Текст книги "Русские войны XX века"

Реализация планов

6 августа 1914 г. началось огромное по масштабам перемещение германских войск на запад. 550 поездов в день пересекали мосты через Рейн, более миллиона человек были перевезены в 11 тысячах поездов – шедевр военной организации. Отступая на своем левом фланге, командующий германским фронтом фельдмаршал фон Клюк, связав французов в гористой местности на подходах к Рейну, сосредоточил основные силы на правом фланге, бросил все свои основные силы севернее, через Бельгию. Преодолев сопротивление крепостей Льеж и Номюр, он вышел во фланг основным силам французов. Так лопнула идея французского плана (предполагавшего французское наступление на центральном участке противостояния), французы не встретили основные силы немцев там, где ожидали.

Ворвавшиеся в Северную Францию 1, 2-я и 3-я германские армии (общим числом в тридцать дивизий) начали движение с севера к Парижу. Неукротимое стремление немцев на северо-запад подсказало Жофру стратегический замысел противника. Французские армии разворачивались на север с тем, чтобы нанести удар во фланг или тыл германским дивизиям. На подходе к Парижу и разыгрались решающие события на Западном фронте.

* * *

В русской действующей армии уже на тринадцатый день войны было собрано 96 пехотных и 37 кавалерийских дивизий – 2,7 млн. человек в дополнение к миллиону резервистов и войск крепостей. Возникший в августовские дни Восточный фронт простирался на полторы тысячи километров между Мемелем на Балтике и Буковиной в предгорьях Карпат.

Ускорение развертывания войск противоречило мнению профессионалов. Французскому военному атташе генералу Лагишу Жилинский в сердцах сказал: «История проклянет меня, но я отдал приказ двигаться вперед». Как полагает английский военный историк Б. Лидл Гарт, «решение выставить 800 000 солдат на пятнадцатый день мобилизации создало напряжение в громоздкой российской военной машине с ее многочисленными недостатками, проявившимися при начале ее движения. Ощутимым стало напряжение и в российском Генеральном штабе, где решения стали приниматься в состоянии нервного ажиотажа».

Но перед Россией стоял вопрос сохранения солидарности с Западом, и Россия принесла себя в жертву. Вот мнение британского посла Бьюкенена: «Если бы Россия считалась только со своими интересами, это не был бы для нее наилучший способ действия, но ей приходилось считаться со своими союзниками». На следующий день после окончания мобилизации 1-я армия генерала Ренненкампфа и 2-я армия Самсонова общей численностью в 410 батальонов, 232 кавалерийских эскадрона и 1392 пушки (против 224 батальонов пехоты, 128 эскадронов и 1130 пушек немцев) под общим командованием генерала Жилинского начали наступление на Восточную Пруссию.

Идея заключалась в том, чтобы двумя огромными клещами окружить войска генерал-полковника фон Притвица, защищавшие Восточную Пруссию. Ренненкампф выступил прямо на запад – сквозь Роминтернский лес прямо в центр юнкерской Пруссии, а Самсонов должен был проделать серповидное движение и сомкнуться с ней с юга примерно в районе Мазурских озер. Тогда дорога на Берлин была бы открыта.

Это был весьма смелый замысел, но он требовал четкой координации всех участвующих в нем сторон. Однако Жилинский, столь блестящий в придворном окружении, не умел вести наступательные бои. Он не обеспечил связь с обеими выступившими армиями. Он оставил артиллерию в безнадежно устаревших крепостях. Дивизии резерва никак не были связаны с вступившими в боевое соприкосновение войсками.

Оба генерала – Ренненкампф и Самсонов – хотя и были избраны по критериям компетентности, опыта и энергии, но их вера во всесокрушающую силу кавалерии, безразличие к постоянной разведке, неумение наладить снабжение наступающей армии – сыграли дурную службу.

