Текст книги "Кицунэ"

– Всё нормально, не волнуйся.

– Я всегда волнуюсь. Кроме того, папа собирался сказать…

– Мяу, – неожиданно напомнил о себе кот.

– Не поняла, – тут же напряглась мама, – то есть ты избавился от собаки, но завёл кошку?

– Мяу-а!

– Алексей, у тебя же аллергия на шерсть!

– Мяу-ау-а-а-а!

– Нет, никого я не завёл! – практически взвыл я, пытаясь ногой отпихнуть кота, которому вдруг нелогично взбрело в голову потереться об мои джинсы.

Короче, ситуация быстро выходила из-под контроля. Орала мама, орал кот, орала кицунэ… Причём последняя ещё пыталась таким образом успокоить мою маму:

– Уважаемая госпожа, из чьего благословенного чрева появился на свет мой добрый хозяин! Поверьте мне, он не завёл ни кошку, ни собаку. Но у вас есть повод для радости за сына – он завёл меня!

– Сынок. Умоляю. Скажи мне правду. Кто это?!

– Меня зовут Мияко-сан, да продлят Небеса вашу жизнь вечно! – успела выкрикнуть лисичка, пока я лихорадочно выключал смартфон. Всё. Наступила тишина. Все постарались выровнять дыхание, взять себя в руки, как-то успокоиться и взглянуть на мир трезво.

– Ты не могла бы с меня слезть?

– Могла бы, но тут кот.

– Он самый обыкновенный.

– Не уверена. – Тем не менее кицунэ скользнула вниз, держась за моей спиной и прижимаясь ко мне упругой грудью. Да, я чувствовал это сквозь её и свою одежду. – Уф. Ты прав, Альёша-сан, это не нэко. Их демоническую сущность не скрыть, к тому же обычно они чёрной масти. Рыжие коты слишком безалаберны и безответственны, чтобы творить злые дела.

Я молча покачал головой.

– Ты должен гордиться мной, я понравилась твоей маме! – В ответ на мой недоуменный взгляд, девушка радостно закивала: – Честно-честно! Вот увидишь, сегодня же она придёт к нам в гости!

Какое счастье, что сегодня я на работе…

Потом мы, наверное, ещё минут десять препирались по поводу: «мой добрый хозяин и господин, почему ты не хочешь взять этого чудесного рыжего котика в дом?» Мне удалось отстоять права на жилплощадь, потому что, во-первых, я привык жить один, во-вторых, нас уже двое, в-третьих, если считать хозяйственных бесов, то вообще уже пятеро, куда нам кот?!

Хорошо хоть сам обсуждаемый объект ни на чём не настаивал, быстро потеряв к нам интерес и исчезая этажом выше. Но всё равно ноющую кицунэ, словно капризную девчонку, мне пришлось тащить вниз, практически перекинув через плечо:

– Хочу котэ-э, он няшный, ковайный и ми-ми-мишный!

…В общем, утро началось весело, день также задался с яркой стороны, и в какие-то моменты я буквально ощущал жгучее желание просто сбежать с этой планеты. Останавливал всего один, но критически важный фактор – куда бы я ни дёрнулся, мой подарок с ушками и хвостом гарантированно бежал бы следом вприпрыжку! Избавиться от лисички-оборотня просто так невозможно…

То есть варианты, конечно, были, и даже целых два. Порвать открытку, когда лиса будет там. Она умрёт, а я смогу насладиться вожделенной свободой. Либо я сдохну от её милого общества, но всё равно она честно будет кружить у моей могилы десятки лет, пока тело не разложится в пыль, и только тогда оставит меня в покое. Вот, собственно, всё, по-другому не получится.

Передарить я её не могу, выгнать тоже. Да и не так чтоб особо хочу, честно говоря. Хотя нет, иногда очень даже хочу! В качестве примера приведу всего один не очень длинный разговор.

Уверен, вы сами всё поймёте. Итак.

Мияко. Ты сказал, что этот трактир называется «Шоколадница». Служанка, где мой шоколад?

Официантка (вежливо). Посмотрите меню. У нас много замечательных десертов.

Мияко (терпеливо). Принеси мне шоколад!

Официантка (перечисляя). Шоколадный маффин, шоколадное фондю, шоколадный брауни?

