Текст книги "Черный ящик"

Сейчас, пока вещевой рынок еще спал, Акимов решил подыскать себе квартиру, которую мог бы снять в самое ближайшее время. Указывая вполне определенные требования: максимальная близость к 20‐му дому на проспекте Испытателей, первый этаж или лифт и полная меблировка.

Поиск вариантов, предлагаемых бесчисленными агентствами, занял час. В итоге Акимов имел три квартиры, в которые теоретически он мог бы перебраться. Квартиры выставляло агентство «Итака».

Закончив с компьютером, Акимов глотнул чайку, принял таблетки и пошел за новым комплектом одежды.

Пошел он как был, во всем испорченном, плюс сверху какое-то пальто, вновь вытащенное из кладовки. Как он при этом выглядит, что о нем подумают, Акимова не заботило. Главное – скорее вымыться и переодеться.

В выборе нового гардероба Акимов ограничился прежним меню. Он купил себе такие же спортивные штаны, футболку и трусы. Трусы и футболку, на всякий случай, взял в двойном комплекте.

И с вещами поспешил назад.

Спешка Акимова и погубила.

В садике, где на его счастье никаких старух еще не было, от быстрой ходьбы Акимову стало жарко. А потом и вовсе плохо. Солнце, уже достаточно разогретое, весь путь до дома прожигало ему спину. Тяжелое зимнее пальто давило на плечи и не выпускало наружу накапливающееся под ним тепло. Желание поскорее забраться под душ и освежиться только усугубляло положение – оно заставляло ноги двигаться быстрее безопасной для организма скорости.

Все кончилось тем, что прямо в ванной, в которую Акимов еще смог забраться, начался сердечный приступ. Это была самая страшная и жестокая пытка из всех, какими мучило его тело Веры Павловны. Оно собралось умирать. Акимов почувствовал это по холоду, поднявшемуся от пальцев ног до живота в ответ на первый и единственный сильный сердечный удар. После которого в груди поселился еж.

Пуская из глаз синие круги, с несоображающей головой, Акимов, хватая ртом воздух, скрючился на дне ванной. Состояние было адским – сверху хлестали струи, в груди кололо, а снизу задницу и хребет давила жесткая ванна.

Но физические муки были еще не всё. Акимов впервые испытал настоящий страх смерти. Когда еще немного и конец. Действительный, а не метафорический. А ему не хотелось умирать! Особенно теперь.

Сколько это продолжалось, он не знал. Но когда полегчало, Акимов первым делом закрутил кран – от бьющих по спине капель его уже тошнило. Потом… очень медленно и осторожно… он вылез из ванной… и медленно вытерся.

Чиркнув ладонью по запотевшему зеркальцу, Акимов увидел своё лицо. И впервые ему стало не противно, а жалко. Жалко синих губ, черных точек расширенных от страха глаз и красных пятен румянца на выперших скулах.

В комнате также осторожно и медленно, стараясь не разбудить успокоившееся сердце, Акимов надел чистые майку, трусы и штаны. И осторожно опустившись в кресло, Акимов выключился…

Возвращение к прерванной жизнедеятельности произошло без пяти два.

Снова нормально сгибались и разгибались ноги, вернулась относительная ясность голове, и свободно дышали легкие. В груди не кололо. Сильно хотелось пить.

Акимов, прислушиваясь к себе, дошел до кухни. Пока все было нормально. Напившись воды, он для надежности снова принял корвалол. После него Акимову стало совсем спокойно.

В интернете он выяснил способы самопомощи при сердечных сбоях подобного масштаба. Оказалось, что их немного – необходимо сосать нитроглицерин и жевать таблетки аспирина. Аспирин у старухи был. Взяв его с собой, Акимов поехал в Питер. К себе домой.

До города он доехал быстро, потому что в маршрутке пригрелся, укачался и уснул.

В Автово Акимов купил тетрадочку и зашел в кафе, где написал короткую записку. И поддавшись влиянию среды (кругом чавкали и пили) съел пирожок с какао. А потом спустился в метро.

