Текст книги "Двойное сердце агента"

В конце 1942 года направлен на работу в Волжанский летно-испытательный полигон… 30 испытательных полетов на самолетах с ракетными ускорителями… заочно получил специальность «инженер реактивных двигателей и установок».

В декабре 1944 года отозван в Москву на курсы повышения квалификации. После возвращения в Волжанск в апреле 1945 года в связи с решением об испытаниях в боевых условиях направлен в расположение войск 1-го Украинского фронта. 23 апреля 1945 года при выполнении боевого задания пропал без вести».

Но, как выяснилось, Олейников не пропал… Он оказался в разведывательном центре «Дабл ЭФ».

* * *

– А, черт! – ругнулся Зорин, когда догоревшая папироса обожгла пальцы, вернув его из воспоминаний к действительности. Стряхнув упавший в папку с уголовным делом пепел, Зорин поднял глаза – перед ним, задумчиво рассматривая темное пятно на потолке допросного кабинета, по-прежнему сидел заключенный Олейников.

– Зовут меня Зорин Сергей Александрович, – сухо произнес майор. – Я из Комитета государственной безопасности. Из Москвы…

– Из само́й столицы нашей Родины? – оторвавшись от пятна на потолке, наигранно всплеснул руками Олейников.

Зорин закурил новую папиросу, закрыл папку и отодвинул ее на край стола.

– Петр Алексеевич, я внимательно изучил ваше дело…

– Неужели разобрались? – ухмыльнулся Олейников. – И мне теперь помимо ордена полагается еще квартира в центре Москвы?

– Не могу понять одного, – продолжил Зорин, пропуская иронию мимо ушей, – зачем вы после пяти лет пребывания в Америке вернулись в СССР?

– Ностальгия. Березки по ночам снились.

– Березки… А что же, в «Дабл ЭФ» березки не росли?

– Не-е… Березок не было. Одни кактусы.

– То есть таким образом вы подтверждаете, – оживился Зорин, – что бывали в разведцентре ЦРУ «Дабл ЭФ». С какой целью?

– С какой целью подтверждаю?

– С какой целью бывали?! – рассердился Зорин.

– Если вы действительно читали мое дело, там написано, что в США я работал инженером в ракетной лаборатории Вернера фон Брауна. А разведцентр «Дабл ЭФ», как вы, наверное, знаете, специализировался на шпионаже в области ракетных технологий. Вот нас и приглашали почитать будущим шпионам лекции об устройстве ракет. Они же должны были хотя бы представлять, с каких чертежей стоит делать фотокопии, а какие годятся только для использования в клозете.

– Неплохая легенда, Петр Алексеевич… Но мне почему-то кажется, что не лекции о космических ракетах вы там читали, а сами проходили обучение шпионско-диверсионной деятельности. И ваше появление в 50-м году в советском посольстве в Мексике было началом плана Центрального разведывательного управления по заброске вас в СССР! – хлестко выпалил Зорин.

Олейников задумался, с прищуром оценивающе глянул на Зорина и, вздохнув, махнул рукой:

– Ну что ж, приперли вы меня к стенке… Пишите всю правду! Так и быть!

Зорин быстро схватил заготовленный лист бумаги, достал из накладного кармана гимнастерки ручку и, лихо щелкнув кнопкой, выдвинул стержень.

– Ух ты! – присвистнул Олейников, разглядывая в руках Зорина чудо-ручку.

– Американская, шариковая, последнее изобретение, – непроизвольно смутился Зорин, но тут же собрался и строгим голосом произнес: – У одного такого же шпиона, как ты, изъял. Трофей.

Зорин нашел эту ручку на месте падения самолета Пауэрса, когда все обломки U-2 уже были упакованы и увезены, а сам майор решил напоследок еще раз все осмотреть. Сначала Зорин подумал, что в ручке спрятана какая-нибудь отравленная игла или микрофон, или еще какое-нибудь шпионское приспособление, но, разобрав ее до винтика, ничего интересного, кроме оригинальности самой конструкции, не обнаружил. Вернувшись в Москву, Зорин забегался и забыл про вещдок, а когда вспомнил и показал ручку генералу, Плужников махнул рукой и сказал: «Оставь себе. Считай, что трофейная».

