Текст книги "Веревка из песка"

Второй ушел в каюту, а Валюн направился в рубку. Вскорости объявился с бутылкой и двумя стаканами в руках.

– Выпей. Оживешь, – предложил он Диме.

Дима промолчал. Молчание – знак согласия. Валюн с хрустом отвинтил пробку, держа на просвет городских фонарей стакан, строго отмерил сто пятьдесят и протянул пленнику.

Дима взял стакан левой рукой и в два глотка принял дозу. Передернулся. Валюн достал из кармана яблоко и, протягивая, заботливо сказал:

– Закуси.

Дима захрупал яблоком, а Валюн посмотрел на просвет бутылку.

– А это нам. Положено с устатку.

Он ушел. Дима привалился к невысокому носовому бортику и закрыл глаза: ждал, когда придут алкогольное просветление и расслабуха, предваряющая желание действовать.

Валюн спустился в каюту. Игоря Сергеевича уже не было, а напарник, сидя на диване, откинул голову к стене. Отдыхал. Валюн сел рядом, со стуком поставил бутылку и стаканы на стол. Напарник повернул бутылку к себе этикеткой.

– Шуйская классическая, – раздумчиво прочитал он и добавил: – Говорят, лучшая водка в России. Он выпил, Валюн?

– Выпил.

– Значит, оживет.

Дима и вправду ожил. Осмотрел цепь, к которой его приковали, левой рукой ощупал оба наручника, слегка их подергал. Все крепко. Попытался перетереть цепочку о цепь, но тщетно: цепочка была хорошей стали, вместо того чтобы перетираться, сама корябала ржавое железо звена. Оставалось лишь одна надежда: разорвать цепочку. Где-то должна быть слабина, а он – молодой, здоровый… Водочка вернула ему силы. Попробовал рвануть одной правой, ни хрена. Тогда он с большим трудом развернулся, уперся поджатыми ногами в бортик, левой прижал к себе правую и толчком ног с одновременным полным напряжением всего тела рванул наручники. Цепочка лопнула, он грохнулся спиной на палубу. Лежа на спине, Дима смотрел на уже чуть посветлевшее небо. Потом сел и прислушался. Близко-близко тихонько звучала музыка. «Не верь, не бойся, не проси!» – взывали татушки. Он осторожно встал на четвереньки и заглянул за борт. Спасительный причал был рядом с носом катера в полутора метрах под ним. Он перекинул себя через бортик и бесшумно ступил на причал. Замер в темноте пристройки, осмотрелся. Вроде никого. Но все равно – не мостками, а, цепляясь руками, по крепежному тросу выбрался на берег. Мелкими перебежками, хоронясь у кустов, он стал приближаться к свету фонарей, к городу, к людям.

Валюн выключил магнитофон, вытащил из уха слуховую пуговицу и по мобильнику набрал номер. После второго гудка прозвучало отчетливо слышимое «Да!».

– Он ушел, Игорь Сергеевич, – доложил Валюн.

Прозвучал ласковый приказ:

– Замечательно. Сделаем так, чтобы его пригнали к нашей точке. Вам всем в полной готовности – туда.

Валюн поднялся на палубу и три раза мигнул фонарем. Напарник в каюте поднял сиденье дивана, вновь прибывшие разобрали из ящика оружие. Четверо взяли автоматы, двое – снайперские винтовки.

* * *

Дима подходил к актерскому пансионату, когда его настороженный глаз отметил некое движение на ступенях, ведущих к парадному входу главного здания. Дима замер и, сделав несколько осторожных шагов вперед, постарался рассмотреть через кусты всю лестницу. На верхней ступеньке, сжавшись в комок, притаился некто в желтой кожаной куртке. Освещенный яркими лампами парадного подъезда, Дима развернулся и стал потихоньку отходить. Человек в желтой куртке увидел его и, понимая, что его заметили, не таился, выскочил на дорогу и остановился, чтобы вытащить из кармана переговорник.

– Крендель, я вижу его! – отчетливо произнес желтый. – Побежал к турбазе. У него один выход из города – тамошним оврагом. Встречай его сверху.

