Текст книги "Соблазн в шелках"

Его руки были достойны мужчины IV категории. Твердые и умелые, с коротко подстриженными чистыми ногтями, они казались одновременно и сильными и нежными. Они, наверное, могли бы одинаково хорошо и колоть дрова, и выполнять тонкую работу, требующую гораздо большего мастерства.

Подали горячее. «Самое время!» – подумала Клодия, потому что разыгравшееся воображение заставило ее представить себе, как эти чувствительные пальцы расстегивают застежку бюстгальтера на спине…

Клодия, умоляю, веди себя прилично!

– Выглядит аппетитно, – весело произнесла она, как будто ни о чем, кроме еды, и не думала.

А что, если он один из тех опасных людей, которые видят тебя насквозь?

Однажды Клодия познакомилась с таким мужчиной, по которому давно вздыхала издали, но не подавала виду, потому что тот был слишком влюблен в себя. Во время их первого – и единственного – свидания он самодовольно заявил: «Я знаю, что вы ко мне неравнодушны. Я всегда знаю, когда женщина ко мне неравнодушна, потому что у нее расширяются зрачки, когда я к ней обращаюсь».

В течение минуты она пыталась сосредоточить внимание на самых далеких от эротики вещах: на том, что давно назрела необходимость как следует отчистить грязную духовку, на недоеденной половине мыши, которую Портли принес прямо к ней на постель. Ее чуть не вырвало, когда она увидела крошечные лапки и внутренности на своем пуховом одеяле.

Метод сработал безотказно. Чувствуя легкое головокружение, Клодия играла на тарелке кусочком цыпленка, подумывая о том, что повар, пожалуй, все-таки переусердствовал со сливочным маслом.

Отправив в рот пару кусочков рыбного ассорти, Гай Гамильтон спросил:

– Что-то вы притихли, надеюсь, это хороший признак?

Хотя Клодия почти решила, что его предложение ей не подходит, что-то мешало ему отказать. Чтобы потянуть время, она сказала:

– Вы ничего обо мне не знаете. Не обижайтесь, но обычно люди не просят первого встречного опекать своего ребенка.

Он посмотрел ей прямо в глаза.

– Ну, во-первых, не такой уж она ребенок, а во-вторых, я очень хорошо разбираюсь в людях.

– Вы хотите сказать, что не нашли никого другого?

– И это тоже.

Ресторан к тому времени заполнился посетителями, вокруг слышались приглушенные голоса и позвякивание посуды.

– Можно полюбопытствовать, – спросила Клодия, – каким образом, по-вашему, я смогу удержать ее от предосудительных поступков? Например, если она, скажем, решит прогуляться по городу в шортах, как я должна ее остановить?

– У нее не будет возможности гулять по городу. Я заказал номера в отеле, расположенном в нескольких милях от города, а денег на такси я ей не дам.

– Чем же она будет заниматься целыми днями?

– А вы как думаете? – Гамильтон снова наполнил ее стакан. – Историей, математикой, биологией. Ей кажется, что она выиграла этот раунд. Она думает, что я махну рукой и позволю ей в течение двух недель бездельничать и развлекаться, но она ошибается. Аннушка поедет со мной и будет делать все положенные домашние задания. Если она будет честно работать, то ей позволят поваляться на пляже, покататься на водных лыжах и тому подобное. А если нет, пусть умирает со скуки. А для Аннушки, поверьте мне, нет ничего страшнее скуки. – Он поднял свой бокал. – Ваше здоровье.

– Ваше здоровье! – сказала она в ответ. Голос ее звучал как-то растерянно.

– Так вы согласны?

– Боюсь, что нет. Я очень сочувствую вам, – торопливо добавила Клодия, – но мне кажется, что я не смогу сыграть роль строгой старшей сестры, следящей за тем, чтобы младшая вовремя готовила уроки. Это мне не по нутру и приведет к совершенно обратным результатам.

– Дело не только в этом. Даже если она будет заниматься как следует, выполняя все указания преподавателей, ей наскучит целый день находиться в одиночестве. Я это понимаю, не такое уж я бесчувственное бревно.

У Клодии были по этому поводу некоторые сомнения.

