Текст книги "Госпожа удача"

Спустя 3 часа и 35 минут

– Мое имя – Валерий Клюев, – представился киллер. – И мне с вами нужно переночевать эту ночь. И завтрашний день провести без сна. Это данность. А дальше будет дальше.

Везде лежали груды мусора – повсюду расстилалась Главная Столичная Помойка. Здесь жили, живут и будут жить бомжи.

– Я – Профессор, – величаво молвил мужчина с бородой. – И я здесь главарь. Мы не имеем гордость сердца, и поэтому гордость не имеет нас.

– Я – Фёдор, – сурово сказал мужчина без бороды. – И я живу на помойке. Но прежде это мой дом, а потом уже помойка.

– А я Тома – гражданская жена Профессора, – с достоинством произнесла женщина. – В нашем доме имеют место быть наши законы и обычаи. Они – просты, но они есть.

Зверь не издал ни звука, а добродушно повилял хвостом, улыбаясь.

– Я – Наци, и я – фашист, – заносчиво выкрикнул лысый мужчина. – И у меня вопрос к тебе, Валера Клюев! Какого ты сюда припёрся?

– Заткнись, Наци! – кротко заявил Профессор.

Бомжи сидели вокруг костра, в котелке на рогатинах булькала картошка, на травке лежали канапе с чёрной и красной икрой, протухшая лососина и свежий миндальный расстегай.

– Наци, знаешь, в чём разница между тобой и порядочными бомжами? – без злобы спросил Клюев.

– В чём, сволочь?

– А в том, что порядочные бомжи опустошают живот один или два раза в сутки. А ты, Наци, делаешь это каждый раз, как открываешь рот.

Бомжи засмеялись с разной степенью смеха. Зверь повалился на спину, и от избытка чувств замахал всеми четырьмя лапами в воздухе. А потом случилась драка, и Клюев сломал Наци мозг бутылкой «Пунша». Вдребезги.

– Фёдор, помоги Наци смыть кровь и приклеить гигиенический пластырь, – исчерпал инцидент Профессор, при молчаливом одобрении других бомжей. Не одобрял ситуацию только Наци, но его никто не спрашивал о его одобрении или неодобрении.

Профессор расчесал бороду и сказал Речь, рассчитанную на Клюевское просвещение:

– Главная Столичная Помойка по площади не меньше Занзибара. Бомжей здесь неисчислимое число. Живут артелями, вроде как мы. Так легче и безопасней. Наша Помойка – это конкретно бездонное дно. Можно найти всё, что угодно. От сервелата до норковой шубы, от пакетов с осмием до марсианского лунохода.

Фёдор, Тома и Зверь с любовью смотрели на Профессора. Наци на Профессора не смотрел.

– Нюанс №1: мусоровозчик Леонид. Для бомжей – он властелин! Его слово – скрижаль! Каждый день, утром и вечером, Леонид приезжает на Главную Столичную Помойку! Он вываливает мусор, после увозит в Столицу находки магазинного вида. Схема такова: бомжи лопатят мусор в поисках товара, Леонид товар продает. Расчет 50 на 50%.

– Кстати, можно продать через Леонида твой армейский автомат, – алчно сказал Фёдор.

– Ты знаешь слово «нюанс», Профессор, – подметил уважительно Клюев. – Ты настоящий профессор?

– Он – настоящий профессор, – подтвердил Фёдор.

– И настоящий мужчина, – добавила Тома.

Зверь согласно и церемонно кивнул.

3. День третий

– Товарищ полковник, товарищ полковник! Товарищ полковник, разрешите обратиться?

– Не разрешаю, Аристофан Андрюшкин!

– Почемууу!?

– Потому что я больше не полковник, Аристофан Андрюшкин! А капитан! Вчера меня понизили в звании! А ещё понизили тебя самого и моего зама Косякова.

– Для меня вы навсегда останетесь товарищем полковником!

– О взаимности не мечтай, – поэтично вздохнул Гоголев. – Какого хрена ты орешь у меня над ухом в столь ранний час, лейтенант Андрюшкин?

