Текст книги "Взрыв. Прошлое. Настоящее. Будущее."

Глава 3

Я бегу и бегу, даже не пытаясь перестать, потому что знаю, что это бесполезно. Понимаю, что сплю, но проснуться не могу, мне в любом случае придется досмотреть сон до самого конца. Вокруг тянутся стены лабиринта из живой изгороди, настолько узкие, что, если вытянуть руки, то можно их коснуться, и снова невыносимо темно, а свет бьет только из центра лабиринта. Сон повторяется раз за разом, поэтому я знаю, что всего через три поворота буду на месте, а единственное, что неизвестно, так это кто будет умирать на этот раз: мама, папа или Джон.

Я поворачиваю, и становится светлее, но облегчение исчезает, потому что тут же раздаются крики. Я поворачиваюсь кругом, пытаясь понять, откуда раздается звук, но, кажется, что кричит сама изгородь, потом ноги несут меня по ненавистному маршруту, и я выхожу к центру, где на плоском камне навзничь лежит Сэм. Весь в крови, с ранами по всей груди, которую видно сквозь разодранную футболку. И, к моему изумлению, уже мертвый.

Я не бросаюсь к нему, просто жду пробуждения, но оно не приходит. Мне кажется, что проходит вечность, а я все стою и жду, но потом неизвестно откуда появляется ветер и приносит запах крови Сэма. Меня пугает неизвестность, и я стою, боясь пошевелиться, но ничего не происходит, лишь ветер дует мне в лицо, а металлический запах крови вызывает тошноту.

Я делаю глубокий вдох и заставляю себя сделать шаг, в мгновенье ока оказываясь рядом с ним, преодолев расстояние, как можно только во сне.

Я стою прямо над Сэмом, у головы, и вижу его открытые глаза. Ореховые с зелеными прожилками, прямо как в жизни, но мертвые. Я кричу и, наконец, просыпаюсь.

Остаток ночи я провожу без сна, от безделья считая звезды, а потом проваливаюсь в воспоминания о нашей с Сэмом первой встрече.

Прошел почти год с того момента, как я ушла из дядиного дома и жила, где придется, случалось, и под открытым небом. В тот вечер я искала, где переночевать, потому что женщину, у которой я остановилась, убили, но сложилось так, что мне пришлось удирать от какого-то мужика, даже не зная, что ему от меня нужно.

Я пробежала пару кварталов, сумка с вещами больно била меня по бедрам, а он все следовал за мной. Я никогда раньше не была в этом районе, да и в любом случае, было темно, и я была напугана, поэтому не заметила, как забежала на улицу, заканчивающуюся тупиком. Больше бежать было некуда.

Мне было четырнадцать, контролировать свою силу я не научилась, да и страх мешал, а мужик был и вправду страшный. Я знала, что не смогу защититься. Концентрации не было ровным счетом никакой, а сердце колотилось так, словно хотело выпрыгнуть из груди. Я прижалась к стене, насколько было возможно, стараясь спрятаться в тень, и увидела этого мужчину снова. Он ухмылялся, надвигаясь на меня.

Я попыталась выбросить волну, но она срикошетила в небо, а мужчина уже сделал два медленных, почти ленивых шага ко мне, когда он выпрыгнул из темноты, и, не сказав ни слова, встал прямо передо мной. Я не видела его лица, он стоял спиной, загораживая меня, но мне все равно было страшно. Что может сделать этот мальчишка? Он едва старше меня. Тем временем, мужчина подходил все ближе и когда он замахнулся на Сэма, тот перехватил руку мужчины и скрутил ее так, что раздался треск ломающихся костей.

Мужчина закричал. Сэм все так же держал его, пока он осыпал его проклятьями и руганью, не сказал ни слова, когда тот начал умолять его отпустить, а только сильнее сжал запястье, и, когда мужчина закричал пронзительнее и громче, чем прежде, отпустил, и он сразу же убежал. А Сэм, повернувшись ко мне, стал медленно подходить, наверное, боясь напугать меня.

Первыми я заметила его глаза. Я до сих пор не знаю, как умудрилась разглядеть зеленые прожилки и ореховый цвет в темноте проулка, ведь именно глаза заставили меня довериться ему. Огромные, честные и полные тоски.

