Текст книги "Двойное сердце агента"

– Думаете, я могу знать его в лицо?

– Ну да… Вы же посещали «Дабл ЭФ» достаточно регулярно, читали лекции, видели курсантов в лицо…

– Читал, это правда… – задумчиво произнес Олейников. – Дело в том, Павел Михайлович, что я не только читал там лекции о ракетостроении, я прошел в «Дабл ЭФ» полный курс обучения шпионско-диверсионной деятельности…

– Я же говорил! – вскричал Зорин, бросаясь к Олейникову с кулаками.

Олейников легко увернулся, подставил ногу, и Зорин растянулся на ковре. Из кармана майора выскочила его любимая авторучка и покатилась по полу.

– Сядьте, майор, я сказал! – приказал Плужников, поднимая с пола ручку.

– Это было одним из заданий генерала Кубина, – пояснил Олейников. – Если б я сказал об этом тогда, в пятидесятом, мне бы все равно не поверили.

– А я ведь никогда и не сомневался, что вы обучались в «Дабл ЭФ», – произнес генерал, рассматривая авторучку. – Это вас там научили этим в уши тыкать?

– Джиу-джитсу, – кивнул Олейников. – Фирменный прием выпускников «Дабл ЭФ» – удар «карандашом в ухо».

Олейников взял из рук генерала ручку и продемонстрировал в замедленном темпе прием на застывшем на стуле Зорине.

– Через барабанную перепонку, – объяснил Олейников, – острие безболезненно проникает в головной мозг…

Зорин поежился.

– Там много чему еще учили… – похлопал Олейников Зорина по плечу, вкладывая ручку ему в карман. – Все это подробно было изложено в моих донесениях, фотокопия которых теперь у вас имеется. Кстати, вы не выяснили: кому все-таки понадобилось уничтожать мое дело в вашем архиве?

* * *

К железным воротам в высоком зеленом заборе подъехала черная «Волга». Два охранника одновременно подошли к водителю и пассажиру, проверили документы и, козырнув, распахнули ворота. Машина змейкой зашуршала по петляющей по лесу асфальтовой дорожке. Преодолев еще один контрольно-пропускной пункт, «Волга» подъехала к утопающему в зелени старинному, шикарно отреставрированному особняку. Выскочивший из-за руля шофер натренированным движением распахнул пассажирскую дверцу – из машины появился облаченный в элегантный темно-синий костюм мужчина лет пятидесяти. Он был лысоват, а потому коротко стрижен, тонкие нервные губы скрывались под густыми усами, а левую бровь рассекал давно зарубцевавшийся шрам. Мужчина что-то буркнул своему водителю и, суетливо взбежав по мраморной лестнице, вошел в дом.

В просторном вестибюле, богато обставленном дорогой мебелью и старинными скульптурами, его встретила горничная, в которой, несмотря на белоснежный передник и накрахмаленный кокошник, угадывался по выправке офицер охраны.

– Товарищ Гудасов! – козырнула горничная, приложив руку к кокошнику. – Товарищ Сидоров вас ждет. Прошу следовать за мной.

Через длинный, увешанный картинами коридор она провела Гудасова во внушительных размеров гостиную и оставила одного. Бóльшую часть залы занимал длинный, персон на тридцать, обеденный стол, вокруг него были расставлены деревянные резные стулья с высокими спинками. На белоснежной, натянутой без единой морщинки скатерти сверкали позолоченные подсвечники. Во главе стола возвышалось массивное кресло и было накрыто на одного: три тарелки разного размера, поставленные одна на другую, высокие хрустальные бокалы, десяток разных вилочек и ножичков.

Гудасов в нерешительности огляделся, потом, стараясь не шуметь, отодвинул ближайший к нему стул и присел на краешек.

В этот момент в противоположном конце залы распахнулась дверь, и в проеме появился одетый в спортивный костюм Сидоров. Гудасов вскочил. Сидоров, изобразив на лице радушную улыбку, размашистым шагом подошел к нему и протянул руку:

– Ну здравствуй, здравствуй, Олег Владимирович! Давненько не виделись.

– Здравствуйте, Егор Петрович! – затряс сановную руку Гудасов. – Спасибо, что вспомнили про меня.