Однако шансы на успех были все же весьма значительными, несмотря на тактическую и стратегическую слепоту русских генералов. Главнокомандующий германскими войсками в Восточной Пруссии генерал Притвиц не смел полагаться на свои четыре корпуса и начал готовиться к отступлению за Вислу. Во время телефонной беседы с главной штаб-квартирой Притвиц впал в истерику. Стресс оказал дурную услугу. Генерал Мольтке сам был в состоянии высшего напряжения – ближайшие дни должны были показать реальную цену «плана Шлиффена». На службу был призван отставной генерал Гинденбург, сменивший Притвица. Начальником штаба Гинденбурга стал генерал-майор Э. Людендорф, оказавшийся лучшим германским стратегом этой войны. С прибытием дуэта Гинденбург – Людендорф в штаб Восточного фронта начинается «научная» война германского командования против храброго, но лишенного стратегического видения и организации русского воинства.

Отвечавший за разведку полковник Гофман в свое время был германским военным атташе в Санкт-Петербурге, и поэтому никакие ошибки русского военного руководства не могли его удивить. Он воспринял как должное то, что русский командующий армией по радио открытым текстом ставил задачи своим командирам корпусов. Он убедил Людендорфа, что Ренненкампф не будет спешить на помощь Самсонову – два генерала не разговаривали друг с другом, а их дуэль во время японской войны предотвратил лишь царь.

В последовавшей битве ясно обозначилось несчастье России – отсутствие координации и хладнокровного рационализма. Жилинский, Самсонов и Ренненкампф недооценили возможности немецкой армии в Восточной Пруссии. У. Черчилль не мог удержаться от вопросов: «Почему стратегический русский план предусматривал наступление двух отдельных армий, что очевидным образом давало преимущества немцам, использовавшим разделительные свойства озер и фортификаций, равно как и густую сеть своих железных дорог? Почему Россия не увидела преимущества движения единой армией, продвижения к югу от Мазурских озер на более широком и мощном фронте? Не могли ли они оставить открытой территорию между Ковно и границей – открытой с тем, чтобы заманить немцев в ловушку? Один удар со стороны Варшавы – Белостока в направлении Вислы перерезал все коммуникации, все железные дороги, сминал все германские планы».

Вместо этого пять корпусов Самсонова шли без отдыха девять дней по песчаным дорогам в удушающую жару, – шли в западню. Самсонов спешил, а Ренненкампф безмятежно отдыхал. Отсутствие у русских войск телеграфа и сигнальной связи, чудовищное прямодушие открытых сообщений по радио сделали храбрую русскую армию жертвой своих вождей. «Благодаря сообщениям по радио клером, – пишет Гофман, – мы знали силу русских войск, и точное назначение каждой из задействованных русских частей». И русская система снабжения оказалась абсолютно недостаточной: быстро движущаяся вперед армия оторвалась от своих баз. У солдат не было хлеба, у лошадей – овса.

Генералы Гинденбург и Людендорф действовали согласно правилам немецкой военной науки. Войска их восьмой армии сели в поезда и направились между двумя большими, растянувшими свои тылы русскими армиями, окружая армию Самсонова. «Это смелое действие стало возможным из-за отсутствия связей между двумя русскими командующими и легкости германского прочтения приказов Самсонова своим войскам».

Наиболее ожесточенным было сражение у деревни Танненберг. Пятнадцати дивизиям Самсонова противостояли 14 германских дивизий под командованием Гинденбурга. Неужели Ренненкампф «не видел, что правый фланг Самсонова находится под угрозой полного поражения, что угроза его левому флангу усиливается с каждым часом?» – изумляется Гинденбург. «Естественным, – пишет Черчилль, – был бы приказ отступить. Но темный дух фатализма – характерно русского, – казалось, лишил сил обреченного командующего… лучше погибнуть, чем отступить. Завтра, может быть, поступят хорошие новости. Ужасающая психическая летаргия опустилась на генерала, и он приказал продолжать наступление». Германский командующий пишет о «героизме, который спасал честь армии, но не мог решить исхода битвы».

30 августа окруженная армия Самсонова была разбита. Жестоко страдая от астмы, посерев от несчастья, Самсонов застрелился в лесу.

