Текст книги "Барышня с дипломом"

Глава 9

Контракт у Вити Чалого заканчивался. До выборов оставалось десять дней, и его миссия в этом захолустном Правдинске будет завершена… Виктор скучал. Последние дни он был не при делах. Гурков не давал команд на новые митинги Гринписа. Плакаты все расклеены, стены размалеваны, слова произнесены.

Нельзя сказать, что Чалый был большим трудоголиком. Скорее – наоборот. Но полное безделье тоже угнетало. Не спасал и телевизор. Не увлекали детективы – дурацкая развлекуха.

У Виктора был испытанный способ занять время. Он применял его десятки раз, несмотря на панический страх нехороших болезней.

Способ простой и древний как мир. Этим трудно заниматься в суетливой Москве и других мегаполисах. А в деревнях или в таких вот Правдинсках – самое оно.

Правила такие: надо познакомиться с простушкой чуть старше восемнадцати. Надо увлечь ее на свидание. Потом – за несколько свиданий очаровать, влюбить в себя и постепенно ослаблять девичью стыдливость. Осторожненько подходить к финалу… Самое интересное – это пик страсти! У этой Маши, Даши, Пелагеи происходит взрыв эмоций. Глаза горят, грудь колышется как волны в пятибалльный шторм. Она считает его полубогом, избранником, посланцем судьбы… Деревенские отдаются совсем не так, как московские всезнайки. Те каждый шаг свой заранее знают. А здесь стихия, природа, девственность.

Правда, в конце концов, эти простушки тоже все портят. После нескольких часов трепетного восторга они обязательно спрашивают: «А где мы будем расписываться? Здесь или в Москве?»

Сколько таких Витя Чалый оставил на российской земле. Всех их было немного жалко, но с другой стороны, была и гордость. Это он ввел их во взрослую жизнь, отрезвил и позволил поумнеть.

Здесь в Правдинске любовная интрижка развивалась туго. Паспорт у Кати он не спрашивал, но похоже, что претендентке на взрослую жизнь не было еще и шестнадцати. Все нужные формы были на месте, но в глазах не девичья страсть, а детское любопытство.

Смущало еще и то, что Катерину всегда сопровождали. В ста метрах от нее всегда топтались сопляки и наблюдали за ее действиями.

В этот вечер Виктор не планировал прощальной встречи. Обычно он делал это за день до отъезда в Москву. А тут оставалось десять дней… Можно еще так погулять, пошутить на запретные темы, дать волю рукам. Одним словом – раззадорить!

Но оказалось, что Катерина тоже вела свою игру. Она уже три дня обустраивала старый сарайчик, что за прудом на окраине леса. Она притащила туда одеяла, простыни и керосиновую лампу.

Виктор честно думал, что они просто гуляют. Он обнимал ее, говорил приятные слова, шептал про всякое такое.

Когда она затащила его в сарайчик, то все стало ясно… Она зажгла лампу, отступила на три шага и стала медленно раздеваться. Солнце уже заходило, и его красный свет струился сквозь щели сарая и смешивался с бликами фитиля старой закопченной лампы.

Катя делала все вдохновенно. Она считала, что совершает некий подвиг во имя любви. В голове у нее была жуткая каша из комплексов, инстинктов, из советов подружек, из сказок и надежд.

Виктору вдруг стало стыдно. Не от ее вида! Она была прекрасна… Почти, как та мраморная Венера. Только помоложе и с руками.

Нет, ему стало стыдно за себя. Катя перед ним как пена морская чиста, а он обязательно сделает с ней то, что сделает. Совершит и уедет… А что с ней будет через месяц? Или, не дай бог, через девять месяцев…

Екатерина стояла и смотрела на него с восхищением. С желанием и покорностью. На потолке, на щербатых стенах сарая и на женских округлостях мерцал свет, превращая все в восточную сказку… Дальше нельзя было тянуть. Он сорвал с себя футболку и схватился за ремень джинсов.

Его остановил дикий крик! Кричала Катерина… Она голосила, прикрываясь руками. Она орала, глядя не на него, а куда-то за его спину.

Чалый обернулся… В сарай вошли трое и встали в позах картины «Перед битвой Куликовской».

