Текст книги "Люди в погонах"

– А у вас, товарищ генерал, какое мнение о Мельникове? – спросил вдруг Тарасов, желая лучше понять мысли Павлова. – Мне не очень нравится, что он умолчал о неподготовленности батальона к стрельбам. Мог бы предупредить.

– Да, мог. Но видите ли… – Павлов долго смотрел на полковника, соображая, как лучше и понятнее объяснить. – Оно со стороны, Аркадий Николаевич, всегда легче судить. А вы представьте, как бы мы с вами реагировали, услышав от нового человека, что в передовом батальоне провал с огневой подготовкой, да перед самыми стрельбами. Так вот и поверили бы? Или приказали Мельникову не усложнять обстановку на стрельбище?

Брови Тарасова сдвинулись, и чем глубже он вдумывался в слова комдива, тем сильнее сдвигались брови, выпуклый лоб словно увеличивался.

– Выходит, вы, товарищ генерал, исключаете все, в чем обвиняет Мельникова командир полка?

– Ничего я не исключаю, – сказал Павлов, спокойно положив руки на колени. – Но у меня нет оснований и поддерживать эти обвинения. Тем более, что Жогин невероятно раздражен. Разве в таком состоянии может человек объективно разобраться в происшедшем?

– Как же тогда быть? Верить Мельникову?

Вопросы собеседника не удивляли комдива. Он уже знал привычку Тарасова непременно поспорить, прежде чем высказать свое мнение. Не смущали его и подозрительные намеки относительно Мельникова. Он воспринимал их как своеобразную разведку, твердо зная, что начальник политотдела обязательно постарается понять его. И Павлов не ошибся. Задав еще несколько вопросов, полковник потер ладонью выпуклый лоб и задумчиво сказал:

– Пожалуй, вы правы, Кирилл Макарович. Посылать бригаду не стоит. Можем подлить масла в огонь.

– Совершенно верно. И вообще эти бригадные выезды… – махнул рукой Павлов, но закончить мысль не успел. В дверях появился полковник Жданов, широкий, полный, но хорошо подтянутый и довольно расторопный. Ничего не подозревая, он подошел к генералу и, верный своей профессиональной привычке, не дожидаясь вопросов, доложил о готовности группы офицеров к выезду. Помолчав, добавил:

– На пять утра я распорядился подать машину.

– Этого делать не надо, – сказал Павлов, предлагая полковнику сесть. Тот округлил глаза, выражая полное недоумение:

– Как это понять, товарищ генерал?

– Очень просто. Отменим выезд.

– Отложим? – переспросил Жданов.

– Нет. Отменим совершенно. Видите ли, что происходит…

И Павлов стал излагать свои мысли о нецелесообразности намеченной проверки батальона. Начальник штаба, слушая, волновался. Его большое лицо с толстыми губами то краснело, то покрывалось болезненной бледностью. Время от времени он переводил взгляд на Тарасова, думая:

«Этот, конечно, доволен, торжествует». Вместе с тем он старался держать себя независимо и не терял надежды переубедить комдива, отстоять свою точку зрения.

– Я полагаю, товарищ генерал, нас не похвалят за это. Посудите сами. В батальоне провалены стрельбы, а мы даже не хотим выяснить причину этого. А если завтра спросят из штаба округа?

– А вы комиссией хотите прикрыться?

Под прямым взглядом комдива Жданов не сразу нашелся что ответить.

– Прикрываться я не хочу, товарищ генерал, – выдавил он приглушенным голосом. – Но какие-то меры мы должны принять. Обязаны.

– Лишь бы меры, – заметил молчавший все это время Тарасов.

– Ну да, – в тон ему усмехнулся Павлов. – Будут акты, рапорты и прочие бумаги. Формализм это! Парадный формализм вместо живого дела. Вспомните, ведь за две недели до стрельб в полку Жогина работала группа наших офицеров. Что же нашла она? – Генерал вопросительно посмотрел на Жданова, потом на Тарасова. Достав из кармана блокнот, отыскал нужную страницу и прочитал: – «Стрельбище в хорошем состоянии. Подготовка к стрельбам тоже хорошая…» Видите, все прекрасно. А стрельбы показали совсем иное. Выходит, штаб не знает положения дел в полку. Какой же вывод? Очевидно, следует изменить методы работы. А у вас… – Он повернулся к начальнику штаба. – У вас в новом плане опять проверки, проверки. Ну что дадут нам эти гастроли? Надо повседневно и внимательно вникать в учебу подразделений, узнавать людей, помогать им, терпеливо формировать в них боевые качества. И как можно меньше групповых налетов.

