Текст книги "L’antica fiamma"

 
Старый неряха, оболтус
Дремлет, он беден и сед.
Ждёт ли ненужный автобус
Или ослаб и присел?
 
 
Выпил и крошки в щетине,
Выпал в осадок тщеты.
Если судьбу начертили,
То и сидит у черты.
 
 
Слабый и вовсе не мудрый,
Ждёт, как и все, одного…
Облик утратить нетрудно,
Если в душе ни-ко-го.
 

 
Если кóсу ещё заплетают,
Цвета сажи, большой толщины,
То надежды во мне запылают,
Будут страсти мои прощены.
 
 
Если трону тугую, витую,
С чистым блеском, в пушинках, красу,
То сияющим взглядом, втихую,
И до века в себе унесу.
 
 
И когда из маршрутки, с оглядкой,
Пропадёте, легко соскочив,
Я всегда, как страницу с закладкой,
Вас открою под этот мотив.
 

 
Слова, слова. О, жалкий словоток,
И мутный, и несущий что попало.
Во фразах вымыт и ничтожный толк,
И правда, и душевное начало.
 
 
Умолкни! Пусть мобильный телефон
Теченьем пошлости от гнева захлебнётся
И, жалкой говорильней утомлён,
В немых конвульсиях забьётся.
 

 
Это хрип, что надо рвать
Жилы подлой жизни,
Что жестока эта тварь,
Хоть слезами брызни.
 
 
Человеку не к лицу
Жеребячьи храпы.
Всюду сунув по кольцу,
Вы не в меру храбры.
 
 
И надрывом вы сильны,
Струны рвёте жёстко,
Точно можно звук струны
Вытянуть из мозга.
 
 
Не струну, а жилы тел
Рвут крестьянин, грузчик.
Не от дозы в животе
Их нередко плющит.
 
 
Жизнь, как бабу со спины,
Обнимают веско.
…Как дворянские сыны
в каторге советской.
 

 
Прижимая к груди «Геркулес № 2»,
Тётя ходит с блаженной улыбкой.
А быть может, вчера не рассталась едва
С этой жизнью, ничтожной и пылкой.
 

 
Читает книгу, и ни разу
Улыбки солнце или тень
Не оживят лица, так разум
Скрывает чувственную темь.
 
 
Ей семьдесят: чуть макияжа,
Стройна, в одежде светлый тон.
(Была прелестна, очень даже.)
Вкус жизни любит, это он
Велит ей стильной быть, подскажет
Чем визави так просветлён.
 
 
Посыл природы в том порукой
(Ма шер, не отверни лица):
Есть та, кто хочет быть старухой,
И та, кто женщиною будет до конца.
 

Век XIX, Европа

 
Пристрастна к шведским офицерам
У композитора жена,
Их «палашом», душой и в целом, —
Она, как враг, поражена.
 
 
А что же славный композитор?
Он в бессознательном плену
И, как созвучий инквизитор,
Он в гармоническом пылу.
 
 
…Позавтракал с женой, оделся,
И в парк, где неба звучный дым,
и в ре мажоре счастье детства.
Там он свободен и любим.
 

Телефонный разговор

 
Ты говори. Я буду молча слушать.
Так с флейтою знакомится флейтист.
Я в тембре голоса услышу сущность
Твоей натуры. Помысел нечист:
Сомнение в достоинствах певуньи
И в собственном умении извлечь
Созвучия, хранившиеся втуне
В твоей душе. Всегда вторична речь,
Звук первороден и яснее смысла,
Прекраснее и букв, и слов, и строк.
 
 
…Вдруг тишина как высший звук повисла.
Флейтист обрадован, задумчив, строг.
 

На посылку друзьям фотографии боровиков

 
Возьмите, кому не хватает тепла.
Любовь не бывает осенней.
Что жизнь замесила, любовь испекла,
Без слёз разве это веселье?!
 
 
Уже иллюзорны ушедшие дни,
Где что-то мы пели, плясали, —
И вот, как в пустыне, остались одни,
И стали иллюзией сами.
 
