со счастливой улыбкой
Воздыхателя русских баллад
Ты сидел, точно с пушкинской рыбкой
Повстречался полвека назад?
 
 
На каком человечьем наречье, —
Инглиш, идиш, увы, не латынь, —
Говорила, смотрела за плечи,
Обещая свой откуп? А ты?
 
 
Ты направо смотрел, на старуху. —
Не царица, но благо своя,
И ладошку подкидывал к уху,
Не подругу ли благословя?
 
 
«Не печалься, ступай себе с богом»,
изумлявшийся чуду судьбы.
Всё на свете выходит нам боком:
Вот корыто, землянка, и мы.
 

Вариации на тему А. Кушнера
«Античные мотивы»

 
«Стихи архаика. И скоро их не будет».
Как прежде, Архилох распутник, трус и лох,
Который поутру элегии поудит,
А ввечеру споёт, что был со школы плох.
 
 
Он пьёт с прозаиком, сексологом, буддистом,
И презирает шестистопный ямб.
Он к знакам препинания неистов, —
И к рифме, логике; он жарко дышит: я б!..
 
 
Его поэтики «мерцания и шока»,
«Герметики», «абсурда», «ècriture[26]26
  ècriture (франц.) автоматическое письмо.


[Закрыть]»
Подобны грудам поэтического шлака
И пузырям тщеславных авантюр.
 
 
Молчи, поэт, во дни народного романа.
Бесхитростный язык и стиль – хороший тон
Писательниц «Эксмо», любовного обмана!
Где слава древности, успешный Харитон[27]27
  Харитон, греческий писатель 1–2 в. до н. э., автор популярного романа в 8 книгах о любовной истории Херея и Каллирои.


[Закрыть]?!
 

Рискóвый

 
Сегодня я выпил в Латинском квартале…
 
 
О чём говорили мы с ним, о Европе,
Об Африке знойной в нужде и поту?..
 
 
А завтра шампанское в áнглийском клубе
С Курагиным выпить рискну, может быть.
Он жизнь эту, вздорный, по-своему любит,
Да только о чём же мне с ним говорить?
 

А. Кушнер «Арион» № 4, 2017

 
Да точно не надо об Африке потной!
Вздохнёт, отвернётся, уйдёт Анатоль.
О силе спросите, свободной, природной,
Стремнине подводной, в ней счастье и боль.
 
 
Курагин ответит и просто, и смело
На ваш потаённый, с заминкой, вопрос
О горьком борении мысли и тела.
Шампанское пóшло. Он пьёт кальвадос.
 
 
Natura не ищет ни смысла, ни славы.
Карьера, служение – путы страстей.
Нет власти сильнее природного права
Влюбиться. Любовь?! Сколько можно о ней?!
 
 
Вот-вот, ваша гордость духовного строя
Плетёт паутину притворных причин.
Курагин – соблазн, неподдельность, простое
Затмение женщин во власти мужчин.
 
 
Поэту легко антипода отбрить.
Да разве же не о чем с ним говорить?
 

Пастиш á la Brodski Jesus

 
Не выходи из комнаты,
Не совершай ошибку.
Зачем тебе лирика,
Если ты куришь «Шипку»?
За дверью бессмысленно всё.
Если ты куришь «Приму»,
Тебя в пионэры не примут.
 
 
Только в уборную, и сразу…
 
 
Не выходи из неё, семя Саула,
Считай, что тебе повезло.
Что интересней на свете
Сортира и стула?
Зачем выходить оттуда, куда
Вернёшься через минуты
Таким же, каким был, без
Штанов и разутым.
 
 
Не выходи из сортира! На
Ещё рулончик бумаги, чай, Америка.
Не будь дураком! Запрись
От лирики, клириков, киллеров.
Наслаждайся своим поносом, прононсом, позором.
 

Не только зимы знают имена

 
У зим бывают имена.
Одна из них звалась Наталья…
 
 
А эту зиму звали Анной…
 

Д. Самойлов «Названья зим»

1 Ре мажор

 
А пусть зима побудет Катей,
Других я не хотел искать бы.
 

2 Си мажор

 
Крещенские! Почувствуешь, желанна
Прекрасная, холодная, но… Анна.
 

3 Фа мажор

 
Привой на мартовскую ветку приживи.
Весна хотела называться Эжени.
 