Николай Николаевич Гоголев апатично курил сигарету – на плацу, рядом с недавно угнанным танком. Лейтенант Аристофан Андрюшкин пытался изгнать командирскую апатию лучезарной улыбкой. Попытка осталась попыткой.

– Я пру из кабинета нашего нового полкана, – развязно рассказал лейтенант Андрюшкин. – Бегал к нему по важному делу. Хотел узнать, сколько бойцов из моего взвода он завтра потребует на тёщин огород, на прополку картошк…

– Полкан Чудачкин умотал в Столицу на дурацкое совещание, – равнодушно перебил Гоголев.

Пояснение осталось без внимания.

– Я пробыл в пустом кабинете полкана секунду. И вот свершилось! – зазвонил телефон! По законам жанра я взял трубу… Звонил человек-полковник.

Апатия Гоголева все-таки дала драпака:

– Чувак из военной прокуратуры. Ну-ну!?..

– Моё дыхание в телефоне было принято за дыхание нашего нового полкана, – гордо сказал лейтенант Андрюшкин. – Поэтому человек-полковник мне рассказал то, что положено знать только Чудачкину! – Аристофан Андрюшкин эффектно подбоченил взгляд.

– Корона – это тот предмет, что хрен снимешь, один раз надев, – сделал нравоучительную ремарку Гоголев.

Ремарка была услышана.

– Застрелили Тимона Баева. И я был шикарно прав. Только Тимон расстался с Клюевым – и сразу попал в косяки, улетел на Небеса, – вдохновенно пел лейтенант Андрюшкин. – Но не один, а с парочкой милицейских и несколькими штатскими. Ещё десятка честных граждан в положении между небом и землей. Так сказал человек-полковник.

– Ни хрена себе! – Гоголев затянулся тлеющей стороной сигареты.

– Товарищ полковник, я вас прошу о личной просьбе! – твердо попросил лейтенант Андрюшкин.

Гоголев проплевался полусгоревшим пеплом.

– Я хочу попросить вас, чтобы вы попросили полкана Чудачкина, отправить именно меня с гробом Тимона к нему домой. Я никогда не был в Сибири и очень-очень хочу там побывать!

– Что? – охренел Гоголев.

– Хочу в Сибирь! Замолвите, пожалуйста, за меня словечко! – лейтенант Андрюшкин повесил на лицо фирменную улыбку.

Николай Николаевич улыбнулся в ответ. Он улыбался в жизни мало и поэтому фирменной улыбки не выработал. Лейтенант Андрюшкин улыбнулся ещё фирменней, а потом подмигнул Гоголеву и его не фирменной улыбке.

Капитан Гоголев взял лейтенанта Андрюшкина за уши, приблизил свою улыбку к его улыбке и мягко сказал:

– Лейтенант Андрюшкин, ты – остолоп!

– Товарищ полковник, я вас люблю, – без тени улыбки ответил Андрюшкин.

– Мои бывшие ротные все педики! – сощурил улыбку Гоголев.

На этом улыбки иссякли.

– Я вас люблю, как крутого командира! – серьезно заявил лейтенант Андрюшкин. – Я сам не терплю педиков, коими являются Активин и Пассив. И вам я прощу все обиды, кроме одной! – не называйте меня остолопом. Да… я знаю, что я – толстый, некрасивый и не очень умный тип. И у меня писечное недержание по ночам. Но я не остолоп.

Лейтенант Андрюшкин нежно высвободил свои уши из пальцев капитана Гоголева и с печальными глазами отошел прочь.

Николай Николаевич лирично смотрел вслед:

– Пожалеть его, а?

1 час спустя

В 10 часов утра Клюев пошел искать товар магазинного вида – в помоечные дебри, а нашел старинную икону, которая вчера грела зеленые глаза Михал Михалыча.

– Везучий сукин сын – ты! Только стал бомжевать, а срубил приличный кусок! Через час приедет Леонид, он сбагрит доску, – с завистью сказала меркантильная Тома.

– Лучше отнеси икону в храм и подари. До храма можно дойти за час, – без зависти сказал прозревший Наци.

Фёдор завидовал или не завидовал на расстоянии, его не было.

Зверь был, но не слышал диалог, так как спящие Звери не слышат ничего.