Заманив Ренненкампфа в глубь лесистой местности, немцы предприняли решительную атаку на его армию 9 сентября. Ощутив угрозу окружения, Ренненкампф начал общее отступление. Но немцы были уже в тылу у русских. Скорость стала решающим обстоятельством. Две русские армии оставили всю свою артиллерию и огромное количество броневиков. В целом были потеряны 310 тысяч человек – цвет кадровой русской армии.

Но было в этой трагедии и оцененное союзниками России обстоятельство. После вхождения русских войск в Восточную Пруссию Мольтке допустил отклонение от «плана Шлиффена». Он направил на север Франции на 20 % меньше войск, чем того требовал «план Шлиффена», и, соответственно, на 20 % увеличил численность войск, стоявших на восточных германских границах. 25 августа два корпуса германской армии были отправлены из Франции на восток. 31 августа британский военный министр лорд Китченер телеграфировал командующему английским экспедиционным корпусом сэру Джону Френчу первое ободряющее сообщение текущей войны: «32 эшелона германских войск вчера были переброшены с Западного фронта на восток, чтобы встретить русских». Фактор России сыграл свою спасительную для Запада роль.

В «Мировом кризисе» – истории Первой мировой войны – Черчилль написал: «Нужно отдать должное русской нации за ее благородное мужество и лояльность к союзникам, с которой она бросилась в войну. Если бы русские руководствовались лишь собственными интересами, то они должны были бы отвести русские армии от границы до тех пор, пока не закончится мобилизация огромной страны. Вместо этого они одновременно с мобилизацией начали быстрое продвижение не только против Австрии, но и против Германии. Цвет русской армии вскоре был положен в ходе сражений на территории Восточной Пруссии, но вторжение в Восточную Пруссию пришлось как раз на решающую фазу битвы за Францию».

* * *

Фортуна была более благосклонна к русским на австрийском фронте. Семь армий, два миллиона воинов сошлись в страшном поединке. Талантливый австрийский командующий Конрад не имел таких войск по военным качествам, как немецкие, и его галицийское наступление встретило умный отпор. В отличие от аристократов Жилинского и Ренненкампфа битый жизнью Н.И. Иванов – командующий Юго-Западным фронтом – встретил противника со спокойным разумением. На тридцатый день мобилизации Иванов командовал 53 пехотными дивизиями и 18 дивизиями кавалерии – миллион с четвертью человек на фронте от Вислы до румынской границы.

Командующий штабом австрийской армии Франц Конрад фон Гетцендорф «был невротически чувствителен к падающей роли Австрии в Центральной Европе». Он рассчитывал нанести русским поражение между двадцатым и тридцатым днями после начала русской мобилизации. Но не австрийская армия завладела инициативой. На берегах притоков Днестра восемь корпусов Рузского и Брусилова медленно и спокойно начали обходить наступающую австрийскую армию с юга. После 30 августа дорогу на Львов запрудили отступающие австрийские войска. В те самые дни, когда воины Самсонова гибли в восточнопрусских лесах, австрийцы увидели призрак поражения. К первому сентябрю русские войска вошли во Львов.

В битве при Раве Русской (9 сентября 1914 года) решилась судьба этой кампании. Брусилов писал домой: «Все поле битвы на расстоянии почти ста верст покрыто трупами, и австрийцы с большим трудом подбирают раненых. Невозможно обеспечить страдающим людям даже воду и пищу, это горькая изнанка войны». 16 сентября 1914 г. австрийская армия отступила за реки Сан и Дунаец (двести километров к западу от Львова), оставляя русским превосходную крепость Перемышль. Австрийцы в Южной Польше отступили перед напором русских армий до 17 октября 1914 г. Теперь Россия могла угрожать даже германскому промышленному району в Силезии. Австрийская официальная история говорит, что «русские не преувеличивают, когда сообщают, что их противник потерял 250 000 убитыми и ранеными, и что они взяли 100 000 пленными». Был задан тон противоборству, в котором русская армия психологически никогда не ощущала второсортности.

