Текст книги "Опасные виражи"

7

В Ватикане для Филиуса началась новая жизнь. От прежней жизни, спокойно протекавшей в одном из детских домов Лондона, она стала отличаться начавшейся учёбой в религиозном колледже, куда он поступил с помощью усыновивших его пожилых супругов. Джакомо и Джулия относились к нему как к собственному сыну и были рады его присутствию в своём доме. Особенно рада была Джулия. В отличие от Джакомо, не очень довольного стремлением Филиуса к свободе, она любила его и старалась во всём ему угодить. Она баловала его как ребёнка конфетами, шоколадом и мороженым, покупала книги, казавшиеся ему интересными, и однажды купила компьютер, потому что он захотел его иметь. Критичным замечаниям Джакомо по поводу баловства она не придавала значения и часто упрекала его за не очень дружелюбное отношение к красивому и умному юноше.

Не желая перемещаться в пространстве и быть зависимым как от времени, так и от внешнего мира, Филиус не хотел учиться, поскольку считал всякий учебный процесс заземлённым фактором.

Он был уверен, что философские рассуждения делают его свободным и, считая себя незаземлённой личностью, хотел остаться таковой до конца своих дней. Необходимость жить вызывала в его, не повзрослевшей и капризной душе, решительный протест, но желание быть живым, напоминая о себе каждое утро, оказывалось сильнее всего. Он хотел быть живым без всяких примесей, поэтому весь внешний мир, имеющий эти примеси, причём очень многочисленные, вызывал у него раздражение.

Филиус с явной неохотой просыпался, неохотно одевался, умывался, чистил зубы и завтракал, ещё более неохотно отправлялся в колледж, где был вынужден сидеть за партой и слушать лекции, продолжавшиеся до вечера. Учебный процесс, связанный с получением знаний по теологии и церковной этике казался ему засорением мозгов, поэтому он сидел на занятиях со скучающим видом. В момент наступления сумерек занятия заканчивались, он возвращался из колледжа, обедал с приёмными родителями, отвечал на их вопросы о проведённом дне односложными фразами, после чего ложился в постель и закрывал глаза, надеясь с помощью сна или забытья отключиться от реальности и избавиться хотя бы на время от груза надоевших мыслей. Открывал он глаза с большим недовольством и уходил на вечернюю прогулку, во время которой осматривал достопримечательности Ватикана и иногда заходил в музеи и храмы. Конечно, красота католических соборов и старинных церквей производила большое впечатление на туристов, но он оставался равнодушным к ней, поскольку во время прогулок слушал свой внутренний голос, советовавший ему не придавать значения тому, что видят его глаза. После прогулки он ужинал с Джакомо и Джулией и во время вечерней трапезы очень неохотно разговаривал с ними. Супруги говорили на разные темы и, старались подключить к разговору его, но он отвечал на их вопросы отвлечённо и кратко. Оставшееся до сна время он проводил за чтением какой-нибудь книги или играл за компьютером в интеллектуальные игры.

Несмотря на то, что учебный процесс совершенно не интересовал Филиуса, он хорошо помнил о своей роли и считал, что находится вначале своего пути. Кроме того, его привлекала спокойная жизнь в звании священника или епископа, которая была ему обещана Фредом Симпсоном после окончания колледжа. Он не знал, какие события произойдут в его жизни в дальнейшем, но был уверен, что поселившийся в нём дух антихриста будет управлять им по собственному усмотрению. Это очень нравилось Филиусу, так как снимало с него всякую ответственность, перед кем бы то ни было, и давало возможность не принимать самостоятельных решений.

В колледже Филиус учился превосходно и неизменно получал только самые высокие оценки.

Несмотря на то, что учиться было скучно, он, благодаря своей феноменальной памяти, наизусть цитировал целые теологические абзацы и длинные правила катехизиса. Его усидчивость, сочетавшаяся с большой работоспособностью, сделала его самым лучшим учеником колледжа, и священники, проводившие религиозные семинары, восхищались им. Его философский склад ума и богатая эрудиция, сочетавшаяся с поразительным умением парадоксально мыслить и лаконично говорить, приводили их в восторг. В день окончания колледжа директор в торжественной обстановке вручил Филиусу почётную грамоту лучшего ученика и, поставив его в пример другим, пожелал ему успехов в восхождении по ступеням высокой церковной лестницы.

