Текст книги "История Франции"

XII. О том, как в конце Средних веков Франция уже приобрела свои характерные черты

1. В период формирования Европы для такой богатой страны, которая, как распахнутыми объятиями, отгорожена Альпами и Пиренеями, было возможно только три решения, затрагивающие политические и территориальные проблемы. Она могла принадлежать к какому-то образованию более высокого порядка; она могла распасться на множество независимых образований; или же она могла прийти к прочному единству. В начале своей истории Франция неоднократно проходила все три состояния. Она входила в Римскую империю; она была разбита на варварские королевства; она сама создала новую империю – империю Карла Великого; в момент распада этой империи она разделилась на многочисленные феоды; затем, постепенно, один из феодальных сеньоров, король, область за областью вновь сплотил свой домен. В XV в. произошло национальное объединение Франции вокруг монархии.

2. Национальное объединение происходит тогда не только во Франции, но и в Англии, и в Испании. В этих трех странах нацию объединили короли. Был период, когда можно было предполагать, что Священная Римская империя или Церковь восторжествует над всей Европой. Объединившись, папа и император смогли бы превратить христианский мир в политическую реальность. Но постоянное соперничество между империей и Церковью способствовало их взаимному ослаблению, и в конечном счете они потеряли всякую надежду создать однородную Европу. Столетняя война помогла и Франции, и Англии осознать их различия. Социальные институты были во времена феодализма почти одинаковыми в обеих странах. Затем английская и французская монархии стали развиваться разными путями. В XV в. английская монархия, опирающаяся на аристократию, сквайров (squires) и богатых купцов, правит через добровольных мировых судей и ежегодно созывает парламент для получения субсидий. Французская монархия, напротив, пытается возродить римскую традицию централизованной бюрократии; она правит через чиновников, но опирается на народ, потому что империя защищает его и от иностранцев, и от собственных феодалов.

3. Каковы же черты, присущие только Франции XV в.? От Рима она унаследовала стремление к централизации. В ней основательно укоренен патриотизм, который связан с именами национальных героев, таких как Карл Великий, Людовик Святой, Жанна д’Арк; она остается христианской католической страной; религия прочно закрепилась в ее повседневной жизни. В Средние века ее религиозное искусство и религиозная философия сияют над всей Европой. Клюни и Сито́ способствуют распространению французской культуры. В Англии в процессе развития рыцарь становится джентльменом; в Италии он уступает место политику; французов же глубокий инстинкт предков подталкивает к рыцарским подвигам. Куртуазность пустила глубокие корни. Во Франции лексика любовных ухаживаний столь же разнообразна, как и феодальная лексика верности. С самого начала истории Франции женщина играет важную роль. Жанна д’Арк сумела сделать то, «чего не смогли сделать мужчины»; Бланка Кастильская создала Людовика Святого и защищала его в пору несовершеннолетия; Анна де Божё сохранила королевство своего брата. Время от времени мужчины бунтуют против такого женского влияния. «У самой мудрой на свете женщины столько же здравого смысла, сколько золота у меня в глазу», – считает один автор XV в. Но куртуазность и рыцарство оставили глубокий след, и французское рыцарство еще на протяжении многих веков будет «кокетничать оружием, честью и любовью» (А. Шартье). Моралисты XVII в. и романисты XIX в. примут участие в анализе тысячелетнего наследства в области чувств.

4. Во Франции преград между классами было больше, чем в Англии или в Италии. Во Флоренции купец мог стать князем; в Лондоне в палату общин входили как горожане, так и рыцари; браки между дворянами и commoners (третье сословие) были многочисленны; горожане и дворяне платили одинаковые налоги. Во Франции в конце Средневековья торговля все еще оставалась унизительным занятием. Третье сословие заседало в Генеральных штатах отдельно от дворян. Получение дворянства в принципе было возможно, но новичок, получивший дворянство, вместе с приобретением привилегий своего нового класса порывал все связи с прежним классом. В Англии сила дворянства проистекала в основном из того факта, что оно представляло собой политическую и административную аристократию; во Франции дворянство предпочитало оставаться преимущественно военным классом, что во времена аркебуз и бомбард представляло собой определенный анахронизм. Французское дворянство, совершенно лишенное практического духа, считало бесчестием те союзы и приемы, при помощи которых английское дворянство сохраняло свое влияние. Оно приписывало непомерное значение манере поведения, этикету, иерархии. Та же ситуация наблюдалась и среди испанского дворянства, но в Испании в то время не было еще класса горожан, а потому классовые конфликты не приобретали такого значения.

