Текст книги "Цунами"

– А в России сейчас холодно? – неожиданно спросил Тони.

Рад оторвался от пейзажа за окном и посмотрел на Тони. По звуку его голоса, явно направленного назад, он предположил, что вопрос Тони адресован ему.

Так оно и было: Тони вел машину вполоборота, следя за дорогой одним глазом, а другим одновременно пытался захватить в поле зрения Рада.

– Десять градусов ниже нуля, – сказал Рад.

– Десять градусов ниже нуля? – эхом повторил Тони. Он быстро глянул на приборную доску, и снова один его глаз оказался обращен к Раду. – У меня здесь в машине сейчас семнадцать градусов выше нуля. Совсем не жарко. На двадцать семь градусов, значит, ниже! Ужасный холод.

И Дрон, и Нелли, и сам Рад – все в машине засмеялись.

– Нет, это еще не ужасный холод, – сказал Рад.

– Не ужасный? А какой тогда в России считается ужасный?

– Ну когда под тридцать. За тридцать. А есть места – если под сорок или даже больше.

– О! – воскликнул Тони, оборачиваясь к Раду затылком. Он это сделал с такой резкостью, словно Рад обидел его своим сообщением. – Под сорок! Даже больше! Это немыслимо.

– Понимаешь его нормально? – наклоняясь к Раду, спросила Нелли, все продолжая посмеиваться.

Певучий английский Тони и в самом деле был труден для Рада. Приходилось вслушиваться буквально в каждое слово и, чтоб уловить значение, еще повторять его про себя. Однако он отозвался:

– Нормально. Понимаю. Даже то, о чем не сказано. Он не видел тут проблемы. Ну если что-то и не поймет. Главное, чтобы они поняли друг друга с Дроном.

Смех, легкими серебряными шарами затухающе перекатывавшийся в Неллином горле, заново расцвел частым колокольчатым перезвоном.

– Даже то, о чем не сказано? – повторила она сквозь этот серебряный перезвон. – Едва ли. Знаешь, почему он спрашивал о погоде?

– Он выдает замуж сестру, – повернулся к ним с переднего сиденья Дрон. – У него четверо сестер, и все пристроены, а одна недавно овдовела. У него есть на примете швейцарец, но того еще нужно зазвать в Таиланд. А ты уже здесь.

– Он непременно хочет выдать ее замуж за иностранца, – торопливо перехватила Нелли инициативу повествования. – Все другие сестры замужем за иностранцами, и все живут себе и живут, а этот был таец – и вот такая неудача.

– Невеста – прелесть, двадцать шесть лет, и красавица – обалдеть. – Дрон не позволил Нелли взять инициативу в свои руки. Рассказ о сестре Тони доставлял ему слишком большое удовольствие, чтобы отказать себе в нем. – Такая выразительность черт, такая лепка скул, губ – полный отпад. Только что ее видели – вот, в деревне. Навещали с Тони его родителей. Сельская учительница. А?! Роскошно.

– Роскошно, – подтвердил Рад. – Но у нас же зима – тридцать градусов.

– И что? Приспособится. Главное, чтоб муж иностранец.

– Нет, Дрон, тридцать градусов – это аргумент, – сказала Нелли, непонятно – всерьез или сиздевкой.

– Кроме того, жених финансово несостоятелен, – сказал Рад.

– Да, вот это уже аргумент, – согласился Дрон. Посидел мгновение молча и, ничего больше не произнеся, отвернулся от Рада с Нелли.

– А мы уже, между прочим, в городе, – глядя мимо Рада в окно над его плечом, проговорила Нелли.

Рад повернул голову вслед ее взгляду. Одно – и двухэтажные строения с разрывами живой природы между ними закончились, «тойота» Тони несла свое лимузиноподобное тело по городской улице. Это еще была окраина – простор широкой многорядной дороги, разделенной посередине полосой зеленого газона, простор широких тротуаров, за которыми, огороженные бетонными и решетчато-металлическими заборами, на зеленых лужайках стояли рафинадно-белые, как зубы Тони, особняки, – но уже совсем рядом многоярусным бетонным лесом тянули себя в небо тридцати-сорокаэтажные башни небоскребов, тесня, наступая друг на друга – воинственные создания рвущейся в европейскую цивилизацию Юго-Восточной Азии.

