Текст книги "Управление"

19

Так началось время, когда Леттке совсем ничего не успевал, даже и думать о сексе, тем более после того, как война действительно началась. Когда он на рассвете возвращался домой, то просто падал в постель, чтобы поспать пару часов, прежде чем снова уйти.

Вместе с группой людей, отданных ему под начало, он переехал в один из больших кабинетов, где они могли сидеть все вместе и действовать по первому требованию. Поскольку они должны были работать в то время, когда были активны люди в Америке, их день начинался вскоре после полудня, когда просыпались люди на американском Восточном побережье, и редко заканчивался раньше семи-восьми утра, когда жители Западного побережья наконец ложились спать.

Американские форумы действительно представляли собой полную неразбериху. Было три крупных форума: первоначальный Американский форум, а также Республиканский форум и Демократический форум, изначально ориентированные на две крупнейшие партии страны. Но еще в США были электронные газеты, полезный инструмент в такой большой стране, где люди иной раз жили за много километров друг от друга, а почта и службы доставки не обязательно работали ежедневно, зато везде были телефонные линии; и у каждой из этих газет был свой собственный форум.

Зарегистрироваться на этих форумах было действительно легко. Не было никакого центрального ведомства, где требовалось удостоверить свою личность. Можно было просто зарегистрироваться под любым именем прямо на соответствующем форуме и сразу участвовать в дискуссиях. Леттке создал сотни псевдонимов, которые он называл «куклами для чревовещания», так много, что через некоторое время стало трудно отличать их друг от друга, а в дискуссиях заставлять их говорить своими голосами. Он составил большой список с именами, соответствующими паролями, основными сведениями о придуманных особенностях и тому подобном и повесил его на стену так, чтобы всем было видно. Каждый, кто представлял одну из «кукол» в дискуссии, отмечал это цветными флажками.

В начале их кампании к ним пришел некий Якоб Яррендорф из «Немецкого союза Фихте», чтобы обучить их иностранной пропаганде, которую они вели по поручению рейхсминистерства народного просвещения и пропаганды в отношении Америки.

– Прежде всего, следует отметить, что в Соединенных Штатах живет очень много евреев, – начал свою лекцию худощавый мужчина ростом более двух метров. – Как и везде, где это имеет место, евреи не могут не настроить против себя остальную часть населения, а это приводит к тому, что в Америке существует широко распространенная враждебность к евреям, на которой могут основываться наши действия. Кроме того, среди американского населения существует сильное пацифистско-изоляционистское движение, которое мы, конечно же, также поддерживаем. Множество ведущих членов этого движения учились в Германии, многие из них положительно относятся к национал-социализму, по крайней мере признают его правильным для Германии путем. Что для нас не проблема. Вы ведь знаете, что сказал фюрер: национал-социализм – это не товар для экспорта.

Он принес с собой диапроектор и вывел на экран изображение многочисленных имен и подписей.

– Со дня захвата власти мы придерживались стратегии привлечения американских журналистов на нашу сторону. С этой целью были созданы многочисленные организации, институты, объединения и прочие учреждения, такие как «Атлантическая ось», Маттерхорнский институт, Немецкий институт американских исследований или Немецкий фонд имени Мольтке, в рамках которых посредством организации круглых столов, повышения квалификации, лекций и прочего мы пытаемся привлечь на нашу сторону высокопоставленных американских журналистов, оказывающих значительное влияние на общественное мнение. Еще мы поддерживаем другие, уже существующие организации, которые также служат этой цели, например Международное евгеническое общество или Boston Peace Conference, ежегодную мирную конференцию, проходящую в Бостоне.

На следующем снимке были показаны две обложки одной и той же американской газеты: на первой обложке главенствовала карикатура, изображавшая немецкого солдата кровожадным гунном. На второй обложке была помещена большая, относительно привлекательная фотография Адольфа Гитлера под флагом со свастикой.