5. В XV в. Европа уже сложилась в своих общих чертах. Три королевства – Франция, Англия и Испания – почти завершили формирование. Франции еще необходимо определить свои северные и северо-восточные границы; это будет задачей ее королей на протяжении последующих веков. Опасность для нее исходит не от разрозненной и слабой Германии, а от Австрии, которую игра случая феодальных наследований может в один прекрасный день объединить с Испанией и Нидерландами, а в таком случае Франция оказалась бы взятой в кольцо. Но дело в том, что феодальные представления, согласно которым земля была неразрывно связана с конкретной личностью, в новые времена становятся неприемлемыми. Национальное самосознание слишком сильно, чтобы целые провинции согласились бы сменить верноподданнические чувства из-за семейных перипетий их сеньоров. Старые феодальные понятия были полезны в те времена, когда главным было преодоление анархии; в то время лучше было следовать правилу верноподданичества какому-то определенному сеньору, чем не следовать никакому правилу. Но завершается эра личных связей, и начинается эра национального самосознания. В XV в. еще сохраняются оба типа социальных институтов. На протяжении всей истории Франции мы сможем наблюдать, что территориальные наследования будут иметь серьезные, часто роковые последствия. Но непреодолимая сила влечет страну к национальному самосознанию.

6. Хотя королевство уже объединено и дух национального самосознания очень силен, но во многих недавно присоединенных провинциях сохраняются самобытные особенности. Король уважает их обычаи. В частности, очень велики различия в нравах и способах правления между севером и югом Франции. Юг, испытавший римское влияние раньше, чем север, сохраняет представление о римском праве, любовь к красноречию и более латинизированную культуру. Арабская оккупация привнесла в Прованс и Аквитанию элементы своей поэзии и своей истории. Контакты с Востоком сохранялись в этих областях дольше, чем в остальных районах страны. На юге альбигойцы попытаются усовершенствовать Церковь, и позднее – вновь на юге – гугеноты обретут благоприятную для себя почву. На протяжении всей истории Франции и вплоть до наших дней мы отмечаем глубокие внутренние политические различия, которые, впрочем, не угрожают национальному единству страны.

7. Еще со времен Средневековья можно отметить две характерные особенности, которые будут играть основополагающую роль в жизни страны. Первая – это та удивительная быстрота, с которой восстанавливалась Франция. Во время Столетней войны она подверглась полному разорению, которое могло бы лишить ее мужества. Но уже через несколько лет после окончания своих злоключений она вновь превратилась в самую могущественную страну Европы. С одной стороны, это было связано с плодородием ее почвы, с трудолюбием ее крестьян, с другой – это проистекало из ее врожденной веры в свое предназначение и из ее упрямой убежденности в том, что француз может быть только французом. Вторая особенность заключается в твердой вере во вселенское предназначение Франции. Французы, возможно, потому, что они принадлежат к пограничной цивилизации, склонны думать, что любого можно убедить стройной логикой взглядов. В Средние века Парижский университет думает за всю Европу, и даже Церковь признает его духовное превосходство. В XVII и в XVIII вв. мы будем свидетелями того же явления, хотя и в несколько иных формах. Если когда-нибудь восторжествует идея единого общества, то среди первых, кто этому поспособствует, будут, конечно, французы. Представление о едином христианском мире сформировалось у них уже в XII в. Идея Европы, объединенной не силами легионов, а силой единодушно принятых истин, зародилась на холме Святой Женевьевы.

