Текст книги "Преступление не будет раскрыто"

– Ну вот скажите на милость, – сказала бабка Анисья, обращаясь к сидевшим вокруг костра. – Разве не изурочила парня? Родную мать – на её могиле выплакал все детские слёзы, – родную мать, говорит, никогда больше не вспомню.

– Изурочила, – поддакнул дед Тимофей. – Все тогда говорили, что изурочила.

– Той ночью что наделал? – не приведи Господь! – старуха вздохнула и печально уставилась на огонь. – Заложились на все замки, а всё равно не убереглись. Алёха-то знал дома все ходы и выходы. В подполье из-под крыльца под полом пролез. А там чего? – открыл крышку, и в кухне. Отца с мачехой в постели зарубил, и братовьев кто где под руку попал. Остались Афонька да Стёпка. Афоньку невеста спасла, где-то шухарили всю ночь, а Стёпка, самый младший, удрать успел. Соседи слышали крик, да уж только утром Манька Грохотова натокалась. Пошла в огород огурцов к завтраку нарвать и видит – свесился человек через прясло, и живого места на нём нет. Весь в крови, как баран. Голова и руки, значит, в Манькином огороде, а ноги в соседнем. Уж забыла, кто и висел на прясле. Однако Федька. Не успел перескочить. Догнал его здесь Алёха. Манька-то, бедная, до чего перепугалась. Заорала на всю деревню. Лихоматом. Сбежались люди, пошли смотреть. Ну кого же тут! – кто в обморок, кого тошнит, а кто орёт как под ножом. Шутка ли – по всей ограде и по всему дому убитые валяются. Алёха наделал делов и сам повесился. Прямо у входа, в сенях. А Стёпка, пока вся деревня не собралась, не вылезал из сарая. Сидел там, зарывшись в соломе. Когда все-то собрались, стали искать виноватого. Бабы это дело быстро сообразили. Собрались гурьбой и пошли к Нэльке. Разорвали бы её на части, кабы не мужики. Взяли её мужики под охрану и повели казать, что наделал Алёха, рехнувшись умом по её милости. Когда в сени-то её завели, где Алёха висел, она как коленгор сделалась белой – до того побледнела. А рядом курятник стоял, а на курятнике кухонный нож лежал. Она схватила этот нож и хоп себе в сердце. И готово дело. Управилась. Или уж испугалась так сильно, что её тоже повесят, или в чём дело – никто понять не мог. Словом, появился ещё один покойник, десятый по счету. Девятерых-то, в том числе и Алёху, хоронили вместе, на Воробьевском кладбище. Кресты до сих пор рядышком стоят с самого краю у дороги. А для Нэльки никто и гроб не делал. Мать увезла её куда-то на тележке, да, наверно, и закопала втихомолку подальше от глаз людских. Жить в деревне не стала. Бросила свою избёнку и пошла собирать куски по деревням. Долго нищенствовала. Кто-то сказывал – сдохла где-то под забором.

Старуха умолкла и все затихли, прислушиваясь к торопливым шагам. К костру шёл Ромка. Подошёл и, окинув взглядом всех присутствующих, уставился на огонь. Костёр догорал, обугленные головешки дымились.

– Есть хочешь? – спросила старуха, обращаясь к внуку.

– Поужинал один. Дожидаться вас буду что ли.

– Ну и правильно. А то тут нашим разговорам конца не видно.

– Я что-то квас не нашёл, – сказал Ромка.

– В погребе квас, – сказала бабка Анисья. – Надо было слазить.

– Да ну! – полезу в погреб, – недовольно ответил внук.

Лениво передвигаясь с боку на бок, он подошёл к воде, лёг на живот, и, упёршись руками в траву, стал пить. Пил долго, не отрываясь, как телята пьют молоко. Приподнялся на руках, отдышался немного и снова лёг на живот.

– Ромка, а Ромка! – крикнул дед Антип. – По столько будешь пить, Ангара-то высохнет.

– Не высохнет, – ответил внук. Пыхтя, он еле поднялся на ноги и подошёл к костру.

– Садись, Рома, послушаем, – сказал Нифон.

– Кого слушать-то?

– А вот, – Нифон кивнул в сторону деда с посохом. – Послушаем, что дядя Тимофей добавит. Ухаживал, небось, за Нэлькой-то.