– Садись, не стесняйся, – сказал Сидоров, присаживаясь на соседний стул. – Как время летит! Десять лет прошло как один день… Но Егор Петрович добро помнит. Помог ты мне тогда с этим выскочкой… как его?.. Ну, с твоим бывшим начальником?..

– Кубиным? – услужливо подсказал не решающийся сесть Гудасов.

– Ну да, с Кубиным… – закивал Сидоров. – Очень ты мне помог тогда…

– Да я всегда, Егор Петрович…

– Это хорошо, что «всегда», – перебил его Сидоров. – Ты сейчас за что в КГБ отвечаешь-то?

– За работу с иностранцами – разработка, вербовка там всяких враждебных элементов…

– А что же, – с напускной заинтересованностью спросил Сидоров, – генерала-то так и не дали?

– Ну… – замялся Гудасов.

– Понимаю… Завистники, интриги… – покачал головой Сидоров. – Ну ничего. Я уж тут переговорил. Короче, представление уже готовится – быть тебе генералом!

– Егор Петрович… – затряслись от волнения губы Гудасова. – Егор Петрович… я оправдаю… я все… я всегда… Егор Петрович…

– Да что ты заладил: «Егор Петрович» да «Егор Петрович»? Конечно, оправдаешь! Для того и делаем. Сначала в генералы тебя определим, двинем на замы к председателю КГБ. А там, глядишь, и…

И Сидоров покрутил поднятым вверх пальцем. У Гудасова закружилась голова.

– Егор Петрович…

– Вот тебе и Егор Петрович! – вставая, хлопнул Гудасова по плечу Сидоров. – Егор Петрович преданных людей не забывает. Ну, бывай!

Гудасов потряс руку Сидорову, потом хотел козырнуть, но вспомнил, что он в штатском, зачем-то поклонился и попятился к двери.

– Ты ведь Плужникова знаешь? – вслед ему тихо спросил Сидоров.

– Павла Михайловича? – обернулся Гудасов. – Конечно. Они же с моим отцом друзья были. Когда отец погиб, Плужников меня на работу к Кубину и пристроил.

– Значит, с отцом твоим дружил, говоришь… – задумался Сидоров. – Конкурент он тебе. Тоже в замы метит. Понятно?

– Понятно… – нервно сглотнул Гудасов.

– Понятно, да не все, – строго сказал Сидоров и понизил голос: – Плужников сейчас одну операцию курирует. В Волжанске. Если ты правда в замы хочешь, нужно, чтобы Плужников обосрался на этом деле. Теперь понятно, будущий генерал Гудасов?

* * *

За окном кабинета Плужникова уже стемнело, и генерал включил свет. Сладко спавший на стоявшем в углу кожаном диванчике Зорин почмокал губами и перевернулся на другой бок. Посмотрев на майора, Плужников вздохнул, вернулся к столу и достал из ящика большой конверт.

– Когда вас готовили к заброске в Советский Союз, были ведь и другие претенденты? – спросил он сидевшего у стола Олейникова.

– Наверняка.

– Имен не знаете?

– К сожалению, нет, – покачал головой Олейников. – Подготовка велась индивидуально и была засекречена по высшему уровню. Очевидно, это кто-то из курсантов «Дабл ЭФ». Их общий список есть в копиях моих донесений. Но чтобы узнать Томаса в лицо, мне надо как минимум оказаться рядом с ним. Или у вас есть фотографии подозреваемых?

– Фотографий подозреваемых нет, – сказал Плужников, доставая из конверта и выкладывая на стол перед Олейниковым пачку аэрофотоснимков. – Но зато есть вот эти…

– Что это? – спросил Олейников, рассматривая фотографии.

– Первого мая над Уралом был сбит американский самолет-разведчик У-2. Маршрут его полета и эти сделанные им снимки подтверждают, что…

– Это же мой родной Волжанск! – воскликнул, перебивая его, Олейников. – Вот Волга, вот коса – мы там в детстве купались, вот мост железнодорожный, а вот и наш авиазавод!

– Да, Петр Алексеевич, это именно тот авиационный завод, где до встречи с Кубиным вы служили летчиком-испытателем. Только теперь этот завод выпускает не самолеты, а космические ракеты…

– Ракеты?

– Да, ракеты, Петр Алексеевич. Сегодня Волжанский завод – одно из основных звеньев в нашей космической программе, и вот недавно на этом заводе начались проблемы – по непонятной причине топливные баки, предназначенные для монтажа на ракеты, оказались повреждены…

– Вы предполагаете, что Томас смог проникнуть на завод?

