Текст книги "Грани реальности"

ОЗЕРО ДОБЛЕСТИ

пролог

В одном великом королевстве, король которого считался мудрейшим среди всех ныне живущих правителей, был волшебный Лонсерский лес. Главной заповедью всяк входящего туда считали фразу: «Помни имя свое и следуй к цели, и да не разгневается на тебя господь столь сильно, чтобы позволить сойти с тропы». Лес тот был настолько опасен, что даже самые великие рыцари не отваживались явиться туда. Путники обходили его за сотни миль, а всевозможная нечисть и ужасающие монстры, напротив, искали там пристанища для спокойной жизни.

Однажды король пришел в негодование по поводу того, что вся его придворная охрана, вплоть до капитана стражи, бросилась в трусливое бегство при виде того, как гигантский тролль разоряет деревню. Государь приказал немедля собрать магов и чародеев для решения этой проблемы. Все, кто были сведущи в магических искусствах, уважая волю короля, откликнулись на призыв.

– Усилить доспехи! – подсказывал гномий – чародей с недалеких гор.

– Оградить селение куполом! – советовал отшельник с севера.

– Призвать на защиту армию мертвецов! – убеждал некромант, прибывший из залесья.

Король без устали слушал всех, кто хотел предложить помощь. И даже когда последние лучи заходящего солнца окрашивали небо в лиловый цвет, отражаясь в прекрасных витражах замка, неутихающий гул их оживленных споров все еще разносился по окрестностям, колебля тишину, воцаряющуюся в деревне с наступлением ночи.

Принятие решения было несказанно тяжелым делом далеко не из-за количества предложенных вариантов. Получить помощь волшебников значило признать свою беспомощность, ведь если король в отчаянии ищет спасения в магии, а не в своей мудрости, то любой бродяга, превращающий камень в яблоко, подошел бы на этот титул лучше любого другого.

– Я нашел выход, – объявил король с наступлением полуночи.

Не сказав никому ни слова, он лишь велел всем седлать лошадей и отправляться за ним следом. Тотчас, опустошив конюшни, король и целая делегация магов двинулись прямиком в Лонсерский лес под густеющим покровом ночи. Тьма словно пыталась поглотить тусклое сияние факелов, озаряющих серебристую гриву коней и узкую тропинку, петляя, уходящую в сторону безобразных деревьев.

Прошло каких-то полчаса, когда отряд наконец-то достиг своей цели. Буквально пробивая себе тропу в самую чащу леса, путники очутились на широком берегу кристально-чистого озера.

– Отлично, – многозначительно произнес король. – Итак, – продолжал он, значительно повысив голос, – я прошу вас сделать так, чтобы каждый, кто сумеет дойти сюда и открыть озеру свои самые сокровенные страхи, слабости и желания, мог опуститься в его пучину, достать водоросль бирюзового цвета и обрести силу достойную самих богов и доблесть великих героев Геродельфии!

Волшебники переглянулись и приготовились сотворить волшебство невиданной силы…

***

– Сэр Харрингтон? – удивился торговец.

У его рыночного прилавка на белоснежном коне восседал тощий рыцарь, закованный в сверкающие латы.

– Вы, смею полагать, отправляетесь к Озеру Доблести? – любопытствовал полноватый лавочник. – Уже выбрали себе компаньона?

Рыцарь надменно кивнул.

– Помяни мое слово, селянин, уже завтра в Геродельфии будет одним рыцарем больше! – сказал он с широкой улыбкой. – А уже через неделю, будучи капитаном стражи, я буду брать с тебя двойную пошлину за гнилые помидоры.

Неуклюже вынув меч, едва не зарубив несколько прохожих, Харрингтон принялся накалывать на него помидоры (не всегда гнилые) и пуляться ими как в продавцов, так и в простых покупателей.

– Караешь неверных короне, да, Арчибальд? – басовитым голосом спросил другой рыцарь, также восседавший на кристально белом коне и в превосходных доспехах.

– Сэр Юстас Колдуэлл, – улыбнулся Арчи, – я как раз рассказывал горожанам, как славно им будет жить под нашим правлением.