Жданов глубоко вздохнул и опустил голову. Генерал сделал вид, что не заметил этого. Он понимал: нелегко полковнику справиться с собственным самолюбием, если даже мысли у него уже не те, что были в начале разговора.

– Надо получше понять Мельникова, – продолжал Павлов, делая паузы после каждой фразы. – И Жогина мы еще плохо знаем. Отсюда и все беды. – Он помолчал, затем посмотрел на наручные часы и забеспокоился:

– Ох, времени-то сколько! Наверное, и кино закончилось. Не будем больше задерживаться, товарищи. По домам! А завтра в кино. Договорились?

– Обязательно, – поддержал его Тарасов. – Нельзя же отставать от жен.

Павлов, застегивая шинель, предупредил начальника штаба:

– Вы сейчас же позвоните людям, чтобы не готовились к выезду. А в девять утра соберите всех офицеров штаба ко мне.

– Слушаюсь, – ответил тот, понимая, что дискуссия окончена.

4

Месяца три назад на совещании офицеров в клубе Жогин сказал, что он ставит задачу подтянуть все подразделения полка до уровня первого батальона… Для этого у полковника были все основания. На только что проведенном тогда строевом смотре майор Степшин получил благодарность от заместителя командующего войсками округа генерал-майора Ликова. Была объявлена благодарность также и другим офицерам батальона. Сам Жогин в приказе похвалил многих сержантов и солдат за правильное и четкое выполнение строевых приемов, за хорошее знание требований уставов и наставлений.

Готовясь к выступлению на совещании, полковник использовал не только материалы строевого смотра. Он взял у Степшина список отличников огневого дела, которых в первом батальоне было намного больше, чем в других подразделениях. Словом, поставленную задачу Жогин считал вполне обоснованной. Но последние стрельбы все вдруг спутали. И хотя полковник был твердо уверен в том, что в снижении результатов огневой подготовки солдат виноват один Мельников, все же призывать подразделения равняться на первый батальон теперь было неловко. Приходилось молчать. А это страшно тяготило и раздражало Жогина, не давало ему покоя.

Тревожила полковника мысль и о самом Мельникове. Он рассуждал: «Если уж этот человек задергал батальон на стрельбах, то может задергать его и на учениях». И, чтобы не допустить ничего подобного, Жогин приказал начальнику штаба усилить контроль за деятельностью нового комбата. Сам тоже стал чаще бывать в батальоне. Особенно внимательно присматривался к инструктивным занятиям, которые проводил Мельников с офицерами.

Сегодня такое занятие должно было состояться на штурмовой полосе. Чтобы не опоздать к его началу, полковник вышел из дому на пятнадцать минут раньше обычного.

– Вызвал бы машину, – сказала Мария Семеновна, провожая мужа. – Смотри, слякоть-то какая. И дождь, кажется, моросить начинает.

Серое тяжелое небо висело над самыми крышами. В лицо сыпало что-то мелкое и холодное. На деревьях и заборе еще поблескивали тонкие пленки таявшего льда.

Не сказав ничего жене, Жогин сошел со ступенек крыльца, помахал в воздухе тонким хлыстиком и зашагал к дороге. Он ступал по лужам смело и твердо, не боясь запачкать начищенные до блеска хромовые сапоги. «Офицер должен быть непреклонным во всем», – любил он повторять при каждом удобном случае и сам постоянно следовал этому правилу.

Подходя к штурмовой полосе, расположенной в глубине леска, за батальонными плацами, Жогин увидел группу офицеров, стоявших под деревьями. Среди них он сразу узнал Мельникова, подумал: «Уже спрятался. Боится намочить шинель, что ли?»

Между тем низкое серое небо еще больше потяжелело. Казалось, оно вот-вот придавит собой и деревья, и землю. Дождь усиливался.

Заметив полковника, Мельников скомандовал:

– Товарищи офицеры!

