Текст книги "Фаворит и узник"

Выживших диверсантов настиг голод. Вплоть до начала марта они искали в снегу выброшенные с самолета грузы. Чтобы не пасть жертвами диких морозов, они в лесу соорудили землянку. Ни о каком выполнении задания не могло быть и речи. Выжить – вот главная цель, которую они поставили перед собой. К лету закончились все немецкие пайки, а поэтому голод погнал пришельцев с неба к людям.

Проголодавшихся и обмороженных диверсантов: Стахова – подпоручика Врангелевской армии, Андреева – красноармейца из числа военнопленных и Грищенко – старшего лейтенанта, командира артиллерийской батареи 8-го стрелкового полка, попавшего в плен, задержали бдительные местные граждане у деревни Бисерово Кировской области. Крестьянам показалась подозрительной их просьба продать продукты. Скоро «помятых красноармейцев» селяне, вооруженные топорами и вилами, передали правоохранителям.

Однако низкая идейная мотивация набранных из военнопленных РККА и белоэмигрантской среды диверсантов, недооценка реалий охраны советского тыла, а также система контрразведывательных мер органов госбезопасности и властей обусловили крах все попытки проникновения немецко-фашистской агентуры вглубь советского тыла для нанесения значительного ущерба военно-промышленному комплексу (ВПК) страны.

На допросах троица показала, что они должны были совершать диверсионные и террористические акты на территории Приволжья и Приуралья. После следствия состоялся суд. Они были осуждены на 15, 10 и 8 лет соответственно…

Сталин замечает…

Настоящая слава – это когда ваше имя ценится дороже, чем ваша работа.

Дэниел Бурстин

На вопрос: как становятся люди без блата и родственных лифтов фаворитами большого начальства даже вождей? – можно ответить только словами: заслуженно ярким умом, решительностью и мужеством в характере. Они сильными мира сего и замечаются. Но, для того чтобы имя стало нарицательным и оно ценилось дороже вашей работы, нужно красиво и умно сделать эту самую работу.

Октябрьским стылым днем 1943 года нарком госбезопасности СССР Всеволод Николаевич Меркулов по вызову Сталина завершил еженедельный доклад Верховному Главнокомандующему о проделанной работе по линиям контрразведки и разведки. Разговаривать со Сталиным ему всегда было трудно – он чувствовал себя неуютно при общении с ним. Всеволод Николаевич боялся не только хозяина кабинета, но и сам кабинет, не приносивший успокоения и радости при посещении. И ему всегда очень хотелось быстро покинуть кабинет, готовясь услышать наконец-то фразу: «Вы свободны!»

В.Н. Меркулов обычно очень переживал, когда Сталин задавал ему какие-либо уточняющие вопросы, на которые, как правило, у него не зарождалось в голове окончательно проработанных, точных ответов, какие бы хотел услышать Верховный Главнокомандующий.

Вдруг Иосиф Виссарионович посмотрел пристально на своего гостя, смежив глаза, словно прицеливался из невидимого оружия, и вдруг выстрелил взором, и задал вопрос о перебежчике военпреде полковнике Кравченко, попросившем политическое убежище в США.

«Зацепит, точно зацепит меня. Будь он неладен этот Кравченко, – подумал нарком. – Сейчас начнет искать виновного среди разведчиков и контрразведчиков. А ведь над этими подразделениями стою я с Наркоматом госбезопасности страны».

Но Сталин не ограничился поиском для наказания проштрафившегося, он вдруг неожиданно, почти нейтрально, казалось, даже общо спросил:

– Таварищ народный камиссар, а пачему такие люди, обласканные самой демократической страной, какой является Советский Союз, поддаются на провокации со стороны противника, на шантаж и в конце концов идут на предательство своей Родины?.. У вас-то есть на это свой, чисто профессиональный ответ? – И через паузу: – Задумывались ли вы как нарком государственной безопасности, и как советский гражданин, и в конце концов как патриот Советской страны над этой проблемой?

У Меркулова был, как говорится, хорошо отточенный письменный стиль. Он качественно мог готовить документы наверх. Слыл у Берии «золотым пером». Так, будучи руководителем Наркомата госбезопасности, кроме основной важной работы, он умудрялся писать еще и неплохие пьесы, которые успешно шли в столичных театрах. И вот этот вполне грамотный и образованный, с творческим началом человек растерялся перед вождем.

– Так точно, товарищ Сталин, попадаются к сожалению… факты такие имеются… Но мы усилим работу… будут результаты… обязательно появятся, – бубнил Меркулов в быстром темпе дежурные фразы ответа.