– Без сомнений, прекрасно! – воскликнул Юстас. – Будьте уверены, – затрубил он на всю округу, – очень скоро мы займем трон владыки Герода! Мое имя – Сэр Юстас Колдуэлл! Запомните меня! Даю клятву, если я вдруг погибну в том лесу, можете заколоть меня на глазах толпы!

Несколько торговцев переглянулись, едва сдерживая смешки.

Харрингтон возвратил меч в ножны, и они тронулись в путь. Подковы негромко звякали о вымощенную камнем деревенскую дорогу, в то время как ветер нежно трепал длинные и шелковистые локоны будущих героев королевства.

Они готовили свою поездку к озеру доблести уже очень давно, год за годом откладывая ее по нелепым причинам. Слабо сияющие доспехи, выскочивший прыщик на подбородке и потерянные подштанники – вот уже три года удерживали их от столь безрассудного поступка. Но не в этот раз, когда все вдруг складывалось так хорошо, что невозможно было даже подумать о том, что что-то может пойти не так. Наступил первый день лета, самый безопасный день в году – монстры на эти двадцать четыре часа словно бы исчезают, а значит, другого шанса до следующего года может уже и не представиться.

Они вышли за пределы деревни, по пути помахивая всем рукой и забирая у людей цветы, отчего-то предполагая, что именно им они и предназначались. Затем миновали холмы, и вышли на извилистую тропу, ведущую в злополучную чащу леса. Часами напролет они неторопливо брели по тропе, все дальше в лес, обсуждая, чьи указы принесут больше пользы.

– А я говорю, что нужно запретить грязь! – пылко воскликнул Юстас. – Я не могу постоянно ходить к ручью и начищать свои сапоги! Без грязи определенно будет лучше.

– Еще раз тебе повторяю, это не возможно! – протестовал Арчи. – Как, по-твоему, еще мы сможем отличать селян от благородных рыцарей, кроме как по грязной одежде? А что насчет поросят? Они ведь их в грязи выращивают, так?

– Да, – согласился сэр Колдуэлл. – Я очень люблю говядину.

– Глупый ты! – воскликнул Арчи. – Говядина – это мясо дракона!

Они шли все дальше и дальше, пока, наконец, совершив несколько резких поворотов, не вышли к длинному берегу озера, покрытому невысокой изумрудной травкой.

– Дошли, наконец, – выдохнул Юстас, слезая с коня.

Рыцари вплотную приблизились к воде и переглянулись, не зная, что делать дальше.

– Что теперь? – спросил Колдуэлл.

– Нужно излить душу, – просто пояснил Харрингтон. – Расскажи свой самый заветный секрет.

– Не стану я тебе ничего рассказывать! – ощетинился Юстас.

– Да не мне, олух, озеру!

– А… тогда ладно, – он прокашлялся, словно готовясь произнести торжественную речь, и слегка наклонился. – Я с ранних лет работал сапожником, пока не решил стать настоящим рыцарем.

Ничего не произошло.

– Молодец, – подбадривал Арчибальд, – расскажи теперь, чего ты больше всего боишься…,разумеется, озеру.

– Твоей жены, – боязливо пробормотал Юстас. – У нее такое лицо, словно в детстве его переехали повозкой… трижды…

Харрингтон замотал головой, словно бы отгоняя назойливые слова, жужжащие у него в голове.

– А… з-знаешь, чего я больше всего боюсь? – спросил он, показательно обращаясь к озеру. – Того, что мой друг однажды снимет рядом со мной свои сапоги! Да, мне бы очень не хотелось умирать от удушья!

– И снова… ничего, – спокойно пробормотал Юстас. Он был настолько глуп, что наверняка не смог бы уловить в его словах скрытое оскорбление. – Я честен с тобой, озеро… Сделай меня рыцарем, я очень хочу быть королем! Я уже и прошение подал.

– Что т-ты с-сделал?! – вскрикнул Арчибальд, заикаясь и брызжа слюной от гнева.

– Хочу вступить в придворную свиту, – тем же тоном объяснил Колдуэлл.

– Но это было последнее место! Ты ведь знал!! М-мы должны б-были обсудит это!! Предатель!

