Текст книги "Фокус гиперболы"

В Риме вольноотпущенника Ликина знали многие. Еще мальчишкой сиротой его в Галлии Нарбонской во время своего знаменитого Галльского похода подобрал Цезарь. Ликина и еще нескольких осиротевших детей – отпрысков известных галльских родов – Цезарь отправил в Рим для воспитания в имперском духе. После убийства Юлия в стране наступили смутные времена триумвирата и гражданской войны. Но Август не забыл о подопечных своего кумира и передал детей своим многочисленным родственникам. Ликина же поручил заботам своей семьи. Юноша оказался очень способным, получил хорошее воспитание и образование и всецело был предан своему новому хозяину. Хозяин видел это и ценил, и со временем Ликин, не имея никакого официального статуса, стал при императоре вроде как порученцем по особым делам.

– Ликин, займись спутниками Тиберия. Пусть приведут себя в порядок с дороги, накорми их, затем приведи сюда старца и юношу. – Тот поклонился и ушел. Император, задумчиво глядя на утоляющего голод Тиберия, тихо, будто разговаривая сам с собой, произнес: – Значит, Авель. А ведь я предупреждал Клодия, чтобы он не слишком доверялся ему. – Август тяжело вздохнул и продолжил: – Я кое-что расскажу тебе, ты должен знать это. Авель очень богат. В свое время царь Арташес задумал уничтожить Авеля и еще некоторых, чтобы завладеть их имуществом и богатством. Арташес был врагом Рима и ненавидел Рим. Но это не мешало ему использовать римский опыт. Этакое армянское подражание Сулле с его проскрипциями, конфискациями и казнями. Но Клодий спас Авеля, полагая, что благодарный иудей и его деньги послужат делу римской партии. Сначала так все и складывалось. Клодий наивно считал Авеля своим искренним, до гробовой доски другом, и даже изготовил и подарил ему в знак дружбы золотую звезду Давида. Но после удачного устранения Арташеса, Авель убрал Клодия и, теперь это ясно, занял его место при новом царе. А это означает, что мы достигли цели лишь наполовину. И, что вовсе скверно, или Клодий что-то сообщил Авелю о талисмане и своих поисках, либо тот, выслеживая Криспа, догадался о чем-то сам. Да, скверно. Но, ты полагаешь, о талисмане Пятнадцатого легиона царю Тиграну ничего не известно?

– Да, у меня сложилось такое впечатление.

–  Это интересно. Итак, у нас в руках послание Криспа, – Август взглядом указал на обрывок пергамента, – а в руках Авеля талисман. – Император немного помолчал и продолжил: – Я хорошо знал Клодия. Не мог, не мог он, готовясь к бегству, сложить все яйца в одну корзину. Тем более, зная или догадываясь о возможной погоне. Значит, есть еще что-то связывающее его странное послание и с талисманом, и с неизвестным западным склоном и …и… способом применения талисмана.

В триклиний вошел Ликин. Август, подзывая, махнул ему рукой и приказал: – Сначала молодого. – Ликин вышел и тут же вернулся с армянским пленником. Август долго изучающе рассматривал его и потом сказал: – Назови свое имя. – Увидев недоумение на лице юноши, повторил вопрос на греческом языке. Пленник ответил: – Меня зовут Армен.

– Армен. А ты знаешь, Армен, кто казнил твоего отца?

– Знаю, – в глазах пленника вспыхнула ненависть, кулаки непроизвольно сжались.

– И знаешь его последние слова перед казнью?

– Да!

Август повернулся к Ликину: – Уведи. Присмотрись к нему. Определи его к ланисте Руфусу (ланиста – содержатель школы гладиаторов. Прим. авт.). И предупреди его, чтобы обошлось без увечий. Приведи второго.

Ликин увел пленника. Император горестно вздохнул: – Ах, Клодий, Клодий! Столько времени потрачено! И все с начала.

В триклиний вошли Ликин и Сурен. Август отпустил Ликина, встал, подошел к старцу и обнял его. Тиберий увидел, как округлились глаза старого воина, а на лице застыла маска изумления.