Уже на эскалаторе Акимов начал волноваться, представляя себе встречу с женой. Чтобы не доводить себя до криза, он сунул в рот две таблетки аспирина. Разжевывать их не получалось, и Акимов их просто сосал. И поэтому все казалось ему горьким: шумный вагон, пассажиры, которых он разглядывал, пытаясь отвлечься от мыслей о жене, и сами эти мысли назойливо лезущие в голову.

На одной из станций напротив него села очень старая дама по общей помятости, количеству морщин и подбородков, близкая по возрасту Вере Павловне. И Акимову пришла в голову мысль, а вдруг и она такая же? Он принялся всматриваться в нее и искать признаки, подтверждающие наличие в ней иного существа.

Какими они могут быть? Акимов решил, это прежде всего одежда, взгляд и манера говорить. Самым достоверным критерием является взгляд. Его не подделаешь. Он абсолютно точно выражает внутреннее состояние. И потенциал. Взгляд – это выход вовне. Речь это начальное действие. Но здесь начинается раздвоение. С помощью языка можно себя проявлять, а можно и спрятать. Не говоря уже об одежде.

Глаза сидящей благообразной бабули были уставлены в одну точку, и никакой разумности не демонстрировали. Это либо сосредоточенность на мыслях, либо полное их отсутствие. Разговор? Проверка отпадала. Одежда? Никакой половой отчужденности – юбка, платок, туфли. А если внутри женщина? Но она могла бы…

Задумавшись, Акимов перестал следить за названиями станций и чуть не проехал свою «Лесную». Но успел вскочить и оставить вагон.

Наверху он для проверки позвонил на городской телефон домой. Трубку сняли. Акимов пошел к себе. Проходя мимо аптеки, Акимов для подстраховки купил себе нитроглицерин. От аспирина у него онемел рот, и это был единственный ощутимый эффект таблеток – нервозность, как прибывала, так и продолжала прибывать. С каждым шагом и с каждым сердечным ударом.

Идя по дворам, Акимов испытывал очень сложное чувство. Все было настолько же родным и знакомым, насколько враждебным и чужим. И родную и враждебную стороны представляла и символизировала жена.

Акимов снова вспоминал свое неудачное возвращение домой, когда он чуть не столкнулся с высоким мужчиной, выходящим из ванной. Эти красные трусы. Почему он был в трусах? Мог бы оставаться и голым. И жена… Красная от того, что ее застали врасплох, смущенная до слез. А если бы он тогда не приехал? Так бы все и продолжалось? И что лучше?

Акимов чувствовал, как в нем начинает шевелиться злоба и ревность. Только бы не начать драться!

У подъезда он столкнулся с соседом по площадке и автоматически буркнул ему:

– Привет, Александров, как дела?

– А… откуда вы меня знаете?

Акимов помнился:

– Извините, мне показалось.

– Странно…

– Еще раз прошу простить, – Акимов поспешил юркнуть в подъезд.

«Этого только не хватало»

На четвертый этаж Акимов поднимался с перерывами и когда звонил к себе в дверь, все внутри у него пульсировало. От высоких лестничных маршей и крайней степени волнения. Но при виде жены Акимов успокоился – страшный момент оказался самым обыкновенным.

– Здравствуйте, – начал с улыбкой Акимов, в ответ на удивленный взгляд жены. – Вы Лена?

– Да. А что вы хотели?

– У меня к вам записка от Андрея Николаевича. Можно войти?

– От Андрея?!

– Да, от Андрея Николаевича.

– Заходите, пожалуйста.

Акимов вошел в переднюю и встал у комода при входе:

– Вот, пожалуйста.

Он достал из сумки исписанный им в кафе листок. И пока Лена читала, осматривался.

Если вчера ему казалось, что в городе он отсутствовал год, то здесь, у себя в квартире Акимов не был десять лет. Все стало совершенно другим. Потолки вместе с бра на стене поднялись выше. После волосовской тесноты прихожая казалась полигоном. Двери, комод и зеркало тоже увеличились в размерах.

И Лена стала другой. Он никогда не видел ее снизу вверх.

На подбородке появилась складка, которую раньше Акимов не замечал. Эта складка делала Лену старше. Ноздри казались шире, а нос длинней. Глаза потемнели и сидели глубже. Грудь, находящаяся на линии взгляда Акимова, стала меньше.

