Текст книги "Не держите бога ради! 6 тетрадей стихов"

Тетрадь 3

Первый исход

 
Я видела, шли эти рыбы стадами,
В друг друга цепляясь кистьми-плавниками,
Зубами повдоль разрывая хвосты,
Со спин чешуи обдирая пласты.
И гибли. Слоями хитином и слизью
Покрылась вся суша. Хвощи стали листья
Отращивать, чтобы укрыться, спастись.
А папоротник от икры стал цвести.
Он был как безумие – первый исход.
Моря расступались – и шли они вброд.
Потом, повторив этот путь многократно,
Вы стали людьми, но хотите обратно?
А я, ископаемой рыбой лежу.
Как вспомню, так вздрогну – история жуть!
2011
 

«Ку-ку кричит кукушка…»

 
Ку-ку кричит кукушка,
Федот бежит не тот.
Сметаною из кружки
смеётся бутерброд.
И дует на кастрюлю
чайник сгоряча.
Мужик по речке рулит
и раки в ней молчат
 

Стойкий оловянный

 
В утробе мёртвого сома
я как в нетопленной квартире.
Мне пуговицы на мундире
ест оловянная чума.
А в зеркало реки глядит
седьмое лето, отражаясь,
и память как чума на жалость
мне давит через сквозняки:
Как ночью очень злые дети —
бывает же чума на свете
(неоловянная чума)
в дом к нам пришли и, там дотла
спалив в камине балерину —
мою картонную кузину,
мои оплавили мозги
и бросили на дно реки,
где сом меня и проглотил.
 
 
Теперь там в табакерке бес
за нами плачет – он игрушка!
А дети выросли и слушать
не будут сказки про принцесс.
И про солдатов оловянных
не вспомнят взрослыми людьми.
Чума возьми их,
…окаянных.
2010
 

Коррида

 
смотрим   зрелище
мы в трицетах  как в стихах
и с повторами.
не сонет ещё —
смерти танец у быка
с матадорами
вся спина из крови  смесь
с бандерильями
взмах… и вот  тореро смерть
подарил ему
 
 
теми ритмами,
что в конвульсиях  быка,
с переборами
говорит струна
в уши нам впиваясь как
смерть, которая
из дымящей лужи корм
кровь солёную
преподносит… в горла  ком
удивлённым нам.
 
 
и в названиях-
матодор, тореро и
вся квадрилия
над  закланием
звуков жалящих рои
комариные,
смерти музыка  звенит
переливами.
смерть у каждого – зенит
струн  обрывами
 
 
и  фламенко там
выбивают каблуки
под гитары стон
и  моментами
транса  зовы так легки
будто нету той…
есть смертельная борьба,
зов услышишь в ней
вырвать   плевела раба
из груди своей
<<яс>>
2010
 

«В кифир попала муха…»

 
В кифир попала муха,
не выпить не стиха.
Стихире это мука —
Ха-ха!
Оксюморон с анаколуфом
кричали тишиной
из сладкой боли,
рассматривая грядки через лупу
где кирпичами расцвели монголии.
 

Планета для людей

Ч Л

 
Она была «планета для людей».
Любя ее, вокруг вращались люди.
От этого ей было всё больней —
Они эгоистичны, если любят.
Нельзя, чтоб не крутилась целый день,
И ночью, в тогу звёздную одета,
Свою, без солнца сотканную тень,
Не прятала бы от любви планета.
Они, её использовав, потом
Оставили, забытую, больную…
И только после, на кругу седьмом
Расцеловали адским поцелуем.
Она не видела, сгорала от идей…
Она была «Планета для людей».
 

***

Аристофан прославился в века

своей комедией про облака:

Мол, Зевса нет, гром с молнией от них.

А ты поэт, о чём ты пишешь стих?

О том, что женщина всегда права,

Что у Сократа тоже голова

Так хорошо бы не варила,

Когда б жена его подолгу не пилила.

