Текст книги "Однажды в России. Унесенные шквалом 90-х"

Но Сахаров не отступал:

– Я не могу позволить себе проигнорировать приглашение рабочих…

– Андрей Дмитриевич, вопрос стоит совершенно иначе, – подводя итог дебатам, проникновенно сказал Бурбулис. – Как сказано Сократом, мнений много, а истина одна. Дело в том, что в свердловском суде сейчас идёт процесс над одним из членов «Демократического союза», которого ложно обвинили в нападении на милиционера во время митинга. Об этом процессе уже сообщили радио «Свобода», другие независимые СМИ. Андрей Дмитриевич, мы просто обязаны встать на защиту нашего товарища и делегируем вас для обстоятельного разговора с судьёй. Объясните ему, что в случае неправедного вердикта дело пахнет депутатским запросом. Лучше вас этого не сделает никто, вам просто необходимо поехать в суд. А приёмные часы у судьи по времени совпадают с тем временем, когда вас приглашают на съезд ОФТ. – Тут же поправил себя: – Да, я согласен, не приглашают, а вызывают. Думаю, Николай Ильич скажет им, что вы заняты неотложным делом.

Обретя опыт общения с Рыжаком, Вальдемар ничуть не сомневался, что за фасадом визита Сахарова к судье кроется такая же заготовка, «на всякий случай» продуманная заранее, как и письмо Шмотьева в газете.

Свою авангардную, точнее, передовую миссию по подготовке заседания Межрегиональной группы Вальдемар выполнил и вечером позвонил Николаю, спросил, как попасть на их съезд. Тот ответил:

– Да никак! Приезжай на трамвае и заходи в клуб, охраны нет.

Звонил он, как говорится, просто так, потому что не решил, с кем «заседать»: во Дворце молодёжи или с ОФТ? Кому руку подать, а кому кулак показать? За этой дилеммой крылось смятение, охватившее его уже не впервые. В голове шло кружение: чума холеры не лучше. Конечно, ОФТ он принять не мог, в его глазах они были сторонниками, даже защитниками гнилой командно-административной системы, которую давно пора отправить на свалку истории. Но вожди межрегионалов с их своекорыстными помышлениями ко благу потрясли его. Вот это режимоборцы! Ханжи беспринципные, с какой яростью они крыли рабочий съезд! В два веника метут, крепко зажмурив совесть, рвутся к власти. Радетели демократии? Нет, безбожники с именем Бога на устах. И этот демон демократии, апостол демагогии Бурбулис! Как они шельмовали ОФТ! Как они уламывали совестливого Сахарова, ломая все представления о порядочности! Сахарова, который публично заявил о том, что Горбачёвым могут управлять закулисные силы. А ведь верно сказала Старовойтова: его дискуссия с ОФТ легитимизирует съезд. И они костьми легли, чтобы не допустить встречи Андрея Дмитриевича с рабочими.

Сомнения снова одолевали его. Вспомнил «объятья ужасом» и подумал: прежние сомнения уже переросли в смятение, и теперь он движется к щедринским «объятьям страхом». Воистину: люди живут рассудком, а переживают сердцем. Боже мой, как нужна была ему в этот момент Анюта!

Заснуть он не мог долго, переживания донимали, как изжога. Пока не пришла спасительная мысль, неизменно помогавшая ему отсрочить принятие важных решений: надо прикинуть, где интереснее, только и всего. Чего терзаться? Зачем эти душевные муки, эти метания между за и против?

10

В старом, довоенной постройки, клубе Верх-Исетского завода с грязно-зелёными стенами и жёсткими стульями людей было много, однако не битком. Вальдемар сел в предпоследнем ряду и стал осматриваться. Обстановка резко контрастировала с просторным Дворцом молодёжи в центре города, где заседали межрегионалы. Там были два роскошных по нынешним скудным временам буфета с изысками – от чернослива в сахаре и лущёных грецких орехов до любых пирожных и бутербродов с отнюдь не магазинными яствами. Вальдемар лично приложил руку к организации этого гастрономического раздолья, настращав местных общепитовцев, и они постарались на славу. А делегаты рабочего съезда собрались на окраине, в плохеньком зале, и бегали перекусить в заводскую столовку, которую, как гласило объявление, закроют в четыре часа, потому что там назначены чьи-то поминки. Вальдемар поневоле занялся сравнением «там» и «здесь», но вдруг на соседний стул плюхнулся средних лет мужик, худощавый, с волевым лицом, в повседневном тёмном пиджачке. И когда первым выступающим был объявлен член Верховного Совета СССР прокатчик Нижнетагильского металлургического завода Вениамин Ярин, сосед поднялся и пошёл к столу президиума.

