Текст книги "Чистилище СМЕРШа. Сталинские «волкодавы»"

Постскриптум

Работая над вышеупомянутой главой о разоблачении агента финской разведки Старикова – «Сергея», автору этой книги попался в руки материал по Рованиемской шпионской школе. Очерк подготовлен был Тимофеем Анисимовичем Чижевским – сотрудником СМЕРША, фронтовым другом по Балтике, Эстонии и Карелии генерал-майора Николая Кирилловича Мозгова, о котором писалось уже в книге «СМЕРШ в бою». Об операции по внедрению Т.А.Чижевским своего разведчика в эту финскую разведшколу хорошо был осведомлен и его сослуживец полковник в отставке А.К.Соловьев, который тоже делился некоторыми подробностями.

Короткий очерк в книге А. Бондаренко и Н.Ефимова – «На острие» оставил и сам участник тех событий Т.А.Чижевский.

Оказалось, что в начале 1942 года сотрудниками Особого отдела 14-й армии был подобран разведчик – 26-летний радиоинженер из Смоленска Олег Константинович Сожинский с целью внедрения в Рованиемскую школу, птенцы которой часто надоедали армейским контрразведчикам.

«В то время я, – писал Тимофей Анисимович, – непосредственно готовил его для работы в логове врага. Обращали на себя внимание его смышленость, хорошая память, умение подвергать критическому анализу свои поступки, осмотрительность, общительность, способность входить в доверие к собеседнику.

Вместе с Сожинским мы разработали легенду и тактику его поведения при первом допросе у немцев и в последующем при возможном пребывании его в лагере военнопленных. Мы не скрывали от него, что при нахождении в стане опытных и коварных абверовских разведчиков не исключается применение к нему жестокости, вплоть до имитации расстрела и других тяжких испытаний».

После соответствующей оперативной подготовки Сожинский под псевдонимом «Звезда» был переброшен через линию фронта…

Спустя пять месяцев наш разведчик возвратился из вражеского тыла. Он рассказал, как оказавшись в немецком плену, выдержал жестокую проверку, не поддался на провокационные попытки сотрудников абвера склонить его к чистосердечному признанию своей связи с советской военной разведкой или контрразведкой. В конце концов, выдержав свою легенду, Сожинский понравился вербовщикам, и после некоторых формальностей был направлен в Рованиемскую шпионскую школу.

В процессе обучения собрал материалы о структуре и расположении разведывательно-диверсионной школы, получил данные на ее начальников: финна майора Паатсало, а потом сменившего его немца капитана Альфреда Ройтера, многих преподавателей и слушателей. Не осталась без внимания разведчика информация, полученная им от одного из инструкторов, что зимой 1941–1942 года с инспекцией приезжал важный гость из Берлина. Именно тогда был заменен руководитель школы финн Паатсало на немца Ройтера.

Военные контрразведчики были больше чем уверены, что этим инспектором мог быть генерал-лейтенант Ганс Пиккенброк – начальник отдела «Абвер-1» (разведка), сопровождавший адмирала Канариса во время его поездки в Финляндию.

Прямым результатом того вояжа руководителя военной разведки Третьего рейха была массовая заброска парашютистов вблизи дороги Вологда – Архангельск. Так 31 августа и 1 сентября 1942 года наземными постами службы воздушного наблюдения, оповещения и связи (ВНОС) 7-й воздушной армии Карельского фронта были отмечены полеты одиночных немецких «юнкерсов». Эта информация легла на стол руководству военной контрразведки 7-й воздушной армии (Чижевский в тот период был заместителем начальника Особого отдела армии).

Вскоре местными органами госбезопасности Управления НКВД Архангельской области с участием истребительных отрядов и войсковых подразделений было установлено, что немецкая разведка выбросила на парашютах две тщательно подготовленные шпионско-диверсионные группы в составе 13 человек. При их розыске и преследовании четверо были убиты, а остальных задержали с радиопередатчиками, шифрами, оружием и другой экипировкой.

При допросах выяснилось, что они должны были в течение месяца «активно поработать» и подготовить условия для высадки мощного десанта с целью овладения участком единственной в этом районе железной дороги и таким образом отрезать весь Карельский фронт, около 300 тысяч наших войск, от Архангельска. А затем развивать наступление на Вологду и далее на Ярославль.