Кастаньеты

 
Не торнадо, не цунами
Раскололи это лето.
Это разом по Испании
Пробежали кастаньеты.
Болеро звенит. Фламенко
Рассыпается токката,
Жизнь и смерть на красной ленте,
Жизнь и смерть под каблуками.
Красный свет из мрака ночи
Обжигает языками.
Страсть на барбекю клокочет,
Страсть взбивается ногами.
Чуть сомкнулись их колени —
Взгляд обжёг и кабальеро
То приблизится как пленник,
То взметнётся как тореро.
Болью обдирают струны
У гитары связки горла…
Кастаньеты,
Кастаньеты,
Кастаньеты —
Страсть и гордость.
 

Не знал, так бывает…

памяти тёти Юли

Я не знал, так бывает.

Она ходит прямо, немного согнувшись,

видит тени и знает их все

до одной наизусть… эти души,

у свободы уже нет другого

понятия в памяти больше,

умирать ей не надо учиться совсем…

она знает…  не больно.

И не видно её, словно тень сама стала.

И ей так уютно…

завернулась в прозрачность

слепого дождя этим летом,

а колючий столетник расцвёл

на окне этим утром…

видно скоро уже… пальцы гладят

листок полный света.

И когда-то знакомые звуки

приносятся с улиц,

а любимая книга давно

наизусть ей знакома,

только в «Отче наш» губы

твердят все слова по-другому:

«Przyjdz krolestwo Twoje» —

это польская речь к ней вернулась.

Круговорот августа в природе

 
Соломенный август на тоненькой ножке
сорвался, потом сшелушился и стёрся.
Стал белым и спёкся, рассыпался в крошках,
склевался, взлетел и во что-то упёрся.
И полз в темноте по тоннелю сырому
и, вырвавшись, падая вниз, прилепился
на что-то соломенное, но большое,
удобно растёкся, стал плоским, как пицца.
И высох, потом соскоблился, застрял там
и долго сидел, покатался немножко,
помылся и стёк, растворился и спрятан
был снова в тот колос на тоненькой ножке.
 

Зима

 
твою болезнь я забираю, прочно
зажав меж пальцами пурги колючих
моих дыханий, пар их рот мой вяжет
и губы осязают полной грудью
хитон волнующий раздетого мгновенья
весны проказницы, массируя ей стопы,
перебирая складки тех улыбок,
засеивая боль в дыханье вьюги…
уйдёт всё завтра.
 

Чистый разум и сумерки

Воспоминание с Вечерней Мглой

Дрожит и рдеет в раскаленной дали…

Поль Верлен « Мистические сумерки»

 
Мы с чистым разумом от Канта
Уйдём без пут.
Движенья выверены  катой
Под мыслей  кнут.
 
 
Мы взяли разум априори
Как рифму в стих,
Вплетая в медленном повторе
И в скорости
 
 
В сознанье, пряча ум за разум —
Молчал бы, там
Ума палата – вот зараза!
Не по годам.
 
 
Рассудка зёрна в созерцанье
Среди плевел
Засохнут если их сердцами
Никто не грел.
 
 
Но вот Верлен затмит сознанье
«Вечерней мглой»
Стихами окропив ум ранний —
Живой водой.
 
 
Мане полутонами красок
Зажжёт рассвет.
И «Болеро» Равеля страстью
На много лет
 
 
Уму даст пищу…
Чистый разум, как белый лист,
Когда на нём сердцами пишут,
Тогда он чист.
 

«      Наглый подлесок глядит из подлапника…»

 
      Наглый подлесок глядит из подлапника
из карабина дятел строчит.
 
 
       Скука осенняя мне поддала пинка
в лес окунуться, как в омут ночи.
 
 
       Тонут в тумане ноги по щиколотку,
       землю  никак не могу осязать…
Вздрогнул, но кто это шепчет —
 
 
       молчи ка ты!
И синевою наполнил глаза.
 