Но все равно Лена оставалась Леной. Красивой и … подлой.

– Вы читали это странное послание?

– Нет, Андрей Николаевич просто попросил меня передать вам записку и дождаться ответа.

– Я вам ее прочту.

– Зачем?

– Потому, что я ничего не понимаю. Может быть, вы мне поможете это сделать. Пожалуйста, послушайте. «Лена. Очень тебя прошу, передай мне с Верой Павловной мой серый костюм, голубую рубашку и книгу „Методы защиты компьютерной информации“ Шамкина. Такая синяя, в тонкой обложке на второй полке в шкафу. Вера Павловна – моя хозяйка, у которой я временно снимаю комнату. Надеюсь, что просьбу мою исполнишь. Какое-то время решил побыть в одиночестве. Если понадобится, я сам с тобой свяжусь. Когда? Не знаю сам. Андрей» Он что, позвонить мне не мог и приехать сам, а не гонять старого человека? Вы далеко живете?

– Не очень. В двух кварталах. И зайти к вам мне не трудно. Тем более, я часто гуляю.

– К чему такая официальность. Он что, запил?

– Нет. Я не замечала. Приходит с работы поздно. Абсолютно трезвый.

– А я несколько раз звонила ему на работу, мне говорили, что его нет.

– Не знаю. Каждое утро он уходил в начале девятого. В семь возвращался. Не знаю. Сегодня только проснулся позже. Но ведь сегодня суббота?

– Да.

– Ну вот. А в одиннадцать Андрей Николаевич ушел. Оставив мне эту записку.

– Вера … Павловна, почему вы на меня так странно смотрите?

– Как? Обыкновенно… – в этот момент Акимову показалось, что Лена его узнала, – Обыкновенно смотрю. Очки такие.

– Скажите, пожалуйста, а как он у вас оказался, если не секрет?

– Я повесила объявление у метро. Квартира большая, а живу я одна. До Андрея Николаевича у меня жила девочка. Студентка. В Педиатрическом училась. Такая тихая. Наташей звали.

– М-да… А на работу, если он, вообще, туда ходит, как Андрей Николаевич добирается, вы случайно не знаете? Машина, как стояла, так и стоит. У меня такое чувство, что с ним что-то случилось. Это так?

– Что вы имеете в виду?

– С Андреем что-то случилось?

– Не могу вам сказать. Когда Андрей Николаевич приходит, то сразу идет в свою комнату. Его комната в другом конце коридора, и мы почти не пересекаемся. Как я заметила, он не разговорчивый человек.

– Ну, хорошо, Вера Павловна. Если вас не затруднит, передайте, пожалуйста, Акимову, что я жду его звонка и очень хочу с ним поговорить. А еще лучше, пусть зайдет. Тем более, если он живет не далеко. Я сейчас…

Лена ушла в комнату. И когда Акимов услышал, как открылся шкаф, и началась возня с вещами, то быстро шагнул и открыл верхний ящик комода. В нем, среди записных книжек, квитанций и прочих мелочей он нашел чехольчик с запасными ключами от квартиры. Сунув ключи в куртку, Акимов снова встал у двери.

Через несколько минут Лена вышла с пакетом.

– Держите просимое. Просто, смех. А может ему еще что-нибудь надо, он не говорил?

– Нет, не говорил. Отдал мне эту записку и попросил отнести ее вам.

– Это в его стиле.

– Что вы имеете в виду?

– Рубить с плеча и кого-нибудь о чем-нибудь просить, – Лена махнула рукой, и Акимову показалось, что запахло духами. – Извините. Все?

– Наверное, все.

– Книга лежит в середине. Это, наверное, сейчас самое важное в его жизни – «Защита компьютерной информации». Смех! До свиданья.

– До свиданья. Простите за беспокойство.

Спокойствие, с которым Акимов разговаривал с женой, оказалось фальшивым. Едва он вышел на улицу, как ему стало плохо. В груди опять все зашевелилось и начало прыгать, и в глазах от этого прыганья ритмично проступали сеточки.

Акимов сел у подъезда на лавку. Его душила обида.

«Это все из-за тебя! Всё из-за тебя, сволочь! Дрянь ты… Зачем? Что тебе не хватало?»