 
Но жажда в пустыне – увидеть, бежать
К источнику жизни и кущам.
И чей-то оазис души приближать,
Дрожащий, влекущий.
 
 
И падать, споткнувшись, и страстно вставать,
И вскрикнуть под божьей ладонью.
И будет свет солнца в глазах остывать,
Дрожа родниковой водою.
 

Menton

 
С утра на гальке крупно-серой
Она лежит, обнажена,
Пускай и слабою, но с верой:
Домой вернётся не одна.
 
 
Волнуют волны голубые,
Дразня кипучим языком.
Кого так истово любили,
Со страстью истинно знаком.
И берег рушится скалистый
Под натиском немолчных вод.
(Сильнее тот из эгоистов,
Кто в мир душевностью течёт).
 
 
Что ж, не сегодня. Взяв одежды,
Она покинет майский пляж.
Как омрачённые надежды,
Ползут из Африки nuages[14]14
  Nuages (франц.) тучи, облака.


[Закрыть].

 

Веве

Ч. Чаплину

 
В Савойские горы ненастье примчало.
Над Леманом[15]15
  Lac Léman – Женевское озеро.


[Закрыть] сумрак, и через окно
Гримасы и слёзы вевейского Чарли
Мелькают на тучах немого кино.
 
 
Пожалуй, чудеснее в миф обратиться.
Не в этот же бронзовый идол? Ни-ни!
Конечно же, стоит бродягой родиться,
Чтоб мир обрести в цезальпийской тени.
 
 
А если подумать, то много ли надо?
Всего-то лишь Быть. И с известной поры
Пульсировать вечно в крови винограда,
На каменном торсе горячей горы.

 

Веве. Набережная, памятник Ч. Чаплину, похороненному выше, в горах, где он жил

Веве

Mt-Pèlerin[16]16
  Гора около г. Веве (Швейцария).


[Закрыть]

 
Кто живёт на горе, тот всегда в облаках,
Белоснежных, и серых, и чёрных.
Кто живёт высоко, не живёт абы как, —
Оскорблением жизни он счёл бы.
 
 
У подножия гор, если мы холодны,
Всё теплее, чем там, на вершине.
Всё светлее листать безнадёжные дни,
Где, скучая, мы мелко грешили.
 
 
Оттого ли на горы так трудно смотреть
И слезятся глаза беспричинно,
Что сливаются сущности: небо и смерть,
Высь – низина, отшельник – община.
 
 
И долина печётся о низших благах.
 
 
И высоты скрывают себя в облаках.

 

Гора Pèlerin, около г. Веве (Швейцария)

Mt-Pèlerin 2

 
Шофёр, приятель, le grand-père[17]17
  le grand-père (франц.) дедушка.


[Закрыть],
В твоём забеге смелом
Из горных цезальпийских сфер
Не приводниться б в Lèman[18]18
  Lac Léman – Женевское озеро.


[Закрыть].
 
 
Не рви мотор и не гони,
Да тормози нежнее.
Мы на дороге не одни
Выкручиваем шеи.
 
 
Моя несрочная весна
Горит во мне без блеска,
Дрожит прерывисто она
При повороте резком.
 
 
Молю, мой друг, не оборви
Невидимую связку
Меж виноградником любви
И элизийской сказкой.
 

«Люди слепнут, когда разглядели мир…»

 
Люди слепнут, когда разглядели мир.
Птицы немеют, когда не могут лететь.
Деревья сохнут, когда всё сказали.
Ибо всему есть предел и продление,
Исчезновение и появление,
Изменение и неизменность —
Непрерывное действие жизни.
 

Монтрё

В. Набокову

 
Ты правильно сидишь, точнее, так посажен,
Что не спиной ко всем, а боком к тем и тем.
Ты, златоуст письма, был мазан русской сажей,
И вот сидишь молчком, воображая тень.
 
 
А солнце жарит сквер, отель, автомобили,
И чудом кажется, что памятник не взмок.
Слова, а не тебя, все женщины любили,
Они тебя прочли, но как-то между строк.
 
 
Вот и гулял с женой по набережной узкой,
И баб…очек искал на склонах де-Найе. —
Любовь переводил с французского на русский,
Но дамы путались в склоненьях, как в белье.
 