Первая ночь в Соренто

 
Солнце куда-то присело.
Колокол всё звонит.
Нет, это вовсе не колокол,
это лягушки квакают.
Надо же, как научились —
 очень забавно они:
звук то звенит цикадами,
то начинает плакать.
В воздухе запах кофе,
и аромат магнолий.
Хочется «капучино»
или «эспрессо» с сигарой.
Надо спуститься выпить
и прогуляемся, что ли?
Странно, нигде нет музыки.
Что тут сидеть – не старые.
Завтра у нас Помпея,
я бы хотел быть сытым.
Все эти пасты и пиццы
что-то не очень съедобные.
Буду от голода мучиться,
заживо пеплом засыпанный.
Вот посмеётся Везувий,
будет пред ним неудобно.
Ты же хотела Италию ночью,
давай пойдём!
Морем подышим, спросим,
где у них магазины.
Ладно…  устала с дороги.
Завтра, всё завтра…  днём.
Ночь проведём как обычно.
Дай, разотру тебе спину.
 

Qostanay – satori

 
Лето. В зное варятся бульвары.
Градусы у города всё выше.
По асфальту выросших традиций
Новый день на паперть словно старый
Встал, и расплылась улыбка, слышит
Сердце у собора как забилось.
 
 
Колокол торопит торбы буден…
Чем-то озабоченные духи
Чувств песок  рассыпали как бусы,
Люди подобрали – снова будут
Суетиться и жужжать, как мухи,
Жизнь любить кто в радости, кто в грусти.
 
 
А закат усталый чуть коснётся
Покрасневших лиц многоэтажек,
Поцелует купол  минарета
И закатится скорей  за солнцем.
Месяц тонкий выбежит отважно —
Ходит на пуантах, как в балете.
 
 
Есть у ночи лунной тени-ноги
Длинные, не то что у полудня,
Что идёт короткими шажками.
Платье тишины есть – очень строго.
Тени церемонно, словно люди
Площадь перейдут и где-то канут.
 
 
Утром  ветер мышцами играет,
Подметает в парке тротуары.
И  потом бежит  в Тобол  умыться.
Невидимка-демон с ним летает,
Тот батыр-Костан*, но только старый,
Ночью в город ходит – удивится.
 
 
Вспомнит, как причёсан облаками,
Разгонял он печенегов стаи
И кричал призывно:
– Где ты, месяц?
Освети-ка холм, возьму я камень,
Меж оврагов двух оставлю тайну —
Возложу его, чтоб место метить.
 

* из легенды о батыре-Костане:

«о месте – на возвышенности,

между двух оврагов»

Виноград – Целиноград!

Виноградную косточку

в тёпдую землю зарою…

Булат Окуджава

1.

Виноградные грозди висят,

наливаются солнцем,

И грустят, что вот-вот оторвут их

от спелой лозы.

Этот полдень и воздух-нектар

неподвижный и бронзов,

то пронзает оса, то волнует

крыло стрекозы.

Поутру соберут виноград

молодые вакханки,

И в карзинах несут на плече,

чуть качая бедром.

Будут нежные пятки давить сок

в широкой лоханке,

И вином будут зреть он в бочонках

дубовых потом.

2.

Я припомнил грузин, тех, кто к нам

поступать приезжали

67-ой год, прошлый век,

город Целиноград.

Факультет медицинский их принял

тогда – «Генацвале!»*

«Не берут нас без денег в Тбилиси» —

они говорят.

Привезли виноград, а для нас

это было в новинку,

И вино, песен многоголосье —

«Ме шен миквархар!». **

Рок-н-Рола и шейка был круче

их танец лезгинка.

Первый курс: анатомка, латынь

и бренчанье гитар.

На втором уже нет их – уехали

в город свой кровный —

Переводом. А я погрузился

в учёбу, как мог…

Знаю, этой степи колдовской

и простор и суровость —

Я бы не поменял на экзотик

кавказских восторг.