Выступил он просто, чётко и очень доходчиво. Это была замечательная речь блестящего оратора, которую несколько раз прерывали аплодисментами. Ярин как бы задал тон съезду. И когда он вернулся на своё место, Вальдемар искренне восхитился:

– Вы потрясающе выступили. Поздравляю!

Ярин отмахнулся от комплимента, спросил:

– Вы кого представляете?

– Я не делегат, но специально прилетел из Москвы. Я и в Ленинграде был, в музее Кирова.

– В Ленинграде? – переспросил Ярин. – Я тоже был на том заседании оргкомитета. Народ упёрся.

Тихий, полушёпотом разговор пошёл, и Вальдемар поинтересовался:

– Простите, как мне вас называть по отчеству?

Ярин снова отмахнулся коротким жестом руки:

– Вениамин и всё. Этого достаточно. А вы?..

Услышав «Вальдемар Петров», удивился так же, как и все, кому Вальдемар представлялся по имени-фамилии. Сказал:

– Редкое имя для Петрова. Значит, вы москвич? Знаете, черкните-ка мне на бумажке ваши координаты. Мало ли, сведёт судьба.

Удивительно, Вальдемара все и всюду принимали за своего. Что бы это значило? Или он и был таким: своим для всех и везде? Или он один такой в этом сумасшедшем мире – ни с теми, ни с этими и ни с другими?

Только с Анютой.

А на съезде ораторы сменяли друг друга с учётом жёсткого регламента – слишком многие записались на выступление. Говорили о разном. Запомнилось, как кто-то вызвал взрыв хохота:

– Это что же деется, братцы? Уралмаш превратили в уралмышь! Сидят тихо, не высовываются. В мышеловку за сыром полезли, вот их и прищемили.

И почти все хвалили ВЦСПС – на недавнем пленуме они поддержали идею о производственных округах. Немало добрых слов досталось и Шмакову от московских профсоюзов, сидевшему в зале, – хлеб хлебу брат. Но тут вскочил со своего места Травкин и категорично воспротивился созданию профсоюзных и любых других российских структур, в том числе Российской академии наук. Он хлёстко критиковал стремление РСФСР к равноправию с другими союзными республиками, шумел о поднявшейся донной мути и применительно к ОФТ даже пустил в ход слово «шайка». Нет, нет, Вальдемар не ослышался – «шайка»! А особенно возмутило зал его требование не разделять посты председателя Верховного Совета СССР и генсека КПСС, которые замкнул на себя Горбачёв. Между тем съезд выступил категорически против «двоекреслия». Делегаты замерли от потрясения, но потом взорвались негодованием. Кто-то крикнул:

– Нет козла без запаха! А ты из горбачёвской шоблы. Язык до щиколотки! Твою речугу брехливую мы на магнитофон записали, аукнется тебе.

Председательствующий успокоил зал и поторопился для разрядки пригласить к микрофону Героя Соцтруда, лауреата Ленинской премии прославленного поэта Егора Исаева. Резкий, с выразительными жестами, он прочитал отрывок из своей поэмы «Даль памяти», а переждав восторженные аплодисменты, провозгласил поэтическую здравицу в честь России:

– Земля земель сомноженных народов, соборный свод согласных языков!

Ярин, аплодируя, многозначительно глянул на Вальдемара. В его взгляде читалось: вот это да!

