Текст книги "Веревка из песка"

– Ты что, уже и верующий?

– К сожалению, нет. Но Его опасаюсь.

– Ты говорил о бессмертии. В чем оно, твое бессмертие, Ваня?

– Ответ тривиален, Захар. В моих делах. Крестьяне пяти областей молятся на меня. Я дал им работу, достаток, строю дома. Люди, работающие на двенадцати моих заводах, уже не вспоминают рабскую справедливость совка, они не ждут милостыни, одинаковой для всех подачки, они добывают хлеб свой в поте лица. Каждый – свой, отдельный хороший кусок хлеба с хорошим своим куском масла. Я создал заводы и фермы, которые, видоизменяясь и перерождаясь, будут жить вечно. Я буду вечно жить в душах людей, которые, работая у меня, обрели свободу и человеческое достоинство. Пусть они даже и не знают меня по имени.

После этого монолога Иван Александрович разлил по рюмкам. Захар поднял свою и, чокнувшись, но не выпив, произнес насмешливо:

– Я создал, я дал… А они разве не создавали? Те, что на заводах и полях.

– Они создавали только потому, что пришел я. А не пришел бы, так бы и остались разрушенными заводы и невспаханными полями.

– Пришел бы кто-то другой.

– Возможно. Но это – сослагательное наклонение. Пришел я. – Он в забывчивости опорожнил свою рюмку и, поморщась, продолжил: – А ты? Ты что, занятый с головой в театре, пошел в институт преподавать за копейки исключительно в благотворительных целях? Нет, голубок, ты пришел к молодым, чтобы самому помолодеть и остаться в них навечно частичкой своего таланта, уменья и опыта. Выпьем за твое бессмертие, Захар. – Он посмотрел на свою пустую рюмку. – Ах да, мы уже выпили.

– Не беспокойся, я еще налью, – успокоил его Захар и разлил по рюмкам.

– Что ж, тогда выпьем за то, чтобы не было тех, кто мешает нам стать бессмертными.

Выпили. Захар похрустел соленой фисташкой и спросил:

– А кто тебе мешает?

– Всё, – с легкостью ответил Иван Александрович. – Нелепые законы, мздоимливая бюрократия, криминал. Самое непреодолимое – криминал.

– Вот уж не думал! Почему?

– Нелепые законы можно обойти, бюрократа купить за приемлемую сумму, а с уголовщиной ничего поделать нельзя. Где-то я читал, что жизнь человеческая в определенной степени повторяет историю человечества. Так, младенчество – это первобытное состояние, где главное быть сытым, жить в тепле и безопасности. От трех до семи-восьми – античность с ее незамутненной радостью познания мира и гармонией духовных и физических сил. С семи до одиннадцати – тупик, подобный тому, что привел к развалу Римской империи, то есть ощущение бессмысленности существования и постылый автоматизм как полезных, так и отвратительных действий. А с двенадцати до пятнадцати – варварство, когда необъятные возможности и всесокрушающая мощь свежей крови направлены только на механическое движение и уничтожение всего, что стоит на пути. Потом пограничные годы между отрочеством и юностью, самое трагичное время в жизни человека, – это Средневековье, с его мраком и фатализмом. Ну и так далее. Так вот, уголовники – это люди, остановившиеся в своем развитии в четырнадцатилетием возрасте. Их невозможно купить, деньги-то они, конечно, возьмут, но будут продолжать подвиг саранчи. Их тем более нельзя убедить или уговорить.

Они беда для всех: для власти, для предпринимателя, для честно и добросовестно работающего человека. Так что же с ними делать?

– По-твоему выходит – уничтожать, – понял Захар. – Не знаю, не знаю.

Беседу не дала закончить молоденькая и милая горничная, которая влетела в беседку с восторженным криком:

– Иван Александрович, Ирина Игнатьевна приехала!

– Бабушка приехала! – вспомнил знаменитую реплику из «Августа сорок четвертого» Иван Александрович. Горничная недоуменно глянула на него и с тихим возмущением сказала:

– Какая бабушка? Не бабушка, а Ирина Игнатьевна.

