Текст книги "Odnoklassniki.ru. Неотправленные письма другу. Книга вторая"

Наконец пошли на посадку. Почти до самого касания земли, планером управлял я, разумеется, по командам инструктора. А может, мне это показалось…

И вот мы на земле. Когда выбрался из планера, запутавшись с непривычки в привязных и парашютных ремнях, первым мне протянул руку инструктор:

– Что-то ты, парень, не похож на новичка. Наверняка когда-то летал раньше, – уверенно сказал он вместо традиционного «Поздравляю с первым полетом», что показалось мне особой похвалой.

А я действительно летал не впервые. Мои первые полеты состоялись еще года два назад в деревне, и произошло это совершенно случайно.

Когда мы с братом приехали туда на каникулы, как всегда, на все лето, оказалось, колхоз распределил к нашей бабушке на проживание молодого тракториста Васю. Его трактор, старенький, еще дореволюционный, «Фордзон», временно работал в качестве привода для насоса, подающего воду на орошение полей из речки. На поля и обратно Васю возила машина. Сначала попросились просто прокатиться, чтобы посмотреть его трактор.

Но оказалось, речка в тех местах глубже и шире, чем там, где мы обычно купались. И мы стали ездить с Васей почти каждый день. Вскоре мы с братом научились следить за работой трактора, а потом и запускать его. Постепенно подменили Васю в его несложной работе. А он в это время купался в реке, загорал, или просто спал в холодочке.

А однажды прилетел старенький самолет ПО-2. Он должен был опылять поля ядохимикатами. Молодой летчик был в самолете один, без помощника. Но когда ядохимикаты уже загрузили в специальные бортовые емкости, выяснилось, что кто-то должен летать на самолете в качестве помощника. Вася категорически отказался. Похоже, боялся летать. Остальные полеводы, в основном, женщины, тоже не горели желанием несколько часов болтаться в воздухе над полями.

– Парень, а ты не хочешь полетать? – вдруг обратился летчик ко мне. Когда он подходил к Васе, видел, как я управлялся с трактором. Да и другого выхода, похоже, у него не было.

– Конечно, хочу, – бодро ответил ему.

– А ты когда-нибудь летал?

– Нет еще.

– А не испугаешься? Надо будет не просто летать, но и немного поработать. Ты как к авиации относишься? Хотел бы стать летчиком? – забросал вопросами первый настоящий летчик, которого увидел в жизни, а не в кино, и с которым мог говорить, как с обычным человеком.

И я рассказал ему, что занимаюсь авиамоделизмом. Конечно же, мечтаю летать, и очень хочу, когда исполнится шестнадцать, поступить в аэроклуб.

Летчик понял, что я не деревенский. К тому же, люблю авиацию. Это, похоже, его успокоило. Он объяснил мои простые обязанности: по его команде включать и выключать распылители ядохимикатов.

И вот я впервые в таком экзотическом самолете. Небольшая кабинка помощника располагалась позади такой же кабинки пилота. Обе кабины открытые. Передо мной какое-то подобие стекла, как в мотоцикле. Пилот проверил, как я пристегнулся. Потом показал все, что должен делать. Немного потренировались на земле. Потом я надел респиратор, чтобы самому не отравиться вместо вредителей. И стал наблюдать, что будет дальше. Около самолета бегали мои братья. Им тоже хотелось полетать.

Наконец, самолет разбежался и поднялся в воздух. Все оказалось просто. Сначала – как быстрая поездка на грузовике по чистому полю. А когда колеса оторвались от земли, и скачка по неровностям прекратилась, самолет быстро и плавно набрал высоту. Весь полет проходил на малых высотах, поэтому пейзаж менялся необычайно стремительно. Знакомая местность с высоты выглядела совершенно незнакомой. Мы постоянно маневрировали, очевидно, для того, чтобы выйти на исходную позицию для обработки поля.

Вскоре получил команду о готовности, а потом основную. Включил распылитель и оглянувшись, увидел длинный шлейф химикатов, который тянулся за нами. Такое впечатление, что самолет загорелся, и от него стремительно неслись клубы дыма. А дальше пошла обычная работа – выключить, включить, выключить… За полдня полностью освоился с работой помощника. С воздуха уже прекрасно различал обрабатываемые поля и полевой стан, где мы несколько раз заправлялись химикатами. Мне очень понравилось летать на особо малой высоте, когда чувствовалась скорость. Хотя, в принципе, скорость этого допотопного самолетика, конечно же, была небольшой. Понравились моменты взлетов и посадок самолета, когда он попадал из одной среды обитания в другую – с земли в воздух и обратно.