– Ты уверен? – искренне удивился тот.

Харрингтон издал пронзительный крик и, выхватив из ножен меч, хлестким ударом рассек доспех друга. Бездыханное тело, покачнувшись, упало на спину с громким всплеском. Секунду – другую Арчибальд осмысливал произошедшее. Меч выскользнул из его дрожащих рук и упал в воду. Он широко раскрыл рот – к нему только что пришло озарение.

– Говорить озеру,… – шепотом промямлил он. – Ну, конечно! Буквально… прямо под водой!

Он с трудом вынул ноги, увязшие в илу, и скорее помчался на глубину. Окунувшись с головой, он принялся неразборчиво бормотать свои истинные секреты и тайны, все самые сокровенные желания столько времени, насколько хватило воздуха. Когда настал момент торжественного восхождения из глубин, Арчи не шевельнулся. Он бешено колотился в стальной ловушке, покалено увязнув в рыхлом дне озера, словно в болоте. Харрингтон боролся до тех пор, пока последний пузырек воздуха не выскользнул из его разинутого рта и не поднялся вверх, к неподвижной кромке воды.

Очередные бедолаги пали жертвами беспощадного леса. На сей раз не по вине монстров или другой нечисти, а лишь из собственной глупости, так и не узнав, что Озеро Доблести находилось всего в полумиле от них, на такой же поляне, с таким же берегом, без ужасного ила и с кристально-чистой водой, в которой, я вас уверяю, утонуть невозможно.

ПЕРЕЗАГРУЗКА

пролог

Поистине захватывающе смотреть на то, как нечто донельзя маленькое и незначительное вдруг в одночасье перестраивает все свое окружение. Приносит хаос, а порой и прогресс. Разрушает традиции и закономерности. Будоражит умы. Вдохновляет некоторых и разочаровывает большинство.

Для многих, в чей ум уже успели заложить жизненные стереотипы и заведомо ложные представления о том, что хорошо, а что плохо, что нормально, а что напротив – нормой не является, сложно понять всю важность всего незначительного в этом мире. Крах состоявшегося порядка для них – катастрофа. И очень жаль, что лишь один процент из таких людей способен понять, что тот порядок или, лучше сказать, распорядок, в котором они проводят свои жизни, является ничем иным как хаосом и полнейшим безумием! С осознанием этого и приходит та самая незначительность.

День сменяет ночь, ночь – день. Растения тянутся к свету, а человек дышит воздухом. Все в этом мире сбалансировано и закономерно. Порой поистине невообразимо, сколь значительный дисбаланс может принести маленькая искорка в гигантском лесу.

Знаете, почему все жизненные процессы столь долговечны? Не потому, что они идеальны или хорошо слаженны, а потому, что шанс выпасть именно тем обстоятельствам, чтобы та самая искорка не упала на каплю росы на траве, не погасла в воздухе и в конечном итоге разгорелась – один на миллион!

И вот, в силу случайности, везения или невезения относительно каждого, незначительная искра уже перерождается в стихию, сметающую все на своем пути. Тьма отступает, рассеиваясь в зареве адского пламени. Растения больше не тянутся к свету, иссыхая и погибая от того, без чего ранее не могли расти. И наконец, человек, нашедший спасение в озере, охваченном теперь кольцом огня, падает в воду не в силах более дышать угарным газом, словно поглотившим весь кислород. Так оно и происходит… Победа незначительности над системой и правилами.

****

– Что было дальше, друг мой, прошу, продолжайте.

– Я падаю в воду…

– В воду? – переспросил доктор с озадаченным взглядом.

– Именно, – подтвердил я. – А затем голос. Звонкий женский голос… неприятный, но… в тоже время манящий.

– И что же он говорит вам… этот голос.

– Нам порой так сложно расставаться с иллюзиями,… – начал цитировать я. – Мы неустанно откладываем расставание с ними, пока они не становятся частью нашей жизни. Но настанет момент, когда тебе придется оборвать завесу фантазий… когда тебе придется убить… убить меня.

Воцарилась тишина. Доктор опустил руки на подлокотники и нахмурился. Я знал, о чем он думает. Сейчас он сложит пальцы в замок, уложит их на коленях и посмотрит на меня пристальным взглядом из-под своих очков-половинок.