– Впечатляет, – сказал Рад, указывая движением подбородка на многократно растиражированное воплощение вавилонской мечты.

– Впечатляет, и еще как, – согласилась Нелли.

– Великолепный город, – произнес Рад по-английски, адресуясь к Тони.

Тони не замедлил отозваться. Он вскинул перед собой руки и ударил ладонями по рулю.

– Ужасный город! Город-спрут. Пробки на дорогах. Никуда не проедешь. Вонь. Дороговизна.

Дрон рядом с ним захохотал. Он хохотал и восклицал:

– Тони! Тони! Ты революционер! «Красные бригады»! Смерть капитализму! Война дворцам! Или ты, в крайнем случае, «зеленый»!

Тони засмущался. Сравнение с революционером, как равным образом и с «зеленым», его явно не устраивало.

– Я не прав? Разве не так? Я прав! Это так! Я имею право на свое мнение! – ответно восклицал он, отрывая глаза от дороги и взглядывая на Дрона.

– На самом деле совсем не дороговизна. Скорее, дешевизна, – произнес Дрон по-русски, оборачиваясь к Раду с Нелли. – Вопрос в том, сколько имеешь дохода.

– Естественно, – подтвердил Рад. Оживление на лице Дрона погасло.

– А, ну поговорим, поговорим, – уронил он затем, и перед глазами Рада вновь оказался его свеже – и чисто подстриженный затылок.

Улицы между тем становились все уже, все уже делались тротуары, тесно стоящие друг к другу многоэтажные дома, казалось, стискивают проезжую часть, стремясь сжать ее в нитку. Перед светофорами теперь приходилось торчать в пробках, и только многочисленные мотоциклисты виляли между увязшими в «джеме» машинами, пробираясь поближе к перекрестку. Женщины на задних сиденьях мотоциклов сидели боком, свесив вниз ноги – подобно тому, как на картинах восемнадцатого века великосветские наездницы на лошадях.

– Как интересно, почему? – спросил Рад у Тони. – Это ведь опасно.

Тони помялся.

– Тайская женщина должна быть нескромной лишь в постели, – ответил он наконец.

Раду была видна только его шея, но ему показалось, что Тони, произнося эти слова, зарделся.

– Не задавай неприличных вопросов, – сказала по-русски Нелли. – Или задавай их нам с Дроном.

– Да-да, – покивал, не поворачиваясь к ним, Дрон. – Мы с Нелей большие любители отвечать на неприличные вопросы. А наш друг, – так он зашифровал Тони, чтобы не произносить его имени, – хотя и ходок, но все же восточный ведь человек! Буддист.

Сбросив скорость, Тони резко крутанул руль, и «тойота» вкатила во двор какого-то здания. Вильнула с солнца в тень под навес и замерла около стеклянной двери заднего входа.

– Привет! – сказал Дрон, поворачиваясь к Раду. – Приехали. Твой отель.

– Почему мой? – Рад удивился. – А вы?

– Мы в другом, – ответила Нелли.

– Вот интересно. – Это было неожиданно. Рад не сомневался, что они все будут жить в одном месте.

Дрон успокаивающе помахал рукой:

– Мы тут рядом. Тридцать-сорок метров дальше по улице. Может быть, даже двадцать пять. – И, открыв дверцу со своей стороны, выставляя наружу ногу, как бы призвал тем последовать его примеру выбираться из машины всех остальных.

Внутри, за стеклянными дверьми заднего входа, явившись из глубины гостиничного холла, уже стоял «мальчик» – таец лет двадцати шести, двадцати семи на вид в расшитой золотым галуном зеленой униформе с золотыми пуговицами. Дверцы «тойоты» стали открываться – и он распахнул дверь отеля, выступил на крыльцо встречать гостей.