– Итак, – начал Олейников, – вернувшись по заданию ЦРУ в Советский Союз, я сначала должен был сесть в тюрьму на двадцать лет. Замысел был такой: отсидев полностью весь срок, мне удастся серьезно подорвать свое здоровье, а значит, и последующая моя госпитализация в больницу не должна вызвать подозрений у КГБ. В больнице с целью массового понижения трудоспособности советского народа…

Олейников остановился, посмотрел на торопливо пишущего Зорина и заботливо спросил:

– Успеваете?

– Да-да-да, – кивнул, продолжая записывать, Зорин. – Продолжайте.

– …с целью массового понижения трудоспособности советского народа я должен был потреблять максимальное количество лекарств…

– Лекарств? – недоуменно спросил майор, отрываясь от бумаги. – Каких лекарств?

– Которыми советских граждан лечат.

– Зачем?

– Зачем лечат – не знаю… – Пожал плечами Олейников. – А потреблять – чтоб им меньше досталось. Что не позволило бы СССР выполнить пятилетний план развития народного хозяйства и обеспечить обороноспособность страны.

Зорин положил ручку на стол и уставился на Олейникова, который, словно не заметив этого, продолжил:

– Кроме того, я должен был завербовать продавщицу пивного ларька, поручив ей разбавлять пиво водой не наполовину, как она обычно делает, а на три четверти. Что должно было вызвать у советских людей недовольство политикой партии и правительства. Также я был должен…

– Хватит! – прервал его Зорин.

– Я ж еще про одно задание не сказал!.. Выполняя его, я должен был…

– Я сказал: хватит! – Хлопнул ладонью по столу майор, его лицо побагровело, он встал и подошел к Олейникову. Тот одарил его простодушной улыбкой:

– Вас что-то не устраивает в моих показаниях?

– Меня не устраивает, – нараспев растягивая слова, произнес Зорин, – ваше отношение к нашей беседе!

– Знаешь, майор, – перейдя на серьезный тон, сказал Олейников, – таких, как ты, только такое и устраивает. Десять лет назад я вашему следователю пытался правду объяснить, так он меня ужасами всякими стращать стал. А чего меня стращать? Меня жизнь так постращала, что все эти ваши страшилки-пугалки – ерунда на постном масле. А вот когда понес я ему, что к американцам в 45-м перелетел, чтоб самолет свой дозаправить и рвануть на Москву, где, разогнавшись как следует, спикировать на дачу товарища Сталина, глазенки его так загорелись, что он меня от радости чуть целовать не начал… Перо как пулемет строчило!

Зорин прошелся по кабинету, успокоился и, присев на краешек стола рядом с Олейниковым, протянул ему пачку «Казбека».

– Петр Алексеевич, – продолжил Зорин, с легким сожалением наблюдая, как Олейников, прикурив, ловко вытащил из пачки еще пяток папирос и рассовал их по карманам, – проведя десять лет в заключении, вы, очевидно, не поняли, что в нашей стране произошли разительные перемены. Времена Ежова и Берии безвозвратно прошли. Органы госбезопасности, стоящие не только на защите интересов государства, но и на строгом соблюдении законности и прав граждан, не нуждаются в липовых признаниях.

Зорин обошел стол и сел на место. Ему показалось, что выбранный теперь доверительный тон беседы начинает срабатывать, располагая к нему собеседника. Так его учил Чанов вести допросы уголовников – то нажать, то отпустить, так он добился успеха в беседах с Пауэрсом, за что заслужил благодарность от Плужникова, поэтому и сейчас он рассчитывал, что данная методика не подведет.

– Я готов был бы поверить, – широко улыбнулся Зорин, – что вы оказались в США по заданию советской разведки. Но как мне быть с фактами? Генерал НКВД Кубин, на которого вы ссылаетесь и который якобы таким хитроумным способом забросил вас под конец войны к американцам, в 50-м году был разоблачен как враг народа и расстрелян…

– Враг народа?

– Не берусь обсуждать сейчас – действительно ли он был врагом народа, или это очередное дело рук Берии, но факт остается фактом – вы ссылаетесь на человека, расспросить которого про вас невозможно. Более того, в наших архивах нет ни одного документа, подтверждающего, что вы, как утверждаете, работали на нас, нет ни одного вашего донесения из-за рубежа, нет ни-че-го!