Книга вторая
Возрождение и Реформация

I. О том, как в Европе свершилась революция, названная позднее Возрождением

1. Писатели XVI в. никогда не говорили о Возрождении. Античной культуре не нужно было возрождаться, она существовала всегда. Речь идет скорее о революции, а не о возрождении. В Средние века не существовало сомнений. Люди обретали истину, все возможные истины – в священных книгах, истолкованных с помощью разума. В современном им мире они каждому отвели его место в определенных социальных границах: феодального строя, общины, корпорации. Мечтой всех народов оставалось единение всей Европы; мечтой суверенов была империя; единый христианский мир был мечтой пап. Затем, начиная с XIV в., а особенно с XV в., новый образ жизни дал любознательным умам досуг для наблюдений и критических рассуждений. Открытия мореплавателей и астрономов показали, что мир гораздо более велик, чем представляли себе древние евреи и греки. Отныне истину следовало искать не в старинных текстах, а на земле и среди светил. Никто еще не ставил под сомнение (по крайней мере, открыто) христианскую доктрину, но реформаторы критиковали духовенство, а сатирики высмеивали монахов. Несколько позже, уже в XVIII в., люди полагали, что живут в век Просвещения, дух которого освободит всех людей от отживших суеверий. «Когда мы вышли из этой глухой готической ночи, – говорит Рабле, – наши глаза распахнулись навстречу единственному светочу солнца». На самом же деле ночь не была ни глухой, ни готической; просто блеск сияния лета заставил позабыть красоты весеннего пробуждения разума.

2. Почему первый очаг этого нового просвещения запылал именно в Италии? Потому что в своих развалинах, в своей скульптуре, в настенных надписях Италия сохранила традиции античного мира. Начиная с Данте и Петрарки, она создала новый классический язык. В ее богатых городах, таких как Милан, Венеция, Флоренция, Неаполь, купцы, ведущие пышный образ жизни, поддерживают ученых и художников. Так как капитализм был в те времена в зачаточном состоянии, то какое лучшее вложение денег могло быть для каких-нибудь Медичи, чем окружить себя изящным двором, художники которого способствовали и прославлению современного положения, и будущей славе их покровителя? Возрождение произошло сначала во дворцах князей и банкиров и уже значительно позднее в университетах. Развитию мощных самобытных талантов в Италии способствовало соперничество многочисленных государств: Милана, Флоренции, Рима, Венеции, Неаполя. В них не было ничего застывшего в рамках феодального мира, в них не было даже церковной иерархии. Папы-гуманисты придавали Риму ни с чем не сравнимый блеск. Идеалом средневековой Франции оставался Людовик Святой, доблестный и набожный воин; итальянский идеал периода Ренессанса в равной степени хорошо умеет владеть кинжалом или шпагой, но также и кистью, и компасом. Это инженер, дипломат, ученый. В нем соединяются коварство и жестокость, чтобы создать новую la virtù,[20]20
  Добродетель, доблесть, свойство (ит.).


[Закрыть] совершенно отличную от рыцарской доблести. «Государь» Макиавелли, настольная книга Ренессанса, – это учебник по реалистической политике. Через брачные союзы, заключенные французскими королями с представительницами Италии, макиавеллиевский цинизм достигнет и двора королей дома Валуа.