Это восхождение началось сразу после окончания колледжа. Получив сан священника в одном из католических соборов Ватикана, Филиус с удовольствием начал думать о приближающейся середине своего пути. Колледж был окончен, звание священника получено. Теперь предстояло утвердиться в своём положении и двигаться по служебной лестнице вплоть до самого высокого титула.

Титул Римского папы привлекал Филиуса и, хотя до него ещё было далеко, он был уверен, что дух антихриста поможет ему его получить. Впрочем, всё это казалось ему игрой, к которой он относился с пренебрежением.

Первый день в должности священника прошёл спокойно. Это день Филиус провёл в соборе.

Облачённый в тёмную сутану, он без больших усилий и суетливой спешки, сидя за столом, выписывал из толстых теологических книг отдельные главы, необходимые для составления церковного учебника по истории католицизма. Эта работа, несмотря на свою нудность, была спокойной, и это было главным. Служебные обязанности, состоявшие из такого выписывания глав, и ещё из молебна и причастия во время прихода верующих не были обременительными. Тихая и спокойная жизнь, в стенах собора надёжно укрывавшая от беспокойного шума деловой цивилизации, вполне его устраивала, и он бы не отказался провести в этих стенах всю жизнь. Однако впереди его ждали события, которые должны были, с точки зрения обычного реалиста, стать интригующими и значительными на его пути.

Первое такое событие произошло в конце третьей недели его службы в соборе. В воскресенье после обеда, когда Филиус был дома, Джакомо достал из ящика стола небольшой документ и показал его Филиусу.

– Мы завещаем свой дом и свои лежавшие на сберкнижке деньги тебе, – сказала сидевшая рядом Джулия. Мы с Джакомо находимся в опасном возрасте, и с нами всё может случиться, поэтому мы хотим, чтобы ты был уверен в своём безопасном будущем.

– Наш дом имеет красивый вид, наши сбережения нельзя назвать бедными, – сказал Джакомо с гордостью. – После того как мы покинем этот мир, наш дом достанется тебе также как и наши деньги, и ты будешь полным хозяином нашего дома и наших сбережений. Мы очень рады твоим успехам и желаем тебе продвижения по службе и процветания в личной жизни.

– Спасибо, – сказал Филиус, прочитав подписанное нотариусом завещание. – Вы пожелали мне всё, что можно пожелать, и я желаю вам спокойной старости и быстрой безболезненной смерти.

– Ты желаешь нам смерти? – удивился Джакомо. – И это после того, что мы для тебя сделали?

– Джакомо! – громко упрекнула его Джулия. – Он желает нам быстрой и безболезненной смерти, и я с полной уверенностью могу сказать, что это очень хорошее пожелание. Он не хочет, чтобы мы мучились от какой-нибудь болезни и умирали долго. Он желает, чтобы это произошло с нами мгновенно и чтобы боль, если она будет, была лёгкой как замыкание тока в цепи. Разве это не прекрасно с его стороны?

– Прекрасно, – недовольно проворчал Джаком. – Его пожелание так прекрасно, что лучшего пожелания не может быть.

– Вы недовольны? – обратился Филиус к Джакомо. – Напрасно! Я пожелал вам самого лучшего из того, что можно пожелать людям вашего возраста. Что было бы с вами, если бы моё пожелание здоровья и долголетия воплотилось бы в жизнь? Вы бы стали ещё более старыми, и более тяжёлая жизнь стала бы казаться вам обузой. Вы сами прекрасно знаете, что здоровье и долголетие в старом возрасте не очень удобны, поскольку очень неудобен сам возраст, который словно негативная мысль постоянно напоминает о том, что жизнь прошла. Думать об этом неприятно, а чтобы не думать и не чувствовать на плечах тяжёлый груз скопившихся лет, следует благополучно скончаться, не так ли?