По центру стоял худой и низкорослый. А по краям – два бугая. Оружия у них не было. Только у центрового в руках охапочка тонких прутьев – розги.

Крайние схватили Виктора и конкретно так придерживали.

А сопляк, который худой и низкий, вышел в центр сарая, вытащил гибкий прут и со свистом рассек воздух, чуть не задев Катю… Она все поняла. Перестала орать и начала жалобно выть. При этом она развернулась и легла животом на пол, на яркое лоскутное одеяло, приготовленное для других целей.

Сопляк, который оказался старшим братом Екатерины, нанес первый удар – с оттяжкой сразу через две ягодицы… Удар не сильный, не до крови, но яркий след остался… Потом еще удар, и еще… Чуть повыше, чуть пониже.

Виктор сообразил, что это местная традиция. Сначала на его глазах исполосуют ее. Потом с него снимут штаны и все повторится… Хотя его могут не розгами, а дубиной дубасить.

Звонок мобильника в джинсах Вити Чалого изменил ситуацию. Действие с розгами – оно из старинных обрядов. И сотовые телефоны не очень с этим гармонируют… Свист розг прекратился, а один из бугаев нахально полез в карман Виктора и грубо ответил на звонок:

– Кто там? Какой Гурков… Ах, это вы, Андрей Николаевич… Это Сивоха. Мы тут вашего Гринписа жизни учим… Понятно, что за дело. Хорошо, кости ломать не будем, но портрет попортим и аппарат повредим.

Последние два слова привели Чалого в состояние суперстресса. Если это то, что он понял, то это страшнее казни через повешение.

Бугай, говоривший с Гурковым, вдруг приставил трубу к уху задержанного… Голос кандидата в Мэры был спокоен и мудр.

– Ты, Виктор, не обижайся. Такие у нас нравы… Я попросил. Они тебя больно бить не будут… Как все закончится, зайди ко мне. Срочное дело… Я сейчас в «Таганке».

Больше всех от этого звонка повезло Катьке. Пока шли переговоры, она нацепила трусы и все остальное. В таком виде бить розгами не полагалось.

Старший из бугаев, тот, что в разговоре с Гурковым назвался Сивохой, отошел от Чалого, прицелился и влепил ему под левый глаз.

Теперь свое слово должен был сказать брат Катерины. Она это знала и с тревогой смотрела на несчастного Витю, на то место, куда должен был попасть каблук сапога.

Но ее брат промахнулся. Он с визгом подпрыгнул и засадил подошвой в пряжку ремня… Витя отлетел к стене, на всякий случай скорчился и завыл. Все были довольны разрешением конфликта. Странно, но и Катька, не получившая того, что хотела – и она была довольна. Пострадала за любовь!

* * *

Лощинин действительно позвонил Крюкову из Правдинска. Следователь уже знал детали, но от этого лучше не стало. Все, что привезла ему Ольга требовало экспертизы, дополнительных допросов… Более того, Лев Львович сгоряча заявил, что на днях привезет явку с повинной на Докторова и видеозапись его признания.

– Вот тогда, дорогой мой адвокат, и решим все вопросы. Тогда и выпустим вашего Дениса.

– Но он же не виноват.

– Я это прекрасно вижу. А документы говорят о другом. Надо написать новые, подшить, сопоставить. Надо написать мотивированное заключение о его невиновности. Это куча работы.

– Но это несправедливо! За что он сидит?

Крюков вдруг вскочил и подбежал к полке, где стояли тома Свода Законов.

– Кстати, о справедливости… Вы, Ольга, совершенно случайно в прошлый раз забыли между томами несколько крупных купюр. Будет справедливо, если вы их заберете.

– Это учитель вам подсказал?

– Нет. Лощинин здесь совершенно не при делах. Он даже не намекал об этом. У меня своя совесть есть, свои принципы.

Ольга подошла к полке, забрала на знакомом месте триста долларов, а потом развалилась на диване с таким видом, что уходить не собирается.

– Вот интересно, Василий Васильевич, у вас свои принципы есть, а я живу так. Как бог на душу положит… Может я беспринципная?

– Да я не о жизненных принципах, а о взятках. Перед каждым чиновником встает вопрос: брать или не брать?

