Текст книги "Изгоняющий бесов"

На мгновение представив себе, какого же Тарантино он умудрился подсмотреть на «Первом канале», я понял, что вид добермана с кляпом из секс-шопа теперь будет мне сниться.

Если бы люди только на минуточку задумались о том, что могут знать о них их собаки, они бы, наверное, сгорели от стыда! Или как минимум выкинули бы свой телевизор…

– Купи! Вот тебе лапка, на!

– Гесс, заткнись уже, на нас смотрят.

Студент Ляо Джань действительно замер, как придорожный столбик, столь любимый собаками, и узкие глаза его в ту минуту были круглыми, как царские пятаки.

– Вопросы? – не сдержался я.

Парень вновь рухнул на колени и начал биться лбом о пол, постанывая от умиления.

– Я счастливейший из учеников! Великий даос только что показал мне, как он разговаривает со своим личным демоном, заключенным в теле блохастого пса!

– Обижает собаченьку? – изумлённо вскинул брови доберман. – У меня нет блох. Я его…

– Нет, – мне пришлось твёрдой рукой взять Гесса за ошейник, – не надо никого ни лизь, ни кусь! Молодой человек просто слегка тронулся крышей от восхищения твоими талантами. Он считает тебя могущественным демоном.

– О да, господин пёс! – Ляо, бесстыже переметнувшись, стал кланяться уже моему доберману. – Позвольте заверить вас и великого даоса в моей исключительной преданности и всяческом почтении. Прикажите умереть за вас, наставник!

– Лучше зажги какой-нибудь огонёк, – потребовал я. – В темноте сидеть не хочется, а бесы любят слетаться на свет.

– Э-э, простите, учитель, но я не взял с собой ни кресала, ни фонаря. – Он опустил голову, явно собираясь вновь бухнуться на колени теперь уже передо мной.

– Позволят ли благородные господа скромному старику предложить им свечу? – неожиданно раздался благозвучный голос за нашими спинами.

По-моему, впервые я развернулся в прыжке быстрее, чем мой перепуганный пёс. Позади нас стоял невысокий худенький старичок лет за сто, в хороших шёлковых одеждах, в одной руке горящая свеча, в другой – кувшин вина, а лицо так и светится благосклонностью и учтивостью.

Он неторопливо шагнул нам навстречу, и ни одна половица не скрипнула под его ногой. Это значит, что…

– Он бес, – успел прошептать бледный студент, срываясь с низкого старта и сквозь заросли бамбука напролом удирая из заброшенного дома.

Мы с Гессом себе таких вольностей позволить не могли, да и не собирались, кстати. Глаза добермана загорелись здоровым интересом, мне тоже было любопытно посмотреть на китайских бесов, так разительно отличающихся от наших. Ну, вы сами сравните…

– Ваш молодой друг чего-то испугался?

– Нет, просто у него экспрессивная натура, метеоризм и повышенная нервная возбудимость, – как можно наукообразней постарался объясниться я. – А вы, должно быть, хозяин этого дома? Тогда мы нижайше просим у вас прощения за нарушение покоя в столь поздний час.

– А вы тот самый могучий даос с Севера? – вопросом на вопрос улыбчиво ответил старик. – Новости в сельской местности расходятся быстрее кругов на воде от прыжка лягушки. Но, если вы никуда не спешите, могу ли я просить вас побыть моими гостями?

– Неприлично приходить в гости без подарка.

– О, уверяю вас, нет смысла в лишних церемониях, – разулыбался старый бес, смешно морща лицо, так что оно на секунду стало лисьим. – Как говорится, почеши спинку другу, и друг почешет пятки тебе! Здесь хватит вина на троих.

– Я не пью, – ляпнул Гесс, на мгновение потеряв контроль. – Ой, типа гав, гав!

Старик подмигнул, и в ту же секунду полы оказались застелены чистыми циновками с удобными подушками, красивой посудой и блюдами разной ароматной снеди на них.

– Позвольте представиться, меня зовут дядюшка Тян. Моё семейство проживает здесь уже несколько лет, так сказать, сторожа заставу без ворот. Присаживайтесь, угощайтесь.

Я кивнул и сел.

– А ваш четвероногий друг не присоединится к нашей беседе?

– Гесс, садись.

