Текст книги "Веревка из песка"

Глава III

Опять метаморфоза. Не хиппующая герлуха, не экстравагантная театральная метелка, не кожаный мальчик-байкер – скромная девица в изящном платьице выскочила из подъезда в солнечное утро. Играя светлой спортивной сумкой, она, увидев неприметный «фольксваген», уже шагом чинно направилась к нему.

За рулем «фольксвагена» сидел симпатичный мэн лет сорока с хвостом, по виду и прикиду преуспевающий клерк. Ольга подошла к автомобилю со стороны водителя и, поцеловав клерка в охотно подставленную щеку, вместо приветствия поздравила:

– С настоящим летом, Вася, – и, обойдя радиатор, устроилась на сиденье рядом с ним.

– Так куда? – спросил он.

– Как куда? Под солнце.

– А сейчас мы где?

– Сейчас мы под потолком. Поехали.

– Сначала решим куда.

– Куда глаза глядят.

– А куда глядят твои глаза?

– Туда, где чистое солнце, вода и песок.

– Что ж, в конторе у меня сегодня тихо до позднего вечера. Махнем за город?

– А у меня в два важное сборище зеленых.

– Без тебя никак не обойдутся?

– Никак.

– Тогда в Сербор.

«Фольксваген» развернулся и ревко побежал по Тверской, Беговой, Хорошевке.

Народу на пляже еще немного – не сезон пока. Так, редкие кучки наиболее продвинутых пляжников. Но отрывались они по полной программе: с гортанными криками играли в волейбол, с визгами на предельных децибелах носились по пляжу, а выпивали, конечно, тихо, без лишнего шума.

Клерк Вася, скинувший тысячедолларовый костюмчик, рубашку с галстуком и все прочее, что мешало загорать, обнаружил атлетическую стать. Он с закрытыми глазами лежал на спине, а Ольга, пристроив затылок на его мускулистом животе, сквозь темные очки смотрела, сощурясь, на сверкающую Москву-реку.

– Сейчас засну, – вяло проговорил Вася.

– «Не спи, не спи, художник, не предавайся сну», – на автомате процитировала Ольга.

– Я не художник, – сонно возразил Вася.

– Следовательно, можешь спокойно спать. Но Пастернак под художником понимает творческую личность вообще. А ты ведь у меня творческая личность?

– В какой-то степени, – согласился он.

– Так какого худенького ты бесстыдно дрыхнешь!? – вдруг заорала она так, что Вася вздрогнул и вмиг растопырил глазки. А Ольга уже почти нежно продолжала: – Вася, скажи мне что-нибудь хорошее.

– Я без тебя жить не могу, – признался он, подумал и добавил: – А уж с тобой – тем более.

Она стремительно развернулась и острым кулачком умело ударила его в солнечное сплетение. И почти одновременно мяч, случайно выскочивший из кружка игравших, попал ему в голову. Он сел, обхватил руками колени и обиженно бросил:

– Все. Достали! – и рывком поднялся на ноги. – Иду купаться.

Он загораживал солнце. Оглядев Васин силуэт, Ольга восхитилась:

– Фидиев дискобол! Микеланджелов Давид! – Она замолкла, еще поизучала Васю и решила окончательно: – Но пожиже Димки Колосова будешь.

Уже шедший к воде Вася остановился, обернулся и возвратился к Оле.

– Выходит, пожалела паренька? – зло сказал он.

– В каком смысле? – раздраженно переспросила Ольга.

– А как русские бабы мужиков жалеют. Вот в каком.

Не обиделась, не рассердилась, не стала искать язвительного ответа. Лишь глянула на него и задумчиво, тихо спросила:

– Зачем он вам нужен, Вася?

Что ей ответишь? Что Дмитрий Колосов – всего-навсего подсадная утка, механический заяц, запущенный, чтобы за ним стаей понеслись безжалостные, мстительные, безумные псы, которых уже нельзя больше терпеть среди людей? Василий, не глядя на нее, ответил маловразумительно и не по делу:

– Не он нам нужен.

– А кто?

Незачем ей об этом знать. Решил успокоить девчонку и сменил пластинку:

– Твой Димон еще вчера вечером на твоем байке к Волге прикатил. А сегодня наверняка уже в ней плавает.

– Наверное, – вяло согласилась Ольга.

– Все-таки окунусь! – спешно закончил разговор Василий.