Он долго не мог откупорить банку с нитроглицерином – неловким пальцам мешали выступившие на глаза слезы.

«Что тебе не хватало в жизни? Зачем тебе нужен был этот … с красными трусами? „Защита компьютерной информации“… Сука ты, Лена!»

Но вот банка откупорилась. В ней слиплись рубиновые икринки. Отколупнув одну и чуть не выронив мелочь из дрожащих пальцев, Акимов сунул ее в пересохший рот.

Горошина оказала волшебное действие. Очень быстро сердце успокоилось, оставив ничем неприкрытыми чувства.

Акимов сидел и думал о Лене. Её измена, любовник в квартире были не только последним эпизодом в их семейной жизни. Ладно бы скандал и развод. Для Акимова ее любовное приключение обернулось вот этим… Но он-то за что страдает? За них? Акимов представлял, как он таскает жену за волосы по квартире и лупит ее мужика ногой в пах. Так, чтоб было больно ноге. Вот что надо было сделать! Надо было выкинуть их, а не самому убегать и напиваться.

Гнев, охвативший Акимова, помог ему подняться. Пошел на помойку выбросить пакет со своими вещами и заодно посмотреть на свою машину.

С «Опелем» было все в порядке, если не обращать внимания на собачьи отметины, разводами чернеющие на переднем колесе. Как долго автомобиль будет в таком состоянии? Месяц? Полгода? Пока не догадаются, что на машине никто не ездит. Акимов представил старуху за рулем. Насколько это бросается в глаза?

Потоптавшись у «Опеля», Акимов поехал к метро «Черная речка». В гостиницу «Выборгская», где когда-то помогал устанавливать систему видеонаблюдения.

Там он снял себе номер «Двухместный стандарт». Двухместный, потому что одноместные номера оказались занятыми. «Заехал» Акимов в половину девятого вечера. Без пятнадцати девять он сидел в ресторане, а в десять уже спал, вымотанный этим тяжелым и, как ему показалось, бесконечным днем.

* * *

В теле старухи Акимов находился уже пятый день.

Это угнетало и по-прежнему вызывало протест, но острого неприятия и отвращения уже не вызывало – каждую ночь ощущения обволакивались новым слоем привычки.

Акимов адаптировался к телу. Но с телом подобного не происходило. Оно продолжало свое самостоятельное существование, тая в себе возможность любого подвоха.

В это утро у Акимова сильно болела голова. В затылок налилось нечто горячее и тяжелое. Так, что голову было трудно поворачивать и не хотелось думать. А также не хотелось есть, что было на этот раз не кстати, потому что завтрак был включен в стоимость номера. Акимов только зря спускался в ресторан – из всего предложенного он смог проглотить небольшой кусочек сыра и сделать несколько глотков чая.

Когда он вернулся в номер, то до «отъезда» оставалось больше часа, и можно было еще немного полежать.

Голова продолжала Акимову мешать. Тяжелые веки плохо моргали, в затылке пробивался наружу гейзер. Акимов снова прибегнул к нитроглицерину. И сразу об этом пожалел. Боль и жжение прошли, но вестибулярный аппарат вышел из строя – горизонтальные и вертикальные плоскости норовили поменяться местами. Вся кровь отлила в ноги, и теперь отяжелели они. Одновременно ослабнув и потеряв гибкость.

К двенадцати часам Акимов, слегка шатаясь и держась за перила, спустился в гостиничный холл. Во время спуска, помимо головокружения и слабости, обнаружилась еще одна помеха нормальному передвижению. Ею оказались волосы. Которые все время лезли Акимову в глаза, щекоча их своими концами. Откидывать их по причине занятости рук Акимов не мог и постепенно приходил в ярость. И когда он сдавал администратору ключ от номера, то был полон ненависти к старухиному телу. От былого благодушного снисхождения к нему не осталось и следа.

Поэтому попрощавшись с очень вежливой и приветливой девушкой за стойкой, Акимов, все еще неуверенно ступая, пошел в находящийся здесь же «Салон красоты». Чтобы постричь замучившие его волосы и свести Веру Павловну к минимуму. Хотя бы внешне.

