Текст книги "ЧВК Херсонес – 2"

Значит, вряд ли директор потребует, чтобы все мы были одеты официально, да вроде в нашем музее пока и нет строгого дресс-кода. Тот же Земнов стоит в гавайской рубашке и пятнистых шортах, Гребнева – в искушающем спальном халатике, ни у кого нет проблем.

В других частных музейчиках, кстати, тоже. Ну, разве что для бабушек-смотрительниц где-нибудь в Третьяковке или Эрмитаже обязательны чёрные юбки в пол, вязаные кофты под горло, седые кукульки на голове и непременные очки с толстыми стёклами. А где Крым – там свобода!

Мы пошли, и по пути я попытался выяснить у Германа, что там за кузница, оружейная, слесарная или реставраторская мастерская попалась мне в прошлый раз. Он задумчиво хмыкнул, сказал, что официально реставраторов у нас в штате нет, но если я ещё каким-то чудом туда забреду, то лучше бежать, не дожидаясь последствий.

С чего и почему, великан объяснять не стал, как я понимаю, ему и самому было сложно понять всю структуру взаимодействий частных служб в одном музейном комплексе. «Херсонес» вообще странное, но интересное место. Конечно, задания, которые мы получаем, скорее напоминают приключенческий экшен, но зато здесь стопроцентно не соскучишься. А ведь главная опасность в нашем деле – стать скучной музейной крысой, злобно скалящей зубки над собственными неприступными «сокровищами»…

Земнов деликатно постучал в дверь, услышал: «Вх-ходитя, ш-ш-шду!» – и, как воспитанный человек, первой пропустил Светлану. Потом зашёл я, и замыкающим уже он.

Наш шеф Феоктист Эдуардович, в мятом льняном костюме, чёрных очках и приспущенном галстуке, развалился на вертящемся офисном кресле. В правой руке он держал бокал красного вина, в левой – начатую бутылку, а четыре таких же бутыляки валялись под ногами, и при нашем появлении он безуспешно попытался закатить их под стол. В таком виде я его видел впервые.

– Вы нас звали? – без малейшего удивления спросила Гребнева, занимая свободный стул.

– Ге-екзам-тр! – набычась, потребовал директор.

Наша специалистка по красно– и чёрнофигурной росписи спокойно кивнула:

– Сиятельный вы наш, нас пригласивший, дабы поведать всем о горе или? Или о радости, настолько всевеликой, что вы вино решили откупорить уже четыре, нет, пять раз и кряду? Так вот, явились все мы, стройно, дружно, рядами греческих фаланг, и ждём приказа! Что Пифии глаголят? Где козёл был в жертву принесён и что сулят эпохе все предсказания на печени быка? Не знаем мы, но если уж по сути, то нам тоже бы налить-то не мешало б…

Директор помолчал, словно бы катая каждое её слово на языке, пьяно хихикнул от удовлетворения и, наклонившись (то есть чудом не упав!), достал из ящика стола ещё три широких хрустальных бокала. Более подходящих под виски, чем под вино, но ладно, не будем цепляться к мелочам. Интрига в другом.

– Язнаю́, кде наш Диня. Мила звонила-а… ха, смешно: звонил-а Мила-а, а Мила-а звон-ила! Так фот. Про чём я? Ифо… иго… его забр-ла, ф смысли, при-иг-си-ла Геката… Фсё! Наливай-ти…

Мы переглянулись. На лице Германа читалось полное поражение ещё до боя, в глазах Светланы плескались раздражение и презрение одновременно, поэтому мне пришлось взять нить беседы в свои руки:

– Прошу прощения, возможно, я не в…

– Гек-з-метром! – директор так хлопнул ладонью по столу, что все бокалы подпрыгнули.

– Э-э, прошу прощенья, но, возможно, я не сразу и не так вдруг оценил грядущую опасность. Поверьте, мне Денисыч тоже друг, с которым мы делили и чашу, и постель… хотя пример последний, как видно, неудачен, допуская двойное толкование событий. Так вот, я знать хотел бы, желательно в сюжете и деталях, что может нашему весёлому пьянчужке содеять некая забытая богиня?