4 До мажор

 
Весна, мои мечты исполни:
Дневать у Цили, ночевать у Поли.
 

5 Соль мажор

 
Весну, возможно, нарекли Татьяной, —
Всё обещающей, непостоянной.
 

6 До минор

 
Она пришла, трансгендер Виолетта, —
Изменчивое северное лето.
 

7 Фа минор

 
Не рай, конечно, это лето Рая:
Я замираю, как бы загорая.
 

8 Ми минор

 
Прекрасна осень с живописною печалью.
Я это время Беллой величаю.
 

9 Ля мажор

 
Огневолоса, осень всё смелее
Срывает плащ… И звали Саломея.
 

10 Соль минор

 
Предзимняя пора невыносима. —
В Петрополе ей дали имя Сима.
 

11 Ре минор

 
Седой зимой мороз дерёт колена.
Вдруг оттепель… Должно быть, вы Елена?
 

12 До мажор

 
Я раннюю весну зову Ирина.
То жар, то хлад, она непримирима.
 

Часть 3. Homo scribo

Homo scribo

 
Что выберешь ты в облике своём,
С чем в вечности бы даже не расстался? —
Одно: что в цехе не был ни одном
И до конца любителем остался.
 

И. В. Гёте

 
Союз писателей – советский пережиток.
Ремесленник в цеху обязан жить как все.
Когда безвкусен дар писателя и жидок,
То членство в цехе как бесплатное такси.
 
 
Представьте: Тютчев на собрании томится,
Кричит на выборах и платит членский взнос?!
Не знает, как тактично уклониться
От встречи с тем, кто целовать взасос
Морщины мэтра сразу устремится, —
Как не зажать свой европейский нос?!
 
 
К чему? Чтоб отдалась продажная страница
Его стихотворенью doucemеnt[28]28
  Doucemеnt (франц.) снисходительно.


[Закрыть]?
Тщеславие всегда самообман.
 
 
Любой редактор не отважится на споры,
Обезоруженный, что Тютчев член…
Мол, пир не кончен, не умолкли наши хóры,
Не опорожнены в редакции амфóры,
А в общем, братья, всё х…я и тлен.
 
 
Так встанем, член. Да здравствует союз! —
Всё групповщина, блат, да неразви́тый вкус!
 

 
Художник вне стаи, вне стада.
Он с миром один на один.
Возьмёт что другому не надо,
Отдаст чем Господь наградил.
 
 
А ум ему дан бесполезный.
Как вещь, его разум в себе.
Он горький, упорный, бесслёзный,
Как воля природы в селе.
 
 
Однако же разве сравнимы
Телёнок и струнный септет,
Картина с козою ревнивой,
Кобель и Шекспиров сонет?
 
 
Не плотью и кровью, но духом
Творящим на трудной земле,
Идущим за телом и плугом,
Страдающим в каждом зерне.
 
 
Витая в толпе или стае,
Находит он странно того,
В ком он не подачка пустая,
Не жест у виска: он того?
Таланта ожог и тавро.
 

Стихи филолога

А. Пурину

 
Филологические штучки! Всё вышивки да кружева,
Слова как после нахлобучки, и в них душа едва жива.
Они кокетливы, вертлявы, витиеваты хоть куда. —
Газетною бумагой «травы» шуршат и пахнут, вот беда.
Слова из буковок подвижны, как муравьи в своём пути.
Они мелки, слабее трижды тех полнокровных, во плоти,
 
 
Которые просты, правдивы и совершенства идеал.
Они волнуют, как равнины, где сердце я не усмирял.
Они вошли в меня как воздух, с необходимой чистотой,
И притаились где-то возле той середины золотой.
Как эта собственность не в тягость!
И сердцевина как светла!
Ума немыслимая ярость, сжигавшая весь мир дотла,
Угасла. Где она? А нету. Глядит с достоинством душа.
…Когда-то М.-Антуанетта[29]29
  Мария-Антуанетта – королева Франции, жена Людовика XVI, не уронившая достоинства и самообладания ни на суде, ни на гильотине, и обезглавленная в Париже в октябре 1793 г.


[Закрыть] такою же на казнь ушла.
 

Предшественники

 
Мы медленно росли, вы быстро умирали.
Вы совершили то, чего мы не смогли.
От ваших слов сердца и разум замирали,
И оттого мы недостаточно смелы.
 