Мастер Франсуа де Рогана. Галантная сцена. Миниатюра. Около 1530

3. Представитель эпохи Возрождения продолжает исповедовать христианскую веру, но теперь он живет не одной только верой. Он уже не довольствуется тем, что всю жизнь готовит свое спасение в мире ином. Он хочет наслаждения в этом мире. Мораль в Италии XV в. переживает упадок. Сексуальные отношения становятся свободными и даже разрешенными; убийство легко прощается, особенно если убийца – художник. «Доблестные юноши, – пишет Бенвенуто Челлини, – это те, которые больше других наносят ударов кинжалом». В обществе XIII в. Челлини заслужил бы виселицу и ад; в обществе XX в. – электрический стул; в XVI в. он становится лучшим другом государей, которые забавляются его шалостями. Папа Пий II (Энеа-Сильвио Пикколомини) и папа Павел III (Алессандро Фарнезе), хотя и были гуманистами, все же пытались нейтрализовать «языческий душок» итальянского Ренессанса. Но папа Сикст IV, великий защитник искусств, создатель Сикстинской капеллы, ведет себя скорее как римский меценат, чем как викарий Святого Петра; а папа Александр VI Борджиа водворяет грех и в Ватикан. И вместе с тем представители итальянского Ренессанса не лишены величия, хотя и вызывают иногда опасения. Им будут подражать и Елизавета Английская, и Франциск I. «Придворный» Бальтазаре Кастильоне, атлет и образованный человек, похож на греков времен Перикла. Бенвенуто Челлини, ужиная с друзьями и их любовницами во дворце, увитом жасмином, ведет речи, напоминающие беседы учеников Сократа. У людей той эпохи много страсти и энтузиазма, большая потребность в разнообразной и смелой деятельности. Они испытывают любовь к красоте, уважение к искусствам, радость жизни, но в то же время им присущ цинизм и нигилизм, в которых будут корениться многие европейские беды.

4. В эту эпоху неутолима жажда знаний. Гуманисту итальянского Возрождения не было нужды «открывать» античных авторов, большинство из которых никогда не терялись, но он познакомился с новыми манускриптами, изучил все аспекты античной жизни и таким путем утвердился в средневековых истинах. Появились новые программы исследований: грамматика, латинский язык, история, поэзия и литература составили цикл гуманитарных наук. Меньше места стала занимать теология. Античная поэзия превратилась в «классические» тексты. Контакты с языческой мыслью ослабили духовное засилье Церкви. Эта новая культура, распространяясь по Европе, разрушила наивность национальных литератур. Вскоре появится Рабле, который станет вышучивать греко-латинский словарь неопедантов. Во Франции красивые периоды речи Цицерона, в которых величие ритма скрывает пустоту мысли, укрепятся в красноречии университетских профессоров и придворных. Но уже с XVII в. многие элементы античной культуры вольются в общий поток развития французской литературы. И появятся Паскаль, Боссюэ, Расин, и французы усвоят уважение к форме – единственной гарантии бессмертия произведения. Люди эпохи Возрождения обнаружат у античных авторов мудрую философию, испытанную веками и менее абсолютную, чем философия Средневековья. Такое сочетание гуманизма с христианством и создаст западную цивилизацию.

5. Однако в XVI в. еще отсутствует такой важный элемент культуры, как научное сознание. Классическая культура не может заменить собой методичные поиски законов природы через эксперимент и экспериментирование. Во времена Монтеня огромное число образованных людей совсем не интересуются такими исследованиями. Вместе с тем уже со Средневековья арабы предначертали путь развития науки. Под их влиянием свое место в исследованиях стала занимать геометрия, тригонометрия и алгебра. Такие великие художники, как Леонардо да Винчи и Микеланджело, в силу необходимости для своих занятий, будут вынуждены изучать механику, описательную геометрию и анатомию. В 1543 г. Андре Везаль утверждает, что для изучения ремесла хирурга лучше препарировать трупы, чем читать античные учебники. В начале века Коперник исправляет ошибку Птолемея и ставит Солнце в центр нашей планетарной системы. Любопытным результатом успехов астрономии будет повышение престижа математики и дедуктивных исследований в ущерб исследованиям индуктивным и экспериментальным. Глаза видели, что Солнце вращается вокруг Земли; математическими расчетами Коперник доказал, что вокруг Солнца вращается Земля. И Коперник оказался прав. Следовательно, нужно было больше доверять знаниям, чем чувствам. Эта убежденность задержит время самых великих научных открытий вплоть до XIX в.