Вот тут уже взгляды всех присутствующих сошлись на мне, и не скажу, что оно прямо-таки радовало. Я сделал большой глоток вина. Все также пригубили. Потом Феоктист Эдуардович попытался объяснить очевидное, с его точки зрения, даже для ребёнка. Наверное, лучше без гекзаметра, да? Договорились.

Итак, в сухом остатке остаётся информация о том, что некая гражданка по кличке Геката имела возможность выманить нашего специалиста по древним языкам. Причём сделано было это посредством старой сливы, забравшись на верхние ветви которой можно было просто спрыгнуть вниз, не коснувшись ограды. В противном случае сработала бы сигнализация и опомнившийся Сосо Церберидзе гарантированно поднял тревогу.

Куда конкретно и кем был увезён Диня, первое время оставалось неизвестным. Но Мила Эдуардовна подключила свои связи, и теперь мы точно знаем, что он в трёхэтажном особняке за городом, в районе виноградников той самой Золотой балки. Сколько его там продержат, неизвестно. На запросы он не отвечает, пойти и забрать нашего сотрудника силой невозможно, выкрасть тоже, остаются лишь мирные переговоры.

– А зачем он вообще куда-то попёрся?! – имел глупость спросить я.

Для всех остальных ответ был очевиден: его же поманила сама Геката. Вроде бы как некий уголовный авторитет, правящий исключительно ночью и слабо имеющий отношение к мифической богине. Всё той же госпоже Гекате (признаю, удачное погоняло) принадлежала в Севастополе сеть подпольных казино, ряд публичных (неафишируемых!) домов, также её подозревали в незаконной торговле наркотическими средствами, но все, кто чрезмерно интересовался её деятельностью, мистическим образом исчезали…

– Что будем делать? – меня угораздило задать и второй глупый вопрос.

– Его надо вернуть, – совершенно трезвым голосом ответил мне директор. – Только вот кому это поручить? Земнова к ней пускать нельзя, он опять начнёт всё громить и рушить, а нам потом оплачивай. У неё крутые адвокаты, а фонды музея, знаете ли, не золотые и не резиновые!

Герман покаянно опустил голову так, словно когда-то действительно накосячил на очень крупные суммы. Я покосился на Светлану.

– Гребневу туда и на порог не пустят! Она вечно напоминает Гекате, что та далеко не самая бесспорная красавица. Причём делает это в жутко агрессивной форме.

– Если я пару раз послала эту стерву по известному адресу, это ещё не значит, что я хабалка! – гордо выпрямилась девушка, но мы все заметили, как густо она покраснела.

Ей также приходилось скрывать свои тайны: в их отношениях с той странной дамой точно не всё было так уж просто и невинно…

– Мне идти тем более нельзя, у нас с Гекатой конкретные старые тёрки. Мы оба не умеем уступать и слишком категоричны в ряде моментов, – директор раздражённо взлохматил свои эффектные кудри, после чего вновь взялся за бутылку. – Получается, остаётесь лишь вы, Грин. Только вам я могу делегировать вести переговоры. Полиция, прокуратура и даже крымско-татарская мафия здесь бессильны.

– Но я…

– Уверен, что и она также не хочет конфронтации. Что такое тьма без света или свет без тьмы? К тому же Геката любит свежих мужчин. Ещё бокальчик, и вы идёте, верно?

Я молча выпил вино, стараясь выбросить из головы мысль о «свежих мужчинах»: что мне предстоит там сделать?

Как оказалось, в принципе, ничего особенного. Меня доставят к вышеуказанному особняку, далее следует представиться в домофон, не скрывая ни имени, ни места работы, ни цели визита. Всё равно мои данные у неё уже наверняка есть, за две недели своей службы в музее я засветился, можно сказать, много где и перед кем. Иногда даже слишком.

Если меня примут (а скорее всего, так и случится), то попросить встречи с нашим сотрудником, выяснив у него, когда он намерен вернуться к прежней работе в ЧВК «Херсонес». Ничего не ломать, никому не угрожать, не изображать Рэмбо в Афганистане. Если Денисыч в порядке, он сам договорится с хозяйкой особняка, если же будут проблемы (а они будут!), действовать по обстоятельствам, но без фанатизма. Вот, собственно, и всё.