 
Так и сосна у края поля и дороги
Не поднимается, не сохнет много лет.
И не теснят её ни ель, ни клён широкий,
И долго солнечный её питает свет.
 
 
Но кто же ей противоборствует упорно,
Что ей не вырасти, никак не стать собой?
Что, если высота не там? И корни,
Как ветви ночью, дышат звёздной глубиной.
 

«Лаэрций бегло или же подробно…»

 
Лаэрций бегло или же подробно
Писал о сочинителях Земли:
Откуда родом, из какой семьи,
Какая философская порода
Их вырастила, как они смогли
Избить раба ли, пьянствовать ли, красть ли;
Что рассуждали, тут он был речист, —
«О разуме», «О пустоте», «О страсти»,
«О скрытом», «О поэзии», «О власти»,
«О кризисах», «О…», «О…» не перечесть.
 
 
Написанное, сказанное живо
Едва ли частью сотою своей.
Оно в презрительном разряде «чтиво».
 
 
Наш бедный ум, волнуй себя ретиво,
Себе служи всё горше и верней.
 

Небо и земля

Человек благородный для неба, но низкий среди людей.

Чжуан-Цзы (IV в. до н. э.)

 
Матвей Ершов, яснополянский
Крестьянин, преданный семье,
Прознал, что русский на Аляске
Сам-брат лесам, воде, земле.
 
 
Матвей осмелился на кражу,
На барской засеке срубил
Берёзу с клёном. Пусть накажут,
Но сгнившую избу скрепил.
 
 
Порубку óбщина не скрыла. —
В деревне воры не в чести, —
И господыня истерила,
Велела Мотю в суд вести.
 
 
А граф с надеждой христианской
Внушал семье: мужик не тать.
Просил, то гневаясь, то с лаской:
Бог бедного велит прощать.
 
 
И был в большом авторитете
В общественной морали граф.
Он почитался в целом свете,
Но вот в семье всегда не прав.
 

Портрет князя В. П. А

 
Князь, благороднейший невротик,
Язвительнее, чем оса,
Имел очки и детский ротик
Да жёстко умные глаза.
 
 
Летела жизнь, и рот раздался
От слёз и множества утрат,
А он, предтеча декаданса,
Был жив и этим виноват.
 
 
Он, получивший чин счастливца,
Стал мертвецом живым весьма.
Пенял на жизнь, что долго длится,
И, уходя, сошёл с ума.
 

«Помещики Толстой и Фет…»

 
Помещики Толстой и Фет,
Избранники российской речи,
Глаголы слушали у тихой речки.
(Был глух и нем словесный факультет).
 
 
Учёные мужи от века полагали,
Что сладостные следуют слезам,
Но прилагательные плавно прилегали
То к полю ржи, то к бору, то к садам.
 
 
Первичен вдох, он враг тяжёлой фразе.
Союз, местоимение, повтор. —
Без них не мог дышать любезный Афанасий,
Грудная жаба брáла на измор.
 
 
Начало – дух, противный всякой букве.
Период тесен был толстовской мысли, в нём
Союзы чтобы, как – сияющие угли
И жар неявной истины. Огнём,
Её питающим, был (сомневаюсь) дух ли?
Не Льва ли мозг? Быть может, всё в одном?
 

«Мне восемь лет. В неведомом Париже…»

 
«Мне восемь лет. В неведомом Париже
Болел и мучился от старческих невзгод
Поэт, чьи сочиненья мне дороже
Натуры. Он оставил через год
Злосчастное наследство, бесприютность.
Я получил его невольно в тот же миг,
Когда влюбился и утратил юность».
 
 
А молодость боготворил старик
Et l’écrivain[30]30
  Писатель (франц.).


[Закрыть]. Он жить без подаяний
Знакомых и друзей тогда не мог. —
Настали дни российских окаянней.
(Вот славы незатейливый урок).
И вкупе со страданиями тела
Ему твердила память об одном:
Невозвратимо радость улетела,
Непоправимы глупости в былом.
 
 
И страшен час материальной смерти.
Золою стали алые угли
Искусства, обжигающие сердце
Сиротством, словом, красотой земли.
 
 
…Так вспоминал (rue Offenbach,1) —
Седой приезжий, русский господин.
 

Тивериада
(за строкой дневника 1907 г.)