Но Дима не слышал, Дима бежал. У спасательной станции в ожидании выстрела ускорился как только мог, но выстрела не последовало. Домишки, дома, два убогих дворца новых русских. Здесь наверх не продвинешься. Он добежал до хилых ворот турбазы. Перемахнул через шлагбаум и притаился за сторожевой будкой. Не видно ничего, никого не слышно. Уже шагом он двинулся дальше. Приходилось делать крюк: он не столько боялся встречи со случайным бодрствующим туристом, сколько шума при этой встрече. Домишки турбазы притихли в ночи. Только в одном, видимо, выпивали: Газманов прославлял господ офицеров, ему вразнобой подпевали. И от этой радости подальше. Так, вкругаля, Дима добрался до широкого устья оврага. Теперь его левым краем – наверх.

Кончился подъем, край оврага сровнялся с плато. Дима тропкой шел к дороге, когда раздалась первая автоматная очередь. Он понял, что стреляют по нему, когда обожгло плечо. Инстинкт бросил его в овраг. Он кувырком катился по склону, ломая мелкие кусты, а очереди сверху поливали темноту внизу. Оказавшись на дне оврага, Дима, по-собачьи повизгивая, отполз подальше от места падения. Вот она, спасительная ель, за стволом которой можно спрятаться. Но от них не спрячешься. Очереди прекратились.

– Стебок внизу. Сейчас я его достану, – раздался злобный бас сверху.

Но достать не успел, потому что с противоположной стороны оврага грянул гром. Слаженно били автоматы, отчетливо звучали винтовочные выстрелы. Огонь велся на поражение по отчетливым на фоне рассветного неба силуэтам.

Мат, крики, стоны. Затем на левой стороне все утихло, утихло, скорее всего, навсегда. После того как замолкли автоматы на правой стороне, там теперь негромко переговаривались.

Дима сидел, прижавшись спиной к стволу ели. Задетое пулей плечо кровоточило. Он потрогал рану. Так, слегка задело. Он прижал рану и стал ждать, сам не зная чего. Уже светало.

…Уже светало, но гульба в дискотеке была в полном разгаре. Молоденькая, полностью соответствующая молодежной своей упаковке, куражная Ольга под развеселую попсуху вытворяла дэнс на полную катушку. Гремела, гремела попса во всю ивановскую, и Ольга, будто ничего ей и не надо в этой жизни, кроме ритма и движения, меняя партнеров, заходилась в бесконечном танце. Нет, на бесконечность сил не хватило. Продравшись сквозь толпу зомбированных, она добралась до бара и, не в силах говорить, поднятым пальцем привлекла внимание понятливого бармена, который, вмиг сотворив в стакане нечто оранжевое, пустил его своим ходом по стойке. Стакан остановился точно перед Ольгой. Она сделала два глотка. На соседнем табурете с комфортом устроился чернявый, с виду весьма извилистый молодой человек, которому бармен без всякого послал стакан с прозрачным. Молодой человек, отхлебнув, обратил свой улыбчивый фейс к Ольге и произнес:

– Сэ муа.

– Мерд! – по-французски же ответила ему Ольга.

– То есть я говно, – понял он.

– И не иначе.

– Собственно говоря, почему?

– А почему в прошлый раз так ничего и не принес?

– Опасался.

– А сегодня?

– И сегодня не принес. С пробой по мелочам больше не желаю рисковать. Без пробы и сразу всю партию.

– То есть я тебе полноценный кочан зеленой капусты, а ты мне – фуфляк в обертке, и с концами. Так?

– Я не свисток, родная ты моя мучача. Меня в миру знают.

– Во всяком случае, в этом мире ты от нас не уйдешь.

– Я испугался. Сколько вам надо, если все сразу?

– Кило белой леди.

– Ого! При таком размахе тебя надо еще проверить.

– Еще. Значит, уже хотя бы разок проверял. Два дозняка пыхалова ты мне подкинул в прошлый раз?

– Да нет, просто забыл на стойке, – сказав это, он ощерился в наглой улыбке. – Проехали!

– Ты проехал, а я, если что, перееду тебя на тракторе. Через мента прикормленного проверял, не подсадная ли я утка?

– Без комментариев. – Он опять ощерился: – Кило твое. Расценки ты знаешь.

– Когда?

– Через пять дней.

– Через три. Мне некогда.

– Хоп. Хотя мне три дня – тяжелая запара. Кило – не вмазка.

– Но ты справишься с трудностями. – Ольга развернулась на табурете и, опершись локтями о стойку, стала рассматривать зал. Ползала в пожаре под колесами и от пыхалова толпа.

