Текст книги "Эмма"

– Он обязан приехать, – сказала Эмма. – Пусть хотя бы на два дня, но обязан! Трудно предполагать, чтобы у молодого человека не было возможности настоять хотя бы на такой малости. Вот молодую женщину, попади она в плохие руки, еще можно третировать и не пускать к тем, с кем ей хочется быть вместе, однако от молодого человека невозможно ожидать, чтобы он был настолько скован, что не смел и недели провести с отцом, если он того желает.

– Прежде чем судить о том, что ему можно, надо побывать в Энскуме и своими глазами увидеть, какие порядки там царят, – отвечала миссис Уэстон. – Возможно, так же осмотрительно следует подходить и к оценке характера любого человека из любой другой семьи. Но, как мне кажется, Энскум вообще невозможно мерить общей меркой, так как эта дама очень непредсказуема и вертит там всеми как хочет.

– Но она обожает племянника: он ведь ее любимчик! Если миссис Черчилль такова, как я о ней думаю, то вполне естественно следующее: она ничем не склонна жертвовать ради мужа, которому она обязана всем, она на каждом шагу изводит его своими капризами, однако племянник, которому она абсолютно ничем не обязана, скорее всего, сам вертит ею как хочет.

– Дражайшая моя Эмма, даже не пытайтесь с вашим-то мягким характером понять чей-то скверный нрав или установить правила, по которым живет эта женщина – пусть ее живет по своим законам! Не сомневаюсь, что иногда, временами, он действительно имеет на нее некоторое влияние, однако ему невозможно предугадать, когда в точности у нее случится такое настроение, что ей взбредет в голову потакать ему.

Эмма замолчала, а затем сухо заметила:

– Если он не приедет, я буду очень разочарована.

– В некоторых вещах он, может быть, и имеет на нее влияние, – продолжала миссис Уэстон, – а в других случаях – очень малое, и среди тех вещей, в которых он не властен над теткой, думается мне, как раз и находится вопрос о его приезде к нам.

Глава 15

Скоро мистер Вудхаус созрел для чая; выпив чашку, он сразу засобирался домой. Трем его собеседницам ничего не оставалось, как убеждать его, что час еще ранний, но тут явились джентльмены. Мистер Уэстон был словоохотлив и общителен, мысль о раннем отъезде гостей не доставила ему радости. Наконец из столовой вышли остальные. Одним из первых в гостиной появился мистер Элтон, он пребывал в отличном настроении. Миссис Уэстон и Эмма сидели рядом на софе. Он немедленно подошел к ним и, не дожидаясь приглашения, уселся между ними.

Эмма, также приведенная в хорошее расположении духа разговорами о Фрэнке Черчилле, склонна была простить ему недавнюю несообразность его поведения и думать о нем так же благосклонно, как и прежде. Поскольку он немедленно заговорил о Харриет, она приготовилась с самым дружеским участием выслушать его.

Он выказал необычайную тревогу о ее прелестной подруге – милой, хорошенькой, верной подруге. Имеет ли мисс Вудхаус какие-либо известия о ней? Не прислали ли во время ужина новых сводок о ее здоровье? Ему так неспокойно… он вынужден признать, что его чрезвычайно встревожили симптомы ее болезни. В таком духе он и говорил некоторое время, не особенно прислушиваясь к ответам своей собеседницы, но ужасаясь возможным опасностям ангины; Эмма снисходительно выслушивала его взволнованную болтовню.

Но потом разговор принял неприятный оборот: вдруг ей показалось, что он более всего боится не за Харриет, а за Эмму – как бы она не заразилась, – его больше тревожило то, как бы она не подхватила инфекцию, чем излечение Харриет. С величайшей серьезностью он принялся убеждать ее удержаться от желания снова посетить больную подругу – пытался взять с нее обещание не рисковать до тех пор, пока он не повидается с мистером Перри и не узнает его мнения. И хотя она высмеяла его и постаралась повернуть разговор в нужное русло, он не переставал выражать беспокойство о ней. Его суета и причитания раздосадовали Эмму. Действительно – теперь уже нет сомнений – все выглядело так, словно он влюблен в нее, а не в Харриет. Какое презренное и отвратительное непостоянство! Она с трудом сдерживалась, чтобы не наговорить ему колкостей. Он же повернулся к миссис Уэстон, словно ища у нее помощи: ведь она поддерживает его? Не присоединит ли она свои увещевания к его мольбам, дабы убедить мисс Вудхаус не ходить к миссис Годдард, пока не станет ясно, что болезнь мисс Смит не заразна? Пока она не даст ему обещания не ходить, он не успокоится; не употребит ли миссис Уэстон свое влияние, чтобы уберечь Эмму от заражения?