Так же молча, он взял меня за руку и потянул за собой. Я не помню, как мы шли к нему домой, но вскоре мы оказались в маленькой комнате, где близко друг к другу стояли кровать, круглый стол, три разномастных стула, шкаф и старая плита. Он поставил чайник и только тогда повернулся ко мне.

– Ты в порядке? – будучи не в состоянии ответить, я просто кивнула. – Можешь положить его, теперь ты в безопасности.

На моем лице наверняка отразилось недоумение, потому что он подошел ко мне и, разжав мои пальцы, высвободил нож, который я вытащила из-за пояса, когда поняла, что мужик следует за мной, а потом посадил на один из стульев. Коротко свистнул чайник, тогда Сэм заварил две чашки чая и достал тарелку с немного подгоревшим печеньем. Он протянул мне кружку, и я вцепилась в нее обеими руками, вдыхая чем-то до боли знакомый запах.

– Кстати, я Сэм.

– Изабель, – хрипло ответила я.

– Красивое имя. – улыбнулся он.

– Спасибо, – выдохнула я и быстро добавила дрогнувшим голосом. – за то, что спас меня.

– Да без проблем. – не переставая улыбаться, ответил он. – А как ты туда попала?

Я пожала плечами:

– Искала, где переночевать.

– Можешь остаться тут, если хочешь. – предложил Сэм.

– Спасибо, мне бы пригодилась помощь.

– Кровать твоя.

– А ты?

– Не беспокойся. Мне хватит места на полу.

Я сделала глоток из чашки и улыбнулась, вспомнив, почему запах казался таким знакомым: мама делала чай с мятой, когда я была маленькой и, раскапризничавшись, плакала до посинения.

Так и закончился день, когда мы стали друзьями.

С рассветом все просыпаются и забираются в большой хауберд. Шэрон оказывается миниатюрной женщиной с рыжеватыми волосами, хотя, может, она младше, но ее лицо испещрено морщинами. Когда Мишель поднимается на борт, я понимаю, почему Элис описала его одним-единственным словом: «безопасность». Широкие плечи, короткие песочные волосы, светло-карие глаза и что-то в его выражении лица заставляющее сразу ему верить. Они с Итоном пожимают друг другу руки, потом он садится напротив меня и ухмыляется:

– В первый бой, а?

– Первый? – снисходительно переспрашиваю я.

– Ууу, большая девочка.

В ответ я только смеюсь и пожимаю плечами. Шэрон садиться рядом с Мишелем и спрашивает у него:

– У тебя было задание или как?

– Нет, я работал. – отзывается он. – Ну, знаешь, спасал мир и все такое.

– А кем ты работаешь? – спрашиваю я.

– Щитом в Лигнуме. На этот раз повезло, попалась маленькая добрая девочка.

Понятия не имею, где этот Лигнум, но суть ясна, он телохранитель для богатых особ. Не так уж и плохо.

Последним на борт поднимается Сэм, а свободное место осталось одно – рядом со мной. Либо все сговорились, либо у меня паранойя, причем, скорее, второе.

Итон еще раз прогоняет наш план, желая удостовериться, что мы всё запомнили. Шэрон, Сэм и я проникнем в замок с восточного входа, даже не входа, а лазейки, Итон будет следить за нами и, при необходимости, отправит подмогу, а Мишель все это время будет защищать нас. Остаток пути я нервно тереблю медальон и думаю о том, сколько лет старательно играла в прятки и вот она я, сама лезу, куда не надо. Молодец, Изабель! Впрочем, логикой и здравым смыслом я не отличалась никогда.

Двигатели утихают, мы садимся, и Сэм первым вскакивает на ноги, а следом выпрыгиваем мы с Шэрон и направляемся к бреши в воротах. На прощанье Мишель напоминает, что может защищать нас, только когда мы держимся вместе, и, хотя это известие меня не радует, перспектива действовать успокаивает.

Мы петляем по пустым коридорам, а я просто следую за Шэрон, потому что замок напоминает настоящий лабиринт. Пару раз из-за поворотов раздаются голоса, и Шэрон приходится резко поменять направление, чтобы нас никто не заметил, но в итоге все равно появляется нужный нам бледно-желтый коридор.

– Минута, и мы на месте. – шепчет Шэрон.

– Отлично. – отзываюсь я.