– Да, вот, возьмите, может понадобиться, – Феоктист Эдуардович опять полез в ящик стола, однако вытащил не бутылку, а несколько золотых монет. Наверняка очень старые, но в идеальной сохранности. – Греческие динарии, дохристианская эпоха, расцвет эллинизма, найдены в Крыму, разумеется, оригиналы. Иногда Геката любит поиграть…

Больше никто никаких советов мне не давал, а появившийся из ниоткуда старый сторож потянул меня за рукав. Гребнева и Земнов остались в кабинете директора, они оба избегали смотреть мне в глаза. Когда мы вышли и двинулись по коридору, из-за закрывшихся дверей раздались раздражённые крики. Кажется, Светлана опять угрожала написать заявление по собственному, и, что удивительно, Герман её поддерживал.

Я попросил Сосо проводить меня до моей комнатки, где взял небольшую кожаную сумку через плечо, сунув в неё блокнот для рисования и сотовый.

– Какой адрес и по какому номеру вызывать такси?

– Машина ждёт, – взглянув исподлобья, приветливо проворчал старик.

Ну, то есть это я предпочёл счесть его полурычание приветливым. Как-то так. Он сопроводил меня к выходу и сам открыл ворота. В пяти шагах действительно стоял белый «Ленд Крузер» с тонированными стёклами. Солнце слепило глаза, мне дважды мигнули фарами. Всё правильно, шеф ведь сказал, что доставит к Золотой балке.

– Твой план относительно Гекаты сработал.

– А ты сомневался?

– Нет, она, конечно, наша родня по линии Пер-са, но…

– Но я умничка и прелесть!

– С этим трудно спорить.

– И главное, себе дороже, дорогой…

– Что ж, они действительно отправили его одного.

– Почему тебя это напрягает?

– Да с чего бы? Грин явно не пешка в этой игре.

– Пусть так, но, в конце концов, он единственный, кем не жалко пожертвовать.

– Кстати, о жертвах. Первые уже принесены, правда?

– Не понимаю тебя.

– Всё ты понимаешь.

– Я умоляю, чем ты опять недоволен?

– Тем, что ты ничего не сказала мне о байкерах.

– Что ты хочешь о них знать?

– Какие у вас отношения? Почему ты зациклена на них? Вы спите? Давно? С кем из них? Со всеми? Как часто?

– Ты так трогательно мил, когда ревнуешь.

– Ты ещё меня не знаешь…

…На заднем стекле багажника белела предупреждающая наклейка: «Осторожно, в машине может быть чем-то недовольный доберман. Две штуки».

Понятно. Я обошёл навороченный внедорожник, задняя дверь пассажирского места открылась, и на меня победно уставилась пара по уши довольных доберманов, изо всех сил старающихся сохранять неподкупный вид. Ангелочки, пуськи и няшки, ага…

– Садитесь на переднее, – за рулём была Мила, в белом брючном костюме свободного покроя. – В первой половине дня в Севастополе не так много пробок, надеюсь, доедем быстро.

– Добрый день, – я удобно уселся в кожаное кресло, а две собачьи морды тут же легли мне на плечи слева и справа.

– Вы им нравитесь.

– Спасибо.

– Им, но не мне, – холодно закончила Мила, поворачивая ключ зажигания.

Машина плавно пошла вперёд вдоль улицы, мягко подпрыгивая на ломаном-переломаном асфальте.

– Имейте в виду, Грин, лично я была против этой идеи. Мой брат слишком сентиментален и порой берёт на себя ответственность за тех, кто этого не заслуживает. В данном случае это ваш так называемый специалист по древним языкам.

– Денисыч?

– По мне, он просто пьянь синюшная, которому место в наркологической клинике по о-очень долгому принудительному лечению от алкоголизма! Кстати, пока он не устроился в наш музей, Феоктист практически не пил.

– Дурной пример заразителен, – чисто для поддержания беседы согласился я. То есть мог бы и поспорить, но когда тебе в уши дышат две такие белозубые морды, ну его на фиг…

– Ладно, не знаю, что вам рассказали о Гекате, но, пожалуй, немного добавлю от себя: более опасной и непредсказуемой бабы свет не видел! Многие считают её колдуньей или ведьмой, но, как по мне, так дамочке просто повезло появиться на свет в нужный час от нужных родителей. И папа, и мама были большими шишками в своё время, так что она по закону наследует целую империю. Днём – расслабленна, ленива, нежна, но попадаться ей на перекрёстке ночью я не посоветовала бы никому из смертных…

– Меня уже запугали у шефа, можно не продолжать. А уж нашего Диню переделывать – aethiopem lavare![6]6
  Дословно: отмывать эфиопа (лат.), т. е. бесполезное занятие.


