Текст книги "Владивостокские рассказы (сборник)"

Анатолий Георгиевич Смирнов
Владивостокские рассказы

© Смирнов А. Г., 2014

© ООО «Дальиздат», 2014

Писатель о Владивостоке и владивостокцах

Уважаемый читатель! В своих руках ты держишь замечательную книгу «Владивостокские рассказы» приморского писателя Анатолия Георгиевича Смирнова.

В книге напечатано более трех десятков рассказов, которые касаются разных направлений жизни нашего любимого города Владивостока.

Буквально каждый рассказ интересен сам по себе: он впечатляет, тревожит, терзает душу, воспитывает, заставляет задуматься о правильности поведения «государевого человека», учит патриотизму и любви к Родине, тактично направляет к лучшему стремлению, поведению среди окружающих людей в современном мире.

В рассказе «Окровавленный зубр» описываются исторически заметные события, которые происходили в столице Приморья, когда автомобилисты, и не только они, были возмущены несправедливым решением правительства страны о запрете ввоза автомобилей-иномарок в Россию через морские порты Дальнего Востока. Тем более всеобщее негодование и возмущение возрастает из-за того факта, что для жесткого подавления владивостокского «восстания» предпринимателей-автомобилистов был срочно направлен московский ОМОН, который «успешно» выполнил свою грязную работу.

В книге «Владивостокские рассказы» ярко видно, что писатель Анатолий Смирнов, который издал не один десяток книг, очень тонко воспринимает все происходящие общественно-политические, производственно-хозяйственные и служебные процессы в сегодняшней действительности города Владивостока, Приморского края и России, о которых он умело и творчески говорит в своих рассказах и других литературных произведениях.

Являясь опытнейшим пограничником-профессионалом, талантливый член Союза писателей России Анатолий Смирнов, конечно, во «Владивостокских рассказах» уделил достаточное внимание нелегкой пограничной службе, охране государственной границы, славным патриотам-пограничникам.

Анатолий Смирнов прожил тяжелое детство. В четырнадцать лет начал самостоятельно трудиться. Он закалялся, воспитывался, набирался уму-разуму в труде, учебе, в сложнейшей профессии разведчика-пограничника, участвуя непосредственно в «горячих боевых точках». Заслуженно награждён многими отечественными и иностранными орденами и медалями. Активно продолжает участвовать в общественной жизни города Владивостока, Приморского края и Погранвойск России.

Жизнь Анатолия Смирнова – это наглядный пример добросовестного образцово-показательного отношения к труду, учёбе, службе, общественной работе и бесконечной любви к своей Отчизне. Он достойный Учитель для подрастающего поколения и своих читателей.

Имея такую замечательную биографию жизни и богатый жизненный опыт, Анатолий Смирнов написал еще одну прекрасную книгу «Владивостокские рассказы», которую с удовольствием будут читать дальневосточники.

A. M. ВАСЯНОВИЧ,

член Союза писателей России, почетный член Владивостокского морского собрания, доктор технических наук, профессор

От автора

Мне давно хотелось написать и опубликовать книгу «Владивостокские рассказы», именно владивостокские по смыслу и содержанию, о владивостокцах и Владивостоке. С таким названием был не согласен мой хороший друг и товарищ поэт Борис Лапузин. Дело в том, что у него уже давно вышла книга «Владивостокские стихи». Но я всё же подумал, если у Василия Белова наряду с «Плотницкими рассказами» есть «Вологодские рассказы», мне встречались книги с названиями «Костромские рассказы», «Ленинградские рассказы», «Уральские рассказы», то почему не может быть «Владивостокских рассказов». Были варианты назвать, как, например, у Гиляровского «Москва и москвичи», а тут – «Владивосток и владивостокцы», но у него описания Москвы, а я от этого ушёл, я писал рассказы о людях, именно владивостокские рассказы. Тем более что я цикла владивостокских рассказов у наших писателей не встречал. Поэтому книга вышла именно с таким названием.

Во Владивостоке живут люди с разным социальным статусом. Владивосток город портовый, город тружеников, у всех своя судьба. В девяностых город пережил криминальный разгул, из-за книги Константинова «Бандитский Петербург» город на Неве прозвали бандитским, таким считают и сейчас, хотя по этой части он Владивостоку «в подмётки не годится», поэтому совсем немного я коснулся и этой темы.