Шэрон останавливается, желая на всякий случай свериться с картой, а я сворачиваю за угол, и прямо передо мной появляются двое мужчин. Я даже не успеваю отреагировать, когда кулак правого врезается в мою скулу, и отлетаю назад, врезавшись в Сэма, и пытаюсь выбраться из его рук, а в итоге отскакиваю и шиплю:

– Да что с тобой не так?

Сэм ошарашено пялится на меня, и тут Шэрон взвизгивает:

– Ребята!

Глянув через плечо, я посылаю волну в дальнего мужчину, и его швыряет о стену. Он неплохо припечатывается головой и оседает на пол, а Сэм, ринувшись вперед, нокаутирует другого.

– Спасибо. – выдыхает она.

– Какого черта щит не работает? – шепчу я, хотя шума мы уже подняли достаточно.

– Не знаю. Ты в порядке? – обеспокоенно спрашивает Шэрон.

– Ерунда, отлично. Давайте найдем всех и уберемся отсюда. – отмахиваюсь я.

Мы быстро проходим коридор и открываем дверь, за которой, по словам Гаррисона, держат пленных, и в комнате действительно оказывается полно людей. Единственной проблемой является то, что это вэрумы.

Большинство стоят к нам спиной у какой-то грифельной доски и все одеты в зеленую форму. Потом они все, как один, поворачиваются и замирают с одинаково глупым выражением на лицах, а Шэрон вскрикивает, увидев их из-за наших с Сэмом спин, и все приходят в движение, как будто именно это и становится сигналом к действию.

Сэм начинает размахивать кулаками, ни в кого толком не целясь, но это ему и не нужно, ведь нас окружили так, что невозможно сделать шаг, ни на кого не наткнувшись. Я собираюсь с силами и начинаю отшвыривать тех, кто кидается ко мне, но они слишком близко и волна просто не успевает набрать силу. Мы ничего не можем поделать, когда они окружают нас, при этом отделив друг от друга.

Краем глаза я замечаю дверь, за которой, наверное, и держат пленников, но понимаю, что нам туда не добраться, а повернувшись, вижу, как один мужчина замахивается на Шэрон и, кто-то обхватывает меня сзади, обездвижив руки, воспользовавшись тем, что я отвлеклась. Ругнувшись, я безрезультатно пытаюсь сбросить его с себя, но он слишком тяжелый. Лягаясь, стараюсь наступить ему на ноги, но он сам меня отпускает, и я, по инерции продолжая двигаться, кое-как остаюсь на ногах.

Оглядываюсь и вижу, как Сэм бьет другого солдата по голове, а они отступают, словно признавая поражение, и, хотя это кажется мне странным, времени на раздумья нет. Я бросаюсь к Шэрон, которая шипит от боли, и замечаю у нее в руке нож, всаженный чуть выше локтя. Подняв на меня глаза, она стонет:

– Обернись.

Я вспоминаю про копье, но знаю, что не успею его выхватить и бью кого-то с разворота локтем в нос. Нам нужно выбираться отсюда, и Шэрон – наш единственный шанс. Выхватив копье, я описываю им круг в воздухе вокруг нас, стараясь держать вэрумов на расстоянии, но они даже не приближаются, а Сэм проходит через них к нам, и несмотря на все попытки, они не могут к нему прикоснуться. Мишель! Он восстановил барьер.

Концентрация адреналина в крови уменьшается, мое тело решило, что все кончено, а оно редко ошибается, и я беру Шэрон за раненую руку, едва касаясь ее ладони, стараясь не сделать ей больнее, а она протягивает вторую Сэму и, превозмогая боль, сжимает мою руку крепче. Дыхание Шэрон становиться ровнее, а у меня перед глазами вспыхивает лицо Силен. Мы не смогли вытащить их.

Внезапно чья-то рука грубо хватает меня за локоть и дергает, глаза Шэрон распахиваются, но сил в раненой руке недостаточно, чтобы удержать меня. Страх провоцирует новый выброс адреналина, когда я вижу, как они растворяются в воздухе и, не сдерживаясь, выбрасываю круговую волну, расшвыривая всех вокруг: людей и мебель отбрасывает к стенам, а с потолка сыпется штукатурка.

– Ну, давайте! – кричу я.