С того самого полета окончательно заболел авиацией. Летчик тоже остался доволен моей работой.

Так что инструктор вполне уверенно и достоверно установил, что не он открыл мне небо. Да и навыки пилотирования были у меня в какой-то степени наработаны. Конечно, пилотирование авиамоделей существенно отличается от пилотирования настоящих летательных аппаратов, зато, оказалось, значительно ускоряет процесс обучения.

За три полета мы с инструктором освоили весь начальный курс. Он уже нисколько не сомневался, что я далеко не новичок. Периодически пытался меня разговорить, чтобы выяснить причину, по которой выдаю себя за начинающего планериста. Я не разубеждал его, а наоборот специально создавал некоторый налет таинственности, вяло отрицая его догадку, но с загадочной улыбкой, косвенно ее подтверждающую.

Все последующие полеты уже выполняли в свободном режиме. Мы уходили из зоны учебного пилотирования в зону, где проходили полеты подготовленных планеристов. Я быстро освоил технику использования восходящих атмосферных потоков. И мы забирались на достаточно большие высоты. Однажды увидел, наконец, море. Когда высказал свои восторги инструктору, тот рассмеялся, а потом разрешил проложить курс на мыс Казантип.

Так я впервые оказался в том памятном месте. Когда доложил, что цель под нами, инструктор взял управление на себя, и продемонстрировал мне красоты этого места, маневрируя на малых высотах. Не знаю, чего он добивался, но неожиданно предложил повторить его эволюции. Повторил их, или нет, не знаю, но мои маневры показались не менее захватывающими. Я даже спикировал на оконечность мыса, выйдя из фигуры на высоте, когда уже отчетливо различал фигурки людей, наблюдавших за нашим полетом. И когда планер пролетел довольно близко от них, увидел, как они прыгали и приветственно махали нам обеими руками, выражая, очевидно, таким образом, восторг от необычного зрелища.

Хотелось полетать и над морем, но инструктор сказал, полетаем, когда научусь «слепому полету» – пилотированию по приборам.

Осуществить это так и не удалось: вскоре меня захватила предложенная им программа освоения фигур высшего пилотажа. Инструктор предупредил, чтобы никому не рассказывал о наших занятиях, поскольку они выходили за рамки программы обучения новичков.

Когда освоил простейшие фигуры, инструктор, наконец, раскрыл свой замысел. Оказалось, он давно ищет молодого, способного к летному делу, паренька, которого хотел бы обучить по особой программе, подготовив в короткий срок высококлассного планериста. Я отвечал его требованиям, и единственное, что смущало, не был новичком.

Наши занятия подходили к концу, а потому рассказал ему обо всем, что было в моей авиационной жизни: о многолетних занятиях авиамоделизмом, о полетах в качестве помощника летчика сельхозавиации, о массе прочитанных книг по теории полетов на планерах и самолетах. Инструктор, похоже, остался доволен.

– Ты чувствуешь небо, – сказал он, – У тебя это от природы. Тебе ничего не надо осваивать годами. Все уже заложено на подсознательном уровне. Я лишь объясняю технику пользования тем, что в тебе уже есть… У тебя, парень, птичье чутье на восходящие потоки. А это главное в нашем деле. И летать не боишься. Это было видно с первого полета.

– А что, другие боятся?

– Как сказать… Это не откровенный страх. Таких учеников у нас не бывает. Вы все здесь – добровольцы. А вот скрытая боязнь полетов проявляется у многих новичков… Ты управляешь планером, не задумываясь, свободно, как руками и ногами, а голова занята полетным заданием. А они все время думают об управлении. Едва отвлекутся на задание, теряют контроль над планером. Отсюда скованность, напряженность. Долго ли так выдержишь? А в критической ситуации?.. Вот и боятся не среагировать, когда надо и как надо, а потому интуитивно опасаются сложных заданий… А ты сам просишь их усложнить.

Мы еще долго говорили о его программе в тот наш последний день полетов. Но потом огорчил его, заявив, что в дальнейшем собираюсь осваивать спортивные самолеты. Он попытался разубедить, утверждая, что летать на планере интереснее. Согласившись с его доводами, возразил лишь, что военные летчики все же летают на самолетах, а не на планерах. Инструктор рассмеялся.