Август чуть отстранился и сказал: – Тридцать три года назад ты преподал нам урок. Это был тяжкий, кровавый урок. Но он пошел нам на пользу. Идемте, – император призывно взмахнул рукой и направился к выходу. Тиберий и Сурен последовали за ним. Долго шли по дворцовым переходам и, наконец, зашли в библиотеку – большое светлое помещение с длинными стеллажами заполненными рядами свитков. Август подошел к стене, прикрытой шелковой портьерой и отодвинул ее. В стенной нише на полке лежал кинжал с темными следами на лезвии. «Кинжал Брута, – догадался Тиберий. – Этим кинжалом Брут нанес первый удар Цезарю, этим же кинжалом потом зарезался сам. Говорили, что Брута до конца жизни преследовало видение: Цезарь с проступающими на тоге пятнами крови, содрогающийся от наносимых ударов, не отрывающий взгляда от Брута и хрипящий сквозь истекающую из гортани кровь: – И ты, сынок?»

Рядом с кинжалом необычная ваза. Отлитые из золота четыре уменьшенные копии рукояток римских мечей – гладиус эспанус – составляли ее основание. От основания вверх устремлялись два сверкающих золотых совмещенных лезвия мечей, в сечении составляющие крест. Рукоятки и лезвия символизировали переломанные римские мечи. На крестовом конце лезвий как на основании закреплена чаша из необычного материала. Это был человеческий череп, распиленный по линии зубов верхней челюсти, перевернутый и прикрепленный с внешней стороны теменем к крестовине лезвий. В качестве материала крепления использовано золото с красноватым оттенком. Его наплывы на лезвия смотрелись как стекающая кровь. Глазные впадины были искусно заделаны золотыми выпуклыми пластинами, имитирующими глазные яблоки. Зрачки из небольших шариков черного отполированного турмалина вкраплены в золото. Носовое отверстие заделано чуть выпуклой, имитирующей нос, золотой пластиной.

Император Август, глядя в глаза Сурена, медленно произнес: – Вот вы и встретились. Через тридцать три года.

Старый воин пошатнулся: – Это?…. Это?

– Да, это череп Марка Лициния Красса, – помог ему Август – я с детства помню этот выбитый клык, – Август указал на отсутствующий зуб. – Царь Ород, которому ты, Сурен, отправил голову Красса, приказал своим умельцам изготовить эту вазу. Я узнал об этом, и после смерти Орода выкупил ее.

Сурен и Тиберий замерли не в силах оторвать глаз от этих необычных, черных завораживающих зрачков. Казалось, они притягивают к себе, и хотят что-то сказать. Август нарушил тишину и тихо произнес: – Иногда я так беседую с ним.

Тиберий посмотрел на императора, а в голове промелькнула мысль: «Теперь он будет беседовать с обоими». Он вдруг увидел в воображении рядом с этой вазой еще одну: распиленный череп, укрепленный на трех золотых подломленных копьях катафрактов – копейщиков парфянской армии. Август почувствовал его взгляд и словно прочитал мысль, покачал головой и сказал: – Нет. Это все равно что убить ребенка. – Сурен удивленно воззрился на императора, не понимая, что только что был помилован.

На этом доктор «SS» главу закончил. Следующая глава называлась «Император Тиберий. Или тридцать три года спустя».

Петр вложил закладку и закрыл Красную папку. Мысленно вернулся к прочитанному тексту и подумал: «Пленник Армен. Так, так. Император Август получил материал. И, похоже, Авель получит своего Каина. А талисман и загадочное послание? Что искал Крисп? Что хотел получить император?». В голову пришла и вовсе странная мысль: «Значит, отец, а теперь и я – продолжатели дела Августа? А судя по названию следующей главы еще и Тиберия? Эх, отец, отец!»

За окном сгущались сумерки, город зажег огни. Петр вышел в лоджию и сразу попал в душную атмосферу армянской столицы. «Мысль о прогулке не вдохновляет. Лучше пораньше лягу спать».