В Москву Вальдемар летел один – Рыжак присоединился к депутатам, и они упорхнули более удобным рейсом. Забот не было, но мозг распух от напряжённых мыслей, тараканы в башке суетились, словно после дуста. Он интуицией чувствовал и разумом понимал, что точка невозврата, когда предстоит сделать окончательный выбор, надвигается стремительно и на высоких скоростях – конец советской эпохи близок! – а в душе раздрай. Дурачилло, без принуждения, по убеждению он влип сам! Шагнул в чуждый его душе мир неправды и увяз в нём. Смешалось всё – страстное желание поскорее покончить с нынешними арендаторами Кремляндии, нарастающая тревога по части хватательных инстинктов тех, кто орудует за спиной власти, желая перехватить её, возмущение их нечистоплотностью. А как быть с Анютой? Всё перепуталось в голове, и в то же время где-то в глубине сознания навязчиво трепетала мысль о том, что эти разнородные проблемы затянуты в один тугой узел, который распутать не удастся, и вариантов только два. Либо подстроиться к извращенцам перестройки, оставив всё как есть, с непредсказуемыми для душевного здоровья последствиями, либо рубить. Через что ему предстоит пройти? Через горнило испытаний, закаляясь в безуспешном противостоянии с новыми хапугами? Они ведь и заживо сожрать могут! Или через чистилище, освобождающее от соблазнов? Струна вот-вот могла лопнуть – как в «Трёх сестрах». Чижило!

Чтобы ещё хоть на чуть-чуть оттянуть решение, чтобы отвлечься от тяжких дум об открывшихся ему гадливых пороках демократизаторов, поразмышлял о своём визите в Свердловский обком КПСС.

Никитич оказался мужиком расторопным. Утром того дня, когда заседал штаб, между делом поведал, что среди здешних активистов он из первых, демократ закалённый. В любую погоду! В приятельстве с Бурбулисом и вхож в небоскрёб. С юмором добавил, что знает в лицо всех жителей города, хотя и отстал от Дорошевича, знавшего по имени всех китайцев. И как бы в доказательство своих обширных связей сообщил, что с Вальдемаром хотел бы встретиться заведующий лекторской группой обкома Ушаков. Не услышав возражений, тут же позвонил кому-то и сказал Вальдемару:

– Сейчас за тобой пришлют машину и отвезут в обком партии. У лекторской группы там свой закуток.

Закуток в роскошном 25-этажном, отделанном разноцветными мраморами ельцинском небоскрёбе обкома КПСС был не так уж мал – кабинет Ушакова производил впечатление. Его хозяин радушно встретил Вальдемара, усадил за длинный заседательский стол и минут двадцать повествовал о лекторских достижениях, ни словом не обмолвившись ни о межрегионалах, ни о съезде ОФТ. Вальдемар так и не понял, зачем Никитич, который увивается около Бурбулиса, подсуропил ему эту встречу.

Но сейчас, в самолёте, до него, как до жирафа, наконец дошло. Ситуация в Свердловске сложилась щепетильная, шероховатая, лоб в лоб столкнулись противоборствующие силы, «шобла» и «шайка». Два медведя в одной берлоге! И обком КПСС предпочёл занять невнятную позицию, остаться в сторонке, не заметить ни тех, ни других. Но подстраховался. Ушаков не работник обкома и упомянул об этом, а Вальдемар связан с Межрегиональной группой неофициально. И если о его посещении небоскрёба станет известно оэфтэшникам, можно сказать, что речь шла о сугубо неформальном общении. А если сверху нахлобучат за невнимание к депутатам, можно сказать, что в обкоме состоялась обстоятельная беседа с представителем Межрегиональной группы. Ну и Никитич! Он явно свой человек в обкоме, искушённый в делах такого рода. Ох уж эти партийные интриги-тонкости!

В голову полезли забавные анекдотики про КПСС, которых в последнее время народилось немало, нелепые брежневские поцелуи взасос. Вспомнился роман Анатолия Злобина «Демонтаж», ходивший по рукам в самиздатовском исполнении. Роман был непростой, с подтекстом: принято решение демонтировать скульптуру «Родина-мать» на Малаховом кургане в Сталинграде, и начали демонтаж с разборки конструкции в голове скульптуры. Читая роман, каждый воспринимал его по-своему, а Вальдемар так и не понял, что это, – тревожное пророчество или подстрекательство? Увлёкся размышлениями о Злобине и вдруг услышал:

– Экипаж самолёта готовится к посадке…

11

Бывший доходный дом князей Трубецких после свежей реставрации сверкал снежно-белыми наличниками своих четырёх этажей, разбросанная по фасаду редкая узорчатая лепнина придавала зданию нарядный вид, а вход в него прикрывал двускатный новодельный козырёк из кованого железа – почти в ширину тротуара – с броской надписью «Кропоткинская, 36».

