Текст книги "Берегись ястреба"

17

Паук не стал дожидаться нападения Джерика. Он прыгнул, готовый получить копье в волосатое тело, но дотянуться до врага. Попятилась и увернулась лошадь Джерика. Безумный страх придал ей необыкновенное проворство. Потеряв равновесие, лошадь упала набок, прихватив с собой всадника, но тот успел пронзить копьем толстое брюхо чудовища.

Остальные увидели, что с чудовищем можно сражаться. Подействовал и пример предводителя. Те, кто вначале пустился в бегство, теперь были готовы к схватке. Они вернулись в поле зрения Тирты, двигались туда, где на земле сцепились лошадь, чудовище и человек, обнаживший меч. Джерик рубил мечом паука, бил по его громоздкому телу.

Упавшая лошадь забилась в ужасе. Но всадник не кричал. Возможно, потрясение от удара сделало Джерика легкой добычей, но и само чудовище находилось в тяжелом положении. Дважды пыталось оно собраться для нового прыжка. Капли ядовитой жидкости из его пасти превратились в сплошной поток.

Оно потеряло две лапы, их отрубили нападающие.

Удачно нацеленный меч попал в полный злобой и разумом глаз. Тот, кому это удалось, попытался ударить снова. Его окатил фонтан зловонной зеленой слизи, отбросил кричащего человека, выронившего меч, рвущего обеими руками кожу с лица. Разбойник забегал кругами, воя, как зверь в смертельной агонии, Частично ослепшее, потерявшее две конечности, с копьем в брюхе, чудовище смогло оторваться от дергающегося, но уже молчащего пони и повернуться ко второму нападающему. Передняя конечность, вооруженная когтем длиной с предплечье Тирты, устремилась к воину, тот попятился, но устоял и начал наносить пауку удары. Его меч встретился с когтем и отскочил. Казалось, эта часть чудовища не так уязвима. Снова из пасти паука вылетела струя ядовитой жидкости.

Человек отскочил, ему повезло больше, чем товарищу. Паук сделал попытку следовать за ним. И тут, этого места, где сидел, скорчившись, паук, показались голова, рука, верхняя часть туловища. Джерик стоял на коленях. Обеими руками он держал меч и вонзил его в круглое тело, теперь оказавшееся к нему боком. Если коготь смог отразить сталь, то тело чудовища не было так защищено. Меч со всей силой, какой владел человек, вонзился в широкий бок, погрузился по самую рукоять. Джерика залил поток черной жидкости, и он снова упал и скрылся из виду.

Но чудовище не повернулось, чтобы покончить с ним. Оно попыталось добраться до человека, который нападал на него спереди. Тот торопливо отступал. Но наконец дрогнул, повернулся и побежал, а тварь попыталась прыгнуть ему вслед.

Но вот существо упало, оставшиеся конечности уже были не в состоянии поддерживать его толстое тело. Но оно не признавало поражения, потому что продолжало выбрасывать в воздух струи зеленой жидкости. Когда такая струя падала на землю, поднимались столбы пара или дыма, а воздух наполняло зловоние.

В этот момент повод пони, к которому привязали Тирту, кто-то схватил и дернул, и животное перешло на рысь. Отряд уходил с поля битвы, не оказывая помощи раненому, который полз по земле, его изуродованное лицо превратилось в ужасную маску, а крик оборвался бульканьем в горле. Не видно было и Джерика. Тот, кто последним сразился с чудовищем, бежал за отрядом. Но пони и тот, кто его вел, уходили все дальше от этого выжившего в сражении.

Из-за рывков пони Тирта больше не видела отчетливо поле битвы. И не знала, сколько человек осталось в отряде. Несомненно, среди них Темный лорд; может быть, именно он ведет ее пони. С ним Алон. Но кто еще? Число похитителей резко сократилось, и" может, представится возможность бежать, если бы не мертвое тело. Однако у Алона такая возможность сохраняется. Ей очень хотелось связаться-с ним.