Полярность мнений требовала Слово Главаря. И оно – прозвучало.

– Мне до фени, чьи руки будут обладать древней поделкой. Руки попа или руки купца. А находка отдалась Валере Клюеву, ему её и танцевать. – Так прозвучали мысли Профессора. – Как решишь, Валера?

– Я думаю, что мое решение не решает ничего без решения этих перцев! – воодушевленно проговорил Клюев, простирая руку вперед. Там – впереди, по тропке, вышагивала четверка: Фёдор возглавлял процессию, Жора шел за Фёдором, мордовороты с косой саженью в плечах – Тима и Люсьен, в статусе «подчиненных Жоры» – были арьергардными.

Процессии на Главной Столичной Помойке предшествовали такие события.

2 часа назад

Жора стоял перед столом Михал Михалыча, в его кабинете. Мордовороты с косой саженью в плечах – Тима и Люсьен, в статусе «охранников Жоры», замерли по бокам Жоры.

Михал Михалыч скабрезно пил пунш, положив ноги на стол.

– Здравствуй, Жора, – Михал Михалыч рыгнул хмуростью. – Я слушаю тебя.

– Что именно вы хотите услышать, Михал Михалыч!? – заискивающе спросил Жора.

– Жора! Ты понимаешь, что увешан косяками как новогодняя ёлка, но не знаешь, какой именно косяк меня – твоего доброго босса, интересует. Так?

– Вы правы, Михал Михалыч!

Михал Михалыч посадил Жору в свое кресло, а сам встал за спиной Жоры и учинил разборку:

– Первое! Ты довёл до банкротства мой банк «Столичный капитал» и теперь его продадут за копейки паразитам-капиталистам. Однако я знаю, и ты сам знаешь, что ты не финансист, а зицпредседатель. Поэтому я не требую отчёта от тебя.

Бледные Жорины щеки налились животворящим румянцем.

– Второе! Армейские дезертиры застрелили моих мордоворотов и грабанули мои 15 миллионов, что были собраны для обмена на кокаин. Этой операцией руководил тоже ты.

– Михал Михалыч! – Жора дернул испуганной жопой.

– Сиди, где сидишь, не дергай испуганной жопой, и слушай.

Жора постарался сделать жопу менее испуганной, а когда это не получилось – постарался ею хотя бы не дергать.

– Здесь ты тоже ни при делах, потому что выходка дезертиров – досадная Случайность.

– Михал Михалыч, когда вы найдёте дезертиров – то они пожалеют, что вы их нашли! – страстно проплакал Жора.

Михал Михалыч вышел из-за спины Жоры и встал на то самое место, где Жора стоял изначально – между мордоворотами. Потом Михал Михалыч вкрадчиво рявкнул:

– Если грабёж инкассаторов – Случайность, то исчезновение рисунка в Случайность не рулит ну никак! Это тщательно спланированная тобою акция, Жора! Несмотря на тщательность, я её просчитал! Доска стоит полтора миллиона! И ты должен поделиться со мной, куда её затарил после кражи! И тогда я тебя прощу! Обещаю!

* * *

В кабинет Михал Михалыча без стука вошел человек в атласном стихаре и бархатной митре. Ноги обнимали сафьяновые ичиги, во рту торчала сигарета. Это был и есть митрополит Кирилл. Он встал у порога и возгласил нараспев:

– Рисунок, он же «Икона Спасителя», представляет из себя дубовую доску прямоугольной формы размером 40 на 20 сантиметров. На иконе изображен Иисус Христос – сын Бога. Согласно заключению научной экспертизы икона принадлежит кисти неизвестного мастера первой четверти 17 века.

Митрополит Кирилл вышел также незаметно, как и вошел. Оставив после себя запах вонючего дыма дешевого табака.

* * *

– Это реально чудо, Михал Михалыч! Исчезновение рисунка! Зуб даю, что я не имею к пропаже… – преданно запискал Жора.

– Тима и Люсьен! Отведите Жору в Тайную Комнату и отрежьте ему одно яйцо. Одно! – Михал Михалыч поднял назидательный палец. – Не два! Не перепутайте! Заранее пригласите врача-лепилу. После действа пусть лепила рану сразу зашьёт. После снова приведите Жору ко мне.