– Она возненавидит меня из принципа.

– Может быть, сначала, но она не сможет не уважать человека, осмелившегося обнажиться в респектабельном ресторане.

– Я не обнажалась! – Злясь на себя, Клодия все-таки покраснела при одном воспоминании об отвратительном эпизоде. Но ведь все окружающие тогда отнеслись к этому так, словно она действительно устроила стриптиз. А шелковая рубашечка, наверное, показалась им не более чем полоской ткани, прикрывающей стратегическое место у стриптизерши.

– Вы понимаете, что я имею в виду. – Откинувшись на спинку стула, Гамильтон так пристально поглядел ей в глаза, что Клодии показалось, будто он видит ее насквозь. – Вы сами признались, что вам крайне неприятно заниматься этим. Неужели вы снова вернетесь к киссограммам? Неужели будете терпеливо позволять подвыпившим гулякам на холостяцких пирушках лапать себя, тискать и покрывать слюнявыми поцелуями?

Несколькими верными штрихами он нарисовал такую неприглядную картину, что заставил девушку поморщиться, на что, по-видимому, и рассчитывал.

– Не думаю, что умру от этого. По крайней мере будет что рассказать внукам.

– С другой стороны, – продолжал Гай, как будто и не слышал ее ответной реплики, – вы бы понежились на солнце возле бассейна в отеле, который считается одним из самых фешенебельных на Ближнем Востоке. Погода там в это время года стоит изумительная. Около 80° по Фаренгейту. Отель расположен на берегу небольшой бухты, там можно заниматься практически всеми видами водного спорта, а также, конечно, теннисом и легкой атлетикой. И сама страна волшебная. Горы и оазисы со множеством финиковых пальм, верблюжьи бега и дружелюбные, гостеприимные люди.

Клодия беспомощно взглянула на него.

– Это шантаж?

– Чепуха. Я просто сообщаю вам кое-какие сведения, чтобы вы могли принять решение.

Она впервые заколебалась. Все это было слишком хорошо, чтобы быть правдой.

– Не отвечайте, пока не закончите обед, – сказал Гамильтон. – И давайте на время сменим тему разговора.

Но Клодия не могла больше есть. От воспоминания о полусьеденной мыши и из-за необходимости принять решение она потеряла аппетит.

– Согласна сменить тему разговора. Начинайте. – Гай кивком головы указал на ее тарелку:

– Вам не понравился цыпленок?

– Нет, все в порядке. Просто я больше не хочу.

– Возьмите что-нибудь другое.

– Я уже не голодна.

– В таком случае перестаньте играть с едой на тарелке! – Не веря своим ушам Клодия взглянула на него. Гамильтон сказал это таким тоном, словно она шестилетний ребенок, устраивающий на тарелке островки из картофельного пюре посередине моря из соуса.

– Может быть, вы еще скажете, чтобы я доела все, иначе не получу пудинга?

К ее удивлению, уголок его губ приподнялся в улыбке.

– Извините. Это я по привычке.

– Вроде дамы – директора компании, которая во время делового обеда вдруг начинает мелко нарезать мясо на тарелке своего соседа?

– Да. – Он широко улыбнулся, показав отличные белые зубы, на лечении которых не разбогател бы ни один дантист.

Не улыбайся так, пожалуйста.

И без таких запрещенных методов воздействия ей было трудно беспристрастно и трезво взвесить его предложение.

Может быть именно поэтому он так и улыбается? Наверное, отлично знает, как действует его улыбка. Он хочет обвести тебя вокруг пальца и заставить плясать под свою дудку.

Но все ее умозаключения рухнули, когда она услышала следующие слова:

– Кого вы ожидали увидеть, когда оглядывались на входную дверь? У вас был вид загнанного в угол рыжего кролика.

Глава 3

Рыжего?! Да как он смеет!

Обычно Клодия называла цвет своих волос медно-золотистым.

– Если хотите знать, то я ожидала подвоха в отместку за киссограмму.

Черная бровь удивленно приподнялась.

– Например?

– Например, появления какого-нибудь омерзительного Тарзана, который попросит меня очистить ему банан.