Затем вскинул руку под козырек и спокойно, без суеты доложил о теме и целях занятия.

– Понятно, – сухо сказал Жогин и после короткой паузы спросил: – Почему вы решили инструктировать офицеров под деревьями, а не там? – Он кивнул головой в сторону штурмовой полосы, до границы которой было не меньше сорока метров.

– Занятие будет на полосе, – ответил Мельников. – А здесь сбор, товарищ полковник. У нас еще есть свободное время.

Жогин посмотрел на часы. Действительно, до начала занятий оставалось еще семь минут. Значит, зря поторопился со своим вопросом.

– А где у вас план? – строго спросил полковник, не успокаиваясь.

Но план оказался довольно аккуратным и ясным. Он даже понравился Жогину. В нем были такие многообещающие пункты: «Показать практически, как преодолеваются препятствия штурмовой полосы»; «Добиться, чтобы офицеры могли показать личный пример сержантам и солдатам».

– Ну что ж, – сказал полковник, возвращая план комбату. – Можете начинать. – И про себя подумал: «Посмотрим, какой вы сами пример покажете».

Мельников быстро построил офицеров и повел к исходной позиции, обозначенной небольшой узкой траншеей. Здесь он рассказал, как надо готовиться к преодолению препятствий, показал, на что следует обратить особое внимание. Потом провел всех по самым трудным участкам, объяснил особенность и назначение каждого препятствия. Когда вновь подошли к исходной позиции, объявил:

– А сейчас, товарищи офицеры, приступим к практическим действиям.

Жогин, стоявший в стороне, на песчаном холмике, подошел к самой траншее. С козырька его фуражки капала вода. Он резко тряхнул головой и, достав из кармана платок, тщательно вытер лицо, шею.

Тем временем Мельников успел заправить под ремень полы шинели, взять в одну руку автомат, в другую – учебную гранату и, спустившись в траншею, приготовиться к рывку вперед.

«Вот, вот, – подумал Жогин, – покажите, товарищ комбат, на что вы способны».

Мельников, казалось, не замечал Жогина. Он быстрым взглядом окинул штурмовую полосу, потуже надвинул на лоб фуражку и, быстро выскочив из траншеи, побежал к проволочному заграждению.

Командиру полка не раз приходилось наблюдать, как солдаты и сержанты проползали под низким навесом густых металлических колючек. Летом в гимнастерках с этой задачей справлялись многие. Но удачно проползти под проволокой в шинели редко удавалось даже лучшим спортсменам полка. Поэтому полковник был уверен, что Мельников сразу же зацепится за колючки и забарахтается, как заяц в капкане.

Но этого не произошло. Скользнув под проволоку, Мельников так плотно прижался к земле, что ни одна металлическая иголка не коснулась шинели. Точно рассчитывая каждое движение, он словно не прополз, а проплыл под препятствием.

«Сработал, однако, здорово, – удивился Жогин, но тут же вернулся к прежней своей мысли: – Посмотрим, что получится у него дальше».

Выбравшись из-под проволоки, Мельников с ходу перемахнул через толстую перекладину, пробежал, сохраняя равновесие, по длинному качающемуся бревну, бросил гранату в окно дзота и смело прыгнул в канаву с отвесными стенками. Но в тот момент, когда он рывком хотел выскочить из нее, под руками вдруг продавилась земля.

Жогин увидел, как показалась и опять скрылась в канаве фуражка комбата. Не успел он сообразить, что произошло, как тот сделал новый сильный рывок и, будто подброшенный кем-то, вылетел из канавы.

Увлеченный ловкими движениями Мельникова, Жогин подумал вдруг: «Молодец, подполковник, постарался».

Последним серьезным препятствием штурмовой полосы была стена, сбитая из гладко выструганных досок. От дождя доски потемнели, сделались скользкими. Но это не пугало Мельникова. Готовясь к занятиям, он хорошо потренировался, отработал каждое движение.

Сейчас, подбегая к препятствию, он поправил на ходу ремень, фуражку, вытер о шинель мокрые руки. Подпрыгнув, крепко ухватился за гребень стены, мигом перекинул через нее правую ногу, подтянулся и, выбросив руку с автоматом вперед, спрыгнул, как будто нырнул с вышки в воду.