Глава шестая

Это была его квартира. Он в ней когда-то жил. Почему получилось так, что ему пришлось оставить ее и даже сдать? Этого Рад не знал. Но вот настала пора вернуться в нее – и он снова был в ней. Он шел по квартире от входной двери вглубь, а за ним, беспрерывно гундя, тянулся ее нынешний обитатель. «А че ты приперся-то, че тебе надо, и так все путем, без тебя», – что-то вроде такого гундел квартирант. Это был тот кудлатый мужик, что, выскочив с вилами, заколол набросившуюся на Рада собаку неизвестного немого. Он чувствовал себя в квартире хозяином, он привык к жизни в ней, и появление Рада было ему не просто досадно, а казалось, он готов оспорить его права на нее.

Квартира была в безобразном состоянии. Засаленные, полопавшиеся на углах обои, облупившиеся потолки, затоптанный паркет, повсюду – воняющие кучи какого-то тряпья.

Рад вошел в дальнюю, самую свою любимую комнату, которую любил за просторность, за два больших окна в ней, за то, что свет заполнял ее, как свежий ветер правильно поставленный парус. Комната была еще в худшем состоянии, чем остальная квартира. Со сгнившими полами, с напрочь отодранными обоями, одно окно грубо заколочено горбылевыми досками, и вся завалена мусором – шелухой от семечек, клочками упаковочной бумаги, крышками от пивных бутылок, обрывками веревок, засохшими остатками еды, – вся в шарах свалявшейся пыли – притон, не комната.

– Подмести трудно было? – останавливаясь, спросил Рад мужика.

– А веника раз нет, – ответил мужик.

– А щеткой нельзя? – сказал Рад, отчетливо помня, что щетка в доме была.

– Хрен его знает, где она, щетка, – равнодушно отозвался мужик.

Щетка, впрочем, была не хрен знает где. Она стояла тут же, на виду – в одном из углов комнаты.

Рад взял ее и стал сметать мусор в кучу. Невозможно было терпеть этот гадюшник, эти Авгиевы конюшни. Мужик стоял рядом, смотрел, как он орудует щеткой, и гундел: «Хрен знает, где она была, твоя щетка. Не было ее. Ты знаешь где, так нашел».

Внезапно Рад почувствовал, что в комнате появился кто-то еще. Он перестал подметать пол и посмотрел в сторону двери. На пороге комнаты стоял его бывший сокурсник, финансовый директор крупной торговой компании, в загородном доме которого он жил последнее время. Бывший сокурсник был в длинном кашемировом пальто тонкой выделки, пальто расстегнуто, и в проем между разошедшимися полами стекал до колен двумя ручьями белый шелковый шарф.

– Продолжай-продолжай, – сказал Раду его бывший сокурсник. – Надо убраться, безобразие, что делается. Свинарник.

Рад ему не ответил. И не поспешил вернуться к своему занятию. Он стоял, смотрел на своего бывшего сокурсника и пытался понять, почему тот здесь. Откуда взялся. С какой стати так по-хозяйски разговаривает с ним. В его квартире!

– Продолжай-продолжай, – между тем уже нетерпеливо прикрикнул на него бывший сокурсник. И поманил рукой мужика в ковбойке: – Подойди ко мне. Есть разговор.

И мужик тотчас подобострастно бросился к нему, как-то по-обезьяньи пригибаясь, усиленно размахивая руками, лицо его осветилось вдохновенной радостью быть полезным бывшему сокурснику Рада, а из глотки вырвалось нечто похожее на ублаготворенное урчание.

Рад же, глядя ему вслед, неожиданно осознал, что квартира на самом деле давно ему не принадлежит, это теперь квартира его бывшего сокурсника, он ее владелец. Потому-то кудлатый мужик и вел себя с такой наглостью – что, казалось, готов был оспорить у Рада его права на нее. Хотя, оказывается, оспаривать было нечего. И как это все произошло?

Рад бросился вслед за покидающими комнату бывшим сокурсником и мужиком, чтобы остановить их, заявить, что это его квартира, он ее владелец, не кто другой, – но дверь за ними закрылась раньше, чем он достиг ее. А двери и не было – одна голая стена. Он был наглухо замурован в этой своей бывшей любимой комнате, превращенной в Авгиевы конюшни. Он был ее узником. Обреченным Гераклом. Которому не оставалось ничего другого, кроме как продолжить свой подвиг по очистке конюшен от грязи, надеясь на чудо неожиданного освобождения.

Звонок, прозвучавший где-то вдали, пришел к нему знаком этого освобождения. Должно быть, то позвонили в дверь квартиры. Чтобы вызволить его из его узилища, вернуть ему отнятое.