Я сижу в этом гадском кресле психиатра и смотрю, как глаза пятидесяти летнего «мозгового червя» подрагивают от кипящих в его голове мыслительных процессов. Он не думает, как помочь мне. Старик думает лишь о том, что бы такого сказать очередному психу, дабы тот не слетел с катушек, пока он будет рыться в справочниках, ища подходящее «жизнеутоляющее».

Я называю типов, подобных ему, мозговыми червями потому, что они окончательно доедают и без того пострадавший разум всех, кто к ним приходит. Обрабатывают его, словно почву, убирая все лишнее до той поры, пока не останется только многофункциональный рудимент, способный лишь на то, чтобы поддерживать однообразное существование организма.

– Итак, Майк…, – начал доктор, сложив руки в замок на коленях, – скажи, как часто ты слышишь подобные монологи?

– Всегда, когда засыпаю.

– А именно…

– Часто, – нехотя отвечаю я.

– Судя по твоему состоянию, – лекторским тоном заговорил доктор, – с бессонницей, паранойей и систематическими проявлениями зрительных и слуховых галлюцинаций, на грани нервного срыва, спишь ты не чаще, чем несколько раз в неделю. Это, по-твоему, часто?

– Вы за мной из-под кровати наблюдаете, док? – огрызнулся я, приподнявшись в кресле и нервно настукивая пальцами по колену. – Если честно, я вообще не понимаю, что я здесь делаю. Со мной все в порядке.

– Твоя соседка по квартире направляет тебя сюда уже в пятый раз. В пятый! – повторил старик, тыча в меня ладонью с растопыренными пальцами. – Пора бы нам уже прийти к соглашению.

От этого заявления я рассмеялся, поднял указательный палец и укоризненно потряс им перед самым носом психотерапевта.

– Плохая уловка, – заключил я. – Я слишком хорошо знаю Хлою, чтобы поверить в то, что она может беспокоиться за кого-то. Вдобавок ко всему, четыре визита в это «милое» место я бы запомнил. Единственный, кто здесь лукавит, это вы, доктор.

Я продолжал улыбаться, довольный своей победой. Доктор, сохраняя присущую ему мрачность, поднялся со стула напротив меня, подошел к столу, сверился с записями в блокноте и начал неспешно перебирать пробирки, наполненные цветастыми пилюлями.

– Не удивительно, что ты ничего не помнишь, – заговорил он, спустя какое-то время, как раз, когда я уже начинал терять терпение. – Это стандартное проявление артероградной амнезии. К тому же ты совсем не знаешь свою соседку.

– О чем вы вообще? Амнезии?! – посуровевшим тоном вопрошал я.

– Перезагрузки! – поправил доктор, всплеснув руками. – Будем называть это перезагрузкой. Ты выразился так на одном из сеансов.

– Ох, отлично! Теперь-то мне все стало куда понятнее, спасибо!

– Спокойнее, Майк, – вздохнул старик, все так же судорожно копошась в своих записях и перебирая пузырьки, – просто твоя память сейчас подобна лифту. Стоит только ее загрузить, и она рухнет.

Выбрав нужную склянку, доктор берет из-за стола офисное кресло и, подкатив его к софе, садится напротив меня.

– Пойми, – говорит он, сверля меня жутким взглядом, – я бы продолжал сохранять твой диагноз в виде врачебной тайны, но… пятый сеанс! У меня уже попросту заканчиваются к тебе подходы.

Долгое время мы смотрели друг на друга неморгающим взглядом. Я так и не понял, зачем он внушал мне всю эту чушь, возможно, хотел, чтобы я поверил в неисправимую тяжесть своей – на деле абсолютно обычной – болезни, и принял выписанное мне жизнеутоляющее.

Но у меня не было желания попадаться на его удочку. Поэтому я улыбнулся, кивнул ему, поднимаясь с софы, взял с вешалки пальто и как можно скорее сбежал из злосчастного кабинета.

Холодный осенний ветер буквально обжигал мне лицо те несколько секунд, которые я пробыл на улице, пока усаживался в такси. Пухлый водитель спросил адрес и надавил на газ.