Вальдемар и Анюта переступали порог этого заведения не без робости. Конечно же, ресторанные посиделки, хотя и нечастые, не были для них в новинку. Вдобавок, с формальной точки зрения, они шли ужинать даже не в ресторан, а всего-навсего в кафе. Но кафе было непростое, отчасти даже загадочное, о нём без умолку шумели газеты.

Это было первое в СССР кооперативное по статусу, а на деле частное кафе.

Побывать здесь считалось престижным ещё и потому, что цены кусались, и посетители, само собой, попадали в разряд продвинутой публики. По вечерам вдоль тротуара выстраивалась перед ним вереница иномарок с дипломатическими номерами, сюда рвался только что народившийся особо денежный кооперативный бомонд. Посвящённые спрашивали друг у друга: «Ты был там?» И все знали, что «там» – это Кропоткинская, 36.

«Московские новости» публиковали восторженное интервью с Людмилой Гурченко, которая пригласила поужинать на Кропоткинской, 36 своих американских друзей, навестивших её в перестроечной Москве. Ходили слухи, что здесь уже обедали потомки князей Трубецких, которые тоже остались в восторге от того, что первый этаж бывшего доходного дома их предков стал символом и ласточкой обновления угрюмой, скучной советской жизни.

Однако была ещё одна причина, заставлявшая и Вальдемара, и Анюту испытывать чувство волнения, – возможно, главная. Их пригласил на день рождения Дмитрий Рыжак, и нетрудно было предположить, что гости соберутся весьма солидные, не исключено, кто-то из тех народных депутатов, с которыми Рыжак запросто общался в Свердловске, – уж не Бурбулис ли пожалует? В таком обществе избранных Вальдемару бывать не приходилось, он не знал, как себя вести, был не готов к тем «высоким» застольным разговорам, которые, по его мнению, будут идти в компании знаменитостей. Он полагался на Анюту, зная её общительный нрав, и по-свойски договорился, что первую скрипку в их семейном дуэте этим вечером придётся играть именно ей. Рыжак предупредил: он представит их супружеской парой.

Вальдемар бывал на шумных студенческих сходках, которые у будущих учителей разительно отличались от весёлых маишных пьянок – в основном девчонки, чаще всего дни рождения сокурсниц. И с гордостью примечал, что на этих потрепушках его Анюта всегда была душой компании. Нет, она, как говорят в таких случаях, не тянула одеяло на себя, не стремилась возглавить «обчество». Она просто умела поддержать разговор на любую тему и была основательнее других. Её негласное лидерство понимали и принимали, в любом споре – а студенческая вечеринка это бесконечный спор о том о сём – все ждали её мнения.

Он тоже ценил мнение Анюты, без стеснений, не снедаемый ущемлённым самолюбием, порой обращался к ней за советом, шутливо спрашивая: «Ну, что скажет Анюта Алексанна?»

Но на сей раз и шутить не пришлось. Анюта задала вопрос, который даже не приходил ему на ум и поставил в тупик.

– Валька, а вот скажи, почему нас Дмитрий пригласил? Мы ведь не из его компании, ты говоришь, там будет солидная публика. Он, похоже, приём закатил – очень уж громкое место. Перед кем-то павлинится. А мы зачем? Что он нам с тобой доказать хочет? Я с ним очень мало общалась, но сразу поняла: этот человек просто так ничего не делает, всё у него продумано.

Вопрос смутил Вальдемара. А она после минутных раздумий продолжила:

– Есть, Валька, ещё один любопытный моментик. Почему он сказал тебе, что подарок на день рождения ни в коем случае не нужен? Ни в коем случае! Зачем эта оговорка?

Вальдемар опять затруднился ответить, даже предположительно. И шёл на званый ужин в «Кропоткинской, 36» в состоянии смутной тревоги.