В дверном проеме появляется мужчина лет тридцати, оглядывает меня и повалившихся друг на друга солдат, затем снова переводит на меня взгляд и чем пристальнее он на меня смотрит, тем медленнее текут мысли, а всего через несколько мгновений перед глазами темнеет, и я даже не понимаю, почему вдруг оказываюсь на полу.

Глава 4

Они закрыли меня в маленькой комнате с диваном, журнальным столиком и круглыми часами на стене. Не знаю, как долго была без сознания, но, судя по слабости и практически полному отсутствию энергии волн, недолго.

К тому моменту, как открывается дверь и в комнату заходит огромный чернокожий мужчина и очень худая блондинка, проходит уже почти час. Девушка не красива, но что-то в ней цепляет, скорее всего, ее внешностный оксюморон: светлые, почти белые волосы и черные глаза. Вдобавок, она выглядит так, словно ей наплевать абсолютно на все происходящее. Может, она на наркотиках? Как вариант.

Мужчина же явно проводит за штангой гораздо больше времени, чем нужно. Он лысый, а кожа настолько темная, что отливает синевой и, в отличие от спутницы, его, кажется, можно взбесить уже тем, что дышишь. Он делает широкий шаг мне навстречу, а я еле сдерживаюсь, чтобы не отступить.

– Итак, – начинает он, и я понимаю, что он решил, будто я напугана. Наивный. – чем займемся, дорогуша? Может, поиграем?

Вне зависимости от того, какую игру он предложит, мне она не понравится, и я не отвечаю, потому что знаю: стоит мне открыть рот и поток ругательств мне будет уже не остановить, а он это вряд ли оценит.

– Молчишь? Неужели думаешь, что тебе это поможет? Или начиталась старых романов: «Вы имеете право хранить молчание, каждое ваше слово может быть использовано против вас?» – издевательски ухмыляется он.

– К сведению, в романах об этом пишут редко, это больше относится к законодательству времен демократии и существования правительства.

Только договорив, я уже понимаю, что за это придется ответить. Хотя, я в любом случае вряд ли уберусь отсюда живой, так что терять нечего. «По крайней мере, – проноситься в голове, – Джон в безопасности, Сэм не допустит, чтобы с ним что-либо случилось, в этом сомневаться не приходится».

– Ты будешь играть, потому что так хочу я. И играть мы будем по моим правилам. – медленно приближаясь и скаля зубы, говорит мужчина.

– Иди к черту. – с отвращением отвечаю я, а мужчина открывает было рот, но девушка, поморщившись, останавливает его плавным жестом и говорит:

– Уильям, прекрати. Просто узнай, что нам нужно и все.

Я вскидываю подборок и смотрю на нее сверху вниз, а сердце отбивает бешеный ритм. Вот оно. Я знаю, что им нужно, но они этого не получат.

– Ладно, ладно. – насуплено отвечает ей Уильям. – Хотя так будет гораздо меньше веселья.

– Меня не волнует веселье. – по сути, по ее лицу сложно догадаться, что она вообще знает, какого это – волноваться. Или веселиться.

– Сказал же, ладно! – раздраженно отвечает он. – Итак, дорогуша, как ты видишь, Моника не хочет играть. Тебе же хуже. Поэтому, давай ты просто ответишь: где он?

– Кто? – передразнивая его, я поднимаю брови и спрашиваю тем же тоном. Просто потому, что не могу удержаться.

– Не пытайся разозлить меня, дорогуша, ты не хочешь этого увидеть. – угрожающе сообщает он. – Где остров?

– Почему бы тебе не посмотреть на карте?

– Карте? – ошалело спрашивает он, забыв, что нужно сохранять «пугающее» выражение.

– Ну да, знаешь, бумага, на которой нарисован план местности, называется картой. – пожав плечами, объясняю я.

Моника смотрит на меня, а не сквозь, и, хотя я понятия не имею, о чем она думает, лучше бы и дальше продолжала разглядывать интерьер.

– Не шути со мной, дорогуша, острова Элис нет на картах.

– Ах, ты об этом острове. – протягиваю я. – Прости, но в этом случае я тоже не имею ни малейшего понятия.

Сказав это, я даже не соврала – Элис должна была уже переместиться, а куда, я не знала.

– Что?! – рявкает он.

– И что это означает? – снова с отсутствующим видом спрашивает Моника.

