Текст книги "Фокус гиперболы"

И отправился я в Ленинакан, он же прежде Александрополь, а еще ранее Гюмри. Кадровик перед отъездом заверил, что меня встретят, посоветовал мне ждать около столба в центре привокзальной площади и, на всякий случай, сообщил, что горотдел КГБ находится прямо напротив ресторана «Ани».

Как я уже говорил, был февраль, а Ленинакан в Армении называют «армянской Сибирью». Город высокогорный и зимой холодный. Поезд прибыл в Ленинакан в семь утра. Было темно и очень холодно. Следуя совету, я со своим огромным чемоданищем занял позицию ожидания у столба в центре круглой привокзальной площади. Минут через десять до меня дошло, что я олицетворяю собой тот самый фаллический символ, который так прозорливо угадал Баш, а еще минут через десять я так задубел, что ощутил: как превращаюсь в древко им же упомянутого знамени интернационализма. Что делать? Машины такси уже разъехались, остались лишь бомбилы. К ним я и потащился. – Тебе куда, биньджо? – спросил один из них.

– К ресторану «Ани», – ответил я, помянув недобрым словом кадровика.

– Дашь рубль. Садись. – Я затолкал мой чемоданище в салон «копейки», сели, поехали.

А ленинаканцы в Армении, к слову сказать, как габровцы в Болгарии, любят пошутить, а еще больше поязвить и причем иногда довольно зло. Вот и этот водитель отпустил несколько язвительных шуточек по поводу визита прямо с поезда с чемоданом с утра пораньше в ресторацию, но быстро понял, что пассажир не в том настроении и уже серьезно спросил: – А зачем тебе так рано в «Ани»?

– В «Ани» мне не надо. Ресторан – это ориентир. Мне нужен горотдел КГБ. Долго еще ехать?

– Нет, уже подъезжаем. А зачем тебе так рано в КГБ? – не сдержал любопытства водитель.

– Служить там буду.

Смотрю, мой собеседник как-то примолк. Машина остановилась, водитель шустро выскочил из авто, с трудом вытащил мой чемодан почти с него ростом и потащил его вперед, на ходу поясняя, что эта улица непроезжая, а ресторан «Ани» находится во-о–н там. Пока я высматривал ресторанную вывеску водителя и след простыл. Оборачиваюсь и вижу: мой чемоданище стоит, а водителя уже нет. Даже рубль не взял. Ну, думаю, дела.

В тот же день я попал на свое первое в Армении оперативное совещание. Началось с того, что начальник горотдела представил меня оперсоставу и занес мою фамилию в кондуит – алфавитный список. Сделал он это так: взял список и стал вслух читать: – Так, Аветян, Айвазян, Амбарцумян, Каграманян, да вот перед ним и запишем – Бессонян. – Я его поправил – Бессонов. – Шеф, не поднимая головы, бесстрастно заметил: – Без разницы, Бессонян. Замыкаться, товарищ Бессонян, будете на заместителя начальника горотдела Аветяна Владимира Торгомовича. Ну, подумал я, служба пошла. С Аветяном, забегая вперед, я вам хочу сразу сказать, мне просто повезло. Он терпеливо и упорно работает со мной и открывает такие грани оперативной работы, такие нюансы, которых даже не касались преподаватели спецдисциплин Высших Курсов КГБ СССР. В общем – повезло.