– Наверное, мыши съели…

– Петр Алексеевич, вам не надоело паясничать?

– А вам? Или вы действительно думаете, что профессионалы из ЦРУ, забрасывая меня в СССР, снабдили бы меня такой слабой легендой?

– А я не исключаю того, что генерал Кубин мог все же быть американским агентом и должен был вас прикрывать. Не могли «профессионалы из ЦРУ» знать, что его арестуют именно в тот день, когда вы явитесь в наше посольство в Мексике. Вам тогда поверили, Петр Алексеевич, что вы лишь просто решили сбежать на Запад к своему отцу, да и, честно говоря, вам повезло, что на тот момент смертная казнь была отменена. Я ведь помочь хочу, Петр Алексеевич. Вы, наверное, не знаете, что сейчас в связи с обострением международной обстановки идет пересмотр всех судебных решений по вашей статье. И сейчас в нашем законодательстве такое наказание, как смертная казнь, вновь существует. А посему, как говорится, лишь чистосердечное признание…

– Утяжеляет наказание?

Зорин улыбнулся, выдержав небольшую паузу, выдвинул ящик письменного стола и достал из его недр отпечатанный на машинке листок бумаги.

– Вот тут у меня есть один любопытный документ, – пробежав глазами текст, сказал Зорин. – Рапорт начальника вашей зоны. Он докладывает, что две недели назад была предотвращена попытка побега заключенных…

– Да вы что? – с деланой озабоченностью воскликнул Олейников. – А куда ж тут бежать? Сплошная тайга.

– Были обнаружены заготовленные продукты питания, теплая одежда. Под стеной четвертого барака кто-то пытался сделать подкоп… Петр Алексеевич, вы ведь в четвертом бараке обитаете?

– В четвертом, – с наигранной радостью согласился Олейников.

– Но вот одна беда, – вздохнул майор, – установить тех, кто замышлял этот побег, к сожалению, не удалось.

– Плохо работаете… – покачал головой Олейников.

Добродушное лицо Зорина вновь стало серьезным.

– Петр Алексеевич, а вы ненароком не знаете, кто готовил этот побег? – произнес он, пытаясь разглядеть в глазах Олейникова хотя бы тень волнения.

Когда Зорин сопоставил данные прослушки посольства США и материалы уголовного дела Олейникова, сердце его забилось так же волнительно, как в ту незабываемую ночь в Нескучном саду, когда во мраке аллей он разглядел подозрительную фигуру незнакомца. А запросив начальника зоны, в которой отбывал наказание летчик-перебежчик, и получив рапорт о подготовке побега, Зорин окончательно утвердился в своей догадке и тут же доложил Плужникову:

– Товарищ генерал! Олейников – это и есть Томас! Смотрите: проходил обучение в «Дабл ЭФ», десять лет «глубоко законсервирован», а он же сидит как раз десятый год – куда же глубже консервировать? Все сходится! А теперь пришел его час «Ч», он должен сбежать из зоны и приступить к активным действиям. Надо ехать, колоть его, перевербовывать. Если нам удастся за что-нибудь его подвесить, Томас будет работать на нас. Мы организуем ему как бы побег, затем под нашим контролем он выйдет на контакт с ЦРУ, и мы будем знать все их планы! Разрешите…

– Во-первых, – осадил его Плужников, – данных о том, что он обучался в разведшколе, нет, в деле присутствует лишь информация, что он, будучи инженером в группе фон Брауна, читал в «Дабл ЭФ» лекции. Во-вторых, посадка в тюрьму – не лучший способ консервирования агента. Мы могли и расстрелять…

– Не могли, товарищ генерал! Смертная казнь тогда была отменена.

– Да и не вяжется как-то его предыдущая биография с образом предателя…

– Очень даже вяжется, товарищ генерал. Его мать – из дворян, отец – авиаконструктор, до революции с Сикорским работал…

– Это который изобретатель вертолета?