Он ушел, не оборачиваясь. Купались одиночки-смельчаки. Вася мощным баттерфляем плыл к фарватеру. Ольга, обняв руками колени, следила за сверкающей гигантской бабочкой.

Он вернулся, принеся прохладу, и животом, грудью, лицом упал на теплый песок.

– Остыл?

– Застыл, – поправил он. – Вода градусов шестнадцать, не больше.

– А в Волге, наверное, еще холоднее.

* * *

Единственная движущаяся точка на волжской шири. Дима неторопливо, размеренным мощным кролем плыл к берегу, на котором высилось здание пансионата. На маленькой песчаной площадке его встретил приятель, кинул полотенце и с уважением сказал:

– Считай, что ты один такой храбрый на всю Волгу.

Приятель был небольшой, подвижный и непредсказуемый в движениях – живчик. Рядом с Димой он казался резвым ребенком.

– Не скажи. В низовье небось уже купаются вовсю.

– Замерз?

– Да вроде нет. В ВДВ приучили. Пойдем пивка попьем.

– Тебе после такого заплыва белинского положено.

– Мою водяру родной батяня всю выпил, – грустно сказал Дима.

– А вчера ты градус не мерил…

– Так то с приездом, Вова.

Посмеялись. Дима быстренько оделся. Пошли не торопясь. Неподалеку от причала рейсовых и круизных теплоходов, на площадке у самого берега, «Балтика» и «Толстяк» организовали свои точки под громадными яркими зонтами. Дима и Вова были пока единственными посетителями завлекательного места, но поблизости от пристани уже раскидывали свои товары торговцы, подтягивались страждущие и жаждущие аборигены мужского пола в размышлении, с кого бы слупить на поднос. Все ждали праздничный и богатый теплоход с щедрыми пассажирами. Один из аборигенов не мог больше ждать – так колотило. Он подошел к столику, за которым хлебали пивко Дима и Вова, и радостно сообщил:

– А я тебя сразу узнал, Димка.

– Да и я тебя узнал, Семеныч.

– С приездом, как говорится… – не договаривая главного, намекнул Семеныч.

– Сколько же мой приезд стоит?

– Хотя бы на малыша, Дима.

Дима протянул ему пятьдесят рублей, и Семеныч без слов благодарности – некогда – быстро удалился.

– Здесь все по-прежнему, – понял Дима.

– А ты что хотел? Так было, так есть, так будет, – сказал Вова. – С тех пор как большевики местную бедноту в двадцатом году облагодетельствовали.

– Не врубаюсь, Вова.

– Я этот вопрос специально изучал. Когда купцов из их домов на прибрежной линии выкинули, решили комиссары в эти хоромы самых бедных со своего города поселить. А кто самые бедные? Челкаши дебаркадерные, голота из бывших приволжских фабричных, посадские, что свои хаты пропили. Вот и собрался на набережной цвет классово родных. Делать, как ты знаешь, в нижнем городе нечего, зато можно рыбу ловить и нагло клянчить у проплывающих на пароходах. Что получали от этих дел, то и пропивали. И так из поколения в поколение. Посмотри на наших одноклассников, если не противно. Они сейчас сюда все подтянутся.

– Мы с тобой, да Анька Привалова стараемся жить по– человечески, не поддались. Почему?

– Тебя твоя умная мать вовремя увезла, а у меня папашка железный. Об Аньке что говорить, ты ее знаешь с титешных лет. Она сама железная, железнее Феликса.

– Уезжать отсюда не собираешься?

– Не знаю. Закончу вечерний машиностроительный и тогда решать буду. А пока и подумать некогда: я же на двух работах в пансионате, как механик и как водила на легковой. Да еще на своих колесах в отгульные дни подрабатываю: отдыхающих прямо в Москву доставляю.

– Не скучаешь. Еще пивка?

– Подожди, – вдруг понизив голос, сказал Вова, внимательным взглядом изучая, что происходит за Диминой спиной.

– Что ты там увидел? – серьезно спросил Дима.

– Двое чужих пареньков что-то часто мелькают неподалеку.

– Не отдыхающие?

– Сейчас не сезон, я всех отдыхающих в лицо знаю. Да и не похожи эти стриженые на отдыхающих. По-моему, тебя ведут, Дима. Есть за что?

– Менты? – не ответив, поинтересовался Дима.