Расстались мы друзьями. И мне очень не хотелось, чтобы он узнал, что из меня так и не вышло ничего, к чему, оказывается, были такие способности…

Мы уже летали, когда пришлось «отвлекаться» на парашютные прыжки. В те несколько дней, которые отвели на подготовку и сами прыжки, полетов у нас не было. Многим это не понравилось. Но мне, в отличие от большинства новичков, очень хотелось испытать ощущения свободного падения, о которых рассказывал отец.

Отец, как и я, в молодости мечтал стать летчиком. Но в армию его призвали, когда он работал на красильной фабрике, в соседнем с их деревней городке, куда приходилось ежедневно ездить рабочим поездом. Несмотря на просьбу направить в школу летчиков, его определили во внутренние войска. Их часть охраняла железнодорожные мосты через крупные реки. Так он попал в Рязанскую область на Оку. После трех лет срочной службы, ему предложили остаться служить сверхсрочно. В деревне полным ходом шла коллективизация, и его родители, хлебнувшие лиха в колхозе, посоветовали остаться в армии.

Когда началась война, отец, как и многие ровесники, просился на фронт. Но командование считало охрану стратегических мостов не менее важным делом. В действующую армию он попал лишь в 1942 году. В архиве хранилось заявление отца о желании стать летчиком, и его определили в воздушный десант. Кроме учебных, на его счету более тридцати боевых прыжков за линию фронта. Несмотря на то, что прыгали они зачастую в неизвестность, ночью, с полной боевой выкладкой, у отца остались самые хорошие впечатления от самого прыжка, а в особенности от этапа свободного падения в затяжном прыжке.

Из рассказов отца знал, что парашютисты считают этап укладки парашюта более важным, чем сам прыжок. А потому с интересом осваивал технику укладки, в то время как большинство новичков не горело желанием изучать нечто, не имеющее непосредственного отношения к полетам. В результате, я оказался единственным в группе, кто правильно уложил парашют с первой попытки.

Первые два прыжка разочаровали. Момент свободного полета был кратким, потому что парашют раскрывался принудительно. Мне показалось, что точно такие же ощущения испытывал в детстве, когда прыгал в глубокую силосную яму. После полетов на планере, этап спуска на парашюте также не показался чем-то особенным. Зона приземления давно знакома до мельчайших деталей, а потому ее созерцание во время спуска показалось не столь интересным, как в первых полетах.

А вот третий прыжок, когда момент раскрытия парашюта выбираешь самостоятельно, понравился. Раскрыв парашют с максимально допустимой задержкой, в течение нескольких секунд свободного падения испытал, как мне показалось, состояние, близкое к невесомости…

– Ты и в самом деле весь мой спирт спалил? – вдруг совсем не во сне, а наяву спросил вернувшийся с обеда Шашев.

– Шурик, а что, у тебя был свой спирт? – спросил его с деланным удивлением.

– Похоже, действительно был. Знал бы, сразу весь увез. А то понадеялся на тебя.

– Не расстраивайся, Шурик. Спирта в мире еще много – целое море спирта. Да и как бы ты повез в мотовозе пять трехлитровых банок краденого спирта?.. Тут у некоторых меха пропали. Вот где горе. У них задачка труднее, чем ухитриться промыть оборудование двумя литрами спирта. Потребуется организовать новый взрыв старта. Хотя это не такая уж и проблема, – успокаивал Шурика, чувствуя, что неудержимо понесло пороть чепуху.

Глава 15. Бесплатные меха и халявный спирт

– Иди ты! Что действительно можно организовать? Как это?

– Шура, ты же ученый двигателист… Да запросто… Перед пуском, когда проводится съем приспособлений с красными флажками, берешь стальную заточку, и на трех камерах сгорания делаешь незаметные глубокие царапины. Можно и заметные, потому что после нас все равно никто смотреть не будет – осмотровые тележки снимут. Понял?

– Нет.

– Ну, Шура, ты тупой… Царапины – концентраторы напряжений. Толщина внутренней стенки сопла доли миллиметра, а давление на стенку больше ста пятидесяти атмосфер. И что будет?

– Иди ты!.. Неужели рванет?

– Непременно. А если рванут сразу три двигателя, что будет?

– Что?

– Ну, Шура, нет слов. Совсем не изучаешь технику. Приходи хоть на мои занятия с бойцами. Они и то знают, что автоматически выключатся остальные двадцать семь двигателей стартующей ракеты, которая снова упадет на старт и взорвется. Ради меховых комплектов можно и другие способы придумать, как угробить ракету прямо на старте.