Но Сталин не был бы Сталиным, если бы он не добирался до сердцевины причин появившейся проблемы.

– Ясно мне и понятно, как говорится, ораторами становятся, а писателями рождаются, – резко перебил его Сталин, – однако я имею в виду совсем другое. Пачему их оперативные работники умеют лучше убеждать противника, чем наши? Я что-то не припоминаю, чтобы кто-либо из иностранцев, ну какой-нибудь американский полковник, попросил у нас политическое убежище под воздействием чекиста. Я ясно говорю, вы меня хорошо понимаете?

– Так точно… понимаю… Будем искать… Думаю, справимся, – отбивался в холодном поту нарком

– Ладно идите, – Верховный Главнокомандующий разочарованно махнул левой рукой, держащей уже потухшую трубку…

Меркулов, весь красный и вспотевший, пробкой выскочил из кабинета, чуть не сбив во втором дверном проеме секретаря Сталина – Поскребышева, посмотревшего на него совершенно спокойно. Он на своем веку и посту секретаря и не такие сцены видывал в лице вылетавших из кабинета вождя ошарашенных посетителей.

Прибыв на Лубянку, взволнованный Всеволод Николаевич скомандовал дежурному по наркомату:

– Первого и второго ко мне срочно!

– Ясно… Есть, товарищ нарком, – привычно ответил дежурный.

Через несколько минут в просторном кабинете Меркулова появились начальники Первого разведывательного и Второго контрразведывательного главных управлений НКГБ генералы Павел Михайлович Фитин и Петр Васильевич Федотов. Нарком, весь красный лицом, раздраженно спросил:

– Сколько вы будете меня подставлять перед Верховным? С Кравченко разобрались? Кто его проворонил? Твои? – голова наркома повернулась в сторону Федотова.

– Моих за границей нет! – уверенно ответил Петр Васильевич, руководитель территориальных органов.

– Тогда твои, Фитин?

Спокойный и сдержанный начальник разведывательного главка напомнил:

– Всеволод Николаевич, Кравченко – военпред. Он из команды Голикова… Из военной разведки. А ГРУ курирует военных контрразведчиков Абакумова. Пусть он или его подчиненные и отвечают.

– Нет, нет! Вы выясните все обстоятельства, а вдруг наш окажется. Тогда Сталин нам не простит. Через полчаса доложите, чей он. Все! Вы свободны. Выполняйте приказ… Хотя подождите. Поищите среди своих подопечных…

– Посмотри, Петр Васильевич, ты по Куйбышеву. Там у Питовранова под боком целый дипломатический корпус. Может, есть у него какие-нибудь зацепки для работы над подобными типами… Наверняка есть!

Тут он попал в точку.

Совещание закончилось. Федотов набрал по ПС (правительственной связи. – Авт.) номер начальника Управления НКГБ по Куйбышевской области Питовранова.

– Слушаю, Петр Васильевич, – быстро ответила трубка голосом Питовранова.

– Евгений Петрович, есть один важный вопрос. Возьми материалы на иностранцев – дипломатов и журналистов, с которыми можно побеседовать «по разным поводам», выгодным для нас…

– Ты меня понимаешь?

– Да!

– И приезжай срочно ко мне…Ночным поездом.

– Есть, – послышался ответ подчиненного.

Наутро следующего дня Евгений Петрович сидел в кабинете Федотова. Обсуждали вопрос, поднятый Сталиным перед наркомом. Задание Петром Васильевичем было сформулировано четко: среди иностранцев, находящихся в Союзе найти такого человека, желательно из числа англосаксов, которого можно было бы склонить к переходу на нашу сторону – попроситься в советское гражданство, желательно по политическим мотивам.

Питовранов выложил перед начальником главка несколько разноцветных тоненьких папок с кандидатами, в отношении которых готовились оперативные мероприятия: вербовки, компрометации, выдворения. Засиделись допоздна, обсуждая каждую предоставленную кандидатуру.

Вдруг к концу рабочего дня позвонил нарком:

– Ну что, можно на что-то надеяться?

– Да, приемлемый вариант комбинации продуман… Есть кандидатура – интересная. Изначально подготовлены и контуры реализации мероприятия… Поручена она лично Питовранову, – пояснил Федотов.

– Кто он?

– Англичанин, товарищ нарком! – ответил начальник главка.

– Поторопитесь, но не спешите, чтоб не наломать дров. Надо надежно склонить, документально, вы меня поняли? – последовал ответе вопросом Меркулова, видно порадовавшийся таким оборотом дела.

– Да!