– Не та группа крови. Скорее блатари. Что они от тебя хотят?

– Думаешь, я знаю? А может, тебе показалось? У страха глаза велики.

– Страху-то во мне не от чего взяться. Не обольщайся, тебя пасут.

– Все равно проверить надо.

– Тогда пошли. И посматривай: один в желтой кожаной куртке, второй в блейзере, капитан хренов.

– Посматривать будешь ты. Не надо давать им понять, что я чего-то опасаюсь. А пока еще по кружечке – подождать надо минут пятнадцать.

– Чего ждать-то? – выразил неудовольствие нетерпеливый Вова.

– Сверху что там ползет?

Вова посмотрел на Волгу. Белый теплоход еще казался игрушечным.

– Круизный «Гагарин». Минут через десять швартоваться будет.

– Когда туристы на берег стадом выкатятся, мы с тобой в толпу, а ты посмотришь, что будут делать куртка и блейзер.

Мощный и щеголеватый трехпалубный «Гагарин» наконец пришвартовался, матросы с грохотом уложили мостик, и ярко одетые нарядные пассажиры хлынули на берег. Вова и Дмитрий смешались с толпой, а потом, оставляя предполагаемых преследователей справа, резко повернули налево.

– Ведут, Димка, теперь твердо знаю – ведут, – азартно сообщил Вова. – Сейчас куда?

– Вверх по каменке.

Каменками здесь назывались крутые булыжные, еще царских времен дороги, ведущие вверх на Соборную гору, на Шариху. Дима притормозил на уходящей в сторону улице и спросил:

– Как ты думаешь, Анька дома?

– А где ей быть? Она в родительском доме порядок наводит. Каждый свой отпуск на это убивает. А приезжает на следующий год – опять несусветный бардак. А зачем она тебе?

– Больно хорошо их домик расположен, – непонятно ответил Дима.

Во дворе небольшого ухоженного домика полыхал костер, который беспрерывно подкармливала рослая статная блондинка в маечке и шортах. В огонь летели полусгнивший штакетник, сломанные фанерные ящики, куски облезлого толя, дырявые валенки.

– Слава труду! – приветствовал деву Вова. Дима молча стоял, облокотясь о забор. Дева разогнулась и ответила как положено:

– Гость говно, не бывал давно! Поправляетесь после вчерашнего? Уж так и быть, поднесу. Но без меня, у меня дел по горло.

– И у нас дела, – солидаризировался Дима. – Родители где?

– «Гагарина» встречать пошли.

– Тогда зови в дом.

Уселись за стол, и Аня уже серьезно спросила:

– Случилось что-нибудь?

– Аня, тропка вверх за вашим домом еще существует? – не отвечая на ее вопрос, Дима задал свой.

– А как же! – с гордостью сказала Аня. – Я ее каждодневно протаптываю. Начало моего кроссового маршрута.

– К ней так, чтобы с улицы незаметно было, выбраться можно?

– Через террасу и сразу за сараем – калитка, я ее для своего удобства сделала.

Дима глянул в окно, посмотрел на неистово дымящий костер и задернул занавески на всех трех окнах:

– Я отлучусь ненадолго. Ждите меня здесь.

– Что случилось, ребята? – на этот раз уже обеспокоенно спросила Аня.

– Вовка тебе все объяснит.

– А что мне объяснять, если я ничего не знаю?

Выскочив через терраску за сарай, Дима, спрятавшись в тень его серой стены, внимательно осмотрелся. Он был невидим со стороны улицы. Свинцово-черный дым Анькиного костра весьма удачно стелился по склону Соборной горы, почти полностью закрывая малозаметную тропку. В путь. Чуть наискось – по прямой восьмидесятиградусный обрыв вообще не преодолеть – по тропке взлетел наверх. Всего-то метров сорок-пятьдесят, но запыхался. Пригнувшись, прячась за низкими кустами, Дима добрался до края обрыва и улегся на траву.

Немыслимой красоты картина открылась перед ним. С трех сторон – сияющая всеохватывающая живая Волга, вдали, за волжской водой – темно-зеленый ельник и зеленые поля, чуть сзади и справа – устье Шохонки, мостик через нее, рядом – непобедимая армада сотен разноцветных моторок и соборы, русские соборы. Собор на Левитановской горе, собор на Шарихе, собор здесь, за спиной.