– Я дас ист собакэн, гав, гав, моя твоя не понимать, – попытался было выкрутиться он, но поздно, старик так заразительно расхохотался, что стало ясно – он видит нас насквозь.

– Значит, вашего домашнего беса зовут Гесс.

– Это мой пёс, – поправил я. – А бес тут, как понимаю, именно вы.

– Не совсем, я девятихвостый лис и не скрываю этого. Осталось выяснить, кто вы – настоящий северный даос, изгоняющий нечисть, или так, «старый тигр из рисовой бумаги». Пейте же, это хорошее сливовое вино!

– С бесами не пью и не ем, – жёстко отрезал я. – На вас жалуются в деревне, так что шли бы вы… куда-нибудь подальше.

– Из этой провинции? – насмешливо фыркнул он.

– Из этого Китая!

– Ах, как невоспитанно угрожать хозяину дома, где к вам отнеслись с достойным и подобающим гостеприимством, – грустно вздохнул старик Тян, повёл рукой, и наваждение исчезло.

Мы вновь сидели на голом полу, а перед нами лежали круглые листы кувшинок, наполненные речной тиной и жёлтым песком. Интересно, что у него было налито в кувшине: коровья моча или рыбий жир? Вот бы мы вздумали попробовать…

– Итак, вы дерзаете изгнать меня, смертные?! – очень нехорошо улыбнулся лис, и личина благообразного старика впервые показала острые кривые зубы.

– Я могу его кусь, – неуверенно предложил пёс. – Но он, наверное, невкусный. Но я могу. А тебя лизь!

– Мелкие людишки, неужели вы всерьёз считаете, что способны одолеть дядюшку Тяна? – громогласно расхохотался старик, окончательно меняя внешность.

Теперь перед нами стоял двухметровый гигант, голый и мускулистый, с длинными лисьими хвостами, звериной мордой и горящим взглядом.

– А не пошёл бы ты на хр…? – Мой вопрос остался без ответа, видимо, на русскую ругань китайские бесы не реагировали. И в общем-то имели на то полное право.

Мы с Гессом бегло переглянулись, а старик Тян опять принял лик смиренного старичка.

– Неужто площадная крестьянская брань приличествует столь учёному мужу? Право, я разочарован. Вы даже не попытались написать заклинание иероглифами красной тушью, чтоб отвадить меня от этих мест. Ах, ах, ах…

Я сунул руку в сумку, бутылки со святой водой не было, была фляжка с самогоном, но смысл пить, я же и так отлично вижу сущность этого беса. Тогда что? Этот уровень мы со старцем Пафнутием не проходили. А почему, кстати?

– Можно я его всё-таки кусь?

Не дожидаясь моего разрешения, Гесс храбро прыгнул на китайского беса и…

В общем, тому оказалось достаточно вновь принять свой истинный облик, чтобы перепуганный доберман весом в сорок кило кинулся мне на руки.

– Я боюсь! Он страшный! Спаси меня, папа-а!

– Я тебе не отец!

– Все так говорят.

С трудом выдохнув, мне удалось устоять на ногах, спуская эту скотину на пол.

Лис насмешливо дунул, от чего нас вписало в хлипкую стену под характерный хруст досок (надеюсь!), а не костей. Декарт мне в печень…

– Тебе больно? Больно. Я тебя лизь! Ещё лизь! Ты добрый, ты меня спас! Что тебе сделать, ещё лизь?

– Просто слезь с меня-а…

– Слез, – послушно спрыгнул с меня доберман, изрядно вмяв мне живот. – А теперь мы пойдём и наваляем нехорошему?

– Воистину, – согласился я, с трудом вставая.

Дядюшка Тян, уже ни капли не скрывающий своей жуткой внешности, хрипло рассмеялся, принимая одну из каких-то экзотических поз кунг-фу. Видимо, он рассчитывал на классическую китайскую драку. Но я не Джеки Чан.

– За ВДВ!

Сумка крутанулась по кривой, он легко блокировал её, но вылетевшая книга стукнула беса в висок. Я надеялся таким образом отвлечь его внимание и бежать, дёрнув пса за ошейник.

– За мной, Гесс, уходим!

Мы довольно лихо рванули в обход вставшего столбом беса и обернулись уже на пороге.

Он нас не преследовал. Что-то не так.

– Мы уже не уходим, да? – крикнул мне доберман, успевший удрать шагов на десять вперёд.

– Погоди.