Проснувшаяся боль становилась все сильнее. Может быть, она победит и будет теперь держать ее в плену. Но мозг ее тоже проснулся. Тирту как будто что-то заставляло думать, четче осознавать, что ее окружает, что находится над ними. Над ними!

Она попыталась посмотреть вверх. Да, меч там.

Может, именно он удержал пони на месте, не позволил слепо убежать от чудовища. Защитил ли всех призрачный клинок от этого нападения или его предотвратил безрассудно смелый выпад Джерика?

Тирта с трудом пыталась удержать туманные очертания в поле зрения. Да, она не ошиблась. На лезвии этого призрачного оружия – символы. Многие из них есть и в свитке, который забрали у погибшего в долине. Она вспомнила, что Алон сунул цилиндр в петлю пояса сокольничего. Если эти стервятники не надругались над телом, свиток должен быть там. Но даже если бы он был у нее в руках, Тирта не знала бы, как его использовать.

Они миновали открытую равнину и оказались среди пологих холмов. По обе стороны Тирта видела террасы, ведущие к большим высотам. Дорогу она разглядеть не могла, но ей казалось, что они движутся по тропе, хорошо известной командиру.

Так как связаться с Алоном она не решалась, а ей нужно оставаться хозяйкой своего тела (в котором с каждым поворотом дороги все больше и больше возрождается боль), Тирта сосредоточилась на мече, который продолжал висеть над ними.

Она уверена, что это не проявление Тьмы, что это ответ – в форме, которую она не в состоянии понять, – реакция на ларец, что она несет. Может, этот меч – оружие женщины, которую она видела в потайной комнате?

Нинутра… Тирта не произнесла это имя вслух, не пошевелила губами, но в сознании отчетливо, сосредоточенно, звук за звуком, твердила его, как твердят слова заклинания. Есть слова, которые сопровождают лечение; многие из них она знает и использует.

Сами по себе эти слова не обладают Силой, важна интонация, а также тот факт, что их тысячи раз использовали в прошлом бесчисленные поколения, и они построили путь для выздоровления, как каменщик строит мост, выбирая для этого лучшие и самые подходящие камни.

Имена – это сама Сила. Есть Великие Имена, которые не осмеливается произносить никто. Если это такое имя, ей терять нечего. Жизнь сейчас значит для нее очень мало. Если то, что она несет – без участия своего желания и воли, – связано с одним из таких имен, это дает ей некоторое право на вызов.

Она закрыла глаза. Сердце Тирты дрогнуло, и она это ощутила. Она обретает контроль над своим телом.

Может поднимать и опускать веки, слышит биение собственного сердца.

Снова крепко закрыв глаза, она решительно устремила взгляд вглубь и вторично попыталась представить имя как нечто видимое.

Сначала оно, как то пламя, что брызнуло из углов потайной комнаты. Это пламя – свирепое предупреждение. Предупреждение! Но какое дело ей, уже обреченной?

Нинутра!

Ее воля проснулась. Если где-то обитает Сила, которую можно призвать, пусть приходит! Возможно, она игрушка Могущественных, которых не понимает.

Но она Ястреб – и в прошлом существовал договор. У Тирты появилось странное ощущение, как будто ее внутренняя сущность мгновенно преодолела широкую пропасть многих лет, но вернулась назад.

Нинутра!

Не безличное женское лицо родилось в угасшем пламени. Угасая, пламя оставило мысленную картину, неясную, но различимую. Внешность кого-то, похожего на нее – тоже женщина, совсем молодая. Древней Расы. И в ней есть великая Сила, хотя сама она просто канал, голос иного Могущества, гораздо большего.

Нинутра!

За этой женщиной видны очертания призрачного меча. Тирта видит, как из тумана за этим лицом появляется рука. Пальцы смыкаются на рукояти меча, выносят оружие вперед, так что острие его готово к бою.

Появляются две другие фигуры и встают по обе стороны женщины. Но их Тирта почти не видит, они подобны столбам из тумана или пара.

Она узнала: действительно есть те, кто имеет право на этот туманный меч. Возможно, они по-своему расположены к ней. Но то, что ждет впереди, гораздо важнее судьбы женщины из Древней Расы, которая держалась слова своего рода до конца. Потому что конец, когда он наступит, связан не с Тиртой, а с гораздо более важными делами.