Мордовороты вразнобой подняли мощные указательные пальцы и синхронно поманили Жору к себе.

– Михал Михалыч! – чуть не сдох от страха Жора. – Разрешите мне подумать здесь и сейчас! Я не в курсе, где доска, но до пределов напыжу мозг!..

Спустя 23 минуты

– …Дай-ка, Жора, я озвучу реноме, – размышлительно молвил Михал Михалыч, ходя по кабинету. – Если отбросить никчемные междометия, твои дурацкие заверения в честности, и несуществующую в природе мистику, то получится так. После Бойни на Диком Пустыре Столицы ты принёс рисунок к себе на квартиру. Поскольку ему предстояло ночевать там всего одну ночь, а в квартире кроме тебя, 9-летней женщины и охранника никого не было, то… Ты посчитал, что доске ничего не угрожает. Я прав?

Жора со страстной честностью посмотрел на Михал Михалыча:

– Она не женщина, она моя дочка Мила!

В ответ Михал Михалыч велеречиво сплюнул:

– Ты сказал им «Привет», кинул рисунок на диван, сам залез на унитаз и сидел на нём минут 30. Когда ты вышел из толчка, женщина втерла тебе фразу: «Мол, папа, я готовлю тебе ужин-кушанье, как раз режу лук. Но твоя кухонная дощечка неудобная, принеси завтра новую».

– Ваша угроза лишить меня яйца заставила мой мозг работать, и я вспомнил странные слова дочки!

Михал Михалыч сделал вид, что не слышал. А если слышал, то ему услышанное всё равно или до фени.

– Ты отказался от кушанья, поцеловал Милу в лобик и завалился спать, так как перебздел на Диком Пустыре. И твои нервы просили покоя. Утром ты продрал глаза, шасть, а рисунка нет. Ты дал дюлей охраннику. Тот оказался дюленепробиваемым и заявил, что здесь ни при делах. Ты ему почему-то поверил и решил, что доска самостоятельно удрала вследствие Божественного Вмешательства.

Жора сделал подобострастное лицо:

– Михал Михалыч! Вы всё развели точно до мелочей!

– Остался пустяк: узнать, где сейчас живет рисунок. И решать эту задачу будешь ты, Жора. Здесь и сейчас!

– Скорее всего, дочка выбросила доску в мусорное ведро…

Михал Михалыч вплотную подошел к Жоре, сел к нему на колени и нежно положил крепкие руки на его тонкую шею:

– Жора, я не только добрый босс. Но и честный. Сейчас ты с моими мордоворотами поедешь к себе на квартиру. Достанешь из мусорного ведра мои полтора миллиона и привезёшь сюда. Тогда, выполняя обещание, я тебя прощу и даже не выгоню. Будешь, как и раньше, со мной делать дела!

Под любящим взглядом Михал Михалыча – Жора безоглядно брякнул:

– Михал Михалыч, боюсь, его уже нет…

– Чего нет? – Михал Михалыч от удивления чуть не сломал Жоре шею.

– Мусорного ведра, – захрипел Жора, сетуя на свою безоглядность. – То есть, ведро есть, но мусора… Кхе. Сегодня ко мне приходила домработница Василина. Она всегда приходит по пятницам. Вот это женщина, Михал Михалыч!.. Вот это грудь у Василины! Вы бы видели её грудь! Какие соски, а мякоть…

Михал Михалыч встал и пнул Жору каблуком в лицо. Тима и Люсьен искренне заржали. Жора проглотил выбитый зуб и истерично сказал:

– Василина выкинула мусор в Бак. Стопудов… А Бак опорожняет мусоровоз, и увозит мусор на Главную Столичную Помойку. Вот как-то так…

Михал Михалыч повернулся на изумленных каблуках, достал из хьюмидора на столе сигару, вкрадчиво понюхал:

– Ага, я вкурил. Мои полтора миллиона лежат себе на помойке. Я тебя, Жора, буду кормить мусором. До тех пор, пока ты сам не попросишь упаковать тебя в гроб.