Клодия могла поклясться, что на какое-то мгновение на лице Гамильтона появилась гримаса, как у человека, который едва сдерживает смех.

Однако Гай мужественно поборол свое желание.

– Вот как? Неужели вы и в самом деле думаете, что я стану тратить время на такую дурацкую затею?

– А почему бы и нет? Когда вы рассказали, в какое ужасное смятение я привела вашу тетушку, я подумала, что вы, возможно, захотите отплатить мне той же монетой. К тому же… – Если смеяться он считает ниже своего достоинства, то можно по крайней мере доставить себе удовольствие и поддразнить его. – Мужчины способны на необдуманные поступки, если их у всех на глазах выставить в смешном виде… Едва ли в тот вечер вы были в радужном настроении.

Он взглянул на нее с невозмутимым видом.

– Смешно выглядели только вы.

– Вам виднее, мистер Гамильтон, – покорно сказала Клодия, сопроводив слова милой улыбкой, которая, как предполагалось, должна была взбесить его.

Однако на него это не подействовало. С видом человека, терпение которого на исходе, Гай положил на стол вилку и нож.

– Если вы предполагали, что я задумал отомстить вам, то зачем пришли?

– Мысль о возможной мести не приходила мне в голову, пока я не пришла сюда. И ни о каких Тарзанах я не думала, тем более о бананах.

Клодия сделала паузу.

– Если уж вы действительно хотите знать, то я думала, что вы наркобарон.

К ее огорчению, Гамильтон не смутился.

– Я предполагал нечто подобное. Поэтому и предупредил заранее, что в моем предложении нет ничего противозаконного. – Девушка подняла глаза к потолку.

– Ну, конечно. – Далее следовали чьи-то бессмертные слова из пьесы какого-то классика: – Разве вы могли сказать что-нибудь другое?

Гамильтон ответил ей холодным насмешливым взглядом.

– Моя подруга Кейт, – продолжала Клодия, – предположила, что вы политический деятель, изображающий из себя респектабельного семьянина, на самом деле не являющийся таковым.

– Ну, спасибо, – сухо произнес он. – Если она вынесла свой вердикт на основе предоставленной вами информации, то могу себе представить, в каких «лестных» выражениях вы меня описали.

Не могла же Клодия сказать ему: «По правде говоря, я умышленно обманула Кейт, описывая вас, потому что не могла сказать ей, что вы безумно мне понравились и что с тех пор я потеряла покой».

– Я не описывала вас в нелестных выражениях. Просто у Кейт слишком живое воображение, не говоря уже о влиянии телепередач и всяких ужасов, которые печатают в воскресных газетах.

Гай приподнял бровь.

– Продолжайте.

– Что продолжать?

– Излагать домыслы вашей одаренной богатым воображением подруги. Горю желанием услышать, какие грязные предложения намеревался сделать этот политический деятель.

Гамильтон вырвал инициативу из ее рук и теперь забавлялся, пытаясь вывести ее из равновесия.

– Не смею повторить, – сказала Клодия, изобразив крайнее смущение. – Я ведь предупреждала вас, что воспитывалась в монастырской школе.

Уголки его рта снова дрогнули. «Может, у него нервный тик», – подумала Клодия. Он какое-то время молчал, посматривая на нее проницательным взглядом.

– Скажите, если вы считали меня наркобароном или грязным слизняком, выползшим на свет из-под скалы парламента, то почему пришли сюда?

Не могла же она ответить: «Если честно, я целую вечность не встречала мужчин категории IV. Видите ли, каждая девушка должна ловить свой шанс, если он ей представится».

– Чтобы бесплатно пообедать, – призналась она. – К тому же никогда не бывала в «Паоло».

– А кто вам сказал, что обед бесплатный? – сухо поинтересовался Гамильтон. Клодия понимала, что он ее поддразнивает, однако почувствовала некоторую неловкость.

– Ну, не только поэтому.

– Я так и подумал.

Гай сказал это довольно спокойно, ни в чем ее не обвиняя, и, возможно, поэтому у нее вдруг взыграла совесть. А кроме того, под воздействием выпитого вина у нее поубавилось решимости придерживаться в разговоре делового тона.