Все уставились на старика.

– Семена Калистратовича кто помнит нет ли? – загундел дед Тимофей, посматривая из-под мохнатых бровей на всех, и отвесил толстую губу, ожидая ответа, и вдруг спохватился и добавил: – В соседях у нас жил.

– Который с крыши-то упал? – спросила старуха.

– Ну.

– Вскоре после Алёхи, однако, дело было.

– Вскоре, вскоре, – поддакнул дед.

– Я слышала, ты, Тимофей, его испугал.

– Я спугнул. Невзначай.

– Как тебя угораздило?

– Абнаковенно, – ответил старик и, проглотив слюну, продолжал неторопясь, в паузах каждый раз оттопыривая нижнюю губу: – Ночью на двор вышел. Аккурат перед этим ковша три бражки выпил. Меня с бражки и потянуло. Выхожу на двор, а месяц светит – как днём все видно. Зашёл в тень, в уголок. Стою и наблюдаю кругом. А он, Семён-то Калистратович, ходит по крыше, по самой кромке… Под конец уж на охлупень залез… Кричу ему: «Семён Калистратович! Чего там забыл?..» Он, видать, проснулся… Сорвался с охлупня-то. Вниз головой…

– Разбился насмерть, – добавила старуха. – Лунатик был.

Наступила тишина. Нифон поднялся и, посмотрев на берег, вдруг побежал к своему перемету, леска которого ходила ходуном.

– Пошли, старик, и вы, гости дорогие, домой, – сказала бабка Анисья, обращаясь к деду Антипу и молодым гостям. – Ужинать надо да и спать пора.

Она еле-еле, с помощью Марины, поднялась с доски.

– Ой, господи! Старость – не радость, – бормотала она, кряхтя и пристанывая.

Нифон вытащил на берег крупного налима.

– Вот это жареха! – воскликнул дед Антип.

– Хорошая жареха, – весело ответил Нифон. Он с трудом снял скользкого налима с крючка и положил на песок.

Олег тоже пошёл к воде промочить горло и потревожил кулика-перевозчика. Кулик полетел через Ангару, выкрикивая свою непрерывную звонкую песню.

Олег и Марина отказались от ужина – были сыты. Марина спросила, где это самое Воробьевское кладбище и могилы погибших.

– А вот через гору – рукой подать, – ответила бабка Анисья. – Ехать по этой дороге. Три километра всего делов-то.

Марина взглянула на Олега. Тот кивнул.

– Бабуся, нам можно сегодня ночевать на прежних местах? – спросила Марина.

– Можно, – ответила старуха. – Хоть каждый день ночуйте.

Пожелав старикам покойной ночи, Марина и Олег остались у костра и посидели ещё немного в обществе Нифона, который распотрошил пойманного налима, посолил, достал из сумки ещё двух налимов, тоже распотрошил и посолил, вздел каждого на отдельный прут с сучком и стал их жарить на угольях. Отказаться от такого угощенья было невозможно. Как не были сыты гости, а обглодали своих налимов до последней косточки. Но у Марины никак не проходило возбуждение от рассказа старухи, и она нетерпеливо посматривала на Олега. Олег, поблагодарив Нифона за угощенье, завёл мотоцикл и поставил на малые обороты, чтобы прогреть мотор.

– Спасибо, дедушка, за все, – сказала Марина, надевая шлем. – Мы немного прокатимся.

Наблюдательный Нифон понял, куда они собрались ехать.

– Я эту историю раньше слышал и знаю где могилы, – сказал он. – Они на самом краю кладбища у дороги. Но если ехать отсюда, то надо проехать все кладбище до конца в сторону Воробьевки. Не страшно вам среди ночи? – с едва заметной улыбкой спросил Нифон, попыхивая трубкой.

– Может отложим на завтра? – спросил Олег, обращаясь к Марине.

Но впечатлительная Марина, настроенная романтически с самого начала, не могла отложить такое дело на завтра. Она молча и решительно возгнездилась на заднем сиденьи. Олег включил свет, вырулил на дорогу, которую показала бабка Анисья, и покатил на Воробьевское кладбище.

Кладбище было в лесу, и густая темень под сенью деревьев производила жутковатое впечатление. Ближние могилы при свете фары видно было хорошо. Олег проехал кладбище до конца и остановился. Выключил мотор – тарахтение его казалось кощунственным в такой обстановке. Зажигание оставил, чтобы горела фара, питаемая аккумулятором.

– Мне страшно, – прошептала Марина, глядя на ветхие кресты и свежие тумбочки, обвешанные венками.

– Повернуть назад? – спросил Олег.

– Не знаю.

– Решай.

– Нифон сказал, что они у самой дороги.

– Вон стоят кресты в один ряд, совсем сгнившие. Наверно они.

– Иди посмотри.

Олег слез с мотоцикла, подкатил его к могилам и направил фару на ближний полуразвалившийся крест.

На нём вырезана чёткая надпись:

Безродный

Дементий Софронович

1883–1932

– Вот он, Безродный, – сказал Олег. – А рядом сыновья.

Марина схватила Олега за руку и со страху прижалась к нему. Теперь у неё не оставалось сомнений. Всё, что рассказала старуха, была чистая правда.

– Алексея среди них нет, – сказал Олег. Он был озадачен.

– Наверно в стороне где-нибудь. Нельзя же их хоронить вместе.

– Пойду посмотрю поблизости.

– Ради Бога! – взмолилась Марина. – Не исчезай из виду.

– Ни в коем случае.

Олег поставил мотоцикл на боковую опору и пошёл вглубь кладбища до ближайшей оградки, освещённой светом фары. Потом свернул налево и замер у чёрной потрескавшейся крестовины со сгнившими и обвалившимися краями. Зажёг спичку и прочитал надпись:

Безродный

Алексей Дементьевич

1910–1932

– Здесь. – Олег держал догорающую спичку у надписи. – Иди сюда.

Марине было боязно, и она колебалась, не зная что делать – идти или не идти. Однако желание довести дело до конца и жгучее любопытство взяли всё-таки верх. И она пошла. Внимательно глядя себе под ноги и осторожно ступая, приблизилась к могиле мученика. Олег зажёг другую спичку, и Марина удостоверилась, что здесь лежит Алексей.

– Сибирский Ромео, – в ужасе прошептала она. – Надо же!

– А где, интересно знать, лежит виновница всей этой трагедии? – сказал Олег в полголоса.

– Где-нибудь здесь же, – тихо произнесла Марина, словно боялась разбудить спящих, и съёжилась от страха.

– Нет, – возразил Олег. – Старуха сказала, что её закопали как собаку где-то вне кладбища. Даже в гроб не положили.

– Какой ужас!

Постояли. Помолчали. И пошли назад. Когда сели на мотоцикл и тронулись, Олег обернулся, и ещё раз посмотрел на могилы.

Не знал он, да и не мог пока знать, что рассказ старухи и эти могилы будут иметь прямое отношение к его дальнейшей судьбе.

XII

При спуске с горы Олег сбросил газ и стал слегка притормаживать.

– Поедем к Нифону? – спросил он, кивнув в сторону костра и рыбака, проверяющего переметы.

– Нет, – ответила Марина. – Я хочу к нашей лавочке. К той, которая в бурьяне.

– Хорошо, – сказал Олег. Свернул с дороги и на малой скорости по узкой тропинке подрулил к лавочке и заглушил мотор.

– Вот она моя любимая! – воскликнула Марина с неподдельной радостью. Села лицом к реке и стала расстёгивать ремешок шлема. Сняла шлем и положила рядом на лавочку.

Олег тоже снял шлем и повесил на руль мотоцикла. Сел справа от Марины.

– Наслушаешься таких вот историй, насмотришься могил, – сказала Марина. – И вовсе не хочется отпускать тебя даже ни на один день. Знаешь как я скучала без тебя эти сутки! Но ведь, наверно, скоро в армию?

– Послезавтра.

– Как?!

– Уже повестка на руках.

– Ну почему?

– А что я могу поделать?

– И нельзя отсрочить?

– Мне и так дали отсрочку на три месяца, чтобы закончил школу.

– А разве ты нынче заканчивал?

– Нынче.

– Ты ведь на недоросля вроде не похож. Как же так, закончить школу в девятнадцать лет. Что, сидел по два года?

– Нет. – Олег немного смутился. – Ни в одном классе по два года я не сидел. И аттестат без троек. Я пошёл с восьми лет. И год потерял из-за воспаления лёгких.

– Что ты хоть вчера-то об этом не сказал?

– Не до того было. Да и расстраивать не хотел ни тебя, ни себя.

Марина сникла.

– Значит, свадьба после армии, – произнесла она разочарованно.

– Через два года. Пролетят незаметно.

– Знаешь о чём я сегодня думала весь день. Где будем жить и как жить.

– Об этом не беспокойся. Жить будем в Иркутске, пока не окончишь университет. Снимем квартиру, я буду работать. Силёнка есть. Быка могу завалить.

– В этом не сомневаюсь.

– После экзаменов я на две недели подрядился в леспромхоз, в столярный цех. За две недели приобрёл специальность. Так что не пропадём.

– Но ведь тебе тоже надо учиться, не вечно же столярничать.

– Поступлю на вечернее или заочное.

– Когда скажешь обо мне своим родителям?

– Не родителям, а бабушке. Ну и деду, конечно.

– Что значит – бабушке и деду?

– Я у них живу.

– А где мать, отец?

– Отца нет. Мать в Москве. Я её не помню. Мы с ней расстались, когда мне было два года.

– Постой, постой, постой! – Марина схватилась за голову. – Я что-то не пойму. Отца – нет, мать – в Москве, ты – здесь. Расскажи все толком, по порядку.

– Я и сам многого не пойму в своей биографии, но она такая вот, сикось-накось, что поделаешь. – Олег усмехнулся, по-детски наивно улыбнулся и вздохнув, продолжал уже серьёзно: – Мои родители были совсем молодые, когда я родился. Отец – лейтенант. Военный лётчик. Мать только что закончила медицинское училище. Пока отец служил на Дальнем Востоке, я был с родителями, а когда его перевели на крайний север, в Заполярье, меня, двухгодовалого, привезли сюда, в село Зорино, и оставили временно у бабушки.

А вышло так, что вместо временно я застрял тут на всю жизнь.

– Бабушка по матери?

– По отцу.

– Редкий случай, – сказала Марина. – Обычно женщина оставляет ребёнка у своей родной матери, а не у свекрови.

– Бабушка по матери, – сказал Олег, – жила в Москве. С большой семьёй в коммунальной квартире. Спровадить туда условия не позволяли.

– Почему – спровадить? Не думаю, чтоб твои родители хотели тебя спровадить. Ведь всё-таки крайний север, Заполярье.

– Да, – согласился Олег. – Бабушка говорила, что они боялись меня там простудить, поэтому и оставили здесь, пока подрасту. Пока подрастал, с отцом случилось несчастье. Попал в аварию и погиб.

Олег умолк.

– А мать? – спросила Марина после паузы.

– А что мать, – сказал Олег уклончиво. – Уехала к своим в Москву, в тесную битком набитую жильцами коммунальную квартиру. Написала бабушке письмо, что как только будет возможность, приедет и заберёт меня. А возможности всё не было. С жильём туго. Поступила в медицинский институт. Учиться надо. Кругом сложности. Не успела окончить институт, снова вышла замуж. И опять за военного.

– За лётчика?

– Нет, он служил в какой-то большой должности в штабе Московского военного округа.

– Ну теперь-то уж, наверно, появилась возможность…

– Да, она приехала за мной, но вместо меня чуть не получила заряд дроби.

– Вот это здорово, – Марина уставилась на Олега, округлив глаза.

– Мать в письме предупредила, что едет, – продолжал Олег свой рассказ. – Думала, наверно, что ей тут будут рады. С удовольствием меня отдадут. А бабушка, наоборот, в слезы. Дед, не долго думая, отвёз меня в соседнюю деревню к дяде Трофиму – спрятал на всякий случай.

– Вот это здорово, – повторила Марина. – Ну, приехала мать. И что дальше?

– Что дальше? – переспросил Олег. – Дальше мать и старики долго выясняли отношения. Что тут происходило, толком не знаю. Говорят, дед сильно шумел, а когда мать пригрозила, что в следующий раз придёт с милицией и отнимет меня силой, дед схватил со стены ружье и пригрозил застрелить её и милицию. Словом, черт те что тут было. Во всяком случае мать в тот же день уехала. Слава Богу, благополучно унесла ноги и больше здесь не появлялась. А после неё дважды приезжал какой-то полковник из Красноярска, видимо по просьбе отчима – ведь отчим был шишкой в Московском военном округе. Полковник долго уговаривал бабушку решить вопрос полюбовно, предлагал всякие компромиссные варианты, но бабушка – ни в какую. Так на этом всё и кончилось.