* * *

Германский, а не французский военный план стал схемой грандиозной военной битвы на Западе. Но несколько факторов (часть из них – производные их тактического успеха) стали работать против стремительно продвигающейся армии вторжения. Немецкие войска настолько опередили свое расписание, что расплатой стало отставание припасов и физическая усталость. И немцы внесли в свой план очень важные коррективы. Мольтке решил «сократить дугу» – пройти мимо Парижа не с запада, а с востока, замыкая в кольце окружения основную массу французских войск.

В конечном счете, все определила быстрота действий. Немцы не сумели окружить отступающую французскую армию. В погоне за основными силами французов германская армия обнажила свой правый фланг, и 6 сентября 1914 г. французы нанесли удар по этому флангу. Военный губернатор французской столицы Галлиени посадил два полка тунисских зуавов на парижские такси и бросил их на помощь фланговой контратаке. В битве на реке Марне, которая длилась четыре дня, участвовали 1275 тысяч немцев, миллион французов и 125 тысяч англичан. 9 сентября армии Клюка и Бюлова были вынуждены отступить за Марну, на сто километров восточнее. 11 сентября Мольтке отдал приказ об общем отступлении во Франции. Произошло «чудо на Марне», хотя и большой ценой – одних только французов погибло более 200 тыс.

14 сентября дискредитированный Мольтке уступил свой пост генералу Фалькенгайну. А командующий британским экспедиционным корпусом сэр Джон Френч в тот же день написал своей жене, что «приливная волна германского вторжения, по-видимому, остановлена». Главным итогом битвы было то, что «план Шлиффена» потерпел решительное поражение. Теперь никакая «одноразовая» операция не могла решить исход войны. Война стала позиционной. Первые кровавые битвы вызвали к жизни новое чувство реализма. Обе стороны по-новому оценили силу противника.

19 сентября 1914 г. восходящая звезда британской политики Дэвид Ллойд Джордж обратился к публике в Лондоне: «Огромный поток богатства, заполонившего нашу страну, уходит под воду, и появляется новая Британия. Впервые мы видим фундаментальные перемены в жизни». В России выражалось похожее чувство. Социал-демократы в Думе после начала войны предсказали, что «посредством агонии на поле боя братство российских народов будет укреплено и сквозь ужасные внутренние беды возникнет общее желание видеть свою страну свободной».

Предварительные итоги

Спустя два месяца после начала активных боевых действий наступил некий промежуточный финиш, когда можно было подвести некоторые итоги. Французы отбили нападение немцев, немцы отбили наступление русских, русские отбили атаку австрийцев.

Горестные вопросы встают перед всяким, кто пытается понять причины русской трагедии в XX веке. Разве не знал русский генеральный штаб, что немцы в Восточной Пруссии будут, защищая свою землю, сопротивляться отчаянно и русской армии следует предпринять максимальные меры предосторожности? Почему немцы послали в небо свои «Таубе», а русских аэропланов-рекогносцировщиков над восточнопрусской равниной не было? Почему немцы лучше русских изучили итоги Русско-японской войны, почему они знали особенности русских командующих, точно знали, как поступит Ренненкампф и Самсонов, знали о ссоре и личной вражде этих русских генералов, а русские ничего не знали о Людендорфе? Кто позволил Ренненкампфу и Самсонову клером сообщать о передвижении своих войск, даже о планах на будущее? Неужели в русских военных училищах не слышали о Каннах и не изучали уроков Мукдена, почему лучшие русские военные теоретики позволили разделить русские военные силы надвое и при этом лишили обе части взаимодействия, что поставило под удар обе эти части, дав Людендорфу единственный шанс, которым он не преминул воспользоваться?