– Зачем? Он плохой. Кусь его нельзя, лизь его нельзя, лапку дать нельзя, давай убежим!

Вопреки здравой логике и всему, чему меня учили, я всё-таки остался на месте, а потом и вовсе подошёл к могучему Тяну. Китайский лис с девятью хвостами, выпучив глаза, перелистывал страницы Святого Писания, а его губы едва слышно проговаривали текст.

– Какой язык, какой стиль, – подняв на меня взгляд, благоговейно выдохнул он, вновь меняя свой кошмарный облик на вид благообразного старца. – Скажите, друг мой, могу я предложить вам «пять лянов серебра за отражение луны в колодце»?

– Возможно, – на всякий случай ответил я. – А что конкретно вы имеете в виду?

– Всё просто, вы дарите мне эту чудесную книгу, я же обязуюсь, что этой же ночью моё семейство покинет деревеньку.

– И весь Китай! – тут же встрял с дополнением мой верный вернувшийся пёс.

– Китай очень велик, – улыбнулся дядюшка Тян. – Если мы найдём местечко, где на нас не поступит жалоб, разве кому-то будет от этого плохо?

– Бесов надо бить.

– Живи и дай жить другим, – осадил я Гесса.

– Всё про тебя отцу Пафнутию расскажу, – надулся он.

– И я про тебя всё ему расскажу, – парировал я.

Через полминуты напряжённого сопения пёс первым подал мне лапу примирения.

Вежливый старый лис улыбнулся и отвесил нам прощальный поклон. Мы тоже поклонились в свою очередь. Через мгновение он исчез, оставив нас в темноте.

– Ну, видимо, задание-то в любом случае выполнено. Дом избавлен от бесов, деревня тоже. Теперь можно и…

Я даже додумать не успел, что именно теперь можно, когда в зарослях бамбука раздался треск и на нас выскочило непонятное чучело в одеждах студента, но с чёрным блестящим лицом.

– А-а-а-а! – орало оно.

– А-а-а-а! – орали мы с Гессом, который во второй раз попытался запрыгнуть мне на руки.

Уже в падении я, изловчившись, пнул нападавшего ногой под колено, и тот опрокинулся наземь, едва не выронив из рук китайский фонарик.

– Ляо Джань? – Мы не сразу узнали нашего недавнего знакомца. – Идиота кусок, ты с дуба рухнул, что ли?!

– Нет, наставник. – Он поднялся и встал, поглаживая ушибленную ногу. – Увидел страшного беса, на меня напал страх, и я совершил непростительный поступок, бросив вас одного.

– Нас двое, – сухо буркнул доберман. – Держи меня на руках, мне всё ещё страшно. Держи. Лизь тебя!

– Дома мне открылась вся глубина моего душевного падения. Я был в ужасе, что предал своего учителя! После недолгих размышлений я вспомнил слова великих «подобное лечится подобным, лишь меч защитит от меча», поэтому испачкал лицо тушью, чтобы бес устыдился моего вида и ушёл восвояси.

– Господи, прости дегенерата. – Я всё-таки с грохотом сбросил с себя пса. – С чего бы бесу стесняться того, что у тебя физиономия чёрная?!

– Как, разве сами бесы не чернолики?

– По-моему, дело попахивает тупым расизмом на бытовой почве. Ладно, плюнь, проехали. Семейство нечисти покинуло этот дом и никогда не поселится вблизи вашей деревеньки. За весь Китай не скажу.

– Весь Китай большой, – улыбнулся «чернокожий» студент, сияя тушью. – Главное, чтобы не у нас, как говорится, чихающего на севере вряд ли услышат на юге.

Мне на минуточку захотелось чисто философски порассуждать по поводу, но, видимо, не время и не место. Как-нибудь потом, при удобном случае, мы непременно вернёмся к этой теме.

Гесс лизнул мне руку, я погладил его между ушей. Лучи, заглядывающие в большую дыру в крыше, на мгновение вдруг стали очень-очень нестерпимо яркими. Начинается…

Белый коридор, лампы дневного света, знакомая дверь. На узкой лавочке терпеливо сидит католический монах в коричневой рясе, с выбритой тонзурой и усталыми намозоленными руками, а рядом молоденький милиционер с погонами курсанта.

– О, китаёза с псинкой, – повернул голову монах. – Садись, друг любезный, третьим будешь.