Ранним утром Петр приехал на такси в аэропорт. До начала регистрации оставалось сорок минут. В зале регистрации пассажирского терминала было очень душно и пусто, и Петр решил, как все, дожидаться объявления в скверике перед ним. Народу здесь было полно, но свободное место на скамейке нашлось. Петр занял его и стал осматриваться вокруг себя. Всюду слышалась армянская речь. На скамейке напротив сидел молодой парень европейской внешности. Он тоже был один и с интересом посматривал на Петра. Пока они так переглядывались, установленный в скверике громкоговоритель ожил, ухнул, бухнул и со свистом и хрюканьем передал объявление вроде на армянском и русском языках. Можно было догадаться, что московский рейс задерживается. Парень напротив встал, поставил на скамейку портфель и обратился к Петру: – Присмотри, пожалуйста, я пойду узнаю в чем там дело. Ты летишь в Москву? – Петр согласно кивнул, и молодой человек ушел.

Минут через десять он вернулся и сказал: – Наш самолет застрял в Домодедово. Туман. Аэропорт был закрыт, потому вылетел с задержкой. Слушай, если хочешь перекусить, пойдем со мной, а то потом все набегут и будет толпа. – Петр подхватил свою сумку, а попутчик свой портфель, и оба направились к торцевой части терминала. Новый знакомый на ходу протянул руку и представился: – Николай. – Петр, пожал руку и назвал имя.

Молодые люди обошли терминал и зашагали к летнему кафе, уютно расположенному под сенью платанов. С десяток пластиковых столов был заставлен пластиковыми же стульями ножками вверх. Петр посмотрел на часы и на табличку и заметил, что до открытия еще пятнадцать минут. Николая это нисколько не смутило, он бросил: – Я сейчас, – и направился к стойке, за которой рано располневшая молодая женщина с намеком на усы над верхней губой протирала стаканы. Николай что–то сказал ей, женщина заулыбалась, схватила тряпку, быстро направилась к столику, возле которого остановился Петр, поздоровалась, покосилась на петрову сумку крокодиловой кожи, потом с уважением на него самого, составила со стола стулья и быстро протерла всё тряпкой. Не успели молодые люди устроиться за столом, как женщина уже расставляла перед ними стаканы, бутылки с пивом «Ширак» и тарелочки с бутербродами. Петр несколько озадаченно спросил: – Извини, Николай, но любопытно узнать, что ты ей сказал такого, что …., – и обвел глазами стол, а пальцем постучал по циферблату часов. Николай усмехнулся: – Да ничего особенного. Я ей передал привет от Паруйра и сказал, что мы с майором из Москвы голодны и мучаемся от жажды. А она мне ответила: – Вай, азизджан, сичас напаю и накармлу.

– А кто такие этот Паруйр и… и… майор?

– Паруйр курирует аэропорт «Звартноц» по линии КГБ. А майор, майор – это ты.

– Я? А кто тогда ты?

– А я старший лейтенант Ленинаканского горотдела КГБ.

«Ёп-паньки, – проскочило в голове Петра черт-те где и когда подцепленное восклицание – начинается». Петр налил и залпом выпил стакан пива. Николай же, расправляясь с бутербродом, невозмутимо поинтересовался: – А ты, Петр, откуда?

– Я приехал сюда из Никосии, с Кипра.

–  Вот это да! Так ты иностранец?

–  Да выходит так, – подтвердил Петр и отбарабанил, – Я подданный Ее Величества, живу в Австралии, студент третьего курса факультета истории Лондонского университета, сотрудник Кипрского музея Левентис, сюда по договору привез и передал артефакт. В Москву следую к невесте. – Николай рассмеялся и сказал: – Исчерпывающий доклад, даже не знаю, что еще спросить, спасибо. Есть что доложить руководству. – Заметив удивление на лице Петра, пояснил: – Понимаешь, я обязан докладывать на службе о всех контактах с иностранцами. Такое правило. Да. Так говоришь студент третьего курса? Семь раз поступал? – Петр рассмеялся: – На возраст намекаешь, вроде того, что староват для третьекурсника? Правильно – староват. Дело в том, что до этого я закончил технический колледж при Лондонском университете. Название специальности такое длинное: металлургия цветных и благородных металлов. Затем три года работал дома на золотодобывающем предприятии. – Николай усмехнулся и сказал: – Надо же! Какое совпадение! Я тоже металлург-цветник по базовому образованию, и тоже три года работал на предприятии. – Чуть помолчал и спросил:

– И чего это тебя, Петр, от золотишка-то к истории потянуло?