– Твои пушерят почти в открытую. Многих подкармливаешь.

– Я добрый.

– А я злая. Хорошенько запомни это.

* * *

Ранним утром, хоронясь от людей, грязный, с окровавленным плечом, Дима кроссовой тропинкой спустился к дому Анны. Миновал незапертую калитку и постучал по стеклу терраски. И тотчас, будто ждала, объявилась Аня. Открыла дверь и выдохнула в изумлении:

– Ты…

– Я, – глухо подтвердил он.

– Ты же должен быть на той стороне!

– Вернули с полпути.

– Как вернули? Кто?

– Потом расскажу. Можно, я у тебя денек пересижу? А ночью уйду.

– О чем ты говоришь! – Аня вдруг увидела его плечо. – И ты раненый!

– А кто еще? – на автомате спросил Дима.

– Вову этой ночью пытали. Он сейчас у меня. Сегодня его отец возвращается, так он боится показаться ему в таком виде.

– Такие вот пироги. И все из-за меня, – горестно сказал Дима.

– Вроде ничего не повредили, но измордовали – ужас!

– Где он?

– Только что заснул. Я его феназепамом успокоила.

Они на цыпочках вошли в Анину комнату. Вова лежал на кровати под простыней, видно было только его лицо. Фингал под глазом, надорванное ухо, обожженный – видимо, подпаливали зажигалкой подбородок.

– Суки! – свистящим шепотом сказал Дима. Аня тоже шепотом добавила:

– И все тело в синяках.

Не утаились: Вова открыл глаза и, увидев Диму, лихорадочно заговорил:

– Они хотели, чтобы я им сказал, где ты. Но я им ничего не сказал! А потом их кто-то по переговорнику вызвал, и они убежали. Все из-за меня, Димка. Когда вернулся, я, дурень, свет зажег, и они поняли, тут что-то не так.

– Утихни, – ласково попросил Дима.

– Ты-то зачем здесь? – вдруг осенило Вову.

– Не знаю, Вова, – честно признался Дима.

Глава IV

– Что ты квакаешь, как гаишник на перекрестке? – устало спросил Захар Захарович Алексея, наряженного в неопределенный, годный для русского военного сразу трех веков – от конца восемнадцатого до начала двадцатого – мундир. – Не надо слушать тех, кто говорит, что Скалозуб – дурак. Он да Молчалин – самые умные люди грибоедовской комедии, умные, агрессивно беспринципные и залихватски-циничные. Он же дьявольски остроумен, твой полковник. Ведь какое придумал в ответ на мальчишеские эскапады Чацкого! «А князь Григорию и вам фельдфебеля в Вольтеры дам. Он в три шеренги вас построит, а пикните, так мигом успокоит». Он, насмотревшись и наслушавшись пустопорожних, без конца болтающих о прогрессе Репетиловых, принимает неврастенического, измотанного дальней дорогой Чацкого с его невоздержанными от усталости и холодного приема едкими речами за одного из этих Репетиловых.

– А как же насчет пуговичек и петличек? – со скрытым ехидством поинтересовался Леша.

Захар Захарович оценивающе посмотрел на него и начал вроде бы совсем о другом:

– Помню, лет тридцать с хвостиком тому назад видел я по телевизору, как Брежнев награждал орденом Ленина министра внешней торговли Патоличева. Обычный ритуал: Леонид Ильич достал из кармана бумажку и, гакая, начал читать: «Дорогой товарищ Патоличев…» и так далее. И вдруг человек с другой планеты – щегольски одетый, раскрепощенный Патоличев – на хорошем русском языке без бумажки – ужас какой, без бумажки! – произносит в ответ вполне человеческие слова. Но шок, как понимаю, испытал не я один. Прошло какое-то время, год-два, не помню, но я опять по телевизору смотрю выступление того же Патоличева на каком-то сборище. Не отрывая глаз от бумажки, он несет тривиальную совковую жеребятину на чистейшем суржике. Теперь он такой, как все. Скалозуб и Молчалин мимикрируют. Они легко могут быть такими, какими их хотят видеть. Что такое петлички Скалозуба и «собака дворника» Молчалина? Они свое притворство превратили даже в некую спортивную игру. Они как бы спрашивают Фамусовых: неужто вы не понимаете, что мы вас дурачим? – Захар Захарович чуть передохнул и устало завершил свой монолог: – Да и вы, дорогие мои ребятишки, мимикрируете. Что такое ваш молодежный сленг? Стремление быть подобными наиболее, как вам кажется, продвинутым и оригинальным ровесникам.