– Спасибо, – ответил я. – Видимо, облик нам поменяют только при следующем задании?

– Само собой, – подтвердил милиционер, присоединяясь к разговору. – А вы, дедушка, вижу, с первого задания?

– Угу, гений дедукции.

– Это несложно, – улыбнулся он. – Я в Системе с двенадцати лет, навидался всяких. Пёс, надеюсь, привитый?

– Да, как положено, – соврал я, поскольку в тоне парня явно скользила эдакая ментовская подозрительность.

– Значит, могу погладить.

Гесс так страшно клацнул челюстями, что чудом не откусил ему половину руки.

– Следующий.

Курсанта смыло приливом.

Средневековый монах молча перекрестился и повернулся ко мне:

– Брат во Христе, прими один добрый совет от старого монаха. Никому здесь не верь. Возможно, тогда ты проживёшь долгую жизнь.

– Никому, это, значит, и вам?

Он улыбнулся, кивнул и перекрестился ещё раз.

– Следующий.

Когда мы остались одни, я обернулся к Гессу:

– Ты молодец. Ни разу ничего не ляпнул.

– Хороший пёс? Хорошая собаченька? Погладь мой зад!

– О-о-оу… – Я закатил глаза.

– Лапку на!

Пришлось подержать его за лапу и честно чесать загривок, пока металлический голос из ниоткуда не сообщил, что настала наша очередь. Мы пошли. А кто бы сомневался, правда?

– Два дебила – это сила, – приветствовала нас рыжеволосая Марта.

Переглянувшись, мы с доберманом решили не спорить.

В конце концов, каждый имеет право на своё мнение. Ну и по-любому она права в обоих пунктах, и «сила» и «дебилы».

– Фёдор Фролов, вы…

– Для друзей Тео.

– Мы не друзья, – с мягким нажимом отметила девушка за планшетом, надевая на нос очки. – Не стройте иллюзий, я абсолютно равнодушно отношусь ко всем бесогонам и бесобоям. Работа есть работа, ничего личного. Кстати, вы ещё не решили, к какому берегу прибиться?

– Я гей.

– Чего-о-о??!!!

– А говорила, что абсолютно равнодушна, – хмыкнул я, хлопаясь с доберманом ладонь в лапу. – Ладно, без проблем, Диоген вообще жил в бочке, а называл себя гражданином мира.

– В каком смысле? – опомнилась рыжая.

– Да кто его разберёт, он был тот ещё извращенец. Но я лишь хотел сказать, что понимаю вас и надеюсь на взаимность. Верно, Гесс?

– Она не любит собаченек!

– Это я помню.

– Да ну вас обоих в задницу, – опомнилась Марта, краснея, как луна на закате в сентябрьскую ночь. – Вы всё провалили! Китайским бесам ни к чему знать Деяния святых апостолов православной церкви. У них другие правила, законы и радости по жизни. Трудно было лицо тушью замарать? Бес устыдился бы и потерял бдительность, а вы его кирпичом по затылку!

– Она что, дура, да? – округлил глаза в крайнем изумлении мой пёс. – Ничего не понимает, не любит собаченек, не гладит мой зад, не хочет лапку. Как мне жить?!

– Ох, приятель, думаю, она прекрасно всё понимает, именно потому и…

– Вам не место в Системе! – успела выкрикнуть рыжеволосая.

В тот же миг мы с Гессом вновь стояли в горнице дома Тулуповых, их дочь смотрела на меня зачарованным взглядом, её мать и мать её матери в голос вопили, что я что-то там порушил, кого-то смертельно оскорбил, всех лишил чести и сей же час по гроб жизни обязан жениться.

Слава тебе, всеблагой Господи и все пророки его в порядке очередности, будем надеяться, что вы за меня заступитесь и всё когда-нибудь утрясётся. Гесс, ткнувшись мне в ладонь кожаным носом, вовремя подмигнул, намекая, что здесь он вновь добрейшее бессловесное животное.

– Что ж ты творишь-то от, паря? – донёсся до меня голос отца Пафнутия.

– Разбираюсь с бесом, – честно признал я и на всякий случай добавил для ясности: – Жениться всё равно не буду.

– Дак кто ж те позволит-то?! – Тяжёлая рука моего наставника влепила мне затрещину.