– Вот это мастерство! – воскликнул Жогин, торжествующе резанув хлыстиком воздух.

Когда Мельников подошел к офицерам, командир полка обнял его за плечи и сказал громко, чтобы все слышали:

– Хвалю, подполковник! Отлично работаете!

– Служу Советскому Союзу, – ответил комбат и попросил разрешения продолжать занятия.

– Да, да, продолжайте.

…В штаб полка Жогин пришел изрядно вымокшим, но веселым. Вызвав к себе Шатрова, сказал ему откровенно:

– Мельникова сейчас похвалил. Хотя и зол я на него, но не удержался, похвалил. Здорово берет препятствия на штурмовой полосе.

– Он вообще человек энергичный, – заметил Шатров.

– Не знаю, как там вообще, а тут силен.

– Был я у него на многих занятиях, – продолжал Шатров. – Могу доложить.

– Не надо, – остановил его Жогин. – Вы уже, кажется, влюбились в него. А влюбленные всегда видят все в розовом свете.

Майор улыбнулся и сказал как можно мягче:

– Ведь Мельников не девушка, товарищ полковник, и я уже не кавалер. Что видел своими глазами, о том и хочу доложить.

– Ну что вы видели? Мелочи какие-нибудь… А про стрельбы уже забыли?

Шатров промолчал. Лицо Жогина посуровело. На белках появились красные жилки. Он долго и подозрительно смотрел на майора, потом сердито сказал:

– Быстро забываете, товарищ начальник штаба. Хотите, наверное, чтобы Мельников преподнес нам еще одну пилюлю. Нет уж, хватит…

Глава седьмая

1

В один из субботних дней Жогин в хорошем настроении приехал домой обедать. Прямо с порога сообщил жене:

– Привет от генерала Ликова!

– А где он? – спросила Мария Семеновна.

– По телефону звонил.

– Чего это вдруг?

– Так, узнать, как живем. Другой, конечно, забыл бы давно, а этот помнит, интересуется. Душевнейший человек.

Полковник снял шинель, китель и вошел в кухню помыть руки. Мария Семеновна хлопотала возле плиты.

Мыл руки неторопливо, поглядывая в окно на медленно падающие снежинки. Легким пухом покрывали они землю, деревья, крыши и низкие дощатые изгороди. Все вокруг становилось белым, ласковым, будто обновленным.

Возле дома, за изгородью, появилась женщина в зеленом пальто и пуховом платке. Заметив Жогина, она кивнула головой. Полковник поздоровался с ней.

– Кто это? – спросила Мария Семеновна, не отходя от плиты.

– Степшина Дуся.

– Ой, она мне нужна, – спохватилась Мария Семеновна и побежала к двери. Распахнув ее, крикнула:

– Дуся-я-я! Подожди минутку!

Вернулась, накинула телогрейку, платок и вышла на крыльцо.

– Ты почему на занятия кружка не ходишь? Срываешь нам спевки.

– Нет настроения, – ответила Дуся, тяжело вздохнув.

Разговор женщин доносился в кухню, и Жогин невольно прислушивался к нему. Он знал, что жена Степшина раньше была самой активной хористкой, могла целыми днями не выходить из клуба. Даже частые ссоры с мужем не могли остудить ее страсти к выступлениям на сцене. И вдруг такое резкое изменение.

Медленно вытирая руки, Жогин вышел в маленькую прихожую, чтобы получше слышать разговор, который становился все громче.

– Ну почему, почему ты раскисла, – допытывалась Мария Семеновна. – С мужем не поладила, да?

Дуся долго молчала, потом ответила с сердцем:

– Не хочу говорить и на спевки ходить не буду. Пусть Мельников сам в хоре поет… А мы… мы…

Голос ее дрогнул, оборвался, и снова наступило молчание.

– Зря ты это говоришь мне, – тихо сказала Мария Семеновна. – И Мельников тут ни при чем.

– Конечно, теперь все в стороне. Подложили мужу под ноги камень, и никто не виноват.

– Глупости говоришь ты, Дуся, честное слово.

– Ах, Мария Семеновна!

В тишине послышались частые удаляющиеся шаги.

– А ты не злись, приходи завтра на спевку.

Ответа не последовало.