Решение было принято правильное. Когда девчонка, обслуживающая Акимова, запрокинув ему голову, мылила и смывала ее горячей водой, все вдруг вошло в норму. Головокружение и слабость исчезли. То ли помогла горячая вода, то ли нужный изгиб артерии, Акимов не понял, но ему стало значительно лучше.

Постригся он максимально коротко, оголив затылок, лоб и уши. Сережки Акимов попросил вынуть. Пока парикмахерша, брезгливо морщась осторожно теребила его мочки, извлекая вросшие в них украшения, перед Акимовым на миг опять что-то промелькнуло. Вызвав горячий ностальгический прилив в груди: из открытого окна поезда высовывается усатая смеющаяся физиономия. Мужчина машет букетом и один цветок, отделившись от общей связки, падает вниз…

Что это было, Акимов опять понять не успел, так как сразу забыл о мимолетном видении, отвлекшись на зашумевший для укладки фен.

С короткими волосами, причесанный и без серег он стал похож на старика восточных кровей. Некую бескомпромиссную строгость придавали также очки Веры Павловны.

– Ну что ж, спасибо вам, девушка, – по-мужски одобрил работу Акимов, – вы совершили маленькое чудо.

– Что вы. Только зачем вам так коротко? Вы…

– На мужчину стала похожей? Да? Да не стесняйтесь. Похожа?

– М-м-м… Немного.

– Отлично, девушка, отлично. Я на кинопробы иду. Буду играть ночного сторожа в фильме «Пармская обитель два». Дублировать Джигарханяна. Спасибо вам, девушка. А сережки оставьте себе.

– Зачем?

– В качестве трофея.

Кольцо с руки Акимов также удалил. Это происходило в туалете гостиничного ресторана, лишенного опознавательных знаков «М» и «Ж». Где пришлось намыливать палец, чтобы перстенек слез. Дарить его было некому, и Акимов сунул кольцо в карман штанов.

В час дня Акимов оставил гостиницу. И снова поехал к себе домой. Зная, что Лены в это время там не будет – по воскресеньям она ходила в бассейн и сразу после него ездила к своей матери. Делая это уже несколько лет неизменно.

Автобус быстро довез Акимова к Лесной, и через двадцать минут он делал контрольный звонок в свою дверь. За ней, как Акимов и предполагал, никого не было.

Он бродил по квартире и присматривался. Следов постороннего мужчины не наблюдалось – вещи либо жены, либо его. Только на кухне рядом с недопитым чаем стояла пепельница с тонкими белыми окурками. Раньше жена не курила.

На стуле у компьютерного стола висел халат Акимова. Он потрогал его и даже для усиления чувств понюхал. Слабое старухино обоняние донесло запах Акимовского пота, перебитый ароматом дезодоранта. Фотография на стене запечатлела Акимова, вылезшего из морских волн и стоящего по колено в пене. Ремень от брюк, брошенный на тахту, свернувшись змеей, так и оставался на ней.

Всюду были его, Акимова, следы, рассыпанные бесчисленным множеством вещей и вещиц. Да и сам он сейчас находится здесь. Но, в то же время его нет. Страшный, непостижимый парадокс. Где я?

Акимов встряхнулся и сел к компьютеру. Он еще раз просмотрел варианты квартир. И заодно заглянул к себе на почту. Ему пришло два новых письма от жены и четыре послания по работе. Чернов молчал.

Жена писала:

«Андрей, хватит играть в прятки. Я так больше не могу. Очень хочу многое тебе объяснить. Обязательно ответь мне. Лена»

И:

«Сегодня приходила мужеподобная особа, назвавшаяся твоей хозяйкой. Мне она показалась довольно странной. Чем? Сказать не могу. Как будто я ее уже где-то раньше встречала. По твоей записке все ей передала. А ты случайно не запил? Прости за нескромный вопрос. Пиши – необходимо встретиться. Лена»

Акимов отвечать не стал и выключил компьютер.

Потом он позвонил в агентство недвижимости и договорился о встрече у метро «Пионерская». Смотрины были назначены ровно на 15–00.