[Закрыть]

– А-а, вы, я вижу, тоже успели набраться. Да ещё на голодный желудок? – Мила Эдуардовна скользнула по мне быстрым взглядом и вновь переключила внимание на дорогу.

Оба добермана, покосившись на «маму», тоже сморщили носы и высокомерно удалились, дабы не вдыхать мои алкогольные выдохи. Всё время хотел спросить, как их зовут. Но они сами явно не ответят, ошейников с именами и адресом не носят, а их хозяйка сейчас вряд ли в настроении поболтать…

Мы выехали за город, погода была прекрасной. Солнце, жара, вокруг зелёные поля, высокие холмы, ровные ряды виноградников от шоссе до самого горизонта и… байкеры с эмблемой в виде гидры, внезапно возникшие в зеркале заднего вида.

– Что ещё? – сквозь зубы спросила Мила, краем глаза отметившая мою нервозность.

– В прошлый раз эти ребята на мотоциклах пытались расстрелять наше такси, когда мы возвращались в музей.

– Кто «мы»?

– Я и Светлана Гребнева. Они устроили драку в магазине и…

– О, тогда я их понимаю. Эта шалава выведет из себя кого угодно!

– Не надо так о ней!

– Почему?

На мои плечи вновь легли две рычащие морды, но я уже ничего не боялся.

– Потому что они вели себя как полное хамло, прикрываясь чужими авторитетами, а наша сотрудница их отшлёпала и поставила в угол! Образно выражаясь…

– Попутно раздолбав фирменный магазин «Золотая Балка» в районе порта? Узнаю Светку! Об этом уже во всех новостных каналах пишут, – с лёгким оттенком зависти протянула сестра директора. – Ладно, если это те самые, я с ними разберусь.

Два выстрела сзади, впрочем, не попавшие в цель, подтвердили мои опасения. Мила, не сбавляя хода, открыла заднюю дверь багажника и недобро улыбнулась:

– Взять их, мои защитники и слуги! Враг, что идёт по следу, никогда не должен видеть спину убегающих героев! Герой не станет умирать усталым! Он обернётся, грудью примет бой, и так пусть его с улыбкой примут боги! Отныне и навеки тот, кто трус, умрёт без славы, словно жалкий пёс, харкающий кровью вдоль канавы. А тот, кто храбр, будет жить в веках, и имя его вечное прославят как пламенные музы, так и седобородые певцы, владеющие лирою и словом…

Её гекзаметр был столь же безупречен, как и у старшего брата. Видимо, это семейное. Доберманы рванули с места, словно две чёрно-коричневые молнии, так, что лишь капли отлетевшей из пасти слюны обожгли мою шею. Наверное, и четверти минуты не прошло, как сзади нас начался натуральный ад.

Наш белый крузак притормозил. Навороченные байки вставали на дыбы, люди вылетали в кювет, выстрелы уходили в воздух, несколько машин на встречке вынужденно «поцеловали» друг друга, а зубастые псы Милы развлекались вовсю. И на всём белом свете, наверное, не было силы, способной остановить их праведную ярость! Кроме короткого щелчка пальцев хозяйки.

И вот они уже снова сидят как лапушки на заднем сиденье, от них пышет паром, тот, что слева, незаметно дожёвывает кожаный байкерский браслет, и спрашивать, что за чудовищный разгром они конкретно там учинили, наверное, бессмысленно. Эти типы не признаются.

И пусть даже уже сегодня вечером вся дорожная баталия будет выложена в Сети, доказательств нет. Потому что вряд ли хоть какие-то дорожные камеры сумеют зафиксировать двух дерзких доберманов, двигающихся с непостижимой глазу скоростью. Лично я в это не верю, а вы?