Когда-то гостей и жителей города на въезде встречал большой транспарант «Владивосток – город моряков, рыбаков и пограничников». Сейчас военно-морской флот сократили, рыболовецкий распродали, а о наличии пограничников предпочитают лишний раз не говорить. Я попытался коснуться и этих основополагающих для нашего города категорий людей. То есть написать книгу о владивостокцах. Что получилось? Читайте.

С большим уважением к владивостокцам,

Анатолий СМИРНОВ

Алеут на улице Алеутской

Алеут Рындвай стоял на улице Алеутской города Владивостока и глазел на скопище автомобилей, сплошным потоком преодолевающими перекрёсток. Здесь на автобусной остановке Семёновской тоже была давка автобусов, которые одновременно двигались в автомобильной толчее, едва не касаясь бортами и не наезжая на людей. И, скорее всего, давили бы их, но те сноровисто выскакивали из ловушек, создаваемыми «микриками» и большими автобусами.

– Однако, ловко умеют выскакивать из под машин, – отметил Рындвай.

Он сам едва не попал под пятящийся на тесной стоянке автобус, и теперь с испугом глядел на все ухищрения людей, снующих на Семёновской. Здесь ему назначил встречу знакомый по работе в чукотской тундре геолог Николай.

– Ты до Семёновской лучше добирайся на такси, а то потеряешься в большом городе, – напутствовал он по телефону Рындвая.

И вот теперь во все раскосые глаза тот высматривал появление Николая. А того всё не было.

– Не торопится, однако, – подумал Рындвай.

И тут светофор мигнул зелёным глазом, и с той стороны улицы показался Николай.

– Заждался, брат? А я вот с непривычки в пробку попал, тут тебе, брат, не тундра.

Собственно, он-то и сагитировал Рындвая на поездку во Владивосток. Там, на Чукотке, Николай любил останавливаться в яранге у Рындвая. Длинными вечерами они пили чай, иногда и кое-что покрепче, и неторопливо разговаривали. Для таких случаев у Рындвая был всегда припасён хороший кусок оленины. Николай уже давно изучил весь жизненный путь Рындвая.

– Как же ты, алеут, попал на Чукотку? – спросил он однажды.

– Однако, наш старик переехал с Аляски на курильский остров Парамушир, а потом я стал чукчей.

– Как это стал чукчей?

– Однако, отец переехал на Чукотку.

– Но у тебя же в документах записано – алеут.

– Однако, записано алеут, а раз дом на Чукотке, значит чукча.

– Ну, чукча, так чукча, – не стал спорить Николай.

– Пусть будет чукча-алеут.

– А старик-то, это кто?

– Отец моего отца, старый Кием.

– А он куда делся?

– Утонул, однако.

– Как утонул?

– Большая волна пришла на остров.

– Цунами что ли?

– Однако, так её русские люди называли.

– И что же?

– Много людей утонуло. В русском посёлке люди утонули, отец отца и ещё люди со стойбища, и ещё пограничная застава. Отец говорил – только начальник не утонул и два пограничника. И солдаты, и жена начальника, и ребёнок маленький, все утонули. Шибко большая волна. Смела и дома, и людей. Один песок остался.

– А как же начальник не утонул?

– Он как раз пошёл на гору, смотреть, как эти два солдата за морем смотрят. Тут и пришла волна, большая волна, – повторил Рындвай.

– А ты как выжил?

– Однако, я родился уже на Чукотке. Здесь вот, – показал он на место возле яранги.

В следующий раз он долго сопел, всё чего-то не решался сказать и вдруг выпалил:

– Я шибко-шибко хитрый!

– Как это хитрый? – глядя на простодушного Рындвая спросил Николай.

В узких глазах того действительно светилась какая-то хитринка.

– Однако, я в тундре ходи туда, ходи сюда, смотри следы. Смотри чужих людей.

– А зачем ты розыском занимаешься?

– Однако, начальник велел.

– Какой начальник?

– Пограничный начальник, шибко хороший человек.

Николай был несколько раз на пограничной заставе и знал этого капитана, которого уважали чукчи на многие сотни километров вокруг.