А что внизу? А внизу – мерзость. Один мерзавец, в куртке, перекрывал улицу, а второй, в блейзере, с малого взгорья в бинокль рассматривал окна Анькиного дома.

* * *

Опять вода. На берегу Московского водохранилища в беседке, обвитой лозами дикого винограда, Ирина Игнатьевна принимала дорогого гостя. Дорогой гость, мужик лет между тридцатью и сорока в безукоризненном пиджаке, сидел за столиком, уставленным разнообразными драгоценными напитками, пил минеральную воду из стакана и рассеянно слушал хозяйку, неотрывно глядя на закатную дорожку, от низкого солнца спустившуюся на воду.

– Впрочем, мне кажется, – завершала монолог Ирина Игнатьевна, – да что там кажется, я почти уверена, что ему ничто и никто не угрожает, но само отсутствие Димы ставит под сомнение реализацию наших таких интересных начинаний. – Завершив самозабвенное токование, она глянула на стакан в руке гостя. – Так и ничего не выпили. Не считаете возможным быть настоящим моим гостем?

– Воду-то пью, – не очень вежливо ответил гость.

– Ну а коньяку, виски?

– В завязке.

– А вы… – начала было Ирина Игнатьевна, но он ее перебил:

– Не ужасайтесь. Я не запойный. Просто слегка подрастерял за последнее время физическую форму, поэтому приходится отказываться от некоторых радостей жизни.

– Я и не собиралась ужасаться. Вы не поняли меня, Георгий… Можно, я буду называть вас так, без отчества?

– На паритетных началах. А я вас – Ириной.

– Идет! – кокетливо согласилась Ирина Игнатьевна. – Ира, Ирочка, Прусик. Молодость возвращается.

– И сразу кокетничать, Ирина. Вы достаточно молоды…

– Всего лишь достаточно?

– Вы предельно молоды. Согласны? Закрываем дискуссию и сразу о деле. Вы прелестно и в подробностях живо описали ситуацию, но мне не совсем ясна суть задания, которое вы намерены мне предложить. Короче – что я должен сделать по вашему поручению?

– Неужели вы, опытный детектив, не поняли, что я хочу?

– Не понял. Объясните мне, тупому. По пунктам. Первое, второе, третье…

Слегка обиженная Ирина перешла на сугубо деловой тон.

– Первое: разыскать как можно скорее Дмитрия Колосова. Второе: по возможности отыскать контраргументы против косвенных улик, на которые опирается следствие. И последнее. Определить, кто и зачем садистски преследует этого молодого человека.

– Вот это по-нашему, по-советски, – похвалил Георгий. – А теперь, помолясь, обсудим некий щепетильный вопрос. Мое приглашение согласовано с вашим мужем или это милая самодеятельность?

– Я получила от мужа полный карт-бланш.

– Не сомневаюсь. Но он в курсе, чем я должен заняться? Ведь ему придется оплачивать мои немалые расходы.

– Я достаточно обеспечена, чтобы оплачивать их сама.

– Чтобы меня нанять, скопили из карманных расходов?

– Не находите, Георгий, что вы вольно или невольно мне нахамили?

– Не нахожу. В наших возможных отношениях должна быть полная ясность. Как говорится в одном старом фильме: «Малютка горой стоит за ясность».

– Вы глубоко заблуждаетесь, думая, что я существую исключительно на подачки мужа. В финансовом отношении я никоим образом не завишу от мужа-миллионера. Я, если можно так выразиться, самостоятельная экономическая единица. Мне, лично мне, принадлежит довольно крупное предприятие по производству металлической и пластиковой тары, приносящее неплохой доход. И в моих возможностях оплатить и создание нового, по-настоящему нового театра, и уж, во всяком случае, все траты по нашему с вами делу.

– Вы что, обиделись?

– Поначалу. А потом поняла, что вы меня на вшивость проверяете.

– А вы неглупая девушка, Ирина.

– Слава богу, догадались. При первом знакомстве я умным людям кажусь сытой и высокопарной идиоткой. Сначала огорчалась сему факту, потом привыкла, а в конце концов стала извлекать из этого кое-какие выгоды. – И сразу, без переходов, в лоб: – Вы согласны работать на меня, Георгий?

– Думаю, – ответил он.

– Александр Иванович считает, что вы согласитесь.