– Захар Захарович, а вот мне рассказывали, что Савельев когда-то в Малом играл Скалозуба фанатиком-фашистом, чуть ли не Гитлером… – возразил Алексей.

– Слишком ты, Леша, любознателен для актера, – Захар Захарович слегка потянулся, потом, разминаясь, присел два раза. Посмотрел в полумрак мастерской, где на гостевых местах сидел одинокий Сырцов, и разрешил:

– Можете забирать своего Скалозуба, Георгий.

– Мне бы и Лизаньку, – напомнил подошедший Сырцов.

– Ната, отдайся сыщику! – приказал Захар Захарович.

– Вот так прямо сразу? – наивно хлопая ресницами, спросила Наталья.

– Для приличия можешь сначала слегка пофлиртовать, – посоветовал Захар Захарович. – В общем, идите и не грешите. – И Сырцову: – В вашем распоряжении – час. Через час их кусок, они мне нужны.

Вышли из института втроем. Сырцов открыл дверцу своего мерседесовского джипа и, обернувшись к молодым, спросил:

– Где посидим?

– Поблизости, – решительно заявил Алексей. – Вы же слышали: у нас час.

– А что поблизости?

– Наш кабактерий.

* * *

Подъехали к их кабактерию-кафушке неподалеку от метро «Ботанический сад». Столики, стойка-самообслуга. Наташу и Алексея Сырцов усадил, а сам направился к стойке. Сделал три захода, чтобы перенести на столик приобретенное: бутылку хорошей водки, три бутылки «Хольстена», бутерброды с рыбкой и ветчиной.

– А шаурму халдейка сама поднесет, – сказал он.

– Нам водку нельзя! У нас еще репетиция! – ужаснулась Наталья.

– Ничего с вами не случится. Только раскрепощенней будете, – разливая, успокоил ее Сырцов. Разлил, Наталье – поменьше, поднял стакан, посмотрел в глаза Алексею, посмотрел в глаза Наташе. – Я хочу, чтобы вы помогли мне, ребята.

Чокнулись, выпили. Наталья, естественно, закашлялась. Сырцов заботливо поднес ей пивка, она хлебнула и отошла.

– А как мы можем вам помочь? – спросил Алексей.

– Исчерпывающими ответами на мои дурацкие вопросы. Какой он, Алексей?

– Димка-то? Чистый ваучер.

– Дурак, что ли? – слегка удивился Сырцов.

– Почему дурак? – пришлось удивляться Алексею. – Простая душа. Открытый, иногда по-провинциальному наивный, но неглупый, совсем не глупый. И волевой.

– Какой он, Наташа?

– Красивый, – брякнула Наталья и смущенно хихикнула – слегка поплыла от водочки. Тут же посерьезнела: – Вот Лешка сказал: простая душа. Не простая, Леша, а настоящая. Он, сам никогда не лукавя и не обманывая, считает, что и другие такие же, как он, и верит тому, что ему говорят. Когда же его обманут, пожалеет огорченно обманувшего и опять за свое. Из-за него у нас в мастерской ни интриг, ни открытой и злобной зависти, ни подхалимства – Димы стесняемся.

– Идеальный герой нашего времени, – понял Сырцов и разлил по второй. Чокнулись, выпили – Наталья пригубила. – Теперь о том, чему вы были свидетелями той ночью в магазине.

– Мы были свидетелями, как Димка скрутил этого мужика. Я потом побежал за ментом. Когда вернулся, мужик уже зажмурился. – Алексей замолчал.

– А я, как потом оказалась, одна видела этого, в желтом пальто, и машину вроде вашей, – добавила Наташа.

– Судя по тому, что вы о нем рассказали, Дима не наврал.

– Дима никогда зря греметь крышкой не станет, – солидно заявил Алексей.

– Надо полагать, ты сказал, что Дима не соврал, – перевел на русский Алексееву тираду Сырцов. – Ну а что он вам рассказывал?

– Дождешься от него! – почему-то обидевшись, ответила Наташа.

– Вот первый и, я думаю, не единственный недостаток нашего общего друга – скрытность.