– Понимаю. Сложный вопрос… Но большинство решает его положительно.

– Вот именно, Ольга! Поэтому и вопрос перемещается в другую плоскость: у кого брать? За что брать? Сколько брать?

– А первый вопрос, Василий Васильевич – у кого не брать?

Если брать чисто юридическую сторону вопроса, то они говорили о преступлении, о том как взяточник оправдывает свои действия.

Как юристы они это понимали. Но сейчас разговор шел между обывателями… Юристами они были только на людях, а так – граждане с нормальными взглядами на закон.

– Именно так, Ольга! У вас брать нельзя по двум причинам.

– Первая – наш учитель Лощинин.

– Именно! Через него мы как родственники, а у своих не берут.

– Ясно, Крюков! А вторая причина?

– Вторая в том, что твой Денис явно не виноват… Я с кого беру? С преступников! И тогда моя душа спокойна. И беру не за то, чтоб их отпустить, а так – за мелкие поблажки.

Ольга начала понимать, что здесь действительно есть своя логика. Когда вор крадет дубинку у вора, то это не воровство… Вася Крюков мыслит себя Робин Гудом. Возможно даже, часть денег бедным отдает.

– Я, Ольга, не у всех преступников беру.

– Только у богатых?

– Нет! У богатых, которые наворовали. А которые бедные, или честным трудом заработали – сидите спокойно. Ни копейки не возьму.

На фразе «сидите спокойно», Оленька подумала о Денисе и не просто опечалилась, а с ней сделалось что-то вроде истерики. Она тут на мягком диване сидит и хихикает с хамским следователем, у которого высокие принципы взятия взяток… Крюков – людоед с дикими понятиями справедливости! «Я не всех детей ем, а только тех, кто шалит…»

Очевидно, лицо Крутовой изменилось катастрофически… Василий не понял, конечно, про людоеда, но почувствовал, что Денис для адвоката больше, чем клиент. Больше, чем друг, товарищ и брат… И захотелось Крюкову сделать для этой печальной Ольги что-нибудь хорошее и доброе. Он же почти Робин Гуд.

– Слушай, Крутова, У меня завтра в полдень допрос собутыльников покойного Шульмана. Опознание Докторова по фотографиям и все такое… Хочешь, я на это же время Носова к себе вызову.

– Зачем?

– Так я по этим делам в район Ватутинок поеду. А ты здесь общайся с Носовым сколько хочешь… Я запру вас, и беседуйте… Хочешь?

– Хочу… Спасибо вам, Василий Васильевич. Вы такой добрый.

– Не перехвали, Крутова! У меня тоже есть отдельные недостатки.

* * *

Сивоха, тот бугай, который гринписовцу Вите Чалому поставил фингал под глазом, он сам на своей машине и отвез побитого к ресторану. На прощание как-то неловко обнял нового приятеля и пробормотал:

– Не обижайся, Витя. Мы правильно Катькиному брату помогли. Девка без матери растет. Ей всего пятнадцать. Это она с виду телка во всем соку… Ты бы ее сегодня использовал, потом уехал, а она бы по рукам пошла… Не обижайся, брат. Сам виноват.

Витя промямлил что-то примирительное. О том, что он не знал про пятнадцать, и вообще – не на что ему обижаться. Но при этом он попытался подмигнуть Сивохе левым глазом – не получилось!

Гурков ждал его в штабном кабинете.

Проиграть выборы он уже не боялся. Адвокат Лощинин дал слово, что их интересует судьба Дениса Носова, но не судьба Правдинска.

Правда, ближайший арест Игорька Докторова может сильно напортить картину. Как ни крути, а парень был правой рукой. И когда его возьмут за убийство, то многие почешут репу… А если его привяжут к взрыву в гостинице, то вообще кошмар и тихий ужас.

Гурков решил играть на опережение.

– Вот что, господин Чалый. У меня с тебе деловое предложение… Слушай, Витя, стань ко мне правым боком. Не могу я на твой фингал смотреть. Отвлекает!

Гурков предложил следующее… Надо распустить слух, что некие враждебные силы готовят покушения на самого кандидата в мэры и на го сподвижников.

