Текст книги "Образование и образованность в социальной истории России: от Средневековья к Новому времени"

Раздел II
Образование в контексте социально-исторических альтернатив «бунташного века»

Глава 4
Просветительское движение в Западной и Юго-Западной Руси

Эффективный социальный запрос на школу и вырабатываемый школой тип образованности вновь формируется на Руси к началу Нового времени. Причем, что очень важно, в последней четверти XVI и в первые десятилетия XVII вв. он был мотивирован несколько иначе, чем незадолго до этого мотивировались решения Стоглава. Смысл и назначение школьного обучения теперь виделся не просто в подготовке к грамотному исполнению некоторого устойчивого круга обязанностей (прежде всего, связанных с церковной службой), но и в формировании компетенций, позволяющих включиться в динамичное взаимодействие (и одновременно конкуренцию) народов и культур. Поэтому новый запрос на школу имел повышающий характер: речь шла не столько о расширении сети традиционного элементарного образования, сколько о создании «продвинутой» школы с преподаванием языков, знание которых позволяло быть в курсе достижений своего времени.

Для того, чтобы понять механизмы и логику реализации запроса на новую русскую школу, надо изменить политико-географический формат анализа, потому что процесс, о котором идет речь, не вписывается в границы одного лишь Московского царства. «Вмещающим пространством» развития русской культуры становится весь сформировавшийся к тому времени Русский мир, разделенный политическими границами, но сохранявший конфессиональное и культурно-языковое единство. Первые школы нового типа появились в Литовской Руси, где их возникновение стимулировалось резким обострением межконфессиональных и межнациональных противоречий.

После заключения в 1569 г. Люблинской унии, завершившей процесс объединения Польши с Великим княжеством Литовским, входившие в состав последнего западнорусские земли подверглись усиленному окатоличиванию и полонизации, деятельнейшим проводником которых выступил орден иезуитов.

Ответом на настойчивые попытки сломать русскую (или, точнее, руськую) идентичность стало сопротивление не только крестьянских масс, горожан и казаков, но и православного шляхетства, а также некоторых влиятельных феодальных магнатов, среди которых особенно выделяются князья Константин Острожский, Юрий Слуцкий и великий гетман Григорий Ходкевич. Вскоре, однако, русским людям пришлось убедиться в том, что противник, с которым они столкнулись, более опытен и значительно лучше оснащен для этой борьбы, чем они сами. И дело здесь не только в очевидных культурно-политических приоритетах королей католической Польши и в их политическом давлении, как и не только в присущем иезуитам поистине легендарном мастерстве плетения всевозможных интриг. Одним из самых эффективных инструментов католической экспансии была созданная иезуитами широко разветвленная (и по масштабам эпохи достаточно массовая) система образования.

Главной ее целью было, конечно, формирование неокрепших юных умов в духе католического мировоззрения и признания верховного главенства папы в христианском мире. По сути дела это была стратегия вовлечения в католичество через образовательный процесс, хотя, принимая в свои учебные заведения детей из некатолических семей, иезуиты формально не понуждали их к смене веры (такое требование с самого начала оттолкнуло бы многих родителей): в этом отношении они полагались на другие, косвенные факторы – в первую очередь на подспудную интеграцию учеников в определенную культурную среду. При помощи продуманных и тщательно разработанных методов иезуитам удалось «упаковать» свои конечные цели в весьма привлекательную оболочку, отвечающую самым разнообразным интеллектуальным, культурным и социальным интересам современников. Помимо древних языков, и, прежде всего, традиционной латыни (которая была в то время языком не только католического богослужения, но и науки), в иезуитских учебных заведениях было неплохо поставлено преподавание современных языков. Очень большое внимание уделялось изучению логики и риторики, которые должны были формировать способность излагать свои мысли, умение доказывать, вести диспут. Во многом этой же цели служило и знакомство с классиками античной литературы. Но в философии здесь практически безраздельно царили канонизированный католической церковью Фома Аквинский и соответствующим образом интерпретированный Аристотель, оттеснившие на задний план не только других представителей христианской философской мысли, но, в значительной мере, и отцов церкви. Иезуиты поощряли живость ума и эрудицию, но – до известного предела – слишком глубокое стремление «дойти до корня» или слишком ярко выраженная креативность воспринимались как нечто трудно контролируемое и потому нежелательное.