– Слушай, а ты опасный человек, – с удивлением посмотрел на меня Шурик.

– Я, Шура, нет… Опасны те, кому нужны бесплатные меха и халявный спирт… Ты думаешь, двумя литрами спирта ты провел профилактику?.. Ты халтурщик, Шура. А потому гораздо опаснее меня. Думаешь, зачем нам столько спирта выделяется на профилактику? Совсем не для того, чтобы ты его крал и пил до умопосинения. А чтобы смыть с приспособлений и шлангов смазку. Потому что, если смазка попадет в емкости с жидким кислородом, тоже может быть весело. Вот тебе еще одно направление для пакостных изобретений… Ничего, государство нам новый старт построит, а мы его снова рванем. Знаешь, сколько мехов и спирта можно добыть? И никакая госбезопасность не догадается о наших проделках, если даже ты, научный двигателист, не догадался, – воспитывал я дремучего эгоиста Шуру.

Армия все чаще напоминала мне плохой колхоз, где тащили все, что плохо лежало. И даже если лежало хорошо, народ быстро соображал, как стащить и это. Возможно, мне просто не повезло, но хороших колхозов за свою жизнь в СССР так и не увидел. Хотя все месяцы моего летнего отдыха в детские и юношеские годы прошли в деревне, на фоне бурной колхозной жизни, в которой принимал посильное участие. То же было и в годы учебы в институте и в училище, когда, как констатировал анекдот того времени, «колхозники нередко помогали армии и учащейся молодежи, убирать урожай».

Просматривая ведомость оборудования, неожиданно обнаружил, что в составе нашего комплекта числятся шесть автомобилей «Волга», десять биноклей, а также большое количество наборов разнообразного инструмента. Ничего этого у нас не было.

– Шурик, ты что-нибудь слышал о шести автомобилях «Волга», которые нам должны поставить? – спросил Шашева.

– Иди ты! «Волга»? Целых шесть? Никогда не слышал. Кто же тебе их поставит, Толик?

– Шура, читай хоть иногда документацию. Обязаны поставить… Ладно, спрошу у Липинского.

Оказалось, Липинский, конечно же, все знал. Он подтвердил то, о чем уже догадался. Автомобили, естественно, давно колесили по городам европейской части страны. На полигон они вообще не поступили, но приняты по акту как поставленное оборудование.

– Как же их могли продать частным лицам, если они государственное имущество? – спросил Липинского.

– А кто тебе сказал, что машины проданы? Они переданы на временное хранение аж до их износа и списания, – ответил Липинский, удивляясь моей наивности.

– А бинокли и инструмент тоже на временном хранении? Из десяти биноклей в каптерке только один.

– Все на руках. И все будут списаны вовремя. Не волнуйся, здесь полный порядок, – «успокоил» Липинский, думая, очевидно, что я просто проверяю комплектность оборудования, выполняя чьи-то указания.

Больше меня нечем было удивить в нашем гнусном хозяйстве. Особенно после столкновения с майором Мирошником, неожиданно вызвавшим меня в штаб группы. Тот положил передо мной ворох каких-то документов и предложил подписать.

– Что это? – поинтересовался я.

– Акты списания горючего. Ты подписывай-подписывай, а не разглагольствуй. «Эмпэшками» ты сейчас командуешь? – спросил он.

Действительно, я временно командовал подразделением, эксплуатирующим шесть автомашин МП-300. Машины пока стояли без дела в автопарке.

– Какое горючее?.. Машины уже полгода безвылазно стоят в автопарке.

– Знаю. А тебе, какая разница? Тебе только подписать. В актах все написано. Хочешь, читай, а лучше не читай – там полная липа.

– А где же горючее? – удивился я.

– Ты что дурак, или прикидываешься? – вспылил Мирошник, повышая голос, – Горючее я украл для своего личного катера. Катер без горючего не ходит. Тебе хоть это ясно?.. Что я его покупать должен?.. Да, я вор. Что еще объяснить?

– Тут действительно объяснять нечего… Вы в наглую объявили себя вором… Извинитесь, и тихо разойдемся, – внутренне негодуя, но спокойным ровным тоном предложил Мирошнику.

– Ты что плетешь, лейтенант?! Как ты смеешь так разговаривать с майором?! – взорвался Мирошник.