– Понятно, значит ты дружинник?

– Однако, говорю, шибко умный Рындвай, – похвалил себя алеут.

– Отец тоже давно ходи туда-сюда, тогда другой был начальник. Чукча начальник. Один чукча пограничный начальник на всей Чукотке, один чукча начальник на весь СССР, сейчас был бы один во всей России.

– И где же он сейчас?

– Умер во Владивостоке.

– Как во Владивостоке?

– Однако, поехал учиться. Там во Владивостоке есть город-сад.

– Сад-город, – поправил Николай.

– Однако, он, – продолжил Рындвай, – пошёл посмотреть на нарты, они, однако, по железным полозьям ездят.

– Это железная дорога, – пояснил Николай.

– Так, однако, – охотно согласился Рындвай.

– Однако, его той железной нартой и убило.

– Попал под поезд?

– Нартой убило.

Помолчали.

– Тоже шибко хороший человек. Мой отец ездил в гости к родне на Аляску и привёз американский винчестер, начальник узнал, шибко ругался, а винчестер не отобрал. Вот он! – достал оружие Рындвай.

– Как это на Аляску ездил к родне? Это же через границу?

– Шибко пурга была, ничего не видно. Тогда и ездил.

– Так его могли за нарушение границы и контрабанду оружия и в тюрьму посадить?

– Однако, так. Шибко хороший был начальник. Отец много нерп убил из этого ружья.

«Да, здесь на Чукотке свои обычаи и даже законы понимаются по-своему», – подумал тогда Николай.

В одну из зим его оставили присматривать за лагерем геологов. В зимнее время изыскания не проводились, и вся геологическая партия разъезжалась в отпуска. Было дико скучно. Он поехал на собаках в чукотский посёлок в гости к Рындваю. Посредине пути встретилась оленья упряжка. На ней чукча с женой.

Остановились. Разговорились. Николай расторопно разжёг бензиновый примус, утрамбовал в чайнике снег, достал из вещ мешка галеты и сахар.

Сели. От супругов вместе с паром морозного дыхания долетал горьковатый запах дорогих духов. Заметив недоумение Николая, чукча добродушно пояснил:

– Одеколон, однако, пили, пудру ели.

Покопавшись под шкурами, брошенными на нарту, он извлек коробку дорогих французских духов и с нескрываемой гордостью открыл её, озарив лицо отблеском красного шёлка. Один флакон был уже пуст.

– Пить в тундре, да еще зимой? – вырвалось у Николая как изумление.

Чукча улыбнулся:

– Однако я Кеулькут, что по-чукотски – «меня нет дома». Плохой дух приходит. Ждёт-ждёт, а я Кеулькут.

Вскипел чай. Попили. Погрызли галеты. Уже разъехались, как Николай услышал – окликают. Остановились. Чукча говорит:

– Мы в тундре ребёнка потеряли. Пусть лежит. Скоро домой обратно поедем.

Брать будем.

– А сколько ему?

– Маленький совсем.

– Так замёрзнет же! – возмутился Николай.

– Нет. Он тоже Кеулькут.

Об этой встрече Николай рассказал Рындваю.

– Я тоже хочу быть Кеулькут, – решительно заявил алеут.

Николай даже растерялся:

– Куда же ты хочешь?

– На материк, однако.

– Но ты же был и в Певеке, и в Анадыре, и даже в Петропавловске-Камчатском.

– Однако, хочу посмотреть большой город, большие дома. Как нарты по железным полозьям ездят, – твёрдо стоял на своём алеут.

– Ну, тогда, как поеду в отпуск во Владивосток, так и ты со мной собирайся.

И подумал:

«А ведь действительно человек никогда не видел нормальных улиц, высоких многоэтажных домов, никогда не видел поездов и железной дороги».

И вот теперь Рындвай стоял на автобусной остановке Владивостока.

– Смотри-ка, алеут на улице Алеутской, – заметил Николай.

– У нас во Владивостоке есть знаменитый поэт. Он в стихотворении о Владивостоке написал: «Алеуты не живут на Алеутской».

– Померли, однако?

– Да нет, улица названа в честь шхуны «Алеут», которая имела порт приписки «Владивосток» и долго плавала в Беринговом и Охотском морях.

– Жалко, однако.