Мила Эдуардовна причмокнула губками, словно посылая собаченькам воздушный поцелуй, и оба пёселя разомлели от счастья. По факту – им мало надо. Похвала «мамы» – полный восторг и нирвана, «мама» сдвинула брови – горе, печаль, трагедия, позор, застрелиться на месте! Людям всегда есть чему поучиться у братьев наших меньших…

Дальше ехали ровно, без разговоров, без погонь и без эксцессов. Я вертел головой по сторонам, как понимаю по указателям, дорога вела в сторону Ялты, но, едва ли доехав до самого винного завода Золотой балки, мы свернули куда-то налево, в сторону гор, где на одном из склонов гордо высился чёрный трёхэтажный дом.

Не может быть!

На юге Крыма строят из белого, золотистого или розового камня, это местные традиции! Вспомнить хоть тот же Бахчисарайский фонтан или виллы императора в Симеизе. Честное слово, я даже глаза протёр, но дом реально был отделан плитами чёрного гранита. Настолько матового, что, казалось, сам камень поглощал солнечный свет…

Наш белый внедорожник проехал мимо высокого – в три метра – забора цвета густого чёрного битума. Вокруг – столь же чёрная асфальтовая дорожка, ни деревьев, ни кустика, ни травы, право, жутковато как-то. Я почувствовал лёгкий приступ паники, даже доберманы на всякий случай прижали уши. Но поздно: сестра директора остановилась напротив тяжёлых чугунных ворот. Угадайте, какого они были цвета?

– Вылезайте. Да не вы, дебилы! – Оба пса тут же опустились на своё место. – Выходит только Александр! Кстати, удачи вам там. Как соскучитесь, вызывайте такси.

– А разве вы не будете меня ждать? – я встретил её взгляд, понял, что ляпнул глупость, и, не дожидаясь, пока меня выкинут, спешно покинул машину. – Извините, спасибо, был рад общению, надеюсь, в скором времени встретимся!

– Да вы оптимист? Хотя, учитывая, как коротка жизнь человека, конечно, скоро…

Пока я подбирал подходящую цитату на латыни, «Ленд Крузер» исчез в клубах пыли. Деваться было некуда, пришлось подойти к воротам и нажать кнопку звонка.

– Кто там? – механическим голосом спросили динамики.

– Александр Грин из ЧВК «Херсонес» – к госпоже Гекате, по поводу нашего сотрудника.

– Исчерпывающе, – согласились со мной. – Что ж, входите.

Я никогда не думал, что ворота можно открывать так долго. Ну, или, скорее, наоборот: я в прямом смысле заслушался скрежетом замков, скрипом цепей, лязгом засовов, протяжёнными во времени минут на десять, если не больше. Можно было сто раз успеть решиться и убежать, но как-то неудобно, ведь вроде уже открывают… начали открывать… может, таки и откроют?

На тот момент, когда я точно решил плюнуть и уйти, ворота распахнулись невероятно плавно, без малейшего звука. Я деликатно постучал по литому чугуну ещё раз и шагнул на территорию. Меня встречали восемь или девять серых собак неизвестной мне породы. Высокие, поджарые, тонконогие, с хвостом, похожим на хлыст, и удивительно умными чёрными глазами.

Помнится, если верить даже не греческим, а более поздним римским рисункам, то это лигурийские псы. Однако в современном мире эта порода не сохранилась. Я уверен. То есть практически был уверен до этого момента. Они окружили меня, не проявляя ни дружелюбия, ни агрессии, но их полукольцо сжималось так, что волей-неволей я отступал к крыльцу дома.

В этот момент двери растворились и на порог шагнула сухонькая старушка с внешностью покойной королевы Елизаветы II. Одета в простенькую вязаную кофту и длинную юбку почти до земли. Улыбчивое круглое лицо, седые кудряшки, прямая спина и добрый, всепрощающий взгляд:

– Что привело вас в эту обитель, дитя моё?

– Добрый день! Мне нужно видеть госпожу Гекату.

– Странное пожелание. Могу ли я спросить зачем?

Ну, кем бы она здесь ни работала – домоправительницей, уборщицей, поварихой, личным секретарём, бухгалтером, – старушка явно имела право на любопытство. А вот юлить смысла не было, поэтому я ещё раз честно рассказал, что работаю искусствоведом в частном музее «Херсонес», и в свою очередь попросил встречи с Денисычем.