 
Поэзия страстней любой жены ревнивой,
В поэзии парит бессмертный аромат.
…Дымы отечества над белою равниной
клубятся, о сынах задумчиво молчат.

 

«Плачут все, и тайком, и открыто…»

 
Плачут все, и тайком, и открыто.
Сколько поводов, сколько причин!
Меньше листьев сбросит ракита,
Чем часов как молчим и кричим.
 
 
Плачут громко, и тихо в ладони.
Плачут часто, и редко навзрыд.
В глубине о несбыточной доле,
Лад которой нам свыше закрыт.
 
 
Недовольны реальностью, ропщем
В одиночестве или вдвоём.
Каждый плачет всегда о своём,
Но, конечно, все вместе об общем.
 

«Умирающий сел, поклонился…»

 
Умирающий сел, поклонился,
Как артист, даже если не он.
 
 
Если только природе приснился,
Если в N-м колене продлился,
Так засни, пусть продолжится сон.
 
 
Поклонился, осилив истому, —
Жизни? Смерти? Искусству какому
Отдавался последний поклон?
Верно, лесу, и небу, и дому,
И тому, что почти незнакомо,
Но всему предстоит испокон.
 

«Куда пропадают старухи?..»

«Разыскиваются:

13.11.2017 г. ушла из дома и не вернулась N. На вид 70 лет, одета в…»

Журнал

 
Куда пропадают старухи?
Где гибнут молчком старики?
Притоки, как верные руки,
Держали теченье реки.
 
 
Но что же с притоками стало?
Всё муть, не в годину одну,
Вода, что на солнце блистала,
Померкла, прижалась ко дну.
 
 
Темнеет зыбун неширокий,
Смыкаются берега.
Беда, коль заглохли притоки, —
В земле пропадает река.
 

«Умерла или умер. Ожог безответного слова…»

 
Умерла или умер. Ожог безответного слова,
Бесконечное действо с известно животным концом.
Так горячее масло Психеи на теле живого.
Это клевер алеет, подрезанный вечным косцом.
 
 
«Вот не будет меня и тебя» легкомысленно скажешь,
Мимоходом, как ветер взметнул поседевшую пыль.
Я глаза отведу. Ты ресницу под веком размажешь.
«Разве жили мы здесь?» – «Да, конечно.
                          Ты просто забыл».
 

Фантазия на собственную тему в вольном стиле

 
Этой женщине колдунью
В фильме ужасов играть бы. —
Высока, черна, костлява,
И безудержна в словах.
…А нашли её в капусте.
Парни звали воронихой
И под жёстким опереньем
Тлела злоба, зависть, месть.
 
 
Вот однажды подошёл бы
К ней бесстрашный долгожитель
И сказал бы: «Хватит злиться,
Ведь не мы тебя нашли.
Пролетал белейший аист,
Он устал и лёг в капусту,
Отдохнул, заторопился, —
Так тебя и потерял.
 
 
Ты не плачь, и он вернётся
За тобою. И за нами.
Всё такой же белоснежный,
Добродетельный, слепой.
Верь, когда-нибудь оставит
Он тебя в апрельском поле,
В сладко пахнущей пшенице,
С бормотанием шмелей.
 
 
Чтобы нежным оленёнком,
С ярко крупными глазами,
В Каталонии зелёной
Ты могла б ещё пожить».
 

Послесловие к похоронам приятеля

 
…И когда беззащитен и на смерть смирен,
Пожалейте меня, пощадите. —
Не грузите мой гроб в заказной мини-вэн,
Чей Харон, похоронный водитель, —
Увезёт одинокое тело в огонь.
 
 
Ни за что! До конца проводите.
Положите горячую вашу ладонь
Мне на грудь. И заройте в обитель,
Где с рождения всеми получена бронь.
 
 
Пощадите меня, пожалейте, —
Напишите на траурной ленте:
«Вы не верьте, он жив навсегда,
Как земля, и огонь, и вода».
 

«Хочешь горькую складку в губах…»

 
Хочешь горькую складку в губах,
А в глазах отвердевшую силу?
Посмотри, как пылали в великих умах
Мысли с чувствами неугасимо.
 