– Это вряд ли. Но вот завербовать кого-то на заводе – вполне возможно. Тем более что у нас есть информация, что недавно Томас запросил в московской резидентуре некие материалы, необходимые ему для вербовки объекта на заводе.

– Но вам же наверняка известны все агенты ЦРУ, работающие под крышей американского посольства, – можно усилить слежку за ними и выйти на Томаса в момент передачи.

– Уже проследили, – грустно улыбнулся Плужников. – К сожалению, им удалось обвести нас вокруг пальца, и я не исключаю, что Томас с посылкой для завербованного сотрудника завода скоро появится в Волжанске.

– Вы предлагаете мне побродить по улицам моего родного города, внимательно вглядываясь в лица прохожих?

– Можно и так. Но, во-первых, Томас может встретиться со своим агентом и в Москве, да и в любом другом городе, а во-вторых, у меня есть идея и получше, чем бродить по улицам и пытаться встретить Томаса. Вы же обучались вместе с ним, а это значит, что вы знаете систему подготовки агентов «Дабл ЭФ», знаете их образ мышления, методы действий, вербовочные подходы…

– И?..

– Чтобы вычислить завербованного на заводе сотрудника, я предлагаю вам поставить себя на место Томаса и попытаться повторить его действия…

Плужников потянулся за папиросами, наблюдая за реакцией Олейникова на прозвучавшее предложение.

– А если майор прав? – спросил Олейников.

– Прав?.. Ах да, я же бросил курить, – смутился генерал, отодвигая пачку папирос подальше.

– Я имею в виду другое. Что, если майор прав, и я действительно продался американцам? Не боитесь?

– Нет, – спокойно ответил Плужников.

– Почему?

– Потому что, Петр Алексеевич, я знаю, что генерал Кубин никогда не ошибался в людях.

Олейников пристально посмотрел в глаза Плужникову.

– Вы его знали? – спросил он.

– Василий Степанович был моим другом…

И они оба замолчали, каждый вспоминая свое.

– Петр Алексеевич, – первым нарушил тишину Плужников, – а почему вы сейчас не сбежали совсем? Зачем нашли меня?

Олейников молча опустил руку в карман, достал блокнот, который он нашел вместе с фотопленкой в Кубинском тайнике на острове, и стал листать его.

– Председатель Госплана СССР Вознесенский, председатель Совмина РСФСР Родионов, секретарь ЦК Кузнецов… – переворачивая страницы, перечислял Олейников. – Знакомые имена?

– «Ленинградское дело»? – удивился Плужников. – Насколько я помню, все они вместе с руководством Ленинградского горкома были обвинены в антипартийной деятельности и в 50-м году расстреляны. После смерти Сталина их реабилитировали.

– Здесь кое-какие записи генерала Кубина, – сказал Олейников, протягивая блокнот Плужникову. – Мне кажется, что его гибель имеет отношение к этому делу…

* * *

По вечернему усталому асфальту Кутузовского проспекта скользил правительственный ЗИЛ-111. Машин на улице почти не было, и если бы Романский, сидевший на широком диване заднего сиденья, хотя бы раз обернулся, он бы непременно обратил внимание на черную «Волгу», неотступно следовавшую за лимузином от самого Кремля. ЗИЛ уже миновал Дорогомиловскую заставу и стал набирать скорость, когда Романский приказал своему водителю:

– Толя, сверни на Дунаевского к гастроному.

– Опять с проверкой, Дмитрий Степанович? – поинтересовался сидевший рядом с водителем помощник Романского.

– Надо же знать, как народ живет, – улыбнулся Романский.

Сверкнув хромом в свете неоновой вывески, ЗИЛ остановился у входа в гастроном. Из припарковавшейся неподалеку черной «Волги» было хорошо видно, как из лимузина выскочил помощник Романского, услужливо распахнул дверцу, помогая выйти своему начальнику, и они вместе зашли в магазин.