Кто воюет против Гуркова – ежам понятно. Это другие кандидаты в мэры. Прежде всего, команда Сергея Заморова.

Первая жертва заморовцев верный гринписовец Витя Чалый. Если кто спросит – где факты нападений на Чалого? Вот они – факты на лице! Хоть экспертизу проводи… Понятно, что с этим лицом Виктору следует выступить на местном ТВ и изложить историю о нападении политических противников. Как его били и кричали: «Долой приспешников Гуркова!»

Это первое. Еще Андрей Николаевич попросил подготовить вариант покушения на себя. Или чтоб кто-нибудь сбросил с моста в реку, или чтоб встречная машина пошла на таран.

Понятно, что последствия должны быть, но минимальные… Вот в такой обстановке арест Докторова народ воспримет, как происки врагов.

Витя Чалый не зря был специалистом в таких делах. Он высказал два бесплатных и дельных совета:

– Я завтра соберу своих активистов и сообщу о том, что на вас готовят покушение. Их у меня десять человек, но вечером каждый соберет свои пятерки. Это уже пятьдесят душ… Завтра они вызовут своих подопечных – по пять у каждого. Итого – двести пятьдесят… Через день по городу волна слухов пойдет. Ураган!

– Нормально! Я, Виктор, знаю эту систему. Сетевая структура называется. Американцы придумали для торговли. Я с этого начинал, «Гербалайф» продавал. До четвертого уровня в сети дошел.

– Да, сетевой маркетинг… Второй совет, Андрей Николаевич. Надо не допустить ареста Докторова и совместить его с покушением на вас.

– Это как?

– Если прямолинейно, то так… Враги хотели взорвать вас, а в машину сел он. И вы чуть пострадали: лицо поцарапало осколками или рубашку.

– Ну и зараза ты, Чалый! Ты хочешь на самом деле Игоря убить?

– Я хочу? Это ваши враги хотят… А вам нужен его арест, Андрей Николаевич? Мало ли что он на следствии начнет говорить?

– Профессионал ты, Чалый. Мыслишь логично и безупречно… Зря я разрешил, чтоб тебя побили.

* * *

Профессия всегда накладывает свой отпечаток. Даже если ты глуп и не очень способен к своей работе, то к середине жизни приходит опыт и некая сноровка.

Крюков к своим сорока пяти тоже стал не просто следователем, а психологом. Пришло некоторое умение читать нутро человеческих душ по их глазам, по жестам, по интонации голоса.

Запирая в своем кабинете адвоката Крутову и ее клиента, он многозначительно всматривался в их лица. Его же глазки были ехидные и шаловливые. Они говорили: «Знаю, чем вы здесь будете заниматься. Не осуждаю и даже завидую».

Конечно, у Крюкова была грязная душа, и мысли у него были грязные, и взгляды на любовь… Но что-то он угадал очень точно. О желаниях этих двух людей он знал больше, чем они сами.

Первые минуты шел полный сумбур. Они не знали, куда сесть, что сказать, как посмотреть в глаза друг другу.

Оленька робким голосом извинялась, что так долго не была… Но она в этом не виновата. За ней по Москве гонялась Газель, а потом ее больно ударили по голове и связали. Но это было в Москве. А в Правдинске ее сначала посадили в камеру, потом пытались раздавить джипом, потом напали на дачу Жука, а в конце взорвали. Но оказалось, что взорвали не ее, а Лайму…

Денис слушал все это в первый раз. Он не все понимал в смысле деталей, но он ясно осознал, что с ним происходило эти дни… Он не просто думал о ней все время, не просто волновался. А все это у него происходило какими-то накатами, волнами, пиками. И вполне вероятно это пики тревоги за Ольгу совпадения с ее несчастьями… Ее ударили в подъезде, а ему стало больно. За ней гнались, а у него учащался пульс.

Он слышал, что такое бывает, но не верил. Телепатия какая-то! Что-то сверхъестественное… А что такое настоящая любовь? Тоже что-то сверхъестественное…

Из тысяч пар живущих вместе и думающих, что они любят друг друга, не ошибаются только единицы.

Все другие принимают за любовь все что угодно. Например – заботу. Женщине надо прополоть грядку, накормить мужа, постирать ему, убрать в квартире.