Вечером того же первого дня, надо же, я попал на свадьбу в тот самый ресторан «Ани». Не буду рассказывать кто на ком женился, это значения не имеет, скажу только, что на торжество был приглашен весь гласный состав и горотдела КГБ, и Особого Отдела КГБ ( армейская контрразведка), дислоцированного в том же здании. Да. Но представьте мое состояние. Вот уж, действительно, с корабля на бал. Когда всех рассадили, а в Армении с этим строго: все должно быть по ранжиру, я увидел за столом напротив себя высокого, молодого, симпатичного русского парня по имени Виктор. Он, как и я, тоже с любопытством крутил головой и выглядел не совсем в своей тарелке. Естественно, мы с Виктором сразу же познакомились. Он, оказывается, тоже прибыл в Ленинакан в этот же день (вот совпадение!) для прохождения службы в Особом Отделе. Так вот. Есть Судьба, есть Провидение. С этого момента, момента нашего знакомства, я убежден, появилось светлое пятно в армянском этапе жизни. Вот такой был первый день. Дней через пять, когда я успел более-менее познакомиться с сотрудниками отдела, меня пригласил к себе парторг горотдела Миша Айвазян и поинтересовался как идут дела. Нормально, ответил я, но посетовал, что не знаю, как буду сводить концы с концами. Столовых в городе нет и потому приходиться питаться в гостиничном ресторане, а это рубль завтрак, три рубля обед и рубль ужин. Итого сто пятьдесят рублей в месяц. Со следующего месяца придется самому оплачивать гостиницу, это еще шестьдесят рублей. И все это при лейтенантской зарплате в сто девяносто рублей в месяц. Проблема. – Эхк! – бросил Миша характерное ленинаканское восклицание, сопровождаемое столь же характерным жестом руки с выставленными пистолетиком указательным и большим пальцами, немного подумал и добавил: – Сегодня мы в твоем ресторане пообедаем вместе. – В ресторан пошли человек семь, почти весь отдел за исключением шефа и зама. При нашем появлении в ресторанном зале началась беготня и суета. Кончилось тем, что Миша Айвазян попросил собрать около нашего стола всю смену. Было смешно смотреть как официанты выстроились в шеренгу около стола и застыли по стойке «смирно». Миша выдержал эффектную паузу, затем весомо ткнул в меня пальцем и сказал: – Это наш новый сотрудник. Поняли? – Все закивали головами.

Вечером я употребил в этом ресторане свой стандартный ужин и, как всегда, отдал рубль. Каково же было мое удивление, когда в нарушение всех правил и традиций, официант тут же отсчитал мне тридцать семь копеек сдачи. Так, пожалуй, жить и служить можно, подумал я. Вот такое было начало. Ну, все хватит обо мне, а то я могу долго говорить. Хватит! – Боец наполнил рюмки и козлетоном пропел: – Слу-ужба дни и ночи. За службу. Все мы служим чему – или кому-нибудь и как-нибудь. – Да-а, – протянул Баш, оценивая вокальные способности Бойца, – ты не Лазарь, и Лазарем петь не можешь. – Какой еще Лазарь? – запальчиво поинтересовался Бой. – Ну, хотя бы Лазарь Васбейн, он же Леонид Утесов, – быстро ответил Баш. Чека, Боец и Бур одновременно воскликнули: – Да? – Переглянулись, усмехнулись, подняли рюмки и порешили: – За тебя, Чека. Будь здоров и удачлив. – Выпили. Закусили. Баш оживился: – Итак, у Чеки служба пошла. Первыми впечатлениями о заре своей чекистической деятельности он поделился. Пришло время обратить взоры на Буржуя. А как было у него? Сейчас вам Буржуя сдам. Коль обещал. Нарисую, так сказать, портрет Бура в период буржуйского становления. – А может не надо? – со вздохом спросил Бур. – Нет уж! Надо! Итак, закончил Буржуй школу и поступил в автомобильный институт. Там его родственник был проректором. Студентов отправили, как и положено, отбывать в колхозе сельхозповинность, но Бур в колхоз не поехал. Он и еще пяток отмазанных им от сельхозработ ребят поехали в Ближнее Подмосковье. Там один большой начальник по продаже и обслуживанию в Москве автомашин ВАЗ добился выделения земли под садоводческое товарищество для своих сотрудников. Понятное дело, начальник подсуетился, и через подставных доверенных лиц отхапал себе несколько участков. Мало того, умудрился прикупить в деревушке, примыкающей к территории дач, сельский домишко. Для неосведомленных поясняю: даже если ты Корейко или разбогатевший Бендер, то все равно на дачном участке будешь строить дом размером четыре на шесть и не больше. Таков дурацкий Устав садоводческих товариществ. Иначе на тебя будут показывать пальцем, и не кому– нибудь, а сотрудникам ОБХСС. У нас так, Питер, экономическая полиция называется. А сельский деревенский дом ты можешь перестраивать и расстраивать как хочешь: и в три этажа, и с верандой, и с бильярдом, и баней с блядминтоном, и бассейном с солярием, оранжереей и розарием.