Как вы понимаете, я даже не пытался увернуться. К обоюдной выгоде мне нужно было отсюда вырваться, а ему отмазать меня от нежелательных последствий. Ну, вы уже понимаете от каких.

– Куды ж от пошли-то, батюшка? Монашек от твой беса изгнал, девицу освободил, когда ж от теперь свататься-то будет? А то ж мы их иконою прям сейчас от и благословим, коли чё…

– Сельский ЗАГС через плечо, – оборвал возбуждённую бабулечку отец Пафнутий, осеняя её крестным знамением и щедро целуя в обе щёки. – Девице-то чаю дайте, в больницу сводите, а от в воскресенье на исповедь все предстанете.

– Ну хоть на часок от монашка чёрного оставил бы, ать?..

Батюшка с трудом сдержал рвущееся с уст матерное богохульство, ещё раз пнул меня в спину, да так, что я с наслаждением вылетел в сени. Впервые на моей памяти Гесс оделся самостоятельно, ловко застегнув фуфайку и натянув шапку до бровей.

– Спорим, что добегу быстрее? – предположил я.

Через секунду мы неслись к нашему дому по короткому пути, проваливаясь в снег по колено и вспахивая целину, словно два овцебыка, случайно выжравших по килограмму энергетика.

Мой наставник тем временем неторопливо ставил чашку под самовар. Как?! Он же не мог успеть поперёд нас, это же… это в принципе невозможно. Но…

– На всё воля Божья, – не вдаваясь в более подробные объяснения, хмыкнул отец Пафнутий. – Ну от, паря, садись уже. Выпить не предлагаю, думается, что ты и без того от поговорить-то хочешь.

– Скорее уж выговориться, отче.

– Ну и так от можно, исповедуйся, сын мой. Тебе ж, поди, там от поблажка будет. Думаешь, я не слыхал, как ты от с псиной бессловесной разговаривал?

Доберман вскинул уши, поднимая на хозяина изумлённый взгляд. На секунду мне вдруг резко захотелось сдать жутко болтливого пса, умеющего, оказывается, держать язык за зубами.

– Он не бессловесная псина.

– Ох, прости старика, зазря животину обозвал от. Иди сюда, Геська, не боись, поглажу. Дай от лапку-то!

Доберман, высунув язык от счастья, подставил морду под мозолистую ладонь хозяина.

Я почувствовал в душе лёгкий укол ревности. За то короткое время, что Гесс разговаривал со мной, я уже стал считать его своей собакой. Он меня даже один раз папой назвал.

– Всё, всё, уйди, тварь божия, у меня уже рука устала. Садись от, Федька, про беса твоего изгнанного речь держать будем.

Я послушно сел, налил себе облепиховый чай, подумал и добавил пару кусков сахара, организм требовал глюкозы.

– Так то рыжий бес был али всё ж таки от оранжевый?

– Не помню, честно говоря, всё как в тумане.

– От тока не лечи меня, паря! Сие вопрос-то серьёзный, тут лукавить нельзя, не меня же, а Бога гневишь!

Я отставил чашку, поймал умоляющий взгляд добермана, брови домиком, в глазах слёзы, и, слегка надкусив сухую баранку, незаметно передал ему её под столом. Страшные зубы самым нежнейшим образом сделали «кусь», я вытер пальцы о подол рясы и сам перешёл в наступление:

– Отче, а что вы знаете о Системе?

Не ожидавший вопроса в лоб батюшка чуть не поперхнулся чаем. Видимо, он рассчитывал на некое покаяние с моей стороны, но, увы, не всё теперь так просто.

– Хм-хм, от, стало быть, как, – через пару минут сценического молчания прогудел он. – Оранжевый бес-то не простая нечисть, сиречь стервь опасная, культивированная, симбиозная. Давай от, Федька, поговорим по душам, раз так припекло…

– Пить не буду.

– А я от и не предлагал.

– Вы на шкафчик с настойками посмотрели.

– Ну, тут прости уж старика-то, аз есмь грешен, – недовольно огрызнулся мой наставник, поскрёб в бороде и кивнул. – Добро же, от я с себя и начну. Лет шесть от, коли не более, мне той Системе отдать довелось. Покуда наставником был от, бесогонов-то для них готовил. Опосля, уже как неудобен-то стал, списали меня, такие от дела.

– За что списали?

– Вопросы неудобные задавал.

Я опустил голову, это мне как раз очень даже было понятно.