6. Главной характерной чертой Ренессанса следует считать тот факт, что эта культура была присуща только элите. Цивилизация Средневековья была общенародной. Труверы и жонглеры распевали на площадях; мистерии разыгрывались на паперти собора для народа; и сам собор возводился безвестным архитектором с помощью всего города. Искусство Ренессанса, наоборот, является аристократическим. Вийон писал баллады, понятные далеко не всем; сонеты Ронсара и Шекспира недоступны для простых людей. Гуманизм еще больше углубляет пропасть между классами. Архитектуру общенародную заменяет архитектура частная. Она создана для великолепия и радости. Итальянские архитекторы, художники и скульпторы работают по всей Европе. Они насаждают классические ордеры, колоннады, горизонтальные линии, которые заменяют высокие готические своды и устремленность нефов ввысь. В скульптуре и в живописи искусство остается номинально христианским. Живопись еще обращается к религиозным сюжетам, но теперь она вносит в них гораздо больше человечности. Тинторетто разрисовывает церкви Венеции женскими телами. Тициан на одном и том же полотне изображает Святую любовь и Любовь земную – двух блондинок, одну – в одеждах, благопристойную и застенчивую; другую – бесстыдную, надменную и обнаженную. На смену традиции художника Средневековья, наивно выражающего свою веру, художник Ренессанса приводит «стремление к эффекту».

Робине Тестар. Пенелопа. Иллюстрация к «Посланиям героинь» Овидия. Около 1500

7. Мы сказали, что речь идет скорее о революции, чем о возрождении, но пожалуй, лучше было бы говорить об эволюции, потому что изменения не носили резкого характера. Ни феодальный дух, ни вера вовсе не исчезли во Франции XVI в., но средние классы, объединенные монархией, ослабили феодализм; гуманизм вынудил Церковь расширить рамки образования; забота о немедленном счастье заменила заботу о вечном спасении; и между народными массами и художниками происходит разрыв. Впрочем, новые идеи медленно пересекают Альпы, и результаты их воздействия различны в Германии, в Англии и во Франции. В Италии гуманизм вернул элиту к язычеству. Франция подвергалась сильным потрясениям в течение целого века, она не подчинилась ни пуританству, ни язычеству, а только обогатилась и оплодотворилась этими чуждыми влияниями и в XVII в. вышла на свою собственную дорогу. Конечный взрыв новых идей осуществился только в XVIII в. И Французская революция – это дочь Возрождения.

II. О том, как Италия сначала призвала французов на помощь, а затем изгнала их

1. После смерти Людовика XI две проблемы внешней политики должны были занимать внимание нового короля Франции: это Фландрия, которую жаждали присоединить к себе Франция, Англия и Империя, потому что каждая опасалась, что ее оккупирует одна из двух других стран; и Италия, потому, что старая имперская мечта все еще владела суверенами Европы, и потому, что каждый итальянский город, если его кто-то присоединял к себе, взывал о помощи к какой-нибудь иностранной армии. В глазах проницательного француза, строящего планы на будущее, проблема северо-востока должна была представляться весьма значительной; именно оттуда исходила главная опасность для наших границ. Но Карл VIII, нарушая свою первую австрийскую помолвку, отказался от Франш-Конте и от Артуа. Соблюдая приличия, он уже не мог нападать на эти провинции, к тому же и собственные устремления влекли его к Италии. Все слухи были только о красоте итальянских городов, об их художниках, их поэтах. Юный король Франции, худой, некрасивый, даже уродливый, влюбленный в свою королеву-бретонку, хитрую хромоножку с большим сердцем, обладал душой рыцаря. Эта молодая чета постаралась сделать из королевского замка Амбуаз нечто прекрасное; Анна украсила стены великолепными гобеленами, плиты пола застелила восточными коврами. Карл показывал посетителям свою коллекцию оружия: меч Карла Великого, шпагу Людовика Святого, топор Дюгеклена и доспехи Жанны д’Арк, подбитые красным шелком. Он мечтал присоединить к этой коллекции клинок, прославленный его собственными подвигами. Во Франции было много итальянских иммигрантов и изгнанников, они пылали ненавистью к тем группировкам, которые их выслали. В каждом большом городе юга и даже в Париже какой-нибудь итальянский кюре наставлял итальянский приход. Генуэзские, ломбардские и флорентийские банкиры открывали во Франции свои конторы. Дома французского дворянства породнились с итальянской знатью. Многочисленные итальянцы занимали должности при дворе или в армии, и все они старались использовать Францию в своих интересах.