Тут немного надобно отвлечься. Говорят, что на стол нашего дорогого Ильича товарища Брежнева как-то легла справка о том, что дачное строительство в стране по фактическому потреблению материалов во много раз превосходит выделенные Госпланом СССР и проданные через торговую сеть объемы этих самых материалов. Леонид Ильич ознакомился с цифрами, подумал и прокомментировал так: – Воруют, паразиты. – Еще подумал и глубокомысленно изрек: – Ну, ладно. Не за границу же тащат.

Но вернемся к нашим буржуйским баранам, гы-гы-гы. В общем, Бур и его команда, словно в пику Тимуру и его команде, занялись обустройством сельского рая в отдельно взятом месте для отдельно взятого советского гражданина. Человека нового типа – советского помещика. Чем конкретно занимался Бур и его команда говорить не буду. Скажу только, друзья мои, что помещик щедро вознаградил Буржуя: он получил вожделенную карточку на покупку автомашины ВАЗ 2106. У нас, Питер, такой порядок: по месту работы стоишь лет несколько в очереди, и, если повезет, получаешь карточку, потом опять стоишь в очереди, правда, уже недолго – несколько месяцев – и потом покупаешь машину. Но чтобы купить машину к карточке нужно еще и присовокупить пять тысяч рубликов. Деньги немалые. А где их взять? И Буржуй делает ход: продает карточку какому-то барыге за десять тысяч. Но вот незадача – теперь деньги есть, а карточки нет и, стало быть, этими деньгами можно хоть утереться. Что делать? И тут Буржуй делает гениальный по простоте замысла и исполнения ход. Он несколько раз хитро зазывает в реконструируемый помещичий дом местного участкового милиционера – молодого, простого, хорошего парня – и пьет с ним водочку за счет, разумеется, отсутствующего помещика, рассуждая при этом о том и сем. Помещику же все преподносит так, что, вот, мол, повадился мент и все что-то вынюхивает, вынюхивает. И вроде как хочет засунуть нос и в дела садоводческого товарищества, мол, это его территория и он должен всё и всех знать. Расчет Буржуя оказался верным – помещик насторожился и ухватился за предложение Бура уладить вопрос. За это «урегулирование» и следующую команду студентов, завернутых через год Буржуем с помощью того же родственника – проректора – на помещичью ниву, он получил вторую карточку и на втором курсе оседлал, помните, желтую «шестерку». Да. Все гениальное просто. И история эта, в общем, банальна. Но я обратил внимание на один момент, на одну особенность. Кто ключевые персонажи этой истории? Полное имя помещика – Аскольдов Лев Моисеевич, понятно, да? Проректор – дядя по матери Бура – Гринберг, и наш Буржуй по матери, соответственно, тоже Гринберг. Я говорю об этом лишь потому, что после моего маленького исследования, я в последующем на все явления социального или политического значения стал смотреть сквозь призму изучения и лиц, за ними стоящих.

– И как? – Живо поинтересовался Петр, – Что из этого вышло? Хотелось бы значимый пример.