Рад проснулся. Он спал в кресле со скрещенными на груди руками, свесив голову набок, отчего шея у него затекла и стала, как каменная. Поднимая голову, он простонал от боли.

Звонок, сверливший барабанные перепонки, смолк. Но прежде чем ему смолкнуть, Рад понял, что это звонит телефон на тумбочке у кровати.

Он вскочил с кресла и бросился к телефону.

– Ты готов? – спросил в трубке голос Нелли.

– К чему? – оставаясь еще во сне, с чувством, что прошиб головой стену и распахнул на звонок входную дверь, проговорил Рад.

– Выходить на улицу, к чему, – сказала Нелли.

Рад наконец понял, где он и что с ним. Он был в Бангкоке, в отеле, называющемся «Liberty place» («Место свободы»), вернее, не отеле, а заведении типа отеля, сдающем комнаты на длительный срок, «room for rent», у себя в номере, и в ожидании Дрона с Нелли заснул. Дрон с Нелли, помогши с заполнением анкеты на ресепшене и проводив до номера, дали ему час на обустройство и оставили одного. Рад распаковал чемодан, побрился, принял душ, переоделся в летнюю одежду – все у него заняло чуть больше получаса. Готовый к встрече, он сел в кресло, сложил на груди руки – с намерением через минуту подняться и до встречи с Дроном и Нелли прогуляться немного по улице, – но так, значит, и не поднялся. Все же перенос на сорок две параллели – это было не то, что из Москвы до Питера.

– Вы где? – спросил он Нелли, пытаясь вспомнить, где они собирались встретиться.

– Внизу в холле, у тебя в отеле, около ресепшена, как договорились, – сказала Нелли.

– Лечу, – объявил он ей.

Номер его находился на пятом этаже, ничуть не стыдно вызвать лифт, чтобы спуститься, но Рад предпочел отправиться вниз по лестнице. Наружная стена у лестницы имела только несущий каркас, и в проемы в ней был виден внутренний двор гостиницы, огороженный бетонным забором, за забором посередине заваленного строительным мусором пустыря грохотал компрессор, и несколько рабочих в оранжевых комбинезонах, таская за собой черные змеи воздуховодов, копошились среди мусора, дробя отбойными молотками обломки бетонных плит. Похоже, там сломали какое-то строение и сейчас расчищали площадку под строительство нового.

Нелли сидела на большом угловом диване в холле одна. Она была все в той же белой вязаной шляпе с широкими полями, в тех же белых брюках до щиколоток, но вместо прежней блузки надела другую – впрочем, тоже белую, тоже свободно ниспадающую на бедра, – воплощая собой все ту же холеную свежесть жизненного благополучия. На большом круглом столе перед нею лежала раскрытая посередине пухлая простыня цветной газеты. Нелли смотрела ее, держа левую половину газеты на весу, и, приближаясь к столу, Рад прочитал название: «Bangkok post». Газета была на английском.

– Привет, – сказал он, останавливаясь у стола. – Интересное чтиво?

– А! – отозвалась Нелли, принимаясь сворачивать газету. – Пейпе как пейпе. Надо же где-то рекламу тискать. А таким, как мы, давать представление о местной жизни. Ну вот – убийство. Обнаружено тело, есть подозреваемый… Случается и такое в Бангкоке.

– Как и везде, – прокомментировал Рад.

– Нет, здесь не слишком часто, – серьезно ответила Нелли. – Каждый раз – событие. Не то что в Москве.

– Откуда ты знаешь, как в Москве? – Рад почувствовал нечто похожее на обиду за родной город.

– Следим! Пристально и пристрастно. – Нелли закончила сворачивать газету, поднялась с дивана и, мелко переступая вдоль стола, двинулась к нему навстречу. – Готов к труду и обороне?

– Как юный пионер Советского Союза, – подтвердил Рад, – ответ, который уже не был бы понятен тем, кто не носил на груди красного галстука. – А где Дрон? Ждет на улице?

– Мы с тобой вдвоем, – выходя к нему, сказала Нелли. – У Дрона непредвиденные дела.