Но меня уже было не остановить. Во мне все кипело от одного вида этой сволочи. Взяв себя в руки, продолжил все в той же размеренной тональности:

– Плетешь ты, майор, – даже не заметив, перешел я на «ты» с человеком, которого давно не уважал, а после его наглой выходки просто презирал, – Ты, мелкая шушера, обозвался вором, а сам понятия не имеешь о воровских законах… Вор может себя выдать за майора, а вот майор за вора никогда… Думаешь, фраерок, украл списанную электронику, зажал канистру спирта и бочку горючего и ты уже вор?.. Восьмеришь, начальничек. Таких воров у нас вся страна… Дешевка ты, майор, а от дешевки мне даже извинения не нужны, – завершил я свое выступление, и громко хлопнув дверью, вышел из кабинета…

Как ни странно, Мирошник оставил мое выступление без последствий. Похоже, понял, что я что-то знаю о его проделках с электроникой, и решил со мной не ссориться. Акты подписал Липинский.

До вечера номер в гостинице так и не успел отогреться. Но батареи были теплыми. Для ускорения процесса прогрева комнаты включил быстросъемный электронагревательный прибор и электрообогреватель окна. Оба эти изделия, собственного изобретения и изготовления, я установил в своем номере втайне от администрации.

Мой прибор был замечателен тем, что его так и не смогла обнаружить ни одна из многочисленных комиссий, которые буквально обыскивали номера в поисках обогревателей. Найденные приборы изымались. Но без них в холодную погоду было некомфортно.

Как только раздавался незнакомый стук в дверь, я за считанные секунды демонтировал прибор, а в разобранном виде он был похож на что угодно, но не на обогреватель.

А встроенные в камеры, образованные двойными стеклами окон, специальные нагревательные элементы вообще были незаметны, как и скрытый в стене подвод электроэнергии.

Едва, измученный бессонной ночью, лег спать, раздался мощный стук в дверь, с требованием немедленно открыть. Очередная комиссия. Открыл быстро, потому что спал, не раздеваясь, да и демонтаж прибора не занял времени. Тем не менее, директриса и дежурные администраторы сразу же, без лишних слов, приступили к обыску, не обращая на меня никакого внимания.

– Что-то у вас подозрительно тепло, – заявила директриса, заканчивая обыск, – Здесь, пожалуй, самый теплый номер в гостинице. К тому же, недавно отремонтированный. Этого товарища завтра переселите на четвертый этаж в такой же номер, – выдала она команду администраторам.

– Слушайте, вы мне надоели с этими переселениями. Этот номер, как и предыдущий, отремонтировал сам. Вы что, думаете, я вам всю гостиницу буду ремонтировать? Завтра же пойду к командиру части. Буду жаловаться на ваши безобразия.

– Жалуйтесь, хоть начальнику полигона. Завтра, прямо с утра, переселить, – скомандовала начальница и вышла из номера. Администраторы беспомощно развели руками.

– Не переживай, Толик. Что с этой дуры возьмешь? Она нас всех замордовала. А ничего не сделаешь. У нее, похоже, «мохнатая лапа», – сказала Тоня, по кличке Лошадиная Голова, которая явно мне сочувствовала.

– Что же это за лапа такая? И откуда известно? – спросил ее.

– Что у нас, глаз нет? Мы же здесь круглосуточно. И все видим.

– Тогда, нужна информация. Если будет что-то конкретное, от этой дуры можно будет легко избавиться.

– Нет. Мы тебе не помощники. Мы не хотим отсюда вылететь.

– Тонечка, за что вы здесь держитесь? Вам что здесь очень нравится? – спросил ее удивленно.

– Конечно, нравится. Это лучше, чем пахать всю жизнь в колхозе и ничего за это не получать. А здесь работа нетрудная. Всегда весело. Народу много. Мужчин полно неженатых. Глядишь, и замуж выйду за офицерика. На десятку жить перееду. Перспектива, – рассказала о своих планах Лошадиная Голова.

Да-а-а… Я смотрел на эту невзрачную крупную особу, мужеподобного телосложения, и удивлялся ее оптимизму. Да и вообще оптимизму всех этих девушек, которые вынуждены здесь отрабатывать положенные два года по окончании какого-нибудь кулинарного техникума, а то и просто годичных курсов.