–  Пример? Пожалуйста. В 1975 году по инициативе СССР и после долгих обсуждений ООН все же была принята резолюция, согласно которой сионизм был признан разновидностью фашизма. В данном случае речь идет не о лицах, с лицами здесь все сложно, а о событиях, этому предшествовавших. И что же это за события? А была первая волна еврейской эмиграции из СССР 1972-1973 годов. Первая волна эмиграции из страны развитого социализма. СССР пошел на этот шаг под сильнейшим давлением международного сионизма и на фоне наметившейся разрядки международной напряженности. Сионисты шантажировали СССР срывом этого позитивного процесса, если режим не пойдет на уступки. Цена вопроса – еврейская эмиграция. Затем победоносная война Израиля, разгром арабов, строительство еврейских поселений и отселение арабов с применением военной силы. А это уже ярко выраженная расовая политика. Отсюда и продавленная СССР резолюция ООН о сионизме как разновидности фашизма, и все это, заметим, на фоне братания израильтян с дядей Сэмом. Израиль даже стали называть Иудейским пятьдесят первым штатом. Наподобие Аляски. Так вот – дядя Сэм, полное имя Сэмюэль или, чтобы понятнее, Самуил, стал израилитам воистину родным, а его кошелек доступным. Понимаете, насколько это важно для маленькой непрерывно, дерзко и нагло воюющей страны? Но вернемся к эмиграции. Кто они эти эмигранты из СССР? Одесская торговка поддельной косметикой тетя Циля? Реббе Абрам из Житомира? Парикмахер Мойше из Кишинева? Нет! Уехали представители научно-технической и творческой интеллигенции. А их, между прочим, годами, да что там годами, десятилетиями учили в вузах, аспирантурах, докторантурах, кафедрах и клавиатурах за государственный счет. То бишь, други мои, за счет Ивана да Марьи. Но черт с ним: с умыкнутым научным, техническим и творческим потенциалом. Что хуже – уехали или собрались уехать те, кто знает досконально болевые точки советской системы. Бесценный и даровой материал для дяди Сэма. Наши руководители, конечно, понимали это, поэтому, чуть приоткрыв дверцу эмиграции, тут же ее захлопнули, формально выполнив обязательство. И стали готовиться к неизбежному – к второй волне. Как готовиться? Провели реконструкцию КГБ. Контору возглавлял тогда и сейчас возглавляет товарищ Андропов, он же Флекенштейн… – Как, как? Филька Штейн? – дурачась переспросил Бой. – Баш строго посмотрел на него: – С дикцией у меня пока все в порядке. Для слабослышащих повторяю: Фле – кен – штейн – изощреннейший дипломат иезуитского разлива, тонкий и опытный политик. Он то и создал, как утверждают вражьи радиоголоса, два хитрых, посвященных еврейской теме и повязанных одним замыслом подразделения в КГБ. Одно в разведке, другое в контрразведке. А чтобы товарищу Андропову не было скучно на этом хитром поприще, и чтобы, как говорится, комар шнобеля не подточил, к нему приставили СС. СС – это латинская аббревиатура фамилий товарищей генералов Цвигуна и Цинева. Да. Но подошло время, и пришлось – таки СССР изрыгнуть и вторую волну эмиграции. К чему это приведет, и что и кому даст – покажет будущее. Вот встретимся, бог даст, лет через десять и поговорим. – За столом стало тихо. Нарушил тишину Боец: – Постой, постой, Баш. Вторая волна. Андропов. Стало быть, по-твоему, все это связано?

– Связано, Бой, связано. Еще как связано! Чекуля бы лучше объяснил, но он, как всегда, когда речь заходит о его доблестной конторе, промолчит. Что значит готовиться ко второй волне эмиграции? А то, что коль уж это неизбежно, то попытаться получить от этого выгоду. Теоретически – бо-ольшую можно получить выгоду. К примеру, подготовить и на волне эмиграции вывести за железный занавес – за рубеж – своих людей, продвинуть их куда нужно, словом, создать для них благоприятные условия за бугром. И, в общем, попытаться провернуть нечто похожее на операцию «Энормоз». Этакий «Энормоз –2».

– А что это – операция «Энормоз»? – простодушно спросил Боец.

– «Энормоз» в переводе с латыни означает чудовище. Такое название имела блестящая операция советской разведки по проникновению к секретам создания американской атомной бомбы. В нашем случае речь идет о западных научно– технических и технологических секретах. Понял?

– А-а! Так бы и сказал. Это я понял. Не понял – как ты, стало быть, связал все это воедино: сионизм, резолюцию ООН, эмиграцию, Андропова?

– Элементарно, Ватсон! Дедукция!

– А мой, как ты выразился, помещик Аскольдов, тоже дедукция? А? – Буржуй сощурился, – я, было, заподозрил в помощи тебе Чеку, уж больно ловко и в точку ты попал, но вспомнил, что в те времена он был еще не при конторских делах. Так колись, Холмс Башковитый, что за дедукция такая? – Баш рассмеялся: – Гы-гы, чистая случайность. У твоего помещика был в деревне сосед-дедок, а его внук учился со мной на биофаке в одной группе, а на сельхозработах мы были в соседнем районе – четыре остановки на электричке. И ездили мы к его деду за самогоном. Классный самогон – рубль бутылка перцовая горилка. И как-то раз, когда мы затаривались у деда, я увидел в окно черную «Волгу» и в ней тебя и ребят. Ну, и, конечно, поинтересовался у деда, что за гуси здесь разъезжают на шикарной машине на колхозничков не похожие? Вот дед и рассказал.