После разговора Акимов сидел у себя в уборной и справлял «большую» нужду. Дома эта неприятная процедура прошла значительно легче. После туалета Акимов напоследок намывался душистым мылом и терся о свое родное полотенце. Из зеркала на него поглядывал грустный лопоухий старик.

Но Акимов пришел не для того, чтобы окунуться в прошлое, удобно покакать и помылиться французским мылом. Он пришел за деньгами. Они хранились у него точно так же, как и у Веры Павловны – в ящике письменного стола, в конверте. Всю сумму, чтобы не вызвать подозрений явной пропажей, он брать не стал. А ограничился сорока тысячами. Также Акимов забрал запасной комплект ключей от машины. И после недолгого раздумья взял еще и ключи от дачи.

Операция прошла успешно. Волнение Акимова, вызванное воспоминаниями и ассоциациями, не достигало того критического уровня, после которого происходил самозапуск механизма разрушения, и из дома он вышел достаточно бодрым и активным.

Ровно в три часа Акимов встретился с риэлтором агентства «Итака» – пухленькой рыжеволосой Катей. Свидание состоялось у бегущих за жеребенком, черных от бронзы пионеров, и началось с небольшого курьеза. Значительно улучшившего настроение Акимова – он был принят за мужчину.

Они с Катей просмотрели два предлагаемых агентством варианта и остановились на первом. Выигравшем в конкурсе за счет мусоропровода на лестничной клетке и «тихого» (так сказала умело рекламирующая свой товар Катя) вида из окна.

Квартира была полностью укомплектована: мебель, телевизор, посуда и прочие принадлежности, позволяющие в ней жить без особых проблем.

После темной замусоренной квартирки Веры Павловны эта показалась Акимову вылизанным светлым дворцом. С телефоном и интернетом.

Квартира находилась не на самом проспекте Испытателей, но в непосредственной близости от него, на Серебристом бульваре. Удовольствие в ней жить стоило двадцать три тысячи рублей в месяц.

Через два часа после осмотра Акимов заключил договор (в агентстве, к удовольствию Акимова, его внешность долго сличали с фотографией на паспорте Веры Павловны), заплатил за месяц и получил от снятой квартиры ключи.

Вернувшись на правах хозяина в свое жилище, Акимов несколько раз пройдясь по квартире, включил холодильник, заглянул во все шкафчики и шкафы, а потом … лег спать. Не заметив, почему и от чего на него навалилась такая усталость.

Акимова сморило на несколько часов, и когда он проснулся, в широкие окна из-за безукоризненной белизны занавески осторожно заглядывал вечер.

До наступления окончательной темноты Акимов изучал район и ходил по магазинам.

Он нашел дом, где жил Глинский, купил себе сердечных лекарств, еды, а также очередные шлепанцы и зарядку для телефона, вместо опрометчиво оставленной в Волосово. Теперь с этой дырой Акимова ничего не связывало. Разве что ноутбук, в котором острой нужды пока не было.

Еще Акимов купил блокнот. В крепком, имитирующем кожу переплете. Блокнот предназначался для записи наблюдений за Глинским Владимиром Викторовичем.

* * *

За несколько дней проживания на Серебристом бульваре Акимов узнал, что Глинский живет от него в шестнадцати минутах ходьбы, если идти через детский сад и школу. В квартире (по предположениям трехкомнатной) находящейся на седьмом этаже и выходящей окнами во двор. Туда же во двор выходили оснащенные домофонами двери подъездов.

Во дворе шла борьба – количество парковочных мест значительно уступало количеству принадлежащих жильцам автомобилей. И их втискивали, где только можно и нельзя: среди робко зеленеющих оазисов худосочных берез, в кустах и на тротуарах, вокруг бастионов помоек и детских площадок. Одна такая площадка, неровный четырехугольник которой был огорожен неудобными бетонными скамьями, была сконструирована точно напротив Витиной парадной. На этих, по самое брюхо вросших в грунт скамьях в первой половине дня устраивались мамаши и пенсионеры, а под вечер подтягивались любители пива и прочих расслабляющих напитков.

Здесь Акимов и устроил себе наблюдательный пункт.