Самолично постоянно наступал на те же грабли, но что делать, если сама мать-философия переводится как любовь к мудрости, любовь к мысли. А мыслящий человек вопросов не задавать не может. Уж прости великодушно, жестокий мир!

– Теперича от ты как на духу.

– Откровенность за откровенность, – честно согласился я, между делом втихую отправляя ещё одну баранку истосковавшемуся Гессу.

Когда лёгкое похрумкивание под столом стихло, я во всех подробностях рассказал старцу Пафнутию обо всех наших приключениях. Ничего не скрывал, ничего не утаивал, воспроизведя практически дословно все сюжетные повороты и линии диалогов.

Батюшка слушал очень внимательно, пару раз в раздумье качая бородой.

– Никакую такую Марту я не знаю, не привёл от Господь свидеться, видать, не так давно служит, – неторопливо начал он, когда я по-армейски выпалил: «Доклад окончен». – Сама от Система-то, может, и в задумке из неплохой идеи зародилась. Объединить всех религиозных от учёных мира, чтобы, стало быть, создать единый щит защиты от любого беса! Ну а коли с бесами удача будет, так, может, от потом и на не шибко крупных чертей замахнуться…

– Перспективы имеют тенденцию к расширению. А за чей счёт, собственно, весь банкет?

– От то я и спросил, да безответно, – с нажимом буркнул наставник и понизил тон. – Мне, вишь ли, не особо их методы по сердцу пришлись. Вроде как мы-то, бесогоны, призваны бесов гонять, а там от моих учеников всё больше к бесобойству склоняли. Жалованье выше, льготы там от, плюшки-заманухи разные.

– Ну так вроде особой разницы нет: бесогон или бесобой? Суть практически одна.

– Так-то, да не так, паря. Я, вишь ли, пожил на свете и зазря ничью кровь лить не стану. Надобно беса прогнать – прогоню, а чтоб всенепременно от убивать его в мясо кровавое, энто уже от лукавого. За что и был с преподавания да чинов от сюда, в глушь, сослан. Ты ж от, Федька, у меня, поди, первый ученик за шесть лет или даже и все семь-восемь. Так-то…

Я в сомнениях поднял бровь, а потом вдруг вспомнил, за что Марта выгнала меня из Системы. Типа я лишь прогнал беса, но не убил его, а ждали, видимо, всё-таки смерти. С другой стороны, предупреждать надо было, ведь я же честно признался ей, что обучался у отца Пафнутия.

– От за таковые слова тебя на проверку и спустили, хотели знать, кого я нынче готовлю? А ты, дубина-то еловая, им на радость взял от да и набесогонил.

– Вообще-то Марта скорее выглядела разочарованной.

– Да бог с той девкою, забудь от, и всё! Ты лучше скажи, отчего тебе в башку-то стукнуло, будто бы Геська наш разговаривает? Не напутал ли чего от с перепугу-то перед китайским бесом, ась?

– Ваш пёс разговаривает! Болтает так, что пробкой из ванны не заткнёшь. Гесс, скажи что-нибудь!

Пёс осторожно повернул в мою сторону острые уши.

– Я говорю: скажи что-нибудь отцу Пафнутию, а то он не верит.

Доберман вскочил на ноги, всем видом показывая готовность жизнь положить за-ради исполнения любого моего каприза. Но молчал, как французский боец Сопротивления в гестапо или килька в томате. То есть никак, ни по какому, ни за что, ни гу-гу.

Я поймал его за ошейник, подтянул к себе и зарычал:

– Говори, сволочь, убью!

– Гав, – придушенно пискнул он, упираясь всеми лапами.

Батюшка глухо выдохнул, забрал у меня собаку (предателя!) и решительно хлопнул ладонью по колену:

– Отдыхаем, паря! Завтра с утречка от по-иному обучение-то продолжим. Система, она задаром никого не выпускает. Стало быть, и наука бесобойства тебе от не помешает. Тока Геську больше не тронь.

– Хорошо, – скрипнув зубами, покорно согласился я.

– Дык чё сидишь-то? Давай от выгуливай бедолагу, вишь, исскулился весь.