А в голове Петра снова проскочило: «Ёп-паньки! Тоже металлург! Не многовато ли совпадений?»,– вслух же ответил:

– Отец настоял. Царствие ему Небесное. И к тому же, чего там кривить душой, хотел я еще годок– другой– третий пожить в Лондоне. Ну, и поучиться для расширения кругозора. Думал затем учебу оставить, но втянулся, а потом и понравилось.

– А что тебя интересует в исторической науке?

– Новейшая история России и Рим раннеимперской эпохи.

– Да-а? Слушай, Петр, Рим еще туда-сюда, как красивая сказка, а зачем тебе в Австралии новейшая история России? А?

– Резоннейший из вопросов. Я и сам себе его задавал. Отвечу так: новейшая история России – это тоже сказка. О светлом будущем. Взять коммунизм. От каждого по способностям, каждому по потребностям. КАЖДОМУ? ПО ПОТРЕБНОСТЯМ? Вдумайся, это уму непостижимо. А я русский и хочу знать и понимать: что происходит в России.

– И получается?

– Нет, не очень. Находишь ответ на один вопрос, но тут же возникают новых два.

– А ты не заморачивайся.

– А если не заморачиваться, как ты говоришь, то не стоит и вовсе заниматься этим.

– Так ты в Москву по этим делам?

– По этим тоже. Заодно. Вообще –то я еду к невесте.

– Жениться надумал?

– Нет, знакомиться.

Николай хмыкнул: – Знакомиться можно с девушкой. Знакомиться с невестой? Впрочем, ладно. Разве вас – иностранцев – понять?

Петр пожал плечами, мол, а что здесь такого, и поинтересовался: – А ты зачем в Москву?

Николай довольно заулыбался:

– Отпуск у меня. Целых десять дней. Семью забрать. Жену и дочь я на лето отправил к родителям. С друзьями встретиться. Первая юбилейная встреча. Десять лет окончания школы.

– И вы что же? Все десять лет не виделись?

– Ну почему же – виделись. Но это же юбилей – первое десятилетие.

– И много друзей будет?

– Со мной четверо. Мальчишник.

– А когда и где все это будет происходить?

– Послезавтра – в субботу. А где – не знаю. В каком-нибудь ресторане, куда сможем попасть, а может быть и за городом.

– А пятого возьмете? Меня. А я устрою вам ресторан в гостинице «Космос». И гостиницу, и ресторан только что открыли. А?

– «Космос», говоришь! А тебе – то зачем это?

–  Ну, как зачем? Ты и твои друзья – это срез общества, вы и есть новейшая история России.

– Да? Ну, ладно. Я – согласен. Остальные, думаю, тоже купятся на «Космос» и согласятся. Но хочу сразу предупредить: мы любим вкусить. И в переносном смысле тоже – крепко выпить.

– Ха, испугал!

Кафешка давно уже заполнилась людьми. Было жарко и шумно. Закрепленный на ветке платана громкоговоритель вдруг ожил, засвистел, зашипел, забулькал, зарычал, испугал птиц и людей, и вроде как дал понять о начале регистрации.

– Ну, товарищ майор, пошли.

Свободных мест в салоне самолета оказалось довольно много. Молодые люди устроились так, чтобы между ними было свободное кресло. Петр завалил его кипой купленных в киоске газет «Правда» и «Известия», разложил их по датам и углубился в чтение. Николай посмотрел на него, хмыкнул, достал из портфеля толстую пачку отпечатанных на машинке и подшитых листов, и тоже приступил к чтению. Что читаешь? – поинтересовался Петр. – «Мастер и Маргарита» Булгакова, – ответил Николай.

– Ясно, самиздат? – спросил Петр, хмыкнул и отвернулся.

–Нет. Просто перепечатка, – ответил Николай и уткнулся в текст.