– То, что я сказала. Я не знаю, где он.

– Но ты там живешь, – рассудительно продолжает она.

– Вас, должно быть, дезинформаровали. Я там оказалась не по собственной воле, да и не особенно этому радовалась, а когда попыталась сбежать, поняла, что я на острове и разнесла единственный дом, после чего мне позволили уйти, но с завязанными глазами. Так что, я сомневаюсь, что это называется жить на острове.

– Допустим. Но как ты туда попала?

– Повторюсь, – закатив глаза, говорю я. – я была без сознания. А когда сумела оттуда выбраться, мне завязали глаза.

– Как предусмотрительно. – щуриться она, а я пожимаю плечами. – А почему ты сразу не ушла, а полезла сюда?

– У вас моя подруга. Я не могу ее бросить. – сквозь зубы говорю я.

Моника почти мне поверила, но Уильям оказался умнее.

– Слишком все складно, она врет. Ты знаешь, что делать.

Когда до меня доходит, что именно он сказал, уже слишком поздно: девушка пожимает плечами и поднимает руку ладонью вверх, и в ту же секунду меня накрывает боль.

Я хватаюсь за голову и падаю на колени, но не произвожу ни звука, проходит, скорее всего, минута, но мне она кажется вечностью, и так же внезапно, как началась, боль исчезает, и я со свистом выпускаю воздух из легких.

Все еще сжимая голову, пытаюсь отдышаться и дотянуться до энергии внутри, но нахожу только пустоту.

– Крепкий орешек. – присвистывает Уильям. – Даже не закричала.

– Пока. – слышу я в ответ.

На этот раз пытка короче, и я только шиплю, а когда Моника меня отпускает, пытаюсь отнять руки от головы, но не могу. Делаю глубокий вдох, приказывая мышцам расслабиться, и это срабатывает. Когда я снова на ногах, Уильям задает мне тот же вопрос, и я посылаю его к черту. Пытка повторяется, но на этот раз она дольше, и я тихо, сквозь зубы, ругаюсь.

Боль раздирает мою голову раз за разом и, через несколько таких серий, я ломаюсь, не в состоянии сдерживать крик, и кричу так сильно, что болит горло. Моника поднимает руку все выше и выше, пытки длятся все дольше, но ответа она не получает.

Между криками я осыпаю их обоих проклятьями, а вскоре и вовсе перестаю подниматься, просто не вижу смысла и, бросив взгляд на часы, вижу, что прошло полтора часа. Я и правда крепкий орешек.

Через некоторое время из носа течет кровь, и я сплевываю ее Монике на ботинки, но она никак не реагирует. Мне самой противно от того, что я корчусь на полу у ее ног, но я выдохлась. В другое время я размазала бы ее по стенке, но сейчас это явно выше моих сил, а помощи ждать неоткуда. Вскоре до меня доходит, что она специально увеличивает интервалы между пытками: чтобы я не умерла и не потеряла сознание. Кому захочется играть с мертвой игрушкой?

Я больше не могу говорить, а они не требуют ответа, просто продолжают пытать. Я лежу на полу и не могу пошевелиться, а тело бьет крупная дрожь. Вижу дверь, но не запоминаю, как она открылась, зато запоминаю его лицо: бледная кожа, высокие скулы, темные спутанные волосы, открывающие лоб. И холодные голубые глаза с густыми темными ресницами.

Он смотрит сначала на них, потом его взгляд останавливаются на мне, мелькает изумление, а затем я понимаю, что он зол. И не просто зол, он в ярости.

– Что вы делаете? – спрашивает он холодным, как сталь, голосом:

– Пытаемся узнать, где остров. – отвечает Уильям, откровенно гордый собой, а я продолжаю смотреть на вошедшего, потому что не могу ни повернуть голову, ни закрыть глаза.

– С чего вы взяли, что для этого нужно ее пытать? – его вопрос остается без ответа, а сам он походит ко мне и поднимает на руки. – Кто вам позволил так с ней обращаться?

Когда я в его руках, а моя голова лежит у него на груди, мне кажется, что я в безопасности. Глупо, больше нигде не безопасно, но мое израненное тело этого не понимает, а его руки держат меня нежно и крепко, да и мозг слишком перегружен, чтобы искать подвох. Меня даже не волнует, кто он и как его зовут, и я, наконец-то, теряю сознание.