На поверку кафе оказалось рестораном средней руки с живой музыкой – негромким оркестровым трио. Зато кабинет для ВИП-персон, отделанный в мягких коричневых тонах, где праздновал Рыжак, был тёплым и уютным. Эта новая роскошь поневоле напомнила Вальдемару присловье о «лучших домах ЛондОна и Филадельфии». Гости, а было их немного, уже сидели за большим круглым столом, оставались свободными лишь два мягких стула, перед которыми на маленькой красивой подставочке белела табличка с надписью: «Петровы».

– Вальдемар Петров, мой институтский коллега, и его очаровательная спутница жизни Анюта, – представил Рыжак.

Заняв своё место и осмотревшись, Вальдемар знакомых лиц не увидел, персонально поздоровался только с Татьяной, женой именинника. И стал гадать, что за люди собрались здесь, кого собрал Дмитрий на званый ужин. Вопрос возник сам собой, потому что сразу стало ясно: это публика не депутатского сословия. Что-то общее и неуловимо особенное было в их облике, а что – он понять не мог. Но отчётливо чувствовал их непохожесть на тех, с кем приходилось общаться раньше.

Официант быстро наполнил рюмки, и для тоста поднялся человек лет сорока с гладким зачёсом чёрных волос, с пробором.

– Начну на правах хозяина. Дима, конечно, поздравляю, конечно, желаю всего и вся, особенно доброго здравия, которое ещё никому не мешало. А к традиционной здравице хочу добавить, что мы ценим нашу дружбу. Судьба свела нас на сложном перекате истории. Думаю, неслучайно. Потому что без подсказки и… Здесь все свои, можно говорить откровенно: без политической помощи таких друзей, как ты, мы не смогли бы встать на крыло. – Оглядел собравшихся. – Верно я говорю? Дима, за тебя!

Все понемногу пригубили, и Рыжак ответил:

– Андрей, да ведь всё только начинается, встаёт заря русского капитализма. Мы недавно собирались в Свердловске, все были – Сахаров, Бурбулис, Старовойтова. И, помимо основной программы, конечно, шли разговоры в узком кругу. Вальдемар подтвердит, – кивнул в его сторону. – Так вот, в ближайших планах, во-первых, по возможности затянуть, продлить временную «трёхпроцентку» для кооперативов, а во-вторых, поставить вопрос о внешнеэкономической деятельности.

– Ну, с этим слишком торопиться не надо, – со смехом прервал мужчина тоже лет сорока, но уже с небольшой залысиной. – Кому святки, а у кого ещё сочельник.

– Девяносто тысяч партвзносов уплатил, а всё ему мало, – хохотнул тот, кого назвали Андреем. – Вперёд смотри, Артём.

Анюта под столом толкнула Вальдемара коленкой. Да он и сам начал понимать, в какую компанию они угодили. Артём – это Артём Тарасов, первый советский миллионер, со своих доходов заплативший в партийную кассу девяносто тысяч рублей, – об этом трубили газеты. А хозяин – это же Андрей Фёдоров, открывший «Кропоткинскую, 36», первый в стране частный ресторан с заоблачными ценами, его имя тоже не сходит с газетных страниц, самая модная в Москве личность, журналистская сенсация номер один, как окрестила его пишущая братия.

– Лучше скажи, сколько тебе общепит на обустройство отвалил, – парировал Тарасов.

Фёдоров ответил серьёзно. Видимо, он гордился своим первенством.

– Двадцать тысяч на оборудование, семнадцать на инвентарь, ещё на ремонт, на отселение жильцов – тут три коммуналки было, семнадцать человек. Всего шестьдесят две тысячи. – Повернулся к Рыжаку: – Дима, ты же знаешь, как наши литераторствующие экономисты постарались. Даёшь кооперацию! Кооперация теперь везде, даже под крышей КГБ. Через кооператив АНТ аж танки за рубеж продали. Вот общепит, задрав штаны, и побежал впереди прогресса. Шагает в ногу со временем!

– А на взятки сколько ушло? – подал голос тот, который моложе, симпатичный блондин, по манерам – парень ухватистый.

– На то на сё пять тысяч. Тоже немало. Пять тысяч «Волга» стоит.

