Текст книги "Операция «Крепкий поцелуй»"

– Спасибо, Макс, – выдохнул Кеннеди. – Благодаря твоему «коктейлю» я вновь чувствую себя прекрасно. Пожалуй, я и впрямь, как все, буду звать тебя доктор Неболит.

– Всегда к вашим услугам, господин президент, – поклонившись, хрипловатым голосом с небольшим немецким акцентом ответил Джекобсон.

– Для тебя Джек, просто Джек, – улыбнулся Кеннеди. – Меня так все близкие зовут. Старая традиция.

Президент оперся на стол и, слегка поморщившись от еще не отпустившей до конца боли в спине, медленно поднялся с кресла-качалки.

– Если вдруг тебя не окажется рядом… – Кеннеди бросил умоляющий взгляд на Джекобсона, – ну, на всякий случай… можешь дать мне хотя бы одну ампулу?

Джекобсон покачал головой:

– Я готовлю препарат вручную, прямо перед введением. Но…

Он порылся в своем чемоданчике и протянул Кеннеди пузырек с красной крышечкой, заполненный сине-белыми капсулами:

– Здесь семь капсул. Одну, максимум – две в день. Поможет на пару часов. И зовите сразу меня.

Кеннеди с благодарностью поглядел на доктора и спрятал пузырек в карман.

– Спасибо, доктор Неболит, – пожал он руку Джекобсону. – Меня ждут.

Держась за спину и пошатываясь, Кеннеди вышел из Овального кабинета, сделал несколько шагов по коридору, свернул за угол и остановился у дверей зала заседаний Кабинета министров. Собравшись с силами и глубоко вдохнув пару раз полной грудью, Кеннеди изобразил на лице уверенную улыбку и распахнул дверь.

* * *

– Прошу извинить за вынужденный перерыв, – бодро входя в зал заседаний, бросил Кеннеди участникам совещания, расположившимся вокруг массивного дубового стола, по форме чем-то напоминавшего громадный гроб.

Немного прихрамывая, хотя стараясь и не показать этого, президент прошел во главу стола. Опустившись в высокое кресло, он слегка поморщился от боли, что не осталось незамеченным для его брата Роберта – генерального прокурора США, сидевшего за столом по левую руку от вице-президента Линдона Джонсона. Подняв глаза, Джон поймал сочувствующий и в то же время слегка укоризненный взгляд брата и улыбнулся ему в ответ.

Затем повернулся к директору Центрального разведывательного управления Аллену Даллесу, стоящему возле большой карты Европы, висевшей на стене:

– Ну, на чем мы остановились?

– Господин президент… – пыхнув трубкой, начал было директор ЦРУ.

Но в этот момент Джонсон, бросив злобный взгляд на Даллеса, закашлялся, слишком рьяно – напоказ, и замахал рукой, разгоняя дым, которого было и не так уж много, затем демонстративно вытащил из кармана маленький ингалятор и, поморщившись, засунул его себе в нос.

– Господин президент, – проигнорировав демарш Джонсона, продолжил Даллес, еще яростнее попыхивая трубкой, – общая численность Вооруженных сил СССР превышает три миллиона человек, количество танков – больше, чем во всех остальных армиях мира вместе взятых. Я считаю, что ввязываться сейчас в войну с Советами…

– У нас, кажется, есть «Единый интегрированный операционный план»[4]4
  Единый интегрированный оперативный план (c англ. Single Integrated Operational Plan, SIOP), в США – комплекс оперативных документов, составляющих подробный регламент боевого применения ядерного оружия. SIOP являлся особо секретным документом, обновляется ежегодно.


[Закрыть] или как он там называется! – перебил его Джонсон и резко повернулся к министру обороны Роберту Макнамаре: – И как докладывал в свое время господин министр обороны – у нас куча атомных бомб и боеголовок, мы легко можем стереть Москву с лица земли, не так ли?

– Так, – кивнул Макнамара и, поправив очки на переносице, с достоинством студента-отличника, спорящего с впадающим в маразм престарелым профессором, заметил: – У нас действительно более шести тысяч боеголовок с общей мощностью в миллион с лишним раз превышающей бомбу, уничтожившую Хиросиму. Но смею напомнить, что наша концепция «гарантированного уничтожения» предполагает исключительно ответные меры, а отнюдь не нанесение ядерного удара первыми.