Мария Семеновна постояла еще немного на крыльце и, расстроенная, вошла в дом.

– Ну и гарнизон у тебя, – насмешливо бросил Жогин, вешая полотенце на гвоздик. – Очень красиво получается.

– А все из-за тебя, – со злостью выпалила Мария Семеновна. Полковник сурово посмотрел на нее и спросил:

– Как это понимать?

Он ожидал, что жена сейчас начнет разговор о Степшине, и уже приготовился отчитать ее за то, что вмешивается в дела службы. Но не пришлось. Мария Семеновна, раскрасневшись от волнения, сказала:

– Надоели всем твои указания: в одной песне любви много, в другой солдатского духу нет.

– Да при чем тут мои указания? – прервал ее Жогин. – Я ведь слышал, о чем разговор-то шел.

– А если слышал, зачем спрашиваешь?

– Не хочу, чтобы ты бегала за своими хористками, как девчонка.

– Кто же будет бегать?

– Есть начальник клуба для этого.

Мария Семеновна разочарованно махнула рукой:

– На вас надеяться…

– Прикажу – и соберет, – строго сказал Жогин.

Мария Семеновна вздохнула и пошла к столу…

Обедали вначале молча, искоса посматривая друг на друга. Потом Жогин не вытерпел, заговорил:

– Вообще, некрасиво жене командира полка унижаться перед женами офицеров.

– Я не полковник, – резко бросила Мария Семеновна. – И твоих субординаций не понимаю.

– Конечно, авторитет мужа тебя не волнует. Подрывать его ты мастерица.

– Новое дело, – вспыхнула Мария Семеновна, отложив ложку. – Я подрываю авторитет мужа. Да ты что говоришь?

Спор продолжался до конца обеда. Перед уходом на службу Жогин твердо повторил:

– Начальнику клуба я прикажу, чтобы сам собирал твоих певиц.

Придя в штаб, он сразу же распорядился вызвать Сокольского. Тот явился быстро. Вбежал в кабинет командира запыхавшийся, стал докладывать и, как всегда, сбился в спешке.

– Нет, Сокольский, не военный вы человек, – пренебрежительно махнул рукой Жогин. – Простой азбуки усвоить не можете. Ну что с вами делать? Наказывать?

Привыкший к подобным нотациям, Сокольский терпеливо стоял посредине кабинета и смотрел мимо полковника куда-то в пустой угол.

Отчитывая Сокольского, полковник тщательно осмотрел его шинель, сапоги, подворотничок. Не снижая суровости, спросил:

– Чем вы занимаетесь?

– Готовлюсь к солдатскому вечеру, – ответил Сокольский, переступив с ноги на ногу.

Полковник оживился:

– Да-да, ведь сегодня вечер.

Он совсем забыл, что сам же неделю назад, просматривая план клубной работы, подчеркнул этот пункт красным карандашом и предупредил замполита, чтобы тот внимательно проверил программу вечера.

– Ну и как, все готово? – спросил он у Сокольского.

– Почти все, товарищ полковник.

– Что значит «почти»?

Сокольский замялся.

– С оформлением еще не закончили. На часок работы будет.

– Ладно, оформляйте быстрей. – Жогин пожевал губами и посмотрел на лейтенанта. – А вызвал я вас вот зачем. Насчет женского хора спросить хочу. Как он?.. Когда очередная репетиция?..

– Завтра, – не задумываясь, ответил Сокольский.

– А как с посещаемостью?

– Ничего… Нормально…

– Где же нормально, – загорячился Жогин. – Степшина не приходит на репетиции… Ничего вы, Сокольский, не знаете. В хоре спевки срываются, а у вас все нормально. Безобразие.

Сокольскому сделалось жарко. Он попятился назад и совсем тихим голосом произнес:

– Товарищ полковник, ведь женским хором сама Мария Семеновна…

– Что «Мария Семеновна», – загремел Жогин. – Вы начальник клуба, а не Мария Семеновна! Сами извольте и заботиться о хоре. А то нашли себе заместителей. Мария Семеновна! С завтрашнего дня сами занимайтесь сборами хористок. Поняли?

– Так точно, понял.