– Так точно. Авиаконструктор Сикорский. Эмигрировал после революции в Соединенные Штаты, сейчас там целое бюро возглавляет. Так вот, отец Олейникова работал с этим Сикорским, а в 18-м он якобы разбился при испытаниях аэроплана. Но! Потом выяснилось, что ничего он не разбился – сбежал к Сикорскому в Америку. И когда Олейников убегал за границу, он к отцу бежал – тот уже ведущим конструктором был, у него и деньги, и дом там был, и местечко теплое он сынку своему мог обеспечить.

Закончив речь, Зорин с победным видом взглянул на Плужникова.

– Забавно-забавно, – нараспев произнес Плужников. – А подвесить ты его за что собираешься?

– Да есть тут у меня одна зацепочка. В его Волжанской биографии… Сейчас отрабатываю.

– М-да, – сморщил лоб генерал. – Как-то очень легко все получается. Правда, есть еще одно обстоятельство…

– Какое, товарищ генерал?

– Но в одном ты точно прав, – пропустил вопрос Зорина Плужников. – За ним надо ехать.

И вот теперь Зорин, который твердо пообещал себе привести Плужникову уже перевербованного Томаса, смотрел прямо в глаза Олейникову и не видел ничего – ни волнения, ни страха, ни напряжения. «Да, с кондачка его не пробьешь, – подумал майор, – придется выкладывать козыри».

– Петр Алексеевич, я спросил, знаете ли вы, кто готовил побег в вашем бараке?

– Понятия не имею, – пожал плечами Олейников. – Чего бежать-то? Кормят регулярно, воздух вокруг свежий – санаторий, да и только.

Зорин вновь встал со своего места, подошел к Олейникову и пронзающим насквозь, как ему показалось, взглядом посмотрел на него.

– А я знаю, – произнес, словно отливая слова из металла, Зорин и, выдержав паузу, заявил: – Побег готовил ты, Олейников! Или как там тебя лучше называть – мистер Томас?

– Да называйте меня хоть Сойер, гражданин майор, – сгримасничал Олейников. – Только сойдите с моей ноги, пожалуйста. Вы же сказали, что в вашей организации теперь все по-другому. Или завуалированные пытки по-прежнему допустимы?

Торжествующая улыбка сползла с лица Зорина. Он сделал шаг назад, нервными пальцами достал из пачки папиросу, прикурил и, пыхнув дымом в лицо Олейникову, произнес:

– Да, Петр Алексеевич, настроение у вас и впрямь хорошее. А вот разговор у нас с вами почему-то не получается. Даю вам время подумать до утра. И чтоб думалось лучше, думайте не только о себе. – С этими словами Зорин достал из кармана гимнастерки конверт и протянул его Олейникову. – Посмотри́те на досуге в камере!

* * *

Два охранника втолкнули Олейникова в сумрак тюремной камеры, с гулким грохотом захлопнув за ним тяжелую дверь.

– Эй! – стукнул кулаком по двери Олейников. – Дверью не хлопайте – имущество попортите!

В углу камеры кто-то зашевелился, Олейников обернулся.

– Они сегодня домой уйдут, а мне здесь теперь долго жить, – объяснил Олейников, пытаясь разглядеть в темноте неясную фигуру.

– А такие, как ты, Петро, теперь долго не живут, – узнал Олейников картавый говор Крамаренко. – Нас, честных воров, не трогают, а вашего брата, политического, – шлеп-шлеп-шлеп, как баранов перед Курбан-байрамом. В КГБ тюремный отдел прикрыли, вот и чистят за собой – следы заметают. Думаешь, чего тебя из барака сюда перевели?

– А тебя? – подсел Олейников на шконку к Крамаренко.

– А меня наседкой к тебе. Я через месячишко откинусь, мне паспорт обещали, если чего выведаю у тебя перед расстрелом. Сказали, чтоб я тебе настойчиво объяснил: кто колется, если раньше чего скрыл, того, глядишь, и помилуют. А кто в несознанку – в расход точно.

– А чегой-то ты мне все это рассказываешь?

– Так ты бы и так понял, что я не просто здесь нары полирую. Так что колись им, Петро, – и мне удружишь, и шкуру свою спасешь.

– Думаешь, пожалеют?

– Обязательно. Они ж обещали.

– Так мне им все-все впрямь и рассказать?

– Ну да…

– Все-все? И как мы с тобой на японскую разведку работали?

