Текст книги "В нужное время в нужном месте"

– Папа!.. – Герда топнула ногой.

– …Если хоть один волосок упадет с ее головы, – как бы продолжая мысль Филатова, сказал Марат, спокойно глядя отцу Герды прямо в глаза, – то виновнику я лично перегрызу глотку. Но уверен, до этого дело не дойдет. Я никогда и никому не позволю ее обидеть.

– А мальчуган-то с норовом! – одобрительно хмыкнул Филатов. – Что, правда, никогда и никому не позволишь?

– Да.

– А если что, глотку перегрызешь?

– Да.

– Ну, папа… Перестань же! Хватит! Марат и правда очень хороший и надежный парень. Я точно знаю. Можно, мы еще чуть-чуть погуляем? А?

Филатов вздохнул.

– Ладно, еще полчасика. Только чтоб мне без глупостей! Герда, я буду тебя в машине вон там ждать, у дерева.

– Хорошо, папа.

– Ну, пока, герой, может, еще свидимся! А насчет „вальтера“ ты зря. Стоящая машинка. Ты уж мне поверь, – сказал Филатов. – Меня зовут Александр Александрович.

И протянул Марату руку.

3

Ночью Марат долго не мог уснуть. События прошедшего дня хаотично вертелись в голове, наскакивая одно на другое; новые чувства, новые мысли, доселе не приходившие на ум, тревожили мальчишескую душу. Все было так непонятно, так противоречиво… И вместе с тем логично, понятно и естественно.

Все не зря, все не просто так. Все в этой жизни взаимосвязано, одно событие порождает другое… И его идиотские походы через „запретную территорию“ – тоже не зря, без этого он бы так никогда по-настоящему и не подружился с Гердой, не познакомился с ее отцом!

Ну и что из того, что он беден? Что нет отца-матери? Плевать, что живет в полуразваленной хибаре с полуслепой бабушкой. Да, у них нет денег на учебу в университете. Но выход-то всегда можно найти. Было бы желание. А оно у него есть. Значит – все будет в порядке. И – самое главное – он точно знал, что любит Герду! Самую лучшую девушку на свете! И отец у нее ничего, вроде нормальный мужик. Они обязательно подружатся. Марат с гордостью вспомнил, как Александр Александрович протянул ему руку. Это было первое настоящее мужское рукопожатие в жизни Марата!

Да, а еще Герда говорила о его великом предназначении! Какое оно? Ни дипломатом, ни священником Марату становиться почему-то абсолютно не хотелось… Может, полицейским?… Нет, правда? А почему бы и нет! Марат задумался. Настоящим, смелым, талантливым сыщиком, защитником слабых, кошмаром для убийц и… насильников! Все, решено! Стану полицейским. Или даже самим шерифом! Главное – что есть цель. Все остальное в моих руках. Хорошо-то как, спасибо тебе, Святая Анастасия!..

Уснул Марат совершенно счастливым человеком.

Но когда он утром пришел в школу, Герды не было. Учительница сказала, что она уехала в Англию. На учебу. И в эту школу больше не вернется. Никогда.

Марат молча собрал учебники и, не говоря никому ни слова, вышел из класса. Яркий и счастливый мир, нарисованный прошлой ночью, исчез. Казалось, вместе с этим миром исчез и сам Марат. Проходя мимо знакомой стайки шпанят, он лишь кивнул в ответ и уныло пнул лежавший на его пути камешек. Камешек бойко подпрыгнул, приземлился и, прочертив небольшую полоску пыли, растерянно замер.

Марат вышел к берегу реки. Сел на траву. Положил рядом с собою ранец. Тот, как и полагается порядочному ранцу, смирно лег подле хозяина.

Марат, не отрываясь, смотрел на темную воду. В ней отражались неторопливо проплывающие над головою облака. В лицо тихо подул ветер. Марат закрыл глаза, медленно поднял голову, подставляя нежному ветру лицо. Ему почудилось, что это теплое дыхание долгого воздушного поцелуя Герды. Но вот ветер стих. Марат открыл глаза. Герды не было. Осталось лишь воспоминание о нежном поцелуе, который только что касался его.