– Мисс Вудхаус так заботлива по отношению к другим, – продолжал он, – но столь беспечна по отношению к себе самой! Сегодня она просила, чтобы я лечил простуду и остался дома, но сама не хочет обещать избегать опасности заражения гнойной ангиной! Прав ли я, миссис Уэстон? Рассудите нас. Неужели у меня нет некоторых оснований жаловаться? Я уверен в вашей доброй поддержке и помощи.

Эмма увидела удивление на лице миссис Уэстон и поняла, насколько сильно та поражена его обращением к ней, манерами и словами, из которых явствовало, что он присвоил себе право первостепенной заботы о ней; сама же Эмма была слишком раздражена и оскорблена, чтобы достойно ответить ему. Она лишь наградила болтуна весьма красноречивым взглядом – по ее мнению, такой взгляд способен был привести его в чувство. Затем она поднялась с софы и, пересев, углубилась в разговор с сестрой.

У нее не было времени узнать, как отнесся мистер Элтон к ее порицанию, настолько стремительно стали развиваться события, ибо в комнату вошел мистер Джон Найтли – он выходил на двор посмотреть, какая погода, и сообщил всем, что земля покрыта снегом и снегопад продолжается, причем довольно сильный: можно сказать, что на дворе метель. В заключение он обратился к мистеру Вудхаусу:

– Смело начинаете вы зимние развлечения, сэр! То-то порадуются ваш кучер и лошади, когда придется им прокладывать путь через буран.

Бедный мистер Вудхаус от ужаса лишился дара речи, но тут все наперебой кинулись его утешать. Одни удивлялись, другие заявляли, что так и думали, третьи успокаивали тех, кто был напуган. Миссис Уэстон и Эмма со всей серьезностью пытались подбодрить мистера Вудхауса и отвлечь его внимание от зятя, который, проявляя поразительное бесчувствие, наслаждался триумфом.

– Я чрезвычайно восхищен вашей решимостью, сэр, – продолжал он, – в такую погоду отважиться выбраться из дому – вы ведь, несомненно, видели, что скоро пойдет снег. Всем должно было быть ясно, что надвигается метель. Я восхищен вашей отвагой и не сомневаюсь в том, что домой мы вернемся без хлопот. Если снегопад продлится еще час-другой, вряд ли дороги станут непроходимыми, к тому же у нас две кареты. Если даже одну из них занесет снегом в чистом поле, у нас под рукой будет вторая. Рискну предположить, что еще до полуночи мы целыми и невредимыми доберемся до Хартфилда.

Мистер Уэстон, тоже радуясь, но по другому поводу, признал, что уже некоторое время назад заметил, что идет снег, но не сказал ни слова, дабы не обеспокоить мистера Вудхауса и не подсказать ему предлога заторопиться домой. Что же касается того, что некоторое количество снега уже выпало и продолжает падать, то предположение, будто это количество способно воспрепятствовать им вернуться домой, не более чем шутка; он уверен, что никаких затруднений на обратном пути они не встретят. Хотел бы он, чтобы дорога стала непроходимой и у него появился повод задержать друзей в Рэндаллсе. С крайним добродушием он призвал жену подтвердить, что, случись такая оказия, места хватило бы для всех гостей и всех устроили бы с удобствами. Миссис Уэстон не могла согласиться с мужем: она хорошо понимала, что ей вряд ли удастся с удобствами разместить всех, поскольку в их доме всего две свободные комнаты.

– Что делать, дорогая Эмма? Что нам делать? – воскликнул мистер Вудхаус; ничего другого он некоторое время и не был в состоянии произнести. К ней он обращался за утешением; ей пришлось заверить отца в том, что они находятся в полнейшей безопасности, напомнить о том, какие у них превосходные лошади и Джеймс, привлечь его внимание к тому, что они окружены друзьями; ее слова несколько взбодрили его.

Старшая дочь тревожилась наравне с отцом. Ужас при мысли о возможности оказаться отрезанной от мира в Рэндаллсе, в то время как ее дети находятся в Хартфилде, парализовал все ее мысли; она заявила, что, может быть, если рискнуть, сейчас удастся преодолеть дорогу до Хартфилда, но медлить нельзя! Изабелла горела желанием, оставив Эмму с отцом в Рэндаллсе, немедленно отправиться домой с мужем, невзирая на снежные заносы.