* – приветствие,

** – я тебя люблю

2022

Беглец

«…в деревню, к тётке, в глушь, в Саратов!…» А. С. Грибоедов

Горе от ума

Холодный пронизывающий сон

Растаял фонарным рисунком дерева,

Когда жёлтый диск большим колесом

Вкатился в город беглецом неуверенным.

Это тот город, в который все бегут!

Синие купола и каменные мостовые.

Уличное тело вытянулось на берегу,

Мостом-ошейником перетянув реки выю.

Звонок трамвая и в миг рассыпан мыслей мел,

Улиточье тело снова втянулось в раковину.

Скорей сбегайтесь все, кто не успел —

Будете проглочены им, как кусочек лакомый.

Занято. Многоточие из-под колёс брызг,

Как мыслишек раздавленные ротики.

В одной из раковин застрял и молча грыз

Остатки рассудка как ногти беглец юродивый.

Тетрадь 4

Сказка про мышку

 
Лошадиный остов —
Для малютки терем.
Поселилась просто
Мышка, но хотела:
Чтобы было честно
Всем, чтоб не обидно.
Ничего, что тесно —
Будет дальше видно.
Сколько нас? – «норушка»
Это я из норки
И одна «квакушка»,
И зайчонок вёрткий —
«На горе увёртыш».
И лисичка хочет —
Будет пусть четвёртой.
Звать – «везде проскочит».
Может быть и хватит.
Но волчонок ловкий —
«Из кустов захватыш»
Проявил сноровку.
В чём же смысл сказки?
Появился мишка,
И сказал с опаской:
«Вас я всех давишка».
Вроде не хотел он,
Видно дело дышло!
В чём же было дело?
Без ума всё вышло.
2011
 

Больница

Испугалась больница – бежит и кричит,

заблудившись в высокой бессонниц осоке.

Из под рёбер прогнивших летели грачи,

сплюнув «лёгкие» альвеолярные соки.

Диплопию свою димедролом залив,

взгляд её, спотыкнувшись о нос краем глаза,

вздохом бабочек в бездну небес кинул стих,

словно хлебные крошки из бокса заразных.

Время снова разбухло фурункулом глаз.

Белый свет операций на вёслах ресниц плыл —

с рыбьих жабр островки с чешуёй напоказ

налепила, чтоб звёзды не пахли больницей.

А грачи– молодцы на графит карандаш

раскрошили и звёздам скормили бумажным…

Он в палате отдельной, тот – правильный наш

врач-колдун, что понадобится однажды…

 
2010
 

«Воробей сидел…»

 
Воробей сидел
с закрытыми глазами
и считал года —
все свои года,
сколько он всего прожил.
Он  так напрягся,
как будто считал  до ста,
но ему было
немногим меньше года —
был уже февраль.
.
 
 
Сбившись со счёта,
он упал с ветки на снег
и стал делать вид,
что купается.
Он в разные стороны
вертел головой,
хлопал крыльями о снег
и часто дышал.
Но никто не смеялся —
братьев не было.
.
 
 
Вспомнилось ему,
как пол года назад он
также свалился,
будучи ещё
желторотым и смешным.
Тогда он больно
ударился о землю,
и братья его
налетели и шутя
поклёвывали.
.
 
 
Сейчас упасть
было даже приятно,
этот белый снег
был рыхлый совсем,
мягкий и очень чистый,
словно белый лист.
– Начать бы новую жизнь
с чистого листа —
мелькнула в голове мысль.
И… он улетел.
<<яс>>
2011
 

.

Велесичи

Прибаутка. Ясный стих

 
Ой, кудесы, ой!
Велесичи к нам пришли!
Эй, запечник-страж,
прибаутник наш!
Выходи-ка, домовой,
это праздник твой.
Вылезай из-за печи,
есть тебе каша.
На загнётке горшочек —
то милость наша.
.
 