– Но к кому-то бабушка наверняка приехала? – спросил у нее хозяин.

– Вы, Иван Александрович, всегда уж такое скажете. – Девушка смутилась и убежала.

– Ты иди к ней, Захар, а я здесь посижу. Когда еще выпадет свободный вечерок.

– Никогда, – твердо сказал Захар. – Ты нам нужен. Еще о многом договориться с тобой надо. Мне нужны твои гарантии.

– Да, даст, даст тебе Ирка гарантии.

– Ее гарантии для меня недостаточны. Ну ладно, у тебя двадцать минут для сидения. А мы с Ириной пока займемся мелочами.

Захар ушел. Иван Александрович, поднявшись, облокотился о балюстраду и увидел безбрежную воду. Где-то вдали в черной полосе угадывался лес, мелькали по-вечернему крикливые чайки, доносились отчетливо слышные по воде далекие жизнерадостные голоса. Вывернув из канала, шел на большую воду белый теплоход, и «Машина времени» с его борта известила об этом: «Вот – новый поворот, и мотор ревет!» Но вовсе не мотор, а истошные голоса группы заглушали естественные мирные звуки. Теплоход уходил, вместо «Машины» завелся кто-то другой, но уже, слава богу, потише и совсем невнятно, так, что не разобрать.

Иван Александрович взглядом проводил теплоход и, перегнувшись через перила, посмотрел вниз и чуть направо. Там, у новоотстроенного причала, стояла красавица яхта. Он вернулся к столу, налил себе рюмочку и устроился в кресле – тихо посидеть оставшиеся пятнадцать минут.

…Он вошел в кабинет Ирины, сияя загадочной улыбкой, и сразу объявил:

– Перерыв!

– Для чего? – недовольно поинтересовался Захар, а Ирина Игнатьевна без экивоков выразила свое неудовольствие:

– Иван, тебе бы с нами делом заняться, а ты со своими штучками.

– Откуда ты знаешь, что со штучками? А может, я что-то стоящее скажу.

– Тогда говори, – разрешил Захар.

– Сидел я в беседке, смотрел на белый теплоход, слушал плеск волн, далекие мальчишеские голоса, и покой, и тихая радость, и тихая грусть нежданно-негаданно посетили меня.

– Можно без лирических вступлений и отступлений? – перебил Захар.

– Дурачок! В них самая соль. Растерял я за последние годы почти всех друзей-приятелей беспробудной нашей молодости. Только трое и остались: ты, Захар, Жозя Маркевич и Санька Смирнов. Так вот, я через два дня собираюсь совершить великое плавание на своем кораблике: Москва – Астрахань – Москва. Теперь представь, Захар: мы вчетвером на палубе в белых портках и капитанских фуражках, а перед нами бесконечно надвигающаяся на нас Волга, становой хребет России. А? Жозе я прикажу, Саньку запросто уговорю, он бездельничает в отставке, дело за тобой.

Захар прикрыл глаза, как бы сонно улыбнулся – помечтал. А ответил сухо:

– Рад бы, Ваня. Но сам знаешь: театр, институт, наша затея.

– Хоть недельку отдохни, а потом я тебя, откуда хочешь, самолетом. Ну, Захар?

– Дней на пяток, наверное, смогу, – сдался Захар.

Иван Александрович подхватил его под мышки, вытащил из кресла и расцеловал в обе щеки.

– Вот за то тебя люблю я, вот за то тебя хвалю я! – Опустил Захара, сам сел в кресло, перевил немыслимым образом ногу за ногу. – А теперь излагайте, что там у вас.

– Вроде все у нас ладком, но есть одна закавыка, которую нам без тебя не преодолеть, – с трудом начал Захар.

– Преодолевать надо советом или деньгами?

– Сам решай. Я нашел помещение для будущего театра. То, что нужно: клуб фабрики игрушек, которой уже нет. Почти центр, метро рядом, требуется, конечно, ремонт, основательный ремонт, но не капиталка. Ирина сегодня разговаривала с нынешними владельцами клуба и вместе с ними разработала два проекта возможного договора.

– То есть аренда или продажа, – догадался Иван Александрович. – Дай-ка, Ирочка, мне бумажки.

– Это в какой-то степени черновые варианты, Ваня, – страхуясь, предупредила Ирина.

– Давай, давай, – Иван Александрович взял бумаги. Мелькали страницы. – Он читал почти фотографически. Прочитал, небрежно швырнул бумаги на Иринин стол, посмотрел на нового Станиславского, посмотрел на нового Немировича-Данченко в юбке. – У меня к вам один вопрос: вы действительно затеялись всерьез? Не дамский ли это каприз, не очередной режиссерский эксперимент, к которому вы охладеете через год?

– Как ты так можешь, Иван? – обиделась Ирина.

– Ты, наверное, уже и не помнишь, что говорил полчаса назад о бессмертии, – напомнил Захар.

– Что ж, тогда покупка. На аренде вы уже на третьем году, безусловно, разоритесь.

– Я не осилю покупку, Иван. У меня в реальности только половина суммы, – сказала Ирина.

Иван Александрович рассмеялся:

– Тяжела ты, шапка герцога Саксен-Мейнингенского. Ирина, готовь окончательный договор на покупку. Перед подписанием дашь мне его посмотреть. А ты, Захар, туману напускал: гарантии, о многом надо договориться! Ограбили имеющего к вам слабость человека – всего и делов-то!

– На то ты и миллионер, чтобы тебя грабили, – изрек Захар.

– Миллионера хрен ограбишь, – не согласился Иван Александрович и, расслабившись, спросил: – С актерами как дела? Труппа-то хоть кое-как вырисовывается?

– Кое-как вырисовывается, – эхом откликнулся Захар, а Ирина оживленно вспомнила:

– Я сегодня, Иван, такую девочку нашла! Темпераментная, легко возбудимая, не боящаяся быть смешной, а как двигается!

– Девочку нашли, а мальчика потеряли, – пробормотал Иван Александрович. – Отыскался ваш Буридан?

– Ищем, – помрачнев, сказала Ирина Игнатьевна.

* * *

Сырцов уверенно зашел в отделение милиции и по переговорнику спросил у скучавшего дежурного за стеклянной перегородкой:

– Геннадий Васильевич Казаков у себя?

– Подполковник Казаков у себя. А вы кто такой?

– Скажите ему, что Георгий Сырцов просит принять.

Матерый мужик, подполковник Казаков, с удовольствием поднялся из-за стола, встречая частного детектива Сырцова. Размашисто поручкались.

– Соскучился, Жорик? К нам на работу наниматься пришел? Что ж, старшим опером я тебя пристрою, – шутил Казаков, разглядывая Сырцова и его прикид. – Но, судя по упаковке, ты не согласишься. Каковы колеса! Какой клифт! К такому клифту только генеральские погоны, – Казаков выплеснулся до конца и буднично спросил: – Ну, зачем я тебе понадобился?

– Сразу – понадобился. А может, просто так, навестить, старое вспомнить.

– Угу. Если только ты в гостях у тещиной свояченицы с соломенной крыши упал.

– Считаешь, что можно обойтись без задушевной беседы?

– Мы с тобой уже славно побеседовали. Давай спрашивай.

– Не чуткий ты, Гена, и даже грубый. Но как писал Блок: «Простим угрюмство – разве это сокрытый двигатель его?» В двух словах: не ты ли, на мою удачу, вел одиннадцать дней тому назад предварительный допрос подозреваемого в непреднамеренном убийстве Дмитрия Колосова?

– Не я, Жора. Капитан Трофимов. А потом дело передали в управление по ЦАО.

– Жаль, – огорчился Сырцов. – Непруха.

– А что тебя интересует? Я присутствовал при повторном разминочном допросе, который у меня в кабинете проводил Лапин из ЦАО.

– Гора с плеч! Значит, ты орлиным сыщицким оком кое– что узрел. Как он тебе показался, парень этот?

– Следовательно, тебя наняли, чтобы отмыть мальчишку?

– Сначала найти, а потом уж отмыть. Он пропал, Гена. Но я задал вопрос.

– Ты можешь заниматься этой работой с чистой совестью. Хороший паренек, уверен. Как я слышал, на него еще одно дельце Лапин катит. По-моему, идет крупная и хитрая подстава.

– Чья, Гена?

– Если бы я таким сообразительным был, то давно бы в Сандунах банщиком работал. Не знаю, Жора, но чую.

– Говорят, вместе с ним в отстойнике некая девица грустила и будто бы потом дождалась его, покормила и денег на дорогу дала. Случаем не знаешь, кто такая?

– А как же! Как изволил образно выразиться полковник Лапин, головная боль Центрального административного округа Ольга Горелова. Хоть она не наша, а сто восьмого, но кое– что мне о ней известно. Постоянная посетительница неслабых дискотек, отчаянная рокерша, активистка «Гринпис» и, между прочим, ведущая журналистка самого модного дамского журнала, что она, кстати, тщательно скрывает.

– Рокерша, – зацепился за важное Сырцов. – И что, у нее свой аппарат есть?

– Еще какой! «Хонда» двухтысячного года.

* * *

«Хонда» двухтысячного года мчалась по вполне приличному шоссе. Лес, лес, мелькнул верстовой столб с цифрой 17 и за ним, уже в безлесье, возникла полудеревня-полупригород, где кормятся с приусадебных участков и на работу до Ярославля добираются автобусом.

«Хонда», сбавив скорость, доехала до конца поселка, круто развернулась и совсем медленно покатила обратно. Человек в седле поднял забрало рыцарско-космонавтского шлема и оказался Димой Колосовым. Он на ходу внимательно разглядывал дома, выходящие фасадом на улицу.

У одного – кирпично-добротного, с большим гаражом и ухоженным палисадником – «хонда» притормозила и остановилась. Дима подождал, пока хозяин дома загонит свою «десятку» в гараж.

– Хозяин, можно вас на минутку?

– А что ж, на минутку можно, – здоровенный, слегка пузатый сорокалетний хозяин обернулся, увидел – нет, не Диму – «хонду» и восхищенно попытался угадать марку мотоцикла:

– «Харлей Дэвидсон»? «Субару»?

– «Хонда», – поправил его Дима. – Вот о ней и речь.

– Продаешь? – спросил хозяин, любуясь завлекательной сверкающей игрушкой, и огорчился: – Не подниму.

– Я и не продаю. Мне нужно, чтобы она у вас в гараже пару деньков постояла.

– Ворованная?

– Зачем же так? У меня есть на нее все документы.

– Покажи.

– Так разрешите мотоцикл поставить?

– Документы покажи, – сурово потребовал хозяин.

Дима достал бумажник, показал нужные бумажки.

– Не беспокойся, шеф, все в ажуре.

– Значит, по доверенности катаешься. А хозяйка кто такая?

– Любимая девушка. Я эту «хонду» ей подарил, – соврал Дима.

– Богатый, выходит.

– Поэтому и заплачу как следует. Пятьсот хватит?

– Четыреста сразу и триста, когда забирать будешь, – тотчас и решительно назвал свою цену хозяин. Из того же бумажника Дима извлек купюры и фотографию.

– Если я почему-то не смогу, то коляску заберет мой брат, – Дима дал хозяину посмотреть карточку. – Или сама хозяйка мотоцикла.

– А фотографии любимой девушки-то и нет! – уязвил хозяин.

– Я ее образ в сердце ношу. Ну, пришла беда, открывай ворота!

Вдвоем закатили «хонду» в гараж, аккуратно поставили к стенке, полюбовались. Дима – с грустью, хозяин – с плохо скрытой завистью.

– Царская тачанка! – не сдержался хозяин. Дима (актер все-таки) глянул на него устрашающе тухлым взглядом и пообещал:

– Не дай бог что случится, хозяин, запалю я твою хату с четырех концов!

…Дима с трудом влез в битком набитый автобус. Стоял, еле дотягиваясь до верхнего поручня через головы очумелых баб. Качало, при торможении кидало, но он улыбался: даже толчея была приятна после многочасового сидения в седле.

…В аппаратной перед огромным экраном с подробнейшей картой Центральной России, на которой неподвижно светилась маленькая красная точка, молодой человек откинулся в кресле, закрыл глаза, побыл недолго в неподвижности и, наконец, решительно нажал клавишу переговорника.

– Что-нибудь серьезное? – спросил голос из репродуктора.

– Точка неподвижна уже в течение полутора часов.

– Что, по-твоему, произошло?

– Считаю, что он решил не пользоваться мотоциклом и оставил его в пятнадцати километрах от Ярославля. Думаю, в дальнейшем он попытается передвигаться на других транспортных средствах.

– Что ж, вольному воля, спасенному рай. Теперь дальнейшее – его забота, – решил голос. – Отключайся и вплотную займись Москвой.

* * *

Когда Дима, солидно перекусив, вышел из кафе в центре Ярославля, уже отчетливо вечерело. Разболтанной походкой человека, которому нечего делать или некуда деваться, он дошел до уютного скверика. Уселся на свободную скамейку в глубокой тени (скамейки под лучами заходящего солнца были заняты теплолюбивыми пенсионерами), раскинул руки по спинке и уставился в одну точку.

Томная дева в короткой юбчонке и туфлях со средневековыми носами прошла мимо, помахивая сумочкой из псевдозмеиной кожи. Дима встрепенулся, вдогонку оценив весьма привлекательно раскачивающийся ядреный антифейс. Дева удалилась, и Дима снова принял позу распятого святого Себастьяна. В этого святого, как известно, пуляли стрелами. И стрела прилетела и вонзилась в Диму острым мгновенным взглядом вновь возникшей томной девы.

– Скучаешь, казачок? – спросила она, и в последнем луче заходящего солнца сверкнула ее золотая фикса. Раньше он рассмотрел ее ниже пояса, теперь увидел всю. Лет двадцати, хорошенькая даже под усиленным макияжем. Он кивнул.

– Можешь развлечь? Тогда садись.

– Развлекаю обычно лежа. Удобнее. И мои развлечения денег стоят.

– Догадался. Сама по себе или под котом?

– Я что тебе, рогожка трепаная? У меня собственный флэт.

– Ответственная квартиросъемщица, выходит. Телефон есть?

– Ты что, по телефону будешь жене рассказывать, чем мы занимаемся?

– Я холост. Хочешь, прямо сейчас на тебе женюсь?

Дева демонстративно глянула на свои причудливые часики.

– Загс уже закрыт.

– Настоящие браки свершаются на небесах. По-моему, наш там уже свершился. Наступает пора первой брачной ночи.

Подошли к весьма приличному новострою. Дева открыла дверь подъезда магнитным ключом. Миновав лифт, ухоженной лестницей поднялись на второй этаж. Она достала ключи, щелкнула замком, и тут его осенило:

– Слушай, а как тебя зовут, жена?

– Люся, – ответила она уже в прихожей.

– Люся, – повторил он. – Людмила, значит.

– А тебя?

– Дмитрий.

– Дмитрий, – повторила она. – Дима, значит.

Посмеялись. Она посмотрела на его ноги. Приказала:

– Кроссовки снимай. Носки-то не дырявые?

– А если дырявые?

– Тогда босиком.

Он разулся и в носках двинулся по коридорчику. Удивился:

– Гляди ты! Да у тебя двухкомнатная!

– В спальню иди, – распорядилась Люся, и он пошел в спальню. Действительно, цех ночной смены: в небольшой комнате центральное место занимала кровать размером три на три. Вошедшая следом за ним Люся велела: – Прими душ и переоденься во все новое. Держи.

И кинула на кровать пару заманчивых ярких пакетиков. Презервативы.

– Прямо так сразу? – недовольно удивился Дима. – А я привык к разбегу.

Он вытащил из заднего кармана джинсов плоскую бутылку виски. Она глянула и определила уверенно:

– «Чивас ригал». Шикуешь. Тогда готовь на кухне. А я все равно в ванную. – Она, на ходу раздеваясь, прошла в ванную комнату, а он, заглянув в столовую-кабинет, распахнул дверь кухни. Все осмотрев, вернулся к двери в ванную. Вода еще не шумела, и он изложил свои впечатления через дверь нормальным голосом:

– А у тебя уютно.

* * *

– …А у вас уютно! – сказал Сырцов, миновав стеклянную дверь с надписью «Женщина во всем» и оказавшись в приемной редакции перед столом заджинсованной, лихой девицы-секретарши.

– Мы женщины во всем! – повторила она название своего журнала. – Чем могу быть полезна?

– Мне необходимо срочно переговорить с одной из ваших сотрудниц, Ольгой Гореловой.

– Во-первых, у нас нет сотрудницы под такой фамилией…

– Даже так? – саркастически перебил Сырцов.

– …А во-вторых, каждый посетитель в обязательном порядке должен сначала встретиться с редактором по связям с общественностью.

Ворвавшись в кабинет редактора по связям с общественностью, Сырцов сразу взял быка за рога.

– А почему у вас такой порядок?

– Лучше такой, чем никакого, – ответила дама средних лет, одетая со скромной элегантностью. – Муж, возмущенный дурным влиянием журнала на его законную половину, в гневе забывающий здороваться? Хотя нет, не похож. Здравствуйте.

– День добрый, – Сырцов без разрешения сел в гостевое кресло. – К чему эти тайны мадридского двора? Я твердо знаю, что Ольга Горелова у вас работает и сейчас находится в редакции. А мне отвечают, что такой здесь нет вообще!

И эта тирада Сырцова не произвела особого впечатления на даму. Она угадывала:

– Рассерженный мент? Нет. Скорее неглупый частный детектив, который мнимой вздорностью пытается на всякий случай завести самодовольную дамочку. Угадала?

– Угадала, – обреченно согласился Сырцов. – Только вот я сомневаюсь в эпитете «неглупый». Я должен был первым угадать, кто передо мной.

– Не кокетничайте. Так вот, Ольги Гореловой у нас действительно нет. – Она легким взмахом руки остановила попытавшегося было протестовать Сырцова. – Но зато у нас работает ведущая журналистка Ольга Спасская. Оля по какой– то причине тщательно скрывает, что работает у нас. Это ее право, и мы согласились на псевдоним. Вы хотите поговорить с ней? Что ж, спрошу ее согласия. Впрочем, она, я думаю, согласится. Она девица бесстрашная. – Дама встала из-за стола и вышла.

Первым вопросом Сырцова Ольге Гореловой-Спасской был:

– Скажите мне, Оля, в какие края укатил Дима Колосов на вашей «хонде»?

«Хонда» была последним словом его фразы, и Оля ухватилась за него:

– Моя «хонда» преспокойно отдыхает в гараже, уважаемый Георгий Петрович.

Сырцов, умело поставивший нужное словечко, с огорчением констатировал:

– В гараже ее нет, Оля.

– Блюминга раскололи, – поняла Оля. – Крепкий, как сталь, надежный, как весь гражданский флот, и простой, как мычание. Спровоцировали, что ли?

– Слегка обманул. Ну, так куда направился Колосов?

– Я не имею права довериться вам.

– Хуже будет, если милиция заставит вас довериться ей.

– Вы угрожаете?

– Предупреждаю. Я даю вам слово, что работаю на Диму.

– Работаете вы на того, кто вам платит.

– Тогда – за него. Так будет точнее. Мои клиенты – Димин учитель, мастер курса, и один из руководителей будущего театра, в котором он мечтает работать.

– Я должна вам верить?

– Хотите, покажу контракт?

– Не надо.

– Ладно. Ваше право – верить или не верить. Но повторяю вопрос: куда направился Дима?

– Скорее не куда, а от чего. На него вешают два убийства.

– Все это дело – на жидких соплях. И вы, как женщина во всем, должны понимать это.

– Я все отлично понимаю, но у нас в России пока суд да дело…

– Так все-таки куда?

– В город, где он родился и вырос.

– Действительно, не у родственников же в Ярославле прятаться. Это вы ему посоветовали тайно уехать?

– После бурной дискуссии было выработано совместное решение.

– Ваше совместное решение может стоить ему жизни.

– Вы нарочно пугаете меня?

– Милая моя Оля, неужели вы не понимаете, что его подставляют, настойчиво подставляют. Милиции, уголовщине…

– Кто?

– А вот этого я пока не знаю.

* * *

После третьего раза, устав, они вольно раскинулись на широкоформатной постели. Дима смотрел в потолок.

– Мужики после третьего захода обязательно закуривают, – сказала Люся.

– Я не курю. Который час?

– Без десяти два.

– Через десять минут буду звонить. У тебя на руке «Филипп патек». Китайский фальшак или настоящие?

– Откуда я знаю? Подарок клиента.

– Щедрые у тебя клиенты.

– Я – телефонная девочка, мой сегодняшний муженек. И только по рекомендации.

– Меня-то на улице сняла.

– А понравился! – лихо призналась Люся.

– Все, – он решительно сел на край постели. – Пойдем звонить.

– Я-то тебе зачем?

– Нужна.

В спальне аппарата не было. Они голышом направились на кухню. Электричества не включали, было достаточно света от уличного фонаря. Дима снял трубку и перед тем, как набрать номер, распорядился:

– Сначала ты попросишь Федора, а когда он подойдет, передашь трубку мне.

Она держала трубку возле уха, а он набирал номер. Длинные гудки.

– Можно Федора? Минуточку. – Она передала Диме трубку: – Он.

– Федор, это я, не пугайся и не называй меня по имени. Мама спит? Тогда все в порядке… – он помолчал и кивнул Люсе на дверь: иди, мол, свободна.

Она фыркнула и вернулась в спальню. Долго ворочалась, укутывалась в одеяло.

Дима вернулся немного погодя. Поискал ладонью, где у мумии голова, нашел, осторожно погладил и признался:

– Я что-то замерз.

Она приподняла край одеяла и позвала:

– Иди ко мне. Согрею.

Он и пошел.

…На краю высокого обрыва над Волгой ранним-ранним утром сидели два брата. В отличие от Димы Федор был невысок, плотен, круглолиц. Мужичок-боровичок. После долгого Диминого рассказа оба молчали.

– В общем, я теперь понимаю, что зря из Москвы сорвался.

– Что было, то прошло, – утешил Федор. – Вернуться хочешь?

– А как? На вокзалах и пристани мне лучше не показываться. А на приметной «хонде» тем более. Кстати, ты ее, как я исчезну, сразу забери. Адресок не забыл?

– Все помню, – уверил Федор. – Я две недели как «девятку» купил.

– Это ты к чему?

– Так «копейка» без дела стоит.

– На ходу?

– У меня по-другому не бывает. Садись и мотай в Париж и Китай.

– Федя, ты же после покупки, наверное, в долгах, а она денег стоит. Мало ли что…

– Подгоню «копейку» к подъезду твоей шалавы, когда автомобильная суета в полном разгаре. А ты в подъезде жди, чтобы сразу за баранку.

– Спасибо, братик.

Они встали с парапета и обнялись…

…Люся открыла дверь, стараясь выглядеть недовольной.

– Ни свет ни заря, а он туда-сюда…

Он приобнял ее за голые плечи (только слегка прикрытые махровым полотенцем) и фальшиво пропел начало народной песенки из древнего фильма «Девушка с гитарой»:

– Люся, Люся, я боюся, что тобой я увлекуся…

* * *

Поздним вечером «копейка» оставила позади пригороды Ярославля…

…Ночью «копейка» неслась по свободной трассе…

…Уже рассвело, когда Дима за рулем «копейки», мчавшейся по совершенно пустынному шоссе, стал различать верстовые столбы, начинавшиеся с единицы. Вдруг «копейку» дернуло, и она стала оседать на передние колеса. Он еле успел сбросить скорость двумя тормозами.

– Ядрена Родионовна, Пушкина мать! – выругался он и вылез посмотреть, что с колесами.

И тут его страшно ударили по затылку.