Открыть глаза оказывается труднее, чем я ожидаю, а яркий свет словно выжигает мои веки изнутри. Я вспоминаю, что случилось накануне и понимаю, что нужно как можно скорее выбраться отсюда, и мне, наконец, удается открыть глаза и сфокусировать взгляд.

Я лежу на огромной кровати в большой, невероятно роскошной комнате. Темные деревянные панели на стенах, бархатные шторы зеленого цвета, теплого, словно лестной мох, открыты настежь, а солнце настолько яркое и далекое, что кажется ненастоящим.

Я с трудом сажусь на постели и оглядываюсь. Огромное зеркало в бронзовой раме, еще более огромный шкаф, небольшая софа того же оттенка, что и шторы. Провожу ладонями по бархатному покрывалу, оно на пару тонов темнее, чем софа и шторы, а потом меня осеняет: голые плечи, тонкие бретельки. Я одета в бледно-зеленую атласную ночную рубашку. Что за чертовщина?

Я окидываю взглядом комнату, но из моей одежды осталась только кожаная куртка, висящая на стуле возле окна. Провожу рукой по волосам, рассыпанным у меня по плечам, и понимаю, кто-то вымыл и распустил их, ведь мой шампунь так не пахнет. Меня передергивает. Кто-то раздел меня, помыл, заново одел и уложил в постель. Это кошмарно и абсолютно отвратительно. Я вполне в состоянии сделать все это сама, правда, не на тот момент, но все же.

Если верить солнцу, уже за полдень, и я проспала больше двенадцати часов, потому что энергия волн бьет во мне ключом, а после подобной пытки быстрее я бы не восстановилась. Нужно отсюда выбираться. Копье, надеюсь, до сих в куртке, но не могу же я бежать в ночной рубашке, тем более, без обуви. Пока я лихорадочно пытаюсь хоть что-нибудь придумать, открывается дверь и входит парень, на руках у которого я вчера выключилась.

Рывком натянув одеяло до подбородка, я смотрю, как следом за них заходит девушка с короткой стрижкой, в сером платье и подносом в руках. Опустив голову, она ставит поднос на прикроватную тумбочку и выходит, тихо прикрыв дверь, а я перевожу взгляд на парня. От его пронзительного взгляда у меня по коже бегут мурашки, но его лицо ровным счетом ничего не выражает, словно не лицо, а маска.

Кажется, я знаю, что сейчас будет, пока с пытками покончено. Сейчас он будет изображать из себя добренького и утверждать, что их так называемое руководство понятия не имело, что происходило.

– Ну, вот ты и проснулась.

Его голос мягче, чем в прошлый раз, но это неудивительно, если учитывать, как он буквально клокотал от ярости, наверняка в прошлом стал бы хорошим актером. Я не отвечаю, потому что он и не ждет ответа. Вместо этого он подходит к окну, берет стул с висящей на нем курткой и садится у кровати. – Как тебя зовут?

Странно. Зачем ему это знать? Хотя, наверное, так тебя и заставляют поверить, что ты в безопасности. Парень хмурится и вглядывается в мое лицо.

– Ты меня слышишь? Моника сказала, ты в полном порядке. – я вздрагиваю от звука ее имени, а воспоминания оживают в памяти. Слишком яркие, слишком болезненные. Он поднимается со стула и говорит тихим, вкрадчивым голосом, как с душевнобольной. – Если ты меня слышишь, то не волнуйся, все хорошо, я просто выйду на минуту и приведу Монику, чтобы она все исправила.

– Нет! Стой! – уж если и есть кто-то в этом месте, кого я не хочу видеть больше, чем остальных, так это Монику, поэтому, как бы я не старалась, в голосе слышатся панические нотки. – Не приводи ее, не надо.

Он оценивающе смотрит на меня, словно пытаясь решить в уме какую-то сложную задачу, но садиться обратно.

– Говорить можешь, это хорошо. Как тебя зовут?

Я сглатываю и отвечаю:

– Изабель. – голос тише, и я замечаю, какой он грубый.

– Изабель? – удивленно спрашивает он, и я киваю, а он повторяет, кивая. – Изабель.