* * *

Натянув на глаза шляпу, Романский медленно прошел вдоль полупустых прилавков и остановился около витрины бакалейного отдела, где рядом с насыпанной в лоток вермишелью красовалась табличка:

ТОВАР ОТПУСКАЕТСЯ В ТАРУ ПОКУПАТЕЛЯ

Романский дважды перечитал объявление, оглянулся на своего помощника, который в ответ только удивленно пожал плечами, и встал в очередь. Вошедший за ними в магазин мужчина, скрывавший лицо за поднятым воротником плаща, юркнул за ближайшую колонну и стал наблюдать.

– Килограмм вермишели, пожалуйста, – сказал колоритной продавщице Романский, когда подошла его очередь.

Продавщица бойко отвесила вермишель и, держа на вытянутых руках пластиковый тазик с покупкой, грозно посмотрела на Романского:

– Куда сыпать?

– А что, ни пакетов, ни упаковочной бумаги нет? – спросил он.

– Ты чо, мужик, приезжий, аль с луны свалился? Читать не умеешь? Бумаги давно ни в одном магазине нет. Так во что ссыпать будем?

Романский на мгновение задумался, потом снял с головы шляпу и поставил ее рядом с весами:

– Ссыпайте сюда!

Продавщица, пожав плечами, с невозмутимым видом пересыпала вермишель из тазика в шляпу и, перегнувшись через прилавок, крикнула в соседний отдел:

– Любка, гляди! Шизик какой-то интеллигентный вермишель в шляпу взял! Ха-ха!

– А теперь, – сказал Романский, забирая шляпу, – я бы хотел увидеть директора магазина.

– А папу римского не хочешь? – продолжала хохотать продавщица.

К прилавку протиснулся помощник Романского и, показав удостоверение, что-то шепнул на ухо продавщице. Та мгновенно изменилась в лице, губы ее задрожали, и она, словно загипнотизированная, на полусогнутых ногах удалилась в подсобку.

– Весьма эффектно, Дмитрий Степанович! – раздался голос за спиной у Романского.

Он обернулся: перед ним в плаще с высоко поднятым воротником стоял Плужников. Помощник попытался встать между ними, но Романский жестом показал, что все в порядке, и протянул руку генералу:

– Здравствуйте, Павел Михайлович! Вы что же, следите за мной?

– Считайте, что случайно сюда зашел. Но по делу. Да и не хотелось, чтоб ненужные разговоры пошли, что мы с вами часто встречаемся. У вас в Кремле столько глаз любопытных.

– Это верно… Так что за дело?

– Можем на секунду отойти чуть в сторону? – спросил Плужников.

Романский кивнул, и они отошли подальше от прилавка.

– Дмитрий Степанович, – тихо продолжил генерал, – памятуя ваше предложение, обращаюсь за помощью. Мне нужен доступ к материалам по «Ленинградскому делу». Все документы имеют гриф «Особая папка» и хранятся в спецархиве Президиума ЦК. Простым смертным ничего не выдадут, только членам Президиума…

– «Ленинградское дело»? – стал вспоминать Романский. – Пятидесятый год? Когда Егор Сидоров громил ленинградское руководство?

– Точно, – кивнул Плужников.

В этот момент к ним подбежал перепуганный насмерть директор магазина:

– Здрасьте, товарищ Романский! Что ж вы не предупредили? Что случилось? Недовес? Обсчет?

– Что это? – спросил Романский, протягивая ему шляпу с вермишелью.

– Шляпа… – замялся директор.

Романский вздохнул и водрузил шляпу с вермишелью на голову директору магазина.

– Сам ты шляпа! Чтоб завтра же была упаковочная бумага! И смотри, с проверкой буду заезжать регулярно!

* * *

Из амбразуры бункера управления космодрома Байконур была отчетливо видна переливавшаяся в лучах восходящего солнца готовая к старту ракета.

– Ключ на старт, – раздался голос Царева.

– Есть ключ на старт, – отозвался запускающий.

– Продувка.

– Есть продувка.

– Ключ на дренаж.

– Есть. Ключ поставлен на дренаж.

– Зажигание, – с небольшим волнением в голосе скомандовал Царев.

Под ракетой появились клубы белого дыма.

– Предварительная ступень, – продолжал Царев. – Промежуточная… Полный подъем!

Упругие струи огня ударили в бетонное основание стартовой площадки, ракета задрожала и стала медленно подниматься. Через несколько мгновений ее серебристое тело скрылось из вида, и все находившиеся в бункере – Царев, Онегин, Романский, маршал Недолин, всего полгода назад назначенный командующим ракетными войсками стратегического назначения, простые инженеры и конструкторы, – все бросились обниматься, лишь сидевший немного в стороне Закарпович продолжал что-то писать в своем блокнотике.