– А суд был? – спросила Марина. – В таких случаях обычно суд говорит последнее слово.

– Мать, видимо, из благодарности, что бабушка шесть лет няньчилась со мной, не стала доводить дело до суда и накалять обстановку.

– Ну и что дальше-то?

– Ничего.

– Как ничего. Вы хоть виделись?

– Как мы увидимся, если дед меня спрятал.

– То есть ты хочешь сказать, – Марина чуть не поперхнулась. – Ты хочешь сказать, что за всю свою жизнь ни разу не видел матери?

– Ну да, – сказал Олег и вдруг спохватился: – То есть, как не видел. Я её видел, но не помню. Мне два года было, когда мы расстались.

Марина сокрушённо покачала головой.

– Но ты хоть в курсе дела, жива она или нет?

– Да, в курсе дела, – ответил Олег. – Жива. Каждый год шлёт к праздникам и к дню моего рождения открытки.

– А ты посылаешь?

– Вся переписка идёт через бабушку. Бабушка регулярно сообщает ей о моих делах и о моём здоровье.

– Но ведь ты уже слава Богу не маленький. Мог бы и сам написать.

– Не могу. Я не знаю как к ней обращаться и что писать.

– Ужас, – произнесла Марина с чувством. – Поскольку она замужем, значит у тебя, наверно, есть братья, сестры.

– Возможно.

– Ты хоть собираешься налаживать с ними контакт?

– А зачем? У них своя жизнь, у меня своя.

– Ну ты меня сегодня огорошил, дорогой мой, – сказала Марина, глядя на Олега. – Помнишь в первый день нашего знакомства я сказала, что хочу знать о тебе все и попросила рассказать о себе. Что ты сказал? Ты сказал несколько слов: имя, отчество, фамилию, родился первого июля шестьдесят седьмого года в Хабаровске – и все.

– Между прочим, имя-то мне мать другое давала, – сказал Олег и опять усмехнулся.

Марина отпрянула, словно хотела рассмотреть своего друга получше.

– Нет, вы с бабусей меня сегодня доканаете, – сказала она.

– А больше нечего рассказывать. И вообще, все это в прошлом. Не переживай.

– Как нечего рассказывать. А имя? Ну, какое оно у тебя было вначале? Говори скорее.

– Иностранное, – сказал Олег, улыбаясь. – То ли тогда мода была на иностранные имена, то ли у матери пристрастие к ним. В общем, в начале у меня было имя Альберт. Бабушке оно не понравилось. И хотя она до сих пор называет меня Аликом, заставила получить паспорт на имя Олега.

– С тобой не только не пропадёшь, – сказала Марина, – но и не соскучишься. Я, конечно, постараюсь не придавать всему этому значения, но буду рада, если ты встретишься с матерью и пригласишь её на нашу свадьбу.

– Будет сделано, – с готовностью ответил Олег и обнял Марину и крепко прижал к себе.

Они долго ещё говорили о предстоящей совместной семейной жизни, о селе Зорино, где Олег вырос, о стариках, заменивших ему родителей, о раскопках в экспедиции и о всякой всячине. Они не видели, как потух костёр на берегу Ангары и как Нифон оседлал кобылу и уехал домой.

Было слишком поздно, уже заполночь, и Марина не отважилась идти к бабке Анисье. И не хотела ехать ночью в экспедицию. Не нравилась ей езда на мотоцикле в темноте, хотя и с зажжённой фарой. Решила подремать до рассвета, сидя на лавочке. Положила голову Олегу на плечо и незаметно уснула. Олег сидел не шелохнувшись и не сомкнул глаз – боялся её разбудить. Он и не хотел спать. Был слишком счастлив, торжествуя и ласково обнимая Марину и слегка касаясь губами её волос.

Марина проснулась сама, когда стало светать. С Ангары повеяло прохладой.

– Боже мой, – прошептала она, поёживаясь. – Уже утро. Пора, наверно, ехать.

– Пора, – сказал Олег. – Тебе надо хорошо выспаться до работы. А тут что за сон.

– Что ж, поехали, – сказала, вздохнув, Марина и поднялась с лавочки.