Потом бросает взгляд на тумбочку и извиняется, по его словам, он и думать забыл о том, что я голодна. Покосившись на тумбочку, я вижу поднос с завтраком, и чувствую, что и в самом деле проголодалась. Парень встает и направляется к двери, но останавливается, когда слышит мой голос.

– Могу я получить обратно мою одежду?

Он удивленно оборачивается и говорит:

– Не думаю, что это необходимо.

– Я не могу остаться в этом. – с отвращением говорю я, имея в виду дурацкую ночную рубашку.

– В шкафу полно одежды. Поговорим позже.

Он уходит, а я беру с подноса стакан с апельсиновым соком и быстро его выпиваю. Выбираюсь из кровати, но не чувствую никакой боли, что странно. Даже синяков на коленях нет, а я неоднократно падала. Наверняка, целительница. Только зачем тратить силы на какую-то пленницу? Как-то не вписывается в описание Сэма, да, заставить поверить, но лечить? Ничего не понимаю.

Подойдя к шкафу, я открываю его и присвистываю: никогда не видела столько платьев в одном месте. Сказать, что я не люблю платья, я не могу, возможно, в другой жизни, где нет нужды сражаться и убегать, спасая собственную жизнь, я бы их и носила. Но эта жизнь – все, что у меня есть, а в платье и на каблуках тут долго не протянешь, поэтому, следуя соображениям практичности, я нахожу джинсы, которые должны на меня налезть и черную футболку с длинными рукавами, что не так-то просто, потому что в основном одежда маленькая, как будто ее готовили для девочки лет четырнадцати. Впрочем, может так оно и есть.

Только натягивая футболку, я замечаю, что на мне нет медальона, и тихо выругиваюсь. Пару секунд я пытаюсь сообразить, куда он делся, но прихожу к выводу, что его просто забрали, а следом задаюсь вопросом, кому он мог понадобиться. Решив действовать по ситуации, я выдвигаю нижний ящик в поисках обуви, но вижу только босоножки и туфли на каблуках. Когда я уже отчаиваюсь хоть что-то найти, у дальней стенки мелькают высокие коричневые сапоги на плоской подошве со шнуровкой, и я только надеюсь, что они не окажутся малы.

Сев обратно на кровать, я смотрю на принесенный поднос с классическим завтраком: яичница с беконом, хлеб, масло и джем. Правда, о классических завтраках я знаю исключительно из книг, но привередничать не собираюсь. Съев все, жалею, что сразу выпила сок, потому что пить хочется еще больше, а потом вспоминаю про дверь, которую заметила раньше. Едва я захожу, как у меня буквально отваливается челюсть. Абсолютно белоснежная ванная, огромная, по моим меркам, с душевой кабиной из мутного стекла, унитазом, раковиной, полочкой с зеркалом над ней и кучей места на полу. Тут даже спать можно при желании.

Подхожу к раковине и, ни на что, особо, не надеясь, открываю кран, но вода из него течет прозрачная и чистая. Не теряя времени, ловлю струю губами, зажав волосы в кулаке, чтобы не намочить, и, напившись, закручиваю ручку крана и вытираю губы тыльной стороной ладони, но не успеваю ни о чем подумать, как слышу свое имя.

– Ты здесь. – слегка наклоняя голову, произносит парень.

– А у меня есть выбор? – саркастически интересуюсь я.

– Конечно.

Я закатываю глаза и прохожу мимо него, чтобы взять куртку со стула, но останавливаюсь, услышав его голос.

– Да, Изабель, ты можешь уйти, если захочешь. – устало вздыхает он.

– Хочу, – обернувшись, говорю я. – но мне нужен мой медальон.

– Этот? – невинно спрашивает парень, вынимая его из кармана, но, как только я протягиваю руку, он уже спрятал его в кулаке.

– Чего ты хочешь? – начиная злиться, спрашиваю я.

– Поговорить.

– Я ничего не знаю о вашем драгоценном острове, так что, либо отпусти меня, либо убей.

– Я не собираюсь тебя убивать, Изабель.

– Ты, может быть, и нет. – фыркнув, отвечаю я.

– А кто я?

– Откуда я знаю? – раздражаюсь я – Об этом нужно спрашивать тебя.

Недоверчиво заглянув мне в глаза, парень говорит:

– Ты и правда не знаешь, кто я.

– Понятия не имею.