Мияко (уже с раздражением). Я сказала, шоколад, просто шоколад, что в этом сложного?!

Официантка (растерянно). Извините, чистого шоколада у нас нет.

Мияко (уже мне, поэтому нежно и сквозь зубы). Куда ты притащил меня, глупый гайдзин, в «Шоколадницу», у которой нет шоколада?

Я (устало). Можем уйти.

Мияко (вставая и засучивая рукава). И уйдём! Только сначала я вырву сердце этой служанки и сожру его у неё же на глазах!

И я, и официантка (одновременно). Что за…?!

Мияко (срываясь на рык). Потому что она тебе улыбалась! Никто не смеет заигрывать с моим господином, когда я рядом! А я рядом всегда, фыр-р-р…

Как вы понимаете, больше мы ни в какие кафе не заходили. Погуляли в центре, пошуршали осенними листьями на исторической территории Кремля. После длительной реставрации и разбивки парковой зоны там стало гораздо комфортнее, кицунэ вполне себе это оценила. К православным храмам она относилась с большим уважением, отвешивая золотым куполам низкие японские поклоны.

Потом мы спустились кварталами старых купеческих особняков к набережной. Волга в наших широтах редко замерзает даже зимой, но и ранней осенью от реки всегда веет холодом. Лисичка намотала шарф до самого носа и крепко держалась за меня, уверяя, что её вот-вот унесёт ветром, она видела этот мультфильм и не хочет рисковать. Я сказал, что вообще-то правильное название «Унесённые призраками», но она лишь надулась, в очередной раз обозвав меня занудой.

К музею мы вышли, нагулявшись всласть, примерно за полчаса до начала моей смены.

– Тебе нельзя просто так войти со мной и остаться.

– Почему? Скажи им, что я твой подарок.

– Боюсь, начальство этого не поймёт и не оценит. Согласно трудовому договору, ночной сторож должен быть один, находиться в музее после закрытия могу только я. Никаких друзей, знакомых, близких.

– Хорошо, мой господин, – не стала спорить кицунэ, умоляюще вскидывая бровки, – я подожду тебя в открытке. Ты ведь выпустишь меня, когда все уйдут?

– Само собой.

Мияко кивнула, поправляя шапочку, дождалась, пока я достану открытку, тяжело вздохнула и коснулась глянцевой бумаги указательным пальцем. В тот же миг её не стало, а изображение неуловимо изменилось. Девушка-лиса определённо была та же самая, но в другом костюме и с чёрными волосами. Теперь понятно, как она это делает.

Я аккуратно убрал её обратно в карман, огляделся по сторонам – не заметил ли кто из случайных прохожих фокуса с пропажей человека, убедился, что рассеянное внимание обратили разве что два школьника средних классов, и спокойно пошёл к музею. Далее ничего особенно интересного.

Старший научный сотрудник Оля передала мне ключи, предупредила о возможном отключении воды ночью, собственно, всё. Разве что я сам осторожно поинтересовался, уехала ли от нас японская делегация, всё ли им понравилось, не произошло ли каких-то эксцессов, ну там, вдруг что-то забыли или потеряли? Оказалось, нет. Всё хорошо, даже замечательно.

Улетели в Москву ещё вчера, всем очень довольны, увезли с собой кучу фотографий, местные сувениры из чакана, сухие чашечки лотоса и причудливый водяной орех чилим. Взамен оставили книги, переводы, небольшие подарки всем сотрудникам. Музей им очень понравился. Как говорят, Велимира Хлебникова вообще ценят в Японии. Почему нет?

Не знаю, что уж там японцы раздали местным хлебниковедам, но мне достался тот ещё подарок! Как только я закрыл все двери, проверил окна, отключил камеры и включил сигнализацию, то сразу же вынул из файла открытку с рисунком в стиле аниме, положив её на стол. Кицунэ материализовалась в ту же секунду, прямо со стола прыгая мне на шею:

– Альёша-сан, я так скучала-а! Кстати, ты не забыл положить в свою сумку мой чай?

Разумеется, не забыл, жить-то хочется. Пока лисичка, скептически обозрев мою комнатушку, хозяйственно взялась за чайник, я решил ещё раз обойти оба музейных крыла. Так положено, согласно правилам, ночной сторож должен совершать как минимум три обхода за смену.