Надо отметить, что педагогическая практика иезуитов во многом носила инновационный характер: место традиционных наказаний «за нерадивость» постепенно занимал принцип соревновательности и поощрения успехов, занятия старались сочетать с физическими упражнениями и организованным отдыхом. Большим достоинством иезуитского образования в глазах дворянства и городского патрициата было то, что оно не только развивало умственные способности и давало знания, но и прививало навыки коммуникабельности, сообщая воспитанникам весьма ценимое в те времена качество светскости. Благодаря всему этому разработанная иезуитами модель образования на какое-то время одержала верх над альтернативными ей моделями – как гуманистической, так и протестантской, а иезуитские коллегии стали в XVII в. настоящей кузницей элит в области мысли и действия, из которых вышли многие выдающиеся люди этого и последующего столетий, начиная Декартом и кончая Вольтером и Дидро7777
  См. Негруццо С. «План учебных занятий» (Ratio studiorum) в период между упразднением и восстановлением Общества Иисуса // Религиозное образование а России и Европе в конце XVII – начале XVIII в. СПб.:Изд-во Русской христианской гуманитарной академии. 2008. С. 33. Ср.: Шмонин. Д.В. Схоластика и педагогика. Об иезуитской модели образования и некоторых причинах ее успешности в XVI–XVII вв. // Там же.


[Закрыть].

На территории Литвы орден начал действовать в 1569 г. А уже на следующий год в столице великого княжества – Вильно – был открыт иезуитский коллегиум с гимназией, вокруг которого в течение короткого времени возникла целая сеть школ. Создателям и руководителям Виленского коллегиума надо отдать должное – им удалось превратить его в одно из лучших учебных заведений Европы. Очень быстро (уже в 1578 г.) он получил от короля Стефана Батория статус академии и был приравнен в правах к старейшему Ягеллонскому университету в Кракове.

Однако эти вызовы не остались без ответа. Уже в течение следующего десятилетия после Люблинской унии во многих городах и местечках великого княжества Литовского стали возникать православные школы, существенно возвышавшиеся над уровнем элементарного образования. Самым заметным и ярким явлением этого ряда стала созданная в 1576 г. Острожская академия, основателем и покровителем которой стал кн. Константин Острожский – в то время один из богатейших православных магнатов Речи Посполитой. Первыми ректорами Острожской академии были видный общественный деятель и полемист Герасим Смотрицкий (отец автора знаменитой «Грамматики», по которой учился еще Ломоносов) и будущий константинопольский патриарх Кирилл Лукарис. Здесь изучались славянский и греческий языки, латынь, риторика, диалектика и другие «свободные науки», а также музыка. Таким образом, по своей учебной программе это учебное заведение приближалось к европейским университетам (по этой причине ее иногда считают первым высшим учебным заведением в Восточной Европе). Вокруг княжеской резиденции и академии в Остроге возник значительный культурно-просветительский центр с типографией. Некоторое время здесь работал и напечатал знаменитую Острожскую библию московский первопечатник Иван Федоров.

Хотя Острожская академия просуществовала лишь немногим более полувека (после смерти основателя она была передана иезуитам), из нее вышло немало видных деятелей просвещения и культуры православного мира. В дальнейшем же роль ведущего центра образованности Западной и Юго-Западной Руси перешла к Киеву, где с 1615 г. начала действовать Киево-Богоявленская братская школа. «Мы устроили с большим накладом школу, чтобы обучать детей своих славяно-русскому и эллино-греческому языкам и другим наукам, <…> для того, чтобы они не пили из чужих источников смертоносный яд западной схизмы и не уклонялись в темноту римлян»7878
  См.: Хижняк З.И. Киево-Могилянская академия. К.: Вища школа, 1988. С. 52.