Блондин громко рассмеялся:

– Я за «Волгу» на аукционе сто семь тысяч выложил.

Вальдемар вытаращил глаза: это же тот, о ком писали газеты!

Тут вступил Рыжак:

– Между прочим, Вадим, зря ты журналистам цену назвал, лишние разговоры пошли. Кстати, декларацию с тебя требовали? По закону покупку свыше десяти тысяч надо декларировать.

– Какую декларацию, Дима! Какой закон! – опять рассмеялся Вадим. – Я плачу три процента с выручки, и налоговики не трогают. – Стал серьёзным. – А вот я тебе тоже «кстати» подкину, чтобы понимал ситуацию. Временные три процента своё уже отыграли, основные капиталы отмыты. Пирожковый бум кончился. Помнишь, я рассказывал? На сотню продам, а отчитаюсь на сто тыщ, вот тебе и девяносто семь тысяч чистых денег. А Криклинский уже собрался свои платные туалеты закрывать – деньги не пахнут, через клозеты отмылся.

– То-то они уже пустуют, – понимающе улыбнулся Рыжак. – Ещё недавно круглосуточные очереди туда стояли километровые.

– Бумага всё стерпит, – принял пас Вадим и торжествующе воскликнул: – Ни в одной стране мира нет платных частных туалетов. Деньги в муниципальную казну идут. А нам разрешили!.. Андрей правильно говорит: надо вперёд смотреть!

Неожиданно в разговор вмешалась Анюта:

– Андрей, скажите, пожалуйста, что изображено на этом фото? – указала на фотографию в богатой рамке, висевшую на стене. – Там тоже написано: «Кропоткинская, 36».

Фёдоров с удовольствием объяснил:

– Это моя альма-матер. Прежде чем открыть ресторан, я поставил на Кропоткинской автофургончик, продавал бутерброды, выпечку, кофе.

– А почему у вашего заведения статус кафе? Это же настоящий ресторан, – продолжила Анюта.

Отвечать на такие вопросы Фёдорову, видимо, было приятно. Он улыбнулся:

– Я работал ещё в мотеле «Солнечный» на Варшавке. Всю жизнь жарю котлеты, изучал ресторанное дело в Венгрии, в Чехословакии, в ГДР. До дна его знаю и сообразил, что начинать кооперацию надо непритязательно, чтобы меньше шуму было, – улыбнулся ещё шире. – А вот прочитаю-ка вам, Анюта, одну заметочку газетную, всегда держу при себе, в успешные минуты для самоутверждения перечитываю.

Достал из кармана пиджака сложенную вчетверо газетную вырезку, расправил.

– «Литературная газета» писала: «Городские организации помогли первым кооператорам не только ремонтом старинного особняка (на это было затрачено 30 тысяч рублей), но и приобрели для него первоклассное оборудование – финскую печь “Юно”, компактные, но вместительные холодильники “Розенлев”, гэдээровский привод (кухонное устройство, выполняющее 16 операций). Была куплена буфетная стойка – такая же красивая, как в импортных фильмах, в стол вмонтированы приспособления для моментального приготовления бутербродов, там можно сварить яйца, суп и прочее. В кафе будут стоять две печи СВЧ». – Фёдоров посмотрел на Анюту. – Какие восторги, а! Почему? А вот почему. Читаю дальше: «Посетителей должны привлечь не только скорость обслуживания и свежесть продуктов, но главным образом невысокие цены. Очень сытно позавтракать можно будет на рубль-полтора, очень сытно пообедать – на полтора-два. Итак, первое в Москве кооперативное кафе готовится распахнуть свои двери перед каждым прохожим».

Комнату сотряс гомерический хохот.

– Без слёз слушать нельзя! – воскликнул Вадим. – У тебя же прайс в восемь раз дороже, чем в «Арагви»! Обеды для иноделегаций в твёрдой валюте. Без записи к тебе не попадёшь.

Фёдоров самодовольно улыбался.