– Психология, по сути, простая, – объяснил Яррендорф, у него была раздражающая манера морщить нос на каждой второй фразе. – Если, скажем, мы приглашаем влиятельного американского журналиста выступить с лекцией перед небольшим избранным кругом и выплачиваем ему за это изрядный гонорар, который он нигде больше не получит, то он, даже если раньше распускал о нас довольно отвратительные либеральные и демократические слухи, впоследствии неизбежно взвешивал их, особенно если нам удавалось изложить ему нашу точку зрения в дискуссии так, чтобы он действительно ее понял. В большинстве случаев все заканчивается тем, что он говорит «we agree to disagree», что, конечно, смешно, но мы оставляем это в покое и наблюдаем, как впоследствии он, по крайней мере, воздерживается от дешевой эффектной пропаганды, которая на самом деле оказывает наибольшее влияние на массы. И наша цель именно в этом. Если в небольших, академических кругах ведутся различные дискуссии, то нас это не интересует, потому что это не имеет никакого отношения к общественному мнению.

Следующее изображение: карта Америки, заполненная маленькими флажками со свастикой.

– Таким образом, мы проникли в американские СМИ с помощью людей, считающих, что они служат миру, действуя в нашу пользу, – продолжил Яррендорф. – Что именно они делают? Большинство людей не привыкли формировать собственное суждение; им вполне достаточно, если они могут поверить во что-то сами, в то время как на самом деле они как попугаи повторяют мысли, которые где-то подхватили. Поэтому крайне важно убедиться, что они улавливают мысли, которые нам нравятся. Что касается СМИ в глобальной сети, прежде всего форумов, наши друзья тщательно фильтруют все комментарии, говорящие о вступлении Америки в войну, и в основном оставляют только пацифистские комментарии. В крайнем случае можно иногда оставлять несогласное мнение, но такое, которое, по возможности, опровергнет себя определенной абсурдностью. То же самое происходит и в газетных колонках писем читателей, и, конечно, многие газетные статьи тоже сформулированы с нужным нам смыслом. Таким образом, мы достигаем своего рода пацифистского непрерывного звучания американской общественности и препятствуем распространению аргументов сторонников войны.

Он выключил диапроектор.

– Еще одна вещь важна на форумах, – добавил он. – Все комментарии, в которых жалуются на удаление, должны быть тоже удалены. Как раз следует избегать того впечатления, что существует цензура, скорее, все должно выглядеть так, словно совокупность комментариев отражает общественное мнение. Американец в гораздо большей степени, чем европеец, ориентируется на то, что думают и чего хотят массы; он хочет думать и хотеть так же, как и все остальные. Если он думает, что никто в Америке не хочет войны, то он тоже не хочет войны.

– Все это звучит довольно хорошо, – сказал Леттке. – Что еще нам предстоит сделать?

Яррендорф мрачно взглянул на него.

– Проблема заключается в следующем: то, что в Америке никто не хочет войны, не соответствует действительности. Многие хотят войны, пусть даже только потому, что она сулит деловую выгоду. Наши, скажем так, друзья могут удалять нежелательные комментарии, но они не могут аргументированно вмешиваться в дискуссии – не потому, что это технически невозможно, а потому, что это не соответствует их профессиональному имиджу. Они видят себя в роли арбитров, а арбитр не участвует в соревновании. Здесь вступаете в игру вы. У вас, как мне сказали, есть техническая возможность выдавать себя за американских участников в американской части глобальной сети. Это открывает интересные возможности. Я здесь для того, чтобы совместно с вами разработать стратегии воздействия на общественные дискуссии в Штатах в нужном нам смысле.

И этим они занимались в последующие дни.

Одной из стратегий было начать обсуждение с несколькими «куклами» одновременно. Одна из «кукол» выдвигала основные аргументы, после чего сразу же следовало одобрение со стороны других «кукол»: было ясно, что американцы еще больше, чем европейцы, придают значение тому, чтобы относиться к большинству, потому как этот маневр регулярно приводил к изменению собственного мнения у многих реальных участников дискуссии.

Другая стратегия заключалась в том, чтобы две «куклы» спорили друг с другом, причем одна «кукла», которая изначально высказывалась за участие США в войне, постепенно «позволяла убедить» себя и в конце концов признавала правоту другой стороны. Это тоже производило хорошее впечатление.

Через некоторое время они начали использовать компьютеры для поиска сообщений на форумах по определенным ключевым словам и отфильтровывали дискуссии для вмешательства. Так они смогли работать еще эффективнее.