– Кстати, откуда вы знаете моего начальника-исповедника?

– Они с давних пор если не друзья, то приятели с Иваном Александровичем.

– Все родственники! Иван Александрович, Александр Иванович, – раздраженно сказал Георгий и добавил: – Дельце-то пованивает.

– Чем?

– Воняет только одно, все остальное пахнет.

– Но ведь, Георгий, навозную кучу разгребая…

– Петух-то найдет жемчужное зерно, если оно действительно в этой куче…

– Ура! Вы согласны! – перебила Ирина и, не давая ему опомниться, воскликнула: – К чертям завязку, к чертям физическую форму! Мы сейчас же выпьем за наш союз!

Она разлила коньяк из хрустального графина. Георгий не возражал, он любовался цветом дорогого напитка в последних лучах заходящего солнца. Грели в ладонях пузатые рюмки. Потом он посмотрел на нее сквозь золотистую влагу и спросил:

– Вам что, этот паренек Дима шибко нравится?

– Ничего-то вы не поняли, Георгий, – огорчилась она. – Просто хочу сделать реальностью мечту своей юности. Я ведь не скажу когда, но закончила Щуку. И пока еще не климактеричка, чтобы на мальчиков кидаться. Мне по душе много повидавшие в этой жизни мужики. Вроде вас, Георгий. За наш союз, Георгий! – повторила она.

– Шутки у вас, боцман, – пробормотал он.

– Ша! – непонятно произнесла она.

– Что «ша»? – тупо спросил он.

– Не боцман, а боцманша. Я баба, Георгий.

Они чокнулись и выпили.

* * *

Вечерело. Чтобы не мешать молодежи, родители Анны молча сидели на скамейке у крыльца.

А молодые в доме играли в подкидного дурака. Оставшись в очередной раз дураком, Вова бросил карты на стол и спросил, как всегда, нетерпеливо:

– Ну, надумал что-нибудь?

– Надумал. Твоя моторка на ходу? – спросил Дима, тасуя колоду.

– Спрашиваешь! Мы же с тобой сегодня в ночь на рыбалку собирались.

– Она «хонду» поднимет?

– Она, если поднатужится, и мой «фольксваген» поднять сможет.

– Стоит в Шохонке?

– А где же ей быть?

Аня мягко отобрала колоду карт у Димы. Теперь она тасовала, слушая разговор друзей.

– Далековато. «хонду» туда незаметно не подгонишь, – Дима был разочарован. – Тогда так: выходи на моторке к спасательной станции, а потом задами из гаража спихнешь «хонду» к воде, погрузишься и – на ту сторону. Пристроить аппарат там, чтобы не сперли, на карьере сможешь?

– У Севки Пяткова, – решил Вова. – Помнишь его?

– Еще как. Только шлем и куртку не забудь.

– Сначала «хонду», а потом тебя. Так? – догадался Вова.

– Они ведут меня вплотную и засекут при любом раскладе. Ночью я попытаюсь от них оторваться и – вплавь на ту сторону.

Молчавшая до сих пор Аня спросила:

– Ребята, неужто все так серьезно?

– Серьезней не бывает, Аня, – Дима отобрал у нее колоду. – Меня хотят или повязать для какой-то их надобности, или обесточить навсегда.

– Кто они, Дима? – спросила Аня.

– Обо всем, что со мной случилось, я вам рассказал. Как и вы, я не знаю, кто они, – стараясь быть спокойным, ответил Дима. И все-таки не сдержался, заорал: – Не знаю я!

– Не ори, – попросила Аня. Дима, опустив голову, опять занялся картишками. – Моторку к спасательной подгоню я. И «хонду» на ту сторону переправлю тоже я.

– Так я тебе мотор и доверил! – возмутился Вова.

– Доверишь. Тебя тоже будут вести, почти так же как Диму. И в момент просекут и тебя с «хондой» в обнимку на моторке и весь твой план, Димочка. А кто я для них? Случайная бабенка, к которой вы забрели от нечего делать. Давай ключи.

– Наверное, ты права, – согласился Дима. – Но сможешь?

– Я все могу, – отрезала Аня.

– Моя присказка. Да, у тебя пластиковый пакет без дырок и скотч найдутся?

– Для твоего прикида? – догадалась Аня. – Понятное дело, не в одежонке же плыть! Кое-что получше найдется: резиновый непромокаемый рюкзачок. Я же байдарочница.