– Кто бы ни был этот человек, почему вы решили, что он находится именно в нашем доме?

– Если госпожа Геката скажет мне, что его здесь нет, я, разумеется, поверю ей на слово и уйду без претензий. Так она меня примет?

– Думаю, да. Вежливость всегда считалась добродетельностью, которая в наши дни становится редкой монетой. Однако она способна открыть многие двери. Ступайте за мной, мой мальчик.

Давненько ко мне так не обращались – мальчик, дитя… Хороша дитятка под тридцатник возраста! Но, с другой стороны, не поправлять же столь пожилую даму с викторианскими манерами. Она развернулась, благосклонно кивнув.

Естественно, я пошёл следом, раз приглашают. Собаки не сделали более ни одного движения, замерев, словно статуи из серого мрамора. Чугунные двери за моей спиной закрылись без единого звука. Казалось, они просто слились в единую массу, будто были сделаны не из металла, а, например, из густого чёрного дыма.

Не спрашивайте, как такое возможно. Во-первых, я сам не знаю, а во-вторых, после двух-трёх бокалов красной Агоры на пустой желудок и не такое может привидеться. Звучала тихая струнная музыка, пахло лавандой, вереском и чем-то ещё дурманным. Может, масло иланг-иланг? Не знаю. Сойдёмся на этом, углубляться не хочу, да и слишком много куда более интересного разворачивалось вокруг…

Прихожая или парадное, куда мы вошли, было невероятно длинным, словно тоннель, в конце которого мерцал холодный голубой свет. Под ногами стелился такой шикарный ковёр, густо-зелёного цвета, с длинным и мягким ворсом, что казалось, я иду по траве, проваливаясь едва ли не по щиколотку. Думаю, один уход за ним стоил сумасшедших денег.

Потолок терялся в вышине, но там угадывалась пышная лепнина, богато украшенная позолотой. На матовых тёмно-синих стенах висели картины в дорогих рамах. Я невольно залюбовался ночными пейзажами Коровина; фыркнув, оценил небольшого Шишкина – лес с лосями; ещё отметил пару графических вещей Климта; кое-кого из прерафаэлитов; потом большое – три на пять метров – полотно Генриха Семирадского.

Кстати, вот именно эту картину, изображавшую ночные танцы на греческом острове Лесбос, раньше мне видеть не доводилось. Но кисть и манера были гарантированно его, да и подпись стояла в углу холста. Слегка помолодевшая старушка мягко улыбнулась, заметив моё удивление:

– Эта вещь была заказана после ошеломляющего успеха «Фрины на празднике Посейдона в Елевсине».

– Ну, ту картину я отлично помню, сейчас она в Русском музее Санкт-Петербурга. А вот это полотно…

– Интересуетесь историей искусств, юноша?

– Это моя профессия.

– Ах, тогда вам, возможно, будет любопытно узнать, что художник отказался от денег. Как только краски и лак высохли, он принёс это полотно в подарок. С обратной стороны холста есть короткая надпись, сделанная его рукой, о том, что «Ночь на Лесбосе» сделана лишь в единственном экземпляре, все подготовительные рисунки и эскизы сожжены, а сама картина передана в дар.

– Кому?

– Разве ответ не очевиден?

На меня второй раз накатило ощущение, что эта пожилая женщина, вполне себе бодро шествующая чуть впереди, выглядит немного иначе. Кажется, у неё потемнели и удлинились волосы и вроде бы даже приподнялась грудь. Мысли странные, признаю, но…

– Вы меняетесь!

– Неужели? – хмыкнула она, обернувшись. Теперь ей никто не дал бы и больше сорока. – Молодой человек, мы почти пришли. Госпожа Геката, как вы её называете, примет вас в гостиной у камина.

– А как вы её называете? – тупо спросил я.

– Никак.

Вот и поговорили. Мы прошли ещё мимо десятка картин. Как правило, на всех была изображена ночь. Каких-то авторов, вроде раннего Николая Рериха или позднего Камиля Коро, можно было узнать сразу, других – нет. Ещё глаз автоматически зацепился за сияющую под лунным светом скульптуру лимонно-жёлтого жеребца, которому поклонялись жрецы и воины. Ну, прямо в тему наших поисков по Митридату. Надо бы спросить хозяйку, но…

Она уже провела меня в достаточно просторную комнату, где по факту можно было кататься на горном велосипеде, не боясь разгоняться и сшибать углы. У камина, в котором легко уместился бы целый бык на вертеле, стоял изящный круглый стол и три венских кресла, почему-то накрытых волчьими шкурами. Мне было предложено крайнее справа.