Как вы понимаете, вариантов у меня не было. Пришлось поклониться, сжав кулаки, и послушно пойти в сени. Я одел нервно повизгивающего Гесса, накинул на плечи тулуп и вывел продажного пса во двор. Жаль, что не на расстрел в овраге…

Пока он честно помечал все безумно важные для него столбики, деревья, заборы, я скромно ждал на чурбачке для колки дров, тупо смотрел на вечереющее небо и даже слегка жалел, что не курю. Говорят, это успокаивает. Не знаю, возможно…

– Ты не обиделся? На тебе лапку!

– Да пошёл ты…

– Хочешь две лапки? На!

– Я сказал, отвали.

– А я тебя лизь! – умильно подластился этот двуличный олень безрогий, глядя мне в глаза самым бесстыжим и преданным взглядом. – Я не мог ему сказать, не мог. Он опять меня Библию читать заставит… упс…

– Минуточку, – как-то сумел сориентироваться я. – Стопорим мотор, глушим двигатель, у нас новая информация. Так получается, Эммануил Кант тебе под короткий хвостик, что отец Пафнутий всё знает?

– Не знает. Не всё. – Пёс лёг на снег, положив голову на лапы, и, сосредоточенно разглядывая свой же нос, продолжил: – Он пьяный был год назад, случайно на лапу мне наступил. Больно! Знаешь, как больно?! Я и заговорил.

– Матом, что ли?!

– Нет. Почти. Да. Под ноги, говорю, смотри.

– А он? – заинтересовался я.

– Обрадовался и давай меня носом в Библию тыкать: читай, читай, читай вслух! Всё. Утром он забыл. А я нет! Короче, теперь – гав. Только гав!

В общем, как выходило из его сбивчивого рассказа, говорить Гесс умел с рождения, как и с младых ногтей были причины, заставившие его помалкивать. Будь я на его месте, так тоже сто раз задумался бы, открывать ли рот перед нетрезвым батюшкой, тяжёлым на руку и крайне непредсказуемым в действиях по причине православной широты неуёмной русской души.

Получалось, что мне доберман почему-то поверил. Наверное, это стоило бы занести в плюс.

Горячий язык лизнул меня в щёку.

– Сердишься? Не сердись! На тебе лапку!

– Давай. – Я пожал его тяжёлую лапу с длинными когтями. – Забудь, никаких обид. Всё нормально. Прости, что чуть не сдал тебя.

– А ты мне ещё баранку дашь? Ты добрый, ты хороший. Я тебя никогда не брошу, а нехороших бесов всех кусь! Погладь меня, погладь.

Что мне оставалось, просто забросить в чёрный ящик все свои комплексы, фобии и философствующие занудности, запереть этот ящик на ключ и выкинуть его в океан, куда-нибудь в район Марианской впадины. Говорят, там достаточно глубоко.

А самому радостно обняться с честным доберманом, похлопывая его по зимней шапке, и принять жизнь такой, какая она есть, или кажется, или отражается в моём несовершенном сознании, или вообще вспомнить о зеркальности мироздания с точки зрения… тьфу!

– Гесс, пошли домой. Поздно уже, а мне ещё ужин готовить.

Пёс восторженно подпрыгнул выше головы и ринулся наворачивать круги по двору.

– Ну как хочешь, я пошёл. На баранку под столом можешь больше не рассчитывать.

Перепуганный доберман сам открыл себе дверь, протискиваясь в сени впереди меня. Когда надо, он всё прекрасно понимает, а за всякие вкусняшки, наверное, душу продаст. И вот почему эту породу собак люди так любят, загадка покруче тайны египетских пирамид.

Не хочу грузить вас избыточностью описаний каждого шага моей скромной жизни, я не блогер какой-нибудь, у меня совесть есть. Поэтому давайте сразу о том, к чему мы перешли на следующий день, после того как крепкий старец Пафнутий отслужил службу, вернулся в дом потрапезничать и объявил, что моё новое обучение началось.

– Ну от, Федька, давай. – Батюшка вывел меня во двор и поднял к подбородку видавшие виды боксёрские перчатки.

Ксенофан мне в ухо, лучше б он выпить предложил. После первых же пропущенных ударов по корпусу времена самогоновой учёбы показались мне золотым веком Александрии.

– Не зевай от, паря! А то нечем будет, без нижней челюсти-то знаешь от, как тяжко жить? Вот то-то и оно.