– Когда начинаем? – спросил Вова.

– Сейчас, – решила Аня. – Сейчас ты пойдешь в гараж и предупредишь сторожа. Скажешь, что я буду через двадцать минут. Все будет выглядеть так, что ты ненадолго смотался по делу и сразу же к приятелю на набережную пиво пить.

– А мне, значит, идти на набережную, – понял Дима. – Одна с «хондой» справишься?

– Уж как-нибудь, – ответила Аня. И Вове: – Давай, давай, действуй!

– Служу Отчизне, товарищ командир! – Положив ключи на стол, Вова взял под воображаемый козырек и удалился.

Немного помолчали. Первой прервала молчание Аня.

– Перемахнешь на ту сторону, в седло – и куда?

– В Ярославль, наверное.

– К маме?

– Нет уж! Если я здесь от них уйду, то они в первую очередь маму обложат в надежде, что я к ней кинусь.

– Так все-таки куда?

– Ярославль – город большой, затеряюсь где-нибудь на несколько дней, осмотрюсь, подумаю и решу, что делать.

– Ох, и вляпался ты, Димочка! – Аня по-матерински погладила его по голове и мягко приказала. – Иди на набережную пиво пить.

…Солнце ложилось на пики далеких-далеких елей, гостеприимно расстелив по воде оранжевую дорожку. И они смотрели на эту дорожку, потому что ее вот-вот должна была пересечь Аня на моторной лодке. Отхлебнув пивка, Вовка слегка обеспокоился:

– Что-то долго возится.

– Все торопишься, Вова. Аня знает, что делает.

– А я что говорю? – сам себя опроверг Вова. – Анька у нас голова. Менеджер!

– Вон она, – обрадовался зоркий Дима.

И тут же до них отчетливо донесся звук хорошего мотора. Вдалеке, сделав шикарный разворот, моторка наискось двинулась к тому берегу. На корме за рулем сидела Аня. «Хонды» не было видно.

– Ну, все сечет! – восхитился Вова. – Твою мотайку брезентом накрыла!

Лодка, выйдя на фарватер, шла как раз мимо них. Анины волосы струились в потоке встречного ветерка. Волжская амазонка.

– Хороша! – сказал Дима.

– Вот и женись на ней! – осенило Вову.

– Не до женитьбы мне сейчас, Вова.

* * *

Они сидели в темной комнате Вовы, в стандартной пятиэтажке, которая стояла на взгорье над актерским пансионатом. Молчали, смотрели в окно на свинцовую во тьме Волгу. Дима глянул на светящийся циферблат своих наручных.

– Пора. Через час светать начнет. – И направился в прихожую, где его догнал Вова.

– А ты куда? – удивился Дима.

– Если их двое, я одного уведу. Будто бы в гараж пойду. Другому ничего не останется, как только подъезд караулить.

– Дело, – согласился Дима, и они вышли на лестничную площадку. Вова, громко стуча каблуками, преодолел один пролет, вдруг остановился и прошипел:

– Ни пуха ни пера.

– К черту! – так же шепотом ответил Дима. Оставшись один, он дождался стука входной двери и стал подниматься на последний этаж. Добрался до чердачной двери и, стараясь не шуметь, сорвал хилый замочек. Мягко ступая, направился к противоположному концу чердака. Вот он, выход на крышу. Не откинул – приподнял и медленно опустил на асфальтовое покрытие крышку люка и, подтянувшись, оказался на воле. Для начала ползком добрался до края, чтобы посмотреть, что там внизу. Вроде никого. Но вдруг замерцала красная точка в кустах: кто-то осторожно затянулся сигаретой.