 
Так сражались ахейцы в поэме слепца,
Меж собой и с богами в раздоре.
Только битва расширит мужские сердца.
Их сжимает любовь, а не горе.
 
 
Не читай мудрецов с юных лет до седин, —
Потемнеешь в печали без меры.
Попытайся с собою один на один
Жить, себе самому без измены.
 
 
В этой буре, сжимая столетий печаль,
Словно ленты морской бескозырки,
Ты с трудом разглядишь свой надёжный причал:
Мир как вымысел, яркий и зыбкий.
 

«Этой ночью шептались о жизни моей…»

 
Этой ночью шептались о жизни моей
Неизвестные сонные тени.
Я не смел понимать недомолвок, «ой-вей»,
Полуслов, полуправды сплетений.
 
 
Если может скучать, как ребёнок, мой сад,
Так что утром вся купа намокла,
Не сирень ли с жасмином шептались не в лад,
Что я бросил их слишком надолго?
 
 
Не сынки ли мои, два дубочка и клён,
Ждут улыбки и рукопожатья?
Отчего я лежал, как дождём ослеплён,
Встать не мог, к ним не мог побежать я?
 
 
Что такого мой сад мог узнать обо мне?
Кто из нас и за что же наказан?
Если сердце тоскует о ком-то вполне,
Ты живой. Ошибается разум.
 

Завещание

 
Если умер, не значит ли это погиб
В поединке протестном, поспорив со смертью.
Не героем, но воином в поле могли б
Счесть меня и тебя. Не прошу, но посмею
Я надеяться молча, что в гибельный час
Вы друзьям сообщите: безвестный поэт и учитель
Не смирённым ушёл. И погиб, не угас.
 
 
…Только в дом, где любовь-сирота, не стучите.
 

«Нет, Бенедетто, нет, ваш Реквием не мой…»

 
И свет неугасимый да воссияет им…
Реквием Б. Марчелло
Нет, Бенедетто, нет, ваш Реквием не мой
Органный час, мягкосердечный óтпуст[19]19
  Óтпуст – в православии отпущение грехов.


[Закрыть].
Я жив, я слушаю, как пасынок немой,
Растерянный, вдохну последний отзвук.
 
 
Что делать мне теперь с финальной ложью: свет!
Ведь он умолк. Он за окном ликует.
…Не открывай. Он так меня продует,
что стану повторять: с ним смерти вовсе нет.
 

«Поэзия, любовь, нет ничего на свете…»

 
Поэзия, любовь! Нет ничего на свете
Их бесполезнее. Искусство, красота?
Опаснее неукротимой смерти
Или безумства пьяного скота.
 
 
Да, праздные угрозы и утраты,
Им спутницею верное вино.
Не засыпал с какою до утра ты?
С кем вечности вертел веретено?
 
 
О чём они тебе недошептали?
Как им позволил прорасти в себе?
Поверил, что никчёмные детали
Всего важнее в жизни и судьбе.
 

«Случайные черты: с восходом…»

 
Познай, где свет, – поймёшь, где тьма…
 

А. Блок «Возмездие»

 
Случайные черты: с восходом
Вода в июне у Невы
Вдали серебрена, с исподом,
Затем лимонна, с переходом
В прибрежный цвет si-re-невый.
 
 
Неждана новая подруга,
Неотразима, как обвал.
Любовь и страсть её порука,
Они идут с тобой по кругу
От целовал до обладал.
 
 
Случайность опус в до миноре,
Рождённый двести лет назад
На чешском поле и подворье,
Не хочет знать о вечном горе,
Не слышит злобу и разлад.
 
 
Когда душевный стрежень ясен,
Мир непредвиденно прекрасен,
И дни его легки, чисты.
…Но стёр случайные черты —
И отвернёшься: мир ужасен.
 

Omen aversum[20]20
  Omen aversum – (лат.) дурной знак.


[Закрыть]
(Венчание Пушкина)

 
Кто загасил свечу у жениха
И на пол сбросил крест на аналое?
С отчаяньем любовного греха
Кольцо из рук его рвалось в былое.
 