– Он желает нам смерти! – протестующе произнёс вставший со стула Джакомо. – Он хочет, чтобы мы умерли оттого, чтобы поскорее завладеть нашим домом и нашими деньгами!

– Джакомо! – снова с упрёком воскликнула Джулия. – Он пожелал нам спокойной старости и совсем не хочет, чтобы мы покинули этот мир в скором времени. Вы же не хотите этого, не так ли?

– Конечно, нет, – спокойно ответил Филиус, совершенно не обратив внимания на её взволнованный тон. – Вы будете жить ровно столько, сколько вам отмерил Бог. Я, конечно, благодарен вам за то многое, что вы для меня сделали, но мне кажется, что вы усыновили меня и помогли мне поступить в религиозный колледж только потому, что это было угодно Богу. И если Бог желает, чтобы я скоро стал наследником вашего дома и ваших денег, то я не могу противиться Его воле. Хотя я могу поменять слово «скоро» на слово «нескоро». Бог может переставить их местами, и ваша старость будет такой долгой, что вы сами захотите от неё избавиться.

– Ты играешь словами так, как будто они не имеют для тебя значения, – заметил сердито Джакомо. – К тому же, ты злой, злой как дьявол!

– Ты не прав, Джакомо! – воскликнула Джулия. – Филиус – очень умный и эрудированный индивид, и мы должны гордиться тем, что он является нашим приёмным сыном. С чего ты взял, что он злой? Он просто мастерски переставляет слова, словно жонглируя ими, и получает от этого удовольствие. Никакой он не дьявол, а желающий нам добра парадоксально мыслящий юный философ и ему немного скучно в обычной жизни. А в дьявола я вообще не верю. Его не существует, не так ли?

– Вот тут вы не правы, – Филиус обратился к Джулии. – Дьявол существует. И я могу, если хотите, доказать его существование.

– Что? – Джакомо показалось, что он ослышался. – Что ты сказал?

– Я сказал, что дьявол является реально существующей персоной, и я, как главный его посланник, могу доказать, что его дух живёт во мне, – тон Филиуса был холодным и бесстрастным, и говорил он так спокойно, как будто содержание его слов относилось не к нему, а к кому-то другому.

– Ты – его посланник? – Джакомо пристально посмотрел на своего приёмного сына. – Не может быть!

– Почему же не может? – просто спросил Филиус.

– Посланец дьявола может принять человеческий вид и даже выглядеть джентльменом, но он должен иметь какой-то знак, указывающий на своё истинное происхождение.

– У меня есть такой знак, – невозмутимо произнёс Филиус. – Если хотите, я могу показать его вам. У меня этот знак не один, а целых три.

– Что вы говорите? – изумилась Джулия, испуганно посмотрела на обоих мужчин. – Какой знак? У тебя не может быть никакого знака, не правда ли, Филиус? – на этот раз она обратилась к нему одному. – Ты никакой не посланник, потому что ты не можешь им быть.

– К сожалению, могу и являюсь, – сказал Филиус. – Впрочем, почему к сожалению? Скорее, к счастью, потому что роль антихриста, порученная мне, принесёт мне мировую славу.

– Ты – антихрист? – недоверчиво воскликнул Джакомо. – И у тебя имеются доказательства?

– На каждой моей ладони изображена цифра шесть, а третья шестерка находится на голове под волосами. В аэропорту я показал эти шестёрки Фреду Симпсону и сказал, что третью шестёрку показывать не буду, потому что не желаю чувствовать себя лысым. После того, как он увидел две шестёрки на двух моих ладонях, ему стало плохо, и он умер на моих глазах. Я не хотел этого, но это произошло и мне его искренне жаль. Теперь я думаю, что это случилось по божьей воле и не знаю, стоит ли показывать эти шестёрки вам. Если хотите, я покажу их вам, если не хотите…

– Не надо показывать, – громко крикнул Джакомо, отпрянув в сторону. – Поздравлю, Джулия! Ты хотела иметь сына или дочь, и вот этот приёмыш, которого ты так полюбила и избаловала как своего собственного, оказался волком в овечьей шкуре!