Трое в тумане исчезают, но меч остается. Он продолжает заполнять сознание Тирты своим присутствием. Символы на его лезвии внезапно вспыхивают гневным огнем. И из этого огня Тирта черпает, что ей позволено: силу, чтобы сдержать боль тела, мертвого тела, которое больше не в состоянии ей служить. Она должна ждать, потому что надобность в ней возникнет позже, и ей приходится смириться.

И вот она всей силой воли держится своего видения, создает из него барьер на пути боли. Она так никогда и не узнала, сколько времени продолжалась эта борьба.

Но вот меч бледнеет, символы тают. Тирта мыслью проваливается в пустоту, потом открывает глаза на внешний мир.

Она действительно так глубоко ушла в себя, что не заметила, как ее сняли с пони. Теперь она лежит на плоской неподвижной поверхности, жесткой поверхности, как сообщает возвращающееся к жизни тело.

Тонкие лучи света, словно от гигантских свечей, устремляются в небо. Свет этот холодный, недобрый. Место принадлежит Тьме, как бы ни играл в нем свет.

За восходящими лучами света видно ночное небо.

Тирта видит далекое мерцание звезд, но между нею и: этим мерцанием какой-то дрожащий занавес, словно чистый звездный свет не может проникнуть в это злое место. С решимостью, которой подчинены все силы тела, Тирта пытается повернуть голову.

Ей отвечает боль, но это неважно: она хозяйка своего тела и его боли. Она выбрасывает боль, как выбросила бы что-то злое, цепляющееся за нее. И тут Тирта обнаружила, что действительно может слегка повернуть голову, разглядеть то, что находится слева от нее, и понять, что она не одна.

Свет исходит от столбов, похожих на ледяные, замерзших сотни лет назад. В них видна какая-то теневая сердцевина. Между нею и ближайшим холодным столбом находится Алон.

Он сидит, вытянув перед собой ноги, связанные веревкой. Руки его жестоко загнуты за спину и тоже связаны. С поднятой головой он смотрит вперед. У него вид человека, который смирился с судьбой и которого больше ничего не трогает.

– Алон!

Он не посмотрел на нее, состояние транса, в котором он находится, его не покинуло. Он ушел в пустоту? Нет, что-то уверяет ее, что это не так.

– Алон! – потребовалось такое усилие, чтобы произнести вторично это имя, что Тирте показалось: она не выдержит.

На лице его промелькнуло какое-то выражение.

Но он оставался в своем несчастье, и она до него не добралась. Долго смотрела она на него, неспособная снова набраться сил, каких потребовали первые две попытки.

– Он ушел.., оставил нас.., с Тьмой… – Эти слова произнесли почти неподвижные губы. Но Тирта поняла, что маска отчаяния и шока – это только внешнее. За ней Алон, живой и настороженный. – Это место Тьмы. Считается, что нам отсюда не вырваться… – продолжал Алон. – Не вызывай. Тот, кто здесь правит, сразу узнает.

Не вызывать? Значит, Алон уловил ее попытки?

Нет, нельзя даже думать об этом в таком месте! Тирта сразу поняла необходимость осторожности. Сила сделала это место тюрьмой… Она не знает пределов этой Силы… Но, очевидно, тот, кто поместил их сюда, ей доверяет.

Алон продолжал смотреть в пустоту, но теперь Тирта увидела, что руки его, жестоко связанные, движутся. Он не пытается коснуться пальцами узлов – это физически невозможно. Но, к удивлению Тирты, он гладит веревку, как мог бы гладить шкуру животного. Присмотревшись внимательней, она видит, что это действительно не веревка, а полоска плетеной кожи.

Тирта не могла понять, чего добивается мальчик, но движения его не бессмысленны, поэтому она не стала отвлекать его, только смотрела, как он похлопывает, поглаживает свои путы, играет с ними. При этом внешне сохраняет впечатление полной покорности.