 
Невеста же не поднимала глаз
На хищный рот и нетерпенье злое.
И мрачности огонь угас,
И спряталось до времени былое.
 
 
Бог с ней. Но он?! Не мог же он считать
Убежищем сквозной шалашик брака,
Где стал бы он отважно сочинять
Иносказание дурного знака.
 

«Что ещё я могу ожидать от судьбы?..»

 
Что ещё я могу ожидать от судьбы?
Недобра была, скуповата.
Не простила презрительной мысли, губы, —
Патологии диамата.
 
 
Ничего я у мраморных муз не просил,
Приучая себя к отказу.
Унизителен был Диогенов посыл.
Своенравен северный разум.
 
 
Не просил у судьбы. Написал её сам,
Как расслышал в чувственном ладе.
Безголовым не плакать по волосам,
Не пропасть у жизни в накладе.
 
 
И легко прощать себя, и себя не есть,
И судьбе говорить: послушай,
Я имею право, как высшую честь, —
Примирять свою волю и твой случай.
 

«Все родники стекают вниз…»

 
Все родники стекают вниз, и лишь один родник
Всегда стремится только ввысь, туда, где он возник.
 
 
Как виноградный сок в лозе, поднявшийся весной,
Как вихрь мощный при грозе, взлетевший над сосной,
Невидимый родник всё сущее питает,
И дух к себе влечёт, и красотой пытает.
 
 
Он вечен, без него не стать самим собой.
 

«Вчера скончался Гофман (скрипка)…»

 
Вчера скончался Гофман (скрипка),
Как в прошлом Хофман Леопольд.
Недостоверна жизнь и хлипка,
А время глухо, слепо. Боль
Любой потери растворится
В немом тумане новых бед.
 
 
…Не перестанет страстно биться
ночная моль о мёртвый свет.
 

Ноябрьская песнь сексиста на реке Сестре

 
…Давайте же мыться, плескаться,
нырять и любить, домогаться
в джакузи и в душе, в лохани,
в реке, в ручейке, в океане…
 

К. Чуковский «Мойдодыр»

 
Если вам не до богатства
Иль наскучило оно,
То давайте домогаться
Юных губ, грудей и ног.
 
 
Будем помнить, что природа
Всё забудет, всё сожрёт. —
По закону бутерброда
Стоит жить наоборот.
 
 
Моногамия от Бога,
Но и набожный, любя,
Домогается немного
То мессию, то себя.
 
 
Разрешения не надо
На волнение реки:
Если уточка услада,
Чертит селезень круги.
 
 
Неужели мы осудим
Этот поздний зимний пыл?
Дорогой, понятный людям,
Всем, кто любит и любил.
 

«Прилетела синица, ходила по форточной раме…»

 
Прилетела синица, ходила по форточной раме.
Дорогая моя, и тебе одиноко летать.
Ты в природе своей как безбожник в пустующем храме.
Насвисти, как с любовью прореху судьбы залатать.
 
 
Если нити любви, белоснежно суровые прежде,
Посерели и рвутся, хватает на пару стежков,
То смирюсь, пропаду, до весны затеряюсь я между
Алых клёнов и вьюги, с ожогом горячих снежков.
 
 
А чего же я ждал?! Повертелась и порх! Улетела.
Только промелька свет,
только отблеск дрожащий стекла.
Так, наверно, душа покидала любимое тело
И в ногах у природы, как осень, с улыбкой легла.
 

Троодос[21]21
  Троодос, горный массив Кипра, до 2 тысяч метров.


[Закрыть]

 
Сосны Олимпа в поклоне стоят надо мной,
Вровень со мною, а ниже уходят по склону.
Только в поклоне и жить на вершине земной.
Гордость отважно склонить, забываясь в поклоне.
 
 
Жить без вершины и голову не подставлять
Бурям житейским, подобным пустынному гневу?
Дар Афродиты в беспамятстве не прославлять?
Верным возможно остаться лишь небу и древу.
 
 
Рёву морскому, безмолвию монастыря
Стану я равным по духу (немного по крови).
Сникни, глава честолюбия, сердце смиря.
Я на вершине, а сосны прямы и в поклоне.
 