– Я люблю тебя, Герда, – прошептал Марат. – Я буду ждать тебя…

…Дома его встретил сюрприз. Посылка. Без обратного адреса. Да он был и не нужен. Марат тут же догадался – от кого она. С колотящимся сердцем мальчик разорвал оберточную бумагу и вскрыл ящичек. Сверху лежала увесистая шкатулка. На крышке – ключик, приклеенный скотчем. Раскрыв шкатулку, Марат увидел знакомый „вальтер“. В специальных отделениях лежало несколько запасных обойм, масленка, какие-то инструменты, коробка с патронами и небольшая брошюрка по уходу за оружием. Под шкатулкой он увидел два запечатанных конверта.

„Дорогой Марат! Извини, что не получилось проститься. Так было надо. Вам в школе сказали, что я уехала в Англию, только это неправда. Мы в другой стране. В какой – сказать не могу. По правде, сама еще не знаю, куда мы поедем. У папы большие неприятности. Мы вынуждены на некоторое время уехать. Но мы обязательно вернемся, правда, не знаю когда.

Ты самый лучший парень на свете, и ты мне очень нравишься. Помнишь, мы говорили о твоем предназначении? Ты уже решил, кем стать?…“

Марат улыбнулся, кивнул, затем стал читать дальше.

„…У тебя все выйдет, я в этом уверена. Я уговорила папу оставить тебе в подарок мой „вальтер“. Я сказала, что ты уже взрослый, и можешь отвечать за оружие. Ведь так?

До встречи, пока! Целую. Герда“.

Второе письмо было от Александра Александровича.

„Марат! Я рад, что у моей дочери есть друг. В наше время это большая редкость. По просьбе Герды дарю тебе „вальтер“. Надеюсь, не делаю ошибки. Внимательно изучи инструкцию. Запишись в хороший тир, научись стрелять.

Дарственная на „вальтер“, все соответствующие бумаги и документы, плюс немного наличности ты найдешь, если откроешь дно шкатулки (поддень его аккуратненько ножом). В Национальном банке на твое имя я открыл номерной счет. Этим счетом ты сможешь воспользоваться после совершеннолетия. Денег на университет там вполне должно хватить.

А. А. Филатов“.

4

С этого дня жизнь Марата превратилась в ожидание. Он ждал возвращения Герды.

По совету Александра Александровича Марат записался в тир. Там были удивлены, что у паренька из явно небогатой семьи такой дорогой и современный пистолет. Марат внимательно изучил инструкцию к „вальтеру“. Сходил в библиотеку. Узнал об этой марке много интересного. Как же после этого было стыдно за свои дурацкие слова про „вальтер“! Отменное оружие. Единственное, что не понравилось Марату, – „вальтер“ был любимым пистолетом Джеймса Бонда. Киношного супершпиона Марат почему-то не жаловал. Ему гораздо больше импонировал уравновешенный Штирлиц из русского триллера „Семнадцать мгновений весны“. Марат даже пытался ему подражать. Но шансы были равны нулю. Поджарый мальчишка скорее смахивал на Брюса Ли.

Однажды, возвращаясь из школы, Марат почувствовал неладное. Он не мог точно определить причину внутреннего беспокойства. От этого на душе становилось еще тревожнее.

Рядом с домом Марат увидел незнакомый „мерседес“. Обежав машину, Марат распахнул калитку и быстрым шагом направился к двери. Не успел он войти в дом, как чья-то стальная лапа схватила его шею и бросила на пол. Ранец выскочил из рук, учебники и тетради веером разлетелись по комнате. Марат повернулся на спину, поднял глаза.

Он увидел бабушку и троих мордоворотов.

Бабушка как-то странно сидела на стуле. Ее руки были неестественно отведены назад. Привычных очков на лице не было, и оттого она казались совсем больной и беззащитной. Ее глаза слезились. Подбородок нервно вздрагивал. Бабушка явно пыталась что-то сказать, но у нее ничего не выходило.

И тут ее ударили по лицу. Бабушка повалилась вместе со стулом и тоненько вскрикнула. Марат рванулся было к ней, но не успел даже подняться. Те же стальные руки схватили его за горло и сильно придавили к полу.

– Вот и сам шкет пожаловал, – услышал Марат хриплый голос. – Теперь поговорим по-мужски…

Марат почувствовал, что задыхается под рукой бандита.

– Поднимите старую хрычовку, – скомандовал хрипатый, – пусть шкет на нее полюбуется.