 
Вот  пирожочек.
Кушай кашу, пироги,
дом наш стереги.
Домовой ты наш —
Домовушка, добрый дух,
стереги  за двух.
Ты хозяин-батюшка,
ты Велесов внук,
пугаешь нерадивых,
кто живёт без рук.
.
 
 
А рачительных,
уважаешь, бережёшь —
у них дом хорош.
Жировик-велес
своё войско спрятал в лес.
Леший с водяным
не хотят уже войны.
И ты страж вечный
домовой наш  запечник,
от войны лечишь.
.
 
 
Кудесы– бубны
Велесичи веселы
Что сейчас будет!
Заходи народ
Разбирай-ка калачи!
Эй, велесов кот,
Слезай поскорей с печи.
Намывай гостей.
Заходите к нам гости
поглодать кости!
<<яс>>
2012
 

.

«Я рисую свой мир …»

 
Я рисую свой мир —
два мазка на холсте.
сам я грешен и сир,
а хотел, так хотел
сам, как ангел парить,
богу в очи глядеть.
Вот стою у двери,
а мечты эти где?
 
 
Был я в первых рядах,
чтобы смерть победить,
чтобы детям всегда
было счастливо жить.
Чтоб без бомб и ракет,
чтоб друг к другу лицом.
Только бога то нет —
мир в руках подлецов.
 
 
Мир так сгорбился весь
как погибель в комок.
Ты обидел его
человек, как ты мог?
2014
 

И… дальше жил

 
Стоял февраль. Я, Робинзона Крузо
перечитав, смотрел с тоской на море —
внутри себя (я оставался в роли
того несчастного) и думал – круто
попасть бы так на остров. Но поехал
за внуками, чтоб отвести в бассейн их.
Когда ж они ко мне в машину сели,
подумал, что неплохо будет, если
сам искупаюсь – что ещё мне делать?
(вода она в моих мозгах плескалась).
Теперь вот, вспоминая, сильно каюсь
что я доверил этой мысли тело
и вместо удовольствий, как хотелось,
попал на остров – точно Робинзон.
 
 
Весь день я жил. На острове там где-то
и, кажется, я пятницу там встретил
(ведь перед тем четверг был, точно помню
всё, слава богу, я ещё не помер).
Меня с бассейна увезли на скорой.
А мне казалось, что я где-то в море —
корабль мой разбивается о скалы,
встречаются не те, кого искал я —
не Пятница, а людоеды только.
Они мне сердце режут, вынимают…
и море стало красным – кто-то манит,
и голос говорит: «нормально бьётся»
и спрашивает: «что-нибудь скажи!».
И я сказал: «я где?». И дальше жил*.
 

*Впечатление после перенесённого

инфаркта миокарда и стентирования.

 
2015
 

Нургазы

 
Юркнул в юрту Нургазы,
сняв свои галоши.
Дали мальчику бозы —
мальчик он хороший.
Напоила молоком
мама мальчугана —
на подушке босиком
спит у дастархана.
Он чуть-чуть поспит, потом
подрастёт немножко.
А снаружи полным ртом
солнце пьют галошки.
 

Вишня

 
Как хорошо, что
ты сварила варенье
из лесной вишни.
Я люблю её
ещё с того времени,
когда помнишь, мы
вышли у поворота
на Казан-Басы
чтобы про грибы спросить.
Жаль, лес  выгорел.
Зато вишарник
разросся, а сельчане
стоят у трассы —
в вёдрах красное.
Мы вначале спросили:
«Грибы есть у вас?» —
вопрос был явно лишним —
там была  вишня.
Мы, поболтав о лесе,
купили ведро.
Аромат такой —
обалдеть! Пахнет летом,
комарами и тоской.
И косточки в ней
мягкие, как раскусишь —
вкус «амаретто».
Варенье с ними жуют.
А в магазине
такого не продают —
счастье не купишь.
<<яс>>
2013
 

Соча

 
Мёдом смажу ус и губы
С уст твоих, гордячка Соча.
Я тебя, красотка, буду
Целовать до поздней ночи.
Распалюсь, а губы манит
Ярко-красная алыча.
И урочища с холмами
На вершине чуть горчат.
Перевалы, тропы козьи
Заведут из чащи в лог.
Там пещера – будет поздно…
Целовал бы всё, что мог.
И от дерзости ужасной —
Губы мне закрой, молчи!
Ты, гордячка, только лаской
В сладкой скроешься ночи.
 