Она вдруг остро осознала, что Гамильтон находится слишком близко. Все ее нервные окончания принимали короткие электрические сигналы, волнами расходящиеся по всему телу.

Ты хоть сознаешь, что на взрывоопасном расстоянии от тебя находится около семидесяти пяти кг динамита?

Клодия откинулась на спинку стула, надеясь, что нервные окончания перестанут принимать тревожные сигналы.

– Вы правы, я пришла не для того, чтобы пообедать за ваш счет, а потом отвергнуть ваше предложение, каким бы оно ни было. Естественно, вы возбудили мое любопытство. Правда, я думала, что ваше деловое предложение едва ли будет приемлемым для меня. И, если говорить честно, – она вздохнула, – я пришла из-за своего кузена. Если я позволю ему выиграть пари, эта Жаба раздуется от спеси еще больше. Я не могу доставить ему такого удовольствия. Он с самого начала не ожидал, что я соглашусь на пари. Когда я сказала «по рукам», у него от удивления челюсть отвисла до пола.

– Это можно понять. Скромная воспитанница монастырской школы – и вдруг соглашается на подобную авантюру!

Излишне говорить, что в глазах его появился насмешливый огонек. Всем своим видом показав, что ей наскучил разговор на эту тему, Клодия произнесла:

– Нельзя ли обойтись без давно приевшихся шуточек по этому поводу? К вашему сведению, я слышала тысячу вариантов анекдота на тему: «Ну и ну! Уж эти воспитанницы монастырских школ! Стоит им вырваться на волю, как они начинают такое вытворять!»

Губы Гамильтона снова дернулись то ли от сдерживаемого смеха, то ли от нервного тика.

– Уверяю вас, ничего подобного мне не приходило в голову!

Лжец.

– Если хотите знать, в прошлом году, когда собиралась вся семья, мы с кузеном серьезно поссорились из-за киссограмм. Он тогда сказал, что собирается заняться киссограммами, а я убеждала его, что это унизительное занятие для женщины. Поэтому, когда я обратилась к нему за деньгами, он не смог удержаться от соблазна. Ему безумно захотелось посмотреть, как я проглочу, так сказать, свои принципы. К тому же это было ему на руку. Девушка, работавшая у него в киссограмме, только что уехала на пару месяцев в Индию, а ее дублерша… – Клодия поморщилась, – …она, по его собственному милому выражению, «малость неотесанная».

Клодия положила вилку.

– И тут нашла коса на камень. Он был убежден, что я не смогу вынести мужского свинства и возгласов пьяных болванов: «Давай-давай, снимай свою одежку!» – а я была так тверда намерена утереть ему нос и полюбоваться, как он будет подписывать чек. Вот так-то!

Гамильтон насмешливо поднял брови.

– Вы уверены, что кузен вас не обманет? Его контора не показалась мне процветающим концерном. У него действительно найдется такая сумма денег?

Клодия была почти уверена, что он спросит об этом.

– Я не обратилась бы к нему за деньгами, если бы не знала, что они у него есть. Райан получил деньги в наследство от старой тетушки, которую обвел вокруг пальца. Уж лучше бы она оставила свои деньги приюту для бездомных кошек, – добавила девушка с раздражением.

Поставив локоть на стол и потирая подбородок, Гамильтон внимательно смотрел на нее.

– Почему бы не сказать ему, что вам предложили работу получше? Это сбило бы с него спесь и доставило бы вам удовольствие.

Клодия уже думала об этом.

– Сначала он немного расстроится, а потом обрадуется, что сэкономит деньги. Что бы я ни делала, эта Жаба все сумеет повернуть в свою пользу!

И решительность ее возросла в десятикратном размере. Она положила нож и вилку рядом на тарелку, хотя треть еды осталась нетронутой.

Подошел официант, чтобы убрать посуду.

– Вам не понравилось, синьорина?

Клодия всегда чувствовала себя виноватой, если приходилось выбрасывать еду.

– Все очень вкусно, но, боюсь, у меня сегодня плохой аппетит. – Официант смел крошки и убрал лишние приборы.