Я хлопнул себя по груди, удостоверившись, что написанные мной накануне вечером статьи по-прежнему лежат в нагрудном кармане, и обратил свой взор на таксиста. Из-под старой бежевой майки выглядывали жировые складки. «Должно быть не холодно под такой жировой защитой,» – подумал я, поднимая воротник своего пальто и поглубже зарываясь в него.

Проехав несколько улиц, я заметил, что он частенько разминает левую руку. Огромный кулак сжимался и разжимался, в то время как я представлял в его смертоносных тисках хрупкую шею своего босса. «Нет, – сказал я самому себе, – все же писать бесполезные статьи и подлизываться к начальнику куда лучше, чем жить с риском инфаркта, ожирением и рыхлой задницей в форме автомобильного кресла».

Колеса заскрипели у семиэтажного здания редакции: «TheNewshere». Я отдал водителю деньги с большими чаевыми – для человека, питающегося кофеем и не использующего бытовую технику, я достаточно много зарабатываю – и вышел из машины. Вновь обжигающий ветер и упоительное тепло с отвратным запахом десятка смешанных одеколонов.

Я ненавидел это место столь же сильно, сколь мой босс его обожал. А он заявлялся сюда с феноменально широкой улыбкой на поросячьей роже, выкрикивал приказы, поливал кофеем провинившихся сотрудников и хлопал по попкам всех трех своих секретарш. Вне всяких сомнений это место было для него раем.

Мой путь лежал как раз в его кабинет на седьмом этаже. Пришлось подниматься по лестнице. В лифте по обыкновению уже было четверо сотрудников, трое из которых девушки. Эти люди спрашивают, почему у меня до сих пор нет отношений и хороших друзей, а после обсуждают вечерние телепередачи и то, в каком из баров пиво лучше, даже не подозревая о том, что сами являются ответами на заданные мне вопросы.

Но есть и плюсы в том, что мои сослуживцы – безбожно глупые экстраверты. Первый – я вижусь с ними лишь на работе, куда я, к счастью, прихожу не так часто, а второй – я с легкостью могу оскорбить их так, чтобы они ничего не поняли. Как-то раз я сказал им: «Друзья мои, я бы с радостью стерилизовал вас, будь у меня такая возможность, но поступить так с аутсайдерами и почетными ячейками гниющего общества мне, к сожалению, не позволили бы». Услышав в ответ смех, я понял, что все мои попытки донести до их разума уровень их собственной глупости заведомо обречены на неудачу.

Пятый этаж. Я смотрю на людей, мечущихся по зданию, словно кучка испуганных таракашек, и все сильнее хочу лицезреть процедуру отбора персонала. Мой босс – Эдвард Гриффит – отбирает на должности особенно ничтожных и незначительных личностей. Он буквально из-под земли откапывает тех, кому некуда деваться: многодетных родителей, больных или просто мягкотелых слюнтяев – всех тех, кто не стал бы раздувать скандал из-за пролитого ему на голову капучино.

Я, хоть и считаю себя одним из таких «овощей», все же умудрился пропустить этот кастинг на роль самого убого и получил должность, что называется, за талант, право же, не совсем свой, но об этом позже.

Минуту спустя я уже стоял у двери кабинета с приколотой к ней серебристой табличкой, золотистые буквы которой гласили: «Гриффит». Я постучал и грубый мужской голос произнес:

– Войдите!

Это прозвучало скорее как приказ, нежели как приглашение, и мне это не понравилось, хоть в глубине души я и понимал, что все обязанности моего босса в том и состоят – отдавать приказы.

– Добрый день, – сказал я, входя в прокуренный кабинет.

Это было квадратное помещение, восемь на восемь метров, в большущих окнах которого был, пожалуй, лучший вид на город. Самым сложным было не поморщиться, входя сюда. Помнится, как-то раз Гриффит бросил дыроколом в одного парня за то, что тот скривил лицо от стоящей здесь невыносимой вони.

– А, это ты, Уолтерс, – сказал он с показным безразличием. – Отдавай мне быстрее свою писанину и проваливай, я очень занят.