Самолет набрал высоту, девушки стюардессы начали развозить пакеты с завтраком.

– Ну, что? Интересно? – спросил Николай и кивнул в сторону газет.

– Интересно, если читать правильно.

– Как это – правильно?

– Слушай, раз спрашиваешь. У нас на факультете есть молодой профессор. Он читает у нас курс лекций и ведет семинарские занятия по политэкономии коммунизма. Неординарная личность. Он как-то заявил на семинаре, что, если бы в аппарате премьер-министра Англии была штатная группа из двух-трех человек с русским языком и умением правильно читать советскую прессу и международные информационные экономические справочники, то можно было бы сократить наполовину и русский департамент Форин Офис, и штат русского отдела разведки – МИ-6 СИС. Мы, естественно, стали задавать вопросы, но преподаватель пообещал нам, что мы сами найдем ответы на заданные вопросы на следующем занятии. На примере животноводства в республике Казахстан. Странно, да? И поручил мне изучить материалы республиканских партхозактивов за последние три года и выбрать всё касательно животноводства. Другому студенту поручил ознакомиться с публикациями по этой тематике в республиканской прессе, а третьему – изучить динамику изменений мясного торгового баланса между СССР и Австралией. Скукотища, да? Но нам скучно не было. Выступали мы так: сначала «партийный» аналитик – то есть я, затем аналитик прессы и завершал исследователь торгового баланса. Итак – 1975 год. Я коротко сообщил: год был успешный. Общий тон – мажорный. Это чувствовалось и по выступлениям областных руководителей, и по тону выступления первого руководителя республики. Примерно таков же был тон публикаций в республиканской прессе. СССР закупил в том году, скажем, триста тысяч тонн австралийской баранины. 1976год. Общий тон – минорный. Летняя засуха, кормов заготовлено мало, затяжная дождливая осень, бездорожье, распутица, невозможность доставки кормов, падеж скота. Весенняя бескормица и опять падеж. В прессе сетования на тяжелые климатические условия, описание героических попыток преодолеть непреодолимое. СССР закупил в том году триста тысяч тонн австралийской баранины. 1977 год. Чуть лучше предыдущего. И в том году СССР закупил триста тысяч тонн австралийской баранины.

–А теперь ваши выводы, – попросил профессор.

Выводы были таковы:

Австралийским овцеводам можно не беспокоиться. Их продукция будет востребована, причем предсказуемо востребована.

Проблемы казахстанского животноводства имеют хронический характер.

Проблемы носят системный характер. И Система не в состоянии с ними справиться.

Система настроена так, что предпочитает ретушировать проблемы или вовсе их не замечать.

Система и общество больны.

Система и общество не имеют никаких положительных исторических перспектив.

Николай хмуро спросил: – Прямо-таки никаких? Не круто ли?

– Круто, согласен. Студенты всегда категоричны, – быстро сказал Петр, – но, в сути, я думаю, правы. И вот мы подошли к главному. Неужели то, что увидела кучка английских студентов, не видят в Казахстане, не видят в СССР? Быть этого не может! Видят, конечно, лучше видят и больше знают. А напоминает все это сценку у врача. Врач обследует пациента и говорит ему: – А у вас, батенька, триппер. Да, триппер! Но вам повезло. Вы вовремя попали ко мне. Болезнь еще не загнала вас на стенку. А пациент вместо того, чтобы облобызать доктора, сунуть ему в карман магарыч и сбегать за коньяком, вдруг начинает орать, что у него с конца не капает, у него ничего не болит, и что доктор хочет опорочить его. Да, вот так.

Как-то у вас произошло смещение представлений и подмена понятий.