 
Кричал козлёнок. В келье было жарко.
И рядом где-то, мучимый жарой,
Спал Иисус, его приют, хибарка,
Укрылась ночью, звёздами, горой.
 
 
Дрожащий свет в темнице эмпирея,
Гора, летящая к вселенской чистоте,
Смущали сон блаженного еврея,
Не знающего речи в простоте.
 
 
И тот же свет из монастырской кельи,
Где ночевал писатель молодой
С избранницей. Она, поджав колени,
Спала, открыв спасительно ладонь.
 
 
Он спать не мог. И потому, что жарко,
И чтобы сохранить в себе верней
Всю эту жизнь от звёзд и до огарка.
Кричал козлёнок в страхе перед ней.
 

В. Набоков на балконе отеля «Монтрё-Палас»

Что видел он? Июльский Леман[31]31
  Леман – Женевское озеро.


[Закрыть]

И яхты белоснежный путь.

Ни дня не жил единым хлебом,

Себя не мог бы упрекнуть

Ни в отрешённости от мира,

Ни в угнетенье бытом, нет.

Судьба с душой непримирима,

Неугасим духовный свет,

И, следуя предназначенью,

Идём на свет и никуда.

Туда, где прячется под тенью

Ключа бессмертная вода.

И ключ рассказывает тихо

Как и зачем себя струит

В лугах Элизия, где лихо

Пасёт счастливый инвалид.

Оно безрого, апатично

Траву бессмертия жуёт.

…Монтрё, отель. Балкон и птичка.

Писатель, Альпы, горний лёд.

В. Набоков на балконе отеля «Монтрё-Палас»

Тяжёлая душа (1945 г.)

З. Гиппиус

 
Американский чёрный рынок
Под сводами La tour Eiffel:
Порнографических картинок
Досужий юношеский хмель,
Мясной тушёнки запах острый,
Богов бессмертье, шоколад,
И пусть не красные, но звёзды
Жгут сердце, и глаза болят.
 
 
…Она искала папиросы.
Курила много и давно.
Ах, вот они! Капрал курносый —
Из голливудского кино —
Сияет, как освобожденье,
Ломает цену, как делец.
В Париже осень. Ну, а деньги, —
Всего лишь деньги, и конец.
 
 
…Инсульт, но перманент со стрижкой,
Но книжка, кофе – тяжкий ряд.
И был её предсмертный взгляд
Нежнее осени парижской.
 

Молодому стихотворцу

 
Нет, о любви стихов писать не стоит,
Когда тебе всего за двадцать лет.
Её особых слов ещё ты не достоин.
Тебе избыточен её слепящий свет.
 

Комментарий в Фейсбуке о популярном поэте в Италии

 
По фотографии, усевшись на полу
Вокзала, он был явно озабочен.
И бедный взор его был взглядом полоум —
Ного лица, измученного очень.
 
 
Что о себе не знал, то выдали глаза. —
Запечатлён затравленный волчонок,
Забитый мальчик… Он, услышав голоса,
Х… начертал на двери закопчённой.
 
 
И мокрый сор собрал, жёг жертвенный костёр
У ног бухой и гепатитной музы.
Кто плюнул на него и думал, что растёр?
У двери Х… все слабаки и трусы?
 
 
Изгнанник хаоса, он разве не обрёл
И зрение, и свет, который он прочёл?
 
 
Вокзальный пол и стёршийся обол.
…Молчание воды. Плывущий вечный чёлн.
 

Графоману

Vestigia simper adora[32]32
  Всегда благоговей перед следами прошлого (лат.).


[Закрыть]

 
Нет-нет, не смей, не трогай наш язык,
Ты только тихий гнев разбудишь.
Язык с тобою не умрёт, он без тебя возник.
Благоговей, или презрен ты будешь.
 
 
Оставь в покое чувственную плоть
Наречий, неусидчивых глаголов.
Расхожих слов и рифм беги, несчастный, прочь, —
Не сокол ты, а близорукий голубь.
 
 
И знаки препинанья (смех и грех) —
Освободи от плена примитива,
Невежества. Ведь ясно, что для всех
Писать со знаками и сложно, и лениво.
 

Самоубийство русского поэта в Ю. Америке

А. Ш.

 
Стихи, слова. А где же человека
Нагая жизнь, согретая живым
И общим? Это ползала телега
Порожняя по улицам пустым.
 