Чаще за любовь принимают телесные удовольствия. Раз в день пообщались со вздохами и стонами – вот она и любовь.

А еще есть любовь – привычка. Или любовь – рабство. Или элемент самоутверждения, как обязательный признак счастья: «Он у меня всю зарплату приносит. Не пьет, не курит… Конечно же я его люблю!»

Обо всем этом Денис думал, но не сейчас, а раньше… Он только мечтал, что найдет такую, с кем можно соединиться на уровне подсознательного сопереживания. Чтоб одинаково думать, чувствовать, дышать.

Оленька в этот момент размышляла тоже о чем-то похожем… Размышляла? Слишком громко сказано. Мысли никак не могли соединиться в стройную линию. Мешали эмоции, которые кричали, росли, переполняли все.

Уже пять минут подследственный и его адвокат сидели неподвижно и не могли оторвать взгляд друг от друга… Каждый знал теорию про две половинки, которые должны найтись. Вот они и нашлись. Сейчас и навсегда!

Денис не выдержал. Он только робко спросил:

– Ну, так как – мы жениться-то будем?

– Так сразу?

– А что тянуть? Как только меня выпустят, так пойдем заявление подавать.

– Хорошо.

– Послушай, Ольга, а если меня на пять лет посадят, ты будешь ждать?

– Дурак! Ты сидишь здесь и ничего не знаешь… Нам бы надо о деле говорить, а мы про любовь.

– Все правильно, Ольга! Мы начали с самого главного…

Разговор сразу оживился. Ольга подробно говорила о Докторове и всех его кознях, о Правдинске, о Гуркове, о Комбинате на берегу Угорки, о взрыве гостинице.

По ходу рассказа Денис вскакивал, размахивал руками, вставлял реплики, ругал себя.

– Это же я тебя на такой риск направил. Никогда себе не прощу! Представь, что не дозвонился бы твой Лощинин. И не Лайму бы расплющило взрывом, а тебя! Ты бы сейчас так же улыбалась?

– Это точно! Но все прошло, Денис. Послезавтра приедет Лощинин с признаниями Докторова и тебя сразу отпустят… Если до обеда тебя освободят, то успеем в ЗАГС заскочить.

– Ты ничего больше на этот день не планируй. Отгул возьми!

* * *

Жук пожалел, что Гуркову не сообщили о страховом фонде. Надо было заявить, что все документы, все показания, записи – весь компромат на Андрея Николаевича сдублирован и спрятан в Москве. При любом несчастье с каждым из шести, это тайное станет явным. Причем, не в многотиражке, а минимум – в «МК».

Еще вчера санитарная машина вывезла в Москву Максима Ежова. По первым прикидкам – через месяц он встанет, а через два будет снимать репортажи про любимый Правдинск.

Сегодня Жук планировал вывезти Лощинина на его же машине. Лев Львович мог бы и сам, но с Гурковым шутки плохи. Если и шутить – то лучше вдвоем. Кроме того, бывший начальник местной милиции знал такие дороги вокруг Правдинска, которых ни на одной карте нет.

Они выехали ранним утром. Жук осторожно колесил по окрестностям, пытаясь выявить засады… Он не пошел сразу на Москву, а решил сделать огромный крюк, пересекая Угорку по старому аварийному мосту.

На первый взгляд переправе ничего не угрожало. Мост гнилой, но иномарка Лощинина пройдет спокойно. Тракторы, и те проходят. Вон один колесный стоит и пыхтит на той стороне… В нем тракторист, а больше народа вокруг и не видно.

Жук на самой малой скорости вкатил на старые мостовые доски… В этот момент зарычал трактор и начал свой маневр по лугу рядом с мостом.

Когда машина оказалась в центре моста, Жук увидел, что трактор усилил ход и за ним натянулись два троса, ведущие к опорам гнилой переправы… Еще секунда, и деревянное сооружение вместе с иномаркой начало крениться набок.

Жук попытался выровнять машину и рвануть вперед, но и тракторист увеличил скорость… Мост завалился с трудом, а машина соскользнула к перилам, сломала их и рухнула в воды Угорки.

Еще до падения Жук успел задраить окна, двери и закрыть верхний люк… Иномарка стала большим поплавком, а течение развернуло ее колесами вниз.