Разумеется, никто этого не контролирует и вряд ли так уж скрупулёзно соблюдает. Но что-то тянуло меня пойти и посмотреть. Какой-то посторонний звук звучал в ушах, с каждым шагом становясь громче и явственнее. Клянусь Чубакой в белом платье Леи, это был… детский плач?!

– Полный бред. Откуда у нас тут дети? – вслух размышлял я, включая везде свет. – Школьные экскурсии для первоклашек проводятся в утренние часы. Даже если предположить, что кто-то из малышей заблудился, так неужели в течение всего дня его не нашли смотрители и не хватились учителя? Такого просто не может быть. По определению не может!

Однако, несмотря на тихие, жалобные всхлипывания, я тоже обнаружил ребёнка не сразу. Шести-семилетний мальчик забился в угол под стендами у так называемой лестницы, ведущей в никуда, настолько удачно, что, если бы не выглядывали мыски оранжевых кроссовок, его и вовсе можно было не заметить.

– Парень, ты откуда здесь взялся?

Коротко стриженный черноволосый малыш поднял на меня узкие азиатские глаза и захныкал ещё громче. Господи, да что ж делать-то? Я наклонился, опустившись на одно колено, легко поднял ребенка на руки и понёс:

– Ничего, ничего, держись! Всё будет в порядке, сейчас выпьем чаю с бутербродами, я позвоню в полицию… они найдут твоих родителей, мы… ох…

Почему-то с каждым шагом мне становилось тяжелее. Мальчик прильнул к моему плечу, обхватив меня тонкими ручонками за шею, но тело его, не меняя формы, неожиданно резко увеличивало вес. Казалось, что я тащу бронзовую или чугунную скульптуру.

– Сейчас… погоди, давай остановимся и…

Я упал на колени, а потом завалился вбок. Цепкий ребёнок словно прилип ко мне, его вес продолжал усиливаться, так что ещё чуть-чуть, и рёбра начнут трещать. Скинуть его мне уже не хватало сил, наверное, минимум двести килограмм давило мне на грудную клетку. Он уселся на меня сверху и впервые улыбнулся, показывая пасть, от уха до уха полную острых кривых зубов…

Когда я уже начал задыхаться, с небес раздался мелодичный голос:

– Конаки-дзидзи, кого я вижу?

– Кицунэ, он же просто человек… почему же ты…?!

– Глупый вопрос. Потому что это мой человек. – После чего я услышал неприятный хруст сворачиваемых шейных позвонков, невероятная тяжесть свалилась с моей груди, и Мияко-сан одарила меня нежнейшей улыбкой. – Ты слишком доверчив, мой господин. Как можно было поддаться на плач старика?

– Это был ребёнок, – неуверенно ответил я, кое-как сев на пол.

– Это был ёкай. – Девушка указала мне на валяющегося в углу смуглого лысого старикашку, с неестественно повёрнутой шеей, босого, с длинными грязными ногтями, одетого в одни лишь драные штаны, подвязанные грубой верёвкой. – Ёкай – вид злой нечисти, – пояснила кицунэ, брезгливо вытирая ладошки о мою же рубашку, – у нас в Японии каждый знает, что старик конаки-дзидзи всегда притворяется плачущим ребёнком. А потом, когда его возьмут на руки, он увеличивает свой вес так, что способен просто раздавить доброго простачка и сожрать его плоть.

– Спасибо-о… – Встав, я посмотрел на скрюченное тело: – Откуда он вообще здесь взялся?

– Мне тоже интересно. Слушай, а гости твоего музея случайно не были такими же забывчивыми, как и профессор Сакаи?

– Понятия не имею.

– Тогда, может быть, разрешишь мне посмотреть, что они ещё тут оставили?

– А этот… как его?..

– Труп ёкая надо вынести во двор, утреннее солнце испепелит его в считаные секунды.

Я кивнул, ей виднее, да и кому ещё можно было бы доверять в таких вопросах. Мы честно обошли все залы, остановившись около рабочего кабинета директора. Место для меня почти запрещённое, здесь проводились встречи хлебниковедов, частенько шли горячие споры, тут пили чай уважаемые гости, обсуждались литературные проблемы и принимались судьбоносные решения.