Не подумайте, что я струсил или просто решил не драться. Армия быстро выбивает одно и учит другому, захочешь жить – дашь сдачи. Но старый священник с невероятной для своего веса и возраста лёгкостью прыгал вокруг меня, не сбивая дыхания, не размахивая руками впустую, но каждый его кулак скупо и точно попадал в цель. Которой был я.

Гесс, разумеется, увязался за нами, но в так называемый образовательный процесс не лез, скромненько сидел на задних рядах, ничего не комментировал и ни за кого не болел. Тоже мне друг называется.

– Отдохни от, паря. – Старец помог мне подняться и прислонил меня к забору. – Тебя где драться-то учили?

– В… десан… десанте-е, – с трудом выдохнул я.

– Вишь от как, с живым-то человеком драться – это от одно дело, а так чтоб от беса с ног сбить – тут ить по-иному двигаться надо. Смотри-ка.

Я не сразу въехал в тему.

Стиль «боя православного батюшки», если это можно вообще называть стилем, был построен на нескольких довольно простых и потому жутко сложных в действии принципах.

Первое – ты видишь противника, а не то, кем он является по сути. Поясню: есть противник, с которым ты дерёшься, и совершенно не важно, кто это – человек, нечисть, робот, инопланетянин, святой дух, животное, кто угодно. Победи или сдохни.

Второе – нет защиты в бою. Вообще нет, никогда никакой, никому она не нужна. Ты не защищаешься, ты бьёшь первым.

Третье – правил нет. Правила для спорта, а не для боя на смерть.

И четвёртое – не думай. Вообще! Тебе оно не к лицу, не надо, ни о чём, убей свой мозг, будь бессловесным и бесчувственным, как силикатный кирпич, не оставь врагу ни единого шанса.

– Драться-то – оно само по себе от и несложно, – поучали меня. – Ты управляешь телом, а надо от башкой! Ить ежели, как нас учат по Писанию, самый от наименьший бес способен землю коготком перевернуть, то от как ты с ним драться-то станешь?

– Как все, – попытался спорить я. – Кулаком и верой.

– Это работает, – покивал наставник, сбрасывая перчатки в снег. – Геська, подбери от да в дом тащи! А ты, паря, про веру-то впустую языком не мели. Истинная вера не каждому даётся. А равноапостольных, старцев-монахов да отцов церкви, поди, от много не бывает.

– Да и бесы, я полагаю, таких за километр обходят.

– Соображаешь, – удивился отец Пафнутий, хмыкнул в усы и кивком седой бороды указал мне на дом. Типа пора. Хватит болтать.

Зазевавшийся доберман опомнился, подхватил перчатки со снега и дунул впереди меня.

Остаток дня я провёл в домашних делах и бесплодных размышлениях.

То есть именно за тем, что делает человека философом. Есть вещи, рассуждать о которых можно долго, старательно и вряд ли плодотворно. Если, конечно, у вас нет возможности успешно монетизировать ничего не значащую болтовню. Кстати, у многих это получается, но я не в сонме заоблачных счастливчиков.

Весь мой предыдущий монолог на пальцах показывал, что думать (философствовать) в миллион раз проще, чем всего лишь не думать вообще. Господи боже мой, да мы ведь даже во сне думаем! Ибо нельзя, невозможно, нереально, немыслимо не мыслить!

Проклятая тавтология с демагогией в одном унылом флаконе.

Просто старик владеет прапрадревнехристианскими тайными боевыми искусствами, что позволило ему в возрасте хорошо за восемьдесят без усилий отлупить вполне себе гораздо более молодого и далеко не беспомощного противника.

Короче, меня. Ох… К чему всё это? Так, дайте сообразить…

Ладно, наверное, к тому, что запомнить эти три правила несложно.

А вот реально овладеть ими, так, чтобы свободно применить на практике, – совсем другое дело. Иной коленкор, как выражается мой седобородый наставник. По крайней мере, чем больше я об этом думал, тем меньше у меня оставалось надежды на реализуемость задуманного.

Тем более если вспомнить, что задумано-то всё это было вовсе не мной.

– Собирайся, паря, – через два дня сообщил мне отец Пафнутий. – На окраине от, третий дом по улице Пламенных Коммунаров, мужичок Соболев залютовал. Жену от бьёт почём зря, горькую-то хлещет без меры, бесов видит. Плохо сие.

– Плохо, – согласился я. – Но, в принципе, дело житейское. Участковый направит в район к наркологу, и нет проблем.