– Да не скрытный он! Просто не любит обременять других своими неприятностями.

– Вы сказали, Наташа, неприятности. Значит, кое-что он вам все-таки рассказал. Напрягитесь, вспомните, мне каждая мелочь важна.

– В ментовке его сначала дежурный мусоргский трепал, а к утру полкан подъехал.

– Знаю. Лапин, – подтвердил Сырцов.

– Еще что?

– Леша почти дословно передал, что по этому делу сказал нам Дима. И больше о серьезном ни слова. Только веселые байки о том, как в козлятнике алкашам лекцию о вреде пьянства читал, – добавила Наташа.

– Вот еще что! – радостно вспомнил Алексей. – Он там, в обезьяннике, с забавной девчонкой познакомился. Она потом его дождалась, накормила, денег на такси дала – Димка на движение опаздывал. Хипповая вроде, из гринписовых. Никак все, Наталья?

– Ну, до капельки! – подтвердила Наталья и открыто глянула на свои часы.

– Разопьем остатки, – приказал Сырцов. – Успеете. Я вас подвезу.

Быстренько допили и вышли на воздух. Алексей завистливо смотрел на джип.

– Такие колеса, я думаю, за большие бабки куплены.

– Так и зарабатываю я немало, Леша.

– И за это дело вам хорошо заплатят, да? – невинно поинтересовалась Наташа.

– Если я его хорошо исполню.

– А кто и для чего вас нанял? – нахально, пользуясь женскими привилегиями, спросила Наталья.

Прежде чем ответить. Сырцов открыл дверцу джипа и пригласил:

– Прошу. – Проследил, как уселись на заднем сиденье молодые, сел сам. Глядя на них в зеркальце заднего вида, сказал: – Могу ответить только на вторую часть вопроса. Я должен найти Дмитрия Колосова и попытаться снять с него все обвинения. А кто… Частный детектив обязан считать своего клиента лицом неприкасаемым и секретным для всех. – И на их сленге: – Поймали тему, закадыки вы мои найсовые?

* * *

…Черная «Волга» полковника Лапина резко тормознула у самого входа в шикарный загородный ресторан. К дверям бежал расфуфыренный швейцар, на ходу крича:

– Здесь останавливаться запрещено! Здесь нельзя!

– Мне можно, – сказал полковник Лапин и, отодвинув швейцара, направился к дверям. Уже в дверях дорогу ему преградил не склонный к рассуждениям качок.

– Не пущу!

– Позови своего бригадира, кентавр, – брезгливо распорядился Лапин. Глянув на него, качок понял, что этот силу имеет, и скрылся за дверью. За ним проскользнул швейцар, который с металлическим стуком запер дверь на засов. Лапин терпеливо ждал. Наконец дверь открылась, и появился элегантный, не в пример качку, господин. Впрочем, тоже здоровенный.

– К сожалению, должен вас огорчить. Ресторан закрыт для посетителей.

– Ты что, не узнал меня, Индеец? – удивленно спросил Лапин.

– Как вас не узнать, Константин Георгиевич. Но поймите меня правильно: ресторан полностью арендован и на сегодня принадлежит снявшим его людям. – Индеец расцвел в улыбке. – А частная собственность, извините, неприкосновенна.

– Посмотри мне за спину, – посоветовал Лапин.

Индеец шагнул в сторону, чтобы увидеть, что там за спиной. Обернулся и Лапин.

Из двух микроавтобусов бесшумно выпрыгивали граждане в камуфляже и с автоматами наперевес.

– Рассмотрел? – Лапин соболезнующе оценивал слегка под– вядшего собеседника. – У меня к тебе предложение, Индеец.

– От которого я не смогу отказаться? – нашел-таки в себе силы пошутить Индеец.

– Именно. Сейчас ты соберешь своих горилл в пучок и вместе с ними тихо отойдешь в сторонку. Это будет любезностью с твоей стороны. А с моей – я закрою глаза на незаконное приобретение стрелкового оружия и владение им. Ведь если пальба начнется, при таком соотношении сил мы найдем пукалки как у живых, так и у мертвых. В общем, тебе не о чем беспокоиться. Пока, к сожалению, против твоих верхних ничего не имею. Я просто поговорю с ними.

– Слово? – спросил Индеец.

– Слово – с тебя. А у меня сказано – сделано. И выводи своих черным ходом. У меня от одного взгляда на их вывески настроение портится.