Но именно у этих дверей девушка-лиса вдруг сделала охотничью стойку. Разумеется, я снял ключи с пояса, и кицунэ неслышно скользнула внутрь.

– Стой тут, Альёша-сан. Ничего не делай, просто смотри.

Да, честно говоря, после всего произошедшего я бы и шагу с места не сделал. Мияко неторопливо, осторожными мягкими шажками обошла комнату. Пару раз она останавливалась и принюхивалась, как настоящая лисица, а потом уверенно шагнула к столу, приподняла толстую зелёную скатерть и быстрым движением вытащила такую же небольшую, монохромно раскрашенную открытку вроде той, на которой была изображена она сама.

Только на этой красовался полуголый, уродливый старик, с большим ртом и горящими глазами, сидящий в засаде у дерева. Не узнать того, чей труп сейчас валялся в углу в коридоре, было попросту невозможно. Я прошёл в кабинет и посмотрел на обратную сторону открытки, там тоже были написанные от руки иероглифы.

– Ещё один «подарок»?

– Нет, тут написано «быстрая смерть».

– И всё?

– Всё, что тебе нужно знать, мой недалёкий господин, – не особенно вежливо отмахнулась лиса, а бровки её сурово сошлись на переносице. – Пойдём пить чай, здесь больше делать нечего. И да, возьми эту дрянь с собой.

– Зачем?

– Пригодится.

Невзирая на весьма туманное объяснение, я двумя пальцами взял у неё открытку с этим… как его, ёкаем (это слово склоняется?) и вновь запер кабинет. Через пару минут мы сидели в моей «сторожке», держа в руках кружки с ароматным чаем. Кицунэ категорически отказалась что-либо пояснять по поводу событий сегодняшней ночи, но охотно пустилась в рассказ об одной из самых известных японских лис. К слову говоря, приходившейся ей четвероюродной бабушкой.

Мне кажется, я уже где-то слышал эту легенду, но тем не менее Мияко рассказывала в лицах, с пением, танцами, завыванием, прыжками, отчаянной жестикуляцией и самой неожиданной мимикой на свете.

Итак, лису звали Тамамо-но Маэ, и родилась она вообще в Индии. А может, и не в Индии, но именно на берегах Ганга она заматерела настолько, что отрастила девять хвостов. То есть была очень могущественна! Приняв облик сногсшибательной красотки-секси и назвавшись интригующим именем Хуа-Янг (я попросил Мияко не материться!), лиса легко завоевала сердце местного царька, некого Пан-Цу. А кроме сердца его постель, его казну и вообще всё.

Перед ней раскрывались шикарнейшие перспективы, но душа её была слишком черна, и тётка утроила махровейший геноцид подданных, в результате чего в народе вспыхнул бунт, у неё нашли хвосты, и она быстренько эмигрировала в Китай. Пан-Цу умер с горя или был убит восставшими.

На китайском поприще хвостатая героиня незаметно притёрлась ко двору императора Ю династии Чжоу, влезла в его гарем под именем невинной (!!!) девы Бао-Сы. Она легко стала императрицей, столь же незатейливо подставив своего мужа и его государство под удар врага. Типа «улыбка её была полна неземного очарования», но улыбалась она лишь тогда, когда видела сигнальные костры, поднимающие воинов по тревоге.

Незадачливый влюблённый Ю велел жечь костры каждую ночь, скоро войску надоело подрываться еженощно по ложной тревоге, чем в конце концов и воспользовались коварные соседи. Китайского императора, естественно, убили, а хитрая лиса, уже под именем Тамамо-но Маэ, вовремя переехала в Японию.

Там она стала придворной дамой и любовницей очередного императора. Микадо поразило, что её тело излучает дивный свет в темноте, но эта любовь привела к болезни владыки. Опытный врач на глаз определил причину, обвинив лису в том, что она лиса! Микадо огорчился, обиделся, надулся и выпустил приказ немедленно казнить злодейку.

В нечеловеческой злобе, убивая каждого встречного-поперечного, мудрая Тамамо-но Маэ бежала, превратившись по пути в большущий валун, названный людьми Сэссё-Сэки, и каждый, кто прикасался к нему, умирал на месте. Даже пролетавшие в небе птицы и пробегавшие мимо белки.