[Закрыть], – писали киевские братчики царю Михаилу Федоровичу. Позднее киевская братская школа была объединена с основанной митрополитом Петром Могилой школой Киево-Печерской лавры. Это новое учебное заведение было переименовано в Киево-Могилянскую коллегию (1633), а затем, уже при Петре I, стало Киево-Могилянской академией (1701). Известно, что в плане своего внутреннего устройства и особенностей преподавания здесь использовались католические образцы, в том числе педагогический опыт иезуитов (такого влияния, впрочем, в XVII в. трудно было избежать, не удалось этого и протестантской школе). Тем не менее, это было учебное заведение, окормляемое Православной церковью и предназначенное для православных.

В дальнейшем Киево-Могилянской коллегии (академии) было суждено широкое, общерусское значение. Начиная с царствования Алексея Михайловича, его воспитанники занимали ведущие позиции в интеллектуальной жизни не только на Украине и в Белоруссии, но и в самой Москве. В это время школы Западной и Юго-Западной Руси становятся для россиян своего рода перспективной моделью, а за Киевом более, чем на полстолетия, утвердится роль главного источника ученых кадров для всего российского просвещения. Ссылки на это последнее обстоятельство издавна используется для обоснования исторической схемы, согласно которой к XVI–XVII вв. в сохранившей свою политическую самостоятельность Восточной Руси сосредоточились сила и власть, тогда как в Западной – просвещение и знания. И произошло это потому, что, войдя в состав католической Польши, западнорусские земли вошли в непосредственное соприкосновение с магистральными тенденциями европейской культуры. Схема эта до сих пор явно или неявно присутствует и в отдельных научных трудах, и в учебной литературе. Однако еще в работах некоторых дореволюционных историков было достаточно ясно показано, что она является весьма упрощенной. В действительности же исторический процесс был значительно более сложным – он складывался из сменяющих друг друга движений разной направленности и в этом отношении напоминает как бы колебания маятника.

Да, начавшееся между 1570 и 1580 гг. в западных и юго-западных русских землях интенсивное развитие школ и восприятие опыта европейского образования быстро вывело эти земли на лидирующие позиции в Русском мире. И в России второй половины XVII – начала XVIII вв. близкая к правительственным кругам часть интеллектуального слоя действительно формировалась преимущественно из ученых киевлян, задававших москвичам эталон образованности. Но до этого ситуация была несколько иной. Несмотря на свою политическую принадлежность «цивилизованному Западу», Литовская Русь вплоть до середины XVI в. существенно уступала «варварской Московии» и по интеллектуальной продуктивности, и по духовным запросам, и по уровню общей образованности. Более того, «школьная революция» в православной части объединенного Польско-Литовского государства возникла отнюдь не безотносительно к описанному нами выше интеллектуальному подъему в Московских землях7979
  См.: Карташов А.В. Очерки по истории русской церкви. В 2 т. Т. 1. М.: Терра, 1997. С. 599.


[Закрыть]. Ведь начавшаяся после Люблинской унии польско-католическая экспансия в первый момент встретила не столько сопротивление, сколько растерянность. В стране, где в тот период не было ни одного училища для православных детей, народные массы сами по себе не могли иметь ясного понимания того, что можно ей противопоставить. А русская знать, на которую производили огромное впечатление пышность и утонченность «сарматской» Польши, испытывала сильные социальные искушения и колебалась. В этот критический момент одним из важных факторов православной духовной консолидации, обеспечившей в дальнейшем взлет западнорусского просвещения и общий перелом в развитии исторической ситуации, стала общественно-просветительская деятельность нашедших убежище в Литве московских политических эмигрантов, в особенности – знаменитого государственного деятеля и писателя князя Андрея Курбского, бежавшего из Соловецкого заточения видного церковного писателя старца Артемия и его ученика Марка Сарыхозина, первопечатника Ивана Федорова. Православное возрождение в Литовской Руси в немалой мере подпитывалось духовной энергией пассионарной Москвы и накопленными ею культурными ресурсами. Известно, например, что многие начинания князя Константина Острожского были внушены ему Курбским или сформировались в общении с ним. Курбский же приложил немало усилий, для того чтобы укрепить не всегда последовательного князя Константина в его православном выборе и придать этому выбору более основательный и более четкий характер.