Я подошел к столу, на котором в безумном вихре смешались канцелярские принадлежности, бумага, пивные пробки и десятки видов различных таблеток, вынул из кармана статьи и протянул их боссу. Его сморщенная и пожелтевшая рука сжалась на листах бумаги, сложенных несколько раз, и мне удалось рассмотреть ее поближе. «Вблизи она еще более отвратительная, – подумал я, разглядывая грязные неухоженные ногти и старую татуировку: «I’m bad boy» на среднем пальце.

– Ты помнишь, почему я взял тебя? – спросил Гриффит, разворачивая статьи. – Ты написал тогда всю правду о чертовом правительстве! Ты написал всю правду и тебя не убили! – он поднял на меня свои блеклые, словно затянутые сигаретным дымом глаза. – Ты понимаешь, к чему я веду?

Я заметил, как на его лысине отразилось заходящее солнце, и на секунду замешкался.

– Я хочу сказать…, – продолжал он, зачитывая заголовок, – что ты изменился. Может, совместная жизнь с девушкой так на тебя повлияла, не знаю… Но я хочу сказать… Нам нужна правда! Пусть она будет неприятная или даже опасная – она нам нужна!

– То, что я пишу – чистая правда, – почти шепотом заверил я.

– «Апокалипсис – миф или реальность?», «Парад НЛО. Пришельцы трижды замечены над городом», «Пропажа трупов – восстание ходячих или глупая шутка».

Гриффит бросил статьи на стол и снова поднял на меня взгляд, на сей раз – гневный.

– Это жалкий бред сумасшедшего! – воскликнул он, брызжа слюной на документы, лежащие на столе. – Ни доли правды! Бред, чепуха и вымысел!

– Я общался с очевидцами…

– Психически больные очевидцы никого не волнуют. За последние несколько лет я все реже сталкиваюсь с хорошими идеями в твоей работе. Стоит называть вещи своими именами. Неужели ты хочешь сказать, что апокалипсис уже случился, и никто этого не заметил?

– Конечно! – с азартом воскликнул я. – Нельзя с точностью сказать, какие из человеческих идей – иллюзии, а какие – истина. Есть множество теорий… Одна, например, о том, что из-за воздействия упавшего астероида выжившая половина людей лишь впала в некое подобие комы. Мы живы… и в то же время – нет.

– Упаси меня господь от твоих теорий, Майк! – закричал Эдвард, размахивая руками. – Это все глупые людские страхи и догадки. Одни верят, что мы лишь большая ферма пришельцев, другие, что мы живем в матрице, третьи и вовсе поклоняются создателю в разных его формах и проявлениях. Тут и говорить ничего не надо. Если бы врачи тщательнее отслеживали психов, их статьи не лежали бы у меня на столе. Надеюсь, намек тебе ясен.

Меня вдруг затрясло. Не столько от злости, сколько от бессилия. Ноги начинали подкашиваться, и я не мог сделать шаг к стулу, потому что не был уверен, что осилю его.

В глазах уже начинало темнеть со всех сторон одновременно, точно финальный кадр в каком-нибудь фильме. Я видел лишь пухлое лицо начальника, внезапно приобретшее серебристый оттенок. Секунда за секундой картинка в моих глазах перестраивалась и вот уже передо мной робот, похожий более на скелет покрытый проводами и сталью. Светодиод над камерой в глазнице пульсировал голубым сиянием, словно бы сканируя меня.

Я поднял испуганный взгляд в надежде, что галлюцинация скоро отступит, и увидел в окне полуразрушенный город. Кругом были лишь серые покосившиеся конструкции и три огромных небоскреба. Величественно возвышающиеся, они были подобны стражам, касающимся головами алого неба.

Открываю глаза, подскакиваю и бьюсь головой обо что-то твердое. Кругом темнота, приглушенный рокот и отвратный запах чего-то давно протухшего.

– Проснулись, наконец, – произнес таксист басистым голосом.

– К сожалению, – сказал я, судорожно стараясь вспомнить то, как попал сюда и куда направляюсь. – Прикройте рот, прошу вас, и откройте окно, если хотите, чтобы я доехал живым… ну, туда, куда вы меня везете.

– Оно открыто, – буркнул водитель.

– А! Вот оно что. Мы всего лишь проезжали горящую помойку! Можете говорить тогда, ничего страшного.

– Мы почти приехали, – пояснил мужчина тоном обиженного ребенка.

– Да-да! – улыбнулся я. – Я уже вижу свой дом.

Я наклонился между передними сидениями, сияя от счастья. Ничто так не радовало меня, как возвращение домой.

– Вот здесь я и живу, – сказал я таксисту бодрым голосом. – Рядом с помойкой.

– Угу, – буркнул тот.

– А еще здесь рядом бездомных хоронят, – продолжал я. – На городском кладбище нет места тем, кто официально не живет в городе.

– Ясно.

– А у вас есть семья?

– Жена и ребенок, – ответил водитель, нервно постукивая пальцами по рулю.

– Замечательно! – обрадовался я. – Как раз напротив моего дома есть парк. Отличное место для прогулок с семьей, обязательно приезжайте. Месяц назад там, право же, случился неприятный случай… Какой-то парень утонул в трясине. Кто же мог знать, что кто-то покрыл все болота искусственным газоном… Но вы не переживайте, местные собаки все уже давно «разминировали».

Машина остановилась у десятиэтажного жилого дома. Вообще, жилым он являлся лишь по названию. Половина квартир здесь заброшена, а другая половина заселена неадекватными наркоманами и алкоголиками. В придачу к этому у дома были настолько огромные трещины, что птицы селились в них едва ли не стаями.

– Удивительно, – сказал я, вынимая из кармана деньги, – что вы согласились отвезти меня сюда… Раньше никто не решался. Наверное, это потому, что все ваши коллеги узнали о жестоком убийстве здесь одного из водителей.

Я отдал ему деньги и вышел на улицу. Мне доставляло удовольствие пугать людей несусветным импровизированным бредом, но вдобавок к получаемому мной удовольствию, я и человек, с которым вы познакомитесь через пару минут, даже научились на этом зарабатывать. Но, конечно, в этой глупой затее мне сопутствовал тот факт, что в таком месте как это, любая невообразимая история может оказаться истиной.

– Главное, не забудьте потушить фары! – крикнул я ему через открытое окно. – А то еще, не дай бог, прохожие вас заметят… Чего-чего, а добра вы точно от них не дождетесь!

Еще минуту я стоял у подъезда и наблюдал за тем, как медленно и с опаской уезжает машина. «Трудно, наверное, ехать без света, – подумал я, усмехнувшись».

Я живу в трехкомнатной квартире на десятом этаже с сожительницей. Многие теряют дар речи, когда узнают, что я – двадцатишестилетний нищий, с мешками под глазами больше самих глаз и растрепанными смоляными патлами, короче говоря, обыкновенный монстр, живу с симпатичной двадцатилетней девушкой, и она до сих пор от меня не сбежала. После они удивляются тому, что я так и не затащил ее в постель, раз уж мы живем с ней под одной крышей и ей, как они выражаются, «некуда деваться», но на все это я отвечаю лишь одно: «Вы ее не знаете».

Я быстро взбегаю по лестнице, которая, в буквальном смысле, является лотереей. И бегу все выше и выше, не останавливаясь. Суть этой игры проста. Ты открываешь дверь в подъезд и ждешь. Прислушиваешься, не болтают ли на одном из этажей наркоманы. Понимаешь, что все тихо и срываешься с места не хуже профессионального трейсера. Поднимаешься все выше и выше, молясь о том, чтобы Всевышний защитил тебя на четвертом этаже, где ошиваются бывшие заключенные, и поможет на восьмом, где постоянно гадят кошки и никогда не бывает света. Если ты добегаешь живым, не заляпав обувь испражнениями – ты выиграл, ну а если нет, то, как говорят верующие: «Бог лишь послал тебе очередное испытание».