На тех, кто пытается проблемы поднимать, изучать и обнародовать, ЧТОБЫ ИХ ПРЕОДОЛЕТЬ, я подчеркиваю это, вешают ярлыки подпевал Запада, диссидентов и антисоветчиков. Что? Не так? Так. И потому людей способных поднимать, изучать, а главное говорить вслух о проблемах и путях их решения, очень немного. Проблем много, а людей мало. Боятся? Да, видимо, боятся. И здесь вопрос. Ладно, западный обыватель. Ему мозги промыли и он искренне верит в тиранию КГБ, который ни за понюх табака хватает и сажает людей в дурки, тюрьмы и лагеря. Но ваш-то, ваш обыватель тоже верит в это. И как-то не очень слышен голос вашего официоза, что КГБ никого в тюрьму посадить или в лагерь, или дурку запихнуть не может. Это может только суд. КГБ может только передать в суд материалы. Да и то не сразу. Если речь идет об «антисоветчине», то сначала в отношении злоумышленника должно быть проведено так называемое профилактическое мероприятие, то есть душеспасительная беседа в чертогах Комитета, затем, если воспоследовал рецидив антиобщественной деятельности, то по согласованию с органами прокуратуры объявляется официальное предостережение, и только в случае очередного рецидива дело передается в суд. Да и в суде не все просто. Как бы суд не был политизирован, но обвинению доказывать наличие состава преступления все же надо. Да еще и гласно, суды-то по большей части открытые.

– Откуда тебе все это известно: о профилактике, предостережениях, судах?

–  Читаю Вестник Верховного Совета, отчеты и комментарии в газете «Известия».

–  Ладно. Разговор какой-то…. блёвый. Здесь-то что вычитал? – Николай снова кивнул на кипу газет

–  Да все то же. Вот ссылка на прошлогоднее от четвертого июля Постановление Пленума ЦК КПСС по сельскому хозяйству, а вот от пятнадцатого Решение ЦК по Литве. Тоже сельское хозяйство.

Николай скривился: – Вот уж, действительно, скука.

– Сейчас я развею скуку. Вспомним нашего молодого профессора. В конце того занятия он сказал, что если бы в этом, 1979 –м, году цена на нефть на мировом рынке понизилась до 13-15 долларов за баррель, то в следующем году в Советском Союзе повторилась бы ситуация пятнадцатилетней давности. Тогда белый хлеб пропал вовсе, а за серым и черным выстраивались длиннющие очереди. Просто не на что было бы покупать и зерно, и австралийскую баранину. А ведь именно к следующему – 1980 году – СССР должен завершить построение материально-технической базы коммунизма. Хрущевские на весь мир зае…забубененные планы никто не отменял. Да и товарищ Брежнев ничего лучшего придумать не мог, взял и заявил, что первая фаза коммунистической формации уже наступила. Тут уж не до скуки. Представь, фаза и база коммунизма есть, а хлеба и мяса нет. Вот тебе и «… по потребностям». Смешно, правда? И грустно.

– А ты, Петр, язва. И на кой черт ты мне об этом трындишь?

– Как на кой? Ты же будешь докладывать обо мне своему руководству? Ну и доложи, что есть, мол, такое мнение английских студентов.

– Достал ты меня! Расскажи лучше про невесту.

– Нет уж, извини, это личное. Лучше ты мне расскажи: почему ты вынужден читать роман этого величайшего мастера – Булгакова – в столь непотребном самиздатовском виде. Чем он не потрафил нынешнему официозу? А ведь даже товарищ Сталин читывал книжки Булгакова, хаживал на его спектакли и по-своему, по-сталински, благоволил ему? Затрудняешься сказать? А давай я попробую. – Петр порылся в газетах, извлек номер «Правды» и показал первую полосу. – Вот, смотри. Члены Политбюро крупным планом. Старческий ареопаг. Вот это кто? Здесь он выглядит прилично. По крайней мере, ширинка застегнута и из нее не торчит конец…. ха-ха…– я вижу, ты слишком лестно о нем подумал, – конец сорочки. Так кто это? – Ну, Суслов, – нехотя ответил Николай.

– Правильно, Суслов. А теперь вглядись в это лицо. Законы биологии неумолимы, он стар. А старость никому не добавляет ясности и живости ума. А ведь этот человек возглавляет идеологический и пропагандистский аппарат многонационального, огромного и сложного государства. Он же его и высший цензор. А народная мудрость гласит: каков поп, таков и приход.