– Талумбас отстойный, – бодря себя, обозвал он курильщика и опять ползком добрался до противоположного края крыши, к той стороне дома, что выходила на заросший густыми кустами крутой холм. Еще рывок – и он у пожарной лестницы. Спускался наоборот, спиной к стене дома, чтобы не прочитывался его силуэт на фоне не темнеющего до конца июньского неба. Лестница не доставала до земли метра два. Присев на перекладину, он разулся. Держа башмаки в левой руке, повис над землей на правой, стараясь разглядеть, что под ним. Ни хрена не было видно, и он прыгнул наугад. Слава богу, опустился бесшумно. Посидел, прислушиваясь, на замусоренной бумажками и пивными пробками земле, обулся и, осторожно цепляясь за гибкие ветви кустов, стал медленно взбираться на холм. Холм этот был как бы полуостровом Шарихи – одного из трех знаменитых плато этого города. Березовую рощу на Шарихе он знал как свои пять пальцев. И впрямь белыми пальцами светились стволы столетних берез, которые он видел еще в детстве. На всякий случай страхуясь, он стремительными бросками перебегал от березы к березе. Достиг наконец забора местной больницы и по покатой тропинке над глубоким оврагом, разделявшим Шариху и Соборную гору, цепляясь за штакетник, добрался до первых одноэтажных домиков. Тенистой улочкой дошел до спуска к автобусной станции, которую никак не обойти: единственным путем к мосту через Шохонку была эта площадь. Сверху все осмотрел. Спящие дома, слепые торговые палатки, только в хлипком здании автобусной станции светилось одно оконце – дежурный дремал при свете.

Теперь успокоиться. Дима вздохнул, ровным шагом преодолел открытое пространство и, уже ликуя, улыбнулся, глядя на оставшийся позади огонек. Все так же не торопясь дошел до моста. Старался на всякий случай не стучать башмаками по древнему деревянному настилу. Сильно запущенная Шохонка изрядно заросла. В прибрежных кустах слегка отдохнул, не столько из-за усталости, сколько от напряжения.

Подъем к крайней в городе церкви по ступеням крутой лестницы. Еще подъем – и он в густом ельнике. Пологой опушкой дошел до ограды маленького пансионата работников лесного хозяйства, перепрыгнул через нее и уже окультуренной дорожкой, не таясь, направился к купальне. Место выбрано замечательно, но волжское дно здесь было отвратительным. Поэтому и настелены мостки к купальне, которая, естественно, закрыта на замок. Но он, цепляясь за железные прутья ограждения, преодолел и это препятствие.

Стащил со спины резиновый рюкзачок, разделся до плавок, аккуратно, по-армейски уложил в него свое шмотье: сначала башмаки и по порядку – джинсы, куртку, свитерок, хлопчатую фуфаечку. Вновь натянул лямки рюкзака. Подергал плечами, развел руки – вроде норма. Присел на край мостков и спустил ноги в воду. Содрогнулся. Поболтал ногами в воде – привыкал. Потом замер ненадолго и глянул на огни городской набережной, хорошо видимые отсюда, из-за малозаметного изгиба Волги.

Набрал грудью воздуха и отчаянно прыгнул в холодную воду.

Первые метров сто проплыл бешеным кролем, чтобы разогревшееся тело привыкло к холоду. Перешел на брасс, отдышался. А теперь снова кроль – размеренный и неторопливый.

До берега оставалось метров двести, когда его ослепило: невыносимый яркий свет ударил по глазам. Из-за плеска воды от собственных гребков он не услышал тихого шума хорошо отрегулированного мотора быстроходного катера, который, отрезав от желанного берега, прожектором высветил его спичечную головку на необъятной глади волжской воды.

Дима закрыл глаза и ушел под воду. Он умел это делать и, четко ориентируясь, сорок секунд шел в глубине, стараясь пронырнуть под проклятым катером, но когда вынырнул, оказалось, что прожектор опять бьет по глазам – там, на катере, прочитали его маневр. Он заметался. Безрассудно попытался обойти преследователей с кормы и изо всех сил рванул к берегу – доплыть, доплыть!

А катер, уже выключив прожектор, делал вокруг него все сужавшиеся круги, не выпускал его из ловушки. Дима в панике совершал бессмысленные повороты и непроизвольно двигался тоже по кругу, из которого не было выхода, словно в беличьем колесе. Ему не хватало воздуха, он задыхался и захлебывался в волнах от катера.

Сознание уже уходило, когда он ощутил безвольной рукой, что касается шероховатого борта заглушившего мотор катера.

Руки скользили по борту, спасения не было. Его безудержно тянуло вниз, в глубину. Как сквозь воду он услышал голос сверху:

– Хватайся и держись!

Он ухватился за конец спущенного сверху каната и дышал, дышал. Загремело железо, и рядом, совсем рядом, оказалась спасательная лесенка-трап.

– Поднимайся, – приказал тот же голос.