Неожиданно Тирта поняла, что ее поглощенность мальчиком может привлечь внимание того, кто правит этим мрачным местом. Тирта постаралась переключить сознание. Ей пришлось направить на что-то глаза, чтобы быть уверенной, что она не повернет голову. Но тут она заметила движение впившихся в тело мальчика веревок.

Вначале ей показалось, что она видит иллюзию, обман, призванный вызвать ложные надежды, помучить. Но если это иллюзия, она очень правдоподобна. Петли шкуры, которую гладил и ласкал Алон, двинулись сами по себе. Они задергались вокруг рук ребенка, соскользнули. Путы, словно скользкие змеи, изогнутые под неловким (для них) углом, теперь по своему желанию занимают более привычное положение.

Тирта видела, как развязались узлы и позволили веревке соскользнуть. Руки мальчика в глубоких рубцах упали вперед. Тирта представляла себе, какую боль он испытывает после неожиданного освобождения. Но одна его рука задергалась, он наклонился к узлам на ногах.

Снова началось поглаживание. Тирта продолжала внимательно наблюдать. Алон не менял выражения лица. Всякий взглянувший на него сказал бы, что этот маленький мальчик вне себя от страха и грубого обращения. Губы его не двигались: он не мог произнести никакого заклинания или призывать Силу.

Но снова у него получилось, узлы развязались, и он был свободен. Но ребенок не шевелился, а продолжал сидеть, свободный от пут. Потом она увидела, как поднимается его грудь в глубоком вздохе, он свел руки, принялся растирать рубцы на запястьях.

Какие еще путы, кроме физических, наложены на этого мальчика? От каких пут он сейчас освобождается? Сможет ли Алон выйти за эти светящиеся столбы? Тирта ничего не могла ни сказать, ни сделать, могла только смотреть и ждать.

Но, кажется, Дар, освободивший мальчика, не истощился. Алон продолжал, глядя вперед, растирать запястья. Но во взгляде его не было ни покорности, ни отчужденности. Собственные чувства Тирты постепенно обострялись. Тело ее оживало, и она все отчетливей ощущала, что находится в месте, враждебном и ей, и всему ее роду. Но что-то есть здесь еще…

Алон впервые изменил позу, подобрал под себя ноги, так что теперь сидел на корточках. Он не пытался приблизиться к Тирте, казалось, он по-прежнему безучастно смотрит вперед. Но в позе его произошли легкие изменения, он словно насторожился в ожидании сигнала.

Тирте самой хотелось пошевелить головой, чтобы посмотреть в направлении взгляда мальчика. Но она не могла. Алон перестал потирать руки; теперь он взял в них веревку, которую каким-то образом заставил служить себе. Вытянул ее во всю длину. Теперь Тирте не было видно, что он делает; она могла только гадать.

Снова его руки в движении. Он опять использовал пальцы, по-видимому, проводил ими вдоль веревки. Поглаживания становились энергичнее. Тирта следила за ним, в то же время она все сильнее сознавала, что за этими ледяными столбами находится на страже какое-то другое существо. Испарения зла, заполнявшие это место, встали стеной. И девушка не могла, не решалась узнать, есть ли путь к свободе.

Алон медленно поднял руку, двинул пальцами так, словно манил. Темная тень подчинилась его призыву, начала подниматься. Змея? Нет, она слишком тонкая, не видно головы, только хвост. Веревка! Она приобрела псевдожизнь, либо Алон создал иллюзию!

Мальчик широко развел руки, веревка осталась стоять, теперь она достигла высоты его головы, и начала раскачиваться. Алон свел ладони, снова развел. Конец веревки отшатнулся от него, пополз к столбам и исчез из поля зрения Тирты. Руки Алона продолжали двигаться. Не широкими взмахами, которые он делал вначале, а так, как будто он держит невидимую веревку и тянет ее вдоль земли. Он встал на колени, выпрямил спину и так сконцентрировался, что невидимый ореол этого напряжения достиг Тирты.

Все силы Алона сосредоточились на этом занятии. Тирта вспомнила, как попросила его и Ниреля помочь ей своей энергией в ее видении. Может быть, она тоже сумеет помочь Алону? О стены внутреннего барьера, который она установила, плескалась боль.