Лапин остановился у дверей в ресторанный зал, отделанный под средневековый замок. Говоривший благопристойный господин мгновенно обернулся (хорошую школу прошел). И замолк. Вслед за ним на дверь посмотрели и все присутствующие в зале.

Сколько их здесь, за роскошными столами? С полсотни, надо полагать. Чинные, с достойными лицами, в многотысячных пиджаках, в карманах которых документы, подтверждающие полную лояльность их владельцев законам. Он знал их, если не всех, то почти всех, эту криминальную мразь, на совести которых – а совести у них нету – убийства, наглые грабежи, вымогательства, рэкет, подлости, предательства, гнусная ложь. Банкет, видите ли, солидных деловых людей. Сходка, воровская сходка, на которой мерзавцы решают, как сподручней облапошить законопослушных лохов. Положить бы их всех на пол, сковать наручниками, обшмонать как следует…

И что найдешь? Ничего не найдешь – изворотливые. А потом крик: нарушение гражданских прав, беззаконие, беспредел распоясавшейся милиции…

Полковник Лапин от ненависти на мгновение прикрыл глаза. В средневековом замке стояла тишина. Отходя, Лапин поморгал, не то подмигивая, не то смущаясь, и нарушил тишину:

– К сожалению, дорогие господа, должен слегка подпортить ваш интимный суаре. В свое оправдание скажу лишь одно: припозднился для того, чтобы вы на своем собрании смогли спокойно и не торопясь обкашлять все проблемы, – говоря это, Лапин медленно приближался к главному столу. Как только он отошел от дверей, к выходу стал тайно пробираться некто в желтой кожаной куртке. Повернув голову, Лапин бросил в убегающую спину: – Решил сменить воду в аквариуме, Мосол?

Мосол уже исчез. Но всего лишь на несколько секунд: его возвратили в зал двое с автоматами и в камуфляже. Оглядев всех присутствующих, Лапин уже яростно спросил у сидевших за главным столом:

– А теперь позвольте мне, благопристойные граждане, спросить вас, как и почему оказался в вашем обществе находящийся во всероссийском розыске Мосолов Евгений Эдуардович, киллер, проходящий по делу о трех заказных убийствах?

– Не гони пургу, стервятник! Еще ничего не доказано! – в блатной истерике завопил Мосол, дергаясь в руках спецназовцев. Не обратил внимания на вопли полковник Лапин. Все свое внимание он сосредоточил на сидящих за столом.

– Я задал вопрос и жду ответа…

Малозаметный мужичок в среднестатистическом костюмчике мило улыбнулся симпатичному полковнику и исчерпывающе ответил:

– Вы глубоко заблуждаетесь, Константин Георгиевич. Данный гражданин и, как вы говорите, «киллер», к нам ни с какого боку. Обыкновенный посетитель. Покушать в ресторан зашел.

– Который вы арендовали со всеми потрохами. Не лепи горбатого, Егорыч.

– Ваше дело, верить или не верить. Я правду говорю.

– Ты – и правда. Я смеюсь и даже улыбаюсь.

– Что вы к нам имеете, Константин Георгиевич? – настаивал Егорыч. Лапин, посматривая на столик, за которым сидел интеллигент в седой бороде, вздохнул и ответил рассеянно:

– Да пока ничего. Слегка завелся без всяких оснований. Вот когда веские основания найдутся, заведусь с вами по– настоящему. – Он кивнул в сторону бородача и полюбопытствовал: – А Укроп Помидорович как изволили сюда затесаться?

– Этой мой гость, – солидно ответил Егорыч.

– Гость на сходняке? Что-то новенькое, – театрально удивился Лапин. – Кто такой, если не секрет?

– Просто мой гость, Константин Георгиевич.

– Значит, секрет. Насколько я понимаю, оружия на вас нет. Так что до скорого свидания, законопослушные господа.

– Надеюсь, не до скорого, – ощерился Егорыч.

– Пусть и не до скорого. Но запомните: рано или поздно свидание состоится. Мое свидание с каждым из вас.

* * *

Его ждали у микроавтобуса спецназовцы.

– Он пока у нас, товарищ полковник, – доложил командир. – Вы его с собой возьмете или мы довезем?

– Я пообщаться с ним хочу, пока он тепленький. А в «Волге» не совсем удобно. Пусть четверо твоих на моей машине поедут, а я с ним у вас пообщаюсь. Договорились?