– На какую японскую?.. – ошалел Крамаренко.

– Ну как? Когда я тебе поручил секретную карту Перл-Харбора сфотографировать.

– Какого перхабора? – взвизгнул Крамаренко. – Ты что несешь? Ни на какую японскую разведку я не работал!

– Как не работал? А цианистый калий, который ты по приказу японского императора в водопровод города Калуги добавлял?

– Какого императора?! – испуганно взмолился Крамаренко. – Да я в Калуге отродясь не был!

Олейников ловко запрыгнул на верхние нары, растянулся на них, забросив руки за голову, и, выдержав паузу, равнодушно произнес:

– Ну не был так не был. Тогда и паспорта у тебя не будет.

Крамаренко засопел и отвернулся к стенке.

Олейников достал из кармана конверт, который ему передал Зорин, повертел его в руках и аккуратно надорвал. В руки Олейникову скользнула фотография, и тут же, словно вспышка молнии, воспоминания пронзили его память…

* * *

– Как ты мог? Как ты мог?! – вслед за пощечиной обжигают Олейникова Катины слова. Ее плечи сотрясаются от рыданий, она быстро разворачивается и бежит прочь.

«Я больше никогда ее не увижу… – провожая ее взглядом, понимает Олейников. – Никогда!»

* * *

Олейников бережно разгладил замятый уголок фотокарточки и вгляделся в Катино лицо. За прошедшие пятнадцать лет из хрупкой, ангельски бледной девушки она превратилась в очаровательную, стройную, зрелую женщину. И хотя на фотографии она улыбалась, Олейников заметил в уголках ее глаз притаившуюся грусть и тревогу. На фотографии рядом с Катей стоял, прижавшись к ней, мальчик лет пятнадцати. Черты его лица показались Олейникову знакомыми… «Неужели? – царапнула по сердцу Олейникова догадка. – Не может быть…»

Олейников долго лежал неподвижно, рассматривая фото, ему даже показалось, что мальчишка стал крепче прижиматься к Кате, что Катины волосы иногда теребит ветер, а ее губы шевелятся, словно она что-то шепчет. Олейников провалился в сон…

* * *

«Боже мой, какие у тебя губы!» – шепчет Олейников, притягивая Катю к себе. Она смеется, берет его за руку… но это уже не она, это – генерал Кубин крепко пожимает его руку, а за спиной Олейникова ревет на взлетной полосе готовый к старту реактивный самолет. Олейников бежит к самолету, но вдруг позади него раздаются крики и хлопки, он оборачивается – толпа, толпа фотографов окружает его, слепят вспышки, рядом с Олейниковым – офицер в американской форме, это – Холгер Тоффрой. Олейников узнал его и что-то кричит ему по-английски, а самолет ревет, но это уже не самолет, это – ракетный двигатель на стапеле заглушает голоса – его и Вернера фон Брауна. В лаборатории идет испытание, инженеры в белых халатах, фон Браун следит за приборами. Олейников незаметно выходит, вот он в какой-то комнате, перед ним распахнутый сейф, он достает из кармана миниатюрный фотоаппарат и щелкает, щелкает, щелкает… вспышка… вспышка… вспышка… Нет, это уже не вспышка, это слепит солнце. Жаркое мексиканское солнце. Олейников стоит на террасе утопающего в пальмах и цветах посольского особняка, рядом с ним улыбается, потягивая затекшие плечи, атташе советского посольства:

– Хорошо-то как! Прямо-таки как в раю!

По бокам Олейникова встают двое коренастых парней в штатском, атташе ласково говорит ему:

– Завтра самолет в Москву. Полетите с товарищами.

– Вам удалось связаться с генералом Кубиным? – спрашивает Олейников.

С лица атташе медленно сползает улыбка.

– Ваш генерал, гражданин Олейников, или кто вы там на самом деле, оказался предателем!

* * *

И Олейников проснулся. Сквозь зарешеченное окно пробивались лучи утреннего солнца, а со двора, заглушая храп Крамаренко, который и храпел, тоже картавя, доносился звонкий голос Великановой:

 
          Пусть не ярок их наряд,
          Но так нежен аромат,
          В них весны очарование…
 

В двери с лязгом распахнулось окно «кормушки», и хриплый голос охранника стеганул по камере:

– Олейников! Руки!