Клещи разжались и Марату позволили поднять голову. Марат жадно хватал воздух и смотрел на бабушку. Из ее носа капала кровь, она что-то жалостливо причитала, закрыв глаза. Марат сумел разобрать только „…мальчика… не надо…

отпустите… я не знаю…“ Ее лицо вдруг начало резко синеть. Бабушка замолчала и сникла.

– Вот, сука, кажись, сдохла…

– Наверное, сердце…

– Давайте сюда пацана.

Марата грубо подняли с пола и прижали к стене. Хрипатый боров сказал:

– Если не хочешь сдохнуть, как твоя бабка, говори: куда уехал Филат? В какую страну? Ты дружок его доченьки. Филат открыл счет на твое имя. Ты должен знать!

– Я… я не знаю.

– Что за поганая семейка! Устройте ему прощальный поцелуй со старушкой!

Марата оторвали от стены и, держа за волосы, ударили в лицо мертвой бабушки. Ее тело вместе со стулом упало на пол. Но Марата еще долго продолжали сильно колотить о бабушкино лицо.

– Вот, вот каким ты будешь! Грязным вонючим трупом!

На! На!..

Наконец, кошмар прекратился. Марата вновь пришпилили к стене. Лицо обжигала боль. Во рту чувствовался сильный привкус крови. Марат заплакал.

– Будешь говорить?!

– Да…

– Так бы сразу. Где они?

– Они… Она мне письма пишет. Там… о… обратный адрес. Я… не… не помню…

– Давай сюда эти письма!

Марата отпустили. Он, шатаясь и плача, шагнул к своему столу. Хрипатый боров двинулся за ним. Марат сильно закашлял, и, словно извиняясь, выговорил:

– У меня чахотка…

– Вот гнилье! Заразишь еще нас всех, – брезгливо процедил боров и остановился.

Все той же неровной походкой Марат подошел к столу. Повернулся спиной к мучителям. Неуклюже сел на стул. И стал копаться в нижнем ящике. Бандиты стояли поодаль.

Марат достал из шкатулки „вальтер“. Глуша кашлем звуки, непременно сопутствующие подготовке оружия к бою, Марат начал ловко доставать патроны и вставлять их в магазин.

– Че ты так долго роешься?

– Они… у-кхе-кхе! Они в самом низу, – робко промямлил неистово кашляющий Марат.

– Давай быстрей!

– Сейчас.

„Итак, по совету Герды, не будем копировать манеру стрельбы Пушкина, – решил Марат. – В живот, только в живот. То есть в пуговицу“.

Бандиты раздраженно смотрели на согнутую спину мальчика. Внезапно гнилой шкет сполз со стула, как-то по-змеиному перекрутился и, вытянув руки, стремительно развернулся.

В пуговицу! В пуговицу! В пуговицу!

Все трое согнулись пополам практически одновременно и отлетели к стене. Марат не останавливался. Никаких пуговиц уже не было видно, поэтому он переключился на другие детали одежды. Три ненавистных существа, подвывая, валялись у стены. Марат шпиговал их пулями по очереди, методично, слева направо. Тела вздрагивали, обозначая каждое попадание. Марат мысленно извинился пред Гердой, подступил вплотную. „А все-таки Пушкин был прав“, – решил Марат. И всадил по две пули в каждую голову.

Теперь точно все.

Марат положил пистолет на стол. Подошел к бабушке. Ее руки были обмотаны скотчем. Марат сходил на кухню, взял нож, разрезал скотч. Аккуратно, словно боясь причинить боль, оторвал скотч от запястий. Перетащил тело на кровать. Достал из шкафа простыню и бережно накрыл бабушку.

Сходил в ванную, кое-как умылся. Осторожно промокнул лицо полотенцем. Подошел к своему столу. Покормил аквариумных рыбок. И принялся чистить „вальтер“. Так положено после каждой стрельбы.

Когда полицейские составляли протокол, спросили его имя. Марат немного подумал и твердо ответил:

– Шериф. Меня зовут Шериф.

Глава пятая
Истребитель нечисти
(За несколько десятилетий до самоубийства тещи)

1

Однажды мы всей фамилией посетили деревеньку, где раньше дедушка жил. Как местные услыхали, что внук Афанасия Македонского – Бонифаций Македонский – с семейством в гости приехал, тут же в лес ушли. Спрятались.