– Нет, Джакомо, нет же! – от внезапно охватившего её волнения Джулия тоже встала и устремила растерянный взгляд на Филиуса. – Ты ведь шутишь, не правда ли? Ты никакой не волк, и у тебя нет никаких шестёрок. Таких шестёрок вообще ни у кого нет, потому, что их не может быть.

– Вы снова ошибаетесь, – равнодушно произнёс Филиус. – Эти шестёрки существуют и находятся в непосредственной близости от того места, где вы стоите. Вы даже можете увидеть их. Вот, пожалуйста, – с пренебрежительным видом он протянул свои руки и показал ей открытые ладони. – Третья шестёрка на голове, под волосами, вы сможете увидеть её только в том случае, если сделаете меня лысым. Вы не будете этого делать, не правда ли?

Увидев две шестёрки на его ладонях, Джулия не поверила своим глазам. – Нет! – воскликнула она, внезапно побледнев. – Не может быть!

– Из-за того, что вы не верите тому, что видите, мой знак не перестаёт существовать, – он небрежно опустил руки. – Он останется на моих ладонях и те, кто его увидит, будут внезапно и быстро покидать пределы этого мира, в котором они однажды имели великую неосторожность появиться.

– Убирайся! – гневно крикнул Джакомо. – Я больше не желаю тебя знать!

– Я никуда не уйду, поскольку живущий во мне дух антихриста приказывает мне остаться. Я останусь, и вы не сможете меня прогнать, потому что дух антихриста, управляемый дьяволом, сильнее вас.

– Ох, Джакомо! – Джудия опустилась на кровать и громко простонала. – Вызови «скорую», Джакомо! Скорее, а не то я умру!

– Боюсь, что «скорая» ей не поможет, – бесстрастно произнёс Филиус. – Ей осталось очень мало времени. Впрочем, можете вызвать, если хотите.

– Замолчи, дьяволёныш! – огрызнулся Джакомо.

– Ох! – снова простонала Джулия и под пронзительным взглядом Филиуса упала на кровать. – Мне плохо, Джакомо! Я умираю!

– Нет, Джулия, нет! – Джакомо ринулся к телефону и, схватив трубку, быстро набрал номер. – Алло, «скорая»! – ещё быстрее проговорил он. – У моей жены сердечный приступ. Пиранделло 12, 3. Приезжайте немедленно.

Бросив трубку, он метнулся к кровати, где с бледным, как мел, лицом лежала Джулия.

– Сейчас, Джулия, – попробовал успокоить её он, склонившись над ней. – Сейчас приедут врачи, и тебе станет легче.

– Сейчас ей станет так легко, что укола не понадобится, – зловеще сказал Филиус, неотступно смотря на Джулию.

– Замолчи, змеёныш! – крикнул со злостью Джакомо. – Если ты ещё что-нибудь скажешь, я убью тебя!

– Боюсь, что сейчас вам придётся скова позвонить и отменить вызов. Скорая помощь ей ничем не сможет помочь.

Заботливо склонившись над женой, Джакомо выпрямился и с суровым видом хотел броситься на Филиуса, но вновь раздался стон Джулии, помешавший ему забыть об этом намерении. Ему пришлось вновь наклониться над ней.

– Я умираю, Джакомо! – сказала Джулия тихо. – Я ухожу туда, откуда не возвращаются. Филиус не хотел, чтобы я умирала долго и мучилась от какой-нибудь тяжёлой болезни. И вот я умираю быстро, но не так безболезненно, как хотелось бы.

– Без боли невозможно покинуть этот мир, – продолжая смотреть на неё, промолвил Филиус.

– Сначала – боль, потом – смерть. Это так просто как дважды два.

Услышанные слова побудили Джакомо снова выпрямиться, и в его сердце гневной волной возникло желание убить Филиуса, но тихий стон Джулии опять заставил его наклониться и с волнением увидеть, что голова его жены откинулась на бок. Её глаза закрылись, и она больше не шевелилась.