– Принести десерт, синьорина? У нас сегодня очень вкусное клубничное мороженое – легкое, как раз то, что нужно, если плохой аппетит.

Клубничное мороженое было бы сейчас весьма кстати, к тому же оно почти не добавит калорий, но Клодия все еще чувствовала себя виноватой из-за того, что не доела цыпленка. Она даже хотела попросить сложить остатки в пакет для Портли, но побоялась обидеть шеф-повара.

– В следующий раз, – улыбнувшись, сказала девушка. Гай Гамильтон тоже отказался от мороженого, так что оба они ограничились кофе.

– Мне кажется, – произнес он, отхлебывая настоящий капуччино, – что вы сейчас скажете: «Спасибо, но я не смогу», – и я вас пойму.

Клодии почудилось, что какой-то бесенок скачет вокруг стола со спичками в руках и нашептывает ей: «Прочь сомнения. Возьми спички, сожги мосты».

Подожди, я еще не готова… но не убирай спички.

– Когда вы уезжаете?

– В пятницу.

– Надолго?

– Дней на десять. Может быть, на две недели.

О Господи, что за мучение принимать решение! Помимо всего прочего, ее заставил наконец решиться унылый ноябрьский дождь за окном. Десять дней, а то и две недели оплаченного пребывания на солнце! Неужели какая-то своенравная молокососка действительно способна заставить ее отказаться от такого заманчивого предложения? Где-то в глубине сознания мелькнула мысль о бикини, которое Клодия надевала прошлым летом, и об использованном наполовину флаконе лосьона для загара, который стоял в шкафчике в ванной комнате. К следующему сезону лосьон может испортиться.

– Мне нужно предварительно поговорить с вашей дочерью. Посмотреть, можно ли надеяться на взаимопонимание между нами.

– Она постарается сделать все возможное, чтобы отпугнуть вас.

– Не сомневаюсь, но мне нужно составить собственное мнение.

Гай бросил золотую кредитную карточку поверх счета.

– В таком случае чем скорее мы это сделаем, тем лучше. Почему бы вам не поехать со мной сейчас же?

– Она будет дома?

– Пусть только попробует не быть! – Гамильтон мрачно усмехнулся.

Клодию снова одолели сомнения.

О Боже! При таком положении вещей Аннушка едва ли будет в радужном настроении…

Предложение начало казаться ей таким же привлекательным, как двухнедельное пребывание в тюремной камере.

От этой мысли и вида его кредитной карточки поверх счета Клодии стало не по себе.

– Что тебя смущает? Можно поклясться, что это для него пустяк.

– Это не оправдание.

Не успел Гай остановить ее, как Клодия схватила счет, посмотрела на итоговую цифру, положила назад и извлекла из сумочки кошелек.

– Уберите, – приказал Гамильтон.

– Это моя доля.

– Я не намерен играть в орлянку.

Официант взял блюдце. Деньги Клодии лежали на столе. Когда чек был подписан и они встали из-за стола, ее деньги так и остались на прежнем месте.

– Решайте сами, – сказал Гамильтон, – или вы их возьмете, или их возьмет официант, подумав, что уже наступило Рождество.

Клодия поняла, что он не сдастся. Оставив небольшую сумму в качестве дополнительных чаевых, она возвратила остальное в кошелек.

– Вы всегда так упрямы?

– Да, – кивнул Гай, открывая дверь. – А вы?

– Да, но по сравнению с вами это ничто.

– Верю вам на слово.

Клодия ожидала, что где-нибудь поблизости припаркована шикарная машина, однако, выйдя на улицу, Гамильтон стал ловить такси.

Ясное дело, только полный олух поедет на собственной машине, если собирается выпить.

Дождь все шел, хотя и не такой сильный. И поскольку своего зонта у Гая не было, они укрылись вдвоем под ее зонтиком. Стоя рядом с ним под этим ненадежным укрытием, Клодия уговаривала себя, что это всего лишь посторонний мужчина. Некрасивый, с отвратительным запахом изо рта и перхотью на воротнике. Или какой-нибудь идиот вроде Райана.

– Наконец-то! – пробормотал Гамильтон, когда показалось свободное оранжевое такси. – Забирайтесь в машину.