– Как? – Огорчение было столь сильно, что Рад не смог скрыть его. Он надеялся уже прямо сегодня переговорить с Дроном. – До того срочные дела?

– Откуда я знаю. – Нелли подняла брови и опустила. Казалось, скрипнула дверца потайного шкафа, приоткрываясь, и тут же захлопнулась. Рад вспомнил: была у нее эта привычка: отвечая на вопрос, который ей неприятен, так вот недоуменно сыграть бровями.

– Но он к нам присоединится? – с надеждой спросил Рад.

– А тебя мое общество не устраивает?

Рад замялся с ответом. Ловкости во лжи ему всегда недоставало.

Нелли тронула его за плечо, направляя к выходу.

– Прогуляйся с младшим братиком. Не волнуйся, старший от тебя тоже никуда не денется. Не убежит от тебя Дрон. Сам еще от него сбежишь.

Обещание такой перспективы Раду не понравилось.

– Почему вдруг? – вопросил он.

– О, боже мой! – воскликнула Нелли. – По кочану да по кочерыжке.

Рад понял, ему не добиться от нее вразумительного ответа и остается лишь принять предложенные условия.

– Идем, идем, – сказал он, трогаясь с места и направляясь к выходу. В дверях, открыв их, он остановился, пропуская Нелли вперед. – И куда идем?

– В Пат-понг, – проходя мимо него, проговорила Нелли, – вы с Дроном прогуляетесь без меня.

– Что такое «Пат-понг»? – спросил Рад, отпуская створку дверей и выходя на крыльцо следом за Нелли.

– Район красных фонарей. Ну, в смысле, где проституток снимают.

Рад снова замешкался с ответом. Он не знал, как вести себя с нею, эта новая, сегодняшняя Нелли была ему неизвестна. Насмешничала она или серьезно? Одно дело с невинным видом украсить свою речь «мудозвоном», и другое – с тем же видом невинности направлять мужа в злачное место.

– Ты полагаешь, нам туда непременно нужно? – нашел он наконец нейтральную форму ответа.

– Нет, ну это как вам захочется, – сказала Нелли.

– Ага. Ну о'кей, – проговорил Рад. – Учту.

Они шли узкой, с узкими тротуарчиками, с узкой проезжей частью, похожей на лесную просеку улочке – только роль леса играли дома и бетонные заборы. Над головой тянулись от столба к столбу черные змеи электрических кабелей и проводов, трансформаторные будки, поставленные прямо посередине тротуаров, заставляли время от времени сходить на дорогу, под ногами то и дело играли бетонные прямоугольные крышки канализационных люков. Изредка по улочке проезжали машины, прострекотывали мотоциклы с сидящими на заднем сиденье боком женщинами, тукоча, прокатил трехколесный крытый мотороллер с пассажирским сиденьем-скамейкой за сиденьем водителя, на пассажирском месте сидела пожилая европейская чета, у женщины на коленях лежал толстый сиамский котище, которого она гладила бугристыми артрозными пальцами. Около домов за ручными и ножными черно-золотыми швейными машинками вековой давности сидели портные – одни строчили на них, другие в ожидании клиентов дремали. Жара была такой – тело под одеждой мгновенно обволокло пленкой пота, словно упаковав в липкий чехол. Духоту усиливал стоявший в неподвижном воздухе сложный запах застойной канализационной воды, гниющих фруктов, выхлопных автомобильных газов.

– Вот мы живем, – указала Нелли на дом, мимо которого они проходили. Дом имел крыльцо во весь фасад, на улицу глядели три двери: «Coffee Max», «AdmiraI suites», «24 hours, grocery». Та, на которой было написано «AdmiraI suites» и за которой с несомненностью скрывался отель, находилась посередине и была самая неприметная между двумя другими. «Я для своих», – как бы говорила она.

– Room for rent? – спросил Рад.

– Room for rent, – подтвердила Нелли.

– Удобное местечко. Слева кафе, справа магазинчик. Да еще круглосуточный.

– За то и держим, – сказала Нелли. – Жаль, не было свободной комнаты для тебя. Сейчас с room for rent дико сложно: сезон. Пол-Запада сюда от зимы стекает. Страна буддийская, народ доброжелательный, сервис великолепный, все дешево. Вот увидишь – просто невероятно все дешево.