Однако замыслы германо-финского командования и гитлеровской разведки были сорваны усилиями военных чекистов с участием истребительных отрядов, воинских подразделений и с помощью местного населения. Добивать остатки вражеской шпионско-диверсионной группы приходилось еще в течение двух месяцев.

Нельзя исключать того момента, что пути Сожинского – нашего агента «Звезда» и Старикова – вражеского агента «Сергей» там, за линией фронта, могли и пересечься…

Тайное оружие – проказа

Близился конец Великой Отечественной войны. Шли ожесточенные бои на подступах к Берлину. Сломлено сопротивление фашистских войск на Зееловских высотах. Наши войска штурмуют Рейхстаг.

В это же время в дивизионные и армейские отделы военной контрразведки СМЕРШ из различных источников стала поступать информация о том, что из Берлина и его окрестностей, в срочном порядке эвакуируются различные фашистские спецорганы, которые были сформированы из изменников и предателей нашей родины. По полученным сведениям они концентрируются где-то в Южной Германии. Поступали также данные, что руководители как военной, так и политической фашистских разведок пытаются вступить в контакт со спецслужбами наших союзников. С этой целью они делают все от них зависящее, чтобы эвакуировать на Запад свою ценную агентуру и специалистов по проведению подрывной работы против советских Вооруженных Сил.

Перед военными контрразведчиками была поставлена задача организовать тщательную проверку этих лиц. Как известно фильтрацией в СМЕРШЕ занимался 2-й отдел ГУКР СМЕРШ НКО СССР. Первичная проверка бывших военнослужащих Красной Армии возлагалась на третьи отделения вторых отделов управлений КР СМЕРШ фронтов.

К концу войны в странах Западной Европы и западных зонах Германии оказались миллионы советских граждан. Добыть доказательства преступной деятельности некоторых из них или опровергнуть их входило в задачу военных контрразведчиков. Особое внимание обращалось на выявление позиции союзников к намерениям фашистских спецорганов.

По рассказу генерал-лейтенанта в отставке А. И. Матвеева, активного участника в работе по репатриации наших граждан, он в 1945 году был назначен представителем советской стороны по лагерям в Южной Германии.

А происходило это таким образом. В один из весенних дней сорок пятого года в отдел контрразведки его 47-й гвардейской мотострелковой дивизии прибыл представитель СМЕРШ 1-го Украинского фронта майор Михайлов, который имел специальное задание по проверке этой настораживающей информации.

– В свою очередь, – говорил Матвеев, выступая в совете ветеранов, – я получил указание оказывать самое активное содействие Михайлову в подготовке и проведении спецмероприятий. Работу начали с опроса военнопленных, выявленных абверовцев. Во время боев еще на одерском плацдарме был взят в плен офицер туркестанского легиона Мустафаев. Он привлек внимание в связи с тем, что рота, которой он командовал, прибыла на Берлинский фронт из Южной Германии. Мустафаев оказался довольно словоохотливым и сообщил ряд данных, которые представляли оперативный интерес. В частности, он рассказал, что на место боевых формирований туркестанского легиона, которые отправлялись на фронт, прибывали из Берлина и других районов Восточной Германии какие-то секретные подразделения, среди их личного состава было много выходцев из СССР. После доклада добытой информации Центру, было получено указание: «Для более глубокой ее проверки подобрать и направить на юг Германии своих надежных людей». Проведение этой операции было поручено майору Михайлову и мне. Поскольку война подходила к концу, отобранных людей надо было перебросить на юг Германии в потоке беженцев на Запад. Эта операция должна была быть проведена в самые сжатые сроки. Подбор нужных людей из числа советских граждан, служивших в РОА и туркестанском легионе, их проверка, подготовка и переброска через линию фронта была закончена за несколько дней до капитуляции Берлинского гарнизона. В числе переброшенных были Мустафаев и Беспалов, ранее служивший в РОА. Оба прибыли на Берлинский фронт из южно-германского города Ульм. 2 мая Берлинский гарнизон капитулировал. Наши войска расположились в Берлине. Начались мирные дни. Но и в эти дни у военных контрразведчиков было много работы, так как крестоносцы тайной войны уходили в подполье, стремясь раствориться в общей массе военнопленных и мирного населения. Они не собирались разоружаться, и война с ними продолжалась. Осенью 1945 года Центром были получены данные о трагической гибели майора Михайлова, направленного в Южную Германию для выполнения специального задания, начало которому было положено еще до окончания войны. Обстоятельства его гибели были весьма загадочными. Не исключалось предательство со стороны лиц, с которыми он должен был установить контакт…