– Ну что, начнём осмотр Владивостока!

Тут же на остановке зашли в торговый центр «Клевер хаус». У Рындвая от изобилия товаров даже расширились глаза. По эскалатору поднялись на верхний этаж. Рындвай с подозрением долго смотрел на двигающиеся ступеньки. Потом впрыгнул на эскалатор сразу двумя ногами Николай, глядя на это, только усмехнулся. Выпили кофе.

– Ну как?

– Я ещё на этой лесенке прокачусь.

Прокатились.

– Теперь пойдём напротив, в другой торговый центр.

– Родина, – почти по слогам прочитал Рындвай.

– Почему, однако, Родина?

– Здесь раньше был кинотеатр с таким названием.

Рындвай рванул было вперёд, но Николай его попридержал.

– Улицу надо переходить, когда зажигается на светофоре зелёный свет.

– Как глаз у волка ночью?

– Похоже.

Рындвай снова хотел спрямить путь.

– Не торопись. Сначала надо перейти одну улицу, потом на зелёный светофор другую.

– Зачем так много?

– Сейчас во Владивостоке так, чтобы перейти через улицу, надо перейти через три.

В торговом центре «Родина» Рындвай был повергнут в шок.

– Как сверкает, сильнее Северного сияния, – аж зажмурился алеут.

И действительно, под мощным электрическим светом блестело золото, переливались в витринах драгоценности.

– Это магазин для богатых, сейчас всё для богатых, – пояснил изумлённому Рындваю Николай.

С чувством глубокого изумления вышел тот из краеведческого музея. Подошли к железнодорожному вокзалу, постояли на виадуке.

– Вот, однако, железные полозья, – восхитился алеут.

В железнодорожном вокзале он обошёл все закутки. Поскрёб ногтем кафель на стенах:

– Шибко красиво.

После осмотра морского вокзала постояли на пирсе, посмотрели на боевые корабли и на пассажирские морские суда.

– Если бы не конец навигации, то отправил бы я тебя морем до самого Анадыря, – сказал Николай, – А так опять полетишь на самолёте.

– Однако, страшно, когда выше облаков.

– Так ты же летал на Камчатку, да и на вертолётах летал над тундрой.

– Однако, страшно, – повторил алеут.

К вечеру вернулись на Семёновскую, отсюда автобусы расходятся в разные стороны.

– Шибко-шибко ноги устали, – пожаловался Рындвай.

– Как это так, ты же по тундре за нартами можешь целый день бежать?

– Тундра легко, город – ноги устают.

– Не зря говорят, что каждому своё.

Прежде чем сесть в автобус, Николай решил купить сигареты.

– Пойдём в «Клевер хаус».

– Я здесь буду, однако, душно там.

– Стой здесь и никуда не уходи!

Николай пошёл за сигаретами. Купил. Вернулся. Рындвая не было.

– Не мог он никуда уехать, Рындвай человек дисциплинированный.

Обошёл всю остановку, заглянул в автобусы. Рындвая не было.

– Вот здесь человек стоял, на чукчу похожий, не видели? – расспрашивал он отъезжавших пассажиров.

Все пожимали плечами. Помогла продавщица, торговавшая беляшами и пянсе:

– Тут полицейский наряд китайца забрал и увёз с собой.

– Куда увёз?

– Не знаю.

К полуночи Николай нашёл Рындвая во Фрунзенском райотделе полиции. Тот сидел в обезьяннике и не мигая смотрел в потолок.

Николай обратился к дежурному:

– За что его забрали?

– Проживает во Владивостоке без регистрации.

– Какая регистрация, он гражданин России, да и проживает в гостинице.

– Не может быть китаец гражданином России!

– Вы что, документы не смотрели, это не китаец, в паспорте чёрным по белому написано – алеут.

– А нам всё равно, китаец он или алеут.

– У него в паспорте и регистрация имеется – Чукотский национальный округ, гражданин России.

Дежурный достал изъятые у Рындвая документы.

– Действительно, российский гражданин, – изумился он.

– Выпускайте!

– Не могу.

– Почему?

– Нет санкции начальства.

– Звоните.

– Не могу.

– Почему?

– Поздно, время за полночь.

– И что же?

– Пусть до утра посидит.