 
Сжата пшеница, полей светло-жёлтые карты
К мирной готовы игре.
Друг, между бочек соломы её отыскал ты?
У Афродиты мигрень.
 
 
Ждут виноградник любви белоснежные пашни
На высоте золотой.
77: это выдох, с Олимпа упавший.
Боги играют в лото.

 

«Мысли тоскливые сердце осилили…»

 
Мысли тоскливые сердце осилили.
Небо в закате как липовый мёд.
 
 
В тёмном, тихом, юном осиннике
Лист шевельнулся, кто-то идёт?
 

Часть 2
Диалог с небожителем

Итальянские стихи[22]22
  Цикл «Итальянские стихи, № 1–7», А. Ершов, Сияющая ель, СПб., 2007 г.; № 8-11 – «Искус гармонии и инвенции», 2010 г.; № 12–14 «Vita dell picture ne paesi», 2012 г.; № 15–17 «Зёрна от плевел», 2014 г.


[Закрыть]
8. Delectatiо[23]23
  Цицерон: интеллектуальное наслаждение; буквально отсутствие страданий.


[Закрыть]

 
Вино и стиль, корзиночка с едой,
дощечки – всё, что нужно для охоты
на кабанов. Недужный, чуть седой,
сидит у сети Плиний. Доброхоты
ему не навязали ни копья,
ни лёгонькой рогатины. Минервой
не позабыт, он в лес глядит, скользя
туманным взглядом за наушницею верной.
 
 
Что Плиний изловил? Что бьётся и дрожит
в его тенётах? Мысль или эпитет,
Метафора? Кто коршуном кружит
над Плинием, но тот его не видит?
 
 
Кабанья кровь краснеет на кустах.
Охотники довольны, счастлив Плиний:
ходьба, три туши, запах пиний.
Дощечки со словами. Так, пустяк.
 

Итальянские стихи № 18
Петрарка

 
Есть плечи песка шелковистей,
Речного предела белей.
Есть руки – ракиты, их листья
Изящнее гибких ветвей.
 
 
Есть голос, подобный прохладе,
Подхваченной бризом дневным.
Горячую рощу взлохматив,
Он дышит блаженством одним.
 
 
…Воздушные замки, похоже.
И разве же в этом я весь?
Есть мел и рубашка из кожи.
Лаура? Лаура!.. Бог весть.
 

 
За чтением о древности, возможно,
Июльским утром, в кресле и с пером,
И с мыслию, отважною и ложной,
С которой рифмы мчатся напролом.
 
 
Конечно, летом, как и ты в Аркýа,
Когда босая девушка стремглав
Скрывалась в винограднике, тоскуя
О запахах любви, цветов и трав.
 
 
С холма, вдоль рощи, юная Франческа
Сбегала… Убегает до сих пор
От каждого. И мягко или резко
Вдруг обрывает сложный разговор.
 

…Венок поэта… навлёк на меня зависть многих.

Петрарка «Письмо к потомкам»

 
Завидовать? Но вымысел ничтожен
В глазах людей, уставших от забот.
Он ложен, непонятен и тревожен.
В полёт воображение зовёт.
 
 
Кругами поэтических иллюзий
Бескрылые не могут закружить,
И, бытия развязывая узел,
Они предпочитают просто жить.
 
 
Угасший свет канцоны и эклоги.
Немеркнущая зависть! И чему?!
Вы знали б, кáк предшественники строги
К блуждающему сердцу и уму!
 

 
Кто заказал над мёртвым надругаться, —
Отрезать кисть создателю «Бесед…»?
Кто бормотал: Guarda. Bene, grazie[25]25
  Ты только посмотри. Спасибо, хорошо (итал.)


[Закрыть] —
Поэт? Епископ? Брат-анахорет?
 
 
Свой капитал в усохшую десницу
Кто, дальновидный, тайно поместил?
Сонетам, песням стоит ли дивиться,
Коль ценно имя, а не суть и стиль.
 