Вздрогнул, проснулся Крамаренко, забился в угол.

Олейников, быстро спрятав в карман фотографию, соскользнул с нар, подошел к двери и привычным движением протянул руки в окошко.

– Спиной! – рявкнул охранник.

– Я тебя предупреждал, я говорил… – зашлепал дрожащими губами Крамаренко.

Олейников, повернувшись спиной к двери, с трудом протиснул заведенные за спину руки в «кормушку».

– На допрос так наручники не надевают, на расстрел только, – тараторил, захлебываясь, Крамаренко, – одумайся, пока не поздно!

– Дурак ты, – улыбнулся ему Олейников. – И паспорта у тебя никогда не будет!

* * *

Когда после часа езды по шоссе автозак резко свернул на проселок и запрыгал по кочкам, Олейников со скованными за спиной руками не удержался и соскользнул с жесткой деревянной скамьи на заплеванный пол грузовика. Сидевший напротив с автоматом в руках рыжий, весь в веснушках, сержант довольно заржал. Олейников попытался встать, но потерял равновесие и вновь рухнул на пол, зацепившись за ремень автомата охранника. Рыжий испуганно дернул автомат на себя, потом наотмашь саданул Олейникова прикладом и сквозь зубы процедил:

– Лежи тихо, скотина! Была б моя воля, я б тебя прям здесь шлепнул. Только бензин зря жгем!

Заскрипели тормоза, автозак остановился, и в проеме распахнувшихся дверей передвижной тюрьмы появился еще один конвоир.

– На выход! – скомандовал он, передергивая затвор автомата.

Щурясь от яркого майского солнца, Олейников выглянул из кузова автозака, остановившегося на большой лесной поляне, и, глубоко вдохнув свежий воздух, спрыгнул на землю. Неожиданно нога Олейникова подвернулась, и он со всего маха упал прямо в грязную лужу. Пока охранники хохотали, его рука нащупала в водяной жиже большой комок глины. Встав на колени спиной к автозаку, Олейников быстрым незаметным движением залепил выхлопную трубу урчавшего грузовика и встал.

Подталкиваемый прикладами, Олейников пошел в сторону сосны, у которой с лопатой в руках стоял еще один охранник.

– Копать-то умеешь? Или тебя на зоне только пилить учили? – довольный своей шуткой, скривил рот охранник и протянул лопату Олейникову.

– Нас там только петь учили. Как я тебе копать-то буду? Наручники сними!

– Отставить! – неожиданно раздался за спиной Олейникова голос Зорина. – Наручники не снимать. Сами закопаем.

Олейников обернулся. Позади автозака стояла темно-синяя «Победа», рядом с ней благодушно улыбался Зорин.

– Ну что, Петр Алексеевич, подумали? – спросил он, направляясь к Олейникову.

– Пытался, гражданин майор. Но пару лет назад на лесоповале мне бревном по темечку тюкнуло, – вздохнул Олейников, мельком бросив взгляд на забитую глиной выхлопную трубу автозака, – все мозги напрочь отшибло.

– Все мозги, значит… А жаль.

Зорин не торопясь расстегнул кобуру, достал пистолет и щелкнул затвором, загнав патрон в патронник.

– Ну что же, гражданин Олейников, даю вам последнюю возможность раскаяться и искренне признаться в осуществлении шпионской деятельности против нашей социалистической Родины.

– Гражданин майор, а одну просьбу мою выполните?

– Слушаю… – подался вперед Зорин.

– Вы, пожалуйста, стреляйте только в голову. А то роба у меня новая, казенная. Дырок понаделаете, вас же потом за порчу народного имущества и накажут!

Зорина передернуло, он подбежал к Олейникову и с презрением заглянул в его лицо.

– Какая же ты мразь… – сцедил слова сквозь губы майор, потом медленно поднял пистолет и приставил его к голове Олейникова.

– Именем Союза Советских Социалистических Республик…

Ба-бах! Опередив Зорина, с резким, похожим на выстрел звуком вылетел из выхлопной трубы автозака комок глины.

– Ложись! Засада! – закричал Олейников, падая на Зорина.

Испуганные чекисты дружно повалились в грязь.