– Всё, сказал Филиус облегчённо, отведя от неё взгляд. – Её переход туда завершился благополучно.

– Ты убил её! – в страшном горе воскликнул Джакомо. – ты убил её, гад!

– Если мне суждено быть тем, кем вы меня сейчас назвали, то я, к сожалению, ничего не могу сделать, чтобы не быть им, – ледяным тоном произнёс Филиус, начав неотрывно смотреть на Джакомо. – Для разнообразия кому-то нужно быть и гадом. Было бы чертовски скучно, если бы на свете жили одни добропорядочные святоши.

Не в силах вынести его холодной рассудительности, граничащей со зловещим сарказмом,

Джакомо, выпрямившись в третий раз, всё же бросился на Филиуса, но тот вовремя отступил и устремил на него пронзительный взгляд.

– Не смотри на меня! – со страхом крикнул Джакомо, попятившись назад. – Не смотри на меня так!

– У меня имеются глаза и мне надо куда-то смотреть, – ядовито сказал Филиус, – Сейчас эти объектом являетесь вы, завтра им будет кто-нибудь другой!

На Джакомо напал великий страх. Забыв о своём желании убить Филиуса, он под влиянием буравившего его взгляда подошёл к телефону и, с ужасом подняв чёрную трубку, снова набрал тот же номер. – Это «скорая»? – глухо спросил он. – Я отменяю вызов. Моя жена больше ни в чём не нуждается. Да, Пиранделло, 12, 3.

– Я же сказал, что вам придётся отменить вызов, – торжественным тоном победителя произнёс Филиус. – Ваша жена сейчас вне пределов досягаемости и ей гораздо лучше, чем нам.

– Что будет со мной – обречённо спросил Джакомо, ослабевшей рукой положив трубку. – Я последую за ней?

– Вы очень догадливы, – сказал зловеще Филиус, не сводя с него взгляда. – Вы были с ней здесь и будете с ней там, поскольку женившиеся на земле, и всю жизнь прожившие вместе не расстаются на небесах. Но сначала я покажу вам мои шестёрки, так как, не увидев их, вы не сможете отправиться за ней.

Филиус шагнул в сторону Джакомо и, протянув руки вперёд, открыл ладони. Потрясённый Джакомо, увидев одну шестёрку на правой ладони и другую – на левой, с ужасом почувствовал, что силы покидают его. В его сознании поплыл безбрежный туман, тело ослабло, глаза начали слипаться.

Сделав несколько шагов в сторону кровати, он пошатнулся и упал рядом с тем местом, где лежала Джулия. В следующую минуту его сердце остановилось, и глаза закрылись навсегда.

Приблизившись к нему, Филиус довольно улыбнулся и с радостью подумал о доставшемся ему хорошем доме, в котором он теперь являлся полным хозяином, и пятистах тысячах лир, ставших его личным состоянием.

8

Похороны приёмных родителей, состоявшиеся через два дня, не огорчили Филиуса. Он не любил их и относился к ним как к прочим людям с сожалением, смешанным с долей философской иронии. Он не уважал их, как и прочих, но, не выражая ни в одном случае своего презрения к ним, всё же был им благодарен за проявленную заботу о нём. Поэтому ему было немного жаль расставаться с ними, но эта человеческая радость смешивалась с дьявольской радостью по поводу получения приличного дома и солидного капитала, с полной уверенностью позволявшего смотреть в завтрашний день без всяких волнений.