Проворачиваю ключ в замке, открываю дверь и попадаю в тесный коридорчик. Обои здесь, впрочем, как и во всем доме, слегка потрепанные и кое-где уже давно отклеились, но в целом выглядят весьма сносно. Я сбрасываю обувь к общей куче в углу, закрываю дверь на ключ, задвигаю щеколду, следом еще одну и иду на кухню. «Не сегодня, друзья, не сегодня. Умру как-нибудь в другой раз, – вторю я самому себе, проделывая один и тот же алгоритм день ото дня».

– Привет, – с улыбкой поздоровалась Хлоя.

Она стояла у плиты, одетая в фартук поверх зеленого сарафана. Длинные волосы цвета молочного шоколада были собраны в пучок и прикрыты цветастой косынкой. Я так привык к этому ее образу, что не мог представить ее никак иначе. С тех самых пор, как мы стали жить вместе – уже два полных года, – я помню ее только в этой одежде. Хлоя стирает ее, пока меня нет, сушит и одевает снова. И делает она все это по той же причине, по которой и живет со мной – денег у нее так мало, что едва хватит лишь на один предмет из общепринятого набора для самоубийства: веревки и стулья в нашем городе стоят ужасно дорого.

– Привет, – сказал я, усаживаясь за стол.

К счастью для нее, мы однажды встретились в анонимном клубе «Открытое общество» для помощи людям с всевозможными расстройствами личности. Из ее истории я узнал, что у нее острая форма социофобии. Выучилась она с трудом, но работать не может и совсем не выходит на улицу. Я бы и не решился помочь ей, если бы не вспомнил о том, что не в силах самостоятельно убирать сантиметровый слой пыли, покрывающий все предметы в моем доме.

– Можешь пожить у меня, – предложил я, когда сеанс закончился, и все уже расходились. – Я днями напролет сижу в комнате, только и делаю, что пишу, слушаю панк-рок и уничтожаю залежавшиеся запасы виски, время от времени посещая туалет. Буду покупать еду и платить тебе несколько долларов в месяц за поддержание дома в некотором порядке, ты согласна?

Тогда она взглянула на меня и сказала то, после чего я понял, что никогда в жизни не пожалею о сделанном ей предложении:

– Бесплатная еда, дом и жизнь под девизом: «Два мизантропа против всего мира», да еще и за деньги?.. Как думаешь, кровать поместится у нас на кухне? Хотелось бы спать поближе к холодильнику.

От путешествий по унылой аллее моей сквозной памяти, меня отвлек глухой стук.

– Твой ужин, – улыбнулась Хлоя, поставив передо мной кружку горячего кофе. – А я поем, если ты не возражаешь?

– Конечно-конечно, – сказал я, рассеянно улыбнувшись в ответ.

Она задает мне этот вопрос каждый день вот уже два года подряд, и все это время я не перестаю удивляться ее постоянству и невероятной вежливости.

– Сегодня я снова возвращался на такси, – сказал я со злодейской ухмылкой. – Тоже, что и вчера.

– Он выключил фары?

Я взглянул на ее счастливое, сияющее лицо и невольно заулыбался. Она придумала эту игру в один особенно скучный вечер. Поначалу затея показалась мне весьма странной, но как откажешь человеку, замкнутому в бетонной коробке? Это было ее единственное, но самое любимое развлечение.

– Выключил, – ответил я, выдержав положенную интригующую паузу.

– Отлично! Ставлю пять баксов на то, что на вызов он не приедет. Ты ведь сможешь его найти?

– Конечно. Я согласен.

Я всегда вызывал машины из одной и той же кампании. Уходя на работу, я набирал номер, называл диспетчеру адрес и просил того самого водителя, который вечером минувшего дня уже приезжал в заданное место назначения, оправдывая свою прихоть профессионализмом сотрудника и удвоенными чаевыми.

Если водитель все же решался приехать, я платил ему обещанные тридцать пять долларов с удвоенными чаевыми, забирая по приезде домой свой выигрыш, но оставаясь в огромном минусе. Если мне вдруг доставался более трусливый таксист, я шел на работу пешком, опаздывал, но в конце дня заходил в офис этой кампании, оформлял кое-какие документы и забирал положенные мне пятьдесят долларов за оплошность водителя и мое потраченное время. Затем вновь брал такси, возвращался домой, отдавая Хлое ее выигрыш, и мы вместе оставались в плюсе.