 
Иль этот акт злодейство оборванца,
Который знатной даме услужил:
На грудь истлевшей Лоры из Прованса
Он кисть Петрарки дерзко положил.
 

Кочаковский некрополь

Л. Т.

 
Не здесь (ты прав), внутри родного склепа,
Не там, среди крестьян, обрёл ты мир иной.
Ты лёг один. Воспоминанье неба
Ты с той поры и рощи перегной.
 
 
Как старый ёж, ты на краю оврага
За липою вдруг спрятался, исчез.
Жить на земле уже была отвага,
А для людей внушает Бог иль бес?
 
 
Да, отлюбил, отгневался, отплакал —
И лёг один. Ни камня, ни креста.
Лишь божий мир, несытый и в заплатах,
Живёт-течёт, сжав древние уста.
 

«Вне времени, друг Афанасий…»

 
Вне времени, друг Афанасий,
Мы ехали с волей одной,
Ты полем, в своём тарантасе,
Я лесом, с живою водой,
Под ропот и плач квадроцикла.
 
 
Я траты считал, ты стога,
И нас, как грозою, настигла
Начальная, с ветром, строка.
 
 
Мрачнели, с раскачкою, ели
От громов на нашем пути,
А наши глаза веселели,
И было себя не найти.
 

Цикл «Моё Переделкино»
(гурманам классической поэзии)

 
Не должен быть очень серьёзен
И, главное, скучен поэт.
Насквозь звезданутый Йозеф,
Как враль, многословен. А нет?
 
 
И Бруклин торчал под ногами. —
Всё мертвенно, пусто, светло.
Чужбины холодное пламя
Его остудило чело.
 
 
Читатель? Какая же тайна,
Какой лжеклассический клад?!
Откроет ли книгу случайно
И бросит скучающий взгляд?
 
 
И всё, что поэт ни запрячет,
Досужий читатель не раз,
Конечно же, переиначит,
Не схватит на слух и на глаз.
 

А. А. А.

 
Талант, вы говорили, злой.
Взыскательный весьма.
Не все выдерживают зной
Необщего ума.
 

А. К
(не автомат Калашникова)

 
С тобой, чьё имя на устах по праву,
Я, неизвестный, как и мой народ, —
В стихе поспорю, соглашусь, поправлю.
(Твой Пуританин поджимает рот?)
 
 
«Стихи архаика». Уже столетья
их вал морской всё шире и мощней.
Не верь, поэт, что свиновод у клети
Похерит амфибрахий и хорей.
 
 
Стихи бессмертны, потому что кратки.
Общение стремится в sms.
Стихи сердечнее историй, без оглядки
Они откроют личный интерес
К духовному! Довольно о товаре
И деньгах, этой кары я избег.
И цель стиха: в мирý дрожащей твари
Почувствовать: аз Человек.
 

«Но физики рассудочный размах…»

 
Мир, как сказал знакомый физик,
Пространство – время – вещество…
 

А. Кушнер

 
…Но физики рассудочный размах
сродни поэзии, священно приземлённой.
Пространство плещется в распахнутых глазах
Прекрасной девушки влюблённой.
 
 
А время? Посмотри на старика.
Оно в лице, в душе необречённой. —
Так белая морщинится река,
Так мысли звук течёт неизречённый.
 

Отрицание отрицания

 
Времена не выбирают…
 

А. Кушнер

 
Два века лепили меня по себе,
А третий, в перчатках и с тростью,
Гулял вдоль Невы, невзначай поседел,
Остроты шлифуя со страстью.
 
 
Два века давили и гнули меня,
А третий, в полях да в сторонке,
Верхом и рысцой да уздечкой звеня
Жеребчика гладил по холке.
 
 
Он всюду со мною, куда ни пойду,
Но издали. Видел мой третий,
Как Анна топилась в Полянском пруду,
Чтоб мучился тот, в кабинете.
 
 
Мой третий поведал: Татьяна, вдова,
Жалела о воле сердечной
И внуку Евгению пела слова
О ветрах над старой скворечней.
 
 
…Во времени избранном дух, словно звук
виолы, выходит из плена.
И светит на рынке судеб ноутбук, —
Новейший фонарь Диогена.