Эмигранты перенесли в новую обстановку традиции московских и новгородских интеллектуальных кружков, включая традицию самообразования и учительного духовного общения8080
  Надо заметить, что с распространением школьного образования соответствующие традиции не исчезли; они периодически возрождались и временами играли ключевую роль в духовном развитии общества (напр., в первые десятилетия XIX в.). Акад. Д.С. Лиха-чев отмечал в этой связи «разговорный» характер культуры Серебряного века. Это позволяет утверждать, что культуру интеллектуальных кружков, где обмен мыслями сочетался с особой «задушевностью», нельзя связывать только с недостатком школ и других учебных заведений, она представляет собой один из специфических элементов русского культурного кода.


[Закрыть]. Как и прежде, совместная деятельность входящих в их состав единомышленников сосредоточивается на переводах, комментировании и обсуждении текстов, а также на книжных проектах фундаментального «культурообразующего» типа. Но сама модель такого кружка несколько меняется. Если в Москве и Новгороде кружки формировались вокруг духовных лиц (архиепископа Геннадия, митрополита Макария, старца Максима Грека), то в условиях Великого княжества Литовского их патронами становятся, прежде всего, светские магнаты. Последние при этом довольно часто выступают в роли не только покровителей и заказчиков, но и участников общей деятельности. Это придает таким интеллектуальным содружествам специфический характер «ученых дружин».

Учителями в школах Литовской Руси были в большинстве своем единоверные греки. Представители иных вероисповеданий на учительские должности не допускались. Вместе с тем необходимость готовить собственные интеллектуальные кадры, которые могли бы на равных полемизировать с искушенными в риторических хитростях католическими и протестантскими проповедниками, сознавалась все более отчетливо. Выражением этой новой потребности стала весьма специфическая практика «похищения знаний», когда выходцы из русской православной среды, в том числе лица духовного звания, на время переходили в унию или католичество, чтобы поступить учиться в католические коллегиумы, где способные юноши могли обучаться бесплатно. В дальнейшем они (хотя и не все) возвращались в православие. Такой путь прошли некоторые прославившиеся впоследствии как просветители церковные деятели, – в частности, Симеон Полоцкий, Стефан Яворский, Феофан Прокопович, Палладий Роговский и ряд др.

Было, однако, замечено, что обучение в католических учебных заведениях не только давало знания, но и оказывало влияние на образ мышления и духовный склад личности, вследствие чего в Москве таких людей воспринимали очень настороженно, с изрядной долей недоверия. Впрочем, для тех, кто располагал значительным досугом и сочетал интеллектуальные интересы со способностью платить за обучение, существовали более широкие возможности, они могли заканчивать и светские учебные заведения. Так, в датированном 1571 г. списке студентов, внесших деньги за обучение в Краковском университете, мы находим молодого русского эмигранта князя М. Оболенского-Ноготкова. Позднее он закончил образование в Италии и стал одним из сподвижников А. Курбского (которому доводился племянником) в его многообразной переводческой и книгоиздательской деятельности.