На следующий день Меркулов читал обобщенную справку и план проведения операции в отношении одного из редакторов английской еженедельной газеты «Британский союзник» Марка Гордона (по этическим соображениям фамилия изменена. -Авт.), или просто Миши, как его называли советские друзья. Марк хорошо знал русский язык. Он, живя в Москве, часто наведывался к своим дипломатам в Куйбышев. Любил британец женщин, грузинское вино и русскую водку. И пресытиться всем этим блаженством никак не мог. Отмечалась его смелость в оценке политики своего правительства, которое критиковал из-за затягивания союзниками открытия второго фронта. Обосновывал он это не столько любовью к Советскому Союзу, сколько нестабильностью в обществе и усталостью европейских граждан от длительности боевых действий.

С Питоврановым Марк неоднократно встречался на различных дипломатических раутах в Куйбышеве. Думается, хотя советский друг представлялся чиновником городской администрации, агентура МИ-6 догадывалась, «ху из мистер Женя?». Так возник оперативный повод Евгению Петровичу встретиться с Марком в Москве. Питов-ранов любезно пригласил его в ресторан.

– Миша, я тут в Москве по делам, задержусь на пару дней. Приглашаю посидеть в ресторане. Как смотришь? – обратился чекист по телефону к Марку.

– О’кей, господин Питовранов! – последовал ответ.

И вот они за отдельным столиком в ресторане гостиницы «Москва». Марк принес пачку свежих номеров своей газеты. Экземпляры тут же разошлись по знакомым. Он ведь бывал частым гостем здесь. Скромно пообедав, но изрядно выпив, решили «продолжить» обсуждение «глобал» вопросов и проблем в номере Питовранова. Войдя в комнату, Марк поразился столом с разнообразием напитков и закусок. На недоуменный взгляд и округленные глаза от удивления британца Питовранов ответил, что все это привез из Куйбышева для «поршня», чтобы протолкнуть решение ряда хозяйственных вопросов среди столичного чиновничества, любящего внимание к себе «топтунов-просителей из глубинки». Устоять перед таким соблазном Марк не мог. Пили, ели и дискутировали до полуночи…

Результатом попойки явились батарея пустых бутылок и «Заявление о просьбе политического убежища в Советском Союзе», написанное коряво русскими словами на листе, вырванном из именного журналистского блокнота и подписанное Марком Гордоном.

Протрезвев, англичанин понял, какую глупость он допустил. Советские СМИ тут же известили о «…мужественном поступке британского бойца политического фронта, глубоко разочаровавшегося капиталистическим образом жизни и добровольно избравшего социализм».

Правда, спустя неделю он покинул Москву через Тегеран в ожидании лондонской голгофы. А пока Меркулов, захватив «Заявление» и ряд других документов, отбыл с хорошем расположением духа в Кремль.

Сталин, выслушав Всеволода Николаевича, удовлетворенно заметил:

– Выходит, что все получается, когда с творческих позиций человек подходит к делу. Когда в голове отсутствует хлестаковщина – «легкость, не обычная в мыслях». Жерновами ума надо ворочать. Их надо чаще крутить, чтобы из зерна получился белый продукт. Кстати, кто исполнитель этой выгодной нам операции?

– Начальник Управления НКГБ Куйбышевской области генерал-майор Питовранов, – смело отрапортовал Меркулов.

– Хм, какая редкая фамилия, первый раз слышу, – вслух обозначил свое отношение к герою Верховный, обладавший феноменальной памятью, особенно на фамилии и номера телефонов.

Кстати, в Куйбышеве находились не только иностранные представительства, но и дети высокопоставленных партийных и советских чиновников. Там же располагались военные госпитали, куда свозили раненых с фронтов. В эвакуации с октября 1941 года в Куйбышеве проживала и дочь Сталина – Светлана Аллилуева. Она тосковала по богемной жизни в столице, по друзьям-товарищам. Здесь девочка впервые узнала, что ее мать не умерла, а застрелилась. Десять лет в семье от нее скрывали этот факт, что повлияло на ее формирование как личности, понявшей с присущим детским максимализмом, что даже близкие могут врать и жестоко обманывать.