Секунда ушла у Олейникова на то, чтобы, согнувшись и подтянув ноги, перебросить скованные наручниками руки из-за спины вперед. Еще две – чтоб оттолкнуть подальше выпавший из рук Зорина пистолет, вскочить на ноги и вихрем промчаться к «Победе». Взревел мотор.

– Стой! – закричал Зорин, отчаянно размахивая руками вслед удаляющейся машине. – Стой, сволочь!

Оправившиеся от шока охранники открыли огонь, но «Победа», подняв фонтан грязи, уже скрылась за поворотом.

– За ним! Быстро! – скомандовал Зорин, запрыгивая вместе с охранниками в автозак.

И грузовик, натужно заскрипев рессорами, рванул в погоню.

Не обращая внимания на гороховую россыпь автоматных очередей по кузову, лишь ниже прижимаясь к приборной доске, Олейников отчаянно гнал по лесной дороге, на скорости перескакивая рытвины и объезжая поваленные деревья. Дорога пошла в гору, и Олейникову уже показалось, что ему удалось оторваться от погони, как вдруг за пригорком, прямо перед капотом его машины, блеснуло синей бездной водохранилище, в водах которого отразился разрушенный мост.

Олейников глянул в боковое зеркальце – автозак уже показался из-за пригорка, обратной дороги не было. Нога вдавила педаль газа, провернулись колеса, и на глазах у изумленных преследователей «Победа» на полной скорости рванула с обрыва прямо в воду, взметнув фонтан искрящихся брызг.

Соскочив с подножки тормозящего автозака, Зорин бросился к обрыву и лишь успел увидеть, как иссиня-черное тело машины, словно ныряющий кит, фыркнув в последний раз, погрузилось в темную пучину вод.

А под водой, глубоко вдохнув оставшийся в кабине воздух, Олейников с трудом распахнул дверцу тонущего автомобиля и выплыл наружу. Бисерные нити автоматных очередей прострочили воду. Олейников нырнул глубже и сквозь водную муть с удивлением разглядел на дне неясные очертания кладбищенских крестов. Сделав два-три мощных гребка, он, чтобы его не вынесло на поверхность, ухватился рукой за металлическую ограду и затаился, наблюдая, как в нескольких метрах от него величаво опускается на дно окруженная стайкой пузырьков «Победа».

– Утоп, товарищ майор! – подбежал к Зорину рыжий сержант. – Или разбился…

– Ты – со мной! – приказал Зорин рыжему, запрыгивая в оставленную кем-то на берегу водохранилища лодку, и, оттолкнувшись багром, крикнул остальным: – Тело! Ищите тело! И вызовите подкрепление!

Акулой скользнула над головой Олейникова тень лодки. Его легкие уже разрывались от недостатка кислорода, он слышал, как надрывно стучит его сердце. Надо было что-то делать! Оттолкнувшись от ограды, Олейников подплыл к заднему колесу «Победы» и, выкрутив ниппель, прильнул губами к соску камеры. Не успели его легкие наполниться свежим воздухом, как прямо в него, взрезая водную толщу, понесся заостренный багор. Олейникову чудом удалось увернуться – острый крюк лишь царапнул беглеца по щеке. Но на обратном ходу багор зацепил за брючину, дернул раз, дернул два, потащил вверх… – Олейников с трудом освободился из его хватки.

– Здесь же деревня раньше была, – объяснил Зорину рыжий конвоир, вытаскивая из воды пустой багор. – Как плотиной перекрыли, все дома и затопило… Там столько всего на дне – вот багор и мог за что-то зацепиться…

Дождавшись, когда лодка с чекистами отплывет подальше, Олейников сделал несколько глубоких вдохов из шины и, оттолкнувшись изо всех сил от «Победы»-утопленницы, поплыл к зарослям камышей.

Смеркалось. Зорин уныло наблюдал, как с десяток лодок лениво покачивались на волнах водохранилища, а сидевшие в них усталые автоматчики продолжали нехотя ворочать баграми, вытаскивая из воды то обрывки сетей, то пучки водорослей. Допотопный трактор, приобретенный местным колхозом еще во времена первой пятилетки, надрывно рыча, пытался вытащить на берег покореженный корпус «Победы».