Если она ослабит волю, направит ее на помощь мальчику, этот барьер окончательно рухнет.

Тирта на мгновение закрыла глаза, думая о том, к чему приведут ее действия. Алон очень рискует, направляя всю свою энергию на то, что делает. Она может только верить, что он сражается с врагом. Сам Алон.., она признала, что мальчик понимает и знает гораздо больше, чем она догадывается.

Она приняла решение. Волю можно нацелить, и прежде чем она успела бы отшатнуться от того, к чему приведет полный отказ от внутренней защиты, Тирта так и поступила. Она продолжала держать глаза плотно закрытыми, но мысленно представляла себе Алона, представила себе свою руку, взявшую мальчика за плечо, и начала вливать в него свою силу.

Ее охватило пламя боли. Тирта окуталась в него.

Но она продолжала бороться, продолжала сохранять мысленную картину. Может ли боль стать источником силы? Это мысль промелькнула в ее сознании, и она ухватилась за нее, держалась, пыталась добавить силу – силу не пытки, а той энергии, которую она создает.

Последовала такая мука, что Тирта не поверила бы, что сможет ее выдержать. И не была даже уверена, что ее попытка встречает успех. Достигло ли ее предложение Алона, помогает ли она ему в этой страдной борьбе с его путами?

Боль заполнила ее, плоть ее словно разбухла, не в состоянии сдержать эту боль. В голове вспыхнул огонь. Алон исчез, исчезло все…

– Тирта! – потом опять:

– Тирта!

В огромной пустоте прозвенело ее имя. Вопреки ее желанию что-то ответило, не способное противостоять этому призыву.

– Тирта!

Три – это число Силы, таково древнее знание.

Если тебя призывают трижды, не ответить нельзя.

Тирта, вернее, то, что от нее осталось, потянулась с ответом.

Пришла обжигающая боль – и тут же исчезла.

Кто-то отрезал от нее боль, как срезают порванное платье. Тирта отделена от того, что может причинить ей муку. К тому же пробуждение, которое началось в месте Тьмы, сейчас продолжается. Девушка понимает, что она дышит, пусть мелкими вздохами, что она слышит своими ушами, видит собственными глазами, когда открывает их.

Вокруг нее не высокие столбы свечей смерти. Исчез запах Тьмы. Есть свет, да, но это нормальный свет неба на рассвете, и над ней веет ветерок с запахом цветов. Но для нее гораздо важнее лицо того, кто наклонился к ней. Руки, чуть загоревшие на солнце, с длинными сильными пальцами, они протянуты над ее телом, и Тирта знает, что эти руки преградили путь боли.

Это девушка, которую она видела в своем видении, та, что держала призрачный меч. Не Великая, взглянувшая на них однажды отчужденно и без всякой жалости, а скорее, голос этой Великой, ее жрица. В ней по-прежнему живет человечность, она отражается на ее лице.

– Добро пожаловать, кровь Ястреба, та, что сохранила верность. Конец хранения близок. Мы подошли к этому концу.., а может, и к началу.., если Сила пожелает того.

– Кто ты? – слабо произнесла Тирта.

– Я Крита, – с готовностью ответила та. – Я служу Ей, Той, кого ты знаешь, пусть смутно. Она владелица призрачного меча, леди Нинутра.

И эхо подхватило имя. В воздухе над склоненной головой появилась птица, та, что родилась из умирающего сокола, или другая, но не отличимая от той ни одним перышком. Она раскрыла клюв, чтобы крикнуть. Крита отвела взгляд от Тирты, она что-то увидела.

– Да, как раз время, – сказала она. – Начинается наш сбор.

18

Хотя боль отделена от нее стеной, Тирта не могла повернуть свое бессильное тело. Она могла видеть только то, что происходит в поле ее зрения. Крита склонилась рядом с ней, но теперь по бокам от жрицы стояли двое, оба с запоминающейся наружностью. Один высокий, широкий в плечах, с могучим телом, словно боец-латник. Оружие его – топор с двойным лезвием. На шлеме у него великолепно сделанный дракон; человек смотрит сочувственно из-под этого дракона на Тирту. Но временами бросает взгляд по сторонам, словно он продолжает постоянно нести вахту.