Мотор еще работал. И рулить можно было, но что толку. Плыви по течению, пока вода не заполнит весь корпус. Плыви, пой песню про гордого «Варяга» и ложись на грунт.

Но на излучине течение как-то странно закрутило машину, ее повело к берегу, и она зацепилась колесами за каменистую отмель. Педаль газа еще работала! Колеса молотили речную гальку и двигали иномарку к берегу.

Наконец по команде они оба открыли двери, выскочили и впихнули машину на бережок, как рыбаки затаскивают свой баркас…

Трактористу, который называл себя Сивохой, очень не понравился такой оборот. Он вышел из трактора, отцепил трос и опять влез в кабину.

Сивоха разворачивался для лобовой атаки. Иномарка была прижата крутыми берегами и улизнуть от него не могла.

Лощинин, стоя у капота, вытащил мобильник и набрал номер Гуркова. Жук вытащил из мокрых брюк мокрушный пистолет ТТ. Трактор этой штукой остановить трудно, а тракториста можно.

Гурков откликнулся сразу. И сразу врубился в ситуацию:

– Это дурацкая накладка, Лев Львович. Я таких указаний не давал… Остановите Сивоху!

– Не могу, он прет, как танк!

– Покрутите в воздухе мобильником. Он должен понять.

– Не думаю. Не его это уровень.

Лощинин выбежал вперед и начал рукой с мобильником чертить окружности. Типа – закругляйся, разговор есть… Но Сивоха даже не снизил скорость.

Оставалось последнее средство. Жук направил ствол в лобовое стекло трактора и выстрелил… Упрямая машина чихнула, заглохла и остановилась.

Отряхивая осколки, Сивоха вылез из кабины и обиженно заорал:

– Вы чего, сдурели?

– А ты чего?

– Я ничего.

– Вот и мы тоже… Возьми трубу. С тобой Гурков будет говорить.

Разговор был краткий. Сивоха поддакивал и кивал. Потом вернул мобильник Лощинину и Гурков продолжил извиняться:

– Накладка это, Лев Львович. Не до всех дошла отмена приказа… Я все понимаю. При любом несчастье вся компра на меня печатается в «Сельской Газете».

– Бери выше, Андрей. В «Известиях», в «МК» и в «Комсомолке».

– Солидно!

– Друзей у меня много, Андрюша. Следи, чтоб ни один волос с нашей головы не упал… Особенно у Жука. Что-то он рано лысеть начал.

* * *

Желтая Ока проделала знакомый путь к коттеджу за Ватутинками. Ольга открыла все двери «своими» ключами и поднялась в кабинет.

Когда возник вопрос о Правдинске, Денис вспомнил, что недавно на фирму пришло письмо из Дома Правительства. Это письмо, связанное с мостом через Угорку сразу перехватил тот самый Леонид Зыков.

Тогда Денис не придал значения, а теперь это стало подозрительным… В записной книжке Ольга быстро нашла телефон нужного человека. Арсений Воловик был вхож в министерские кабинеты и мог разъяснить ситуацию. Надо позвонить ему и от имени Дениса попросить о встрече.

Уходить из дома не хотелось. Оленька начала бессмысленно обходить комнаты, включать и выключать свет, протирать кое-где пыль.

Теперь и она имела отношение к этому особняку.

Вчера она не успела об этом подумать… Они с Денисом немного говорили про любовь и про свадьбу.

А после свадьбы она может стать хозяйкой этих хоромов… Нужно ей это? Хочется быть богатой? Только честно… С Денисом – да! Без него – нет!

Она поднялась в спальню… Вот она широкая кровать. А вот шкаф, где она просидела битый час.

Ольга разделась, легла и натянула на себя одеяло. Она смотрела на пустую соседнюю подушку. На то место, где будет спать ее муж. Ее любимый муж… Она хотела представить это, но не смогла.

А потом она заплакала. Не от горя. И не от счастья… Слезы текли от предвкушения счастья. Это самое приятное в жизни.

* * *

Эту короткую передачу анонсировали заранее. Гурков специально оплатил два десятка рекламных роликов. Обещали нечто важное, а получилась страшилка.