– Тогда утром будет заявление у прокурора.

Дежурный нехотя куда-то позвонил, долго о чём-то докладывал. Наконец сквозь зубы бросил:

– Забирайте!

– А извиняться не будете?

– Пусть благодарит, что отпускаем.

Рындвай рассовал документы и вещи по карманам. Внезапно лицо его исказилось:

– Деньги!

Денег не было. Вся наличка была у него с собой: и на проживание во Владивостоке, и на обратный билет, и на гостинцы жене и детям, и запас на всякий случай.

Николай снова к дежурному:

– У него была большая сумма денег.

– Денег не было.

– Свяжитесь с задержавшим его нарядом.

– С чего бы это.

Утром Николай был у заместителя начальника УВД края, благо тот был его одноклассником.

К вечеру позвонили из дежурной части:

– Приезжайте за деньгами!

– Где же они были? – спросил Николай, получая деньги.

Уже другой дежурный ответил:

– За тумбочку завалились, когда вещи изымали.

– За тумбочку? – изумился Николай.

– Да вчера здесь и тумбочка не стояла!

– За тумбочку, за тумбочку. Бери деньги и проваливай, без тебя дел много. А то можно всё повторить.

Дома у Николая сидел безучастный ко всему алеут.

– Мне домой! – объявил он.

– Да куда же ты, мы с тобой в кинотеатр «Синема» собирались, такого на Севере не увидишь.

– Домой!

– Ну, погости немного, я теперь с тобой всегда рядом буду.

– Домой! Плохой люди, плохой город. В тундре хороший люди. Простор, однако, нет полицай. Соскучился, там мои ребятишки, баба моя. Домой.

«Ну, вот и обидели алеута, да ещё и на улице Алеутской, в моём городе, который для меня лучший на свете», – подумал Николай.

– Вот и будь доверчивым, как в тундре.

И они поехали брать билет на самолёт.

Русская душа

Туман от залива Петра Великого наплывал на Владивосток. От стоявшей на рейде возле маяка Скрыплёва плавбазы отошла шлюпка и, подлетая на волнах, направилась к Владивостоку в бухту Патрокл. На волнах вскипали барашки, и на глаз определялся небольшой шторм балла в три. В шлюпке находились четверо мужчин – рыбаков с плавбазы. Старшему из них, боцману Фролычу, было давно за пятьдесят, а глубокие складки морщин, обветренные в морях, старили его ещё больше.

Двое других были явно помоложе. А самый младший, матрос Санька, вообще походил на юнгу.

– А что, Фролыч, успеем до сумерек на берег? – спросил радист плавбазы Степан.

– Должны бы, – кивнул Фролыч.

Гладкое лицо Степана выразило удовлетворение. В отличие от других матросов-рыбаков радист относился к «судовой интеллигенции», это было видно и по его лицу, не исхлёстанному морским ветром с въевшейся в кожу морской солью.

Четвёртый спутник, моторист Паша, сидел на корме возле шлюпочного мотора и правил шлюпкой, на глазок прокладывая курс к берегу. Вся его специализация отпечаталась на руках, где темнели порезы с въевшимся машинным маслом. Этот уж точно из команды «деда», так на судах называют старших механиков.

Во Владивостоке в домах начинали зажигаться в окнах огни.

– Ты, Санёк, на берегу был, дровишек-то на костёр припас? – ласково спросил Фролыч. Этого паренька он когда-то присмотрел на берегу и взял на судно. Пришлось долго уговаривать капитана, чтобы оставить его и зачислить в команду. Санёк был из беспризорников, знал многие детдомы, из которых неоднократно сбегал и не знал ни родных, ни друзей, так же, как и Фролыч, ещё юношей ушедший в море и не расставшийся с ним. Родные его повымерли, жениться он так и не смог, не мог променять любовь к морю на любовь к женщине. Он проплавал на многих судах, как на рыболовецких, так и на пассажирских, был в Арктике и в Антарктике, во многих странах. Такого «морского волка» охотно брали на суда многие капитаны. А Санёк был у него и за сына, и за внука.

Шлюпка пристала к берегу в точно назначенном месте, слева начинался Владивосток, справа небольшая рощица. Это место Фролычу понравилось много лет назад. И когда приходилось быть на рейде свободным, он изредка покидал судно и до утра сидел здесь у костра.