Именно в Куйбышеве в 1942 году она познакомилась и влюбилась в человека, из-за которого потом навсегда испортила отношения с отцом – сценаристом и кинорежиссером 40-летним Алексеем Яковлевичем Каплером. Когда Сталин узнал об этом через чекистов, он взорвался бранью к дочери. А Каплер через некоторое время, а точнее, в 43-м, поплатился в конце концов за свою любовь к Светлане пятилетним лагерным сроком за антисоветскую агитацию и был этапирован в Воркуту. Когда его освободили в 1948 году, вопреки запрету, он приехал в Москву, где его вновь арестовали и отправили в исправительно-трудовой лагерь в Инту…

Теперь Светлана рвалась в Москву и писала отцу грустные письма, в которых говорилось, что Куйбышев ей не нравится. На вопрос отца «почему?», она отвечала, что город заполонили раненые, на любой улице каждый пятый – это калека-инвалид. Жутко постоянно смотреть на эту безрадостную картину, которая отрицательно влияет на психику.

В Москву она приехала совсем другим человеком. После одной из встреч с Каплером в столице отец влепил ей две пощечины, а судьба режиссера решилась быстро – о чем говорилось чуть выше.

1944 год. Исход войны не вызывал сомнения. Территория СССР была уже практически вся освобождена от немецко-фашистских оккупантов. Рано утром 6 июня 1944 года союзники открыли второй фронт Нормандской стратегической операцией под кодовым названием «Оверлорд», которая закончилась 25 августа того же года. После чего союзники пересекли реку Сену, освободили практически не сопротивлявшийся Париж, и продолжили наступление к французско-германской границе.

Красная армия постепенно приближалась к главной цели – окончательному разгрому Германии на ее территории. Румыния повернула оружие против немцев. Король Михай Первый во время второго царствования (1940–1947) вывел свою страну из гитлеровской коалиции. Кстати, он был самым молодым и последним умершим кавалером высшего советского военного ордена «Победа». Получил он его под № 16.

Немногие знают, что первичные данные о том, что в Бухаресте 23 августа 1944 года готовится восстание по нейтрализации румынского прогитлеровского руководства, были получены разведывательным подразделением Управления КР СМЕРШ 3-го Украинского фронта, которым руководил генерал-майор П.И. Ивашутин…

Король Михай, быстро сориентировавшись, занял сторону восставших и приказал арестовать Антонеску, а также пронацистски настроенных генералов-ястребов, которые боялись ответственности за свои злодеяния, совершенные как на советской земле, так и на своей родине.

Время успехов нацистского оружия безвозвратно кануло в прошлое. И все же военное руководство Германии стремилось, как писалось в одной из директив верховного главнокомандования вермахта, «…ослаблять силы русских и удерживать рубежи, расположенные как можно дальше к востоку от границ Германии и важнейших сырьевых источников, которые еще оставались в руках немцев».

Вместе с тем Гитлер и его окружение все больше рассчитывали на то, что при дальнейшем развитии мировых событий США и Англия столкнуться с Советским Союзом и повернут против него свое оружие. Такие настроения были не только в фашистской ставке против «кухаркиных детей», вдруг оказавшихся высокими стратегами, а, по существу, Красная армия теперь представлялась неким Левиафаном, обладающим неувядающей, чудовищной силой. Гитлеровский генерал-майор танковых войск Фридрих Меллентин впоследствии писал: «Раскол между Советским Союзом и англо-американцами – вот что было нашей реальной надеждой».

Нацистские правители все чаще думали о возможности сепаратного мира с США и Англией…

Эти события со спокойствием в столице позволили возвратиться из Куйбышева в Москву практически всем дипломатическим миссиям. С ними вместе прибыл в столицу и генерал-майор Е.П. Питовранов, которому предстояло передать центральному руководству органов госбезопасности материалы оперативных наработок куйбышевскими чекистами по дипломатическому корпусу.

Поздно вечером раздался телефонный звонок в номере гостиницы «Москва», где временно проживал Евгений Петрович. Дежурный из приемной наркома Меркулова велел срочно прибыть на Лубянку. Потребовалось ровно минут 10–15 высокому и быстро шагающему генералу, чтобы преодолеть расстояние и прибыть вовремя в главный чекистский штаб. В предбаннике он заметил сгрудившихся почти всех руководителей органов госбезопасности: Абакумова, Кобулова, Завенягина, Серова, Фитина, Федотова и других.

Как только началось совещание, Меркулов без заранее подготовленного вступления, с заметной тревогой в осекшемся голосе, вдруг заявил, что их всех срочно собирает Сталин из-за какой-то информации Молотова, в негативном свете выставляющей оперативный состав центрального аппарата. Все поняли, что это может касаться международных проблем, связанных с органами госбезопасности. И не ошиблись.

Когда стали собираться к отъезду, Меркулов, повернувшись в сторону Питовранова, проговорил:

– И ты, Евгений Петрович, пойдешь с нами. Может, у них остались какие-то жалобы по Куйбышеву? Ты ведь долго там был руководителем. Знаешь лучше других эту кухню.