* * *

Немцы быстрее других совершили замены в военном руководстве. Военную машину Германии возглавил, как уже говорилось, генерал Фалькенгайн, которого многие в Германии считали самым способным военачальником страны. Он был несгибаемым «верующим» в «план Шлиффена». По его предложению были набраны четыре корпуса молодых добровольцев. Но укреплять правый фланг было уже поздно: противостоящие армии засели в обтянутых колючей проволокой окопах. К концу сентября бег к Северному морю был завершен на побережье и «план Шлиффена» стал достоянием истории. После 20 октября 1914 г. Фалькенгайн уже не думал о дуге, нависающей на Париж с севера; он пытался пробить фронт франко-англо-бельгийских союзников в центре, в районе Ипра и Армантьера. К середине ноября произошла стабилизации фронта от Швейцарии до Северного моря.

На Западе на огромном расстоянии – от границы с Швейцарией на юге до голландского Остенде на севере – осенью 1914 г. были вырыты окопы, и колючая проволока вкупе с пулеметами остановила продвижение войск. Концентрация войск была необычайной, на каждые двенадцать сантиметров фронта приходился один солдат. Мобильность в движении войск исчезла и надолго, наступил тупик. Отныне более чем четыре года огромные армии стояли друг против друга, применяя отравляющие газы, используя в массовом количестве пулеметы, увеличивая армады аэропланов. Последующие битвы назывались сражениями, но по существу это были осады без особого перемещения линии фронта. Согласно статистике в среднем в течение одного дня боев на Западном фронте по обе стороны фронта гибло 2 тыс. 533 человека, 9 тыс. 121 было ранено и 1 тыс. 164 человека исчезали безвестно. Черчилль описывал сложившуюся ситуацию следующим образом: «Случилось так, словно армии внезапно и одновременно объявили забастовку и заявили, что должен быть найден какой-то иной способ разрешения спора».

Немцы начали лихорадочно оптимизировать возможности железнодорожного снабжения, экономической организации и использования ресурсов – это была основа германского противостояния британской блокаде. На Восточном фронте немцы стали приводить в порядок австрийскую армию. Гинденбург и Людендорф отправили на южный участок фронта по железной дороге четыре корпуса 8-й германской армии, которые встали заслоном к югу от Познани и востоку от Кракова.

Россия приходила в себя. По железной дороге и пешком корпуса русской армии подтягивались на север, закрывая возникшие бреши. Миллион с четвертью солдат встали вокруг Варшавы, готовые отразить германское наступление и, в случае военной удачи, начать движение к германским центрам.

Однако, несмотря на отражение фронтального наступления, Россия медленно, но верно теряла Польшу. Людендорф повернул к югу свои войска, стоявшие между Познанью и Краковом – теперь они стояли напротив Лодзи. Чтобы защитить эту текстильную столицу Восточной Европы, русские войска были вынуждены остановить движение на запад – в германскую Силезию. С этого времени русские военачальники больше не рассматривали возможность действий на собственно германской территории.

Изоляция

Мировая война почти полностью закрыла России ворота в западный мир, она оборвала связи, которые всегда были для России живительными. Ведущие русские политики и экономисты довольно скоро оценили разрушительный эффект русского изоляционизма. Член русского кабинета Харитонов говорил в январе 1915 г.: «Изоляция нашей страны является одним из наиболее болезненных и опасных аспектов текущей войны». Министр иностранных дел Сазонов: «Изолированное положение наблюдалось с растущей тревогой правительством и общественным мнением, по мере того, как становилось все ощутительнее наше одиночество. Падает то обаяние властью, без которого не может держаться никакая государственная организация, достойная этого имени». В дневнике посла Палеолога мы читаем: «Тысячи русских отправлялись за границу и привозили с собой новые идеи, некоторую практичность, более трезвое и более рациональное отношение к жизни. Давалось им это очень легко, благодаря способности к заимствованию, которая очень присуща славянам и которую великий «западник» Герцен называл «нравственной восприимчивостью». Но за время войны между Россией и Европой выросла непреодолимая преграда, какая-то китайская стена… Русские оказались запертыми в своей стране, им приходилось теперь вариться в собственному соку, они оказались лишенными ободряющего и успокаивающего средства, за которым они отправлялись раньше на Запад, и это в такую пору, когда оно им оказалось всего нужнее».