И только в семнадцатом веке просветлённый монах Гэнно, идущий путём Будды, усердными молитвами расколол этот камень. Однако умерла ли при этом хитрая лиса или вновь успела куда-нибудь слинять, об этом история умалчивает.

Мияко-сан столь же таинственно молчала, закольцовывая свой рассказ многозначительным подмигиванием как возможностью продолжения в любой момент. Даже не знаю, что меня впечатлило больше – повесть о приключениях могущественной лисы с девятью хвостами и пониженной социальной ответственностью или мастерство творческой подачи от юной кицунэ. В общем, круто!

Будильник мы поставили на шесть утра, чтобы успеть через заднюю дверь вынести тело злобного старикашки с весом в полтонны как раз к холодному осеннему рассвету. Пришлось отключить сигнализацию почти на полтора часа раньше, но вряд ли кто обратит на это внимание.

Потом мы с соучастницей (правильное слово?) прилипли носами к оконному стеклу и смотрели, как золотистые лучи превращают мертвую нечисть в горсть серого пепла. Не скажу, что это было завораживающее зрелище, но у меня почему-то стало чуточку легче на душе. Хотя и нерадостных мыслей хватало…

– У тебя задумчивое лицо, Альёша-сан. О чём ты грустишь, разве твой враг не повержен? Я сама сломала ему шею!

– Мияко, ты, мм… ты умничка и спасла мне жизнь, но…

– Дважды, – педантично напомнила она.

– Да, дважды, а я лишь…

– А ты накормил меня, обогрел, подарил множество вещей, защитил от рыжего кота и почти познакомил со своей замечательной мамой! Она у тебя просто ми-ми-ми!

На мгновение мне показалось, что она издевается. Но маму я всё равно люблю, поэтому, опустив данный весьма спорный момент, я сразу перешёл к главному:

– Смотри, вот твоя открытка, а вот старика. Размер, цвета, печать. Они из одного набора.

– И что с того?

– Очевидно, что этот твой профессор привёз с собой из Токио пачку подобных картинок всяческой японской нечисти.

– Зачем?

– Я думал, это ты мне скажешь.

– Мой привередливый и порой жутко занудный господин, – терпеливо вздохнула лисичка, закатывая огромные глаза, – я не понимаю, чего ты от меня хочешь, но я вся в твоём распоряжении!

– Ладно, скоро придут сотрудники музея. Думаю, тебе пора в открытку.

– Не хочу-у…

– Без вариантов, если узнают, что я привёл сюда девушку, меня просто уволят.

– Ну и пусть, всё равно эта работа недостойна такого великого художника, как мой прекрасный хозяин, который не заставит бедную кицунэ лезть в…

– В открытку, живо! – пришлось прикрикнуть мне. Лиса исчезла ровно за пять-шесть минут до первого звонка в дверь. Всё, моя смена закончена. Теперь домой и спать.

Мияко выпрыгнула ко мне, стоило отойти от порога музея на десять – двенадцать шагов, широко улыбаясь, цапнула меня под руку и, вполне довольная собой, пошла рядом. На этот раз мы прошли по улице до первой же урны, когда мне было предложено избавиться от открытки со стариком. Я просто порвал её на мелкие клочки и выбросил обрывки. Учитывая, что и самого ёкая уже давно сожгло солнце, этого было достаточно. То есть я очень на это надеюсь.

До дома добирались опять-таки на такси. Во-первых, деньги были, во-вторых, я просто боялся засунуть деятельную кицунэ в маршрутку или автобус. Как понимаете, в выражениях она не стеснялась ни разу, воспитание получила весьма специфичное для наших широт, поэтому рисковать не хотелось. В такси я с ней хотя бы справлялся.

Дома мы оба завалились спать. Она на диване, я на ковре. Предварительно проверив сотовый, я убедился, что ни звонков, ни сообщений от родителей не было, написал отцу, что всё в порядке, сплю, позвоню сам после обеда. Уж не знаю, заходила ли мама, вторых ключей от моей квартиры у неё нет.