Санёк занялся костром, Павел готовил снедь, а Степан отвечал за своевременно приготовленное спиртное. Пока жарили шашлыки, успели выпить по первой и дошли до третьей, кроме Саньки, которого Фролыч по этой части держал в строгости.

Все знали, что обычно малоразговорчивый боцман в такие минуты преображался, даже черты лица становились мягче. И если у него было хорошее настроение, то его рассказы длились до самого утра. Так было и на этот раз.

– Фролыч, а что за случай был у тебя с американкой? – спросил Степан, пробуя сочный кусок мяса на шампуре. С Фролычем на «ты» из этой компании он был один.

– Да это было совсем и не в Америке, а в Мексике, – ответил боцман.

– Всё равно в тех краях. Расскажи!

– Мы тогда возили тростниковый сахар с Кубы, – начал свой рассказ Фролыч.

Паша, обычно такой же немногословный, как и боцман, и даже всегда немного угрюмый, внимательно слушал, а Санёк даже рот раскрыл от восторга. Он всегда благоговейно слушал своего наставника.

– Мы зашли в мексиканский порт Веракрус забрать дополнительный груз. Я тогда, честно скажу, пребывал в трансе, что-то в душе защемило. Ещё на Кубе получил радиограмму: в деревне под Курском умерла моя мать. А я у неё один остался после войны. Отец на фронте погиб, старший брат на мине подорвался возле нашей деревушки. А я был ещё грудным. Вот и остались мы вдвоём с мамой. Изредка я навещал её, хотя мог бы приезжать каждый год. Теперь так жалею, что не делал этого. Все мы не делаем, когда можем. А когда потеряем, и уже ничего не вернуть, тогда жалеем на всю катушку упущенные возможности. Сидит в нас глубоко проклятый эгоизм и лень…

Фролыч тяжело вздохнул, задумался.

– Ну, а что в Мексике-то было? – выдержав паузу, угрюмо, как всегда, поинтересовался Павел.

– Дальше-то? – очнулся от своих мыслей Фролыч. – После школы-семилетки рванул я из колхоза куда глаза глядят. Паспортов тогда колхозникам не давали. Вот так без документов и прикатил сначала в Сибирь, а затем и вообще на край земли во Владивосток, на Тихий океан. Во Владивостоке пробился в мореходку, окончил её.

– Это которую все «шмонькой» звали? – встрял Степан.

– Сам ты «шмонька», хоть и среднее, но мореходное училище. С тех пор навсегда в морях. Считай все моря и океаны прошёл, на всех материках побывал.

– Ну, а американка-то, что за история с ней была?

– Я же говорю, что не американка она, а мексиканка, а если уж совсем точно, то испанка. В Мексике жила, а родители – эмигранты из Испании. Ну вот, я уже говорил, что получил радиограмму о смерти матери и затосковал. Никогда такой тоски не испытывал. Меня из моря бывало на берег и не затащить. Так, когда к какой бабе сходишь, и опять на судно. Бабы-то у меня, почитай, в каждом порту были, во многих странах. Жениться, я не женился, деньжата водились, собой тоже видный, и ростом батька не обидел, и статью в мать, и чуб волной. А когда свободен, красив и с деньгами, то все бабы твои. Это сейчас вот возраст подошёл…

– Так что же было с испанкой? – робко спросил Санька.

– А, с испанкой дело было так, Санёк, – продолжил Фролыч, – Как я говорил, пришли мы в Мексику в порт Веракрус. Я сошёл на берег, дошёл до ближайшего кабака и хорошенько посидел там за «рюмкой чая». Иду, подвыпивши, на судно. Вижу перед портом толпа. А среди толпы всякие акробатические трюки показывает девочка-нищенка. Что она только не вытворяла! По обличью на нашу цыганку похожа. Когда она закончила выступать, то протянула тоненькую, худенькую ручонку, прося подаяния. Но толпа разошлась, как бы её не замечая. Я был поражён поступком толпы. У нас, в деревнях Курской области, после войны много нищих ходило, и всегда им помогали, хотя и сами жили очень трудно.

Боцман вздохнул и снова на время замолчал, погрузившись в свои воспоминания.