Жан Бурдишон. Портрет Карла VIII, короля Франции. XVI в.

2. Словом, найти предлог для вторжения было нетрудно. Официально пять больших итальянских государств – Рим, Венеция, Неаполь, Милан и Флоренция – были объединены договором Лоди (1454); на деле же они плели друг против друга заговоры, а внутри каждого из них было по меньшей мере две противоположные партии. Неаполитанское королевство, в частности, оспаривалось французским домом Анжу и испанским арагонским домом. Во времена Карла VIII неаполитанским королем был Фердинанд Арагонский, которого ненавидел папа, и Лодовико Моро, регент Милана. Поэтому, если бы Франция предъявила права на Неаполь, она могла бы быть уверенной в сильных союзниках. Карл VIII, окруженный «людьми низкого сословия, которые ни в чем не имели опыта», позволил соблазнить себя «фимиамом и блеском Италии». Чтобы развязать себе руки, он подкупал Священную Римскую империю и Англию ценой опасных для страны территориальных уступок или деньгами. Его итальянские проекты находили отклик среди народа. Франция чувствовала себя сильной. При своей удивительной способности к восстановлению, она уже залечила бедствия Столетней войны. Благодаря Карлу VII и Людовику XI она обладала самой мощной армией в Европе, и теперь назрела острая необходимость использовать ее вне пределов королевства, ибо в ней было больше иностранцев, чем французов, а это могло привести к разграблению страны. Итак, король собрал свои силы в Лионе, торжественно обнял свою маленькую королеву и отправился через Альпы с более чем тридцатитысячной армией (в августе 1494 г.).

Жан Бурдишон. Анна Бретонская со свв. Анной, Урсулой и Еленой. Миниатюра из Часослова Анны Бретонской. Между 1503 и 1508

3. Вначале это была та самая великолепная прогулка, о которой он так мечтал. При его вступлении во Флоренцию жители толпились возле украшенных тканями окон и смотрели, как проходят литаврщики, флейтисты, арбалетчики, лучники, алебардисты, швейцарские полки, все были в великолепных одеяниях королевских цветов, красного и желтого. Наконец появилась свита короля, штандарты и сам Карл, с копьем в руках, на вороном коне, в золотых доспехах и в длинном синем плаще, покрывавшем круп его лошади. Зрелище было достойно рыцарских романов, но флорентийцы казались враждебными и недоверчивыми. У этой королевской армии была плохая репутация: в ней было много разбойников, «не знающих дисциплины», которые больше грабили Италию, чем восхищались ее красотами. Савонарола, знаменитый доминиканский проповедник, провозглашал приход когорты ангелов, которые явятся из Франции, чтобы освободить Италию от папских репрессий. «Но их приход, – говорит Гвиччардини, – обернулся огнем и чумой». В Риме папа Александр VI, который способствовал экспедиции Карла VIII, испугался того, что сам же и породил, и, забаррикадировавшись в замке Святого Ангола, обратился за помощью к султану! Только неаполитанцы сдержали свои обещания и – согласно договоренностям – с появлением французов подняли мятеж против арагонцев. В феврале 1495 г. Карл VIII вошел в Неаполь, последний пункт своего похода. Некоторое время он наслаждался этим земным раем, любовался итальянскими садами, роскошными плафонами и паркетами дворцов, нанимал работников, которые сумели бы так же украсить его замок Амбуаз. Но было бы сильным преувеличением сказать, что это он принес во Францию дух итальянского Возрождения. Несколько неаполитанских садовников и столяров – это еще не Возрождение. В то время как он восхищался прелестями Неаполя, его армия навлекала на себя жгучую ненависть неаполитанцев, потому что освободители на глазах превращались в завоевателей. Теперь вся Италия сплотилась в своей ненависти к оккупантам. Папа, Венеция, Лодовико Сфорца и католик Фердинанд Арагонский объединились в лигу против Карла VIII. Его предали те самые люди, которые перед этим его призвали.