Они попадали в этот зверинец совсем юными – в возрасте шестнадцати-семнадцати лет. Их селили на четвертый этаж нашей гостиницы, имеющий автономный вход в «женское отделение». И я почти год наблюдал каждодневную картину безнадежной борьбы администрации гостиницы с природными инстинктами человеческих особей. Каждую ночь, единственная дверь, разъединяющая мужскую и женскую половины гостиницы, безжалостно выламывалась. Зачастую ее ломали одновременно с двух сторон. А утром ее укрепляли металлическими полосами и вновь забивали огромными гвоздями наглухо. Но думаю, если бы администрация заложила бы этот проход кирпичом, или даже забетонировала, к утру в этой стенке все равно был бы выдолблен проход.

Когда же администрация, наконец, одумалась, а искалеченная дверь была кем-то выброшена прямо через окно и целую неделю провалялась на дорожке, веселя проходящих мимо обитателей гостиницы, проблема разрешилась сама собой, все стихло.

В принципе, в нашей гостинице было, как и везде. Разве что концентрация жизненных трагедий была несколько выше, чем в других местах.

Многие девочки достаточно быстро выходили замуж и покидали гостиницу. Но все же большое их число оставалось здесь надолго. Они становились завсегдатаями веселых компаний, и, как большинство проживающих офицеров и прапорщиков, постепенно втягивались в режим ежедневных попоек.

Помню свое первое утро в гостинице. Я проснулся оттого, что в коридоре две невидимые мне девушки выясняли отношения. Я впервые слышал, чтобы девушки так виртуозно владели нецензурной бранью. В моем родном городе это было просто немыслимо. Там женщины никогда не употребляли таких слов. А уж молодые девушки и подавно. По крайней мере, я еще застал такое время.

Как только у меня появился спирт, а потом вообще образовались целые запасы, я стал объектом пристального внимания пьющих вообще, а пьющих женщин в особенности. Среди ночи мне вдруг барабанили в дверь.

– Толик, открывай! Плесни спиртяшки, – раздавался за дверью пьяный голос иногда совсем неизвестной мне девицы. Я не реагировал, – Открывай по-хорошему. Я знаю, что ты не на службе. Ну, плесни немножко. Что тебе, жалко?

Я вставал, одевался. Наливал стакан спирта, и только после этого осторожно приоткрывал дверь, блокируя ее ногой, чтобы нельзя было открыть. Это была не лишняя предосторожность. Я просовывал этот стакан в щель, в надежде, что мои ночные приключения на этом завершатся. Иногда так и было. Но бывало и иначе.

– Ты, почему закрылся? Думаешь, мне твой спирт нужен? Открой дверь, я хочу выпить с тобой, – а далее обрушивался ушат помоев, что казалось невероятным из уст довольно миловидной девушки. Я рывком захлопывал дверь, и потом долго пытался уснуть, не обращая внимания на град мощных ударов в мою дверь и пьяную брань.

Часто бывало, что через несколько дней, а то и прямо на следующий день, встречал нарушительницу моего покоя, и мы проходили мимо так, будто виделись впервые. А может, эта девушка действительно не помнила, что она вытворяла в ту ее веселую ночь…

Утром меня переселили в очередной непригодный для нормальной жизни номер. Я решил больше не делать никакого ремонта, а лишь обеспечить себе нормальное существование. Тем более, главное место в моих планах отводилось увольнению из армии. Тогда я не предполагал, что моя борьба еще только в самом начале. И впереди – годы.

Пришел Славик. Его настоящее имя я так и не узнал. Женя, увольняясь, передал меня, как эстафету, Славику, обязав его помогать мне во всем. Конечно, со Славиком у меня не было таких дружеских отношений, как с Женей. Но относился он ко мне с полным уважением.

Славик предложил сделать полный ремонт, какой мы всегда делали с Женей, но я объяснил, что после каждого такого мероприятия меня будут переселять по всей гостинице, пока мы ни отремонтируем ее полностью. Он рассмеялся и предложил неплохой выход – сделать незаметный ремонт. Суть в том, что на нормально окрашенных стенах можно нарисовать трещины, потеки и что-то в таком духе. То же можно сделать с выключателями, розетками, унитазом, раковиной и ванной. На том и порешили.

Мы не могли предположить, что этот ремонт затянется у нас на несколько месяцев – почти до весны. И причиной тому стали постоянные аварии, которые развивались по одному и тому же сценарию. Инициатором были, как правило, лопнувшие батареи. Отопление, естественно, тут же отключали. Как только в номерах становилось холодно, народ включал множество самодельных электронагревательных приборов. Тут же автоматически отключалась подстанция. И гостиница надолго оставалась без тепла и света.