– Ну, давай, Фролыч, дальше рассказывай, – попросил Степан.

У Саньки блестели глаза, а всегда угрюмый Паша даже слезу смахнул, отвернувшись к костру, чтобы остальные не видели. Такая она, русская душа, сострадательная к чужому несчастью, даже самые суровые с виду люди, как Паша, не могут оставаться равнодушными.

– Я подошёл к девочке, – продолжал Фролыч, – Взял её за руку. Она ничуть не испугалась и доверчиво прижалась ко мне. Тогда я привёл девочку к себе на судно. Сначала думал только покормить. Там её умыли, причесали. И она снова показала свои трюки. Все моряки собирались на эти концерты. Капитан сначала высказал своё неудовольствие по поводу её пребывания на судне, а потом сам организовал для неё сбор денег.

Тихо потрескивал костёр, с моря на свет залетела пара сонных чаек. Море, как бы заслушавшись этой историей, тихо било волной о берег. Шторм совсем стих, волны успокоились, дул лёгкий бриз.

– Шашлыки подгорели, – виновато сказал Санька, он был за них ответственным.

– Ничего, не расстраивайся, – сказал Паша. Степан на его слова одобрительно кивнул.

– После этого по приказу капитана я отвёл девочку в город. Долго искал музыкальное училище. В первом и втором месте её не приняли, так как она была испанка без мексиканского гражданства. Вот тогда я и узнал о её национальной принадлежности. В третьем месте оказался музыкальный церковный приют, там учил музыке целый профессор. Вот туда я её и устроил. Она плакала и благодарила меня.

– А что было потом?

– Потом много лет я не попадал в Мексику. А когда попал, то на месте приюта уже был стадион. Никто не помнил приюта, тем более что стало с его учениками.

– Давайте выпьем за всё это, за русскую душу Фролыча! – расчувствовался Степан.

– Я половинку, – предупредил Фролыч, – с тех пор я ведь и в выпивке себя резко ограничил.

– Но на этом история не закончилась, – снова продолжал боцман, – Однажды в Испании я увидел афишу, где извещалось о выступлении на соревнованиях по художественной гимнастике знаменитой испанской спортсменки. И портрет красивой женщины. Сердце моё дрогнуло. Может это она, моя нищенка!

– И вы встретились? – тормошил его Санька.

– Нет, я ушёл в море…

– И что потом? – опять не выдержал Степан.

Паша откровенно смахивал слёзы, а Санёк подозрительно шмыгал носом.

– Ну-ка налей мне Степан полную, что-то я совсем расстроился! – приказал боцман. Все трое выпили, закусывая зеленью и шашлыками. Долго молчали. Молчание прервал Степан: «Ты больше так и не видел её?»

– Нет, не видел! Только знакомый боцман с «Маныча», это судно уже давно у стенки возле Эгершельда стоит, как раз на выходе из Золотого Рога, привёз мне из Австралии газету, где было написано, что знаменитая во всём мире спортсменка – мексиканка испанского происхождения посвятила свой мировой рекорд русскому моряку, который помог ей в детстве деньгами. Возможно, что это была она. Много нас русских моряков в разных странах помогали детям и взрослым. Такая у нас русская душа. Я слышал от наших моряков почти такую же историю. Такой же боцман, как и я, где-то, вроде бы в Италии, встретил тоже девочку-нищенку, та хорошо пела. Наши русские моряки собрали ей деньги, на которые она и выучилась, стала знаменитой певицей, даже фамилию нашего боцмана взяла. Вот они встречались, а мне не пришлось.

– Так если она мировая рекордсменка, то её можно запросто найти, – снова вступил в разговор Степан.

– Зачем? У неё своя жизнь, мировая слава, деньги, у меня своя жизнь. Я, ведь тогда, не ради благодарности ей помог, просто не мог оставить человека в беде, как и все истинно русские люди, – и ещё раз повторил, – У нас русская душа.

Над морем появилась розовая полоса. Шум прибоя стал слышнее. С моря подул лёгкий ветерок. С востока к Владивостоку пробивалось солнце. Наступало утро.

– Минут через двадцать начнём выдвигаться домой на плавбазу, после обеда пограничники дают отход, уходим в море, – сообщил Фролыч.