Пока машина пробиралась в густом потоке транспорта мимо магазинов, в витринах которых уже весело мерцали рождественские огоньки, Гай почти не разговаривал.

– Слава Богу, что существует Рождество, – заметила Клодия, чтобы нарушить молчание. – Представляете, какими удручающе мрачными были бы ноябрь и декабрь?

– Боюсь, что я равнодушен к предпраздничной суматохе, – сказал он. – Все поставлено на коммерческую основу, а это уносит радость.

Вот меня и поставили на место. Теперь многие стали говорить, что равнодушны к рождественским праздникам. Это на самом деле так или же они просто отдают дань моде, которая требует цинично-утомленного отношения к рождественской суете?

– А я обожаю Рождество, – заявила она в ответ. – Люблю пение рождественских гимнов. Люблю толпы народа, беготню по магазинам за рождественскими подарками. Люблю завертывать подарки в красивую бумагу. Люблю настоящие рождественские елки и даже нелепые пластмассовые хлопушки.

Гамильтон искоса взглянул на Клодию, и уголок его губ чуть-чуть изогнулся.

– Вот как?

Вот так!

Давно уже не бывало у нее настоящих рождественских праздников – пожалуй, с тех пор, как родители уехали в Испанию. Приятно, конечно, позагорать на солнце в рождественский день, но это все не то!

Вскоре такси свернуло с главной улицы в тихие, обсаженные деревьями переулки Кенсингтона, по обе стороны которых стояли элегантные старинные особняки, где уютно жили люди с большими средствами. Но наличие больших денег не бросалось в глаза, показной роскоши здесь тоже не было.

– Здесь, – сказал Гамильтон, когда такси проехало половину одного тихого переулка.

Минуту спустя они уже поднимались по ступеням лестницы, ведущей к внушительной, обшитой деревянными панелями двери. Первое впечатление Клодии от дома – простор и тепло, высокие потолки большого квадратного холла, лестница, ведущая на второй этаж, декорированная резьбой.

Закрыв за ними дверь, Гай крикнул:

– Миссис Пирс!

В конце коридора мгновенно открылась дверь и появилась дородная женщина лет пятидесяти пяти в синем платье.

– Где Аннушка?

Миссис Пирс поджала губы, как и представляла себе Клодия, разговаривая с ней по телефону.

– Ушла, мистер Гамильтон. Я предупреждала, что вы рассердитесь, а она ответила, что привыкла к этому.

– Этого следовало ожидать, – пробормотал Гай.

Миссис Пирс смерила Клодию взглядом, как будто хотела сказать: «Ну что ж, меня совсем не касается, кого он приводит в дом».

– Это Клодия, – добавил он.

Клодия вежливо улыбнулась.

– Здравствуйте.

– Как поживаете? – процедила сквозь зубы женщина с кислой миной, словно никак не могла решить, стоит ли ей улыбнуться. – Вам что-нибудь потребуется, мистер Гамильтон?

– Если вас не затруднит, принесите кофе. Спасибо.

С едва слышным, неодобрительным фырканьем миссис Поджатые Губы удалилась в ту дверь, из которой появилась.

Клодия заколебалась. Может быть, это сама судьба предупреждает ее: «Беги отсюда подальше, пока не поздно»?

– Мне лучше уйти?

– Подождите полчасика. – Гамильтон провел ее сквозь двустворчатую дверь в георгианском стиле в комнату, которую агент по продаже недвижимости охарактеризовал бы как элегантную малую гостиную. Первым, что бросилось в глаза, был настоящий огонь, горевший в настоящем старинном камине. Стояли три роскошных, обтянутых кремовой тканью кресла, которые самым бессовестным образом зазывали отдохнуть на мягких подушках. Пол застилал ковер нежно-зеленого цвета, остальная меблировка представляла собой прекрасно сочетающуюся смесь модерна с антикварной мебелью, которую полировали натуральным воском. На боковых столиках горели настольные лампы из тех, что стоят целое состояние, даже если продаются за полцены на распродаже в универмаге «Харродз».

– Присаживайтесь, – предложил Гай.