* * *

После гибели майора Михайлова руководителем советской миссии по репатриации в городе Тюбингене был назначен подполковник Александр Иванович Матвеев. Он действовал под именем Николая Федоровича Смирнова. Путь к будущему месту работы лежал через Франкфурт-на-Майне, Баден-Баден, Нюрнберг и, наконец, Тюбинген.

Работа по изучению наших граждан и их репатриация сталкивалась с яростным противодействием разведок недавних союзников – Франции, Великобритании и США. Международная организация ЮНРА, занимающаяся репатриацией перемещенных лиц на родину, в том числе и советских граждан. Сотрудниками этой организации в основе своей были разведчики и контрразведчики. Помогали им бывшие гестаповцы, абверовцы и наши граждане, совершившие разного рода преступления против советской власти, – полицаи, националисты из ОУН, УПА, прибалтийских «лесных братьев», каратели, старосты, агенты германской разведки, диверсанты и террористы, у которых были, как говорится, руки по локоть в крови.

Четко налаженная работа нашей миссии по возвращению советских граждан на родину мешала разведкам союзников и предателям, боявшихся возвращаться домой. Они строили разного рода козни нашим сотрудникам и в первую очередь Смирнову, видя в нем честного, принципиального, требовательного начальника и тонкого психолога. Он был опасным для них человеком.

Он постоянно ходил над пропастью. Вокруг него плелась паутина грязных сплетней и слухов. Смирнову не раз угрожали убийством, пытались натравить толпу лагерных сидельцев-уголовников для физической расправы над офицером, периодически работало наружное наблюдение. Однажды, пригласив Смирнова на рыбалку, попытались через аквалангиста-террориста, прорезавшего дно надувной резиновой лодки, утопить его в озере. И только сила воли и соответствующие физические данные позволили военному контрразведчику справиться с создавшейся чрезвычайной обстановкой, освободиться от потащившего его на дно бандита, а потом во второй атаке с его стороны, обезвредить и уничтожить этого тайного «советского друга».

Реакционные круги Франции, Великобритании и США и их разведки, опираясь на бывшие фашистские разведывательные органы, пытались использовать предателей для ведения подрывной работы в лагерях перемещенных лиц, чтобы воспрепятствовать советским гражданам, в том числе и бывшим военнопленным, вернуться к своим семьям. Кроме того, они использовали канал репатриации для засылки в нашу страну диверсантов, террористов и шпионов из числа людей, у которых окровавлены руки совершенными злодеяниями на оккупированной территории во время войны.

Их направляли в нашу страну, чтобы путем террора, диверсий и шпионажа помешать нашему народу залечивать тяжелые раны войны.

В один из рабочих дней в миссию прибыла женщина, которая отрекомендовалась врачом. Она предъявила документ, свидетельствующий, что работает в Мюнхене в секции Красного Креста при ЮНРА. Назвала имя и фамилию – Инга Шмидке. Это была немка, женщина средних лет, с привлекательной внешностью и хорошими манерами. По всему было видно, что она получила достаточно высокое образование и воспитывалась в интеллигентной среде. Вообще Шмидке производила впечатление открытой и добропорядочной женщины. Охотно рассказывала о своей семье и работе в ЮНРА.

– Так что вы хотели? – спросил Смирнов, привыкший к четким изъяснениям и не получивший вразумительного ответа цели ее прибытия.

– Я имею поручение от руководства сопровождать вас, господин Смирнов в больницу города Зальцнер, где находится на излечении советский гражданин, – заученно отрапортовала она, называя фамилии руководителей миссий.

– Скажите мне, что известно о больном, чем же он болен, когда заболел. В каком состоянии находится в настоящее время, – поинтересовался советский офицер.

– Я незнакома с его историей болезни и выполняю сейчас чисто благотворительную миссию Красного Креста, – ответила Шмидке.

В клинику прибыли в середине дня. О приезде Смирнова там был осведомлен персонал. Но Смирнова насторожило то, что лечебное заведение было обнесено высоким глухим забором и охранялось вооруженными полицейскими.

В кабинет, куда привели Смирнова с Ингой, их встретил мужчина в белом халате, отрекомендовавшийся дежурным врачом.

– Господин Смирнов, я в курсе цели вашего визита, – словно стесняясь, быстро пролепетал доктор. – Рекомендую пройти вам к лечащему врачу, который как раз сейчас и занимается с интересующим вас пациентом.

– Благодарю, но я не смогу выполнить вашу рекомендацию, – спокойно ответил Смирнов.

– Почему?

– Не смогу, пока не ознакомимся я и доктор, прибывший со мной, с историей болезни.

Глаза дежурного врача забегали, как будто искали поддержки. Чувствовалось его сильное волнение и растерянность.

– Дело в том, господин Смирнов, что история болезни находится у лечащего врача, и вы на месте можете с нею ознакомиться.

– Я не согласен, а потому требую пригласить сюда вашего шефа и главного врача клиники, – настойчиво повторил советский офицер.

Такой тон фактического отпора насторожил и взволновал врача. Он стал лихорадочно куда-то звонить, но «телефоны молчали». Затем буквально выбежал из кабинета, ничего не сказав гостям.

Оставшись вдвоем, Смирнов спросил у Шмидке: «Как вы оцениваете ситуацию?»

– Если честно, то мне не нравится поведение врача, – откровенно ответила немка.

Через минут десять вернулся врач и сообщил, что шеф и главный врач на обеде и скоро приедут в клинику. Прошло почти полчаса, и они прибыли. Шульц – шеф клиники, главный врач Шнайдер. Шеф, протянув руку Смирнову, заметил: «Извините, что заставил вас ждать. Я не знал точного времени вашего приезда».

– Прежде, чем встречаться с соотечественником, я хочу знать историю его болезни. Этого желает и мой врач, – нахмурив брови, процедил сквозь зубы Смирнов.

– Мне интересен диагноз вашего пациента, – подтвердила Инга.

– Разве вы не информированы, что ваш соотечественник Федотов болен проказой? – Шульц вопросительно посмотрел на Смирнова.

Военный контрразведчик был ошеломлен этой новостью. Врач Шмидке изменилась в лице и, виновато взглянув на офицера, односложно повторяла, что она ничего не знала о характере заболевания. Только теперь Смирнов сообразил – это очередная ловушка.

– С какой целью этого больного вы пригласили в клинику? – спросил Смирнов.

– Мы это сделали по настоятельной просьбе больного Федотова.

– Вы же врач, и прекрасно знаете, что проказа – это особое инфекционное заболевание, общение с такими больными исключено, – со сталью в голосе вещал подполковник. – Как вы намерены осуществить нашу встречу с больным?

– Да, конечно, это самое страшное заболевание, но он, бедняга, так просил, так просил о встрече, – бормотал Шульц. – Если все же вы пожелаете встретиться с больным, мы примем все меры безопасности. У нас есть специальные костюмы, и встреча будет происходить в комнате, отгороженной от больного толстым органическим стеклом.

– Хорошо, – сказал Смирнов, – готовьте все меры безопасности для комиссионного осмотра больного. В состав комиссии должны войти, кроме нас с доктором Шмидке, шеф клиники Шульц, главный врач Шнайдер, лечащий врач и представитель эпидемической службы города. А пока пригласите лечащего врача с историей болезни.

Через несколько минут принесли документы и фотографии больного. Шнайдер, передавая их доктору Шмидке, пояснил, что лечащий врач не мог прийти, так как находится в карантинной зоне, а поэтому не будет участвовать во встрече с больным в составе группы.

– Позвольте! Почему же тогда ваш дежурный врач пытался направить нас прямо к лечащему врачу? – с возмущением обратился Смирнов к Шульцу.

– Не может этого быть, – возбужденно произнес шеф клиники.

– Ну, тогда пригласите его сюда, и мы быстро установим истину, – заметил Смирнов.

Шульц, несколько растерявшись, распорядился немедленно вызвать дежурного, но его якобы на месте не оказалось – он вовремя ретировался. Как потом оказалось, это был не врач, а сотрудник полиции.

Врач Шмидке, просмотрев историю болезни, констатировала, что Федотов действительно болен проказой.

«Как же так, – подумал Смирнов, – получается, чтобы избавиться от меня, они хотели заразить этой неизлечимой болезнью? Но этот план провалился, и Шульц будет отрабатывать какой-то запасной вариант своей реабилитации. Надо же загладить неприглядную картину, которую он рисовал вместе с художниками из спецслужб».

* * *

Скоро все в составе указанной группы, облачившись в спецодежду, отправились в бокс к больному. Это была небольшая комната, перегороженная двухслойным стеклом со столом с переговорным устройством.

Усевшись за столом, Смирнов за стеклом увидел какое-то чудовище. Все его открытые части тела были покрыты высоко поднятыми струпьями. Он двигался по комнате и что-то жевал.

Когда представитель советской миссии поздоровался с ним, Федотов бодро и радостным голосом ответил: «Здравия желаю, товарищ Смирнов».

Он попросил разыскать его родственников и сообщить им о его несчастной судьбе. Смирнов записал все установочные данные и объяснил ему о невозможности в настоящее время, при таком обострении болезни, его репатриировать на Родину.

Федотов с пониманием отнесся к словам советского офицера и грустно промолвил: «Да я и сам понимаю нереальность своей просьбы».

– Тогда скажите, кто вам посоветовал встретиться со мной?

– Лечащий врач Манфред, – последовал ответ.

Возвратившись в кабинет шефа клиники, Смирнов отклонил предложение Шульца выпить кофе. Сухо распрощавшись, вместе со Шмидке направился к машине. Всю дорогу на обратном пути Смирнов молчал. Он был возмущен этой гнусной провокацией. Шмидке сидела на заднем сиденье. Она сначала молчала, а потом расплакалась. Пришлось остановить машину и успокаивать ее. Шмидке только теперь поняла, какая смертельная опасность была уготована ей вместе с советским офицером и призналась, что не знала о коварном плане. Ею решили пожертвовать ради достижения главной цели – это нравы западной цивилизации.

На следующий день Смирнов нанес визит руководителю ЮНРА и сделал ему официальное представление по поводу организованной провокации, которая провалилась благодаря грамотным действиям советского военного контрразведчика.

Шпионский наговор

Об интересном эпизоде в своей розыскной работе в годы войны рассказал бывший начальник Особого отдела Ленинградской военно-морской базы полковник в отставке Павел Гаврилович Ширинкин.

«Чекистская работа, – говорил он, – всегда работа с людьми, а люди, как известно, одинаковыми не бывают. Поэтому требуются знания не только юридических законов, но и психологии человека, изучения мотивов его поступков, механизма мышления и вскрытия причин, побудивших поступать, так или иначе. Узнав причины, мы можем многое объяснить и в соответствии с этим принимать решение. Поступки же бывают подчас странными, можно даже сказать, противоестественными. Но это лишь внешне. На самом деле они имеют свою логику».

Сказано точно, ибо логика – это в лучшем случае здравый смысл, это умение доказать какую-то истину, в конце концов, логика – это бог мыслящих.

Это случилось весной 1943 года. После возвращения Павла Гавриловича из командировки ему доложили, что на военно-морской базе арестована шпионка – девушка-матрос Поворина. Она служила радисткой в частях ВНОС (воздушного наблюдения, оповещения и связи).

Из протоколов допросов вырисовывалась личность:

«Поворина, жительница Воронежской области, после окончания десятилетки приехала в Ленинград и поселилась у сестры. В институт она не попала. Вскоре началась война, и девушка осталась в Ленинграде. По месту жительства Поворину зачислили в команду МПВО (местной противовоздушной обороны). В ноябре 1941 года ее, раненую осколком снаряда и истощенную недоеданием, положили в госпиталь. Там ее навестил брат, который склонил Поворину уйти в Финляндию, где, по его словам, можно было бы отдохнуть и подкрепиться. Выписавшись из госпиталя, она так и сделала. С братом перешла линию фронта, но вместо ожидаемого отдыха оказалась в руках разведывательных органов противника.

Потом Поворину завербовали, отправили в разведывательную школу и, обучив обращению с рацией, вместе с напарником забросили с самолета в наш тыл. Это произошло в районе Волхова. Цель – сбор и передача сведений о передвижении войск. После приземления она закопала рацию вместе с парашютом, а сама стала пробираться к себе на родину, в Воронежскую область.

Летом сорок второго года Воронеж захватили гитлеровцы, и село в котором жила Поворина, оказалось в оккупации. Немцы ее не трогали, потому что она рассказала о своей связи с финской разведкой и полученном задании.

Воронеж находился у немцев недолго. В самом начале сорок третьего года Красная Армия освободила его. Вскоре Поворину мобилизовали и направили служить связисткой на флот».

Ширинкин читал протоколы допросов и не мог отрешиться от мысли, что в чистосердечных «откровениях» девушки присутствуют элементы надуманности и элементарной фальши. Слишком легко все получалось, внезапно появился в госпитале брат, быстро уговорил сестру, она поддалась его внушению и легко перешла линию фронта, а там вербовка, обучение, переброска в тыл и, наконец, появление в Воронежской области. И это после ранения и дистрофии!

А с другой стороны, какой смысл наговаривать на себя, вешать такое особо опасное государственное преступление как шпионаж, за которое во время войны, как правило, один вердикт – высшая мера наказания.

«Не могла же она не знать о последствиях в случае разоблачения, – размышлял оперативник. – Надо быть или глупышкой, или стервозой, чтобы пойти на этот преступный шаг».

Военному контрразведчику также бросились в глаза ее характеристики командования части, в которой служила Поворина. В них говорилось о необычайной смелости и находчивости девушки, ее самоотверженности в выполнении заданий. В то же время отмечалась такая черта в характере как замкнутость, неразговорчивость и практическое отсутствие подруг среди личного состава базы.

Перечитав еще некоторые бумаги дела, офицер вызвал ее на допрос. По его описанию это была невысокая, довольно крепкая девушка, светлоглазая, большеротая. Черная суконная юбка до колен и фланелевая гимнастерка были хорошо, с любовью подогнаны по фигуре.

После обязательных вопросов – фамилия, имя, отчество, год и место рождения Ширинкин попросил ее как можно подробной рассказать о себе. Ее рассказ полностью совпадал с материалами, которые имелись в деле. Затем он неожиданно для «шпионки» подвел ее к карте.

– Покажите, пожалуйста, где вы с братом перешли линию фронта? – спросил контрразведчик.

Несколько минут она стояла как бы в нерешительности, а потом указательным пальцем провела горизонтальную линию.

– Здесь?

– Да!

– Случайно вы не ошиблись? – удивился Ширинкин, знавший, что в этом месте плотно располагались наши войска и сомнительно, чтобы там можно было незамеченно пройти.

– Нет, кажется, здесь, – зашептала она. – Меня вел брат, он не говорил, где мы переходили.

– Но согласно вашей анкете у вас нет брата.

Ширинкин внимательно посмотрел ей в глаза, которые тут же забегали, а бледные щеки стали постепенно наливаться краской с пунцовым оттенком.

– Это не родной брат, а троюродный, – медленно и даже несколько испуганно выдавила она ответ.

– Как его фамилия?

Она назвала фамилию, имя, потом рассказала о разведшколе, не сумев назвать ни одного имени или клички преподавателей и слушателей, обучавшихся с ней.

– Вас на самолете забрасывали?

– На самолете, – с придыханием согласилась она.

– Какой марки был самолет?

– Не знаю…

– Ну, как, как он выглядел?

– Как наш «кукурузник».

– Где вы сидели в самолете, пока летели в тыл нашей армии? – неожиданно спросил офицер.

– Рядом с летчиком.

– А где находился ваш парашют?

– У меня на коленях…

– Как вы совершали прыжок?

– Когда летчик сказал, что нужно прыгать, я открыла дверь, встала на колесо и выпрыгнула.

– Где находилось кольцо для раскрытия парашюта?

– Кольцо? Какое кольцо? У меня, – у меня, его не было…

И вот после таких ответов Ширинкин понял, что Поворина не только никогда не прыгала с парашютом, но и самолета вблизи не видела. Все, что она рассказывала – чистый вымысел. Она не могла сидеть рядом с пилотом по той причине, что у летчика неимоверно тесная кабина. Он сам сидит на парашюте.

Ширинкин сделал небольшую паузу в допросе. Взял в руку карандаш и покрутил его между большим и указательным пальцем, а потом смерил допрашиваемую с головы до ног цепким взглядом, спросил:

– Зачем вы придумали небылицы? Скажите, только теперь откровенно, все начистоту.

Поворина вздрогнула, как будто получила удар кнута. После этого вопроса она густо покраснела и опустила голову. Руки ее стали заметнее дрожать. Оперативник увидел, что в душе у нее происходит отчаянная борьба, а вернее, борьба мотивов заканчивалась. Чувствовалось, что она созрела для правдивого ответа, надо было только не упустить этот момент.

– Ну, отвечайте чистосердечно, что произошло с вами, когда вы решились на эту чудовищную ложь, направленную, в первую очередь, против себя?

– Я…я не шпионка…Я никогда не летала на самолете и не прыгала с парашютом, – сквозь обильно хлынувшие слезы промолвила она. – Я все, гражданин начальник, придумала…

– Для чего? С какой целью? – не унимался контрразведчик.

Поворина продолжала рыдать.

– Ну, поплачь, поплачь, потом легче будет сказать правду о придуманной истории, – легкая улыбка озарила лицо контрразведчика, понявшего, что он нашел наконец-то ответ на эту редкую головоломку.

– Потому, потому, что я дезертир…

* * *

Потом после глотка воды она немного успокоилась и стала рассказывать, что уехала с сестрой из Ленинграда в конце сорок первого года, не поставив в известность МПВО, где проходила службу. То есть стала дезертиром. Она знала о приказе ВГК, в котором говорилось о суровом, вплоть до расстрела, наказании за дезертирство по законам военного времени. Поэтому девушка всячески скрывала и избегала расспросов о том, где она находилась весь сорок второй год. Когда же командир стал выяснять подробности ее биографии, она ничего лучшего не могла придумать, как сочинить байку о переходе линии фронта, вербовке финской разведкой и переброске в наш тыл со шпионским заданием. Ей наивной казалось, что ее, как агента, сначала посадят в тюрьму, но потом, по истечению какого-то времени, разберутся в явной ошибке и выпустят на свободу.

После этого чистосердечного признания чекистам пришлось все ее новые показания перепроверять. В результате бесед с сестрой, подругами, другими свидетелями, сопоставления документальных материалов было установлено, что она никак не могла находиться на финской стороне.

Интересно, что в ходе расследования удалось обнаружить приказ о награждении Повориной орденом Красной Звезды за ее самоотверженные действия в тот тяжкий период военного лихолетья в блокированном городе. О награде она не знала, так как ее в ноябре сорок первого года, раненную и обессиленную от потери крови и голода, направили в госпиталь. Сестра же ее сумела выходить и с разрешения госпитального начальства вывезти на родину в Воронежскую область.

Что же касается дезертирства, то его в данном случае как такового не было, так как МПВО не были воинскими подразделениями, и Поворина не давала присяги. Но этих тонкостей деревенская девушка не знала и не могла знать, а вот чувством долга она обладала. Именно это чувство и заставило ее решиться на несуразный шаг, который мог привести к трагическим последствиям, если бы не вдумчивая работа военного контрразведчика.

Вскоре Поворина была освобождена, а через некоторое время ей в Адмиралтействе был вручен орден Красной Звезды и медаль «За боевые заслуги». Так «шпионку» отметило командование МПВО за ее труд на крышах Ленинграда. До конца войны девушка честно служила на флоте.

Вот и такие задачи приходилось решать сотрудникам СМЕРШ в деле розыска вражеских агентов. Вернуть человеку доброе имя – это тоже в заслугу военной контрразведки!