– А про проректора и карточки тоже дед рассказал?

– Нет. А вот тут дедукция. Башкой пришлось поработать. Все, Буржуй, не приставай ко мне. Техника здесь неинтересна. Здесь интересно подтверждение твоей буржуйской сущности. Мы еще в детстве это чувствовали и не ошиблись.

– Нет, чёртова Боеголовка, подожди, – уперся Буржуй, – а что это за намеки…– Буржуй замолчал, потому что к Башке подошел официант, наклонился к нему и шепотом, но так, чтобы слышали все, сказал: – Товарищ капитан, вас к телефону. – Баш встал, строго и недовольно посмотрел на официанта, бросил на стол скомканную салфетку, извинился и пошел к стойке бара к телефону. Рядом с ним семенил официант. Не требовалось быть тонким психологом, чтобы заметить, как изменилось отношение официанта к Башке. А в голове Петра проскочило: «Ёп-паньки, капитан!». – Чека же рассмеялся: – Как там – у Пушкина: «Для усиленья крепости в отряд к нам прибыл новый капитан». Как-то так, точно не помню. Ха, ха, ха, смотрите, капитан быстро управился. Идет родной. – Баш подошел с серьезной миной на лице и сел на свое место. Буржуй ехидно осклабился: – Уже капитан? А я и не знал. Досрочное производство? – Боец козлиным голосом пропел: – Капитан, капитан, улыбнитесь, – и стал наполнять рюмки. Баш наклонился над столом и заговорщицким тоном полушепотом сказал: – Ближе, ближе ко мне, други мои. – Все наклонились. – Вот теперь, – продолжил он, – имейте в виду, классный сервис и респект нам обеспечен. За это стоит выпить. – Выпили. Закусили. Подлетел официант: – Горячее? – обвел всех взглядом и остановился на Башке. Тот тоже обвел всех взглядом, кивнул головой и сказал: – Подавайте. – Официанта отнесло от стола, и когда он скрылся в буфетной, все, за исключением Петра, грохнули. Давясь смехом, Боец спросил: – А кто, стало быть, звонил – то? – Баш ответил: – Кто? Кто? Начальник звонил, он же по совместительству мой родной брат. – До Петра дошло: – Так это мистификация? А зачем? – Видишь ли, – философски пояснил Башка, – если бы мы говорили на английском, немецком или еще каком – то языке, то для него – официанта – это было бы привычно. И он делал бы свое дело без эмоций и как положено, даже, если бы я здесь сидел не в мокрых от дождя штанах, а и вовсе без них. А тут, понимаешь, сидит соотечественник в мокрых штанах, да с мятыми червонцами. Тьфу! А если сидит капитан, да еще из конторы, значит, сидит по делу. Значит, и ему – официанту – следует делать все как положено. Но говняшку подсунуть чертов халдей все же не преминул: ведь его просили по-тихому вызвать человека к телефону. Так ты понял, Питер? – Петр с сомнением покачал головой и пробормотал: – Не очень, ну да ладно, тебе видней. – Да ты не бери в голову, – успокоил его Башка, – сервис будет на уровне, что нам, собственно, и требуется. Друган наш ресторанный, верно, сейчас сомневается: не разыграли ли его? Но сомневаться – это одно, а знать – это совсем другое. Вот идет, смотрите, делавар, весь при исполнении. – Официант подкатил тележку и стал с нее выставлять блюда. Когда он отъехал, Боец стал наполнять рюмки, а Баш восторгаться приготовлением бараньих ребрышек.

– Да подожди ты, Башка, с ребрышками. Лучше объясни: что за намеки ты кидал. Ты что? В антисемитизм ударился? – наседал Буржуй.