Кресло оказалось даже мягче, чем выглядело, и Клодии захотелось сбросить туфли и забраться в него с ногами.

Она ожидала, что он сядет напротив, по другую сторону кофейного столика, но Гамильтон сказал:

– Извините, мне надо сделать несколько телефонных звонков.

– Пожалуйста.

Захватив с собой мобильный телефон, лежавший на боковом столике, он удалился. Слава Богу, что Гай не взял с собой телефон в ресторан. Потом Клодии пришла в голову другая мысль. Номер телефона, который он ей дал, очевидно, не был номером мобильного телефона, иначе на ее звонок не ответила бы миссис Поджатые Губы.

Какой из этого можно сделать вывод? Что он не раздает свой личный номер телефона налево и направо? Что он не дает свой личный номер женщинам? А почему, дорогая моя? Очевидно, он опасается, что те начнут докучать ему. А о чем это говорит? Что такое уже случалось: ему докучали и раньше.

Более чем вероятно.

Как только за ним закрылась двустворчатая дверь, внимание девушки привлек журнал на кофейном столике.

Там лежали и другие журналы, сложенные аккуратной стопкой, но этот был раскрыт на развороте, где напечатали статью «Как добиться наивысшего качества секса?».

Это был иллюстрированный журнал для молодых женщин, который Клодия тоже иногда покупала. Статья ее не очень заинтересовала, несмотря на заголовок. Едва ли там будет сказано что-то, о чем она не читала раньше: «Не надевайте штанишки, когда идете на свидание, и скажите ему об этом во время ужина»; «Намажьте его кленовым сиропом и слижите сироп языком», и так далее в том же духе.

Ее заинтересовало другое: почему Аннушка – а это наверняка сделала она – оставила журнал раскрытым на этой странице? Не для того же, чтобы шокировать отца? Если только Клодия не ошибается, для этого, видимо, были какие-то более веские причины. Похоже, однако, что Гай не доставит дочери удовольствия и, наверное, даже не поморщится.

Но если не на него, то на кого это рассчитано? Несомненно, на миссис Поджатые Губы. Судя по ее виду, она как раз из тех особ, которые без конца ворчат на то, что по телевидению якобы показывают «чернуху и порнуху».

Закрыв журнал, Клодия взяла со стола другой и все еще читала его, когда Гай вернулся в гостиную.

Усевшись напротив, он извинился.

– Не стоит извиняться. – «Настало время для светской беседы», – подумала Клодия, кладя журнал на столик. – Теперь, когда с обедом покончено, скажите, за что Аннушку исключили из школы?

Он уселся поудобнее, положив ногу на ногу так, что лодыжка одной ноги оказалась на колене другой.

– Почему бы вам не спросить у нее? Она расскажет об этом в мельчайших подробностях, которые я опустил бы. Это поможет сломать лед в общении.

Только было Клодия хотела ответить: «Если она вернется до полуночи», – как дверь распахнулась. Вошла миссис Пирс с подносом. Поставив его на стол, экономка чопорно произнесла:

– Мистер Гамильтон, я хотела бы с вами поговорить, прежде чем уйду. С глазу на глаз.

Гай поднялся и последовал за ней, но неплотно прикрыл за собой дверь. Клодия, сама того не желая, не могла не подслушать разговор, состоявшийся в коридоре.

– Я не могу нести за нее ответственность, когда вас нет дома, мистер Гамильтон. Особенно после того, что случилось в прошлый раз.

– Я и не собираюсь взваливать на вас такую обузу, миссис Пирс. Как раз сейчас я занимаюсь тем, чтобы организовать все по-другому.

– И еще одно: я не могу допустить, чтобы шестнадцатилетняя девчонка указывала мне, чем я должна заниматься, и…

– Миссис Пирс, если не возражаете, мы обсудим этот вопрос в кабинете.

От нечего делать Клодия поднялась и подошла к камину. Давненько не видела она настоящего огня в камине, если, конечно, не считать газовых каминов с имитацией горящих поленьев.