– Улетел наш Мандельштам, эх! – радостно воскликнул Царев под аплодисменты присутствующих. – Надо бы отметить!

Откуда-то появилась бутылка шампанского, хлопнула пробка. Тут Царев заметил взгрустнувшего Закарповича и, подойдя к нему, спросил:

– Ростислав Карпович! А вы что же не радуетесь?

– Коммюнике сочиняю… – пробурчал Закарпович.

– Коммюнике – это сейчас главное, – с иронией заметил Романский.

– А вам, Дмитрий Степанович, везет, – натянуто улыбнулся Закарпович. – Только поручили проект курировать – и надо же: пуск без сучка и задоринки!

– Как говорил один мой знакомый, – сказал Романский, протягивая Закарповичу бокал с шампанским, – задоринку оставим для сучек. А за удачный пуск – спасибо Сергею Павловичу и всем его коллегам. За них и предлагаю выпить!

Все чокнулись, Царев заглянул в записи Закарповича.

– Что вы тут пишете? – рассмеялся он. – Какой обитаемый аппарат?

– А как назвать-то? – смутился Закарпович. – Обитаемый спутник?

– Может, звездолет? – предложил подошедший маршал Недолин. – Или ракетолет?

– А м-может, р-ракетоплан? – встрял Онегин.

– Друзья! – зычно обратился ко всем Царев. – У меня есть предложение. Давайте назовем так: космический корабль. А что? Есть морские корабли, есть речные, есть воздушные… А теперь будут и космические!

– Товарищи! – восхищенно воскликнул Романский. – Вы не понимаете, что вы сейчас придумали… У меня волосы дыбом на спине встают. Космический корабль!

* * *

– Запустив первый космический корабль с манекеном на борту, – несся из телевизора в кабинете Вернера фон Брауна взволнованный голос диктора, – Советы сделали шаг в гонке за первенство в космосе. Кто же в результате будет первым человеком, преодолевшим земное тяготение: коммунист или человек свободной страны?

За демонстрировавшимися кадрами старта советского космического корабля завороженно наблюдали сам Браун, несколько инженеров из его лаборатории и астронавты Шепард, Гленн и Гриссом.

Раздался телефонный звонок, Браун взял трубку.

– Да, смотрю… – уныло ответил он. – Но важно не только отправить корабль на орбиту, важно суметь вернуть его на Землю. Посмотрим, удастся ли это русским?.. Конечно… Я помню все, что вы мне говорили, мистер Даллес. Мы ответим русским не позже чем через месяц, я обещаю…

* * *

Сидевшая в приемной Плужникова его секретарь Зина прибавила громкость радиоприемника.

– …в 7 часов 38 минут по московскому времени советский космический корабль прошел над Парижем… – неслось из динамика, – …в 10 часов 36 минут – над Нью-Йорком…

Дверь распахнулась, и влетел Плужников.

– Вот мы им арбуз вставили, Зиночка! – радостно воскликнул он.

– Поздравляю, Павел Михайлович! – вскочила секретарша. – Можно я вас поцелую?

– И я вас поздравляю! – сказал генерал, подставляя щеку.

– Как здорово! Как здорово! – продолжала щебетать Зиночка.

– Почта есть? – поинтересовался Плужников.

– Вот пара писем, – сказала Зиночка, протягивая генералу корреспонденцию. – Да, и еще, Павел Михайлович, звонил полковник Гудасов…

– Олег? – обрадовался Плужников. – Как он? У него все в порядке?

– Вроде да… Сказал, что просто так звонит, давно не виделись. Собирался попозже заглянуть.

– Очень хорошо, – улыбнулся генерал и, уже заходя в кабинет, еще раз довольно усмехнулся в усы: – Надо же! «Космический корабль»!

* * *

Перед вошедшим в кабинет Плужниковым предстала идиллическая картина. В генеральском кресле, уронив голову прямо на стол, в окружении многочисленных папок, фотографий и карт дремал Олейников, а в углу на маленьком кожаном диванчике, свернувшись калачиком, спал Зорин, сладко причмокивая во сне.