Его спутник моложе, стройнее, с белой кожей, и меч у него обычный, как у многих пограничников.

Возможно, он не полностью принадлежит к Древней Расе. Именно он заговорил:

– Приближается всадник…

Крита сделала легкий жест.

– Да. Но не он один. Идет Рейн…

Владелец топора удобнее переложил оружие. Черты его лица утратили мягкость, верхняя губа приподнялась, как у готового зарычать кота.

– Мы слишком близко к его источнику, – сказал он. – Нам лучше…

Крита прервала его.

– Она не может двигаться. – Жестом она указала на Тирту. – Подходит нам или нет, но это наше поле битвы. Потому что у нее есть своя роль. – Легко и грациозно она встала. Тирта заметила, что они веж трое посмотрели в другом направлении.

С бесконечной осторожностью, набравшись сил, Тирта чуть повернула голову. Голова ее слегка поднята, как будто под нее что-то подложили. Она обнаружила, что теперь лучше видит, видит даже то, что лежит у нее на груди. Руки ее по-прежнему словно примерзли. Ларец еще с ней.

Она оторвала от него взгляд и посмотрела, куда смотрят остальные. И увидела Алона. Он не стоял, как они, ожидая того, кто приближается, он бежал.

Она услышала высокое ржание торгианца, крик торжества из лошадиной глотки.

Вокруг множество скал. Они каким-то чудом, с помощью Силы, вырвались из пещеры Тьмы, но эти вновь пришедшие не унесли ее далеко. Судя по грудам обломков, она лежит в развалинах храма или целого поселка. Между двумя столбами из изъеденного временем камня, обозначающими давно исчезнувшую стену, пронесся Алон. Немного погодя он вернулся, вцепившись в гриву лошади; с седла торгианца свисал человек, голова его с темными волосами обнажена, лицо покрыто засохшей кровью. Но эта маска не помешала Тирте узнать его.

Внутри тюрьмы ее тепа сердце подпрыгнуло, словно стремилось разорвать путы плоти. Она мертва: наполовину, на три четверти. Но теперь она увидела воскрешение другого мертвого.

Лошадь последовала за Алоном, не направляемая всадником. Хотя глаза всадника открыты, Тирта сомневалась, чтобы он видел окружающее. Торгианец остановился, опустив голову, и Алон начал гладить его по жесткой челке, что-то говорил лошади. Всадник зашевелился, попытался выпрямиться. В глазах его появился свет разума, взгляд прорезал окружающий его туман. Было совершенно очевидно, что он увидел и узнал Тирту. Потом взгляд его упал на троих стоящих рядом с нею. Тирта увидела, как его коготь коснулся пояса. У него теперь нет старого меча, нет игольника в кобуре, но сверкающая рукоять в пределах его досягаемости.

Он спешился и, возможно, упал бы, если бы не ухватился за гриву торгианца. Крита сделала шаг ему навстречу.

– Ты пришел, наконец, тот, кого мы так долго ждали. – Она словно произносила слова привычного ритуала. – Брат крылатых, ты, кого выбрал Ледяное Жало, мы приветствуем тебя, хотя не для отдыха. И наша встреча может стать проклятием, твоим и нашим.

Сокольничий смотрел на нее. Он выпустил жесткую гриву лошади, неуверенно поднял руку.

– Ты.., ходящая , в ночи… – Говорил он хрипло, словно против своего желания. – Ты пришла, чтобы увести меня от смерти.

– От смерти? – переспросила Крита после недолгого молчания. – Но ты не был мертв, сокольничий. Они сочли тебя мертвым, но к тем, кто служит Великим, смерть так легко не приходит.

– Я служу госпожа. – Рот его был напряжен.

Когда он заговорил, с подбородка упали хлопья свернувшейся крови. В усиливающемся свете дня Тирта видела, что волосы его над левым ухом спутаны и пропитаны пылью и кровью. – Этой госпоже…

Он когтем указал туда, где лежала Тирта – Что вы с ней сделаете? Ваша Великая предъявляет на нее требования?

