Текст книги "В этот раз я родился… или Путешествие Души. Часть первая"

Вот тут, не знаю почему, возможно, из-за сновидения, я тоже на повышенных тонах начинаю высказывать своё мнение и окончательно отказываю ему.

Чёрный министр в недоумении и поначалу не знает, что делать.

Теперь поднимается тот самый приближённый, один из моих министров, который активно поддержал меня во сне. Он мой дальний родственник и солидарен с моим решением сейчас. Говорит, что я прав и сейчас не следует повышать налоги, народ любит меня, хоть ему и нелегко живётся.

Чёрный министр делает ещё раз попытку переубедить меня и бесцеремонно намекает на то, что пожалуется сёгуну.

Я, конечно, чту своего господина, но я сейчас прав, и буду делать то, что решил.

Чёрный министр сильно удивлён и с явной агрессивностью, но милостиво просит отпустить его от моего двора.

Это меня удивляет, я негодую:

– Как? Как ты смеешь противиться мне – это проявление нелюбви ко мне, своему господину! Все мои вассалы должны любить меня и повиноваться. – Раздражённый, я кричу ему: – Пошёл вон!

Весь остаток дня я возбуждён и негодую. Смешанные чувства уверенности в правильности совершённого и страх перед гневом господина бешено спорят внутри меня, теребя и холодя сердце, и заполняют мозг негативными мыслями. Спасает Кику, которая ночью согревает, успокаивает своими ласками сердце и полностью очищает голову.

На следующее утро я стою на крыльце так же, как и тогда – во сне, облачён в броню и готовый к путешествию.

Так же, как и тогда, – поворачиваюсь налево и вижу там не чёрного министра, а своего нового первого министра-родственника.

Дальше скачу со свитой на берег и на корабле плыву в сторону замка Эдо, к своему господину.

Он встречает меня в парадном зале замка. Поначалу я чувствую напряжение, мне кажется, я боюсь, что буду наказан за своеволие, за то, что не послушал мнения ставленника своего господина.

Встав на колено, объясняю господину всю ситуацию, рассказываю о своём решении и о том, как прогнал чёрного министра.

Удивительно, но сёгун на это отвечает мне спокойно и даже с некоторым весельем. Он говорит, что даже не помнит моего бывшего министра, не знает, кто это, и мне его не присылал. Говорит, что не надо думать о всяких самозванцах, и считает, что я поступил правильно, в данный момент в Японии действительно не следует повышать налоги.

После таких слов на душе становится спокойнее. Разговор переходит на другую тему. Господин очень любит соколиную охоту и приглашает меня на неё завтра утром.

После аудиенции я выхожу на высокое крыльцо замка и размышляю обо всём, что со мной произошло, о том знаменательном сне, о сёгуне.

Мой господин, благодетель, суверен, сёгун – Токугава Иэмицу, старший сын Токугава Хидэтада и внук великого Токугава Иэясу. Господин чуть постарше меня, но его детство и юность проходят гораздо тяжелее и напряжённее. Семья Токугава всё это время борется за власть со своими противниками, а окончательно побеждает их только через несколько лет, ближе к совершеннолетию господина.

С самого рождения у него сложились очень непростые отношения с младшим братом. Дело в том, что до совершеннолетия и объявления наследником титула он живёт в постоянной борьбе за расположение своего отца.

В юности господин практикует сюдо и в шестнадцать лет, как говорят злые языки, принимая ванну с двадцатиоднолетним любовником, вонзает вакидзаси, висевший на стене купальной комнаты, прямо ему в грудь, между третьим и четвёртым ребром. Те же языки, которые в ярких подробностях (как будто сами присутствовали при этом) рассказывают о том убийстве, намекают на то, что именно из-за того события господин часто болеет не только телом, но и душой.

Моё детство и юность безоблачнее, но и я вынужденно прохожу через сюдо. Отец настаивает на этом, когда мне исполняется четырнадцать лет. Он зовёт меня тогда в главную комнату нашего дворца и говорит, что все юноши нашего рода становятся мужчинами таким образом, ещё и большинство самураев в Японии. Я как будущий самурай и даймё тоже должен познать это, и представил мне скромного белолицего юношу. Я очень хорошо его помню, ему тогда только исполнилось восемнадцать, и зовут его Иуоо – Каменный цветок. Это имя, кстати, очень подходит ему: его худощавое, но сильное тело напоминает искусное рукотворное изваяние из белоснежного мрамора. Иуоо очень многому меня научил, и, пожалуй, я даже полюбил его тогда. Мне кажется, что он само совершенство, и я действительно по-детски, как мне теперь кажется, просто влюбляюсь в его умную голову и в это необычно белоснежное тело. Он учит меня искусству любви. Мы много времени проводим в философских разговорах и медитациях, купаемся в горячих источниках под вулканом. Он учит меня процедурам омовения, делает массаж, при этом объясняет, как правильно расходовать мужскую силу, как её сохранять. То время – как наваждение какое-то, я с каждым днём всё больше и больше хочу этого, не могу ни о чём думать, кроме как о своём Каменном цветке.

Большое спасибо моей доброй покойной матушке, которая, видя всё это, убеждает отца срочно прекратить мои встречи с Иуоо и взять в дом наложницу.

Ту девушку зовут Джунн. Она действительно послушна, тоже старше, и мне сразу понравилась. Она нежна со мной и прилежно переучивает всему в искусстве любви.

И вот сейчас, уже в тридцать, я точно знаю, что своего сына буду воспитывать по-другому. Мне наплевать на традиции, я точно не хочу этого, сейчас мне даже противно вспоминать об этом.

С Джунн я успокаиваюсь, в голове даже наступает какое-то просветление, что ли. Теперь с повышенным рвением я продолжаю практиковать боевые искусства, верховую езду и каллиграфию, более осмысленно помогаю отцу в управлении княжеством.

Когда мне исполняется шестнадцать, отец решает меня женить, а мою Послушную выдаёт замуж за одного из ближних самураев.

Мне жаль расставаться с ней, но от молодой жены, которая на год младше меня, грусть очень быстро куда-то улетучивается. Она дочь давнего союзника отца, даймё одной из соседних провинций, и зовут её Акеми (Яркая красота).

Действительно – её красота настолько яркая, что я буквально ослеплён и долгое время не могу даже смотреть в сторону других женщин. В моём доме сейчас ещё две жены. Они появляются только через восемь лет, и то только потому, что Акеми рождает мне только дочерей. Это становится уже проблемой, ведь отсутствие сыновей ослабляет мои позиции в княжестве и вообще ставит под вопрос само продолжение рода Абэ. Мой отец уже ушёл к духам предков, и именно мама настояла, чтобы я взял в свой дом ещё новых жён.

Конечно, я ведь могу вернуть Акеми в родительский дом, но люблю её. И поэтому ей приходится мириться с присутствием ещё двух жён и шести наложниц. Вторая жена тоже оказалась очень хорошая, но и у неё тоже получаются пока только девочки.

А вот третью жену точно придётся возвращать отцу – она оказывается не способной родить ребёнка. На днях у неё произошёл уже третий выкидыш подряд.

Не справляются со своими обязанностями и наложницы (правда, Кику пока не в счёт). Три – бездетны, а две – рождают девочек.

Всех дочерей я горячо люблю, но только девочки – это точно проблема для меня.

Хотя… вот старшей дочери от Акеми, которой уже четырнадцать лет, – красавице, такой же яркой, как и её мать, – я приготовил серьёзную государственную роль. Я привёз её в прошлый раз сюда, в замок Эдо, к своему господину в качестве заложницы. Очень надеюсь, что она будет не только живой гарантией моей верности сёгуну, но и приглянется ему. Может, тот возьмёт её в жены или хотя бы в наложницы.

Ладно, посмотрим! А пока снова вспоминается нелёгкая судьба моего господина. Из-за преждевременной смерти старшего сына в роде Токугава возникает проблема наследования. Вместо моего господина его родители принимают решение передать титул младшему брату.

Однако, по счастью, в дело вмешивается основатель рода – великий дед моего господина, Токугава Иэясу. Тот решает спор в пользу старшего внука, которого и провозглашают наследником.

Надо отдать должное моему господину – он всегда относится к своему великому деду с почтением и способствует его возвеличиванию и сейчас, после его ухода из этого мира.

По смерти своего не очень любимого отца, когда господин становится наконец полноправным правителем всей Японии, со своим младшим братом он поступает как достойный суверен с оппозицией роду Он конфискует все его земли и заставляет совершить сеппуку. Поскольку господин не верит, что всё-таки будет совершено самоубийство, он поручает доверенным самураям организовать всё как надо. Ритуальный кинжал – кусунгобу заменяют на веер, и в тот момент, когда брат господина касается веером обнажённого живота, один из самураев сносит ему голову мечом.

Это событие оказывает сильное воздействие на всех сомневающихся вассалов. И даже сам император, когда во главе огромного войска сёгун прибывает в столицу, вручает ему пост министра высшей политики.

А дальше для уменьшения влияния министров-старейшин, назначенных ещё его покойным отцом, господин решает ввести посты младших старейшин. Именно тогда и я, будучи одним из командиров гвардии, становлюсь младшим старейшиной и получаю направление в Оси.

Правление моего господина отмечено многими важными реформами. При нём самураям запрещается переходить на службу к новому хозяину без согласия прежнего, у крестьян из соображений безопасности изъято всё оружие вплоть до кухонных ножей, всем жителям страны при этом предписано регистрироваться в храмах по месту жительства.

Он приказывает конфисковать владения неблагонадёжных даймё, которые в прошлом имели связи с врагами рода Токугава. Он вносит поправки в указ о воинской повинности и в закон о военных домах. Также вводит систему повинностей для региональных властителей, которые должны проводить год в ставке господина и заниматься строительными работами в замке Эдо за счёт казны своих княжеств.

Позднее эти и многие другие реформы господина превращают Эдо в мощную державу, но, однако, и вызывают серьёзное недовольство в народе, военных домах, у региональных властителей. Япония погружается в череду восстаний, стихийных бедствий и голода.

Мне и некоторым старейшинам удаётся убедить господина перейти к более умеренным реформам.

Прекратились конфискации земель, были уменьшены налоги. Для восстановления жизни простых людей и самураев мы убедили сёгуна издать указ, которым в Японии предписывается трудолюбие, упорство, экономность и многодетность, а вот расточительство и плохие привычки запрещены.

После пережитых волнений господин часто болеет, совсем уходит сон, а если ему и удаётся заснуть, его преследуют кошмары. Он вообще не появляется на совещаниях, не участвует в публичных мероприятиях и военных походах.

По моему совету господин создаёт тогда так называемый Совет трёх старейшин, куда, кроме меня, входят уважаемые даймё – Мацудайра Нобуцуна и Хотти Масанори.

Наш Совет эффективно управляет страной и во время болезни господина, и после его смерти, когда мы помогаем вести государственные дела одиннадцатилетнему сёгуну – сыну моего покойного господина и, кстати, моему великому внуку Да-да! Моя дочь от Акеми стала матерью сёгуна.

Умирает господин в замке Эдо в возрасте пятидесяти лет. По его прижизненному завещанию, мы хороним господина в Святилище Футарасан в городе Никко провинции Симоцукэ у храма Небесного моря, рядом с мавзолеем его великого деда. Император присваивает покойному господину имя «Его высочество господин Тайю».

А я в целом проживаю долгую и насыщенную жизнь. Бог войны Хатиман благоволит ко мне. Все свои битвы я выигрываю, и под конец жизни мои враги даже не помышляют о том, чтобы напасть.

Моя яркая Акеми через год после того моего, по счастью, не сбывшегося сна дарит мне сына – наследника. А вот хризантема, Кику – ещё двоих, после чего я объявляю её женой.

Ухожу я к духам предков в мире и любви, в возрасте около девяноста лет. Мои потомки владеют княжеством Оси ещё двести лет, после чего девятый даймё из рода Абэ будет переведён в княжество Сиракава в провинции Мицу…

Но сейчас, когда я стою на высоком крыльце замка Эдо, я обо всём этом, конечно, не знаю. Я молод и полон сил, только что вышел сюда после аудиенции у моего господина и думаю о том, что сон тот оказался очень знаковым для меня. Главный вывод из него заключается в том, что не всё так, как видится и кажется поначалу. А как всё получится, по воле богов, покажет жизнь. Сейчас для меня очевидно, что господин доверяет мне и прислушивается к моим советам. Дальше посмотрим. А ещё моя красавица дочка, кажется, понравилась господину, и, значит, у неё тоже есть шанс оставить свой след в истории.

День защитника…

Владивосток. Около двух месяцев назад купил себе ортопедическую подушку. Неделю помучился на этом чуде медицинской науки: очень непривычно спать, болит шея и вся спина, но привык, и даже сон стал гораздо крепче.

Но сегодня что-то всё не так. Тихонечко лежу уже очень долго, чтобы не разбудить жену, неудобно как-то, дышать трудно, нос заложило окончательно, болит голова, да ещё першит в горле: «Не разболеться бы».

Сажусь на кровати, зябко, часы-телефон показывают: «один час двадцать три минуты», – подумалось: «Жалко. Уже двадцать третье февраля, хотели с супругой поехать в город, но, скорее всего, праздник придётся провести в постели».

Посидел от нечего делать на белоснежном фаянсовом друге, промыл нос и помазал его лечебной мазью – легче не стало. В темноте прошёл назад в комнату, тихонечко беру свою старую пуховую подушку и водружаю её поверх ортопедической, ложусь высоко: «Может, так будет лучше? Надо же как-то спать».

Как научили на занятиях по йоге, кладу руки лодочками чуть ниже пупка – левая снизу, а правая сверху. Отмечаю с удовольствием отсутствие выпирающего живота, который существовал ещё полгода назад вместе с лишними десятью килограммами, и начинаю последовательно усилием сознания расслаблять сосуды и мышцы головы, плеч, локтей и кистей рук, бёдер, коленей и ступней. Ощущаю, как напряжение постепенно «стекает» из вскипевшей от вороха мыслей головы по плечам и груди в живот – там должно всё перегореть.

Радостно отмечаю про себя, что левая, а потом и правая ноздри очистились и свободно задышали, а рот самопроизвольно закрылся за ненадобностью.

Проползает вялая-вялая, но радостная мысль: «Надо же, помогает. Молодцы даосы!»

Эту мысль сразу подтверждает громко прозвучавшая в голове фраза: «Да, молодцы! Продолжай занятия йогой. Я рада снова тебя приветствовать, Андрей».

«Оп-па», – это же голос Галины Александровны, встрепенулся я, – вот и она сама стоит у доски и улыбается, а я сижу за родной мне уже партой с углублениями для чернильниц.

«Стоп-стоп, – мне всё становится понятно теперь, – это снова сон!» «Конечно, – кивает учитель, – на сегодня это самая эффективная форма нашей терапевтической работы. Хотя я общаюсь с тобой и другими способами».

«Как, какими?» – удивляюсь я, на что тут же следует ответ:

«Ну как, ты же сам говоришь мне каждый раз “привет-привет”, когда я здороваюсь с тобой в образе большой чёрной вороны или голубой сороки во время гуляния.

А когда ты мысленно задаёшь вопросы по разным поводам, ответы неизменно приходят, ведь так? Это я подбрасываю их тебе. И вообще я говорю с тобой всё время и разными способами, только ты почему-то не всегда меня слышишь. Ну ладно, об этом потом, а вообще я пригласила тебя на следующий урок. Его тема: “Твои ранние школьные годы”».

«Значит, продолжаем с детством?» – спрашиваю я.

«Конечно, и давай вернёмся в то временя, когда после смерти бабушки ты сам приходишь из школы домой. Сядь поудобнее, и будем вспоминать!» – продолжила учитель.

На интерактивной доске «загораются» кадры, на которых я, первоклашка, иду из школы домой. Всего месяц назад умерла бабушка, и всего неделю назад меня после травмы забрали с продлёнки. Настроение смешанное: мне нравится в школе, интересно, и я быстро становлюсь там своим, но от осознания того, что я снова буду дома один до вечера, – в груди тоска. Нет, я не плачу, я уже давно научился не плакать, я иду и продумываю мужественный план, теперь это почему-то называется «дорожная карта». Так вот, у меня дорожная карта преодоления препятствия под названием «Один дома!.. Всё время!».

Подхожу к подъезду, поднимаюсь на второй этаж, рука в мокрой варежке после игры в снежки разжимается, и чёрный портфельчик с грохотом обречённо падает на кафельный пол. После этого следует синхронно-резкое движение руками в стороны, и варежки повисают на резиночках.

Теперь медленно и нехотя расстёгиваю пальто и верхнюю пуговицу рубашки – там, на шее, на резинке ключ от входной двери. Снимать его с шеи каждый раз лень, поэтому для открывания приходится прижаться щекой почти к самому замку.

Есть, дверь подаётся, но впереди пугающая тишина. Стою несколько мгновений перед открытой дверью – собираюсь с духом, два раза глубоко вздыхаю и вхожу. В этот момент, вот прямо сейчас, по плану надо быстро закрыть за собой дверь, чтобы через неё не проникли внешние «враги».

Сделано, и можно перевести дух. Портфельчик на этот раз летит в дальний угол коридора, за ним отправляются пальто с мокрыми варежками на резиночке и валенки с калошами. Конечно, за это вечером попадёт от мамы, ну что ж, пусть – это лучше, чем ходить, всё развешивать и шуметь, – а вдруг услышат теперь уже внутренние «враги», которые сидят в каждом углу, и под диваном, и под шкафами.

Так, по плану – короткая перебежка на цыпочках до ближайшего «окопа», первой линии обороны: кресла, которое стоит в углу большой комнаты. Забираюсь в него, поджимаю ноги и зарываюсь в коленки, зажигаю слабо светящий абажур рядом.

Всё – оборона занята, можно вести затяжные «боевые действия» до маминого прихода.

Быстро темнеет – декабрь. В полумраке видны маленькие золотистые часы, минутная и особенно часовая стрелки на которых безответственно-предательски медленно переползают по циферблату.

Из-под большого шкафа, до которого еле достаёт свет абажура, раздаётся еле слышный шорох – это точно они, «враги». Жалко, что человек не может долго находиться без воздуха – вот они и услышали моё дыхание. Надо затаиться, может, они пошуршат-пошуршат да и затихнут. Действительно, шорох прекращается и…

«Ой-ой-ой!» Звонит предатель – зелёный дисковый телефон. Быстро срываю трубку, мама говорит весёлым голосом: «Привет, ты как, пообедал?»

«Да, мама, – шёпотом, но с деланым воодушевлением отвечаю я. – Всё нормально, только приходи поскорее», – и тихонечко кладу трубку.

Всё, вот теперь точно все «враги» проснулись – придётся снова не дышать, чтобы они успокоились. Ну а то, что наврал маме про обед, так это отвечать потом, а пока надо заново окапываться, занимать круговую оборону.

Вроде опять все шорохи затихли – можно перевести дух. Ан нет, вот зашевелился дальний шкаф в тёмном углу, его светлые дверцы скобками ручек изобразили угрожающую гримасу, а передняя правая ножка поднялась, чтобы шагнуть в мою сторону. Быстро закрываю ладошками глаза, всё! Он меня не видит, я в безопасности. Слышу учащённое биение сердца: «А может, это тикают часы-предатели, которые переметнулись к врагу?»

Очень страшно, внутри всё холодеет, но вдруг в голову приходит мысль: «А может, всё не так, как кажется? Ведь настоящего Деда Мороза не бывает, я это проверял. Значит, может, и шкаф не умеет ходить?»

От этой мысли внутри чуть теплеет, можно смело открывать глаза: «Шкаф как шкаф. Стоит себе спокойно в углу и молчит, а с другой стороны, кто его знает. Лучше всё-таки не нарываться и посидеть в “окопе” тихонечко до маминого прихода».

Кстати, вот и звонок в дверь: «Ура, мама пришла!»

Но теперь объяснения с мамой: «Почему мокрая одежда в углу коридора валяется? Почему не переоделся в домашнюю одежду и просидел весь вечер в школьной форме? Почему наврал и не ел ничего?»

Конечно, слушать этот выговор неприятно: виноват, конечно. Но, Боже мой, как спокойно и радостно на душе – военное положение отменено до завтра.

«Ну что же, хорошо, – звучит голос учителя. – Всё именно так и было. А теперь с этим эпизодом надо поработать. “Сходи” снова в ту комнату, где сидит маленький мальчик – ты, и поговори с теми страхами-врагами, которые так тебя пугали».

Сказано – сделано, и вот я снова в кресле-«окопе» с поджатыми коленками, и внутри всё содрогается от страха, ведь только что зашуршало под диваном. Но в мозгу – задание, и, собрав всё мужество, накопленное в маленьком тельце, открываю глаза и громко говорю: «Враги, покажитесь мне, пожалуйста!»

Вот и они – это два врага-страха в виде теней, почему-то отдалённо похожие на диснеевские мультяшные привидения, с огромными головами и коротенькими ручками.

Ещё больше набираюсь смелости и спрашиваю их: «А что вам надо от меня?»

В голове звучит безмолвный ответ: «Напугать!»

Я удивляюсь: «А зачем?» На что получаю очень краткий и лаконичный ответ: «Для прикола, чтоб смешно было!»

«Надо же, всё как просто», – и оказывается, что они совсем не страшные, их можно погладить, и они становятся милыми.

В этот момент откуда-то сверху звучит голос учителя: «Андрей, пригласи свои страхи с собой, на ту солнечную поляну. Помнишь?»

«Отличная мысль», – и вот я снова на моей поляне, и на меня снова накатывается жаркая и сладкая истома. А где страхи?

Один вон быстро растворился в свете яркого солнца. А другой, самый большой, видится ещё как некое такое эфирное образование. Но вот и он растворяется и исчезает, превращаясь в милый берёзовый пенёк.

«Ну что же, хорошо, – снова слышу я голос учителя откуда-то сверху: – Ты проработал эти свои детские страхи, возвращайся назад в лабораторию».

И вот в очередной раз я оказываюсь сидящим за своей родной партой в кабинете номер 551 и ощущаю полную готовность продолжать работу – голова ясная, тело после солнечной поляны лёгкое и упругое.

«Ну, раз так, – прочитав мысли, говорит Галина, – продолжим. Теперь твоя задача расслабиться и с полным приятием просмотреть поток событий из раннего школьного возраста, который будет приходить тебе в голову. Обращаю внимание, что совершенно не важна хронологическая последовательность событий, но очень важно, чтобы приходящее ты принимал полностью, без осмысления и анализа. Ещё раз: расслабься и смотри на доску – там будут проявляться твои воспоминания».

И понеслось. Пролетело сразу несколько месяцев, я уже совсем взрослый первоклашка. Быть одному дома мне совсем не страшно.

Временами, правда, если на улице темно, я зажигаю в квартире осветительные приборы на всём возможном пути своего перемещения и, на всякий случай, веду себя очень тихо: «Кто их знает! Вроде договорился со страхами, но лучше их всё же не тревожить».

Зато во всём остальном я – герой. Вот однажды гуляю возле подъезда с Маринкой с третьего этажа, прыгаем в классики. Подходит к нам незнакомый дяденька и спрашивает: «Дети, а как пройти к молочному магазину?» Это лёгкий вопрос, я ведь каждый день хожу мимо «молочки» в школу и обратно, и мы с Маринкой наперебой объясняем ему дорогу. И тут, для пущей убедительности и из желания быть самым хорошим, я говорю: «Дяденька, а давайте я вам покажу, у нас из окна очень хорошо виден этот магазин».

Дяденька с радостью соглашается, а я, довольный своей изобретательностью, веду его в квартиру.

Это сейчас в детских садах и школах детей учат правилам безопасности, а тогда… Слава богу, всё закончилось только серьёзным разговором с мамой и папой, да и бабушка Соня стала чаще приезжать к нам, чтобы «пасти» меня.

Ну ладно, задание – не анализировать события, и я продолжаю движение по «волнам своей памяти».

Я учусь в типовом пятиэтажном школьном здании с барельефами классиков.

Начальная школа размещается на втором этаже, а мой первый «В» класс – в самом дальнем углу рекреации.

Я – большой во всех отношениях, послушный мальчик, сижу на последней парте (чтобы не загораживать доску маломеркам) с самым отъявленным хулиганом школы – второгодником. Он ко мне не лезет, не задирает, а на переменах крутится возле и всё время канючит: «Андрюха, расскажи что-нибудь интересное». Просьба вполне обоснованная, я ведь действительно могу интересно рассказывать – очень много читаю и неизменно собираю вокруг себя аудиторию слушателей по пять-шесть мальчишек. Такое внимание тешит, конечно, моё самолюбие, и я, довольный собой, сегодня иду по рекреации в сторону своего класса и вдруг вижу свою подружку, ту самую пухлую Маринку из параллельного класса, бегущую куда-то мимо меня. Я не знаю зачем, наверное, от избытка чувств, вдруг выставляю вперёд ногу, и моя Маринка летит рыбкой, пересчитывая носом паркетины. А дальше слёзы, кровь, укоризненно-обиженное лицо Маринки, строгая до крика нотация от её учительницы и привод к моей.

Боже мой, зачем я это сделал, почему? Может, от симпатии к Маринке, как ни странно это звучит. А потом я корю себя за этот поступок уже несколько дней и ещё очень боюсь, что Маринкины родители нажалуются моим, и станет ещё хуже. Но странное дело. Маринка ходит в школу с пластырем на носу не смотрит в мою сторону но мое неминуемо-ожидаемое наказание всё не приходит и не приходит.

Что это? Почему? Зачем? Как мне было бы спокойнее, если бы наказание всё же догнало меня. Но нет, так тогда ничего и не произошло, а Маринка со своими родителями через полгода переехала на другую квартиру, а я так и продолжаю ругать себя за тот поступок.

Представительно-основательным вид у меня был всегда, даже контролёры в транспорте часто, внимательно посмотрев, проходят мимо, не спросив билет. Поэтому уже с первого класса меня продвигают, что называется, по «профсоюзной линии».

Впереди девятое мая, и мне отведена важная роль: я читаю стихи-приветствие для участников войны и труда на школьном концерте. Я очень рад – это большое доверие и честь для меня. Я серьёзно готовлюсь, упорно учу текст, репетиции каждый день после уроков, специально куплена белая рубашка, ведь в предыдущей рукава почти по локоть.

Но за несколько дней до праздника, гуляя во дворе, я радостно бегу навстречу идущей с работы маме, перепрыгивая через низкий палисадник, спотыкаюсь и со всего маху приземляюсь лицом об асфальт. Результат закономерен: левая бровь рассечена, содрана кожа на щеке и заплыл глаз. Какое уж тут праздничное приветствие со сцены, меня все жалеют и успокаивают, но на торжественном вечере я сижу где-то в последних рядах, слушаю свой текст из уст представительной девочки и делаю очередной вывод о несправедливости жизни. Да, и ещё: из ненадёванной тогда белой рубашки я вырос уже к следующему первому сентября, а с Маринкой у нас теперь «один-один». Вот она – высшая справедливость!

«Ладно, всё идёт хорошо, – слышу голос учителя. – Повспоминай ещё!»