– Прошу вас, присаживайтесь. Мужчина, а почему вы думаете, что ваш друг хочет отсюда уйти?

– То есть он здесь?

Моложавая женщина напротив меня щёлкнула пальцами, и из-за каминной тени вышел наш Денисыч. Нет, наверное, правильнее было бы сказать, выполз на четвереньках. Пьяный в дупель, как, естественно, решил я, но нет…

– Тебе знаком этот человек? – спросила молодая, но уже никак не моложавая женщина, откидывая назад волну густых чёрных волос. – Он говорит правду?

– Саня, зема, бро… забери меня отсюда…

– Значит, правду! Это достойно внимания.

Пока я с трудом садился в кресло, красавица брюнетка погладила по голове нашего полиглота. Тот едва не заскулил от счастья. Серьёзно? Прямо вот так, да?

К моему немалому изумлению, Диня был совершенно трезв, но едва держался на ногах.

Я же чувствовал боль во всём теле, скрипели все суставы, стучало в виски и покалывало сердце, словно у столетнего старика. Мельком глянув на свои руки, я чудом сдержал крик: кожа стала жёлтой и сухой, покрывшись пигментными пятнами. Что происходит?!

– Благородный муж, вы умрёте через несколько минут от глубокой старости, если я не услышу истинной причины, по которой мой гость должен покинуть приютивший его дом.

Я смотрел, как она молодеет на моих глазах, и уже прекрасно понимал, с кем разговариваю. Геката, богиня ночи, дочь титанов, покровительница магии и волшебства, тьма, отделяющая свет, не подчиняющаяся никому, могущественная и непобедимая… Аря-ря-а?

– Время уходит, старик…

Юная стройная девушка, с едва оформившейся грудью, огромными чёрными глазами, двумя длинными косами на плечах, начала нетерпеливо постукивать ноготком по подлокотнику кресла.

– Денисыч… нужен мне, – почему-то каждое слово давалось с трудом, пару раз я даже закашлялся. – Мы с ним… друзья. Он хотел помочь мне… нам в поисках… золотого коня! Без Дини я… один… не справлюсь. Как-то так.

– Разве в музее нет других сотрудников, почему они не могут вам помочь? – парировала девочка, болтая ножками, а у меня резко прихватило сердце.

– Каждый… ох… они специалисты в своём ключе-е… Светлана разбирается в вазах, Герман он… он у нас…

– Я знаю. А чем занимаетесь вы?

– Историей… историей искусств.

– Он попал.

– Да, милая, на этот раз именно так!

– Я всегда в тебя верила! Но он не выкрутится?

– Грин попал по полной, не сомневайся. От этой женщины ещё никто не уходил…

– Я знала, что в душе она сохранила старые традиции хождения по крови людей.

– Богиня ночи даже в этом мире сильна как никогда.

– Аполлон нервно курит в уголке?

– О да! Его власть света ограничена подолом её тьмы…

– Не поняла, при чём тут подол?

– При том, что Геката никогда не выпускала жертву из своих когтей!

– Ты уходишь от ответа.

– Неважно, главное, в этом смысле она в отца.

– Почему не в мать?

– Милая, её отец – титан Перс. Перс! Тебе это о чём-то говорит?

– Да. И многое. Вот уж кто любил задирать подолы.

– При чём тут это, дорогая?

– Ты с ней спал?

– Каким боком?!

– Вот это ты мне и расскажи!

– Да я-то тут при чём?

– Не уходи от ответа…

…В тот же момент боль достигла апогея, и я повалился на пол. Геката встала и спокойно толкнула меня красной пяткой. Признаться, мне не сразу удалось вспомнить имя того древнегреческого поэта, назвавшего её «красноногой» за то, что богиня тьмы ходила по щиколотку в человеческой крови. Но как ни странно, этот волшебный пинок вдруг вернул мне силы, возраст и надежду.