– Побойся Бога, дружище! Если назвал две или три связанных хитрым делом еврейские фамилии, так уж сразу и антисемитизм? Я не антисемит. Я сторонник релятивистского гностицизма.

– Чего, чего? – Не выдержал Боец – тебе диалектизма, материализма, соцреализма и кучи других «измов» мало что-ли? Что еще за хренотень ты выдумал?

– Эх, друг мой Боец! Соцреализм!? Помните, заказ художнику от Наркомата по военным и морским делам СССР? Изобразить Кутузова во всей парадной красе. И чтобы не было видно ни кривых ног, ни пуза, ни седых патл вокруг лысины, ни старческой холки и сутулости, ни уродливого шрама на виске, ни выбитого глаза. Художник с блеском заказ выполнил. Изобразил полководца в профиль верхом на коне, в плаще и кивере. Так родился метод социалистического реализма. Понятно, да? Я же хочу видеть события не только в истинном, реальном свете, но и в логической связке, уяснили? Ну, все, хватит. Что пристали? Давайте, лучше Питера поспрошаем. Мы о нем мало что знаем, хотя уж час сидим, едим и выпиваем. Гы – гы, рифма поперла. – Боец оживился: – Да, да, вот именно. Хватит нам голову морочить «измами», – и, обращаясь к Петру, – извини. Конечно, хотелось бы, стало быть, побольше узнать и о тебе, и о том, что тебя привело сюда из забугорья? А? – Петр поднял рюмку и сказал: – Вопрос понятен. Но сначала, позвольте, вопрос и тост: – Вы все женаты? – За всех коротко ответил Буржуй: – Все, кроме меня. – Петр продолжил: – Тогда мой тост прозвучит так: за вас, за благополучие ваших семей, ну, и за нас – холостяков. А теперь я предлагаю уделить внимание блюдам, пока мясо и пельмени не остыли. Потом я расскажу кое-что о себе, если вам, конечно, будет интересно. – Все потянулись, чокнулись, выпили и занялись блюдами. Петр с удовольствием поглощал чудесные пельмени и, подогретый спиртными парами, мысленно решался: «Расскажу-ка я ребятам и про талисман Пятнадцатого Победоносного, и про завещание, и про невест. Подумаешь, тайна какая? И почему, собственно, я должен все это скрывать? Тем более, что Чека про невесту уже знает, правда, только про одну». – Петр разобрался с пельменями, вытер салфеткой губы и сказал: – Вы кушайте, а я пока кратко введу вас в курс дела, – и рассказал и о странном завещании отца, и о талисмане Пятнадцатого Победоносного и, когда дошел в повествовании до Тиберия, увидел, что друзья оставили вилки и ножи, и четыре пары глаз внимательно смотрят на него. Петр сделал паузу, и в нее тут же внедрился Бой: – Секунду. Надо шандарахнуть для лучшего восприятия, – наполнил рюмки и, приглашая, поднял свою: – Так, стало быть, за Историю! – Выпили, закусили и уставились на Петра. – Итак, я продолжу. На чем я остановился? Да. Император Тиберий.

Погребальный костер догорал, выбрасывая белесые клубы дыма. Легкий ветерок, как истинный ваятель, придавал им причудливые формы и очертания, и тут же варварски уничтожал свои творения. Вот из клуба дыма возникло строгое лицо покойного императора, торжественно развернулось к Тиберию, прощальный взгляд, и лицо тут же потеряло очертания. Тиберий даже тряхнул головой, сморгнул и с любопытством посмотрел на своего племянника – Нерона Друза, стоящего чуть ниже и правее в окружении своих спутников. Нет, он спокойно стоял и смотрел, как и его друзья, на догорающий костер и, значит, лик императора пригрезился только ему, Тиберию. Тиберий переключился на спутников Друза. Завтра все они во главе с Друзом покинут Рим. Они направятся туда, куда должен был по приказу императора Августа направиться он, Тиберий. Настала пора поквитаться с германцами за унизительное поражение пятилетней давности. Тиберий окинул взглядом спутников Друза. Надо отдать должное Друзу: команду он подобрал неплохую. И огромный, не знающий страха и не ведающий сомнений Магн, и стремительный и подвижный как ртуть Рапакс, и чуть медлительный, но рассудительный Лентул. Они будут прекрасно дополнять друг друга. Тиберий слегка откинул назад и повернул в сторону голову и к нему за спиной тотчас приблизился Ликин. Тиберий тихо спросил: – А кто эти трое по правую руку Друза? – Ликин также тихо ответил: – Рядом с Друзом Понтий Пилат – легат переброшенного из Сирии в Германию VI легиона Феррата. Он тоже родом из города Нола, покойный император знал родителей Пилата, следил за его карьерой и был доволен, что он оправдал свое имя. (Пилат – лат. Pilatus – человек с копьем. Прим. авт.) Пилат с юных лет посвятил себя армейской службе. Он прекрасно зарекомендовал себя и в Испании Тарраконской, и в Косматой Галлии, и Сирии.