Сокольский вышел из кабинета. А Жогин все еще продолжал возмущаться: «Ишь, приспособился. Мария Семеновна собирает ему хористок, Мария Семеновна руководит хором, а он бездельничает. Надо еще посмотреть, что сегодня будет у него в клубе».

Эта мысль не выходила из головы Жогина до конца дня. С ней он и пришел в клуб. Пришел, когда уже солдатский вечер был в полном разгаре. В вестибюле его остановила большая красочная афиша: «Товарищ! Заходи скорей, скучать не будешь». Под этими словами перечислялась вся программа: «Кто лучше исполнит песню. Одна минута на размышление. 230 загадок. С завязанными глазами. Литературная викторина. Музыкальные минуты. Конкурс плясунов».

– Мда-а-а, – произнес полковник и покачал головой. – Цирк, а не солдатский клуб.

Еще раз внимательно перечитав афишу, он заглянул в зал. Там было много солдат и, как показалось Жогину, царила неорганизованность. «Ну вот, я так и знал». Но, присмотревшись получше, он убедился, что организованность есть, что все солдаты разделены на три группы и каждая занимается своим делом. На сцене собрались любители разгадывать загадки, ребусы, шарады. В зале одна из групп накидывала кольца на деревянные штоки, другая тесным кругом стояла возле четырех плясунов, рьяно старающихся переплясать друг друга.

Минут пять прохаживался Жогин от одной группы к другой. При его приближении солдаты бросали игру, вытягивались. Он довольно кивал головой и говорил вполголоса:

– Продолжайте.

Внешне полковник был спокоен и строг, но внутренне бушевал. «И придумают же занятия, – рассуждал он, возмущаясь. – Это для школьников подходяще, а для солдат…» Подозвав к себе невысокого подвижного сержанта, он коротко сказал ему:

– Разыщите начальника клуба. Быстрей!

Тот громко пристукнул каблуками и бегом устремился по залу.

Пришел Сокольский, суетливый, немного растерянный.

– Показывайте, что еще есть.

Сокольский пригласил полковника в соседние комнаты. В одной из них состязались певцы. Чуть приоткрыв дверь, Жогин махнул рукой, недовольно проворчав:

– Не то.

А после небольшой паузы повернулся к Сокольскому:

– Боевое что-нибудь покажите!

Прошли в другую комнату. Здесь солдаты метали ручные стрелы в фанерные фигуры зверей.

– Ох и занятие, – развел руками Жогин, стреляя злыми глазами в Сокольского. – Да что тут, детский сад?

Все притихли, замерли, будто в строю. Один Зозуля, поправлявший фигуры, чего-то замешкался и запоздал вытянуться перед командиром. Жогин посмотрел на него испытующим взглядом:

– Устава не знаете.

Солдат молчал, виновато моргая длинными ресницами. А Жогин продолжал возмущаться:

– Изобретательством занимаетесь, к высоким материям тянетесь, а солдатскую азбуку не изучаете. Перед командиром держать себя до сих пор не умеете.

Полковник перевел взгляд на Сокольского, спросил:

– Уставы есть?

– Уставы, – несмело повторил лейтенант. – Должны… Кажется, есть…

– Тащите сюда.

Только успел Сокольский уйти, как в комнату зашел Григоренко. Смуглое лицо его было довольным. Острые кончики усов лихо торчали в стороны. Сдержанно улыбнувшись, он хотел что-то сказать, но Жогин перебил его короткой фразой:

– Ну и вечер устроили.

– А чем плох? – удивился замполит. – Столько развлечений разных…

Жогин покачал головой, выдавил сквозь зубы:

– Развлечения. А что толку от этих развлечений? Мы с вами под стол пешком ходили, когда увлекались подобными играми. А вы солдат, вооруженных защитников страны, потчуете вот этими штучками.

Он поднял с полу стрелу, повертел ее в руках и бросил обратно:

– Очень красиво получается!

– Есть и посерьезнее занятия, – спокойно сказал Григоренко. – Зайдите в библиотеку.

Жогин посмотрел на замполита, словно спрашивая: «А что там?» – и шагнул к двери.

Читальный зал библиотеки был переполнен. Солдаты сидели за столами, стояли возле стен. Среди них полковник сразу же увидел светловолосую голову Ольги Борисовны. Она стояла возле одного из столов и, обращаясь к присутствующим, спрашивала:

– Какие художественные произведения посвящены Сталинградской битве?..

Рядом с Ольгой Борисовной сидел Мельников, перелистывая книгу. «И этот здесь», – подумал Жогин, делая вид, что не замечает комбата.

Появление Жогина внесло в аудиторию замешательство. Сначала все встали, потом наступила тишина. Ольга Борисовна настойчиво добивалась:

– Товарищи, кто же назовет произведения о Сталинграде?..

– Ну вот, – сказал Мельников, подняв голову. – То так активно выступали, а то вдруг затихли.

Жогин бросил на него косой недружелюбный взгляд и, резко повернувшись, направился в вестибюль. Следом за ним вышел и замполит.

– Смущается народ, – сказал он, покручивая усы.

Полковник вдруг спросил:

– А что тут Мельников делает?

– Пришел со своими людьми, – ответил Григоренко. – Заботится.

– О ком?

– О солдатах.

– А может, о библиотекарше?

Замполит пожал плечами:

– Не думаю.

– Это плохо. Следовало бы думать.

Жогин многозначительно крякнул. По лицу его проползла чуть заметная усмешка.

Подбежал Сокольский с коричневой книжечкой. Вытянув острый подбородок, громко доложил:

– Есть устав, только строевой.

Полковник взял книжечку, перелистал несколько страниц, сказал, сурово посмотрев на Сокольского:

– Соберите этих метателей стрел в свободную комнату.

– Может, позже? – спросил Григоренко.

– Ничего, – пробасил Жогин. – Устав помнить будут.

Минут через пять солдаты уже сидели перед командиром полка. А он стоял у стола с раскрытым уставом и говорил строгим голосом:

– Ну, поразвлекались. Теперь займемся серьезным делом. Кто скажет, что называется строем?

Солдаты молчали.

Жогин обвел взглядом всех присутствующих, скомандовал:

– Рядовой Зозуля, встать!

Зозуля вытянулся, как в строю. Глаза светились, будто два кусочка чистого неба.

– Отвечайте, – сказал Жогин.

Солдат тихим, но уверенным голосом произнес:

– Строй – это установленное уставом размещение военнослужащих и подразделений для их, значит, совместных действий.

– Правильно, – подумав, сказал Жогин. – Только говорите без «это» и «значит». Поняли? Садитесь. Теперь, кто скажет, что такое колонна? Вот вы скажите, – показал он линейкой на сидевшего в первом ряду ефрейтора Груздева.

Высокий, длиннорукий, он стал отвечать и сбился. Пытался поправиться, снова запнулся посередине фразы.

– А кто скажет точно? – повысил голос Жогин. Несколько человек подняли руки. Полковник удовлетворенно кивнул и снова вытянул вперед линейку: – Вот вы, отвечайте!

Послушав, он сказал:

– Хорошо. А теперь скажите, еще какие уставы есть в армии?

Руки подняли почти все присутствующие.

– Активно, – улыбнулся Григоренко.

У Жогина тоже лицо сделалось мягким, довольным. Не дожидаясь ответа, он полистал страницы строевого устава и задал новый вопрос:

– Что такое развернутый строй?

Солдаты становились все более активными. Каждому хотелось показать свои знания перед командиром полка и заслужить его похвалу. Одутловатое лицо Жогина даже раскраснелось от удовольствия. Он время от времени посматривал на Григоренко с ядовитым упреком: «Вот чем заниматься-то надо, а не детскими шарадами».

Минут двадцать Жогин задавал солдатам вопросы из строевого устава, а они отвечали на них четко и громко, как на занятиях. Потом, когда была подана команда расходиться и полковник остался наедине с замполитом, он торжествующе произнес:

– Как, Петр Сергеевич?

Григоренко вяло повел бровью и неопределенно шевельнул кончиками усов.

– Не нравится? – допытывался Жогин.

Замполит посмотрел ему в лицо:

– Разрешите откровенно?

– Ну понятно.

– Не нравится, – сказал Григоренко.

– Странно: политработнику не нравится воинский устав. Как это?

– Извините, Павел Афанасьевич. По уставу я живу с первого дня службы в армии. Каждое уставное требование считаю священным. Сам два месяца назад готовил и проводил вечер, посвященный воинским уставам вот в этом клубе. Но сегодня у нас вечер отдыха.