Наблюдение велось им по следующей системе: два-три часа утром (7.30–10.00) и вечером с 17.00 и до тех пор, пока Акимов не начинал страдать от неудобств. Как бы решительно ни бывал настроен Акимов, его терпения хватало не больше, чем на три с половиной часа. После становилось не до наблюдений – либо страшно уставали зад и спина (жесткая скамья не имела спинки), либо хотелось в туалет, либо что-нибудь еще.

За четыре дня (в среду, 9 мая Акимов дежурить у подъезда не ходил) Глинский в дверном проеме своего подъезда не появлялся. Входил и выходил кто угодно, только не он. Некоторых из жильцов Акимов уже узнавал в лицо. Самыми характерными были старик, выходивший на прогулку с лохматым барбосом, длинная, как телеграфный столб, девица с кривыми тощими ногами и замотанное в хиджаб существо с коляской.

Еще примелькались несколько автомобилистов, оставляющих свои машины на изрытом колесами газоне.

Глинского не было. Ни утром, когда обыкновенные люди уходят на работу, ни вечером, когда им положено возвращаться. Витино отсутствие можно было объяснить тем, что он уходит из дому в то время, когда Акимов его не караулит, либо Глинский Владимир Викторович не проживает по занесенному в базу данных адресу. Вторая версия была крайне нежелательной. Акимов решил на следующей неделе несколько раз прийти пораньше, а также посидеть у дома днем. Если же и тогда он не увидел бы Витю, то пришлось бы ехать в больницу и вынюхивать там. И для этого могла пригодиться Татьяна Александровна, видеть которую Акимов совершенно не жаждал.

В свободное от сидения на скамье время он просто отдыхал в квартире. Где Акимов чувствовал себя несоизмеримо лучше, чем у Веры Павловны. На Серебристом бульваре дышалось, елось и спалось значительно легче.

Чтобы не томиться от мыслей и отсутствия живого общения, Акимов смотрел телевизор. Он попробовал почитать, купив для этого дурацкий детектив, но чтение не пошло – глаза очень быстро уставали.

В целом же, старухино тело явным образом больше не бунтовало и не взбрыкивало. Акимов кормил его два раза в день, старался как можно меньше пить и часто мыл его под душем.

В связи с частым мытьем встал вопрос чистой одежды. Купленные в Волосово футболка, трусы и носки пришли в негодность, хотя не казались грязными и заношенными. От них стало пахнуть. Так, что даже слабое обоняние Акимова уловило некий специфический острый душок, появляющийся при раздевании.

Тогда Акимов решил купить себе новых комплектов, с тем расчетом, чтобы менять тряпки раз в три дня. И не стирая, выбрасывать. Поэтому праздник Девятого мая был отмечен поездкой на рынок к Пионерской, где Акимов купил себе целый мешок («Три по цене одного!!!») носков, футболок и трусов.

Регулярно принимаемые таблетки также, как казалось Акимову, оказывали свое, стабилизирующее давление и сердечную деятельность, действие.

Словом, Акимов чувствовал себя весьма сносно. А когда высматривал Витю, то и вовсе о себе и теле забывал.

Процесс наблюдения Акимов максимально облегчил. Для мягкости сидения он стал брать с собой маленькую подушку, найденную в диване. Вместе с подушкой он носил с собой сок. А чтобы поднимающееся из-за крыш солнце не било в глаза, была куплена бейсболка. В козырькастой кепке, затеняющей половину лица, Акимов окончательно превратился в старика – упертого спортсмена-ветерана.

Теперь все было «хорошо», если бы не самое главное – Глинского по-прежнему не было.

Иногда, когда просто сидеть надоедало, Акимов проникал в дом, поднимался к квартире и, прижавшись ухом к двери, слушал царящую за ней тишину. Иногда, засомневавшись в должном уровне бдительности, он посылал домофонные призывы, остающиеся без ответов…

Витя появился в субботу днем, около половины двенадцатого.

Тихо, но как гром среди ясного неба. Буднично и естественно, но совершенно неожиданно, застав караулящего его Акимова врасплох.

Как и должно было быть.

Витя…

По причине выходного Акимов решил выйти позже и был на позиции около десяти утра. С намерением досидеть часов до пяти.