4. Новая итальянская лига стала вооружаться. Необходимо было как можно скорее вернуться во Францию, иначе обратный путь был бы отрезан. Карл поспешно свершил императорское вступление в Неаполь (алый плащ, держава в руке) и устремился назад. Возле Форне, чтобы пересечь Апеннины, он был вынужден дать бой и выиграл его. После его отхода французы гарнизона, оставленного в Неаполе, были взяты в плен. Экспедиция не достигла своих целей, но солдаты принесли богатую добычу, и народная молва была благосклонна к Итальянской кампании. От этой дипломатической и военной кухни воспарил аромат славы. Впрочем, король прожил после этого недолго. В 1498 г. в возрасте всего лишь двадцати восьми лет он ударился в замке Амбуаз лбом о каменный ригель низкой двери, бывшей в неисправном состоянии, и через несколько часов умер. Так как его дети от Анны, чахлые и хилые, скончались, то ему наследовал его кузен Людовик Орлеанский. Сын поэта Карла Орлеанского был тридцатишестилетним мужчиной, добрым малым, очаровательным и тщедушным, всеми любимым и достойным этой любви. С самого момента своего восшествия на трон он заявил, что оставит все как было и даже не тронет своих личных врагов: «Не пристало и недостойно чести короля Франции мстить за обиды герцога Орлеанского». Уже давно он был тайно влюблен в Анну Бретонскую. Теперь, когда она овдовела, он захотел на ней жениться, как из-за нее самой, так и из-за Бретани. К сожалению, он был уже женат на одной из дочерей Людовика XI, «маленькой, черненькой и горбатенькой» Жанне Французской. Цезарь Борджиа, сын папы Александра VI, за щедрое вознаграждение деньгами и землями взялся провести переговоры по отмене этого брака. Это оказалось возможным, потому что к браку Людовик Орлеанский был принужден Людовиком XI. Вот таким образом Бретань осталась французской, а «хитрая бретонка» осталась королевой, столь же влюбленной в своего второго короля, как была влюблена и в первого.

5. Итальянский мираж притягивал к себе Людовика XII столь же сильно, как до этого соблазнял Карла VIII. Эта райская природа, эта роскошь, эта красота привлекали каждого иностранца. Любимый министр Людовика XII, кардинал Жорж Амбуаз, строил заговоры вместе с Цезарем Борджиа и, мечтая стать папой, искал поддержки в самой Италии. Если для вторжения нужны были поводы феодального характера, то Людовик XII, бабка которого была Висконти, мог объявить себя наследником герцогства Миланского, откуда Висконти были некогда изгнаны родом Сфорца. И вновь повторились злоключения Карла VIII. Все военные кампании Людовика XII поначалу казались очень легкими, а затем происходила перемена настроений у итальянцев, вчерашние враги мирились и обращались против Франции и вслед за победами шли поражения. Завоеванное поначалу герцогство Миланское вновь было утрачено. Чтобы удержать его за собой, Людовик XII дошел до того, что предложил эрцгерцогу Карлу Австрийскому, внуку императора Максимилиана, руку своей дочери Клод Французской с приданым, включающим Бретань и Бургундию. Это означало погубить все дело Людовика XI. К великому счастью, этой безумной затее воспротивились Генеральные штаты, объявившие эти провинции неотчуждаемыми и не подлежащими передаче. Но сила притяжения Италии была еще очень велика. Вновь открылось дело о Неаполитанском наследстве, и Людовик XII предложил Испании раздел этого королевства. Испанский король согласился, но потом напал на французов. «Он обманул меня дважды», – сказал Людовик XII. «Я обманул его десять раз», – ответил Фердинанд. Папа Юлий II, воин и артист в душе, поклялся, под влиянием Макиавелли, восстановить всех государей христианского мира против Венецианской республики. Была создана лига. Франция должна была играть в ней роль солдата. Но едва только Венеция оказалась в опасности, как папа сделал внезапный поворот. «Если бы Венеция не существовала, ее следовало бы создать», – заявил он и провозгласил войну против варваров, то есть против тех самых французов, которых сам же и призвал! «Бросив в Тибр ключи святого Петра и взяв в руки меч Павла», он создал против Франции новый Священный союз, на этот раз совместно с Генрихом VIII Английским, с испанцами, венецианцами и швейцарцами. Разбитый под Новарой (1513), вынужденный вернуться во Францию, чтобы сражаться с англичанами, войсками императора и со швейцарцами, Людовик XII заключил мир и отказался от герцогства Миланского. Итальянский мираж рассеялся.