С другой стороны, нет и сомнений, что она придёт. Если мама уверена, что я завёл собаку, кошку и девушку одновременно, то нипочём не оставит меня в покое. Собственно, и с моей предыдущей пассией нам пришлось расстаться именно потому, что они с мамой не устроили друг друга, пытаясь в ультимативной форме заставить меня принять ту или иную сторону. А я не хочу быть разменной монетой ни для кого, даже для самых близких людей.

В общем, я уснул на полчаса позже сладко сопящей лисички. Мыслей было много, противоречивых и логичных, но должен сказать, что ровное дыхание кицунэ реально убаюкивало…

Мне снилось, что я попал в Венецию. Не один, конечно, а с Мияко-сан, которая не оставляет меня и там. Мы шли незнакомыми мне узкими уличками, прогуливались вдоль прекрасных зелёных каналов, по которым стройные гондольеры в полосатых рубашках, демонстрируя туристам мефистофельский профиль, вели свои чёрные лодки, ловко управляясь одним длинным веслом.

Возможно, они даже что-то пели, ведь недаром считается, что в Италии все мужчины оперные певцы. Вокруг шумел карнавал, моя подруга, пританцовывающая рядом, уже дважды меняла свой костюм от Коломбины до роскошной куртизанки шестнадцатого-семнадцатого века. Я вроде бы так и оставался в чёрных одеждах и длинном плаще Дон Жуана, с острой шпагой у бедра. Но почему-то без маски, хотя и лиса-оборотень была без ушек и без хвоста. Во сне это не имело значения.

Потом кто-то толкнул меня в плечо, жёстко, агрессивно. Как и положено, я схватился за шпагу, но почему-то выхватил из ножен короткий ржавый клинок. Напротив меня встали трое мужчин в жутких костюмах чумного Доктора. Три Доктора сразу, против одного Дон Жуана без шпаги.

Мияко начала картинно заламывать руки, и в этот момент один из преградивших нам путь снял маску, открывая лицо. Но не человеческое, на нас смотрела чёрная кошачья морда с оранжевыми глазами, из её пасти вырывалось пламя. Взявшись за руки, мы кинулись бежать, а вслед раздался торжествующий охотничий вой…

Я проснулся от запаха свежезаваренного кофе. Моя сожительница (глупое слово, но она же живёт у меня дома?) в расписном кимоно и чистых носочках стояла у плиты, колдуя над туркой.

– Уже почти четыре часа, много спать вредно.

– Кто сказал? – зевнул я, совершенно не желая вылезать из-под пледа, но лисица, как всегда, была неумолима:

– Вставай, лежебока! Мне пришлось поломать голову над твоими словами о деяниях профессора Сакаи. Он, конечно, коварный пьяница и косоглазый хитрец, умеющий составлять заговоры и талисманы против таких, как я. Но он не злодей. Если уж он решил подарить тебе одну открытку со мной, то никак не планировал убить тебя же второй открыткой с конаки-дзидзи. Этот ёкай не приручается и действует исключительно по своей воле.

– То есть натравить его на какого-то конкретного человека не получится? Если японцы улетели вчера днём, то, следовательно, я первый человек, который попался старику под руку ночью. Мог быть кто угодно.

– Вот именно. А утром жрецы вашего музея обнаружили бы на полу обглоданные человеческие кости. Ёкай утратил разум от голода, иначе бы он успел учуять меня и сбежать.

– Кстати, – возможно, немножко бестактно вспомнил я, – от тебя больше не пахнет мокрой псиной.

– Как ты добр и внимателен, мой господин, – язвительно откликнулась Мияко-сан, с грохотом ставя на стол кружку, – посидел бы сам в тесной открытке из Хоккайдо в Токио, из Токио в Москву, из Москвы к вам… и посмотрим, чем от тебя будет ароматизировать!

– Извини.

– Зануда.

– Я же извинился?

– Пей свой дурацкий кофе, благородный самурай Альёша-сан, и не доставай меня своими придирками! – Надувшаяся кицунэ повернулась ко мне спиной, раздражённо возя хвостом по полу.

В общем, просить прощения мне пришлось ещё минут пятнадцать. Примирились на компромиссном решении: она готовит ужин, а я рисую ей два новых платья и три ночные рубашки на сменку к шёлковой пижаме. К моему лёгкому удивлению, оказалось, что девушка с ушками прекрасно разбирается не только в традиционной японской кухне, но и замечательно готовит обычные русские блины с маслом и сахарным песком!