Просветительские начинания князя Константина Острожского и других православных магнатов Речи Посполитой, напоминают нам о традициях Киевской Руси. Однако они осуществляются уже в иных социально-исторических условиях, характеризующихся ростом социальной активности городских слоев, которые начинают проявлять способность самостоятельно формировать динамичные образовательные запросы, существенно выходящие за пределы элементарной грамотности. Вокруг некоторых богатых горожан также образуются участвующие в деле православного просвещения интеллектуальные кружки. Наиболее заметными фигурами этого плана были, пожалуй, виленский бурмистр Кузьма Мамонич и его брат Лука. В 1574 г. в их доме была организована православная типография, в которой одно время работал известный русский первопечатник Петр Мстиславец. Сохранилась переписка Кузьмы Мамонича с князем Андреем Курбским, очень интересная с точки зрения характеристики отношений, складывающихся в формирующемся русском просветительском сообществе: письма князя написаны дружеским тоном, как к равному (Курбский называет Кузьму любимым братом, что несколько необычно для того времени, когда титулованного вельможу и простого горожанина разделяла огромная социальная дистанция). Отметим, что именно в городах Литовской Руси, где существовали православные братства и братские школы, были изданы первые образцы славянорусской учебной литературы: азбука-грамматика Ивана Федорова (Львов, 1574), букварь Лаврентия Зизания (Вильно, 1596) и ряд др.

Возвышение городов как центров образования и образованности происходит в Европе позднего Средневековья практически повсеместно. Но на Руси данная тенденция имела собственный ритм развития и, самое главное, совершенно особую социальную форму. Западноевропейские общества позднего Средневековья приобрели ярко сословный характер. На Руси же социальная иерархия до того времени строилась несколько иначе, на основе так называемых чинов; она не закреплялась жесткими юридическими нормами и долгое время была значительно более открытой. Это различие сказалось и на постановке дела развития школьного образования, во всяком случае, светского. На Западе оно сосредоточилось в руках дворянских домов и сословий – рыцарского и бюргерского, вследствие чего оно стало приобретать очень выраженный сословно-профессиональный характер. Цель образования в таких учебных заведениях, как рыцарские академии или бюргерские школы, состояла не в нем самом, а в потребностях сословия; вследствие этого оно делалось обязательным или почти обязательным для членов сословия, но недоступным для других. На Руси же аналогичную образовательным сообществам роль стали играть так называемые братства – добровольные национально-религиозные ассоциации, возникавшие вокруг православных церквей. Хотя основную массу членов братства составляли городские ремесленники и торговцы, в них могли входить и другие социальные элементы: представители духовенства и шляхты, а также казачества (в киевское Богоявленское братство записался сам гетман П. Сагайдачный с есаулами и полковниками).

По мере того, как после заключения Люблинской унии братства втягивались в борьбу за права православного населения и превращались в организационную опору национально-освободительного движения, на одно из первых мест в их деятельности выдвигается создание школ и типографий. В 1586 г. была открыта первая братская школа во Львове, в 1588 г. – в Вильно и Киеве, затем в Могилеве, Бресте, Луцке, Пинске, Орше и других городах. Резкой границы между этими школами и повсеместно существовавшими ячейками низовой образовательной сети, создаваемой и воссоздаваемой мастерами грамоты, не существовало. По-видимому, братские школы чаще всего возникали на базе таких ячеек. Тем не менее создание таких школ было важным шагом вперед, существенно расширяющим образовательные и культурные горизонты. Главной проблемой старой образовательной сети был ее рутинный характер. Обучение было еще весьма примитивным, причем мастера, которые его осуществляли, сами учились точно у таких же мастеров и не выходили за пределы элементарной грамотности. Поэтому возвышения знаний в такой системе не происходило. Возникновение братских школ прорывало этот круг, поскольку братства имели материальную возможность приглашать хорошо образованных учителей, в том числе иностранных. Круг предметов, преподаваемых в школе, также расширился за счет добавления иностранных языков и латыни. Таким образом, уровень образования поднялся: братские школы были уже не начальными, а средними (естественно, по стандартам того времени). Вместе с тем эти школы по-прежнему были открыты для людей разного происхождения и оставались свободными учреждениями, которые давали не профессионально-сословное, а общее образование8181
  См.: Владимирский-Буданов М. Государство и народное образование в России с XVII века до учреждения министерств // Журн. Мин. нар. просв., 1873. № 10–11.


[Закрыть].