– А какой толк солдату от пустого отдыха? – уже резко спросил Жогин.

– Солдат – человек, – как можно спокойнее сказал замполит. – В часы отдыха ему хочется заняться литературой, музыкой, ребусами.

– Вот-вот, – перебил его Жогин. – Солдату захочется водку пить…

– При чем тут водка?

– А как же – развлечение… Эх вы, политработники! Музыка, ребусы. Смешной народ. – Он ударил линейкой по сапогу и, словно боясь, чтобы не услышал кто-либо посторонний, сказал тихо: – Думать надо серьезно. Солдат есть солдат. Чем больше у него времени на всякие развлечения, тем чаще проступки.

Григоренко отрицательно покачал головой.

– Да, да, – продолжал Жогин. – У меня, батенька, опыт. Хочешь, чтобы дисциплина была, держи людей в кулаке, поблажек не давай. А вы – музыка, ребусы. Воевать, что ли, ребусами будете?

2

Зима началась круто. Едва успел выпасть снег, как ударили большие морозы. По широким просторам загулял злюка-степняк. Бешено закружились белогривые вихри, заметая овраги и ложбины. Лесок вокруг военного городка поредел, стал низким и хрупким. Солдатские казармы, офицерские домики, казалось, осели, зябко сгорбились под заснеженными крышами.

Но жизнь полка текла по-прежнему, плотно укладываясь в строгий воинский распорядок. Точно по расписанию шли занятия.

После обеденного перерыва группа офицеров на лыжах вышла из леска и направилась к белевшей вдали высоте, похожей на лежащего верблюда. Офицеры шли цепочкой один за другим, стараясь держаться заданного темпа.

Жогин вначале шел впереди. Но у него ослабли лыжные крепления. Он сделал шаг в сторону и нагнулся, чтобы подтянуть ремешки. Шедшие за ним Сердюк и Шатров тоже замедлили движение. Жогин махнул им рукой:

– Вперед!

Сам же, закрепив лыжу, встал в середину цепочки. Идти ему было нелегко: начиналась одышка. Ноги плохо слушались. Но полковник бодрился. Не хотелось показывать подчиненным свою слабость. Каждым своим движением он стремился подчеркнуть: вот какой, дескать, я бравый, не смотрите, что годами ушел от вас далеко.

Когда перед выходом в поле кто-то сказал, что хорошо бы к высоте выехать на тягаче, Жогин сразу же обрезал:

– Барство!

А минутой позже приказал всем становиться на лыжи. Он всегда поступал так, чтобы офицеры чувствовали его твердую руку. Не щадил при этом и себя. Мария Семеновна уже несколько раз говорила ему:

– Что ты тянешься за молодыми? Как будто заставляют.

– А ты хочешь, чтобы я им курорт организовал, нарзанные ванны, – сердился Жогин. – Не-е-ет, пусть потеют.

Сейчас полковник шел по лыжне с той же мыслью: «Ишь, чего захотели – тягач. Разнежились».

Навстречу дул резкий ветер. Он подхватывал колючую снежную крупку и бросал в лицо. Время от времени приходилось загораживаться рукавицей. Жогин делал это как можно реже и короткими взмахами, чтобы не привлекать внимания офицеров.

Местами снег был серым от песчаной пыли, нанесенной с ближних бугров, лыжи скользили плохо. Жогин всем корпусом подавался вперед, пригибая голову. Но кончался трудный участок, и снова к щекам тянулась рукавица.

Перед глазами маячила ладно скроенная фигура офицера. Полковник узнал Мельникова.

Он шел редким размашистым шагом и, как показалось Жогину, очень легко. Запыленные песком участки преодолевал быстро, без заметных усилий и сразу оказывался далеко впереди, разрывая цепочку. На пригорки он тоже взлетал как на крыльях. «Ловко работает», – подумал Жогин и шагнул с лыжни влево, чтобы посмотреть на идущих позади офицеров. Заметив, что некоторые отстают, громко крикнул:

– Живей!

После сорокаминутного марша подошли к высоте. Короткий декабрьский день угасал. Ослабли порывы ветра. Дальние холмы, перелески медленно тонули в сизой дымке.