– Да, – сразу ответила Крита. – И на тебя тоже из-за того, что у тебя есть.

Теперь настала ее очередь указать, но пальцы ее нацелились не на меч, который даже днем светился, а на пояс. Сокольничий посмотрел на него. Медленно взял в руку то, что принес из дома Ястреба, – цилиндр со свитком, который невозможно прочесть.

– Как… – В голосе его звучало изумление: он, по-видимому, совсем не ожидал его здесь увидеть.

– Благодаря уму твоей госпожи, – резко ответила Крита. Она подошла к нему, протягивая руку. Тот порылся в поясе, высвобождая наследие мертвеца, отдал ей.

Младший из мужчин полуобернулся и посмотрел туда, где, как казалось Тирте, находится пещера, из которой ее принесли.

– Там движение… – резко предупредил он.

Человек с топором рассмеялся, взмахнул своим оружием.

– А когда его не было, Йонан? Путь суетятся.

Рано или поздно будет заключен договор на условиях – их или наших. А я готов поставить что угодно, – снова он взмахнул топором, – что результат не понравится Темному, совсем не понравится.

– Идет Рейн. – Держа в руке цилиндр со свитком, Крита подошла к ним.

– Ты хочешь сказать, Леди призрачного меча, что я слишком оптимистичен? Такое предсказание отнимает силы еще до начала боя? Но ведь это не мое предсказание – твоей Великой.

Крита нахмурилась.

– Ты смел, Урик. Тебе принадлежит одно из четырех Великих Оружий, но это не означает, что перед тобой открыты все двери.

Мужчина, продолжая улыбаться, отдал ей приветствие.

– Леди Крита, как дважды живущий, я видел много, слышал много и сделал много. Во мне не осталось страха. Для фасов, этих подземных жителей Темного Правителя, я был богом. Я дважды вел армии в бой.

Перед нами новый бой, и я поэтому спрашиваю тебя откровенно: кого ждать нам в союзники?

Но ответила ему не жрица, а Алон. Мальчик подошел, торгианец следовал за ним, рядом с ним шел Нирель, положив руку на шею лошади.

– У тебя есть мы…

Урик повернулся лицом к мальчику, улыбка его стала шире.

– Хорошо сказано, младший. Я видел, как ты разорвал путы Рейна, ушел из его клетки и привел с собой леди, и потому согласен, чтобы ты стоял рядом со мной в битве. – Он взглянул на сокольничего, который встретил его взгляд выпрямившись, с высоко поднятой головой. – И любой человек, у которого одно из Четырех Оружий, это щит на руке, прочная стена за спиной. Добро пожаловать, владеющий Ледяным Жалом. – Теперь он смотрел на Тирту. – Госпожа, ты Древней Крови, и ясно, что наша встреча предначертана еще в то время, о котором мы ничего не знаем. Не знаю, какое оружие у тебя, но сможешь ли ты им владеть?

Тирта посмотрела на ларец у себя на груди.

– Не знаю, оружие это или награда, – впервые заговорила она. – Знаю только, что мне предназначено быть его хранительницей и что этот обет с меня не снят. Но если ты рассчитываешь на мое оружие, тебе нужно составить новый план. Это тело мертво, и меня держит в нем Сила, которой я не понимаю.

Она услышала порывистый вздох и увидела, как сокольничий взмахнул своим когтем, потом опустил его. Только коготь, выше она не смотрела.

– Рейн! – Младший мужчина как будто не обращал на них внимание, он смотрел вдаль, туда, куда она не могла взглянуть.

В воздухе послышался треск, ощущалось присутствие огромной Силы. Но эта сила вызвана не ими, а скорее, тем, кто приближается. Урик посмотрел в том же направлении и обратился к Крите. Улыбка его исчезла, голос звучал резко.

– Я спросил – что твоя Великая?

– Она поступит, как пожелает. – Ответ девушки был короток. Тирта решила, что она рассержена вопросом и настойчивостью Урика.