 
И возчик верил, бедные предметы —
Суть яркие и дерзкие слова.
Они сквозь жилы разума продеты —
И возчика пылала голова.
 
 
Он осознал ужасную подмену:
Коль жизнь материальна, то словам
Отдать её прожорливым не в меру —
Не стоило. Не лиру он сломал.
 

«Ты прав, поэзия духовная трещотка…»

 
Ты прав, поэзия духовная трещотка.
С ней разум не заснёт, пускай себе гремит.
Она как речи рябь, в ней не увидеть чётко
Ни самого себя, ни донный ил, гранит.
Куда себя стремит? Она река и лодка?
Что ночью в ней бессонное горит?
 

«Услышьте Баха. Вы поэты…»

Н. Заболоцкому

 
Услышьте Баха. Вы поэты.
Ему в душе извлечь дано
Её вопросы и ответы,
Беззвучно скрытые давно.
 
 
Они теснились тёмным роем,
Полуживые, ждали свет. —
И Баха ария откроет
Неясный разуму секрет.
 
 
Душе не следует томиться,
Докучных пленников держа.
Ей надо с ними примириться.
Освободи себя, душа.
 
 
Клавир и струнные услышав, —
Без меры счастие и скорбь, —
Звучащая душа, ты выше
Реальной жизни. И не спорь.
 

«Увлечения это подделка страстей…»

 
Увлечения это подделка страстей.
Наш писатель, с какого испуга
Восхищаешь нескромно личиной своей —
Со товарищи ленту Фейсбука?
 
 
Ай, красавцы! Один краснолиц, пучеглаз,
А второй хитрован деревенский.
Он глядит, как вопит: «мы не круче ли вас?!» —
Для мадам со щеками по-венски.
 
 
Что ни день публикуя свой лик, интуит
Бессознательно прячется в область,
Где с тоскою о памяти молча стоит
Одинокости выцветший образ.
 

Сумерки стиха

 
Ум огорчён, в недоуменье.
Слова бегут, глаза закрыв
И спотыкаясь о каменья
Анжамбеманов, и в обрыв.
Без пунктуации! Бог правый,
Что стихотворцы не творят!
 
 
Деревья, птицы, небо, травы, —
Ложноклассический наряд
Ещё мелькает то и дело,
Но «якобинцы не-стиха»
Загнали классику умело
В последки вольного греха.
 
 
Свобода слова значит мало,
Коль звук со смыслом вразнобой.
Им то не выразить, пожалуй,
Что в коже Марсия[33]33
  Марсий, мифологический сатир, за божественную игру на флейте и состязание с Аполлоном наказанный богами страшной смертью. Кожа, содранная с Марсия, висела в пещере и при звуках флейты содрогалась.


[Закрыть] дрожало
При звуках флейты роковой.
 

Лев Толстой

 
В человечьей тёмной чаще
Что ни древо, то светец.
Мнит один: старик брюзжащий
И негоднейший отец.
А другой, умом светящий,
Скажет: мученик, мудрец.
 
 
Третий, троечник филфака,
Самомнением силён,
Возразит: Толстой, однако,
Просто почвенник, и он
Всё-то судит однобоко,
Без различия времён.
 
 
XIX, XX —
Сквозь века гляди, и твой.
Все с неволею и плáтой,
С рабской палкою простой.
…В Иудее ли распятый
Или с именем Толстой.
 
 
Анна, Костя, Пьер, Катюша. —
Эти жизни об одном:
Ум едва заменит душу,
А душа была умом.
 

«Нет, я не называл себя поэтом…»

 
Нет, я не называл себя поэтом.
Причислишь, а пречистым не бывать.
Нет, лучше мыслию летать по лèтам
И в дуплах памяти запасы открывать.
 
 
Поэт? И о себе?! Я стольких видел,
А уж читал и слышал, не сочтёшь.
Десятки я, разгневавшись, обидел
За глупость, за безвкусицу, за ложь.
 
 
Поэт? С привычкой лгать о прошлом,
Псевдоромантике не чужд,
Он мастурбатор вялых чувств
И мыслей тёмных или пошлых.
 
 
Поэты? Обездоленная Ника,
Филолог, неумелый логопед,
Бард-гинеколог, не будите лиха!
Господь, спаси от прозвища Поэт.
 