– Золотой конь царя Митридата, я помню его, – девушка лет двадцати двух, в полном расцвете красоты, поправила длинное чёрное платье, вновь опускаясь в кресло. – Садитесь, Александр! Итак, вы выиграли бой, но проиграли войну.

– В смысле?

– Я не вижу весомых причин отпускать моего гостя. Как и не намерена задерживать вас, вы вправе уйти в любую минуту. Ваш друг, как вы его называете, Денисыч, периодически лечится у меня от алкогольной зависимости. Сейчас у него кризис, если он не выпьет до вечера, то умрёт. Но если не умрёт, то будет жить вечно! Разве ради этого не стоит рискнуть?

– То есть его личное мнение вас не волнует? – я не стал садиться, встав перед ней.

– Когда врача волновало мнение пациента?

– Действительно.

Глядя на собачьи глаза нашего сотрудника, было нетрудно понять, что хозяйка дома во всём права, какой бы трындец здесь ни творился. Я не могу забрать Диню силой, он же сам будет упираться руками и ногами, хотя буквально вот только что просил меня о помощи. Но и уходить просто так было совершенно невозможно…

– А если я его выкуплю?

– Вы так богаты?

Я сунул руку в карман, вытаскивая горсть золотых греческих монет, из тех, что мне дал директор:

– Можем сыграть на его свободу.

– Символ солнца? – улыбнулась хозяйка.

– Верно.

– Но у меня в покоях больше ценится луна. У вас есть серебро? – она мягко накрыла мою ладонь своей, и когда отвела руку, золотые монетки превратились в серую пыль.

– Вы проиграли.

– Видимо…

– Но проявили вежливость и такт, – без улыбки продолжила Геката. – Вы не впали в обиды, не ругались, не требовали компенсации, а это дорогого стоит. В моей власти наградить вас многим. Чего вы желаете – славы, рабынь, земель, скота, денег?

– Я хотел бы уйти со своим другом.

– Нет.

– Тогда, – я тоскливо стряхнул пыль, оставшуюся от монет, и обернулся в сторону коридора, – отдайте мне вон ту картину Шишкина, на память. Вам она вряд ли нужна, всё равно это подделка.

– В моей галерее только оригиналы! – холодно вспыхнула она.

– Сожалею, но…

Я встал, тело вновь было молодым и бодрым, движения – лёгкими, кураж кружил голову. Полотно «лесного богатыря» Ивана Шишкина, как называли его французы, висело до Семирадского, и оно изображало четырёх лосей в густой чаще. Трое больших сохатых, рядом пасётся один маленький, а луна заливает серебром их спины. По факту очень похоже на «Утро в сосновом лесу» с медведицей и медвежатами.

– Вот только на той картине Шишкин писал лишь лес, а медведей рисовал его приятель. И разница в почерке очевидна. Однако здесь мы видим одну руку. Если учесть, что уважаемый Иван Иванович лично никогда не рисовал животных, то получается, что и само полотно – явная подделка под его пейзажный стиль.

– Бро, ты труп… – впервые за долгое время пискнул Денисыч.

– Ой, я тя умоляю, да мало ли мне приходилось встречать на выставках живописи неуравновешенных экзальтированных дам, помешанных на мистике?

Пока Геката в изумлении изображала Золотую Рыбку, пуская пузыри ротиком, я смело подошёл к обсуждаемому полотну.

– Можно прибавить свет?

Ещё со второго курса нас учили, что нельзя полноценно преподавать историю искусств, не умея различать подделку и оригинал. И это совершенно правильно! Кто вам поверит, если вы не в состоянии отличать «Надевающую туфлю» авторства Матвеева начала XX века от условно современных копий Ломоносовского завода или школу кисти Моисеенко от Мыльникова. Я бы таких липовых знатоков гнал ссаными тряпками вдоль всего Невского проспекта…

– Что-то ещё? – по щелчку хозяйки дома коридор осветился сияющими лампами, так что глаза слепило.

– Спасибо, достаточно, – мне пришлось приложить ладонь козырьком ко лбу, чтобы не жмуриться. – Итак, кракелюры есть, холст оригинален, рама тоже, краски без химического анализа не проверишь, на первый взгляд, всё соответствует концу девятнадцатого века.