„Жива, жива память народная о дедуле моем! Слава впереди нас идет…“ – думал я, любуясь обезлюдевшими улочками.

Ради справедливости замечу, что поселяне смотались, имея довольно веские основания опасаться любого представителя семейства Македонских. Ибо пошалил тут дедуля в свое время изрядно.

Но на то имелись объективные причины. О них мне поведала теща. Всему виной была психологическая травма, заработанная в юношестве. В последние годы жизни именно у Капитолины Карловны на излечении находился дед. И все подробно ей рассказал.

…Деду было 14 лет, когда в деревню неизвестно откуда пришел дурачок. Ну пришел и пришел. Дурачки у нас не редкость. А этот бродил себе по округе, мычал, жрать просил. Его, понятно, посылали в лес. Там тебе и ягода, и грибы, и в речке рыбы полно. А ежели повезет, то и зайчишку хроменького поймать можно. Чего по дворам разгуливать? Вон, лес за углом. Там и ходи. Благо осень на редкость теплая выдалась. Но этот дурачок, видать лоботрясом был. Не желал он, видите ли, за грибами нагибаться. Это его высокомерие раздражало простых и работящих крестьян. Время шло. Дурачок мычал все громче. Трудовое крестьянство раздражалось все больше. И разродился на этой почве конфликт, имевший весьма печальные последствия для моего 14-летнего деда.

Началось все с того, что дурачок с дурма ночью в нашу конюшню забрался. И начал, бесстыдник, отгоняя сонных лошадок, ихний овес трескать. Мешки с овсом, гад, распотрошил, наземь все высыпал, встал на карачки, и принялся, бездельник, трапезничать…

Услыхав шум, семья моих предков не на шутку обеспокоилась. Все же знают, отчего лошади в волнение ночью приходят. Это верный знак того, что нечистая сила рядом. Прабабка осталась дом и детишек малых сторожить, а прадед с дедом, взяв ружья и топоры, двинулись во двор.

И вот, черной-пречерной ночью они крались к черной-пречерной конюшне, чтобы поставить точку в этой черной-пречерной истории…

Подойдя ближе, они поняли, что дело серьезней некуда. От чавкающих и хрумкающих звуков, доносившихся из конюшни, кровь стыла в жилах. Но не таков род Македонских, чтобы из-за какой-то паршивой застывшей в жилах крови отступать перед нечистой силой!

– Никак оборотень лошадей наших ест… – шепотом сказал мой дед.

– Тогда нам осиновый кол нужен, иначе не одолеем, – ответил находчивый прадед.

– Откуда я тебе осиновый кол посреди ночи достану?

– Ладно, тащи какую-нибудь штакетину из забора. Может, за временный осиновый кол сойдет…

И, оставив своего отца в засаде, Афанасий двинулся к забору. Тихонько отломал штакетину и принялся ее заострять. Соорудив оружие, он смело подошел к конюшне.

– Ты чего так долго!? – шепотом возмутился его отец. – Оборотень уже, наверное, за вторую лошадь принялся…

Медлить было нельзя.

– Батя, зажигай факел! – скомандовал мой дед и со штакетиной наперевес ворвался в конюшню.

Зрелище, представшее в мерцающих отблесках пламени, было кошмарно. Застигнутый прямо на месте преступления оборотень широко открыл огромную зубастую пасть из которой комьями вываливались лошадиные внутренности. Глаза получеловека-полузверя, стоявшего на четырех лапах, сверкали адским пламенем!.. А перепуганные лошади метались по сторонам и оглушительно ржали, моля о спасении!..

– Ах ты сука! – заорал прадед и для достижения психологического превосходства пальнул вверх из обоих стволов разом!

Оборотень попятился назад и зарычал громче прежнего.

Прадед взял второе ружье и, крича: „Давай, Афанасий, коли его!..“ – нажал на курки.

И дед, выставив вперед заостренную штакетину, понесся прямо на оборотня.

Не добежав каких-то двух шагов, Афанасий поскользнулся на предательской кучке навоза и, выронив кол, со всего разбега врезался в оборотня, подставив чудовищу беззащитную шею…

– Но я не растерялся, – вспоминал в палате Психиатрической академии дед. – Сразу схватил его за яйца и стал что есть мочи выворачивать. А он, скотина, взвыл и вцепился зубищами мне прямо в шею…

Увидев, как трагично разворачиваются события, прадед не растерялся и, подбежав поближе, что есть сил шандарахнул оборотня прикладом по голове.