Подражание М. Лермонтову

 
Нет, я не жертва, не безмолвный Исаак.
Я телом не иссох и духом не иссяк.
На общества испорченных весах
Мой вес не целое, а сотая от Бога.
Всё верую, что вот ещё немного, —
В разряд десятых тихо перейду,
Стоять за целыми в трагическом ряду
И ждать от Хроноса бессмертный приговор.
 
 
…По выходным в Элизии[34]34
  Элизий, загробный мир, где блаженствуют праведники.


[Закрыть]
Вольюсь в античный хор.
Услышу духа и земли
Животворящий спор.
 

«Архаика любовь, искусство? Да…»

Ю. Фрумкину

 
Архаика любовь, искусство. Да,
Как чувство, мысль, прекрасные инстинкты.
Как отпевание, купельные крестины,
Как почва и растительность, вода.
 
 
И если так, то что есть новизна?
Лишь древний свет на этой старой чаше.
Что дерзкого в кончине предстоящей?
Оригинальна ли пришедшая весна?
 
 
Ребячество рвать слово на куски,
Презреть гармонию и правила искусства.
…Так радужный пузырь у детской мелюзги
Летит в траву, через минуту пусто.
 

USA, Denver, Мистеру Евг. Сливкину на его «Прощание с д'Артаньяном» (Е. Евтушенко)

 
Ты всех перекричал и всех оттёр,
Прощай, вертлявый старый мушкетёр!..
Тебя пустило время на ковёр,
А ты уйти не захотел добром.
…и слишком суетился за ковром.
 

Евг. Сливкин

 
Русскоязычный денверский зоил
На смерть поэта вирши сотворил.
 
 
Отдал ФБ, не положил в архив. —
О, тенор «жжёт», хотя давно охрип.
 
 
Хулить покойного – позор и стыд.
Ты заклеймён: он умер, не простит.
 
 
Его душа признала Высший суд.
Заглянем в поэтический сосуд:
Его стихи не сливки, средний слой.
 
 
Твои стихи на донышке, отстой.
 

Замогильное,
или Что могут «короли»
(на правах антирекламы)

 
Любая женщина как свежая могила…
 
 
Я научу мужчин о жизни говорить
бессмысленно, бесстыдно, откровенно…
 

Дм. Воденников Цикл «Мужчины тоже могут имитировать оргазм» (лирический, А. Е.)

 
Девчонки так меня любили,
Что пух лебяжий по траве!
Стихи, как женщины любые,
За мной мотались по Москве
И (повторяюсь) гоготали,
Мол, сочиняю не всерьёз.
Да, не пишу! У бедной Тани
Я плакал ими, как барбос.
 
 
Какую свежую могилу
(О, глазки с траурной каймой!)
Я назову своею милой,
Чтобы услышать: «Мальчик мой»?
Стон упоительно подземный,
Берущий за сердце и меж…
О, как ей холодно под сенью
Её несбывшихся надежд.
 
 
Я должен вывести из мрака —
Могилы? Глупости? (Бог весть) —
Любую женщину. Однако
Какой-то ужас, их не счесть!
 

Пародия № 11

 
Место речи неизменно,
Вместо встречи дым и тлен.
Только павший на колена
Поднимается с колен.
 
 
…Зуд подкожный, звон острожный…
 
 
…Место речи непреложно —
Там, где божья пустота,
Там, где битая посуда,
Где виновен – хоть секи…
Там, где рвутся из-под спуда,
Как мычание, стихи.
 

Я. Бруштейн «Место речи»

 
Если речь моя подложна,
Да и сам я дым и тлен,
Божье место видеть сложно
Мне с мозолистых колен.
 
 
То чесотка, зуд подкожный,
То трёхкомнатный острог, —
И мычание тревожно
Выдаю за ясный слог.
 
 
Бью нечистую посуду,
Как суннит, себя секу,
А затем сую повсюду
пустоцветную строку.
 

Энергичному стихотворцу

Ю. Ф.

 
Да разве можно так: впросак, аляповато
Слагать слова, рифмуя карт-назад?!
Не флешку духа же ты сунул виновато
В иной разъём, прибор, быть может, даже в з…
 
 
Ну а всерьёз идти по этой тропке топкой,
То невзыскательность синоним простоты.
…Так прежде половой[35]35
  Половой, трактирный слуга.


[Закрыть] возил нечистой тряпкой
По грязному столу, в позыве чистоты.