– Понял вас, товарищ полковник, – сказал командир и приказал: – Четверо в «Волгу», двое с товарищем полковником в микрик. Кто куда – сами разберитесь. Тронулись!

Поехали. В микроавтобусе Лапин выразил свое неудовольствие двум спецназерам, сидевшим по бокам от задержанного:

– А почему он у вас сидит?

Закованного гражданина Мосолова Евгения Эдуардовича, задержанного, без разговоров кинули на пол. Полковник Лапин, скользя задом по железной скамейке, устроился поудобнее. Так, чтобы быть с лежащим киллером тет-а-тет. Склонился, приблизив свое лицо к лицу Мосолова, чтобы тому страшнее стало. Впроброс, как о неважном, спросил:

– Так о чем ты сходняку отстучал, Мосол?

– Сам, что ли, не знаешь? – пробурчал Мосол.

– Ты не спрашивай, ты отвечай.

– Да пошел ты!

За эту реплику Мосол получил свое: каблуком ботинка Лапин ударил его по печени. Знал, куда бить, парня скрутило на полу. И повторил вопрос:

– Так о чем ты им доложил?

Сначала Мосол мычал, приходя в себя. Потом заныл:

– Закованного, да?

– Ты беззащитных людей убивал, поганка гнилая.

– А ты не душегуб? – Мосол разошелся: – Ты же сам на беспредел вышел. По закону с нами справиться не можешь и валишь всех подряд без понятий. Думаешь, мы не угадали, что твой актер-студак специально нас в тот овраг подвел под пушки ваши янычарские? Только поздно угадали. Какая братва заскучала! Все до одного. Я по случайности живой остался.

– Вот об этом ты паханам и проквакал?

Но Мосол не отвечал на вопросы, он бурлил, как тетерев на току:

– Считай, начальник, что твой подсадной уже в сосновом тулупе. А я живой и жить буду, пока вас всех не достану!

– Тебе пожизняк обеспечен, Мосол. И будешь ты до смерти жить в суровой зоне.

– Зубами лаз пророю и уйду, чтобы тебя, мусоряга, опустить!

– Какой храбрый! – восхитился Лапин. – Такого и отпустить не грех. – И спецназовцам: – Ребятки, попросите, чтобы машину остановили.

Водитель услышал его слова без посредников и остановился на обочине.

– Будьте добры, откройте дверь, – обратился Лапин к одному из спецназовцев, а другому приказал: – Расстегните наручники.

Открыли дверцу и отстегнули наручники. Теперь Мосол сидел на полу и смотрел на светлеющую в темном лесу дорогу.

– Зачем же зубы портить. Вот он, лаз. Беги, – предложил Лапин.

Мосол обернулся, обреченно отметил взглядом автоматы в руках у спецназовцев.

– Под ваши пули? Кончить меня при попытке к бегству, валяла? – И спецназовцу, который поигрывал наручниками, протянул обе руки. – Цепляй свои браслеты, служивый.

– Ну, как хочешь, бесстрашный уркаган. Поехали, братцы.

* * *

…У входа в институт, где преобразовывали нынешних отвязанных оболтусов в респектабельных представителей будущей творческой элиты, остановился скромный «пежо», за рулем которого был бородатый интеллигент Глеб, он же, по терминологии полковника Лапина, Укроп Помидорыч. Сидевший на заднем сиденье малозаметный мужичок в среднестатическом костюме Егорыч тронул за плечо соседа Глеба – вполне приличного гражданина достойных лет – и благословил:

– Двигай, Горбунок, с богом!

– Только забудь на полчаса, что ты Горбунок, – посоветовал Глеб, наблюдая, как Горбунок выкарабкивается из небольшого экипажа. Горбунок никак не отреагировал на полезный совет и двинулся к массивным дверям. Глеб развернулся к Егорычу: – Вроде без каких-либо физических дефектов, а погоняло с намеком – Горбунок. Как понимать, Алексей Егорович?

– Все по фамилии, Глебушка. Он Конев. Сначала Конек-Горбунок за шустрость, а потом для краткости – просто Горбунок.

– Не нашустрил бы там наш Конек-Горбунок!