Олег быстро доставил её в экспедицию. Договорился встретиться после обеда и поехал домой.

XIII

Поскольку это был последний день перед отправкой в армию, Олег приехал в экспедицию рано. Солнце было ещё высоко над горизонтом.

Марина освободилась сегодня пораньше, отпросившись у научного руководителя, и поджидала Олега с корзинкой в руках на дороге, в километре от лагеря, чтобы не возбуждать любопытство посторонних. Поцеловали друг друга.

– Поедем за грибами, – сказала Марина. – Говорят, появились маслята.

– С удовольствием, – ответил Олег. – Я между прочим, заядлый грибник. А что у тебя в корзинке? – Олег указал на свёрток.

– Свиная тушёнка и хлеб.

– А я вот что привёз. – Олег вынул из кармана плитку шоколада «Люкс».

– Давай её сюда в общий котёл. – Марина бросила шоколад на дно корзинки, поставила корзинку на заднее сиденье, отстегнула шлем, прикреплённый на ручку, и надела за голову. Олег помог застегнуть ремешок и спросил:

– Куда поедем?

– Куда глаза глядят. Вот какая-то дорога ведёт в лес.

Они поехали по этой дороге и остановились на обширной поляне, поросшей молодыми сосенками.

– Вот тут должны быть маслята, – сказал Олег. Но мотор не глушил. Ждал, какое решение примет Марина.

– Что ж, посмотрим, – сказала она и слезла с сиденья. Первым делом сняла шлем, который с непривычки мешал ей, и она постаралась скорее от него избавиться.

Место оказалось удачным. Марина ковыряла каждый пузыристый бугорок на земле, а когда находила семейку маслят, восторженно кричала. Олег подходил к ней, и они вместе срезали грибы. Примерно за час набрали полкорзинки и набрали бы больше, Но мотоцикл не бросишь без надзора, в лес не уйдёшь, и они искали грибы в основном вдоль дороги, перегоняя мотоцикл с места на место. Наконец решили отдохнуть и сели на обочине дороги.

– Я хочу знать, – сказала Марина. – В какой институт будешь поступать после армии. У тебя есть намётки?

– Есть, – ответил Олег. – На машиностроительный факультет Иркутского политехнического.

– Это ты, наверно, в эти дни решил? Потому что я учусь в Иркутске?

– В эти дни я просто окреп в своём решении, – сказал Олег. – А мысль была давно. Да и выбирать особенно не из чего. Политехнический институт на всю Сибирь один – в Иркутске.

– Ну что ж, все складывается как нельзя лучше, – с нескрываемым удовлетворением произнесла Марина. – Значит, в перспективе инженер-конструктор.

– Что-то в этом роде.

– Скажи честно – по призванию или дань моде?

– Я люблю механизмы. Ты видишь – я весь механизирован. Мотоцикл, моторная лодка…

– Которую утопил из-за меня, – подхватила Марина. – Кстати, как мне возместить убыток?

– Никак, – ответил Олег. – Теперь мы почти муж и жена. А муж и жена – одна сатана.

Марина покрылась румянцем – кровь заиграла.

– А бабушка тебя балует, – сказала она вдруг соттенком недовольства. – Далеко не все даже состоятельные люди покупают такие вещи своим чадам.

– Бабушка тут не при чём, – ответил Олег. – Я каждое лето работал в строительных бригадах. Строил колхозные фермы. Сперва на мотоцикл заработал, потом на моторку.

Марина сначала удивилась, а когда прикинула его физические возможности и вспомнила возраст, поняла, что тут подвоха нет, и, заметно повеселев, поднялась с места и направилась к ближней берёзке. Отломила ветку и, собрав листья в ладонь, приложила их к лицу, вдыхая терпкий аромат.

– Люблю запах берёзовых листьев, – сказала она. – Пойдём, прогуляемся по дороге до того поворота и обратно.

Олег поднялся, и они пошли.

– Значит, увлекаешься механизмами, – сказала Марина, продолжая прерванный разговор. – А ещё есть какие-нибудь увлечения? Какие-нибудь интересы?

– Мне интересно всё, что представляет интерес в данную минуту.

– Туманно. Не конкретно.

– Ну, всё, что меня окружает, мне интересно.

– И трава, и деревья, и лесные звуки?