На площадке скрипел качелями только один ребенок, охраняемый мужчиной с газетой. Дом спал. Или уже полностью опустел. По крайней мере, так Акимову казалось. Потому что прошло двадцать, потом тридцать, потом еще сорок минут, а из парадной никто не выходил.

А когда открылась дверь, то из темноты шагнул Глинский. Заставивший Акимова прекратить дышать, двигаться и думать. И вызвавший в Акимове глубокий спазм узнавания, хотя и на этот раз предстал в отличном от фотографии виде.

Витя был одет с элегантной небрежностью человека, собравшегося за город – светлая куртка, штаны с дополнительными боковыми карманами и башмаки на толстой подметке. На плече его висел набитый рюкзак. Секунду, другую Глинский постоял, пощурился на солнце, повертел головой и направился вдоль дома.

Когда у Акимова прошло оцепенение, он осторожно поднялся и, забыв о подушке, соке и блокноте, которые все время брал с собой, двинулся за удаляющимся Витей.

Преследование продолжалось недолго, потому что дальняя сторона дома упиралась в вольер платной автостоянки.

Там Глинский сел в машину марки «Тойота» и уехал…

И только когда Глинский уехал, Акимов почувствовал, насколько он напряжен, взволнован и возбужден.

От напряжения у него дрожали ноги и спина. Волнение участило сердцебиение и вызвало пульсацию в висках, Возбуждение проявилось сильным чувством досады и нетерпения. Как будто с крючка сорвалась Золотая рыбка. Акимов не предполагал, что вид безмятежного Вити на него так подействует.

Он вернулся к себе на скамью. Пакет с подушкой и блокнотом никого не заинтересовал. Записав номер Витиного автомобиля (В783АК178) и время встречи, Акимов закрыл глаза.

Итак, Витя-Володя обозначился. Как действительно проживающий по месту своей регистрации. Осталось выяснить, когда он появится опять. И даже не это. Основной вопрос – что делать дальше? Как с Глинским взаимодействовать?

Акимов понимал, что их встреча все решит. Личная встреча и разговор. Такой разговор, от которого Вите нельзя будет уйти, и который если не все, то многое определит. Как это осуществить? Просто подойти и взять Витю за грудки? Но он может Акимова послать. И скорее всего, пошлет. Тем более, что никакого Акимова нет. Есть выжившая из ума старуха. В таком виде Акимов Вите не страшен. Да и не только Вите, никому. Такими руками не схватишь, не ударишь, не прижмешь. А прижать придется. Слишком серьезное дело. Но как?

Пока Акимов придумывал и браковал способы воздействия на Глинского, площадка, где он сидел, постепенно заполнилась детьми всех сортов и их родителями. Как будто после Витиного отъезда всем разрешили пойти погулять. Стало шумно и тесно. Два раза по ноге Акимову попал мяч, и он площадку оставил. И снова пошел посмотреть стоянку Витиной машины.

А потом ходил по дворам, потел под ярким солнцем и думал. Думал.

И придумал.

Возможная операция, отличающаяся предельной простотой и жестокостью, делилась (Акимов не мог удержаться от названий) на три основных этапа:

1. «Поимка»

2. «Транспортировка»

3. «Допрос», на который делалась вся ставка. Собственно, важным и ключевым было все. Поскольку от Акимова требовалась максимальная точность, скорость и реакция. Ошибка исключалась. Как исключалась повторная попытка.

Один раз, или никогда!

«Поимка» для усиления силового ресурса предполагала наличие дополнительной оснастки. Такой оснасткой мог быть газовый баллончик. Или электрошокер.

Про электрошокер Акимов слышал от Чернова, а с баллончиками ему уже приходилось иметь дело. Это было два года назад, когда в квартире делался ремонт, и они с женой почти все лето жили на даче. Кроме сырости и комаров им сильно досаждали бездомные собаки, сбивавшиеся в грязные своры для группового преследования готовых к совокуплению самок. Собаки вели себя нагло. С громким лаем они носились по улицам и огородам и могли затеять свои брачные игрища, сопровождаемые грызней и визгом, когда и где угодно. Лена их боялась. Чтобы добавить ей уверенности и обезопасить от возможной собачьей агрессии, Акимов купил ей «Коктейль Молотова». Попросив постоянно носить баллончик с собой.