– Меня зовут Ник.

– И? – подняв брови, спрашиваю я.

Он ничего не говорит, только смотрит на меня этим своим пронизывающим взглядом, и тут меня осеняет. Ник, лидер «Вэрума».

– Не может быть. – недоверчиво говорю я. – Сколько тебе лет? Восемнадцать?

– Двадцать один. – невозмутимо отвечает он.

– Все равно мало. – я замолкаю, Ник тоже молчит, как будто ждет чего-то. – Ну, раз ты тут главный, отдай мне медальон и отпусти.

– Сначала нам нужно поговорить. – возражает он.

– Зачем?

Ник пожимает плечами.

– Хорошо, давай поговорим. – соглашаюсь я. – Только после этого ты отдашь мне медальон и отпустишь нас.

– Нас? – он изумленно вскидывает брови.

– Меня, Силен и остальных.

– Я не могу.

– Почему это?

– Потому что они уже сбежали. – морщиться он.

Сбежали. Значит, у Шэрон получилось.

– Все? Хреновый ты, однако, руководитель. – хмыкаю я, скрещивая руки на груди.

– Не все. Сначала я убил парочку. Чтобы заткнулись.

– Что с вами всеми не так? – хмурюсь я. – Убить кого-то ради веселья?

– Я никогда не убивал ради веселья, я убивал ради цели. – хладнокровно отвечает он.

Покачав головой, я выбрасываю эти мысли из головы и почти требую:

– Отдай мне медальон.

– Изабель, я не идиот. Я не дам тебе оружие против себя.

– Оружие? – не понимаю я.

– Ты же не думаешь, что у меня нет людей, которые способны это понять? Я знаю, что твой дар заперт в медальоне.

– Значит, ты думаешь, что без него я абсолютно беззащитна? – быстро спрашиваю я.

– Я это знаю.

А еще утверждает, что не идиот. Похоже, мамин дар так и остался в нем даже после ее смерти.

Я протягиваю руку ладонью вверх:

– Верни мой медальон.

– Изабель, я верну его, но нам надо поговорить.

– Я не хочу с тобой разговаривать.

– Хватит упрямиться. – требует он.

– Отдай мой медальон. – медленно, чеканя каждое слово требую я в ответ.

– Нет.

– Прекрасно. Я хотела все сделать по-хорошему, но, видимо не получится.

– Изабель, послушай…

Но я не собираюсь его слушать. Я резко выбрасываю правую руку вперед, целя ему в живот, он уворачивается, но движется именно по той траектории, которая мне и нужна. Мой левый кулак врезается в его скулу, а правая рука хватает за волосы, Ник скрючивается, но на колени не падает.

– Пусти! Ты понятия не имеешь, что натворила!

– Да неужели? – язвительно интересуюсь я, сильнее потянув его за волосы.

– Отпусти, я не хочу тебе навредить.

Нехотя я отпускаю его, хотя могла бы и убить, но тогда мне точно отсюда не выбраться. К тому же, если он хочет верить, что без медальона я беззащитна, пусть так и будет. Как только Ник выпрямляется, я снова протягиваю руку.

– Можем мы поговорить, когда ты его получишь? – со вздохом спрашивает он.

– Я могу с легкостью забрать его сама. – фыркаю я.

Медальон ложится в мою протянутую ладонь, и, быстро повесив его на шею, я поворачиваюсь к двери.

– Изабель, пожалуйста.

Его голос звучит устало, я ему явно надоела. Тогда зачем просить, особенно если он может убить меня сию же секунду? Закрыв глаза, делаю глубокий вдох и, медленно повернувшись, смотрю ему в глаза. Они голубые, как небо в ясный зимний день. Не знаю, что на меня находит, но я говорю:

– Ладно, один разговор, и я свободна. Мне не придется драться, чтобы уйти.

– Хорошо. – быстро отвечает он.

– Хорошо.

– Изабель, нам надо многое обсудить. – говорит он через пару минут, которые промолчал, каждые пару секунд набирая в грудь воздух, но так и не сказав ни слова.

– Да ну?

– Да. – терпеливо отвечает он. – Я знаю, ну, по крайней мере, догадываюсь, что ты о нас думаешь, но позволь заметить, я ведь дал тебе то, чем ты можешь мне навредить, а больше здесь никого нет.