Сначала выступил Виктор Чалый. Он заявил, что по его данным в ближайшие дни на кандидата в мэры Андрея Гуркова готовится ряд покушений.

Чалый говорил эмоционально, красиво, но уж очень стандартно. Яркими газетными штампами… «Враги демократии стараются нас запугать. Но мы должны сплотиться и защитить народного депутата Гуркова. Только с ним народ начнет богатеть и процветать…»

Вторым выступил сам Гурков. Он сказал, что его враги уже начали действовать. При этом он многозначительно показал на Витю Чалого, а телеоператор взял крупным планом синяк под глазом.

Почти сразу Андрей Николаевич перешел к лозунгам: «Не допустим обнищания… Долой олигархов… Провокации не пройдут… Нас не запугать… Мы за народ, а народ за нас!»

За пять дней до выборов это была вполне нормальная передача, за исключением того, что над ней витал призрак покушений на Гуркова. И если покушений не будет, то народ сочтет себя обманутым. Электорат обидится!

Прямой эфир закончился, а гринписовец Чалый бегал по репортерам и по секрету сообщал, что покушение возможно сегодня, через час двадцать, на двадцать третьем километре, там, где на горке дубовая роща.

Последние дни Игорь Докторов ходил хмурый. Его признание об эпизоде с бомжом Шульманом поехало в Москву. А признался он в убийстве… Дальше – арест, допросы, нары, этап, лагерь. Очень этого не хотелось! Гурков обещал спасти, но все в общих словах… И вот сегодня именно по этому поводу вызвал к зданию телецентра. Так прямо и сказал: «Не бойся, Игорь. Сегодня я тебя спасу!»

Докторов приехал на своей машине, в багажнике которой был полный набор для кочевой жизни: палатка, котелок на треноге, Ящик консервов и три блока сигарет. Он думал, что Гурков забросит его подальше от людей. В забытый всеми охотничий домик. А через год о нем забудут следователи или еще что-нибудь случится… Амнистия, например.

Но Андрей Николаевич этих туристических идей не понял. Он предложил Игорю сесть в его машину на водительское место:

– Все надо делать хитро, Игорь… Я всем сказал, что еду в соседний город. Повезешь меня ты, а вернусь я один.

– А я куда денусь?

– Сядешь на автобус и на Украину. Купишь хатку, заведешь себе кралю, и три года гуляй. Пей горилку и забудь про Правдинск.

– А где деньги взять? Даже у хохлов хата не бесплатна.

– Держи, Игорек, на первое время. Здесь десять тысяч баксов. Три на хату, три на кралю, три на горилку.

– А еще тыща на что?

– На сало! Закусывать будешь.

Последний разговор был уже в шутливом тоне. Докторов спрятал в кожаную куртку пачку долларов и повеселел. А Гурков переглянулся с Чалым и понял, что все идет по плану… Поехали!

Через несколько минут этой же дорогой отправились несколько машин с телеоператорами, журналистами и фотографами… В первой машине сидел сам Чалый, который был на связи с Гурковым. Нельзя опередить, но нельзя и опоздать…

На двадцать третьем километре действительно была дубовая роща на пригорке. А рядом, в низинке, озеро болотистое.

Вот здесь Гурков и попросил Игоря притормозить на пять минут:

– Ты посиди, а я пойду, позвоню кое-кому. Заодно и отолью на природе.

Он встал на пригорке рядом с болотом. Дорога была видна на три километра… Андрей вытащил нечто, похожее на мобильник, но всего с одной красной кнопкой и одним рычажком… Через минуту вдали показались машины. На одной Гурков даже увидел крупные буквы «ТВ».

Он сдвинул флажок, нажал на красную кнопку, и сразу же забросил пульт в болото… Его любимую машину слегка подбросило, что-то грохнуло, вспыхнуло и загудело.

В три прыжка Гурков приблизился к машине. Докторова выбросило на бетонку и по луже крови стало ясно, что медики ему уже не помогут… Андрей расстегнул молнию на куртке Игоря, вытащил пачку долларов и спрятал в задний карман своих брюк. Затем рванул на себе рубаху, обмакнул ладони в кровавой луже и плеснул себе на грудь, на виски, на шею… В последние секунды он переполз к распахнутой правой дверце и разлегся под ней, якобы выброшенный взрывом.