Рад промолчал. У кого щи пустые, тому и мелкий жемчуг, как страусиное яйцо – крутилось у него в голове перефразировкой пословицы.

– Так куда направляемся? – спросил он потом.

– Мы поедем с тобой в Главный дворец, – объявила Нелли, словно выдала ему государственную тайну. – Тебя интересует, почему Главный?

– Это, наверно, что-то вроде Кремля у нас?

– Примерно, – сказала Нелли. – Только в этом дворце никакой государственной власти. Королевская резиденция в другом месте. А тут – одно доходное место. Неиссякающий поток туристов.

– И мы – одни из них.

– И мы – одни из них.

– Отлично, – сказал Рад. – Никаких возражений.

– А какие у тебя могут быть возражения. – Нелли смотрела на него с улыбкой плотоядного коварства. – Что тебе еще остается, как не возражать? Куда захочу, туда и поведу.

– Ох, ты и мудра, – с той же подчеркнутостью, что была в ее улыбке, проговорил Рад.

– А раньше ты не замечал? Рад рассмеялся:

– До того ль, голубка, было в мягких муравах у нас. Теперь некоторое время молчала Нелли. Когда она заговорила вновь, можно было б решить, никакой пикировки между ними мгновение назад не было и в помине.

– Что ты выбираешь? – спросила она. – Есть вариант: сразу на такси – и до самого дворца. Или идем сейчас до метро, проезжаем несколько станций – и там берем «тук-тук». Отсюда «тук-тук» не повезет – далековато. Они только на небольшие расстояния.

– Что такое «тук-тук»? – спросил Рад.

– А, ты же не знаешь. – Нелли покрутила головой по сторонам. – Вон «тук-тук», – указала она на приткнувшийся к тротуару крытый мотороллер с пассажирским сиденьем, на каком проехала пожилая европейская чета с сиамским котом. Водитель мотороллера, опершись о локти, возлежал на пассажирском сиденье, ноги его были воздеты на сиденье, где ему полагалось быть при управлении мотороллером. – Это вообще тоже такси, но такое – без таксометра. «Тук-тук». Официальное их название.

– Давай на метро, а там на «тук-тук», – сказал Рад. Познакомлюсь немного с городом. Что на такси: едешь – и ничего не понимаешь: где едешь, куда едешь, что вокруг.

– Правильный выбор, – одобрила Нелли. – Пока ногами улицы не обтопчешь – считай, и не был в том месте.

Разговаривая, они миновали помпезный парадный подъезд отеля «ImperiaI Queen's Park», поднимающего себя в небо отвесной скалой сахарного бетона и играющего морем стекла, свернули в переулок, чья изогнутая форма заставила вспомнить о коленвале, прошли задним двором отвесной скалы «ImperiaI Queen's Park», мимо обширной стоянки мотоциклов и вывернули на просторную, ревущую автомобильными моторами улицу, посередине которой, поднятый на мощных бетонных лапах, тянулся широкий бетонный короб.

– Метро, – указала на короб Нелли. – Хотя они его так здесь не называют.

– Сабвей, – проявил осведомленность Рад. Нелли с улыбкой пожала плечами.

– Да нет, не догадаешься.

– Тьюб? – вспомнил Рад лондонское название метро.

– Не мучайся. Говорю же, не догадаешься. «Skytrain», так они называют. «Небесный поезд».

– Ну да, – покивал Рад, – раз не просто на земле, а над землей, то «скайтрейн». Логично. Но «метро» удобней.

– Ну и зови «метро», – сказала Нелли.

Улица, которой они шли теперь, была не только залита лаковыми телами ревущих машин и мотоциклов, но и вся в людской толчее. Стояли посередине тротуара тележки с готовой едой, хозяева тележек, широко улыбаясь, делали приглашающие жесты: «Nice food pIease! – Прекрасная еда, пожалуйста!» Рядом с торгующими всякой всячиной лавками, распахнутыми во всю ширь своих калашных зевов, скромно таились, глядя на белый свет лишь темной прохладой растворенных дверей, массажные салоны; около дверей на стульях, вытянув перед собой ноги, сидели литые мускулистые тайки. «Thay massage please – Тайский массаж, пожалуйста», – певуче и мягко говорили мускулистые тайки, провожая взглядами каждого, кто проходил близко к их босым ступням.