Неизвестно к какой опасности, но все равно подальше от ждавшей его смерти. Срываясь, он долго карабкался по семи ступенькам-перекладинам, забрался на палубу и бессильно рухнул.

* * *

В небольшой, с морским шиком отделанной каюте за столиком на уютном диванчике сидели трое. В центре – глядевшийся здесь неуместно – цивильный господин в безупречном вечернем костюме, а по бокам – двое, в униформе, доброжелательных богатырей. Все трое с любопытством разглядывали Диму, у которого от неимоверной усталости непроизвольно дрожали колени. Он стоял перед ними голый, беспомощный, жалкий.

– Рюкзачок-то сними, – посоветовал цивильный господин, он явно был за главного.

Дима послушно снял рюкзак и поставил его на пол. Обреченно ждал, что с ним будет.

– Куда собрался бежать? – задал первый вопрос господин.

– Не знаю, – прокашлявшись, ответил Дима.

– Все так хорошо просчитал, все так хорошо подготовил и не знаешь? – удивился господин. – Так куда же?

– Не знаю, – повторил Дима.

– Просто убегаешь, значит. От кого?

Диме было все равно. Он поднял голову, посмотрел на всех троих, ответил:

– От вас.

– От нас не убежишь, запомни раз и навсегда.

– Зачем я вам? Что вам от меня надо? – в отчаянии спросил Дима.

– Надо было, чтобы ты не переплыл Волгу, – непонятно ответил господин и, считая, что разговор с Димой окончен, попросил сидящего слева богатыря:

– Будь добр, посмотри, что у него в рюкзаке.

Богатырь встал. Он был так широк, что Диме пришлось податься в сторону, когда тот склонился над его рюкзаком. Оставшийся на диване богатырь, заметив на Димином плече татуировку, полюбопытствовал:

– Спецназ, ВДВ?

– ВДВ.

Спрашивающий, еще раз оценив Димины стати, поразмышлял вслух:

– Вряд ли дутыш. Хороший тяж. Бокс или карате?

– Карате.

Помолчали, глядя, как занятый делом богатырь потрошит рюкзак. Выпотрошил, положил шмотье на стол, а бахилы пристроил к лесенке.

– Чистый! Даже без перочинного. Куда его теперь?

– Пусть сначала оденется, – решил главный и, деликатно обойдя Диму, по крутой лесенке поднялся на палубу.

Катер с погашенными огнями осторожно приближался к причалу спасательной станции.

Неизвестно откуда на причале появились двое в камуфляже. Им бросили концы. Они закрепили чалки и исчезли неизвестно куда. Цивильный господин приказал еще двоим в камуфляже, тем, что с судна помогали швартоваться:

– Растворитесь, ребятки!

Эти двое спрыгнули на деревянный настил причала и действительно растворились.

Господин вернулся в каюту. Сидевший на краешке дивана уже одетый Дима непроизвольно стал подниматься, словно перед начальством, но, сообразив, что делает, чуть скрипнул зубами и твердо уселся на место.

– Так что с ним делать, Игорь Сергеевич? – нетерпеливо спросил тот, кто ощупывал Димины вещички. Цивильный Игорь Сергеевич с брезгливой жалостью посмотрел на Диму, посмотрел на своих богатырей и решил:

– Теперь он одетый, не замерзнет. А в каюте и без него тесно. Закрепи его где-нибудь на палубе, Валюн.

– Пошли, – приказал Диме Валюн. Дима проследовал за вторым богатырем, который уже поднимался на палубу. За Димой шествовал Валюн.

Вон он опять перед ним – любимый, а ныне ненавистный город. Дима смотрел на освещенную тусклыми фонарями набережную.

– Ты, случаем, не левша? – спросил его Валюн.

– Нет.

– Тогда давай правую.

– Зачем?

– Браслет на нее надену, – с прямотой римлянина ответил Валюн.

Дима оценил одного, оценил и другого. Нет, от этих не уйдешь. Валюн повторил его мысли:

– От нас не уйдешь.

Дима протянул правую. Наручник щелкнул на запястье. Вдвоем они, дружелюбно подталкивая, провели его на нос, подвели к якорному шлюзу, усадили. Второй наручник защелкнули на звене массивной якорной цепи.

– Извини, придется тебе на палубе посидеть, – сказал Валюн и добавил, обращаясь к напарнику: – Ты в каюту иди, а я в капитанском загашнике пороюсь. Вроде там было.