– Все как есть.

– Что это за птичка поёт? – Марина остановилась. – Вот слышишь?

– Лесной конёк, – сказал Олег. – Когда частая трелька, он взлетает с вершины дерева вверх, а когда протяжные свисты… вот они, начались – вот сейчас конёк опускается на вершину другого дерева. Во! Сел. Затих. Серенькая такая птичка величиной с воробья.

Марина недоверчиво посмотрела на Олега.

– Абсолютно точно, – сказал он, тряхнув головой. – Может подтвердить наш преподаватель биологии Кирилл Петрович. Когда я был пацаном, ходил в кружок юннатов. В ту пору не вылазил из лесу и всем интересовался, что попадало на глаза. Кирилл Петрович научил меня и ещё двух-трёх любителей определять здешних птиц по внешнему виду и по голосам.

– Ещё чему научил?

– Да всему помаленьку. У него идея фикс – беречь, оберегать все живое. И нам постоянно внушал свою идею.

– Значит, если я сорву эту травку, – Марина нагнулась и сорвала на ходу маленький стебелёк с треугольными сплюснутыми стручочками, – то поступлю нехорошо?

– Эту рвать можно.

– Тоже ведь живое.

– Ну и что. Это обыкновенный сорняк. Называется пастушья сумка.

– А эта травка как называется? – Марина сорвала стебелёк с круглыми стручочками.

– Ярутка полевая. Тоже из семейства крестоцветных. И тоже сорняк.

– А есть тут что-нибудь поблизости, что рвать нельзя?

Олег осмотрелся по сторонам.

– Есть, – сказал он, остановив свой взгляд на ярко-жёлтом цветке. – Вон, видишь, желтеет в траве? Это лилия «красоднев». Вот её рвать нельзя – занесена в Красную книгу.

Марина пристально посмотрела на цветок, потом на Олега. И не надо было обладать даром телепата, чтобы прочесть в её глазах мелькнувшую мысль: интуиция в первый же день знакомства не обманула её, когда подсказала, что этот человек не так прост.

Марина взяла его под руку.

– Ты мне понравился сразу, – сказала она. – И затмил всех моих поклонников. У меня, между прочим, много поклонников. – Марина искоса с улыбкой глянула на Олега. – И никто из них, даже самый образованный, – я убеждена – ни один из них не смог бы сказать, что вот эта трава – пастушья сумка, а птичка, которая только что пела, – лесной конёк. Пойдём, посмотрим, поближе лилию, которую занесли в Красную книгу.

Они свернули с дороги по направлению к цветку, и в этот момент из-под соседней ёлочки взлетела крошечная птичка и с отчаянным криком заметалась в листве стоявшей рядом берёзы. Тут же подлетела к ней другая, точно такая же серовато-оливковая птичка, и они подняли такой базар, что две пёстрые коровы, ходившие неподалёку, перестали щипать траву, повернули рогатые головы и долго смотрели в сторону, откуда поднялась птичья трескотня.

– Это пеночки, – сказал Олег, поглядывая на птичек. – Где-то поблизости должно быть гнездо.

Вдруг одна из них сорвалась с ветки и упала на землю. Распустив крылышки, нахохлившись и волоча ногу, она как бы с трудом побежала, а потом слабо стала перепархивать над самой землёй. Марина последовала за ней, птичка вяло отлетела дальше.

– Бесполезно ловить, – сказал Олег. – Она отводит. Лучше давай посмотрим, вот тут гнездо где-то. Ну, конечно, вот оно!

Под самой ёлочкой, откуда выпорхнула птичка, среди мха и травы действительно было гнездо – очень маленькое, закрытое сверху, в виде шара с широким входом сбоку. Оно было сделано из сухой травы; внутри, прижавшись друг к другу, сидели перепуганные птенчики.

– Какие они маленькие! Желторотые, смешные, – сказала Марина и протянула руку к гнезду.

– Не надо трогать. Лучше отойдём отсюда вон туда, где лилия. Пусть родители успокоятся.

– Значит, это пеночки, – сказала Марина.

– Да, пеночки, – подтвердил Олег. – Точнее, пеночки-веснички. Редко теперь встречаются в наших краях. Проклятая химия отравила всю живность. Бабушка говорит, лет тридцать назад, перед тем как начали применять гербициды, бывало встанешь летним утром перед восходом солнца, так гора, которая напротив нашего дома в Зорино, вся буквально звенит от птичьего гомона. А теперь тихо. Ни звука.