Уже первые месяцы войны показали, что к долговременному конфликту индустриального века Россия не готова. Петроградская элита стала полагаться на то, что (как это ни парадоксально) сама примитивность экономической системы России, преобладание крестьянского населения и крестьянского хозяйства в экономической системе страны явится защитой ее в грядущей борьбе экономик. Самодовлеющее крестьянское хозяйство, мол, обеспечит фактическую автаркию страны, сделает ее нечувствительной к колоссальной трансформации внешнего мира.

Представление о бездонности людских ресурсов России оказалось ошибочным. Уже среди первых пяти миллионов новобранцев 1914 г. было много квалифицированных рабочих, на которых держалась русская промышленность. Отток этих специалистов имел самые негативные последствия для русской индустрии.

Здесь мы приближаемся к ключевому моменту драмы. Мировая война должна была дать ответ на вопрос, стала ли Россия за последнее столетие самостоятельной экономической величиной. Начиная с 60-х гг. XIX в. Россия интенсифицировала свои усилия в достижении самообеспеченности вооружением и боеприпасами. Помочь создать России такую промышленность могли лишь ведущие производители военного оборудования на Западе. Царское правительство пригласило в Россию гигантов военного производства – английский «Виккерс», «Джон Браун», французский «Шнайдер-Кредо». Мировая война послужила экзаменом сделанному. Такие ведомства, как Главное артиллерийское управление, ощутили недостаточность предвоенных усилий. Именно в этом царизм, прежде всего, потерпел поражение. Он не обеспечил военную систему страны, и за это предстояла историческая расплата. Русская система управления народным хозяйством нуждалась, как минимум, в еще одном поколении инженеров, управляющих, индустриальных рабочих, чтобы встать на уровень, сопоставимый с германским, британским, французским, американским.

Неподготовленной к войне индустриального века оказалась система управления Россией, она не годилась для борьбы с отлаженным военно-промышленным механизмом Германии. Петр Первый, сконструировавший сверхцентрализованную систему управления империей, не нашел в своих потомках создателей более гибкой, более приближенной к основной массе населения, к провинциям и губерниям, более инициативной и мобилизующей местные ресурсы системы управления. Царю непосредственно подчинялся совет министров, Имперский совет, министерства, суды, полиция, губернаторы и все прочее. Будь Николай Романов Наполеоном Бонапартом или Юлием Цезарем, он все равно не смог бы управлять эффективно империей от Балтики до Тихого океана из одного центра. При этом мечтающая о более современном уровне развития страны совещательная Дума думала, прежде всего, о борьбе за власть, а не о мобилизации национальных ресурсов – для чего она, собственно, не имела полномочий. Комитеты Думы могли жаловаться или выступать с остро критических позиций, но они не выступили генератором общественной энергии в великой войне на выживание. Усилия городских управ и земств заслуживают самых лучших слов, но они были лишь вспомогательным инструментом, не менявшим общей закостеневшей, не готовой к планомерным многолетним усилиям системы.

Нельзя, видимо, назвать удачным и осуществленное с началом войны разделение страны на две зоны – военную, подчиняющуюся ставке, и тыловую, оставшуюся под контролем императорского правительства: для перемещения из одной зоны в другую специалистам требовалось особое разрешение, что, в конечном счете, создало водораздел между двумя зонами. Шпионы не могли принести больше вреда, чем разделение ресурсов в решающее время, отсутствие концентрации усилий, отсутствие общего механизма военного снабжения армии и прифронтовой полосы.

Русские военачальники основывали свои расчеты на опыте скоротечной Русско-японской и балканских войн. Они не создали крупных военных запасов. Ее промышленность была еще в слишком отсталом состоянии; у нее не было достаточного количества фабрик и заводов, а на тех, которые существовали, не хватало необходимых машин и нужного числа квалифицированных рабочих. У России не было отлаженной системы сбора информации, не было системы гибкого реагирования в экономической сфере, того, что ныне назвали бы менеджеристским аппаратом, механизмов быстрого переключения на новые исторические нужды.