– Не-е, я целых две недели невинность соблюдал, на борщи и грибные супы нажимал. – Переждав новый взрыв хохота, добавил веселья: – Известно, шулер на мелких ставках всегда проигрывает, чтобы лоха раззадорить. – Когда отсмеялись, сказал серьёзно: – Но вообще-то, господа-товарищи, цены пошли вверх объективно. У меня здесь сливки общества столуются. Расточители с «выселок», из МИДа со своими дамами полусвета – завсегдатаи. Артисты известные заглядывают. Душа столичного бомонда Явлинский, само собой. Рональд Рейган-младший был! Я хотел для русского шика выставить ему ведро шампанского, да он глаза выпучил и отказался. Поищи-ка такое обходительное, упредительное обслуживание. Блюдоносы у меня исправные, не за копейку трудятся. Хотя понимаю: пока всё ещё недоЕвропа.

Вадим пояснил:

– Анюта, теперь вы поняли, как надо дела делать? Всех надул наш Андрей. – Понизил голос: – Конечно, не он один… Потому слово «ресторан» и прячет.

Анюта, которую невзначай включили в общий разговор, не растерялась:

– А «выселки» – это что?

Опять дружный смех, и Вадим, взявшийся развлекать компанию, объяснил:

– Старая площадь, ЦК партии! Были пупом земли, а стали выселками.

Анюта, войдя в игру, не желала затихать, обратилась к Тарасову:

– Артём, вы сказали, что не надо торопиться с внешнеэкономической деятельностью. Интересно, почему?

Тарасов с удивлением, внимательно посмотрел на неё, как бы раздумывая, с какой степенью откровенности ответить. Видимо, по достоинству оценил её внешность, сказал:

– Понимаете ли, Анюта, сегодня госпредприятия не могут продавать продукцию за рубеж, а я, кооператор, могу. Я вправе купить что-то у завода, вывезти это что-то на Запад и там реализовать. Здесь я куплю за рубли, там продам за доллары. На эти доллары куплю компьютеры, привезу их сюда и продам за рубли. Такая операция даёт прибыль бешеную. Это моя кормовая база. А когда всем разрешат выходить на мировой рынок, мне придётся искать иные виды коммерции.

Этот, словно из «Бродяги» с Раджем Капуром, вариант экспорта-импорта заставил Вальдемара вспомнить Костю Орлова с его стремлением пусть втридорога заполучить компьютеры. А Анюта полностью взяла игру на себя и выкатила круглые глаза:

– Вы можете купить у нас телевизоры и вывезти их для продажи за границу?

Тарасов рассмеялся:

– Кому они нужны за границей, наши телевизоры, там своих в избытке и качеством гораздо лучше. Нет, Анюта, это делается не так. Я покупаю неликвиды. Скажем, на каком-то заводе завалялись несколько лишних катушек кабеля. Я их приобретаю, распатрониваю… У меня в кооперативе есть умелец – Витя Вексельберг, так он придумал станочек для извлечения из кабеля медной сердцевины. А вот медь, она за рубежом нарасхват. И дорого! Да здравствуют неликвиды! – Вдруг рассмеялся: – А знаете, кто у нас сейчас самый крупный экспортёр вторичной меди? Никогда не угадаете. Журнал «Бурда»! Его Раиса Максимовна обожает, а у них с этой любви свой навар.

Анюта кокетливо повела глазами «в угол, на нос, на предмет» и сказала не то с осуждением, не то с восхищением:

– Надо же, вы готовую продукцию потрошите.

– Зато ликвидирую товарный дефицит, привожу к нам компьютеры, которые сейчас позарез нужны различным организациям. – Вдруг рассмеялся: – А знаете, как начинали? Покупали у проституток доллары по курсу три рубля, набрали пятьсот долларов и через верного человека переправили их за кордон, чтобы купить компьютер для перепродажи. Потратили полторы тысячи рублей, а компьютер продали за пятьдесят тысяч. Вот и считайте, какая прибыль. Тридцатикратная!

– У него от долларов теперь карманы трещат, – хохотнул Вадим.

Рыжак, про чей день рождения уже позабыли, видимо, решил напомнить о своей роли в великом кооперативном обмене-обмане:

– Я же говорю, это только начало. Спасибо Горбачёву, он провозгласил великий лозунг: «Можно всё, что не запрещено!» А что запрещать или не запрещать, будем решать отдельно. Об этом в Свердловске и шла речь, – опять кивнул в сторону Вальдемара, призывая его в свидетели.