6. Итак, французы вели долгие и совершенно бесполезные войны. Но они не таили зла против Людовика XII, которого прозвали Отцом Народа. Когда худой, бледный, опираясь на свою маленькую королеву, он появился на заседании Генеральных штатов, то был встречен овацией. Почему же? До некоторой степени потому, что его подданные процветали. Начиная с царствования Карла VII они распахивали новые земли и отстраивались заново. В начале XVI в. по всей Европе росли цены. Приток ценных металлов, поступающих новыми торговыми путями, привел к прогрессивной девальвации денег, что создавало ощущение привычной эйфории. Людовик XII прилагал усилия для защиты крестьян от сеньоров, для пересмотра баналитетного права и барщины, для уменьшения тальи. Обесценивание денег благоприятствовало фермерам и вело к обеднению дворян, многие из которых продавали свои земли, как это уже происходило во времена Крестовых походов, а разбогатевшие простолюдины эти земли скупали. Итальянские войны проходили на чужой территории, и Франция наслаждалась восхитительным достатком, совершенно для нее новым. Как некогда в Иль-де-Франсе возводились бесчисленные соборы, так теперь в долине Луары как грибы росли новые замки. Их стиль еще оставался готическим, но это была уже «пламенеющая готика», со скульптурными розами, цветочными «бантами», высоко расположенными оконцами, окруженными каменными кружевами, и галереями, обращенными к солнцу. Жорж Амбуазский, архиепископ Руана, построил в своем городе Дворец правосудия и изящное здание архиепископства. Король переделал свой замок Блуа, «местожительство его отца и матери, место его рождения». Анна Бретонская перевезла туда свои гобелены, свои растения и карточные игры, кровать, «наряженную золотой парчой», «резные и позолоченные стулья, привезенные из Италии». Здесь, окруженная женщинами, она пряла пряжу, а в это время поэт читал ей стихи или шут забавлял ее своими проделками. Это был тот «дивный час, когда, среди изнемогающей благодати отмирающей цивилизации, занимались первые отблески цивилизации нарождающейся» (Г. Аното). Франция любила свою королеву Анну точно так же, как она любила своего короля Людовика XII. Но Анна умерла в 1514 г., оставив только двух дочерей. Старшую поспешили выдать замуж за наследника королевства, молодого графа Ангулемского, ее кузена. Король был так огорчен смертью жены, что стал чахнуть от тоски; двор забеспокоился и посоветовал ему вновь жениться. Королю было только пятьдесят два года. Ему предложили в жены Марию, сестру английского короля, совсем юную, семнадцатилетнюю принцессу. Он согласился, но она довела его до могилы. Под холодной внешностью в ней жил чрезмерный темперамент Тюдоров. Слабосильному Людовику XII приходилось проводить свою жизнь в бесконечных праздниках и быть своей жене «любезным компаньоном». Он умер 1 января 1515 г.