В свою очередь, я честно нарисовал всё, что она просила, предварительно порыскав вместе с ней в интернете. Мне пришлось ещё раз отметить, что лично она ни разу не коснулась экрана даже пальчиком, не открыла ни одного «окна» и как бы даже старалась держаться отстранённо, за моей спиной, словно всё это не очень-то её интересовало. Не слишком характерное поведение для девушки, которая выбирает себе наряды.

Потом мы ещё даже успели поесть. В смысле ел я, лиса ограничилась лишь стаканом подогретого молока. У неё была своя собственная диета, и да, пусть лучше сидит на молоке и чае, чем выгрызает злые сердца у плохих людей. Мне не очень верилось, что бандиты забыли о нас. И кстати, в этом смысле я оказался прав, хоть всё произошло не так, как хотелось бы по законам лёгкого жанра.

Но всё это было в будущем, а прямо сейчас к нам заявилась моя мама. Честно говоря, бандитам или полиции я, наверное, обрадовался бы чуточку больше…

– Сынок, – мама с порога поцеловала меня в щёку, обозревая «поле боя» беглым взглядом опытного полководца, – я не смогла сидеть дома. Ты не звонишь сам, не берёшь трубку, отключаешь телефон, обрывая разговор.

– Ох, мам, я не…

– Алексей, материнское сердце не обманешь. Что ты от меня скрываешь?

– Он ничего от вас не скрывает, о почтеннейшая э-э… – Кицунэ бросила в мою сторону требовательный взгляд.

– Вера Павловна, – обречённо подсказал я.

– …почтеннейшая Вера Павловна-сан! – низко поклонилась лисичка, прижимая чёрные ушки. – Ваш благородный сын великодушно позволил мне, скромной и чистоплотной кицунэ, жить у него дома до скончания века, пользоваться ванной, спать на его диване, пить молоко и убивать его врагов! Воистину, счастлива перед Небесами мать, подарившая миру такого прекрасного самурая!

Мама осела прямо на пол. Мы оба бросились её поднимать.

– Глупый гайдзин, разве можно так обращаться с мамой!

– То есть это я же ещё и виноват?

– Сейчас же нарисуй мне веер, я буду обмахивать драгоценную Веру Павловну-сан!

– Господи, да возьми любую плоскую вещь, книгу, картон, блокнот, листы бумаги…

Мияко подумала с минутку и кинулась на кухню. Мама как раз открыла глаза, чтобы увидеть несущуюся к ней кицунэ, воодушевлённо взметающую над головой тефалевскую сковородку, сказала: «Ой, ё…» и откинулась по второму разу.

– Сковорода-то зачем?!

– Потому что она с ручкой! Махать удобней!

– Лучше воды принеси!

– Сколько?

– Ведро! – не сдержавшись, рявкнул я.

– Сынок… – простонала мама, не раскрывая глаз. – Кто эта агрессивная девица?

Ответить я не успел, потому что в ту же секунду нас окатило ледяным водопадом! Довольная собой лисичка с маленьким ведром в руках хлопала ресницами:

– Меня зовут Мияко! Счастлива с вами познакомиться. Хотите чаю?

Мама выплюнула струйку воды, подняла на меня страдальческий взгляд и позволила усадить себя на стул. Через пять секунд мы её накрыли сухим полотенцем и вручили чашку чая. Пока я, ругаясь самыми богохульными лукасовскими проклятиями, вытирал пол, лисичка, встав на табурет, с выражением читала маме «смешные» японские стихи:

 
Шишку принёс из леса глупый гайдзин.
Не заметил тяжёлую ветку,
Сам виноват!
 
 
Напилась я слишком крепкого сакэ,
Вряд ли найду сегодня дом свой.
Шалава – имя моё отныне.
 
 
Мало половин. Половина мозга,
Задницы половина.
Мало дуре…
 

Мокрая мама честно выслушала все три, демонстративно отодвинув чашку, потом позвонила отцу, чтобы тот срочно приехал за ней на машине. Он обещался быть в течение десяти минут.

– Я подожду его внизу.

– Уже уходите, Вера Павловна-сан? – опешила лиса.