И еще повсюду на тротуаре лежали собаки. По одиночке, по двое, по трое. Они были все одной масти – рыжевато-опаловые, с умными вытянутыми мордами, похожие на лаек, только помельче. Глаза их источали печаль и унылость, встретившись с ними взглядом, просилось тут же отвезти взгляд. Время от времени собаки поднимались, переходили с места на место и снова ложились. Когда они поднимались, становилось видно, что они больны какой-то кожной болезнью: в пахах, на животе, на ляжках шерсть вылущилась, открылась голая кожа, и, видимо, там беспрестанно зудело – все у них на этих проплешинах было расчесано, разодрано в кровь, в язвах и струпьях.

Когда Рад с Нелли в очередной раз обошли разлегшуюся на асфальте группу собак – он слева, она справа – и вновь сошлись, Нелли взяла Рада под руку.

– Давай не расставаться никогда, – сказала она словами комсомольско-патриотической песни их детства. Тут же добавив: – Какой ты мокрый!

– А то ты – как в комнате с кондиционером.

– Естественно, – сказала Нелли. – Женщины не потеют.

Раду было неуютно от того, что она взяла его под руку. И оттого, что рука его при этом оказалась потной. Хотя прежде всего от того, что взяла его под руку. Не было ей никакой нужды опираться на его руку. Пусть и совсем чуть-чуть, но он все же знал свою бывшую Прекрасную Елену – так просто она подобных вещей не делала. Это был жест пересечения той невидимой, но несомненной границы, что пролегала между ним и нею как женой Дрона. И что же Нелли подразумевала под этим жестом? Чего-чего, а никаких иных отношений с нею, кроме как с женой Дрона, Рад не хотел. Никаких намеков на прошлое, никакой особой доверительности, никакой игры во взаимную тягу друг к другу поверх прошедших годов. Жена Дрона – и только.

– Ты бы просвещала меня, – сказал он, – где идем, что вокруг, как улица называется.

– Улица называется Сукхумвит-роад, – тотчас отозвалась Нелли. В голосе ее была прилежная послушность первой ученицы, вызванной к доске отвечать урок, который во всем классе никто больше не знает. – Это настоящая улица. Большая, видишь? Широкая, с оживленным движением. Длинная. А другие, вроде той, на которой живем мы, это не улицы. Это переулки. «Сои» – по-тайски. И собственных имен у них нет. Номера. Называются по имени улицы, от которой отходят, и номер. Наша – Сукхумвит, двадцать два. Запомни на всякий случай. Вдруг ты меня достанешь, я тебя брошу, и придется возвращаться самостоятельно.

– Это какое у тебя право бросать меня? – Рад изобразил возмущение.

– Ну, если ты меня достанешь.

– А ты не давай повода.

– За меня не беспокойся, – после некоторой заминки ответила Нелли, заставив Рада с удовольствием отметить про себя, что этот раунд остался, пожалуй, за ним.

Линия домов прервалась, справа по ходу был парк – простор зеленых газонов, асфальтовые дорожки, скамейки на их обочинах, редкие раскидистые деревья и вдалеке, в нитяной окантовке бетона, – обнаженное тело пруда, напоминающего своим изгибом вопросительный знак без точки. Группа по-спортивному одинаково одетых людей – белый верх, темный низ – занималась на берегу пруда какой-то гимнастикой, похожей на замедленный балетный танец. В едином замедленном движении поднимались-сгибались ноги, поднимались-сгибались руки.

Рад неожиданно поймал себя на чувстве зависти к этим людям на берегу пруда. Так, словно ему бы хотелось быть одним из них, знать смысл совершаемых ими движений и одушевлять те своим знанием.

– А знаешь, – сказал он Нелли, – мне не кажется, что я где-то в чужой стране. Такое ощущение, что яздесь свой.

– Естественно, – с живостью отозвалась Нелли. – Мы же люди империи. Соувьет Юниона. Азиатские лица для нас родные.