– Ну что, все проспали? – трубным голосом с порога гаркнул Плужников. – Полетел наш Мандельштам в космос! Уже над Нью-Йорком кружит!

Зорин с Олейниковым вскочили и, поправляя одежду, вытянулись перед генералом.

– Товарищ генерал, – попытался доложить Зорин, – за время дежурства…

– Вижу… – махнул рукой Плужников.

– Я не понял, – сонным голосом сказал Олейников, – какой Манделштамп?

– Мандельштам. Манекен мы в космос запустили, – пояснил генерал.

– То есть победа? – поинтересовался Олейников.

– Это еще не победа, а первый шаг. Вот когда наш советский парень в космос полетит, тогда и будет победа! – сказал генерал, садясь на свое место. – Ну а у тебя какие успехи?

– Я все изучил, Павел Михайлович. Пятнадцать лет прошло, как я не был в Волжанске. Сильно город изменился, – сказал Олейников, вытаскивая из стопки фотоснимков на столе фотографию Онегина, – хотя многие люди остались…

– То есть вопросов не имеется? – прищурился генерал.

Олейников немного замялся, потом достал из кармана фотографию Кати, которую на первом допросе передал ему Зорин, и протянул Плужникову:

– Павел Михайлович, у меня только один вопрос остался…

Плужников взял фотографию в руки, помолчал, потом встал, подошел к столу, открыл верхний ящик и извлек оттуда тоненькую папочку с делом.

– Онегина Екатерина Васильевна, – сказал он, протягивая папку Олейникову. – В сорок пятом с ней проводились определенные следственные действия, но поскольку все свидетели подтвердили, что незадолго до вашего побега за линию фронта вы порвали с ней всяческие отношения, она не была репрессирована…

Олейников раскрыл папку. Воспоминания апреля сорок пятого года пронеслись перед его глазами…

* * *

– И еще, Петр Алексеевич, – говорит ему генерал Кубин, опускаясь на деревянную скамейку в центре Гоголевского бульвара, – имей в виду, что после твоего «побега» за линию фронта все будут считать тебя предателем.

– У меня мать в Волжанске, – тихо отвечает Олейников, присаживаясь рядом. – И невеста…

– Дочь директора завода?

– Да… – кивает Олейников и, немного помолчав, спрашивает: – А их будут считать членами семьи врага народа?

– Будут, – вздыхает Кубин. – Но у тебя есть еще две недели…

* * *

Уже пахнущий весной, но все же промозглый апрельский ветер носит по улицам Волжанска хлопья мокрого снега. В промокшем до нитки плаще, проваливаясь в подернутые тонкой корочкой льда лужи, по проспекту бежит Катя. Вот до боли знакомый дом, знакомый подъезд, в котором столько раз они целовались и его горячие губы шептали ей самые нежные слова… Этого не может быть, не верит она, его оболгали, это неправда! Катя отбрасывает с лица мокрую прядь волос и открывает дверь подъезда.

Взбежав по лестнице, она подходит к квартире и дрожащей рукой нащупывает в кармане ключ. Щелкает замок, она входит, и дверь захлопывается за ней с лязгом гильотины. Не замечая выглядывающих в коридор соседей по коммуналке, она подбегает к его комнате и двумя руками распахивает дверь.

На столе – какая-то отвратительная закуска, початые бутылки водки, по всей комнате разбросана одежда, а на кровати в обнимку с двумя полуголыми, вульгарно размалеванными девицами лежит Олейников.

– О! Катюха! – еле ворочая пьяным языком, выдавливает из себя он. – А мы тебя не ждали…

От отвращения у Кати дрожат губы, она молча стоит и смотрит, а из ее глаз катятся слезы.

– Ну заходи, коль пришла, присоединяйся… – глупо улыбается Олейников и делает приглашающий жест, смахивая недопитый стакан со стола на пол.

Звякает стекло, девицы ржут.

Закрыв глаза руками, Катя пятится к двери и, растолкав сгрудившихся в проеме соседей, выбегает из комнаты.

Олейников встает, подходит к двери и резко захлопывает ее перед носом у любопытных жильцов коммуналки.

– Какая неженка… – язвит одна из девиц, и они обе опять хохочут.

– Пошли вон, дуры! – неожиданно трезвым голосом говорит Олейников.