Машина горела потихоньку, но не взрывалась. Гурков знал, что в баке не больше полутора литров…

Когда через две минуты собралась вся журналистская братия, Андрея подняли. Он еле держался на ногах, но глаза горели гневом… Гурков подождал, пока на него направили все камеры:

– Враги народа пошли на крайние меры. Сегодня погиб мой друг Игорь Докторов… Только случайность спасла меня. Мы должны сплотиться и дать отпор. Не забудем и не простим!

Ему показалось, что он говорит слишком громко, голосом здорового человека… Кандидат в мэры пошатнулся, закатил глаза и начал заваливаться на землю.

К нему бросилась девушка – звукооператор. Свое правое плечо ему подставил Витя Чалый… Кадр получился отличный… Правдивый репортаж с места события!

* * *

Мы иногда считаем больших чиновников если не богами, то небожителями. Это в русской традиции – есть дворяне, которые при дворе, а есть простолюдины.

Дом Правительства был отгорожен от народа огромным забором. До попадания в любой кабинет – три поста проверки пропусков. Простолюдинка Ольга Крутова легко договорилась о встрече с Арсением Воловиком. Ведь она не сама пришла, а от имени Дениса Носова.

Арсений и при встрече оказался вполне доступным. Он лично встретил у входа и сам провел в коридоры власти.

Ольга очень давно услышала слово евроремонт. Это означало – хороший ремонт, качественный, не такой, как у нас обычно… Потом появилось: евродизайн, еврозавтрак, евроклуб.

Здесь вокруг были евро кабинеты с еврочиновниками. Нет, ребята все были наши, из Твери и Нижнего Новгорода. Чаще всего из Сочи и из Питера… Они были наши, но лоск был оттуда. И лицо, и одежда, и все остальное… Улыбка была не тоталитарная и пренебрежительная, а демократическая и снисходительная. Содержание тоже, но внешняя форма совсем другая.

По коридорам толпы чиновников не шли, не бежали, а как-то танцевали. Какая-то встречная мазурка с поклонами, реверансами и плавными уходами, если навстречу танцевал кто-то рангом повыше.

Бытие определяет движение. Через пять минут Оленька влилась в общий ритм, но для себя выбрала польку-бабочку… На лицо сама собой легла евроулыбка и она стала неотличима от других слуг народа.

Просьба Носова оказалась непростой. Арсений таскал Крутову из кабинета в кабинет, пока не нашел нужного человека. Тот явно был творческой личностью и не очень следил за внешностью:

– Вы кто такая?

– Адвокат Ольга Крутова.

– Вы из Правдинска?

– Нет, но была там.

– К Комбинату имеете отношение?

– Да.

– Какое?

– Я жена владельца участка и всего строительства.

– Это Дениски Носова? Врете! Он холостой и глупостей делать не собирался.

– Вчера он сделал мне предложение.

– Если не соврал, то поздравляю. Нормальный парень… Так вот, Президент решил строить евродорогу из Питера в Сочи. Заморочек будет много, но одна из них – район Правдинска. Мост через Угорку возможен лишь в одном месте. А там начинают строить Комбинат… Идею поняли, гражданка Крутова? Будущая Носова…

– Нет.

– Деньги на дорогу государственные и их никто не считает. Вложил Денис в стройку пятьсот тысяч баксов, а получит компенсацию в десять миллионов. Да еще дадим другой участок, рядышком, вдоль всесоюзной трассы… Везунчик Денис.

– Он ничего об этом не знает… Его сразу подставили и посадили в тюрьму. Вчера он сделал мне предложение в кабинете следователя.

* * *

Крюков расписался в пяти местах, забрал дело у конвоира, а ему вручил расписку с печатью и тремя подписями, где его была последней… Теперь Денис Носов был не под арестом, но еще не совсем на свободе… В главной бумаге Денис уже не считался подозреваемым, а числился свидетелем. Но после фразы «Освободить» следовал пустой пробел, куда Крюков вполне мог вписать: «под подписку о невыезде». А мог ничего не написать и не брать с Дениса этой самой подписки.