– Михал Михалыч! – Жора боязливо проперделся. – Я только что придумал, как вам получить рисунок назад! Выслушайте меня засранца!

Спустя 1 час и 20 минут

Спустя 1 час и 20 минут Жора, а также Тима и Люсьен в статусе «подчиненных Жоры» – шли по тропке, среди долбанных куч мусора, по Главной Столичной Помойке.

– Ну и вонища! – морщил Жора напыщенную харю.

– Если ты сегодня не найдешь икону, то будешь мусором не только дышать, но и его жрать! Так сказал Михал Михалыч, – весело напомнил Тима.

Жора моментально упёрся высоколобым челом в грудь Тимы:

– Закрой! Свой! Поганый! Рот! – Жора взял яйца мордоворота в ладонь, помял и сжал в кулаке.

Люсьен миролюбиво освободил Тимины яйца из хватких пальцев Жоры, а потом показал глазами вдаль:

– Бомж!

Там, вдали, бродил Федор, металлической тросточкой ворочая нескончаемые кучи, в поисках товара магазинного вида и еды.

Спустя 4 минуты

– Здорово, бомж!

– Здравствуйте…

– Бомж, где фазенда твоей бригады?

– Чегооо?..

– Ну, где ты ночуешь вместе с пацанами?

– С ка…кими пацанами?

– С бомжами, мать твою!

– Там и там… – тросточка Фёдора тыкнула вправо и влево. – А вы кто?

– Меня зовут Жора, а это Тима и Люсьен! Руку я тебе не подам, потому что ты можешь чем-то болеть. Шагаем сейчас к тебе домой! Мне надо перетереть с тобой и твоими корешами. Если тёрка будет удачной – насыплю солидных денег.

– Лучше я один вам все расскажу? – яростно попросил Фёдор.

Жора осмотрел скучающие морды Тимы и Люсьена, и твердо изрек:

– Плачу Сумму с нулями, но тёрка будет при всех!

– Пожалуйте за мной!

– С бомжами нужно уметь наладить контакт! – самодовольно крякнул Жора.

Спустя 10 минут

…Процессия в составе Фёдора, Жоры, Тимы и Люсьена – подошла к лагерю бомжей.

Жора с грозной развязностью обозначил ориентиры:

– Бомжи. Тема такая. Вчера вечером мусоровоз привёз вам ценную вещь. Вещь называется «рисунок». Без оклада. Немного потемневшая доска из дуба. Я хочу, чтобы вы порылись во вчерашнем мусоре, и нашли её.

– Вот эта?.. – с сожалением спросил Клюев, держа перед собой икону обоими руками.

– Вы обещали Сумму с нулями! Вспомните, это я вас сюда привел! – поспешно сказал Фёдор.

– Мы не забыли, чтобы вспоминать, – Люсьен дружелюбно стукнул Фёдора огромным кулаком по затылку.

Жора с пристальной томностью глянул на икону и вскричал:

– Рисунок уже нашли!

Зверь проснулся от вскрика и ударил летящую муху разгневанным хвостом. Муха от удара окочурилась.

Жора глянул на Клюева. Томность из его глаз сразу иссякла, а пристальность обрела прищур: – Твоя рожа мне знакома, бомж! – Жора вдруг схватился за свой живот и стал плюгаво смеяться. – Чуваки, вкурите тему! Вчера этот бомж приходил в банк Михал Михалыча забрать вклад. Бомж, хранящий деньги в банке!

Мордовороты не разделили смех Жоры и стояли, как громоздкие великаны посреди бомжеского молчания. Зверь помочился ленивой мочой на Жорин ботинок и спрятался за Тому. Смех ушел в другое место. Напускную развязность Жоры смыл природный бздёж:

– Тима и Люсьен, схватите этого бомжа с доской в руках!

Мордовороты тщательно взяли Клюева под локти. Жора легко отнял доску и покровительственно обронил:

– Сейчас ты поедешь с нами, бомж. И я попрошу у Михал Михалыча разрешения самолично отрезать тебе одно яйцо. Потом перетрем. Потом отрежу ещё одно.