Ты сказала мне «нет»

 
Этот звук не протянешь, летит он на дно,
Хлестко плетью стегнёт, ну а мне всё равно,
Прямо в грудь ударяет так больно и метко.
Этот камень носить мне отныне дано.
Знаю, камень ракушка во рту бережёт.
Служит он ей зубами ей – пищу протрёт,
Засверкает попозже весь жемчугом белым,
К нежной шее красавицы тихо прильнёт.
Я к тебе прилеплюсь будто к мухе паук,
И блаженством наполненный твой акведук,
Осушу и наполню, я всё ещё в силах —
Искупаемся в счастье с тобой милый друг.
Ты сказала мне «нет» – и оставила след…
 

Египет

 
на бархате
бархана
колючки-пирамиды,
они плоды цветка —
отцветшей
Атлантиды…
 

Котёнок

 
– Папа, у тебя в больнице «протившок»
есть, которым делают наркоз?
Мне зачем? Котёнка усыпить, его нашёл
я у бака мусорного – он ко льду примёрз.
Кто-то выкинул, я шёл и подобрал.
Жалко мне, он не пищит, почти не дышит.
– Да, сейчас приеду, чёрт бы их побрал,
Этих сволочей. Не плачь, сынок, ну… я же слышу.
Сделан был укол с дозой небольшой —
Сколько для такого маленького надо…
Утром вдруг, звонок:
– Папа он пошёл.
Он живой! У нас такая радость!
 

«Свет осязаем, но не видим…»

 
Свет осязаем, но не видим:
всё просто – золотым пером
Луна обводит только виды
те, что захочется потом
узнать, когда на лунном диске
я в белой пагоде проснусь
невидимый… Ещё не близко
тот день, но помню наизусть её…
 

От судьбы не уйти нам

Это было ещё после 6-го курса института 1971г, на доврачебной практике

 
У судьбы есть посёлок Вишнёвка, который я мимо
проезжаю, проснувшись, гляжу как мелькают домишки
и, схватив саквояжик несусь, весь вагон опрокинув
в тамбур к дверце заветной, теперь в этом поезде лишний.
И как столб промелькнёт, оттолкнувшись сильнее ногами,
я на насыпь бочком полечу, чтобы рук не поранить,
и счастливый, что вышло, сажусь журавлём оригами
на щебёнку щекой левой, крылья нарочно расправив.
Шелест камешков нежно щекочет мне кожу – как будто
я лежу возле моря и с галькой волна набегает,
но встаю и бегу по траве, догоняя то утро,
где судьба меня ждёт, где больничка белеет нагая.
Где под вечер пятнадцать детей, наглотавшихся мака,
будут зонд мой глотать и тогда, промывая желудки,
я в безумных и чёрных зрачках снова той судьбы знаки
угадаю и вспомню забытую кажется шутку:
«что за чёрт – белены ты объелся?», но вспомню с тревогой
за детей, что смеялись, кричали и лезли на стены,
ошалевшие от атропина, и чёрные воды
из желудков отмытых у них постепенно светлели.
А последний малыш, успокоившись, сел возле стенки
и смотрел на неё, я спросил: « Ваня, что ты там видишь?»
«В телевизоре ну погоди!» – обхватил он коленки
и вздохнул – «волка жалко – ему с этим зайцем не выжить!»
Я сказал: «Ваня, выживет! Всё, я тушу телевизор,
спят усталые, видишь, игрушки – уже песню спели.
Ты, ложись!“. Все уснули. Сестре говорю: „Ну, сюрпризы!
Это часто у вас, Люда?“ – „Нет, первый раз за неделю.
А щека как – болит?» Я под маской совсем не заметил,
что прилипла к ней кровь. Мне потом она маслом лечила
с тёртой мелко морковью – в ней А-витамин – каротины.
Может это не Люда была, может Лена – забыл я.
За неделю щека зажила – от судьбы не уйти нам.
2012
 