Джакомо и Джулия не были известными людьми в городе, поэтому на их похоронах было всего десять человек. Среди них были те, кто хорошо знал их по работе и знакомые из соседних домов. Джакомо был директором небольшого продовольственного магазина. Джулия работала товароведом в промтоварном магазине и их жизненная деятельность, состоявшая из серой бытовой прозы, не касалась сферы искусства. Они были равнодушны к музыке, живописи и поэзии, но зато были очень религиозны и каждое воскресенье ходили в католический храм. Там они старательно молились и раз в месяц участвовали в святом причастии, устраиваемое в святом причастии священником, облачённым в тёмную сутану. Они также посещали субботние собрания католиков, которые проводил настоятель храма. Они с удовольствием его слушали, проповеди нравились им. Он хорошо знал их, поэтому счёл своим долгом проводить их в последний путь. Когда их холодные трупы опустили в две рядом стоявшие могилы, он, устремив взгляд в небо, попросил Господа воскресить их в последний день, после чего подошёл к стоявшему немного поодаль Филиусу.

– Как получилось, что они оба умерли в один день? – спросил он, задумчиво посмотрев на него.

– Не знаю, – Филиус медленно покачал головой. – Бог дал и Бог взял. Как и для чего он это сделал, мне неведомо.

Филиус не был знаком с настоятелем храма, однако внутренний голос подсказал ему, что сейчас он беседует с ним. Он не знал, как зовут настоятеля, но услышал от внутреннего голоса, что его Имя – Просперо.

– Теперь вы одна и вам не с кем поговорить, – сказала Просперо с сочувствием. – Одиночество – плодотворная, но трудно переносимая вещь, к нему следует долго привыкать и привыкнуть к нему может далеко не каждый.

– Я всегда и всюду один, поэтому мне не надо привыкать к одиночеству, – сказал Филиус. – Мне легко, потому что у меня нет ответственности ни перед кем. Вот если бы у меня был кто-то, то лёгкость бы исчезла, поскольку пришлось бы искать необходимые фразы для контакта.

– Вы хотите сказать, что вам наедине с собой лучше, чем с кем-то? – спросил с некоторым удивлением Просперо.

– Гораздо лучше, – Филиус довольно улыбнулся. – В одиночестве я могу думать о чём угодно и делать что угодно. А вот если бы со мной был кто-то, он бы мешал моей свободе.

– Но ведь вы не всегда свободны, – заметил Просперо. – Я слышал, что вы служите в соборе святого Иоанна. Там вы впадаете в зависимость, как от рабочих часов, так и от церковных книг. Эта зависимость действует на вас неприятно, не так ли?

– Конечно, как и всякая зависимость, которая меня, мягко говоря, угнетает, – Филиус выделил последнее слово, как будто оно его раздражало. – Свободы в этом мире нет, но стремление к ней есть во мне и что мне делать, если оно даёт мне знать о себе каждый миг моего существования?

– Маркс говорил, что нельзя жить в обществе и быть свободным от него, – возразил Просперо.

– А мне плевать на то, что говорил Маркс! – горячо сказал Филиус. – Монтень говорил совершенно противоположное. Он сказал, что учиться жить – это значит учиться философствовать, учиться философствовать – значит учиться умирать, учиться умирать – значит быть свободным. Высказывание Монтеня мне нравится гораздо больше, чем старика Маркса.

– Несомненно, – сказал Просперо. Вспомнив слова Джакомо о том, что Филиус наделён философским складом ума. – Стремление к абсолютной свободе прекрасно, но недостижимо. Человека, стремящегося к ней, к сожалению, считают, мягко говоря, ненормальным.

– И, жёстко говоря, сумасшедшим или безумным, – дополнил его предложение Филиус. – Что ж, если общество, существующее в моём поле зрения только в тех случаях, когда глаза мои открыты, считает меня таковым, то пусть считает. Мне нет дела ни до него, ни до его мнения обо мне. Общество – плод моего воображения, как и весь мир, в котором я имею великую неосторожность находиться. Моё стремление к свободе – это часть меня, и я ни за что не променяю её ни на мирские плотские удовольствия, ни на общественные блага в виде карьеры и роста материальных благ.

С удивлением подумав о том, что с таким оригиналом, стремящимся всегда и во всём быть свободным, он столкнулся впервые, Просперо растерялся. Он не знал, что сказать.

– Не иметь никаких привычек, это плохо, но это лучше, чем иметь их, – произнёс Филиус с лёгкой улыбкой. – Плохо быть зависимым от чего-либо, и замечательно быть свободным от всего.