– Прикажите кучеру немедленно запрягать лошадей, любовь моя, – обратилась она к мужу. – Мы наверняка сумеем преодолеть путь, если выедем тотчас; а если не сможем ехать, то я выйду из кареты и пойду пешком. Наверное, половину пути я сумею пройти пешком. Уверяю вас, как только я попаду домой, я тут же надену сухую обувь… от такой прогулки я не простужусь.

– Как же! – возразил он. – Тогда, дорогая Изабелла, это будет самым необычайным происшествием на свете, ибо обыкновенно вы простужаетесь от любого дуновения ветерка. Придет же такое в голову – идти домой пешком! Да и, осмелюсь заметить, обуты вы как раз подходяще для пешей прогулки. Сейчас даже лошадям придется нелегко.

Изабелла повернулась к миссис Уэстон в ожидании того, что та одобрит ее план. Миссис Уэстон ничего другого и не оставалось. Затем Изабелла обратилась к Эмме, но Эмма была не из тех, кто так легко сдается, она надеялась, что все они благополучно доберутся до дому. Они горячо обсуждали все возможности, когда вернулся мистер Найтли, который, как только услышал сообщение брата о метели, немедленно вышел на улицу и заявил, что он некоторое время простоял на дворе, наблюдая за погодой, и совершенно убежден в полнейшей безопасности обратного путешествия, когда бы они ни пожелали ехать, сейчас или через час. Он немного прошелся по дороге в сторону Хайбери, и оказалось, что снегу нигде не намело выше чем на полдюйма, а во многих местах земля была едва прикрыта снежком. Правда, редкие снежинки падают, но небо проясняется, есть все признаки того, что скоро снегопад совсем прекратится. Он переговорил с кучерами, и оба они согласились с ним в том, что бояться совершенно нечего.

У Изабеллы после таких вестей отлегло от сердца; Эмма также испытала сильное облегчение – из-за отца, который сразу же успокоился, насколько позволяла ему его нервная организация, однако он был настолько возбужден, что не мог долее оставаться в Рэндаллсе. Он был рад, что их возвращению домой ничто не помешает, но ничто не могло заставить его и далее наслаждаться пребыванием в гостях. Пока остальные пытались утешить его или уговорить остаться подольше, мистер Найтли обменялся с Эммой несколькими краткими фразами, и вопрос был решен.

– Ваш батюшка беспокоится, отчего вы не едете.

– Я готова, если готовы другие.

– Так я позвоню?

– Да, пожалуйста.

Он позвонил в колокольчик и велел подавать кареты. Еще немного, и Эмма надеялась высадить одного назойливого спутника у его дома, чтобы он посерьезнел и остыл, а другому спутнику вернуть радость и спокойствие, положив конец утомительному визиту.

Прибыли кареты. Как всегда, мистера Вудхауса первого окружили заботой: мистер Найтли и мистер Уэстон с удобствами усадили его в собственную карету, но их обоюдные хлопоты и уверения не сумели избавить его от новой вспышки тревоги. Он убедился в том, что снег действительно падает, и сделал неприятное открытие: ночь оказалась темнее, чем он полагал. Он опасался, что поездка будет крайне неудачной. Он боялся, что бедняжка Изабелла не перенесет всех тягот путешествия. А бедной Эмме придется ехать в карете позади! Как же лучше поступить? Им следует по мере сил держаться как можно ближе друг к другу. И Джеймсу было велено двигаться как можно медленнее и поджидать вторую карету.

Изабелла села в карету к отцу; Джон Найтли забыв, что он ехал сюда с другой компанией, вполне естественно забрался в карету вслед за женой, таким образом, когда мистер Элтон сопроводил и подсадил Эмму во вторую карету и дверцу, как и положено, за ними захлопнули, оказалось, что ей предстоит ехать обратно наедине с ним. Если бы не возникшие у нее сегодня подозрения, такая поездка вряд ли вызвала бы у нее чувство неловкости, скорее, ей было бы приятно: она могла бы поговорить с ним о Харриет, и три четверти мили пролетели бы во мгновение ока. Но сейчас она склонна была пожалеть, что произошел такой поворот событий. Ей показалось, что мистер Элтон слегка перебрал превосходного вина мистера Уэстона, она была уверена, что он станет болтать ерунду.