– Пусто, товарищ майор, – рапортнул подбежавший к Зорину рыжий сержант. – Все обшарили – ни в машине, ни на дне тела нет.

– Ушел, гад! – в сердцах бросил Зорин, встал и пошел прочь от берега.

– То-ва-рищ ма-йор! – донесся с воды до Зорина радостный крик.

Зорин обернулся – один из охранников в лодке с довольным видом размахивал над головой вытащенным со дна старым самоваром.

– Идиоты… – сплюнул Зорин и, повернувшись к рыжему, приказал: – Сообщить во все отделы милиции! Перекрыть железные дороги, шоссе и так далее – сами знаете, что делать!

* * *

В этот ранний час на шоссе было пусто, лишь старый проржавевший грузовик, сиротливо притулившийся на обочине, отбрасывал длинную тень на заросли придорожных кустов. Утреннему щебету птиц вторило веселое посвистывание водителя, лежавшего на брезентовой подстилке под грузовиком. Периодически из-под машины появлялась его замасленная рука и, нащупав в куче разбросанного на брезенте инструмента нужный, вновь исчезала. Свист становился все веселее и веселее – судя по всему, дело спорилось.

Отложив отвертку с красно-желтой наборной ручкой, водила взял разводной ключ и крепко потянул прикипевшую гайку. Та крякнула и поддалась. Перепачканное шоферское лицо озарилось улыбкой, и, засвистев «Сердце красавиц склонно к измене», он лихо отвернул гайку и потянулся за оставленной на брезенте отверткой.

Свист прервался – отвертки на месте не было. Нервно похлопав рукой по брезенту, шофер уже собрался вылезти наружу, как прямо в его раскрытую ладонь чья-то рука вложила искомый инструмент. Веселое насвистывание возобновилось, водила продолжил ремонт, а Олейников, выбросив в заросли кустов взломанные наручники, зашагал прочь от грузовика.

* * *

За окном кабинета начальника железнодорожной станции громыхал отходящий поезд и раздавались окрики милицейских патрулей, проверяющих документы у пассажиров.

– Не понимаю, товарищ генерал, – докладывал в телефонную трубку Зорин, – как это случилось? Он по нужде попросился. Конвой остановил машину… рядом с водохранилищем, и он прямо с откоса – в воду!

Зорин поморщился – ему явно не хотелось врать. Но и сознаться, что он, без санкции Плужникова, решил попробовать сломать Олейникова на признание, разыграв расстрельную сцену, майор не смог.

– Так точно, товарищ генерал! К вечеру его фотографии будут во всех линейных отделах… Есть, товарищ генерал, диктуйте телефон!

Положив трубку, Зорин любимой трофейной ручкой быстро записал на клочке бумаги номер телефона и протянул его стоящему рядом милицейскому капитану.

– Вот номер. Свяжитесь с командующим округом, с ним уже разговаривал генерал Плужников. Передайте приметы. Пусть поднимают войска!

Капитан бросился дозваниваться, а Зорин склонился над расстеленной на столе картой района.

– Куда он пойдет?.. – задумчиво произнес майор.

– В лес, куда ж еще? – накручивая телефонный диск, высказал догадку капитан. – Подальше от населенных пунктов.

– Не-е-т, – покачал головой Зорин, – он не уголовник… он – шпион! Значит, прежде всего он будет искать одежду и документы!

* * *

С треском распахнулась массивная дверь рубленой баньки – пяток голых мужиков и столько же обнаженных девиц, румяных, крепких, не городских, с пьяными криками и визгом, прошлепав босыми ногами по кривым деревянным мосткам, попрыгали в речку.

– Веньдиктыч! – заорал один из мужиков, протягивая бутылку водки вынырнувшему из воды брюнету с тонкими усиками над губами. – За твой день рождения!

Веньдиктыч полно отхлебнул, смачно крякнул и щипанул ближайшую девку за мелькнувшую в волне задницу. Девка взвизгнула, все заржали и, окружив Веньдиктыча хороводом, загорланили:

– Каравай, каравай, кого хочешь – выбирай!

– За лучшего директора нашей овощной базы! Ура! – надрывался мужик с бутылкой, отхлебывая из горлышка и пытаясь поцеловать тупо улыбающегося Веньдиктыча.