Кроме того, каждую неделю проводилась встреча с двумя учеными. Один из них был американистом, прожившим долгое время в Соединенных Штатах и хорошо понимавшим американскую психологию, другой был специалистом по пропаганде из штаба Геббельса. Вместе они прорабатывали аргументы сторонников войны, которые группа Леттке собирала на протяжении недели, и искали способы их оспорить и стратегии для опровержения.

– Американец живет с ощущением, что ему не нужен остальной мир, – снова и снова заявлял американист. – Он знает, что Америка слишком велика, чтобы когда-либо стать завоеванной, поэтому ему нечего бояться, если он никуда не станет вмешиваться. Это то, за что нам следует зацепиться.

– Неужели Америка действительно настолько велика, что ее невозможно завоевать? – удивленно спросил Леттке.

– Чепуха, – с презрительной усмешкой ответил специалист по пропаганде. – Вспомните историю. Те же завоевания Чингисхана. Это были значительно большие, значительно более пустынные территории. Любую страну можно завоевать.

– Американцы этого не знают, – добавил его коллега. – Для них история началась всего сто пятьдесят лет назад.

Леттке именно так и показалось. Через упомянутую подставную фирму они подписались на некоторые американские электронные газеты, чтобы быть в курсе, что обычные американцы узнаю́т из новостей, и постоянно удивлялись тому, насколько мало освещались события, происходившие за пределами Америки. Польская кампания закончилась раньше, чем американская общественность обратила на нее внимание, и даже оккупация Дании и Норвегии в марте и апреле 1940 года оставила большинство американцев равнодушными. Настроение изменилось только в мае, с началом французской кампании, особенно когда после Бельгии и Нидерландов пала и Франция.

Франция завоевана! Париж захвачен! Они отпраздновали это шампанским, которое кто-то из группы раздобыл потайными путями. Настроение в тот день было хорошее, веселье лилось через край, как напиток в бокалах. Несмотря на то что среди них были и женщины, разговор как-то дошел до овеянных тайной приютов организации «Лебенсборн»: один из мужчин рассказал о друге, утверждавшем, что бывал там для выполнения своего арийского репродуктивного долга.

Одна из женщин возразила, что это просто дикие истории. Приюты организации «Лебенсборн» предназначены только для того, чтобы незамужним матерям арийской крови позволить и облегчить вынашивание своих детей.

– Я слышал по-другому, – возразил рассказчик, тяжело ворочая языком. – Понятно, что фюреру необходимо здоровое потомство, и чем больше, тем лучше. Поэтому туда может заявиться мужчина, и если он пройдет тест на принадлежность к арийской расе, то ему предоставят девушку и – БАХ!

– С нашим герром Леттке они обойдутся даже без теста на принадлежность к арийской расе, – ухмыльнулся другой. – Это называется «пришел, увидел и… кончил».

Все громко захохотали, даже женщины.

Леттке бросило в жар, но, прежде чем он успел ответить, на его столе зазвонил телефон. Именно сейчас!

Он взял трубку. Это была его мать, которая, как обычно, страдальческим голосом произнесла:

– Мне кажется, пришла та посылка, которую ты ждал.

– Что? – Ему потребовалась пара мгновений, чтобы сообразить, о чем шла речь. – А, хорошо. Благодарю.

– Ты хотел, чтобы я сразу же дала тебе знать, – недовольно продолжила она.

– Да, – ответил он, вполуха прислушиваясь, как компания строила дикие догадки о его способности производить потомство.

– Мне нужно открыть ее сейчас?

– Нет!

– Но она адресована мне, – настаивала его мать. – Из книжного магазина издательства «Кнут и Риче». В Берлине.

– Это то, что я заказал, – сказал Леттке. – Просто положи ее ко мне.

– Там внутри книга, верно?

– Я же тебе говорил. – Разговор рядом с ним переключился с темы «Лебенсборна» на любовную жизнь католических монахинь. – Но тебя она не заинтересует.

– Послушай, как ты разговариваешь со своей матерью? Я пока еще сама решаю, что мне интересно, а что – нет.

Это снова был один из тех моментов, когда Ойген испытывал непреодолимый порыв просто повесить трубку, встать и уйти, просто уйти. Уехать из города, уехать в другой, как можно более отдаленный город, начать все заново под другим именем и больше никогда не возвращаться, больше никогда не выходить на связь, исчезнуть так же, как и его отец, – и быть свободным, наконец-то свободным.

Упоительная идея, которая одновременно заставляла его вздрагивать. Когда он так думал, ему всегда казалось, что он стоит на краю огромного водопада и смотрит в глубину, окутанную брызгами. Он знал, что никогда не сможет решиться и прыгнуть.

– Ну, если хочешь, можешь раскрыть, – устало произнес он.

– Я просто хотела сообщить тебе, – парировала она. – Потому что ты говорил, что я должна это сделать.

– Да. Хорошо. Спасибо. Но теперь мне нужно вернуться к работе.

– Ты опять вернешься только завтра утром?

Леттке закатил глаза.

– Скорее всего.

Он уже почти полгода приходил домой только утром!

Она пробормотала что-то, чего он не понял, затем повесила трубку. Еще какое-то время Леттке держал трубку в руке, пытаясь сообразить, что же на этот раз ей могло не понравиться. Он ненавидел подобные разговоры. Теперь ему снова придется весь остаток дня провести с мыслями о том, что в глазах своей матери он сделал не так, и он опять не сможет это понять. Он еще ни разу этого так и не понял.

Когда он повесил трубку, речь шла уже не о «Лебенсборне», а о французских женщинах и о том, обладают ли они особым обаянием – тема, заставившая присутствующих немецких женщин заметно разозлиться.

Но в какой-то момент шампанское наконец было выпито, и они снова принялись за работу. Или как минимум попытались. В этот день – и в эту ночь – они уже не будут действительно эффективными.

По этой причине, а еще из-за того, что мысль об ожидающей его посылке не давала ему покоя, Леттке освободился раньше обычного, переложив ответственность на своего заместителя, и пошел домой, как всегда с фонариком отыскивая дорогу по темным улицам Веймара. Правда, до сих пор ни один английский бомбардировщик не проникал так далеко вглубь страны, но все же это могло произойти.

Его мать еще не спала, удивилась, что он пришел, но ничего не сказала. Как обычно, она поставила перед ним еду, разогрев ее самостоятельно.

– Раз уж ты вернулся так рано, – проворчала она.

Она так и осталась сидеть за столом и смотрела, как он ест. Он едва ли ощущал вкус еды, да и в целом не был голоден, а ел только для того, чтобы успокоиться. Возможно, не мешало бы снабдить организм питательными веществами.

Затем, когда тарелка была пуста, мать поднялась, что-то пробормотала и легла спать, вся исполненная немого упрека. И он наконец остался один на один с посылкой. Мать ее так и не открыла.

Он поднял ее, осмотрел со всех сторон. Адресована Евсевии Леттке, он совершил заказ от ее имени, с ее телефона. Она же и оплатила посылку – это она могла сделать совершенно спокойно, ведь все еще оставались тысяча триста рейхсмарок, которые он для нее спас! Самое главное, что нигде не должно было остаться следов, ведущих к нему.

Он разорвал упаковку, достал книгу. «Проф. д-р Элена Кролль, Введение в программирование. 7-е переработанное издание».

Обложка была ужасная: ярко-розовая, с черно-белым цветочным узором. И когда он открыл книгу, лучше не стало. Каждая глава была украшена цветочками, как будто это была книга с советами по макияжу или чем-то подобным. Невольно он начал дотрагиваться до страниц с опаской.

Он прочитал введение. Прежде всего там повторялась известная история о лорде Бэббидже и леди Лавлейс, в основном так же, как рассказывали в школе, только ее дополнили несколькими картинками. Затем шло долгое и развернутое рассуждение о том, почему программирование было женской работой…

Сейчас ему совсем не хотелось этого знать. Он сердито листал дальше, ища главу, в которой наконец-то переходили к делу. Программирование, прочитал он, было похоже на выпечку пирогов. Что, простите? Тогда почему это всегда называли набором программы? Об этом не говорилось. В общем, книга была написана ужасно неразборчиво, все объяснялось примерами из домашнего хозяйства, цветочными клумбами, хранением запасов, покупками, одеждой, кулинарными рецептами…

Он нетерпеливо продолжал листать. Единственное, что он понял сразу, так это то, что аббревиатура НЯП означает «немецкий язык программирования» и что он по принципу идентичен УЯП, или «универсальному языку программирования», основы которого восходили к леди Аде Лавлейс. Только НЯП использовал немецкие термины. Например, программа выглядела так:

ЕСЛИ (Год МОД 4 = 0 И Год МОД 100 <> 0) ИЛИ Год МОД 400 = 0

ТОГДА ВисокосныйГод <– ДА

КРОМЕ ВисокосныйГод <– НЕТ

Леттке уставился на эти строки, пытаясь понять, что они обозначают и как это связано с тем, что он только что прочитал, но ему это так и не удалось. МОД, как он выяснил, обозначало деление по модулю, то есть вычислительную операцию, в которой одно число делилось на другое, был интересен только остаток. Но почему скобки? И почему так? Его мозг чувствовал себя заблокированным, сплошь забитым цветочным грунтом, косметикой или кремом для рук.

Основными понятиями программирования были: во-первых, разветвление, проиллюстрированное рисунком, где была изображена ветка с листьями и цветами на ней, а во-вторых, цикл, иллюстрированный эскизом упакованного подарка. Затем следовали такие понятия, как «узлы», «корни» и «ответвления», с помощью которых обозначались какие-то «вложенные процессы»…

А?

Теперь наконец-то речь зашла о «наборе», о «схемах», которым можно было следовать при программировании, причем как «сверху вниз», так и «снизу вверх», и выбор зависел от формулировки задачи. Далее, в разделе под названием «Продвинутое программирование», без конца повторялись понятия «продолжение рода», «наследственность», «отношение отцов и детей»…

В этот момент Ойген Леттке резко захлопнул книжку, приобретенную с такими хлопотами, и оттолкнул ее от себя, словно ощутил пробуждение от ужасного приторного сна.

С трудом спасся. Таким было чувство, которое наполняло его: если бы он прочел еще хоть одну страницу, он бы безнадежно утонул в болоте. В изысканно пахнущем, но все же болоте.

Он ощутил порыв потрогать, не выросла ли у него от этого чтения грудь. Он встряхнулся и с отвращением отодвинул книгу подальше. Нет, это было не для него. Во всяком случае, он никогда не был тем парнем, который мог хорошо учиться по книгам. И эта книга определенно не поможет ему разобраться в программировании.

На мгновение он попытался снова подумать о своенравной рыжеволосой даме и о том, как она скрылась из вида. Но воспоминание о ее соблазнительных ягодицах уже потускнело.

Для некоторых вещей цена была слишком высока.

Он взял книгу и запрятал как можно глубже в шкафу для одежды, потом разорвал транспортировочную картонную коробку и счет в мелкие клочья. Это помогало хорошенько успокоиться.

20

Примерно через месяц после похорон Армина мать Хелены обратилась к ней со словами:

– В субботу вечером к нам придет гость. Я бы хотела, чтобы ты присутствовала на ужине и немного принарядилась.

Хелена, предполагавшая, что гостем будет важный коллега или даже начальник ее отца, покорно последовала совету, съездила в парикмахерскую и перед самим событием даже сделала макияж.

– Губные помады сейчас невероятно трудно достать, – сказала ее мама, протягивая ей тюбик.

Конечно, ведь идет война. Но этого она не добавила. О войне в доме Боденкампов теперь говорилось без былого воодушевления.

Хелена только пожала плечами. Она не пользовалась губной помадой, поэтому соответствующие проблемы с поставками обошли ее стороной. Она все равно старалась использовать ее как можно меньше, но даже пара тонких линий заставила ее почувствовать себя чересчур нарядной. Но ее мать была довольна, и Хелена подчинилась.

Однако гостем оказался совсем молодой врач, он был лишь немногим старше нее самой. Он принес цветы, и, к удивлению Хелены, вручил их не ее матери, а ей, пробормотав неловкий комплимент. И казалось, что мама восприняла это как должное!

Именно в этот момент она начала догадываться, что происходит.

Потом они направились к столу. Странно было вдруг снова увидеть кого-то сидящим на том месте, где обычно сидел ее брат, тем более кого-то примерно такого же возраста. Но этот молодой человек, его звали Ральф Кауфман, и, насколько поняла Хелена, он состоял в родстве с кем-то из верхушки партии, был, в отличие от Армина, чрезвычайно разговорчив.

За аперитивом разговор по-прежнему крутился вокруг политики. Они с отцом посмеивались над нерешительными действиями французов, собравшихся у Западного вала, чтобы… ничего не предпринимать. Тем временем конфликт называли «сидячей войной», и, когда о нем сообщали по телевизору, создавалось впечатление, что показывают всегда одни и те же кадры. Они говорили об объявлении войны Англией, ее воздушных атаках и нападениях немецких подводных лодок на английский флот, но едва были допиты бокалы, разговор перешел на медицинские темы.

И становился все более «неаппетитным». Во время первого блюда, светлого куриного бульона, их гость читал лекцию о различных видах мокроты при кашле, во время основного блюда, когда подали жаркое с клецками, он объяснял процесс образования гноя, а за десертом с мороженым он описывал свой опыт работы с некрозами. Если бы она не была дочерью хирурга и не привыкла к подобному, то это вполне могло бы испортить Хелене аппетит. Мать постоянно предпринимала робкие попытки направить разговор в такое русло, которое касалось бы и ее, и Хелены, но молодой человек, казалось, стремился получить работу в институте отца, а не его дочь, во всяком случае, не реагировал на эти попытки.

Хелена вздохнула с облегчением, когда наконец-то все закончилось и он ушел.

– Ну? – спросила она отца. – Примешь его на работу?

Отец поморщился:

– Вообще-то вопрос так не стоял…

– Значит, вы действительно хотите меня сосватать, – констатировала Хелена, не зная, смеяться ей, плакать или сдаться.

Мать издала один из своих театральных вздохов, как она делала всегда, когда видела, что ее неправильно поняли.

– Мы просто хотим тебе немного помочь расширить круг общения.

– С доктором Франкенштейном? Ну, большое спасибо.

– Хелена, – серьезно сказал отец, – дело в том, что после жертвы, которую принес Армин, ты единственная, кто может продолжить наш род. Это ответственность перед нашим народом и Отечеством, и мы должны осознавать эту ответственность.

Хелена растерянно посмотрела на отца.

– Другими словами, – наконец произнесла она, – ваш ответ: да. Да, вы хотите меня сосватать.

– Но ты же ни с кем не встречаешься, – упрекнула ее мать. – Когда ты не в школе, среди одних девочек, ты сидишь дома и зарываешься в свои школьные дела!

– Да, и что? – вспылила Хелена. – Так уж вышло, что мне нужно сдавать экзамен на аттестат зрелости! И представь себе, мне нужно готовиться!

Она действительно так делала: зарывалась в свои школьные предметы, даже в те, которые ей не нравились. Ей казалось настолько нереальным, что свирепствовала война, а по телевизору сообщали о бомбардировках таких городов, как Куксхафен и Вильгельмсхафен, а тем временем занятия продолжались, словно ничего не изменилось. Ее одноклассницы тем временем подсчитывали, сколько у них «еще осталось» недель до выпускных экзаменов, а все остальное было второстепенным.

Несмотря ни на что, ее родители продолжали устраивать сватовство, а Хелена просто не могла им отказать. Не в последнюю очередь потому, что ей действительно хотелось встретить мужчину, который полюбил бы ее.

Так она пережила вечер с высокопоставленным эсэсовцем, он очень хорошо выглядел и к тому же был чрезвычайно вежлив. Но общаться с ним было ужасно утомительно. Что-то не заладилось, и она не почувствовала ни малейшего интереса с его стороны. Зачем вообще он пришел? Ей казалось, что она могла бы раздеться перед ним догола, а он просто продолжал бы вежливо кивать и произносить односложные предложения. Возможно, правдой было то, что кто-то однажды сказал ей: многие мужчины в СС любили только мужчин, а не женщин? Она понятия не имела, как это происходит, но для себя решила, это был именно такой случай.

По крайней мере, такое объяснение было лучше, чем то, что она просто не вызывала ни малейшего эротического влечения.

После этого она убежала к Мари, которая всегда находила время для нее, даже теперь, когда наемных работников забрали в вермахт и дел у нее стало больше, чем когда-либо.

– Не позволяй им себя ни к чему принуждать, – сказала она после того, как Хелена ей выплакалась. – Ты найдешь того, кто подходит тебе и полюбит тебя. Непременно. Когда придет время, это случится.

– Мари, идет война! – всхлипнула Хелена. – Мужчины умирают. Скоро их не хватит на всех женщин!

Возразить на это Мари было нечего. Она просто обняла ее покрепче, и так они сидели, пока боль не затихла.

Вскоре наведался в гости гораздо более взрослый мужчина, офицер вермахта по имени Бодо ван Хофтен, демонстрировавший странную сальную ухмылку. То, чего не хватало эсэсовцу по части эротического интереса, у этого герра было с избытком. Во время разговора за столом он неотрывно мерил ее настолько жадными, похотливыми взглядами, что Хелена не могла перестать снова и снова ощупывать застежку своего платья, потому как не могла избавиться от подозрений, что у ее собеседника была способность раздевать женщин взглядами.

А еще у него были толстые, когтистые пальцы! Мысль о том, чтобы позволить им прикоснуться к себе, попросту приводила Хелену в ужас.

Но с кем только он не был знаком! С Богом, всем миром и самим фюрером. А насколько многочисленной и влиятельной была его семья! Хелена увидела, как загорались глаза ее матери от того, что мужчина из себя изображал.

– Он ведь совершенно очарователен, не так ли? – сказала мама потом.

Хелена закашлялась:

– Он разочаровал меня до отвращения.

Мать с негодованием посмотрела на нее:

– Ты могла бы быть чуточку более благодарной.

– А ты могла бы оставить меня чуточку в покое, – возразила Хелена и поспешила из комнаты, чтобы запереться в своей.

В апреле были совершены первые воздушные налеты британских Королевских военно-воздушных сил на Веймар, но ничего страшного не произошло. Несколько фугасных и зажигательных бомб упало недалеко от города, не нанеся серьезных повреждений.

Вскоре пришло время выпускных экзаменов, дней, полных волнений, словно выбитых из времени и пространства и повседневной политики. Они томились под запертыми дверями, потели над заданиями, пока часы тикали, а надзирающие учителя рыскали между рядами парт; они сравнивали ответы, злились, испытывали облегчение, отчаивались, находились в растерянности. Отвечали на вопросы перед суровыми комиссиями, у кого-то был полный отказ мозга, а у кого-то – неожиданная полоса везения.

И наконец получили аттестаты и узнали свои оценки.

Хелена взяла листок, пробежала его глазами, почувствовала подступившее разочарование, более внимательно изучила его, и разочарование усилилось. Оценки были неплохими, но и не очень хорошими. Недостаточно хорошими, чтобы иметь существенные шансы поступить в университет. Тем более потому, что женщинам отводилось не более десяти процентов учебных мест.

Что теперь? Как оглушенная, Хелена сложила вещи, огляделась еще раз – это ведь прощание с ее гимназией, пришло ей на ум! Но на большее, чем короткий прощальный взгляд, ее сил уже не хватило. Она лаконично попрощалась с остальными и ушла, уехала домой на том же автобусе, что и всегда, в последний раз, и не знала, что ей теперь делать.

Но как раз когда она стояла перед домом своих родителей, ее телефон в сумке сообщил о получении электронного письма с пометкой «ВАЖНОЕ».

Она вытащила аппарат и прочитала:

«От: Розмари: Фелькерс::нса

Кому: Хелена: Боденкамп::веймар

Тема: Предложение о работе

Уважаемая фройляйн Боденкамп,

мы с интересом следили за Вашим становлением с тех пор, как Вы заняли второе место в конкурсе по программированию для немецких гимназий в 1938 году. Теперь, насколько нам известно, Вы получили аттестат об окончании школы.

Если у Вас нет других планов, мы будем рады, если Вы рассмотрите возможность трудоустройства в нашем ведомстве.

Если Вы заинтересованы, просто ответьте на это электронное письмо.

Также я к Вашим услугам для ни к чему не обязывающего разговора.

Хайль Гитлер!

Розмари Фелькерс,

руководитель отдела программирования,

Управление национальной безопасности».

* * *

– Но, детка, тебе не нужно работать! – воскликнула мать, когда узнала об этом письме и о том, что Хелена уже ответила и назначила встречу.

– Но я хочу, – ответила Хелена и отправилась туда на следующий день, все осмотрела, не нашла ничего, что вызвало бы у нее возражения, и тут же подписала договор о приеме на работу и обязательство по неразглашению конфиденциальной и секретной информации.