Я тебе такую историю расскажу. Жил в Москве молодой писатель по фамилии Фулин. Написал этот Фулин роман о жизни сельской молодежи. Сам Фулин родился и вырос в Москве и в сельской местности бывал только на предмет употребления шашлыков и даже от студенческого «обязона» – осенних сельхозработ – всегда косил с липовой справкой о паховой грыже. Но пером Фулин обладал бойким, а фантазией буйной. Роман он накалякал, и роман получился неплохой: и идеологический настрой, и образы, и диалоги – все как надо. И, разумеется, где молодежь, там и любовь. Была у Фулина в романе живая сценка. После комсомольского собрания (как же без него) в сельском клубе остались два активиста: он и она. Остались, чтобы навести порядок: расставить столы и растащить стулья.

Дело было по весне, дело было молодое. В общем, случилась у них любовь прямо на покрытом кумачом столе. Фоновый эпизод, не более.

Закончив роман, пошел Фулин по издательствам. Начались его муки. Роман похваливали, но не печатали, многозначительно вперивая глаза в потолок.

Помнишь, у булгаковского Мастера был друг, – Алоизий Могарыч – который наставлял его, что, мол, эта глава не пойдет, и не пойдет потому-то и потому. Был свой Могарыч и у Фулина. В Горкоме партии. Поплакался ему Фулин, тот навел справки и огорчил писателя: – Там, – и опять многозначительный кивок и взгляд вверх – проскочил вердикт – «глумление над устоями и извращение принципа социалистического реализма» и как-то это связано с любовной сценой. Могарыч из Горкома фулинского романа, конечно, не читал и стал пытать автора. Автор живописал любовную сценку. Могарыч задумался вслух: – Странно, он же ее … гм… оприходовал по согласию и без извращений? Не анально же? На столе? На столе – нормально. Мы все так, гм, да -а.. Ах, на кумаче? Вот оно что! Как говорит один мой ставропольский дружок: – Вот где собака порылась. На кумаче? На кумаче нельзя, нельзя! Аполитично как-то, с нездоровым намеком и вразрез с устоями. – Помолчал и сказал: – Ты знаешь как долго у нас висят ярлыки. – И посоветовал в дальнейшем творить под псевдонимом или вовсе сменить фамилию.

Фулин же немного подумал и накатал выдержанное, мотивированное и со всеми резонами письмо. В письме он упирал на то, что кумач, на котором произошло действо, не несет, в данном случае, никакой иной нагрузки. (Кроме массы слившихся в соитии комсомольских тел). И попал-то кумач на язык, точнее на перо, лишь потому, что больше нечего было подложить под зад. И уж, конечно, кумач не имеет никакого политического подтекста, а просто послужил средством смягчения сурового сельского быта, а также средством гигиены в смысле защиты филея комсомолки от заноз. На ту беду грамотей Фулин не удержался и в конце письма весьма интеллектуально и по месту впендюрил в текст красивую и модную классическую фразу – «Что в имени тебе моем».

Письмо отправил на имя Суслова.

Письмо таки попало к Суслову. Но когда дело дошло до письма Фулина, и помощник стал его зачитывать, Михаил Андреевич уже слегка подустал, отвлекся мыслями, а затем и вовсе смежил веки под монотонную бубню. Встрепенулся он как раз на этой фразе: «Что в имени тебе моем». Встрепенулся, протянул руку, взял письмо, пробормотал: – Вымени, вымени, а по молоку план не выполняется ни хера, – и, не читая, наложил размашистую резолюцию: «В сельхозотдел ЦК». Там письмо долго вертели и так, и сяк, время шло, а отвечать на письмо все же надо. И получил Фулин отписку – штамп: «Ваше письмо рассмотрено и принято к практическому изучению». Несколько дней после этого Фулин бегал по городу и смешил знакомых. Потом впал в депрессию и на удивление всем непьющий Фулин вдруг запил. Пил недолго. Месяц. Затем грамотно похмелился, крутанулся, нашел родственников в Израиле, и на второй волне эмиграции слинял из Союза.