– Я вам уже говорил, что быть свободным от всего невозможно, – напомнил Просперо. – Можно, конечно, сохранять внутреннюю свободу, но, во-первых, это даётся с великим трудом, во-вторых, приводит к ошибкам и небрежности во внешних действиях, и, в-третьих, человек всё равно остаётся внешне зависимым существом, вынужденным каждый день думать об одном и том же, говорить одно и то же, и совершать одни и те же поступки.

– В том-то и горе! – огорчённо воскликнул Филиус. – Человек не может освободиться от темницы собственного тела, в которую он заключён на определённый срок как в одиночную камеру. Никакая мораль никакого общества не могут спасти его от этого заключения, в котором он вынужден томиться до конца своих дней. Но лучше быть одиноким и никого в себя не пускать, чем открывать своё сердце кому попало, и идти у кого-то на поводу.

– Ваши приёмные родители не были для вас кем попало, – промолвил Просперо, решив немного сменить тему. – Они у вас заботились и любили как собственного сына.

– Это не совсем так, – сказал Филиус, когда они вышли за пределы кладбища. – Джакомо не любил меня, – он немного помолчал. – А вот Джулия… она не только любила, но и баловала меня.

– Нелегко потерять того, кто любит тебя, – со вздохом сказал Просперо. – Я бы даже сказал – тяжело…

– А ещё тяжело потерять того, кого любишь ты, – заметил Филиус. – Поскольку я не любил ни Джулию, ни, тем более, Джакомо, то нельзя сказать, что я испытал горе, потеряв их.

– Не испытали горя? – удивился Просперо. – Что же вы испытали?

– Ничего, – на губах Филиуса промелькнула короткая улыбка. – У меня появилось впечатление невозвращения. Как будто они ушли из дома и не вернулись.

– Вы говорите так, как будто вам легче от того, что они не вернуться.

– А почему мне от этого должно быть тяжело? – Филиус пристально взглянул на настоятеля и под его взглядом тот смутился. – Вот если бы я любил их, то было бы скверно. А без любви мне легко и свободно.

– Ну, знаете ли, – Просперо от усилившейся растерянности не знал, что сказать. Неожиданно к нему в голову пришла идея пригласить Филиуса в гости и познакомить его со своей неофициальной женой и дочерью Клаудией, которая была уже молодой девушкой, не имеющей кавалера. Он не знал, откуда эта идея появилась, но она показалась ему оригинальной, и он захотел её осуществить.

– С вами очень интересно беседовать, – сказал он после некоторого молчания. – Что бы вы сказали, если бы я пригласил вас в свой дом на чашку чая, мы бы поговорили более подробно и во время беседы вы бы забыли о том, что вы один. Помнить об этом всё время тяжело, не так ли?

– Я не помню об этом всё время, – сказал Филиус небрежно. – Одиночество – моё естественное состояние и я даже не думаю, что я один. А вот вашим приглашением я воспользуюсь обязательно, хотя бы для того, чтобы сменить обстановку. Кроме того, разговор с вами, может быть, вызовет во мне какие-то новые ассоциации и образы, которые пока, к сожалению, мне неведомы.

Запомнив адрес Просперо, Филиус попрощался с ним и, облегчённо вздохнув, отправился в свой дом, дверь которого открыл с чувством единственного хозяина. Теперь этот дом полностью принадлежал ему, и в его распоряжении было пятьсот тысяч лир. Он был обеспечен не очень интересной, но спокойной работой и мог быть доволен как человек, имеющий всё, что нужно иметь для счастья. С реалистической точки зрения, которая имеется у рядового обывателя или зажиточного мещанина, для счастливой полноты Филиусу не хватало только любимой жены и детей и, если бы он был простым смертным, то немедленно приложил бы усилия, чтобы обзавестись тем и другим. Но этот обыкновенный удел вовсе не устраивал Филиуса, так как он не являлся человеком в обычном понимании этого слова. Живущий в нём дух антихриста постоянно напоминал о себе и призывал следовать по пути восхождения на трон римского папы.