Рядом с ним Валерий Грат. Я говорил о нем утром. Третий – Арканий. Начальник Тайной службы Иллирика и Виндобоны. (Виндобона – римский военный лагерь. Ныне г. Вена. Прим. авт.) Покойный император ценил его ….

Тиберий жестом остановил Ликина и кивнул головой, показывая, что этого достаточно и продолжать не надо. Ликин замолчал и отступил от него.

Почти всю минувшую ночь Тиберий провел у Заветного места. Он разбирал бумаги в сундучке покойного императора. Там ему и попался на глаза подготовленный, но не подписанный императором Августом указ о назначении Валерия Грата прокуратором Иудеи. Через силу дочитав указ, Тиберий отложил его в сторону. Он почувствовал, что если сейчас же не устроится на приготовленном для него здесь же ложе, то просто упадет и заснет.

Призванный рано утром к Заветному месту, где так и скоротал ночь император, Ликин рассказал ему, что Валерий Грат несколько лет провел в Египте, выполняя поручение императора Августа. Но предварительно Грат собрал консилиум ученых – книжников Коринфа, Пергама, Антиохии и Финикии и отправил их в Египет, где они составили опись сохранившихся рукописей александрийской библиотеки, печально пострадавшей во время штурма города легионами Цезаря, а также и опись свитков Пергамской библиотеки, подаренной Марком Антонием царице Клеопатре. Но главное – книжники должны были найти в рукописях всё, касающееся Clavicula Alexander Magnus – Ключа Александра Великого. По завершении этого дела Август отправил Валерия на два года на Кипр в обучение к претору Лепиду, в его militari numerus exsploratores – школу военной разведки. Рассказывая о Валерии, Ликин с горящими глазами достал из сундучка небольшой предмет, напоминающий по форме ножны меча: – Вот! Это жезл Александра Великого. – Ликин провернул резной медный шарик и створки жезла раскрылись. – Здесь.. ..– Ликин не договорил и замолчал. В помещение вошел префект преторианской стражи и торжественно объявил: – Сенат и народ Рима ждут императора. – Тиберию не хотелось покидать Заветное место. Но время вышло. Надо было выдвигаться к Марсову Полю. Тиберий вздохнул: – Прервемся, Ликин. Дела ждут.

А сейчас, наблюдая за завершением огненного погребения, Тиберий думал: «Как много мне еще предстоит узнать».

Тиберий перевел взгляд вдаль. Он увидел, как дотоле неподвижное море горожан, окружавших погребальный костер, пришло в движение, колыхнулось и начало превращаться в гигантскую змею, неспешно ползущую к построенному Августом Большому Цирку Фламиния и далее, мимо Капитолия, в сторону торговых рядов Субуры и Велабра. Там всегда можно обменять полученные траурные тессеры на вино и женщин. (Тессеры – жетоны на получение бесплатного зерна. Раздавались неимущим гражданам Рима. Римская элита очень хорошо понимала, что жить богато, счастливо и спокойно в окружении голодных и бедных невозможно. Прим. авт.)

Взгляд Тиберия снова остановился на Валерии Грате: «Он тоже будет полезен Друзу в походе. Два года в школе Лепида говорят о многом! Ну, что ж, пусть проявит себя. Указ подождет».