…На рассвете у нашего дома собралась вся деревня. Староста и еще несколько мужиков осматривали место происшествия и слушали рассказ прадеда. Мой несчастный дедуля с перевязанной шеей лежал без сознания в доме. Труп пришлого дурачка с размозженным затылком лежал в конюшне. Целые и невредимые лошади стояли рядом, молча смотрели на труп и уныло жевали овес.

– Темная история, – подвел итог староста. – То, что вы деревню от оборотня спасли, – за это вашему семейству низкий полон от общества. Мы этой твари сейчас осиновый кол в грудину вколотим и утопим где-нибудь на болоте.

Но то, что оборотень Афанасия укусить успел – это плохо. Афанасий… Он ведь теперь тоже в оборотня превратиться может. Народ опасается. Но точно сказать, будет ли Афанасий оборотнем, мы, однако, сейчас не можем.

Потому сделаем так. Посадим Афанасия посреди деревни на железную цепь. Корм обеспечим. Днем и ночью рядом с ним кто-нибудь с осиновым колом стоять будет. Ежели Афанасий в зверя превращаться начнет – караульный тотчас и проткнет его.

Никто из вашей семьи все это время не должен подходить к Афанасию. Чтобы, значит, караульному не мешать. Вдруг Афанасий в зверя превращаться начнет, а вы пожалеете – кровь-то родная, своя. И отпихнете караульного, не дадите ему вашего сына колом пронзить… А ежели со временем выяснится, что Афанасий от оборотня не заразился, отпустим его.

– А сколько времени ждать? – мрачно спросил прадед. Староста почесал бороду, что-то в уме прикинул.

– Тридцать дней. Думаю, к этому сроку все и прояснится.

Посреди деревни вкопали толстенный столб. Прикрепили к нему цепь. Подняли моего деда с постели. И оттащили на карантин.

И все тридцать дней сидел он на цепи. Руки-ноги скованы. К шее цепь добрые люди приковывать не стали, пожалели, рана там была от укуса. Одежду выделили, чтобы только срам прикрыть. Ночами уже начало ощутимо холодать. Но все просьбы узника о более теплой амуниции отклонялись: мол, когда звериная шерсть полезет, ее под одеждой не видно будет. Кормили так себе. Но все время норовили кусок сырого мяса подбросить: для проверки – не озверел ли? Под отхожее место ямку рядом со столбом вырыли.

И все тридцать дней рядом находился караульный, готовый в любое мгновение проткнуть деда осиновым колом. И все тридцать дней вокруг прогуливался народ и любопытствовал: не проткнули еще?

И все тридцать дней отец и мать молили Святую Анастасию, чтобы уберегла сына.

И вот прошло указанное старостой время. Все обошлось, не превратился Афанасий в зверя. Кузнец расковал цепь.

– Ну и сволочи же вы тут все, – плюнул Афанасий и побрел домой.

Дома в баньке пропарился, поел, спать завалился. Спал сутки. А проснувшись, обнял отца и мать, обнял сестер и братьев. Обнял и сказал:

– Пойду я отсюда. Я долго думал и решил на Землю двинуть. Там, говорят, про оборотней да вампиров все знают. А мы тут на Руси только сказки про них слышали. Только и можем, что людей на цепи держать… Короче, я про эту нечисть все выясню и вернусь обратно. По науке их тут истреблять буду.

Как сказал, так и сделал. Ушел.

2

И только через тридцать лет он вернулся в родную деревню. Где про него уж и забыли вовсе. Но он все и всех прекрасно помнил.

Родительский дом встретил его забитыми ставнями и покосившимися воротами, скрипевшими на ветру. Во дворе – запустение и разруха. Афанасий предполагал нечто подобное, поэтому особо не удивился. Зайдя к соседям, выяснил, что отец с матерью умерли около десяти лет назад, что братья и сестры разъехались кто куда.

– А ты здесь, что ли, останешься? – недоверчиво спросили соседи.

– Да, здесь, – коротко ответил дед.

О том, где побывал и что делал эти тридцать лет, он почти никому ничего не рассказывал. Известно лишь, что мечту свою он осуществил, побывал-таки на Земле. И за годы скитаний по чужой планете выяснил все, что только можно выяснить о грамотной борьбе со всякого рода нечистью.