Помолчали. – Вот она, – сказал Олег, когда подошли вплотную к яркому, как японский зонтик, жёлтому цветку в виде колокольчика. – Красивая?

– Очень.

– Мимо её редко кто пройдёт, чтобы не сорвать. Рвут все почём зря, вот и исчезает с лика земли.

– Обожаю лилии, – сказала Марина. – А жёлтый цвет – мой любимый.

– Ну, раз так, подарю тебе одну, – сказал Олег, протягивая руку к цветку.

– Не надо, – сказала Марина.

– Только одну.

– Не надо, – повторила Марина. – Сам же сказал – занесена в Красную книгу. В сорванном виде не доставит мне удовольствия. Олег кивнул. Ему было приятно услышать эти слова. – Грибов хватит или ещё пособираем? – спросил он. – Хватит. – Тогда поедем к воде. Хочу искупаться. Они пошли к мотоциклу напрямик через поляну, распугивая кузнечиков, которые выскакивали из-под ног сразу по несколько штук. Послышалась барабанная дробь и следом пронзительный крик, похожий на кошачий. – Что это? – спросила Марина испуганно. – Желна кричит, – ответил Олег. – Крупный дятел. Величиной с голубя. Весь чёрный и только затылок красный.

– Тебе надо писать заметки в газеты, – сказала Марина. – Знаешь бывают такие под рубрикой «С любовью к природе».

– Конечно знаю, – ответил Олег. – Когда-нибудь напишу. Марина подошла к мотоциклу и положила берёзовую ветку в корзинку с грибами. – Дай я тебя поцелую, – сказала она и вплотную подошла к Олегу, обняла за шею и прильнула губами к го губам. Олег все эти дни в тайне мечтал об этом. Самому как-то неловко да и нельзя было навязываться. Ситуация слишком тонкая и деликатная. Требовала осторожности. И он думал, что так, наверно, и не удастся поцеловаться даже на прощание (дружеские поцелуи щёчку при встречах и расставаниях были не в счёт). А тут вдруг заветная мечта неожиданно сбылась без всякой с его стороны инициативы, что очень важно в такой ситуации, и у Олега дух зашёлся от неожиданности. Марина не отпускала его губ, и Олег крепко прижал её к себе.

Они стояли у мотоцикла и целовались, наверно, около часа, и Олег задурил. Расстегнул у неё кофточку, стал целовать в грудь, а потом добрался и до пуговиц не брезентовых брюк. Она прошептала ему на ухо: – Только не здесь и не сегодня.

– Почему? – Олег, одержимый страстью, стал целовать её в шею и пытался расстегнуть пуговицы.

– Мы ж договорились – после свадьбы.

– Я не могу, – прошептал Олег. Он прерывисто дышал и дрожащими пальцами никак не мог сладить с пуговицами. Плотный брезент на тугом бедре был помехой. Сделать это можно было только двумя руками, применив усилие. Но одной рукой Олег крепко прижимал Марину к себе, и начать действовать двумя руками мог только с её согласия. А лучше всего, если бы она сама сделала это. Но Марина после непрестанных долгих поцелуев хотя и сама была на грани безумия, кое-как овладела собой, и поскольку Олег продолжал копаться в пуговицах, стала уговаривать его оставить это до свадьбы. Он не слушался. Тогда она сказала ему:

– Всё равно ничего не получится.

– Почему?

– Потому что ты не рад будешь, а я могу заболеть. Ты ж ведь не хочешь, чтобы я была больной женщиной?

– Конечно не хочу.

– Тогда успокойся.

– Я не пойму, почему ты можешь с этого заболеть? – спросил Олег, продолжая ласкать её, целуя и гладя волосы.

– Потому что мне сегодня нельзя.

– А почему именно сегодня нельзя?

– Потому.

– Ну всё-таки почему?

– Ну потому.

– А-а…

– Понял, наконец?

– Понял.

– Тогда успокойся.

Олег не мог успокоиться.

– Всё, всё, всё!

Марина кое-как оторвала от себя его руки.

– Поехали, – сказала она. И добавила, переводя дыхание: – К воде. Там охладишься.