Тот пожал плечами.

– Действительно, у Великой есть привычка скрывать свои планы от слуг. Хорошо. Если наши силы таковы, приготовимся. – Он обвел всех взглядом. – Я лично не знаю Рейна. А в рассказах много преувеличений. Он Темный, обладающий собственной Силой. Похоже, нам предстоит испытать его Могущество.

Короткий меч, которому Крита и Урик дали имя, ожил в руках сокольничего. Тот отошел от лошади, приблизился к Тирте, как положено человеку щита при защите нанимателя. Она посмотрела на него. Рваный плащ исчез, избитый шлем тоже, не видно ни длинного меча, ни игольного ружья. Он провел рукой по ненужному поясу с иглами, отбросил его. Рука его казалась голубой: это сквозь нее просвечивал блеск меча.

Тирта почувствовала новое тепло. Руки ее были такими мертвыми и бесполезными, почему они снова оживают? Ларец, зажатый между ними, засветился.

По другую ее сторону оказался Алон. Втроем они опять образовали защитный строй. Мальчик призывно махнул рукой. С земли поднялась не замеченная Тиртой веревка, раскачиваясь, как змея. Конец ее устремился к руке Алона. Он взял ее в свою избитую окровавленную руку и взмахнул.

Урик потряс топором. Йонан извлек меч, оперся его концом о землю, ухватил обеими руками рукоять.

Но Крита, казалось, не замечает этих приготовлений к битве. Она достала свиток, уронив цилиндр, и внимательно его разглядывала. Тирта видела, что губы девушки движутся, она словно произносит какие-то звуки.

Но в глазах ее было изумление. Она быстро подошла к Тирте и положила свиток на крышку ларца. Попятившись к своим спутникам, жрица подняла руку.

Откуда-то появился туман, собрался, сгустился. И в руке у нее появился призрачный меч. Но Тирта готова была поклясться, что меч этот теперь из прочной стали, как мечи воинов. Вдоль лезвия ярко горели руны. Тускнели, снова вспыхивали, как будто появлялись из другого пространства и времени.

Мысль Тирты обратилась к той Великой, которая может поддержать их – а может и не поддержать.

Кажется, на ее помощь не стоит рассчитывать. Конечно, им помогли выйти из закрытой комнаты в Доме Ястреба, но потом они попали прямо в руки к врагам.

Или все это было частью плана? Возможно, они важны не сами по себе, важна только служба, которую они выполняют. Может быть, ее и Алона сознательно отдали в плен, чтобы они могли явиться сюда в нужный час. Тирта была уверена, что на заботу о себе как о личности ей нечего рассчитывать, она всего лишь средство контроля за тем, что застыло в ее руках.

Контроля? Почему ей в голову пришло именно это слово? У нее нет никакого контроля над ларцом и его содержимым. Она всего лишь его хранительница. Но в ее сне лорд и леди Дома Ястреба знали…

Тирта взглянула на ларец. Тепло – тепло от него усилилось. Свиток, написанный на древней коже, свисал с ларца, он коснулся ее рук, потому что Крита оставила его развернутым, когда положила. Тирта вздрогнула: какая-то мысль возникла у нее на самом пороге сознания, важная мысль. Да, важная! Ястреб – хранитель. А она – Ястреб!

Но Великой здесь нет. Может, часть ее живет в Крите, теперь вооруженной теневым мечом. Но ее, несомненно, нет в Тирте. То, что должно быть сделано, – сделает только Тирта. Она сама начала двигаться, хотя искалеченное тело лежало неподвижно.

Использовать Силу, добавить к ней свой дар. Быть хранительницей Силы – после этого не остаешься неизменным. Но ей остались только мысли.

Она представила себе ларец, как видела его в снах.

Вот он стоит на высоком столе, стоит открытый, на равном расстоянии между лордом и леди. Что в нем, что нужно охранять? Открытый ларец… Может быть, сейчас она допускает смертельную ошибку, выпускает то, что должно быть скрыто, – но она будет участвовать в бою, не станет неодушевленной добычей победителей.