Через несколько дней Филиус, вспомнив своё обещание, решил воплотить его в жизнь. Просперо жил в другой части города, и Филиусу пришлось полчаса поскучать в автобусе и, выйдя из салона, ещё минут двадцать пройти по длинным и извилистым улочкам, чтобы добраться до серого дома, в котором жил Просперо. К счастью, хозяин оказался дома и, увидев Филиуса, выразил свою радость по поводу его прихода любезными словами приветствия.

– Как вы добрались? – озабоченно спросил он, предложив гостю сесть. – Надеюсь, вам не пришлось долго искать мою обитель?

– К несчастью, пришлось, – Филиус сразу же воспользовался предложенной услугой. – Сначала мне пришлось полчаса проторчать в автобусе и потом минут двадцать плутать по узким улочкам и заковыристым переулкам.

– Вот поэтому я и отказался от визита к вам, – сказал Просперо извинительно. – Получасовая езда на автобусе на меня очень утомительно действует, и потом, знаете ли, надо ехать обратно. В сумме получается час, мне, как пожилому человеку, этот час в одном и том же салоне кажется целым днём.

– Я понимаю, – медленно произнёс Филиус, – Я моложе, мне легче, поэтому гостем стал я.

– Совершенно верно, молодой человек, – радостно сказал Просперо. – Я очень рад вашему визиту. Моя жена и дочь ушли в гости и оставили меня одного. Я не знаю, когда они придут. Поэтому ваше присутствие для меня очень кстати.

Вспомнив параграф и£ учебника, составленного теологами Всемирного Экуменического Совета Церквей, запрещающей церковным служителя жениться и иметь внебрачных детей, Филиус подумал, что Просперо, ушедший на кухню, чтобы принести оттуда две чашки превосходного чая «Липтон» и вкусный торт, является грешником по всем статьям. «Впрочем, – пронеслось со скоростью молнии в его голове быстротечная мысль, – правила существуют для того, чтобы их обходить.

Весь церковный мир погряз в грехах. Епископы священники берут с паствы деньги, совершая обряды, поклоняются изображениям, толкуют божье слово и заповеди Христа собственными догмами.

Свои учения они ставят выше божьего слова и, вступая Ь связь с мирскими религиозными женщинами, имеют от них внебрачных детей. Это такие же миряне, только в отличие от них, имеющие набожный вид и ходящие не по улицам, а по церковным залам. Не волки ли это в овечьих шкурах, стремящиеся увеличивать число своей паствы и заботящиеся о собственном материальном благосостоянии?

Просперо вернулся из кухни с двумя чашками чая и тортом, молча поставил все» это на стол.

Филиусу показалось, что хозяин квартиры не знает о чём говорить и ждёт, когда начнёт говорить гость. Разумеется, следовало начать разговор, потому что молчание не считалось признаком хорошего тона.

– Может быть, вы желаете какао? – спросил Просперо угодливо. – Или может быть кофе?

– Поскольку вы принесли чай, то я выпью чай, – сказал Филиус категорично. – Чай, кофе, какао, какой-нибудь сок – это всё равно жидкость, имеющая разный вкус. Только бесцветная вода не имеет никакого вкуса. Она призвана только для того, чтобы утолить жажду.

В этот момент дверь открылась и в благоустроенную квартиру, обладающую всеми атрибутами современного комфорта, вошли две представительницы падшей половины человеческого рода.

Одна из них была старше другой лет на двадцать, и младшая была гораздо симпатичней старшей. По их внешним данным Филиус сразу догадался, что старшая была гражданской женой Просперо, а младшая – его внебрачной дочерью.

– Ты опять не закрыл дверь! – упрекнула она супруга, не обратив внимания на пришедшего гостя. – Сколько раз я говорила, что дверь надо закрывать! Если однажды нагрянут воры или грабители и войдут через незапертую ключом дверь в нашу квартиру, то нам несдобровать!

– Что ты вскипятилась? – недовольно сказал Просперо. – Разве ты не видишь, что у нас гость?