Вадим поднял бокал:

– Время собирать… – интригующая пауза, – клюшки для гольфа!

Артём Тарасов, отсмеявшись, вернулся к предыдущей теме:

– О Горбачёве не надо, ненадёжный, торговать Курилами вздумал.

Но тут поднялся Вадим.

– Друзья! За барами-растабарами мы забыли про главный тост. За прелестных женщин! Татьяна, ваше здоровье! Анюта прекрасная, за вас!

У Вальдемара голова снова шла кругом. Молнией мелькнуло воспоминание о тусовках в Доме на набережной, где он с радостью, даже с воодушевлением приобщился к тем, кто жаждал изменить жизнь к лучшему, избавиться от монополии КПСС и удушающей хватки командно-административной системы, кто требовал сокрушить железный занавес и открыть страну миру. Прошло пять лет – и что? Опять, в который уже раз он заглянул за кулисы перестройки, где герои сцены сбрасывают театральные маски и одежды, не произносят заученные тексты, а предстают в своём истинном облике, ужасая расхождением с прекраснодушными персонажами, роли которых по воле режиссёра исполняют в спектакле. Вчера по телевидению показали сюжет о том, что где-то жулики обчистили горкомовскую столовую, и вскрылось: партийных чиновников снабжали отменной колбасой и свежим мясом, хотя магазины кругом пусты. Но вот на этом столе – чтоб я так жил! – чёрная икра, балык, сёмужка, прочие давно и надёжно забытые народом деликатесы, обкушайся! С какой спецбазы снабжения? Откуда деньги на роскошное пиршество? А миллионы Тарасова или этого блондинистого Вадима? За сто тысяч купил «Волгу»! В своём кругу они без стеснений похваляются великим обманом: через мизерный налог, временно введённый специально для них, отмыли цеховые капиталы. А Фёдоров, прикинувшийся кооперативной овечкой, на деле зубастый рыночный волк. Целых две недели кормил случайных прохожих по общепитовским ценам! Что делать?.. Снова, как в самолёте по пути из Свердловска, кувалдой по мозгам застучало: он здесь чужой, совсем чужой! В глубине сознания повис отчаянный вопль: всё здесь чужеродное, бежать отсюда опрометью! Но ведь не вырваться! Он словно застрял на железнодорожном переезде, а на него с адским грохотом стремительно надвигается громадный криминальный кооперативный монстр в виде паровоза. Почему паровоза, а не тепловоза?..

Анюта толкнула его коленкой, и он понял: нельзя за весь вечер не вымолвить ни слова! Надо вступать в игру, пожалуй, реплика Тарасова – единственный случай, когда за этим столом он может оказаться «при делах». Усилием воли натянул на лицо доброжелательно-удивлённую улыбку.

– Артём, я впервые слышу о продаже Курил.

– У меня есть точные сведения – источники надёжные, – что из-за катастрофической ситуации с финансами Горбачёв готовится к продаже Курильских островов примерно за тридцать миллиардов долларов. Он ведь сотни тонн золота на мировой рынок уже выбросил – цена и рухнула, это общеизвестно. С японцами уже подписал соглашение, в котором впервые сказано, что Курилы – это «объект территориального вопроса», а если перевести дипломатическую формулировку на повседневный язык, получится, что Курилы – это предмет торга.

– Зачем тебе ввязываться в большую политику? – поморщился Рыжак, как бы представлявший за этим столом политический авангард перестройки. – Куда тебе одному против Горбачёва.

– А я, между прочим, не один. Я на стороне Ельцина и знаю, что в его окружении тоже скептически относятся к горбачёвскому замыслу.

– Ну, Ельцин – это да! Борян на продажу Курил не пойдёт.

Тарасов с укором глянул на Рыжака.

– Дмитрий, тут дело глубже. Если Курилы продаст Горбачёв, миллиарды пойдут в союзный бюджет и продлят агонию перестройки. А если Курилы продаст Ельцин, деньги пойдут в российский бюджет. Понятно? Правит бал экономическая дипломатия!