Дабы по возможности обуздать его, она немедленно приготовилась со всей важностью и серьезностью говорить с ним о сегодняшней погоде, но не успела она начать, не успела их карета выехать за ворота и догнать первую карету, как оказалось, что ее прервали, взяли за руку, потребовали ее внимания, и мистер Элтон уже – ни много ни мало – пылко объясняется ей в страстной любви, радуясь счастливому случаю. Он говорил о чувствах, которые ей уже, несомненно, должны быть ясны, надеясь, боясь, обожая и готовясь умереть, если она ему откажет; но он льстит себя надеждой, что его искренняя привязанность, неизъяснимая любовь и беспримерная страсть не могут не оказать на нее некоторого влияния, короче говоря, он надеется на то, что его предложение в самом ближайшем будущем будет принято. Да-да! Без колебаний, без каких-либо мучений, без чувства вины мистер Элтон, возлюбленный Харриет, объявлял себя влюбленным в Эмму! Она пыталась остановить его, но тщетно – ему необходимо было выговориться до конца. Как ни была она сердита, но, когда ей все же удалось вставить слово, она заставила себя сдержаться, полагая, что речь его несерьезна. Ей показалось, что он расхрабрился от выпитого вина и действует под влиянием момента. Полагая, что к его не совсем трезвому состоянию более всего подойдет смесь серьезности и шутливости, она отвечала:

– Я необычайно поражена, мистер Элтон! Говорить такое – и кому – мне! Вы, очевидно, перепутали меня с моей подругой. Я буду счастлива передать любые ваши слова мисс Смит, но, прошу вас, не стоит адресовать подобные признания мне!

– Мисс Смит? Чтобы я адресовался к мисс Смит? Как прикажете понимать ваши слова? – И он вновь повторил свое признание, исполненное таких пылких уверений в любви, такой хвастливой убежденности в своей победе и такого самодовольства, что Эмма не могла не поспешить с ответом:

– Мистер Элтон, вы ведете себя совершенно недопустимо! Я могу расценить ваше поведение лишь в одном смысле: вы не в себе. Иначе вы не позволили бы себе в таком тоне говорить ни обо мне, ни о Харриет. Постарайтесь держать себя в руках! Ни слова больше, и я обещаю забыть все.

Однако мистер Элтон выпил как раз достаточно для храбрости, но вино нисколько не повредило его рассудку. Он прекрасно понимает, о чем он говорит; ее подозрения он находит в высшей степени обидными. Разумеется, он уважает мисс Смит как ее подругу, однако он не понимает, при чем здесь мисс Смит! Он обращается к предмету своих чувств и очень надеется на благоприятный ответ.

Чем больше он трезвел, тем более непостоянным и самонадеянным он ей казался. Ей стоило больших трудов ответить ему сдержанно и вежливо:

– Для меня исчезли все сомнения. Вы выразились вполне ясно. Мистер Элтон, мое изумление переходит все границы. Наблюдая последний месяц за вашим отношением к мисс Смит – а я ежедневно была свидетелем, – я могу сказать вам только одно: ваше сегодняшнее обращение ко мне кажется неслыханным непостоянством и верхом легкомыслия! Поверьте мне, сэр, я вовсе не обрадовалась, узнав о том, что стала предметом ваших воздыханий.

– Боже мой! – воскликнул мистер Элтон. – Что это значит? Мисс Смит?! Да я и думать не думал о мисс Смит… я даже не посмотрел бы в ее сторону, не будь она вашей подругой! Меня вообще не волновало бы ее присутствие на этом свете, не будь она вашей подругой! Если она вообразила себе невесть что, если обманулась в своих чувствах – что ж, мне ее искренне жаль. Подумать только, мисс Смит! О, мисс Вудхаус! Кто заметит какую-то мисс Смит, когда сама мисс Вудхаус рядом! Нет, клянусь честью, ветреность мне несвойственна! Я всегда думал только о вас. Отрицаю, будто я уделял хоть малейшее внимание кому-нибудь еще. Все мои слова и помыслы в последние недели имели единственную цель: выразить вам мое обожание. Вы не могли не заметить моего отношения. Нет! – И многозначительно добавил: – Я уверен, что вы все видели и понимали.

У Эммы перехватило дыхание. Какое чувство испытала она, услышав его речи? Вернее будет спросить, какое из недобрых чувств в ней возобладало. Она была слишком поражена, чтобы немедленно ответить. Двух секунд молчания было для мистера Элтона достаточно, чтобы вернуть прежнее радужное состояние; он вновь попытался завладеть ее рукой и жизнерадостно воскликнул:

– Очаровательная мисс Вудхаус! Позвольте мне истолковать ваше молчание в свою пользу – как знак того, что вы давно понимаете меня!

– Нет, сэр! – вскричала Эмма. – Ничего подобного! Мало того, что я совершенно не понимаю вас, до настоящего момента я совершенно превратно истолковывала ваше поведение! Со своей стороны могу сказать: мне очень жаль, что вы решили открыться в своих чувствах мне… я не желала ничего подобного… ваша привязанность к моей подруге Харриет доставляла мне огромную радость, и я самым серьезным образом желала вам успеха! Вы ее преследовали, да-да, искали ее общества, но, предположи я хоть на миг, что ваши частые визиты в Хартфилд не связаны с нею, я бы, конечно, положила им конец. Должна ли я понимать вас так, что вы никогда не искали особого расположения мисс Смит, никогда серьезно о ней не думали?

– Никогда, сударыня! – воскликнул он, в свою очередь задетый. – Уверяю вас, никогда! Чтобы я мог серьезно думать о мисс Смит! Мисс Смит – в своем роде девушка хорошая, и я всячески желаю ей удачно выйти замуж. Я желаю ей только добра! Несомненно, отыщутся мужчины, которые не станут возражать против… Как говорится, всяк сверчок знай свой шесток, однако, смею заметить, я еще не пал так низко. Я еще не настолько разочаровался в стремлении заключить союз с равной себе, чтобы искать расположения мисс Смит! Нет, сударыня, я приходил в Хартфилд только ради вас. И вследствие полученного мной поощрения…

– Поощрения? Я поощряла вас?! Сэр, вы впали в величайшее заблуждение. Я принимала вас только как преданного поклонника моей подруги. Ни в каком другом свете не отличались вы в моих глазах от обычного знакомого. Мне очень жаль вас, но хорошо, что недоразумение наконец разъяснилось. Продолжай вы в том же духе, у мисс Смит могли бы возникнуть заблуждения относительно ваших намерений. Возможно, ей, как и мне, невдомек, что вы настолько чувствительны к вопросу о разнице в положении. Но тем меньше будет ее разочарование; искренне верю, горе ее будет непродолжительным. У меня же в настоящее время нет намерений выходить замуж.

Он был так зол, что ничего не ответил: ее решительный вид исключал всякую возможность молить о снисхождении. И в таком состоянии взаимного негодования, оскорбленно молча, они вынуждены были еще несколько минут ехать в обществе друг друга, так как из-за опасений мистера Вудхауса кареты двигались черепашьим шагом. Если бы оба не были так раздосадованы, молчание было бы неловким, но их прямые и откровенные чувства не оставляли места для смущения. Они не обратили внимания, как карета свернула на Пастырскую дорогу, затем остановилась. Просто вдруг оба заметили, что оказались у дверей его домика. Он выпрыгнул из кареты, оскорбленно сжав губы. Эмма сочла необходимым все же пожелать ему спокойной ночи. Он процедил в ответ: «Спокойной ночи» – холодно и высокомерно; и затем она, в состоянии неописуемого раздражения, проследовала домой, в Хартфилд.

Дома ее бурно приветствовал отец, радуясь, что она благополучно добралась – его очень страшила мысль о том, что от Пастырской дороги дочь ехала совершенно одна. Там такой крутой поворот, о котором ему и помыслить страшно! Притом кучер недостаточно опытен – не то что Джеймс. Кроме того, Эмма обнаружила, что только ее возвращения и не хватало для всеобщего полного счастья, ибо мистер Джон Найтли, пытаясь оправдаться за то, что в гостях дал волю дурному настроению, буквально излучал доброту и внимание, он настолько старался угодить мистеру Вудхаусу, что, хоть и не был готов составить ему компанию в поедании овсянки, охотно поддакивал тестю, подтверждая ее чрезвычайную полезность. Словом, день для всех, кроме нее самой, завершился мирно и покойно. Никогда еще не пребывала она в таком смятении, и ей стоило большого труда притворяться спокойной и веселой, пока не настала пора идти спать. В своей комнате, вдали от посторонних глаз, она могла не скрывать истинных чувств.