– Владелец сего предмета – есть Бог! Иконе надо быть в храме Творца, а не в грязных руках грязных мафиозо! – устами Наци молвил господин Пафос. – Я ухожу. В Оптину пустынь или просто шляться по свету, – бывший фашист вырвал у Фёдора его металлическую тросточку и пошел прочь. Зверь хотел помахать ему лапкой на прощание, но почему-то завыл.

Семь человек стали реагировать на уход Наци. Когда реагировать надоело или достало, то Тома ободряюще потрепала Зверя по шёрстке и тот порвал сначала брюки на Жориной заднице, а чуть после и саму задницу.

– Отлепите от меня сукиного сына! – заверещал Жора, делая пируэты ногами и руками. Зверь обиделся на сукиного сына, хотя в словах Жоры была изрядная доля правдивого смысла. Впрочем, на поведении Зверя его обида не отразилась никак. Он продолжал висеть на Жориной заднице, вцепившись в неё пастью. Из-под Звериных клыков сочилась густая темная кровь.

Тима и Люсьен оставили Клюева в покое, простерли лопаты-руки к Зверю. Каждый из мордоворотов дернул его к себе. В итоге Зверь был отлеплен от задницы Жоры с куском филейного мяса в пасти, но разорван напополам. Звериные половинки разлетелись вперед и назад.

– Крысы вызывают во мне непреодолимый ужас, – Профессор опустил на близстоящего к нему Жору библейский булыжник. Жора упал навзничь с разбитой башкой, а Тома заплакала по Зверю. Фёдор ушёл вслед Наци, вероятно, уговорить его вернуться, а, быть может, попроситься пойти вместе.

Что-то ярко клацнуло.

– Слыхал? – спросил Тима, нюхая разлитую в воздухе опасность.

– Что, слыхал? – Люсьен повел бесчувственным носом.

– Щёлкнул затвор, – Тима нервно дернул окровавленными пальцами.

– Какой затвор? – открыл глаза Жора. Кованый приклад сломал ему кадык, но чуть раньше прогремела автоматная очередь.

Мордовороты упали на землю. Два горла были ровненько разрезаны пулями.

– Затвор от армейского автомата, – снисходительно подвел ответ-черту Клюев.

Тома отошла искать останки Зверя. Профессор деловито стал шарить по карманам трупов, в поисках чего-поживиться. Вернулся Фёдор и настырно попросил:

– Валера, а можно ты отдашь мне свой армейский автомат?

– Можно, – согласился Клюев, передавая автомат. – Там все равно больше нет патронов.

Алчность Фёдора была удовлетворена. Клюев поднял икону, сдул с неё помоечную пыль и срам.

Спустя 1 час

– Здравствуйте, бабка. Поп здесь?

– Я – бабушка Варвара, сопляк.

– Послушайте, бестолочь. Меня не интересует ваше имя, а интересует, где поп.

Возле торгового прилавка храма пристально встала старушка. До этого старушка бесцеремонно сидела и вязала платок.

– Зачем молодому отроку наш батюшка?

– Пожертвование, – Клюев погладил икону под правой мышкой.

Варвара оценила жест доброй воли:

– ОК, отец Серафим здесь. Только он занят.

Клюев переложил икону под левую мышку и вдруг почуял, как она наливается живительным теплом.

– Отец Серафим только что свершил Таинство Крещения, и сейчас на покое! Питает плоть духовной пищей! – добавила Варвара с целью принизить сопляка с иконой. – В алтаре!

И Клюев пошел в алтарь.

– Куда!? – совсем не значимо заорала Варвара. Она прытко протянула заграбастую руку. – Кудааа?..

Рука цели не достигла, а потрогала у цели лишь колебания воздуха.

В храм зашли мужчина и женщина.

Клюев решительно шел к алтарю. Варвара грубо смотрела вслед.

– Простите, – тихо вопросила женщина.

– Я вызываю ментов! – закричала Варвара в робкое лицо женщины.

Женщина боязливо вздрогнула и попятилась.

– Твоё счастье, что Амбарыч в город уехал! – закричала Варвара в робкое лицо мужчины.

Мужчина боязливо вздрогнул и попятился.