– У меня были хорошие учителя, я был хорошим учеником, – частенько говаривал он моей теще.

… Вернувшись на Русь, дед женился на милой девушке. У них родился мальчик – мой будущий отец. Но безоблачная семейная жизнь оказалась чересчур тяжелым испытанием для кипучей натуры профессионального истребителя нечисти. Через пять лет он попросил у жены прощения и вернулся в свою деревню, откуда ушел 14-летним подростком.

Багаж его был невелик. Кроме предметов первой необходимости, одежды, двух дюжин книг, трех десятков хороших репродукций Сальвадора Дали, Рериха, Ван Гога и Гюс-тава Доре, этюдника, акварельных красок, карандашей, кистей и бумаги, дед привез в деревню обрез двустволки и немецкий автомат. В специальном сундуке он хранил порох, капсюли, пыжи, гильзы, автоматные патроны, оружейное масло…

Была у него и небольшая шкатулочка, а в ней – четыре килограмма серебряной картечи.

Деревня за три десятка лет изменилась, но не особо.

Поэтому дед без труда отыскал дом бывшего старосты.

Старик оказался жив. Хоть в последнее время и пил без продыху. Вот и сейчас, покачиваясь, сидел на веранде в обнимку с литровой бутылью самогона. Встрече с Афанасием бывший староста обрадовался.

– Эх ты, а! Явился таки… Мы ужо и не ждали… Думали, ушел – и с концами. В дальние края за птицей счастья… Давай-ка вот лучше помянем твоих папку да мамку… Хорошие были люди. Не то, что сейчас… Понаехали отовсюду, продыху нет.

Выпили, закусили.

– И много приезжих? – поинтересовался дед.

– Дык, почитай, треть дворов…

– А откуда?

– Дык, почитай, со всей Земли прут. Нешто я запоминать буду? Давай лучше выпьем…

Выпили, закусили.

– А оборотни или вампиры среди приезжих есть? – как бы невзначай поинтересовался дед.

– Эх, Афанасий! Тут в деревне все давно уже изменились… Раньше-то уважали, в ножки кланялись… Фридрих Палыч то, Фридрих Палыч се… А щас даже и не здороваются. Всю кровь, заразы, высосали… Чужие стали… Правду говорю – нелюди.

Дед поднялся.

– Афанасий, ты че! Давай еще по одной!

– Нет, благодарствую, Фридрих Павлович. В другой раз. От бывшего старосты дед узнал все, что было нужно. „Ну что ж, проведем небольшую разведку, и начнем!“ -

решил дед, возвращаясь домой.

Первой его жертвой стала семья румын-переселенцев. Из Трансильвании. Фамилия у них была самая что ни на есть провоцирующая – Дракулеску. Да, румынам тут не повезло. Но до поры до времени они этого не понимали.

Переселенцы были зажиточные, самогоном спекулировали, деньги людишкам ссужали. Ну, народ их, сами понимаете, недолюбливал. Говорили, что выпендриваются румыны больно много. Но дальше малосодержательного бреха дело не шло: семейство у румын большое, обороноспособное – жена, муж, да трое здоровенных лбов-сыновей, по роже от них схлопотать никому не охота.

Ну, дед и взял это трансильванское гнездо на заметку. Не стал долго рассусоливать: обрез, патроны с серебряной картечью, и – вперед, на дебют.

Зашел. Вежливо поздоровался. Все в сборе. То, что нужно.

Что, говорит, ежели к нам приехали, значит, все можно? Те делают вид, что не в курсе. Дурачками прикидываются.

– Что вылупились, а, зомби трансильванские? – конкретизирует свои претензии дед.

Те говорят, мол, в Трансильвании нынче зомби мало, практически совсем нет. У нас, говорят, местный фольклор посвящен преимущественно вампирам…

Зря они так разоткровенничались. Опять, говорит дед, выпендриваетесь. Самые умные, да?

Ответить вампиры не успели. Потому что с палящим без передыху дедом об особенностях трансильванского фольклора не особенно подискутируешь. Покончил, короче, дед с состоятельными вампирами – трансильванцами. Десять выстрелов – пять покойников. Пятьдесят процентов попаданий – неплохой результат, если учесть, что вампиры довольно резво летали по хате, пытаясь уклониться от серебряной картечи.