Тетрадь 5

Мёртвый ручей

 
Лесной ручей водою мёртвою
наполнен от краёв до донышка.
А страх берёт рукою мокрою
и издевается гадёнышем.
И шепчет мне вода: «Приблизься же!»
А, к горлу дурнота приятная
крадётся, я походкой лисьею
иду туда шагами ватными.
И наклоняюсь в воды чёрные,
своё отображенье чёткое
увидев, как Нарцисс влюблённый я
смотрю, ловлю уже бессчётно раз.
И жажду там за зазеркальностью
увидеть душу с тем же абрисом,
и постепенно проникаю в суть
письма, что мне пришло без адреса.
И вот лежу, глазами полными
смотрю на небо сквозь сияние,
не понимая, что же вспомнил я
и был ли я когда-то ранее…
 

Гиперборей

 
О, сладкий воин мой – гиперборей!
Он так тяжёл на мне твой камень жалости,
Как больно мне на дне твоих морей.
Мне не уместно так живой, сними, пожалуйста!
 
 
Ты донырнёшь, но не найдёшь меня.
Хочу я быть твоей травой или следами ног.
На шее мёртвый камень – мне его не снять,
Пускай немою тишиной, но чтоб ты смог…
 
 
Стать семенем той жизни – всей земли во имя.
Невыносимый воин мой, приди ж скорей.
Сугробами укрыты мы – но всё живые.
Я тень твоя, ты камнем стал, гиперборей!
 

.

.

«Он говорил, что бог …»

 
Он говорил, что бог —
его не слушали,
решали меж собой,
как было лучше бы
 
 
убить его совсем,
а перед тем терзать
и мучить на кресте,
чтоб видели глаза,
 
 
что он не бог, не бог,
что в нём и боль и страх.
Когда бы был – то смог
спуститься он с креста.
 
 
Всё так свершилось бы,
но не оставил он
распятия судьбы…
и был людьми казнён.
 
 
Он новый путь Христа
предвидел и создал —
и человеком стал
уже… и… навсегда.
 

Язык войны

Ну ж был денек! Сквозь дым летучий

Французы двинулись, как тучи…

Ю. Лермонтов «Бородино»

 
Над полем боя чёрный ворон прокричал
И ангел белый крылышки расправил.
Убитых души просто различать —
Здесь нет неправых.
 
 
Перевернув дневную суету,
Чернеет мрака щит блестящий.
Луна на штык надета. На посту
Солдат уставший.
 
 
Французы спят. Один сидит мусью.
На кивере плюмаж окрашен.
– Похоже – кровь. Он побывал в бою.
Пусть будет нашим.
 
 
Две тени промелькнули у костра.
Им со штыка луна моргнула.
– «Язык» – хорош. Поручик будет рад.
Слетит со стула!
 
 
– Нет – это, братцы, разве гренадёр?
Похоже – интендант с обоза.
Несёт нам про вино войны какой-то вздор.
Налейте дозу.
 
 
Француз достал из ранца шоколад
План рассказал Наполеона.
И свой, что посидеть он был бы рад
На царском троне.
 
 
Сквозь дым летучий день вновь пролетел…
Улан, драгун легло в редуты,
С гусарами обнявшись – много тел
Худых и не обутых.
 
 
Но Бонапарта поучить всё же, пришлось —
В костре Москвы он посидел не долго.
И всё равно замёрз – незваный гость.
Мусью, что толку?
 
 
Всяк, подбиравший от парадной ключик,
К России-матушке – тот в лужу сел,
Скажите – кто великий и могучий!
Пусть знают все.
2020