Хорошо, теперь я на уроке пения. Он проходит в специальном классе с пианино в углу, его ведёт очень строгий учитель – большой, толстеющий мужчина в чёрном костюме без галстука. Тесный ворот его белой рубашки застёгнут, а пиджак, наоборот, расстёгнут из-за давно потерянной надежды сойтись на выпирающем животе. На этот раз я сижу со своим напарником-второгодником на первой парте, середина урока, но мы не поём – нас воспитывают. Основной объект воспитания – как раз мой сосед по парте. Живот учителя только что перестал сотрясаться от крика, и от напряжения струйки пота стекают по его лоснящемуся лицу. В руках у него длиннющая деревянная указка, которой он в случае необходимости может достать по плечу или голове любого ученика в классе, для убеждения. Закончив кричать на моего соседа, учитель вставляет свою указку в отверстие для чернильницы на парте и отпускает её. Постояв секунду вертикально, этот гарант дисциплины в полном соответствии с законами физики, ещё не познанной мною, угрожающе падает на меня, но, сдерживаемый у основания отверстием в парте, отклоняется в сторону, не долетев до моего лба пару миллиметров. Совершив пол-оборота, гарант проносится в миллиметре ото лба моего соседа и пролетает дальше вверх, чтобы зависнуть там на мгновение и устрашающе полететь обратно, неся с собой дисциплину и страх в наши маленькие непоседливые тела.

Совершив ещё три дисциплинирующих оборота, указка, подчиняясь закону всемирного тяготения, останавливается в нижней точке чернильного отверстия ровно посередине между мной и соседом. Экзекуция сопровождается наставляющим шипением, исходящим из живота, а мы сидим не шелохнувшись, провожая глазами гарант и часто моргая при его приближении. Одновременно с нами дисциплинируется весь класс, в результате чего сразу после прозвучавшего звонка две прозрачно-бледные девчонки выбегают из класса в истерике.

Всё – это последний урок пения, проведённый у нас этим учителем. Говорят, что после драки с директором третьего дня его переводят в другую школу дисциплинировать других учеников.

А кадры моей школьной жизни продолжают мелькать малозначимыми эпизодами, а вот этот я помню хорошо. Пожалуй, эта история про мою первую любовь. Её зовут Ленка, она отличница и сидит на второй парте в левом от меня ряду. Всё начинается с того, что как-то на перемене, проходя мимо, я дёргаю её за коричневую ленточку банта.

Кстати, это очень классное развлечение: дёрнуть за ленточку девчонку нужно очень сильно, так, чтобы бант непременно развязался. Как правило, достигнутый результат сопровождается всхлипыванием и долгим обратным завязыванием банта. Дёргание за косички – это, пожалуй, единственный способ, доступный мальчикам того моего возраста в качестве демонстрации внимания к субъектам противоположного пола.

Абсолютно довольный достигнутым результатом, я ожидаю, не оборачиваясь, традиционной реакции – всхлипывания, однако получаю молниеносный и увесистый удар в спину, между лопаток. От неожиданности и силы удара из глубины моего тела выскакивает звонкое «ух» и разбивается о шум переменки на мелкие-мелкие осколки. Резко поворачиваюсь и вижу озорное, но решительное лицо, не предусматривающее возражений, изо рта которого звучит угрожающе: «Ещё раз так сделаешь, получишь под дых!»

Да, я покорён – ничего подобного в отношениях с девочками у меня не было. Я мямлю: «Ладно, не обижайся. Хочешь, помогу завязать бант?»

Так завязывается дружба на все школьные годы.

«Как хорошо, что вспомнился этот милый эпизод», – думаю я и тут же слышу голос учителя: «Да, действительно хорошо, под конец. На сегодня достаточно. Урок закончен. Ну а в завершение я отправлю тебя ещё на одно твоё место силы. Восстанавливайся, и до следующей встречи. Закрой глаза», – говорит учитель.

На мгновение я закрываю глаза и сразу открываю от очень яркого света солнца. На этот раз я лежу на берегу огромного синего тёплого и ласкового океана. Это небольшой участок пляжа, ограждённый с трёх сторон отвесными скалами и огромными валунами. Красота! Вон та скала явно напоминает мне окаменевшего дракона, а этот валун – голову бегемота. Жарко. Я лежу на горячем белом песке, и ласковая тёплая волна с пеной и взвесью песка, шурша, накатывается на меня, захлёстывая почти целиком.