Над ним висела картина, на которой был изображен корабль в бушующем море, но внимание Клодии привлекло нечто другое. Презирая себя за любопытство, она взяла в руки фотографию в серебряной рамке, стоявшую на полированной поверхности бокового столика. На снимке очаровательно улыбалась полуторагодовалая девочка.

«Аннушка», – подумала Клодия, разглядывая влажные темные глазки ребенка и вспоминая экзотическую девушку в ресторане. Даже в нежном детском возрасте она отличалась незаурядной внешностью.

Там стояли еще две фотографии. На одной – Аннушка, улыбка которой открывала пробелы на месте выпавших зубов. При взгляде на другую фотографию у Клодии сжалось сердце.

Молодой Гай Гамильтон с длинными волосами улыбался, – улыбался не уголком губ, а по-настоящему, в полный рот. Одной рукой он обнимал за плечи темноволосую женщину, на которую была очень похожа Аннушка, только красота женщины была более хрупкой. На руках женщина держала крошечный сверток, завернутый в белую шаль.

Гордый молодой отец со своим маленьким семейством.

Все домыслы Клодии относительно развода или разрыва между супругами моментально улетучились. Каким-то непостижимым образом она поняла, что эта хрупкая женщина умерла. У нее перехватало дыхание, но тут снова послышались голоса, и она, виновато вздрогнув, поспешно поставила фотографию на место. Когда Гай вошел в комнату, Клодия была погружена в чтение.

– Извините. – Он стал наливать в чашки кофе, но вдруг остановился. – Мне следовало бы спросить, может быть, вы предпочитаете выпить чаю?

– Я с удовольствием выпью кофе, без сахара. – Девушка безмятежно улыбнулась, моля Бога, чтобы Гамильтон не заметил, что глаза у нее блестят больше чем следует.

Клодия, возьми себя в руки.

Но чем больше она старалась, тем хуже у нее получалось. Наконец Клодия была вынуждена полезть в сумку, чтобы отыскать бумажный платок.

Пропади все пропадом.

Платка не было. Она торопливо вытерла глаз тыльной стороной ладони, пока слеза не скатилась по щеке.

– Ах, эта дурацкая тушь! – поморгав глазами, сказала Клодия, стараясь изобразить раздражение. – Кажется, мне что-то попало в глаз. У вас нет бумажного платка?

– У меня есть обычный носовой платок, – сказал Гамильтон, протягивая ей что-то чистое и белое.

– Спасибо. – Клодия торопливо промокнула глаза и почувствовала, как приступ слезливости постепенно проходит, по тут оказалось, что она переусердствовала, промокая глаза. Теперь ей действительно что-то попало в глаз.

Она снова промокнула глаза, поморгала, но что-то осталось в глазу, что-то мешало смотреть, словно песчинка на роговице.

Досадливо пробормотав что-то, Гай поднялся на ноги.

– Позвольте. – Он сел рядом и твердой рукой взял ее за подбородок. – Не шевелитесь и смотрите вверх.

Уверенно, как будто ему приходилось проделывать это сотни раз, Гай опустил вниз ее веко.

– Я ее вижу, – пробормотал он. – Не двигайтесь. – Еще мгновение, и он извлек соринку.

– Вот спасибо! – Голос у Клодии немного дрожал – отчасти от недавнего приступа, отчасти оттого, что Гамильтон находился так близко.

Нервные окончания снова напряглись, готовые принимать сигналы, отчего даже незаметные, как пушок, волоски на руках встали дыбом.

– Судя по всему, вам приходилось проделывать эту операцию и раньше? – сказала девушка, заставив себя улыбнуться.

– Только в те времена, когда Аннушка была маленькой и ей попадал в глаза песок на пляже.

То ли в этом были повинны два бокала вина, выпитые после джина с тоником, то ли трогательная фотография, но вся ее линия обороны распадалась на части, словно мокрая бумага. Клодия вдруг увидела в этой истории обремененного тяжелой заботой родителя-одиночку, которому некому помочь.

Будь что будет!

Облизав пересохшие губы, она сказала:

– Мистер Гамильтон, я…

– Зовите меня просто Гай. – Он едва заметно улыбнулся, не подозревая, в какое смятение приводит его улыбка все ее нервные окончания.