Деятельность братств как своеобразных образовательных корпораций относится в первую очередь к Литовско-Русскому государству (а после его объединения с Польшей и к Речи Посполитой в целом). Но это не значит, что они обязаны своим возникновением польско-литовским («западным», «европейским») порядкам и учреждениям. Напротив, православные братства послужили образцом для католиков, которые потом также стали создавать аналогичные объединения. Хотя литовские великие князья и польские короли признали братства как форму самоорганизации и время от времени особыми актами подтверждали их полномочия как организаций, представляющих православное население, их отношения к системе политических институтов Литвы и Польши были, скорее, чисто отрицательными. По своему происхождению западнорусские братства родственны существовавшим в Новгороде (и вообще на русском Севере) братчинам. Существовала подобная форма самоорганизации и в Московской Руси. Так, в 1649 г. под покровительством и при участии окольничего Ф. Ртищева в Москве возникло Андреевское братство и при нем школа. А в 1666 г. или 1667 г. прихожане церкви Иоанна Богослова в московской Бронной слободе8282
  Здание этого храма сохранилось до настоящего времени и находится между Б. Бронной улицей и Тверским бульваром.


[Закрыть]обратились к царю и православным патриархам с просьбой о создании при храме училища («гимнасиона») для преподавания «греческого и словенского, аще же возможно будет, и латинского языков»8383
  Фонкич Б.Л. Греко-славянские школы в Москве в XVII веке. М.: Языки славянских культур, 2009. С. 91.


[Закрыть]. В ответных грамотах александрийского патриарха Паисия и антиохийского патриарха Макария училищу давалось разрешение и на преподавание также и латинского языка, но, несмотря на разрешение церковных и светских властей, что-то помешало осуществлению данного проекта.

В то же время в рассматриваемую нами эпоху братства не играли в просвещении Северо-Восточной Руси столь же значительной роли, как в Западной. Это отчасти объясняется тем, что, в отличие от Польско-Литовского государства, дело православного просвещения здесь поддерживалось государством. При этом, идя навстречу просветительским инициативам снизу, государство естественным образом овладевало и теми функциями, которые в белорусских и украинских землях брали на себя православные братства (заметим, однако, что в иных исторических условиях, когда соответствующих усилий государства было недостаточно или они становились неэффективными, активизация братского движения происходила и в коренных великорусских землях: например, во второй половине XIX в. православные братства немало сделали для улучшения преподавания в церковно-приходских школах и укрепления их материального положения).

Духовный подъем Западной и Юго-Западной Руси, который сопровождался своего рода «школьной революцией», способствовал не только общему расцвету культуры, но и изменению внутреннего состояния социума. Начавшийся несколько ранее в московских землях процесс возвышения и усложнения интеллектуальных потребностей теперь распространялся на сравнительно широкие социальные слои и сопрягался с процессами общественной самоорганизации (братства). Перед нами разворачивается новая стадия уже описанного выше процесса «интеллектуального разогрева», только эпицентр его теперь сместился на запад. Однако пройдет всего несколько десятилетий, и импульсы, источником которых во второй половине XVI в. стала Западная и Юго-Западная Русь, своеобразным эхом вновь откликнется и в той части Русского мира, которая находилась в пределах православной Московии. Вместе с тем речь в этой связи должна идти не просто о географии русского просвещения или динамике его интенсивности, но и о качественной трансформации мышления. Как было недавно показано в новаторской диссертации М.В. Ивановой8484
  Иванова М.В. Особенности з ападнорусской философско-богословской мысли второй половины XVI – начала XVII вв. Диссертация на соискание ученой степени кандидата философских наук. М., 2012.


[Закрыть], западнорусский ренессанс второй половины XVI – начала XVII вв. характеризуется выработкой и утверждением новых форм рациональности (риторическая рациональность, герменевтика, просветительская грамматизация знания), соответствующих задачам и возможностям ранней науки. Формы эти складывались в ходе сложного синтеза восточно-христианской традиции с опытом развития философии и богословия на Западе, и потому они несколько отличны от западных. Но вместе с тем их надо, на наш взгляд, рассматривать как разные, но типологически сопоставимые пути перехода к рационально-научному пониманию мира.