Довыпендривались, говорил народ, весело растаскивая по дворам вампирские пожитки. Люди у нас, надо отдать им должное, простые, не брезгливые.

Одно слово – мародеры.

Претензий к деду было сравнительно немного. Сетовали только, мол, целиться надо получше. Потому как много ценного барахла было перепорчено. Особенно насчет дедовой меткости волновался скотник Пантелей, которому досталось дырявое вампирье ведерко.

– Ты, Афанасий, смотри куды пули-то летят…

– У меня, скотник, не пули. У меня, скотник, картечь, – просветил животновода дед.

– Ну картечь… Какая, хрен, разница!..

И мародер Пантелей по-дружески так, как ему казалось, мило улыбнулся. Напрасно, ох, напрасно скотник пасть свою клыкастую ощерил. Дед попросил мародера-неудачника задержаться на секундочку, сходил в дом, зарядил обрез.

Внимательно посмотрел на гравюру Гюстава Доре „Наказание за непочитание Господа“. Тяжко вздохнул. Подумал чуток, захватил автоматный патрон, залез в заветный сундучок и достал несколько серебряных картечин.

Затем крайне доходчиво довел до крестьянина Пантелея две вещи. Третью не получилось.

Итак.

Во-первых.

Дед показал разницу между пулями и картечью.

– Вот вишь, козел, это автоматный патрон, а востренькая штука спереди – это пуля. Так? А вот серебряные шарики – это моя картечь. Усек разницу, вампир навозный?

Навозный вампир Пантелей на удивление все быстро усек. Сглотнул, кивнул. И стал потихоньку пятиться к воротам. Не успел.

Ибо тут же дед довел до скотника вторую позицию: показал, что стреляет быстро и метко, то есть смотрит, куды картечь летит.

Последнее же, что безуспешно попытался довести до животновода дед.

– И нечего всяким скотским вампирам немытые клы-чищи на моем дворе скалить!

Эта фраза, как вы понимаете, была обращена к навсегда глухому трупу вампира, и Пантелей ее не слышал. В педагогическом плане эти слова кое-кому могут показаться совершенно безрезультатной дичью.

Но. Тем не менее. С того дня никто в дедовом доме зубов не щерил и каких-либо претензий к качеству намараде-ренного добра не предъявлял.

К зачистке родной деревни дед подошел серьезно. Сразу было видно: учеба у лучших истребителей нечисти не прошла даром. Напрасно вампиры, оборотни и прочие отбросы потустороннего мира пытались заморочить деду голову, доказывая, что они тут не при чем.

– А кто тогда при чем? Понтий Пилат? – задавал дед свой любимый риторический вопрос и нажимал на курки.

Во время редких минут отдыха дед ходил с этюдником в лес, писал пейзажи.

Итак, население деревни неуклонно сокращалось. Количество же имущества и прочего добра оставалось прежним. Ведь деревня – система закрытая. Меньше народа – больше кислорода. Именно поэтому благосостояние остававшихся в живых неуклонно росло. Это, собственно говоря, и явилось причиной, благодаря которой о дедовых зачистках местные власти узнали несколько поздновато, когда уже полдеревни было перебито.

Стуканул же на энергичного инквизитора новый староста. Этому аристократу, видите ли, ни к чему тридцать пар лаптей. Ему по статусу новый мотоцикл положен. А новый никак не выходит, потому что Афанасий во время налетов первым делом транспортные средства у нечисти из строя выводит, чтоб не ускользнули, значит. С этой жалобой он и заявился в районное управление полиции. Нельзя ли, мол, чуточку скорректировать ход проведения антивампирских мероприятий? В долгу староста клятвенно обещал не остаться и все время многозначительно подмигивал дежурному.

Когда дежурный после третьего прочтения заявления и массы дополнительных вопросов все-таки въехал в суть жалобы, ему стало плохо. Он покрылся холодным потом. Старосту задержали. Дежурный позвонил наверх. Наверху тоже долго переспрашивали. И когда до них дошло, им тоже стало плохо. И они покрылись горячим потом. Подумав и немного остыв, они решили с докладом на самый верх не спешить. Они просто взяли трубочку и позвонили в Психиатрическую академию. Умные люди. И в креслах удержались, и благодарность получили.