– Есть, – по-военному ответил молодой генерал.

Как выяснилось, произошел эпизод, который больно задел Сталина. Дело в том, что посол США Уильям Аверелл Гарриман направил в МИД СССР представление об обнаружении в здании американского дипломатического представительства «жучков» – аппаратуры подслушивания, включая и личную резиденцию посла Спасо-Хаус. Янки злорадствовали: как же, ухватили русских «союзничков» за руку! Поймали с поличным. И, конечно, ждали ответа от советского правительства.

Как только гости с Лубянки расселись в кабинете Верховного, Сталин после доведения фабулы дела до слушающих, недовольно и раздраженно пробурчал: «С бракоделами-сапожниками мы потом разберемся, а сейчас надо срочно решить, именно здесь, у меня, как бы мы могли, не расшаркиваясь перед нашими союзниками, достойно, умно и принципиально им ответить».

После этой головоломки в кабинете нависла тяжелая, давящая на психику и нервы тишина. Генералы, уткнувшись носами в зеленое сукно стола, думали: что ж такое придумать и сказать вождю? Быстро, предательски быстро, бежало время. На висках у каждого пульсировали сосудики, словно били миниатюрные метрономы. Вождь успел дважды пройтись по дорожке, вглядываясь в лица сидевших за приставным длинным столом руководителей госбезопасности. И вдруг от сидевшего с краю генерал-майора прозвучало робкое, спасительное для всех обращение:

– Разрешите, товарищ Сталин?

Стремительно поднялся высокого роста самый молодой генерал. Сталин резко повернулся к нему лицом. Его брови вздернулись вверх. Глаза приоткрылись. Наверное, он ожидал предложения в первую очередь от сидящих за столом больших руководителей.

– Говорите, мы вас слушаем, товарищ генерал. Представьтесь, пожалуйста.

– Генерал-майор Питовранов.

– Слушаю вас, таварищ Питовранов…

Именно после представления Сталин вспомнил, что с этой фамилией он уже встречался, причем с приятными воспоминаниями, а поэтому запомнил ее.

– Свои слова, конечно, я обращаю не к в вам, а как аргумент для американских оппонентов. Как известно, в конце 41-го немец стоял у ворот столицы. Мы могли чисто теоретически, из тактических соображений, предположить, что временно можем оставить Москву, как это сделал Кутузов, отступая вглубь России. Мы тоже на период оккупации подготовили противнику сюрпризы, понимая, что многие роскошные дома будут заняты высшими чинами вермахта и даже политической элитой Третьего рейха. Одни здания минировали, в других устанавливали технику слухового контроля – «жучки» только для того, чтобы наши подпольщики имели возможность получать важную, упреждающего характера информацию. Это канва нашего ответа…

Сталин посветлел лицом. Подошел поближе. Видно было, что генерал попал в точку.

– С канвой я согласен, а вот что должно быть вышито на этом полотне? Тут не до конца продумано. Почему же мы не сняли «жучки»?

Теперь все головы руководителей, как по команде, повернулись в сторону Евгения Петровича Питовранова.

– Не сняли, товарищ Сталин, потому что исполнители-технари давно ушли на фронт, на передовую – воевать с фрицами. За прошедшие три года некоторые погибли, другие до сих пор воют. Вот закончим войну и займемся демонтажем техники. А сейчас какие могут быть к нам претензии: устройства эти мы не использовали. Обратное же доказать американцы не смогут.

По лицу Сталина скользнула заметная теплая улыбка.

– Вы закончили? – он обратился к Евгению Петровичу.

– Так точно!

– Какие еще есть предложения?

Но многозвездные генералы молчали.

– Тогда все свободны, а вас, таварищ Меркулов, прошу остаться, – проговорил Сталин.

Меркулову опять с неохотой пришлось один на один общаться с хозяином главного кремлевского кабинета.

Сталин постоял, пока присутствующие покинули его кабинет, прошел к столу, зажег потухшую трубку и, исподлобья взглянув на Меркулова, заметил:

– Товарищ нарком, чем объяснить, что ваши подчиненные часто в подобных ситуациях отмалчиваются. Видно надеяться, что за них будет думать кто-то другой… помоложе, поэнергичнее, посмелее. Это опасно для вашей службы. Обсудите эту проблему вместе с ними.

На следующий день Молотов принимал посла США Гарримана. Состоялась беседа. Оба остались довольны встречей.

Инцидент был исчерпан.

Удовлетворенный встречей с американским послом Вячеслав Михайлович тут же позвонил Сталину…