Шустрый Конек-Горбунок в архивном закутке отдела кадров института положил на стол малой начальницы алую книжицу, в которой под гербами и печатями значилось: «Следователь по особо важным делам Мосгорпрокуратуры Конев Всеволод Родионович». Разглядывая его фотографию в алой книжечке, суровая дама спросила:

– И что же вы хотите?

– Личное дело студента третьего курса Дмитрия Колосова.

– Мы личных дел наших студентов никому не даем.

– Я все понимаю, дорогая, все понимаю. Но посмотреть его здесь, при вас, разве нельзя?

– Во-первых, я вам не дорогая, а во-вторых, садитесь за свободный стол. – Дама, не поднимаясь, с первого захода вытащила из открытого шкафчика нужную папочку и протянула ее следователю по особо важным делам Коневу. Уголовник Горбунок, усевшись и вынув из кармана записную книжку, приступил к делу.

В «пежо» ждали за разговором.

– Ты действительно веришь, что Колосов – фишка Лапина? – спросил Глеб.

– Мне верно сообщили, Глебушка.

– Сообщили, а не доказали.

– Вот поэтому и нужен нам этот студент. Чтобы во всем окончательно разобраться.

– Ну-ну, – неопределенно промычал Глеб.

Оживленный следователь-уголовник тут же и объявился.

Устроился на сиденье рядом с Глебом и протянул через плечо Егорычу раскрытую записную книжку. Тот, напевая мычанием «Увезу тебя я в тундру», бегло просмотрел только что записанное и сделал вывод:

– Скорее всего, в Ярославль. К родным и близким. Но думаю, к мамочке не кинется, будет общаться на расстоянии. Через местного пахана будем действовать. Пусть неводом по городу пройдется.

– Кому поручить? – осведомился Горбунок.

– Тебе и Чике, – лениво сообщил Егорыч. – Троих возьмите на двух тарантасах. Я думаю, достаточно.

* * *

Неброский солидный «мерседес», миновав убедительные ворота, которые сами раскрылись перед ним, и проехав недолго молодой аллеей, подкатил к размашистому подъезду загородной виллы. На ступенях уже почтительно ждал гостя Иван Александрович. Гость, Захар Захарович, выбрался из «мерседеса», и тогда Иван Александрович непочтительно, вместо приветствия, заметил, расплывшись в ехидной улыбке:

– А Ирки-то нету!

От легкого огорчения Захар тоже забыл поздороваться:

– Но мы договорились!

– Сам виноват. Ты же поручил ей поискать подходящих актеров по малым театрам. Вот она и мечется со спектакля на спектакль.

– Когда обещала быть? – бесцеремонно поинтересовался Захар.

– Недавно звонила, сказала, что через час. Но это по бабским часам. Считай, часа через полтора-два объявится. А мы пока с тобой посидим, потреплемся, выпьем.

– Ты же непьющий.

– Мало пьющий, – уточнил Иван Александрович. – Но люблю, когда мои гости изрядно выпивают. Я – как Сталин.

– Но я-то не Булганин, который это дело страстно любил.

– Тогда будь как Маленков. Выпей с отвращением.

Сидели в знакомой беседке над водой за знакомым столиком. Захар выпил, Иван Александрович пригубил. Вторая пошла, поэтому поймавший кайф Захар раскинулся в кресле и, описав рукой полукруг, спросил:

– Зачем тебе все это, Ванька?

– Что – это? – не совсем понял Иван Александрович.

– Крепостные ворота, охрана, парк, хоромы до небес, – пояснил Захар.

– Это-то? – малость удивился Иван Александрович. – Афишка, определяющая мой статус, не более. Подтверждение того, что я богат, уверен в себе и всесилен. Такие вот штуки – необходимейший аксессуар.

– Аксессуар – чего, к чему?

– Моей нынешней жизни, Захар. Полнокровной, деятельной, с замахом на будущее, которое я создаю уже сейчас.

– Какое будущее, Ваня? Мы старики. – Захар фыркнул: – С замахом на будущее! С замахом! С замахом не мы. С замахом та, костлявая с косой, которая уже на нашем пороге.

– Ты подлец, Захар! – всерьез разозлился Иван. – И мерзости говоришь! Прошу тебя запомнить: в моем присутствии – ни слова о смерти. – И тут же поостыл: – Вообще-то я бессмертен.

– Даже так. Уже и не Моисей, а сам Господь Бог?

– Не поминай имя Божие всуе.