Вход в метро вырос перед ними в виде закрытой сверху округло-ступенчатой крышей и открытой по бокам лестницы. Точно как в Москве; только вместо того, чтобы направлять под землю, лестница призывала взойти над нею. Как и должно лестнице, ведущей к небесному поезду.

– Готов к полету по небесам? – спросила Нелли, приостанавливаясь перед ступенями.

– Не вполне. – Рад вспомнил, что он без денег. Приглашая приехать, Дрон обещал полностью обеспечить его пребывание здесь, но обещание пока никак не было подтверждено, и следовало найти банкомат, снять с карточки хотя бы какую-то небольшую сумму. – Полет по небесам ведь, наверное, не бесплатный?

– Не бесплатный, – подтвердила Нелли. И проявила проницательность. – Ты имеешь в виду, что еще не разжился местной валютой? Бат она называется.

– Да, надо бы найти банкомат, – сказал Рад. – Знаешь поблизости?

– Само собой. – Нелли сыграла бровями, словно вопрос Рада вызвал у нее досаду. – Но не поведу. – Она потянула Рада подниматься по лестнице. – Приказано тебя взять на содержание.

«Взять на содержание» – это было не слабо. Это была крепость уксусной эссенции.

Но, в конце концов, Неллины слова означали лишь то, что Дрон, дав обещание, был намерен исполнять его.

– Двинули, – шагнул Рад на лестницу.

Станция внутри была просторна, прохладна, торговали всякой всячиной мелкие магазинчики, одетые в таяющуюся, темную униформу служащие в окошечках касс только разменивали деньги, покупать проездные билеты следовало в автоматах.

– Отоваривайся, – подала Нелли Раду горсть монет. – Осваивай чужую технику. Цена в зависимости от зоны. Мы с тобой сейчас на «Фром-фонг», и – до «Национального стадиона».

Рад изучал схему метро, вчитывался в надписи около кнопок – она стояла рядом и посмеивалась. И только когда он опустил монеты в щель, нажал на кнопку и автомат выбросил им две магнитные карточки, издала возглас одобрения:

– Вау! Соображаешь. Меня так всякий раз, как приезжаю, всему заново учить приходится.

Турникет заглотнул магнитную карточку и выпустил ее наружу на дальнем конце своего узкого прохода.

– Сохраняйте билет до конца поездки, – дожидаясь Рада у выхода из турникета, голосом вокзального московского диктора проговорила Нелли. Добавив уже обычным голосом: – На улицу тоже через турникет. Нужно погасить карточку. Не погасишь – не выйдешь.

Рад сунул карточку в нагрудный карман рубашки.

– Как свирепо. Что дальше?

Дальше была еще одна лестница. Еще выше. Еще ближе к небу.

По небу, разграфленные серыми поперечинами шпал, струили себя в бесконечность, экстраполируя к точке, двумя колеями железнодорожные пути. А в небе напротив платформы, перекрывая его собой от зенита до самой земли, парило женское лицо с фиолетовыми ресницами. Ресницы были громадны, как опахала, обладательница таких ресниц в жизни, пожалуй, могла взлететь на них, словно на крыльях.

– Впечатляет? – перехватив его взгляд, проговорила Нелли. – «Emporium». Магазин такой. Торговый центр. Его реклама.

Теперь Рад увидел, что фиолетовые ресницы висели на здании, чело которого украшала эта надпись: «Emporium».

– Впечатляет, – сказал. – С улицы я и не обратил внимания. Не заметил. А тут выйдешь на платформу – и прямо по глазам.

– Реклама – двигатель торговли, – произнесла Нелли – с таким видом, словно она это сейчас и сочинила.

Вдали в небе на их колее возник поезд. Народ вокруг стал стягиваться к краю платформы, непонятно сбиваясь в тесные кучки. Рад собирался встать там, где было пусто, но Нелли повлекла его к одной из групп.

– А как ты думаешь, это что нам за знак? – указала она на зигзагообразную линию около края платформы.

Линия тянулась вдоль платформы, делая зигзаги через равные промежутки: зигзаг к кромке платформы – и зигзаг обратно, зигзаг к краю – и снова обратно.

Рад догадался:

– Обозначение места, где будут двери вагона?

– Точно.

Неожиданным образом такая, несомненно, чрезмерная забота о пассажире произвела на Рада впечатление.