Откуда мне это известно? Фулин выступал у нас на факультете. Он же и анекдотец рассказал. Вот, слушай. Во время визита в США Брежнев в частной беседе спросил у президента Никсона как тот подбирает сотрудников в свой аппарат. Никсон ответил – исключительно по сообразительности. – Это как? – поинтересовался Брежнев. – А вот как, – ответил Никсон и позвал: – Господин Киссинджер, подойдите сюда. Скажите, Генри, кто является сыном вашего отца, но не вашим братом? – Тот на секунду задумался и отвечает: – Так это же я сам, Генри Киссинджер. – Никсон поаплодировал Киссинджеру, отпустил его и говорит Брежневу: – Вот так!

По возвращении в Москву, на очередном заседании Политбюро Брежнев задает Суслову вопрос: – А вот скажи, Михаил Андреевич, кто является сыном твоего отца, но не твоим братом? – Тот растерялся и как школьник, не выучивший урок, стал взглядом выпрашивать подсказку у Андропова. Андропов ухмыльнулся и сделал вид, что не видит ужимок Суслова. Громыко, как истинный дипломат, показал лицом, что все знает и понимает, но помочь ничем не может, протокол не позволяет. Черненко с умным видом стал перебирать бумажки, словно где-то в них кроется ответ. Когда Брежневу этот театр пантомимы наскучил, он вздохнул и сказал: – Эх, товарищи члены, товарищи члены! От Политбюро! Это же Генри Киссинджер!

Был полный аншлаг. Весь зал укатывался со смеху, половина еще и уписалась.

Ну, это так, чтобы развеяться

А, если серьезно: убей меня, а я не могу даже предположить: вот чем товарищу Суслову не угодил Михаил Булгаков? Или почему он загнал под запрет «Битлз». Конечно, «давай кончим вместе» звучит фривольно, но чем ему не понравилась лирика «Битлз»? И вообще: разве можно запретами, то есть тупо защитными средствами и окриками «не пущать» добиться победы, как у вас говорят, в тотальной идеологической и морально-нравственной войне с Западом?

Николай опять неопределенно хмыкнул, пожал плечами и углубился в книгу, показывая, что не желает продолжать этот разговор.

– Не хочешь говорить? Правильно, разговор этот … э… как ты сказал …блёвый.

Петр закончил просмотр газет, сложил их в стопку, достал из сумки Красную папку и раскрыл ее на закладке. Николай заинтересованно заглянул в открытые страницы и прокомментировал: – Опять совпадение. И у тебя Тиберий.

Глава IX. Доктор «SS». Император Тиберий. Или тридцать три года спустя.

Тиберий спешил. Два дня назад он расстался в Неаполе с императором Августом. Император отправил его в Иллирик, торопил с отъездом с тем, чтобы Тиберий успел к месту событий и попытался предотвратить худшее.

Начались волнения в Верхней Германии, затем смута перекинулась и в Нижнюю Германию, и в Гельвецию, где к недовольным и возбужденным лангобардам, хаттам и херускам присоединились гермундуры, маркоманы и гельветы. Худшее же состояло в том, что от мятежных германцев брожение могло перекинуться в Иллирик: в провинции Норик, Паннонию, Далмацию и Мезию, и тогда мог полыхнуть весь Север империи. Повторялась история пятилетней давности. Тогда – пять лет тому назад – Тиберий успел объединить силы имперских форпостов Виндобоны, Карнунта, Аквинка и Регины Кастры и стремительным выступлением десяти легионов не допустил военного союза Иллирии с германцами Арминия. Того самого Арминия, который потряс империю, уничтожив в кровавой Тевтобургской бойне три отборных римских легиона. Именно тогда, пять лет назад, Тиберий видел, как обезумевший от гнева и горя император Август, разбрасывая слетающую с уст пену, прихрамывая, бегал с всклокоченными волосами и безумными глазами по покоям Палатинского дворца с перекошенным лицом и надувшимися на шее жилами и рычал: – Квинтилий Вар, верни, верни мне мои легионы!!!

Но ничего не мог вернуть наместник Квинтилий Вар. Его обезглавленное тело, как и тысячи других тел, германцы глумливо и издевательски распяли в Тевтобургском лесу.