Взгляд Тиберия скользнул влево и вниз и приобрел неприязненный оттенок. Там на помосте в траурных тогах стояли сенаторы. «Заговорщицкие затылки, заговорщицкие, – подумал Тиберий,– император Август властной рукой указал им их место. Теперь они, верно, уже обсуждают как вернуть утраченную власть. И «замогильные» сенаторы – Капрарий и Порцеллий – тоже здесь. О, люди, люди!»

Погребальный костер погас.

Петр закончил словами: – Пока это все, что я знаю, и замолчал. Все молчали тоже. Прервал молчание Баш: – Так что же там было? В этом жезле Александра Великого?

– Я пока не знаю, но думаю, что это как-то связано и с талисманом Пятнадцатого Победоносного, и с Клодием Криспом и, значит, с Авелем!

–  Но что, что они искали? Что за всем этим стоит? – спросил Буржуй.

–  Опять же отвечу: – не знаю. Пока не знаю. Всему свое время.

– А кто это – «замогильные» сенаторы? – спросил Боец.

–  Получившие сенаторские тоги за взятки.

–  Да? Ну, да черт с ними. А скажи, Петр, если ты, стало быть, узнаешь, что они все искали, то мы сможем узнать? – спросил Боец и все с интересом посмотрели на него, а потом на Петра.

–  Конечно, – ответил Петр.

– У меня в связи с этим есть предложение, – заявил Баш. – Пригласить Петра на следующую традиционную встречу. Я, кстати, предлагаю провести ее не в восемьдесят девятом году, а в девяносто первом. И далее, если бог даст, встречаться в первом или втором году нового десятилетия, а там, глядишь, и столетия, и тысячелетия. Ух! Аж захватывает дух! Ну, как? – Все неопределенно пожали плечами, и Баш завершил: – Значит принято! Так приедешь, Петр?

–  Повторю твои слова: бог даст – приеду.

–  А как дело обстоит с невестой? – спросил Чека.

–  Плохо. Вчера я съездил в адрес, но дома никого не застал. А соседи подсказали, что невеста и вся семья уехали отдыхать на юг. Причем только – только уехали. У меня, я говорил, есть адрес деда невесты. Он живет недалеко от города. Завтра съезжу к нему. А там видно будет. – Петр посмотрел за окно. Сумерки добрались уже и до двадцать пятого этажа. Боец наполнил рюмки и философски заметил: – Как быстро пролетело время.

Но расстались друзья еще не скоро. Был и посошок на дорожку, и клинковая, и стремянная, и околичная, и забугорная, и за морду коня, и за новую встречу.

Как Петр попал в свой номер, он помнил не очень хорошо.

И приснился Петру в эту ночь сон. Будто он бесплотным духом стартовал из гостиничного окна, пронесся над петлёй Москвы-реки, вознёсся над куполами Кремля и рванул на запад вслед уходящему солнцу. В сонном мозгу возник вопрос: – Куда это я? Куда? – Кто-то неведомый быстро ответил: – Туда, туда! – Внизу промелькнули пороги Влтавы и статуи пражского Карлова Моста, где – то вдалеке и слева блеснула металлом Эйфелева Башня, прямо по курсу стремительно возник и тут же умчался назад Тауэр, все пространство внизу захватили голубые воды Атлантики, и, наконец, прямо из воды выперлась Статуя Свободы. Торможение, дорожный указатель: Вашингтон, Округ Коламбия, кабинет и в нем человек в массивных роговых очках за большим рабочим столом. Человек этот, склонив над столом крупную голову, был поглощен чтением. Тотальная лысина темени, как у Буржуя, была ровной, словно посадочная площадка.

– Сюда, на лысину? – спросил Петр у кого-то.

–  Сюда, сюда, – ответил некто.

С лысины сквозь стекла очков просматривался отпечатанный текст с выделенной жирным шрифтом фразой: «Особое внимание следует уделить выявлению и изучению лиц, рассматривающих Израиль лишь как транзитную территорию для последующего выезда в США и другие страны НАТО».

Человек словно почувствовал нечто у себя на голове, снял левой рукой очки и дужкой почесал темя. Правая рука подняла трубку и набрала номер. В трубке раздался щелчок и послышался голос: – Да?