– Ноги моей не будет в этом доме.

– Позвольте недостойной кицунэ проводить вас до самодвижущейся повозки и поклонами приветствовать вашего благородного мужа!

– Ни за что! – решительно обрезала мама. – Он возрастной человек, и у него больное сердце. Единственного сына, как видно, я уже потеряла, но мужа никому не отдам…

В общем, вскоре отец просигналил, что стоит у подъезда. Мои объяснения, как и извинения со стороны Мияко, не имели ровно никакого веса, потому что если мама что вбила себе в голову, то это потом и клещами не вытянешь.

Разумеется, мы всё-таки спустились с ней, я помог сесть в машину, незаметно просемафорил отцу, что перезвоню ему сам и всё не так страшно. Он так же тихо подмигнул. Мы с ним всегда понимаем друг друга. Но звонить прямо сейчас слишком рискованно, надо дать всем время успокоиться, прийти в себя, а потом дня через два-три устроить повторное «знакомство».

Крашеная лисичка, высунув было нос из подъезда, убедилась, что я возвращаюсь, и первой бросилась в дом. Благо я не запирал дверь, и как оказалось, вошёл в квартиру очень вовремя. Кицунэ готовилась к ритуальному самоубийству.

Сепуку или харакири, не помню, чем там они особенно отличаются, шерсть Чубаки мне в подмышку!

– Прекрати сейчас же!

– Я опозорила себя, свой род, тебя, твой дом и навеки потеряла лицо перед почтеннейшей Верой Павловной-сан, – сурово ответила лисичка, расстилая на полу белую простыню и укладывая на чистое полотенце острый кухонный нож, три домашних беса с траурными выражениями лиц молча стояли рядом, – я так низко пала, что даже не смею просить тебя о милости облегчить мои муки скорой смертью через отсечение головы. Позволь мне закончить мой бренный путь, пока Небеса не покарали меня иначе…

– Так, во-первых, перестань нести чушь! А во-вторых, никаких самоубийств у меня дома! В подъезде, во дворе, на улице и на работе тоже!

Я попытался отобрать у неё нож, но в результате ещё и порезался. Мияко при виде пары капель крови у меня на пальце вообще ударилась в неконтролируемую истерику:

– Мой хозяин и господин ранен! Я причинила ему боль! Мне нет прощения, я плоха-а-я!..

Слёзы лились рекой. Бедных бесов, по-моему, просто смыло. И в целом, похоже, сегодняшний денёк не задался ещё с ночи. Сначала злобный старикашка-ёкай, потом бурный визит мамы, теперь вот рыдающая лисичка и что-то ещё будет, интересно?

Я заклеил палец пластырем, порез был совсем маленьким, в детстве вообще бы не обратил внимания на такую царапину, дал бы соседской собаке зализать и преспокойно продолжил играть с мальчишками в очередную атаку клонов.

Прекрасно понимая, что девушка на эмоциях, значит, пока не откричится, не успокоится, мне тоже не оставалось ничего, кроме как плюнуть на всё это и просто заняться своим делом. То есть я достал блокнот, сел напротив и начал рисовать. Первые два наброска ревущей брюнетки с ушками получились живыми, но не идеальными. Третий, кажется, лучше.

В привычке рисовать авторучкой, пером или фломастером есть свои плюсы. Валентин Серов называл это «рисование гвоздём». То есть ни одной ошибки, как если бы художник реально процарапывал острым металлическим стержнем каждую линию на свежей штукатурке.

Дрогнула рука? Рисунок испорчен.

Но именно так учились подмастерья в итальянских школах времён Джорджо Вазари или Донателло. Вспомните автопортрет того же Леонардо да Винчи – ни одного случайного штриха, все линии текут строго по форме, свет пробивается сквозь бумагу, а тени удивительно прозрачны и легки. Мастерство не пропьёшь, рука старого мастера так же тверда, донеся его искусство сквозь века.

– Дашь посмотреть? – сиплым от слёз голоском попросила Мияко.

– Это только наброски.

Я протянул ей блокнот, и она вцепилась в него, как в спасительный круг. Долго рассматривала каждый рисунок, нюхала бумагу, осторожно водила по чёрным штрихам пальцем и наконец улыбнулась: