Текст книги "Изгоняющий бесов"

– От тебе и ладушки, бабкины оладушки! Стало быть, сходим до них, благословим от на лечение, а там уж, поди, всё само обойдётся, так ли?

– Приблизительно да, – осторожно ответил я, поскольку мой наставник молча направился в сени за тулупом и валенками.

Доберман жалобно заскулил, его взгляд метался туда-сюда, собачья душа разрывалась пополам: с кем идти или с кем остаться?

– Пошли все? – тихо предложил я.

Пёс счастливо залаял, три раза крутанувшись вокруг себя и подпрыгнув козлом на метр вверх к белёному потолку. Как видите, ему немного для счастья надо.

Из дома вышли гуськом, по старшинству, до окраины надо было топать минут двадцать, а то и больше. Тем более что погода вдруг решила показать переменчивый нрав и резко ухудшиться. Задул ледяной ветер, поднимая колючий снег, кидая его нам в лицо целыми пригоршнями, а сквозь серебряную завесу виделись волосатые задницы наглых бесов, изо всех сил вертящих хвостами…

По пути седобородый батюшка что-то бормотал себе под нос: то ли молитвы, то ли матерные частушки, не разберёшь. Гесс полдороги изображал молодого пьяного мастера ушу в прыжке, задирая задние лапы выше головы, но чем больше хмурилось небо, тем быстрее таял его энтузиазм. Пока дошли до последнего дома на улице Пламенных Коммунаров, он уже повесил нос ниже колен и даже перестал кусать острые снежинки.

Я даже не помню, чем была на то время забита моя голова, наверняка какой-нибудь ерундой. Возможно, даже Мартой. В конце концов, за последнее время она была единственной девушкой, с которой мне довелось хоть немножко поговорить.

Нет, не то чтоб разговоры с противоположным полом были запрещены. Я же не принял монашеский сан, так что в принципе кто бы мне что запретил. Никто!

Сумбурно, да? Я хочу сказать, что так называемый чин послушника налагает на светского человека не столь много обязанностей, как многим кажется. Пока ты послушник, ты, так сказать, лишь послушен своему духовному отцу или наставнику, ты только учишься ставить приоритетом духовную жизнь, но в любой момент волен развернуться и уйти.

Как, кстати, чаще всего и уходит подавляющее большинство таких вот обиженных на весь мир философствующих эгоистов. Я, честно говоря, тоже, наверное, ушёл бы по весне, были такие мысли, но теперь, когда мы познакомились с Мартой…

– Пришли от ужо. – Старец широким движением распахнул хлипкую калитку, сдвигая приличный сугроб. Видимо, уборкой снега хозяин себя не утруждал.

Мы шагнули во двор. Навстречу ретиво ринулись два скучающих здоровенных кобеля, но при виде улыбчивого добермана в телогрейке и шапке набекрень неуверенно поджали хвосты.

Гесс искренне удивился и, задорно гавкнув, отправился с ними поиграть, что в его понимании значило погонять псов вокруг дома, пока с них пар валить не начнёт, а потом закинуть обоих в одну конуру и перевернуть её вверх тормашками. Мы же, топаньем стряхивая с обуви снег, взошли на крыльцо и старательно постучали в дверь.

– Коли от пьяным откроет, сразу-то в рыло не бей, – заранее предупредил отец Пафнутий. – Говорю же тебе, не в себе мужик, то бесы его спаивают.

– Значит, ищу чёрного беса гнева и парочку зелёных. Зелёных крещу, чёрного обливаю святой водой.

– Истину глаголешь, паря. Да стучи от ужо, и посильнее, чё ж не открывают-то?

Ломать не делать – жалко мне, что ли? Я стучал кулаком, коленом, ногой, никто не открывал, но мой наставник – дядька упёртый, вы же знаете, уходить он не собирался, а в два плеча мы эту дверь в конце концов просто вынесли вместе с петлями.

– И почему не открывали, думали, что с обычным засовом не справимся?

– Так это от у рабы божьей спросить надобно. – Старец кивком бороды указал на сидящую в углу сеней запуганную женщину.

Безвольно опущенные натруженные руки, усталое лицо, заплаканные глаза, застиранная одежда. Как говорится, суду всё понятно.

– Вечер добрый, Татьяна. Прости от, что уж без приглашения, а тока нам с мужем твоим-то потолковать надо.

– Нет его дома, – тихо ответила хозяйка.

По-моему, у неё были распухшие от ударов губы, но я мог ошибаться, было темновато.

– А где же он, дочь моя?

– Не знаю…

– Не мне лжёшь, Богу лжёшь.

– Батю-ушка-а… – Женщина, не выдержав, бросилась к ногам отца Пафнутия.

Тот бережно обнял её за плечи и подмигнул мне:

– Ты б, энто дело, во дворе-то посмотрел, там сарай есть, слыхал от, Соболев там свою самогонку варит.

– Её все тут варят, даже вы.

– Ты мне давай от не сравнивай благодать с баловством! Иди вона бесов погоняй, что ли. Критикует он тут.

Я коротко поклонился, с отцом Пафнутием вполне можно спорить, он даже любит здоровую дискуссию, но сейчас уж точно не время и не место.

Погода распоясалась вконец, ветер бросал в лицо могучие хлопья снега, вечер опускался быстро, небо казалось коричнево-чёрным из-за низких туч, а сугробы во дворе намело такие, что ноги проваливались по колено. Бесов видно не было, но это не значит, что их тут нет.

Потом я кое-как набрёл на слабо протоптанную тропинку и, уже не сходя с неё, добрался до крепко сбитого заснеженного сарая. Сквозь щель в дверном проёме блестела слабенькая жёлтая полоска света.

«Отец Пафнутий знатный был бесогон», – вспомнилось мне. Да, хватка у старика ещё крепка, и чутьё не пропьёшь.

Сзади раздался хруст снега и хриплое счастливое дыхание.

– Отвёл душу? – не оборачиваясь, спросил я.

– Да, – удовлетворённо выдохнул Гесс. – Лизь тебя!

– Тогда беги в дом, грейся. А мне тут одного несчастного человека надо от бесов избавить.

– Я их кусь! Пусти меня, я первый, мне любопытно, а дома скучно, я с тобой хочу! Возьми меня, возьми, возьми-и! Хуже будет.

– Чем же?

– Я сяду тут и буду ныть, – злорадно пообещал он. – Ну ты чего, мы же друзья? На тебе лапку, пойдём бесов кусь!

– Хорошо, – сдался я, оборачиваясь и принимая его лапу. – Но одно условие: бесов гоняю я, ты сидишь и смотришь. Договорились?

– Да! На тебе ещё лапку.

Скрепив таким образом устную договорённость, мы спокойно открыли дверь (ну как спокойно, с трудом удерживая её от ветра) и заглянули внутрь.

Михаил Соболев действительно был механиком, если можно так выразиться.

Половина сарая представляла собой сложное переплетение труб, проводов, жестяных эмалированных баков разной ёмкости, тикающих термометров и больше походила на тайную лабораторию какого-нибудь свихнувшегося учёного, непременно желающего поработить весь мир.

А колоннады выстроившихся на полках от пола до потолка банок, бутылок, колб, склянок, вёдер и бочонков с самогоном наглядно демонстрировали, каким именно способом он намерен это провернуть. Типа просто споить на фиг всё население планеты. Как минимум, всю Австралию!

На фоне всего увиденного под тусклым светом жёлтой лампочки без плафона мы не сразу разглядели самого владельца. Михаил Соболев (не знаю как по отчеству) лежал пластом в углу, и сивушный запах, идущий от всего (!!!) его тела, буквально шибал в нос с такой силой, что брезгливый доберман зажал нос передними лапами.

– Что делать будем? Я такое не кусь.

– Понятия не имею, – так же откровенно признался я. – Чтобы изгнать беса, пациент должен быть хоть в каком-нибудь сознании. Может, его на улицу вытащить, он придёт в себя на холодке?

Пёс задумчиво кивнул, сведя жёлтые брови. Впрочем, в ездовые собаки впрягаться не стал, предоставив мне одному сомнительную честь тащить эту пьянь на свежий воздух.

В принципе, я вполне себе справился, выволок механика за ноги и попросту оставил его лежать на снегу носом вверх. Когда на нём намело небольшой сугроб, гражданин Соболев соизволил слегка зашевелиться.

– Чё… хто, чёй-то тут?! От бл…!

– Я послушник отца Пафнутия, буду из вас беса изгонять.

– Пшёл на…! От бл…! И фсё…

– Отлично, будем считать, что вы в сознании. – Я развернул мужика за ноги и точно таким же образом отволок его обратно в сарай.

На пороге он попытался вырваться, перевернувшись на живот, но только наелся снега от пуза. Мне удалось прислонить его к стене, кашляющего, плюющегося и матерящегося, потом достать бутылочку со святой водой и приглядеться.

– Надо же, – удивился я, поскольку на плече механика сидел маленький чёрный бес, злобно скалящий на меня зубки. – Тут всё так спиртом пропахло, что его без выпивки видно. А, Гесс?

– Вижу, вижу. Хочешь, я его кусь?

– Хочу, – вдруг взбрело в голову мне. – Валяй, покажи, как можешь гонять бесов.

Доберман бодро рванулся вперёд, клацнув зубами в воздухе, и тут же отскочил обратно.

– Ой!

– Чего?

– Он меня за нос кусь. Больно-о… пожалей собаченьку!

Поскольку это было скорее требование, чем просьба, я быстренько погладил по кожаному носу бедного пса и засучил рукава:

– Господи Боже, спаси и помилуй мя грешного.

С простой молитвой выкрутив пробку, я быстро набрал в рот святой воды и без предупреждения прыснул на беса. Мелкий пакостник, мокрый от рогов до кончика хвоста, завизжал самым мерзким образом и начал раздуваться, увеличиваясь в размерах. Что будет дальше, я знал, приходилось встречаться по учёбе, надо лишь вовремя отвернуться.

– Бум! – с грохотом лопнул нечистый, достигнув метра в кубе.

Доберман рухнул плашмя, закрывая морду лапами, как при взрыве. Кроме зловонного запаха серы, перемешанного со спиртными парами, от беса ничего не осталось. Всё, дело сделано.

– Домой? – обернулся я.

Гесс счастливо завилял обрубком хвоста.

Однако стоило нам шагнуть к двери, как за спиной раздался клокочущий смех, похожий на воронье карканье. Но хуже всего, что это было многоголосье.

– Декарт мне в печень…

Михаил Соболев так и сидел, где мы его усадили, молча, с гнусненькой гримасой на лице. А вокруг него с такими нехорошими ухмылочками стояло, наверное, не менее тысячи маленьких злобных зелёных бесенят.

И у каждого сжатые кулачки, оскаленные зубки плюс полная уверенность в глазах, что они по-любому завалят меня массой. Да, собственно, так и произошло.

– Господи Иисусе, да будет воля Твоя… – только и успел прошептать я, осеняя первые ряды крестным знамением, как бесы ломанулись в психическую атаку.

Они печатали шаг, как гитлеровцы на параде, выбросив правую руку вперёд, словно в приветствии вермахту, издали вопя противными голосками:

– Бей бе-со-го-на-а-а!!!

Отступая, я навернулся через любопытного пса, тот с визгом тяпнул меня за ногу для успокоения нервов, а потом на меня навалились бесы. Зимнюю одежду они прокусить не могли, но в моё лицо и руки словно вонзились сотни острых, раскалённых иголок.

Я отмахивался изо всех сил, я орал слова молитв, но бесы продолжали наступать. Кое-как встав на ноги, почти ничего не видя пред собой, я наотмашь ударил ногой по ближайшей полке, и здоровенная банка самогона литров на десять хряпнулась вниз. Это и оказалось спасением.

– Пьянка-а-а!

Мелкие зелёные бесенята, мгновенно забыв обо мне, припали маленькими ротиками к самогонной луже, а мне хватило остатков ума сбить для них ещё с десяток бутылей.

Пока шустрые зелёные бесы напивались до чёртиков, я успел подхватить хозяина сарая и выволочь его на улицу. Расхрабрившийся Гесс с лаем сбил лапами ещё три полки, потом где-то закоротило электричество и…

– Ложись! – заорал я, хватая добермана за шиворот.

Огненной волной нас выбросило едва ли не к порогу дома. На месте частной самогонной лаборатории полыхал теперь высокий костёр синего пламени, в котором корчились нетрезвые зелёные бесы.

– Хорошо, что дом на окраине, снегу намело и погода хреновая, – зачем-то сообщил я прокопчённому псу. – Если пожар не разнесёт по всему селу, то мы вроде как бы и ни при чём.

– Гав, – с трудом прокашлялся Гесс, сплёвывая сажу. – Нет тебе лизь, нет тебе лапки, нельзя так с собаченьками.

– Можно подумать, я виноват.

– А кто? Кого кусь?!

Мы оба покосились на лежащего рядом механика Соболева. Меж тем из дома уже выбежала его жена, за ней неспешно вышел на крыльцо и отец Пафнутий.

– Знатную баталию от ты учинил, паря. Ну да это дело-то божеское, протрезвеет, так от, поди, и «спасибо» скажет. Ну или в суд подаст. От то ужо завтра видно будет. Прощевай от, Татьяна! Более муж-то на тебя руку не подымет.

– Чё?! – вдруг резко взвился только что лежавший пластом хозяин дома. – Ктой-то мне тут… указывать… от бл… смеет?!

Мы с доберманом молча отошли в сторону, бедная женщина тоже, а могучий батюшка ещё минуты три мутузил обнаглевшего пьяницу, вколачивая в него смирение и любовь к ближнему.

Домой вернулись уже глубоко затемно, убедившись, что огонь стих, благо дорога через всё село шла одна и сбиться с пути даже в такую непогоду очень сложно. Утомительно, конечно, когда снег бьёт в лицо, но дошли. Пока я распаковывал усталого пса, отец Пафнутий мельком рассматривал мои раны.

– Святой водой от ополоснись, должно помочь.

Честно говоря, помогло не очень, но хоть зуд прошёл. Когда я утром глянул на себя в зеркало, то был искренне удивлён, что оно не пошло трещинами, отразив мою физиономию.

– Как у Федьки на носу бесы драли колбасу, – поддразнил мой наставник, собственноручно накрывая на стол. – Не дуйся, паря. От маслом лампадным намажься, а я за тебя-то и помолюсь. Геська, помашешь от за приятеля кадилом?

Это он так шутит. Естественно, в храм собак не пускают, давняя и внятно ничем не объяснённая традиция. Вроде как боевые римские боевые собаки громко лаяли на Христа, когда он нёс крест, и поэтому пёс нечистое животное.

Однако, к примеру, пауки считаются хорошими существами, они заткали паутиной вход в пещеру, где лежало тело того же Христа, чтобы римляне его не нашли. Но тем не менее паутину в церкви тоже никто особо не одобряет, смахивая оную тряпкой вместе с пауками!

Кстати, забегая чуть вперёд, скажу, что лампадное масло действительно оказалось полезной штукой, буквально к вечеру лицо и руки уже не болели. Так, легкий озноб, словно некий мандраж, предшествующий выздоровлению. Ну и пенталгин я тоже выпил на всякий случай.

А наутро меня уже по полной загрузили домашними делами. Я выгулял безмятежно счастливого Гесса, прибрал в доме, вычистил половики на снегу, приготовил обед и ужин, даже успел истопить баню, дожидаясь старца Пафнутия с обедни.

Вот в это время как раз и произошли совершенно непредсказуемые события. Кто-то постучал в дверь. Доберман неуверенно поднял правое ухо, но со своей лежанки не встал.

Открывать, естественно, пришлось мне. На пороге стоял эффектный молодой человек в модном пуховике, теплых джинсах и вязаной шапочке. На вид обычный упакованный турист, изучающий маршруты русской глубинки. Единственное, что должно было меня напрячь, так это отсутствие обуви.

То есть он был босой. Что слегка странно.

– День добрый. Чем могу помочь?

– Позволите войти? – вежливо спросил гость.

– Ради бога. – Я широким жестом пригласил его в дом.

Он быстро прошёл в комнату, и только по рычанию Гесса я вдруг резко понял, что, кажется, допустил ошибку. Нельзя распахивать двери перед тем, кто отвечает вопросом на вопрос.

Красивый молодой человек лет двадцати трёх – двадцати пяти, с классическим римским профилем презрительно сплюнул в сторону скалящего клыки добермана и щёлкнул пальцами. В тот же миг на плече у него материализовался крохотный зелёный бес.

– Этот, амиго? – Гость кивнул в мою сторону.

– Да, – противно пискнул бесёнок.

– Ты труп, человек, – объявил мне резко выросший, под два метра ростом, настоящий чёрт.

Абсолютно голый, мускулистый, на сильных ногах с раздвоенными копытами и впечатляющими рогами на голове. Драка началась без предупреждения.

Первый удар я пропустил, второй и третий тоже, хотя чёрт бил наотмашь, без малейших изысков, словно просто пыль из меня выколачивал. Гесс храбро бросился вперёд, сцепив зубы на хвосте нечистого.

Это дало мне секунду на размышления и попытку применить в бою навыки отца Пафнутия. Только то, что отлично получалось у него, совершенно не выходило у меня. Я честно старался, но чёрт методично продолжал моё избиение, явно растягивая себе удовольствие.

– Значит, бесогон, да? Как лё петит гарсон обижать, так вы все храбрые. А подраться с настоящим пацаном силёнок не хватает или храбрости, кретино руссиано?!

Он впечатал меня в стену и попытался стряхнуть Гесса, но если этот пёс сомкнул челюсти, так запросто его не отцепишь.

– Пришибу, собака сутулая!

– Кусь, – прорычал доберман, не размыкая клыков.

Болтливый чёрт-полиглот взмахнул кулаком, целя ему в лоб, и мне каким-то чудом удалось подставить по удар первое, что попалось под руку.

Икона Николая Угодника разлетелась в щепки, Гесс рухнул мне на грудь, а бледный нечистый начал кругами носиться по потолку, воя от боли в переломанной руке. Думаю, если бы только он поменьше орал, то, наверное, догадался бы побыстрее убить нас на месте.

А так слева из-за ножки табурета вдруг высунулся весёлый оранжевый бес, показав мне язык, и я автоматически хлопнул по нему ладонью. Всё правильно, свет погас…

Глаза я открыл уже совершенно в другом месте. Белый потолок, чистые окна, бледно-зелёная стена, аккуратная и чистенькая больничная палата, мои вещи сложены на стуле, и верный доберман тихо сопит в углу на маленьком цветном матрасике из «Икеи».

Я сам лежу на жёсткой кровати под клетчатым одеялом, рядом небольшой столик, на нём кувшин с водой, стакан на блюдечке и кнопка дистанционного вызова врача.

– Гесс! Гесс, ты спишь?

– Сплю, – не поднимая головы и не открывая глаз, ответил он.

– Где мы?

– В медицинской клинике. Так написано, я видел, я читал. Тебя чёрт побил, а я его кусь за хвост! Хорошо так кусь, до кости. Потом ты по бесу хлопнул, и мы тут.

– Понятно. – Я слегка поёжился, и тело отозвалось затухающей болью.

Значит, ничего не сломано, сотрясений нет. Та рогатая сволочь просто не успела войти во вкус, иначе бы это добром не кончилось…

– Никогда больше не буду драться с чертями.

– А я буду, – вдруг резко поднял морду упрямый пёс, лапой отодвигая миску с водой. – Я его кусь, кусь, кусь, он орал, я храбрый, я герой, я хороший мальчик! Кто хороший мальчик? Я, я!

Мне захотелось на минуточку заткнуть уши, чтобы не слушать этот бред, Гесс хвастался, словно индейский вождь на свадьбе, он, как и большинство собак, был верен устоявшемуся принципу «хвали себя сам, тогда и другие похвалят».

– Что ты молчишь? Я же хороший, скажи.

– Мне нужно отдохнуть.

– Нельзя отдыхать! Собаченьке скучно и одиноко, – тут же вскочил он, виляя так называемым хвостом. – Погладь мой зад! А я тебе лапку дам и лизь!

– Гесс, я уже почти сплю.

– Два раза лизь! Три раза! И ещё сюда Марта заходила…

А вот тут стоп, здесь хотелось бы подробностей. Мне не удалось скрыть своего интереса, а хитрый пёс сразу это почувствовал:

– Гладь!

– Я глажу, ты рассказывай.

– Да-а… – мечтательно простонал он, пока я наглаживал этого шантажиста с кожаным носом. – Тебя санитары принесли, двое, один большой, другой старый. Потом она пришла, красивая, стояла тут, я ей руку лизь… эй?

– Глажу, глажу, прости, задумался, – опомнился я.

– Она меня не гладила, боится собаченек, – со вздохом сообщил доберман, опустив уши. – А я её ни разу не кусь. Лёг, лежу, она на тебя смотрела. Потом тебя гладила-а! Так нечестно! Ты её не лизь, а она тебя по руке гладила, грр…

– Марта ничего не говорила?

Гесс отрицательно помотал головой. Я гладил его ещё пару минут, пока двери беззвучно не распахнулись и на пороге не показался немолодой мужчина в белом халате.

– Добрый день, как самочувствие? – улыбнулся он.

– Спасибо, вроде бы ничего.

– Отлично, значит, скоро на выписку. Могу поинтересоваться, где вас в бетономешалку засунули?

– Под Архангельском, село Пияла, дом отца Пафнутия.

– О-о, – чуть удивился врач, считая мне пульс на запястье. – Знаю его, в своё время в одном взводе служили в Афгане.

Я подумал, что мой наставник, видимо, действительно легендарная личность, если, кого ни спроси, все его знают. Меж тем доктор счёл осмотр удовлетворительным, посмотрел на часы и, похлопав меня по плечу, повернулся на выход.

– Простите, – опомнился я. – А Марта больше не зайдёт?

– Какая Марта? – не понял он. – Здесь дежурят медсёстры Катя и Светлана, если что-то понадобится, нажмите кнопку.

– Марта – это такая рыжая девушка с круглым лицом, в очках, приходила вчера…

– Я, конечно, уточню на вахте, но… Посторонних в это отделение не пускают.

– Понимаю.

– Но, если это родственница или там, допустим, невеста, – мягко улыбнулся он, – меня зовут Николай Вениаминович, я здесь главврач, так что мы что-нибудь придумаем.

– Спасибо огромное!

Пёс вскочил и радостно замахал коротким хвостом. Доктор спокойно потрепал его по холке и вышел.

– Он любит собаченек! Я его догоню и лизь! – Доберман вымелся из палаты, стуча когтями по полу, как конь подковами.

Примерно через час пришла строгая пухлая медсестра. Мне вкололи что-то с непроизносимым названием в плечо и ягодичную мышцу. Потом подали обед – куриный бульон без единой капли жира и две паровые котлетки с рисом. Всё несолёное. По врачебной диете.

По-моему, собачий корм у Гесса и то пах гораздо аппетитнее. Поймав мой взгляд, доберман глухо зарычал и развернулся задом, прикрывая свою миску, то есть давая понять, что делиться не намерен. Пришлось, как всегда, отнестись к этому философски.

Но не успел я даже вполовину справиться с этой безвкусной, хоть и, несомненно, полезной больничной кашицей, как из прикроватной тумбочки раздался монотонный дребезжащий звук.

Мой пёс даже ухом не повёл, а я опустил руку вниз, выдвинул ящик, обнаружив на дне его маленький сотовый телефон, вибрирующий на беззвучном режиме. По идее, мне никто не должен был звонить, телефон не мой, и, как он попал сюда, тоже не знаю. Поэтому, не заморачиваясь, я нажал зелёную клавишу «принять».

– Бесобой?

– Ох, не знаю. Думаю, здесь возможны вариации, всё-таки бесогоны и бесобои немножечко разные по специфике, хоть и родственные профессии. Кстати, я бы ещё поспорил, можно ли относить наш род занятий к профессиональному…

– Тео, философ-гот, ты, что ль?!

– Вообще-то Тео – это для близких друзей, – на всякий случай напомнил я.

– Да помню, помню, не лечи, – устало огрызнулся голос в трубке. – Тут двое наших запарились в Самарканде, нашли гнездо шайтанов при «про́клятой» мечети и… Короче, помочь сможешь?

– В каком смысле?

– Ну, подтянуться на разборки, твою же дивизию! Обычное дело по Системе, сегодня ты помогаешь, завтра тебе – один орден, одно братство.

– Это да, но, как бы сказать, я на данный момент в больнице, поэтому… – Договорить не удалось, потому что сытый Гесс вдруг резко решил пообниматься, одним прыжком кинувшись мне на грудь.

– Будь спок, в объяснительной так и укажем, – завершил разговор незнакомец и, видимо, нажал красную клавишу на своём сотовом.

Потому что я лишь успел услышать слабый щелчок…

…а спустя мгновение открыл глаза посреди площади средневекового восточного города, словно сошедшего со страниц бессмертной «Тысячи и одной ночи». Лысина Сократова, да что ж тут такое творится? Как они это делают?!

Меня оглушил шум базарного дня, рёв верблюдов, ржание лошадей, неугомонный рокот толпы, высокое пение муэдзинов и общая расслабленная атмосфера поэтичной безнадёжности перед властью Аллаха и диктатом султана. Восток нельзя понять с наскока.

Это не просто навязшая в зубах «штука тонкая», но в первую очередь золотое марево солнца в ожидании спасительного сияния луны. То есть мир наоборот, когда день – это смерть, а ночь – надежда на спасение. По крайней мере, нас так учили, и я накрепко запомнил, что до заката любой шайтан втрое сильнее, чем после.

Только какого пьяного Фрейда меня сюда засунули, когда по факту мы и договориться-то ни о чём толком не успели. Я даже не знаю, кто именно мне звонил!

– Лизь тебя, – объявил стоящий сбоку от меня лопоухий серый ослик.

Экстренно протерев глаза, я увидел того, кого и должен был бы. Не то чтоб очень хотел, но, видимо, куда от него денешься.

– Значит, ты выглядишь как осёл.

– Сам ты осёл, – надулся Гесс. – Обижаешь собаченьку.

– Воистину, почтеннейший, как же можно назвать его ослом, – не сдержался проходящий мимо дехканин, и пёс радостно воспрянул. – Когда это натуральный ишак!

Доберман клацнул зубами, мгновенно оторвав рукав халата незадачливому специалисту-зоологу. Тот только ахнул…

– Шайтан, а не ишак!

– Вот ещё раз меня так обзовёшь, и я тебе половину ноги кусь.

– Шайтан в образе говорящего ишака-а! Слушайте, люди, здесь правоверного кусь! Куда смотрит стража эмира-а?!

– Какой болтливый тип, – буркнул мой пёс вслед убегающему дехканину. – Его врачу показать надо, он нервный и легковозбудимый. Два укола и клизму.

– А-а, тебя тоже так лечили, – догадался я.

Осёл обречённо кивнул и повесил уши. Я погладил его по голове, Гесс завилял хвостом.

– Знаешь, в детстве мне очень хотелось попасть в какую-нибудь сказку. – Опустившись на одно колено, я обнял моего добермана, а он вылизал мне лицо. – Спасибо, но больше не надо, ок? Люди смотрят, а для них ты осёл или ишак. С чего я начал? Да, так вот, путешествия по разным мирам – это, конечно, мечта, но прямо сейчас, когда меня неизвестно как уволокли с больничной койки и выкинули на жару кого-то искать, чтобы кому-то помочь, оно уже и не айс, верно?

– Уважаемый, – вдруг меня тронули сзади за плечо, – мы видим, что ишак лижет ваше лицо. Зачем он так делает, а?

– Обычная лечебная процедура, – не оборачиваясь, пояснил я. – Пот человека солёный и разъедает кожу, а ослы любят лизать соль. Это спасает меня от морщин.

– Сколько же вам лет, почтеннейший? – спросил ещё кто-то.

Пришлось встать и обернуться.

– Мне сто сорок шесть.

– Ва-ах, а на вид не больше пятидесяти?! Воистину ослиная слюна обладает чудодейственным эффектом, – завистливо заметил весьма пожилой мужчина в чёрных одеждах. – Меня зовут ростовщик Джафар, о почтеннейший чужеземец, скажи: а может ли твой благородный ишак облизать и меня? Я заплачу полтаньга!

– Десять таньга и миска жирного бараньего плова, – не задумываясь, потребовал я.

Не буду грузить вас деталями торгов, но примерно через пятнадцать минут сытый и довольный доберман облизывал всех желающих по очереди, наполняя мой кошелёк, а я наконец смог выяснить, где находится та самая «про́клятая» мечеть.

Оказывается, она была за городом, в развалинах старого иноверческого квартала. В своё время пламя войны выгнало с насиженных мест много народа и те, кому было позволено, селились за крепостной стеной Самарканда. Разумеется, не все переселенцы были магометане.

А чтобы обратить мигрантов в истинную веру, было решено поставить там небольшую мечеть с четырёхметровым минаретом. Однако что-то не заладилось, люди приходили и уходили, их косили болезни и обирали разбойники (ну и чиновники в большей мере), так что сейчас в заброшенных развалинах гулял ветер, а по ночам выли голодные шакалы. Но что хуже всего, мечеть захватили шайтаны. Бессчётное множество шайтанов!

Так что теперь никто не рисковал подходить к «про́клятой» мечети после захода солнца, да и при свете дня самые отчаянные храбрецы находили более безопасное место, где можно было с почётом сложить голову. Но, как мне рассказали, всё равно пять-шесть голов было сложено именно там! Потом сообразили, остановились, стали предупреждать прохожих, восточные люди быстро учатся, с шайтанами связываться – дураков нет.

– Я больше… ик… не могу!

– Долижи тех, кто заплатил, а потом резко валим, – согласился я, поскольку язык Гесса уже явно распух и не помещался в пасти. – Всё, всё, всё, правоверные! На сегодня лечебные процедуры закончены, записывайтесь в очередь на завтра. Ишак тоже человек, ему отдых нужен, имейте совесть, не напирайте, завтра – значит завтра!

Не менее получаса мне пришлось успокаивать раздосадованную публику, не брать аванс, не пускать вне очереди, не покупаться на «вот ему двадцать таньга, и пусть лижет прямо сейчас, лопоухая сволочь…».

Я с трудом отбил усталого пса от навязчивой публики, жаждущей немедленного омоложения путём вылизывания, и увёл его на окраину, где мы смогли сесть у дешёвенькой придорожной чайханы.

Хозяин вынес нам глиняную миску воды, и доберман молча опустил туда язык. Даю слово, что вода зашипела от перегрева.

– Сваливаем по-тихому, – предложил я. – Нам ещё до «про́клятой» мечети километра два топать.

– Я не дойду… у собаченьки ножки устали… всех лизь.

– Ты же не ногами их лизал.

– Нет, языком лизь. Язык весь солёный, тьфу… Ты меня не пожалел и не погладил!

Ок, лысина Сократова, Декарт мне в печень, я честно гладил этого нытика ещё, наверное, минут десять. Когда пёс расслабился и решил, что гладить его будут вечно, мне оставалось лишь вновь вернуть окружающий мир на круги своя.

– Всё, подъём, эпикуреец, со всех сторон нас ждут великие дела. Надо двигать к одной мечети, захваченной шайтанами.

– Это кто?

– Это такие восточные бесы.

– Я их кусь?

– Не возражаю.

Придя таким образом к взаимоустраивающему консенсусу, мы толкнулись лбами и направились по указанию нервного чайханщика за городскую стену.

– Вах, зачем туда ходить? Не надо туда ходить, плохое место, нехорошее, не подобающее мусульманину. Аллах всё видит и то туда не ходит, вай мэ…

Как вы понимаете, тем не менее мы высокомерно наплевали на добрый совет порядочного человека и пошли. Стражи без проблем выпустили нас за стену, им же хлопот меньше.

То есть по традициям того времени слуги закона отвечали за порядок в городе, но не за его чертой. Тем более в ночное время суток. А как известно, рогатые шайтаны, в отличие от рождённых в чистом пламени джиннов, предпочитают ночную прохладу.

Когда впереди, в густых зарослях, начали проявляться неровные очертания развалин и косо срезанный столб минарета, осёл встал как вкопанный, прижав уши и упираясь всеми четырьмя копытами.

 
Когда умрём мы раз и навсегда,
Страшна не смерть, а ожиданье смерти.
Я – глины ком, и, коль уйду, поверьте,
Найдётся тот, кто скажет – не беда.
Толкнёт мой прах ногой высокомерно:
Был ли Хайям? Да не было, наверное… –
 

прикрыв глаза, по памяти процитировал я.

Гесс повёл большущими ушами, делая вид, что вслушивается, но вряд ли хоть что-то понял. В его чистом незамутнённом собачьем мозгу не было места для пустых философствований о жизни и смерти. А смысл?

Он искренне наслаждался каждым мигом своего существования, категорически отрицая тот факт, что когда-нибудь должен будет умереть от старости. С точки зрения добермана, жизнь вечна! И согласитесь, в этом плане он, не задумываясь, просто подтверждал основные постулаты ведущих отцов церкви.

Хотя сейчас речь не об этом, верно? Поднимем эту тему в другой раз.

Я слегка шлёпнул зевающего ишака по заднице:

– Ну что?

– Что? Где? Кто? Кого кусь?!

– Это я тебя хотел спросить, спящая красавица. Нас вытащили сюда, чтобы мы помогли другим бесогонам справиться с местными шайтанами.