– Но мы еще не допили… – пытается возразить одна из дамочек, но, увидев суровый взгляд Олейникова, осекается.

Суетливо похватав одежду, девицы быстро собираются и уходят.

Олейников встает, закуривает, ходит по комнате. Останавливается около Катиной фотографии в шкафу, с грустью смотрит на нее…

– Прости… Так надо… – шепчет он, вглядываясь в любимое лицо.

* * *

– Петр Алексеевич! Петр Алексеевич! – прервал воспоминания Олейникова голос Плужникова. – Все в порядке?

– Да… простите, – возвращаясь к реальности, ответил Олейников, по-прежнему сжимая в руках фотографию Кати. – А мальчик?.. Мальчик рядом с ней… кто это?

– Ее сын, – ответил Плужников.

– Сколько ему лет?

– Пятнадцать.

– Пятнадцать… – задумчиво произнес Олейников, подошел к окну и, закурив, стал смотреть куда-то вдаль.

– Товарищ генерал, – подал голос из угла кабинета Зорин, – может быть, мы план действий обсудим?

– Действительно, – справившись с минутной слабостью, обернулся Олейников. – Сопли можно и потом пожевать.

Уверенной походкой он вернулся к столу.

– Мне вот какая мысль пришла в голову. Чтобы найти человека – потенциального объекта, который мог бы быть завербован Томасом на заводе, надо искать дырки…

– Дырки? – удивился Плужников.

– Дырки, – кивнул Олейников. – Но не в заборе, а в душах человеческих. Так нас учили в «Дабл ЭФ»!

И Олейников рассказал генералу, как в декабре 1949 года, когда его обучение в «Дабл ЭФ» уже подходило к концу, перед курсантами школы с лекцией о методах вербовки выступил сам директор разведывательного центра Холгер Тоффрой.

* * *

– Уяснив психологический портрет объекта, – вещает с трибуны Тоффрой, – обычно удается выйти на мотивы, способные склонить его к вербовке. Чаще всего побуждающими моментами при этом являются: политические или религиозные убеждения, стремление к власти, преувеличенное мнение о своих способностях, месть, материальные затруднения, страх, жадность, житейские слабости и пороки.

Вместе с остальными курсантами Олейников старательно конспектирует, успевая при этом еще и делать в тетради наброски портретов нескольких своих коллег и самого Тоффроя.

– Имейте в виду и главную заповедь, – завершает свое выступление директор «Дабл ЭФ», – чтобы проникнуть через забор, не нужно искать в нем дырки, достаточно найти их в душах человеческих!

* * *

– Дырки в душах, говоришь? – задумался Плужников. – И как же их искать?

– Поеду в Волжанск, – сказал Олейников. – Но мне нужна легенда. Я ведь по-прежнему для всех там – предатель…

– Вот справка о досрочном освобождении, – сказал генерал, доставая из стола документ и протягивая его Олейникову. – Здесь написано, что «ударным трудом искупил свою вину» и так далее… Чтобы не регистрировать фамилию в аэропорту, поедешь поездом. А майор Зорин…

Зорин вскочил, вытягиваясь по стойке смирно.

– …вылетает на завод ближайшим самолетом, – продолжил Плужников, – для проведения расследования по фактам саботажа и диверсии. Но это официальная версия. Основная твоя задача, майор, – оказывать содействие товарищу Олейникову.

– Но… – попытался возразить Зорин.

– Никаких «но», – осадил его генерал. – Это приказ.

– Авторучку подаришь? – подмигнул Олейников Зорину.

Майор фыркнул и сделал вид, что колкости Олейникова ниже его достоинства.

– Я так понимаю, товарищ генерал, – спросил Олейников у Плужникова, – вы даже не сомневались, что я соглашусь с вами сотрудничать и решу ехать в Волжанск?

Вместо ответа Плужников нажал кнопку селектора.

– Зиночка, – спросил генерал, – вам уже принесли билет на ночной поезд в Волжанск?

– Да, Павел Михайлович, – отозвалась Зина, – все как просили.

– Тогда сделайте нам еще чайку! – попросил Плужников.

* * *

Отключив селектор, Зина подошла к тумбочке, на которой кипел электрический чайник, и стала разливать чай по стаканам.

– Зиночка, как вы думаете, – спросил сидевший в приемной полковник Гудасов, – там еще надолго?

– Не знаю, Олег Владимирович, – отозвалась Зина, ставя стаканы с чаем на поднос. – Павел Михайлович просил не беспокоить. Но я шепну ему, что вы здесь.

– Спасибо, Зиночка. Давайте я вам дверь открою, – предложил, вставая, Гудасов. – Заодно просто «здрасьте» скажу…

И, опередив Зину, Гудасов распахнул перед ней дверь в кабинет Плужникова и заглянул внутрь. Увидев в кабинете Олейникова, Гудасов изменился в лице и попятился назад.

– А хотя… Зиночка… не будем беспокоить Павла Михайловича… – залепетал он. – Да и у меня дела… Вы ему ничего не говорите… я потом зайду… в следующий раз…

В ответ Зина пожала плечами и зашла в кабинет.

Оставшись один, Гудасов подбежал к Зининому столу и схватил лежавший там железнодорожный билет.

– Москва Казанская – Волжанск, вагон 6, место 11, – прошептал он, запоминая, и положил билет на место.

* * *

– Билет и справка у тебя есть, – сказал Плужников Олейникову, когда Зина вышла из кабинета. – Остальные места в купе тоже выкуплены, так что поедешь один. Вот деньги, немного, но достаточно. И еще…

Плужников достал из сейфа пистолет и протянул Олейникову.

– Не разучился?

Олейников ловко проверил обойму и щелкнул затвором.

– Ну и отлично! – улыбнулся генерал. – Только учти, Петр, ставки очень высоки. Поэтому о том, что ты работаешь на контрразведку, будут знать лишь трое: я, ты и…

– Да он же пить не умеет! – хохотнул Олейников, показывая на майора.

– Это было под дулом пистолета! – обиделся Зорин. – И товарищ генерал мне доверяет, а вот тебе еще надо заслужить доверие…

– Хватит, майор! – оборвал его генерал. – Петру Алексеевичу я доверяю не меньше!

* * *

Пройдя по сложной системе коридоров и лестниц посольства США, Сайрус спустился в подвал, открыл специальным ключом массивную железную дверь и оказался в помещении, заставленном различными радиоприборами. Поприветствовав кивком головы радиста, Сайрус протянул ему листок бумаги, испещренный цифрами. Застучал ключ радиопередатчика, замигали лампочки, и за тысячи километров от Москвы в штаб-квартире ЦРУ в Лэнгли коллега посольского радиста, поправив на голове наушники, включил магнитофон.

Закончив запись сообщения, он нажал одну из клавиш на магнитофоне, и из стоящего рядом принтера вылезла цифровая распечатка. Запечатав ее в плотный конверт и расписавшись на склейке, он протянул депешу подошедшему офицеру связи ЦРУ.

Через несколько минут в кабинет директора ЦРУ Аллена Даллеса постучали, вошел сотрудник отдела дешифровки и протянул папку с сообщением.

Даллес внимательно прочитал шифровку, потом нажал кнопку селектора и взволнованно сказал:

– Соедините меня с генералом Тоффроем. Срочно!

– Слушаюсь, сэр, – раздался голос секретаря, и через мгновение: – Генерал Тоффрой на линии, сэр.

– Генерал? – спросил в селектор Даллес.

– Да, сэр, – отозвался Тоффрой.

– У меня для вас удивительная новость – наш агент в КГБ сообщил, что в Москве объявился Дедал!

* * *

Даллес закурил трубку и повернулся к телевизору, по которому уже в сотый раз под надрывные комментарии диктора крутили кадры старта советской ракеты с манекеном на борту. В кабинет вошел Тоффрой.

– Вы уже в курсе? – кивнул Даллес в сторону телевизора.

– К сожалению, на данном этапе русские нас обогнали…

– Обогнали… Но я о другом, – сказал Даллес, выключая телевизор. – То есть об этом, конечно же… но о том, что зависит от нас с вами. Вы подняли архив?

Тоффрой достал из папки стопку бумаг и передал Даллесу. Тот быстро пробежал их глазами.

– Полагаете, Дедал мог пойти на сотрудничество с КГБ? – спросил он у Тоффроя.

– Маловероятно. Его отец еще жив, а жизнь отца – весомая гарантия от непродуманных решений. Я не исключаю, что у него просто не было другого выхода… Чтобы выбраться из заключения, ему пришлось сыграть в двойную игру.