– Какие же вы все трусы! – чуть ли не взвизгнул Джонсон. – Из-за вашей трусости кубинцы надавали вам по шее в заливе Свиней[5]5
  Операция в заливе Свиней (бухте Кочинос), или Операция на Плайя-Хирон, – военная операция по высадке на Кубе формирования кубинских эмигрантов, организованная в апреле 1961 года при участии правительства США с целью свержения правительства Фиделя Кастро, закончившаяся провалом.


[Закрыть], из-за вашей трусости Хрущев вытер об вас ноги на переговорах в Вене[6]6
  Встреча Хрущева и Кеннеди в Вене состоялась 4 июня 1961 года. В начале переговоров Кеннеди сказал Хрущеву, что его интерес – обеспечение такого положения, при котором США и СССР могли бы жить в мире. Кеннеди признал ошибкой подготовку вторжения на Кубу. Хрущев объявил, что «мы войны не хотим, но если вы ее навяжете, то она будет». Кеннеди ответил: «Да, кажется, холодная зима будет в этом году» (источник – Википедия).


[Закрыть] – и вот снова вы позволяете разевать пасть русскому медведю! Сегодня красные сожрут Берлин, завтра всю Германию, потом Францию вместе с этим неврастеником де Голлем[7]7
  Шарль де Голль (1890–1970) – французский военный, политический и государственный деятель, бригадный генерал. Во время Второй мировой войны стал символом французского Сопротивления. Основатель и первый президент (1959–1969) Пятой республики, призывавший к дружеским отношениям с СССР и единению Европы от «Атлантики до Урала».


[Закрыть], Англию, всю Европу!

– Это не трусость, а разумная предосторожность, – возразил Даллес. – И если вы думаете, что и на этот раз война не затронет территорию США, то глубоко ошибаетесь. Русские умеют делать межконтинентальные ракеты! Неделю назад они продемонстрировали это в очередной раз – их космонавт Титов более суток кружил над Землей, пролетая в том числе и над нашими головами! А вы уверены, что на борту у него не было хотя бы одной бомбочки, которую он мог аккуратно «положить» прямо на Белый дом? Сегодня у нас нет точных данных ни о количестве ядерных боеприпасов у русских, ни о средствах их доставки. Не зная, чем они могут ответить, мы не можем планировать ядерный конфликт.

– Что лишний раз лишь подчеркивает слабость вашей работы, Даллес! – бросил ему Джонсон.

Даллес хотел было возразить, но президент остановил его жестом.

– Здесь я, пожалуй, соглашусь с господином вице-президентом, – прищурившись, посмотрел на директора ЦРУ Джон Кеннеди. – Непонятно, почему строительство стены оказалось для нас такой неожиданностью? Чем занимаются ваши люди в Берлине и в России? В последнее время качество, да и количество, поставляемой вами информации, Аллен, существенно снизилось. Очень сложно действовать вслепую. Подумайте об этом!

Бросив ненавистный взгляд на Джонсона, Даллес сел на место и яростно пыхнул трубкой, демонстративно послав клубы дыма в сторону вице-президента.

– Не имея информации, чем могут ответить русские, война с ними, тем более ядерная, – безумие, – подал голос Роберт Кеннеди. – Мы не можем рисковать миллионами жизней американцев даже ради Берлина.

– Неужели вы все утретесь этим плевком красных? – с презрением взглянув на брата президента, прошипел Джонсон. – Неужели позволите им построить эту стену в Берлине?

Джон Кеннеди помедлил, обвел всех присутствующих взглядом и тихо, но очень твердо произнес:

– Лучше стена, чем война.

* * *

Плюхнувшись на задний диван автомобиля, поджидавшего его у Белого дома, Даллес с удивлением обнаружил на соседнем месте генерала Холгера Тоффроя, своего заместителя и начальника разведывательного центра ЦРУ «Форт Фелисити» – «Дабл ЭФ».

– Доброй ночи, сэр! – поздоровался генерал.

– Надеюсь, причины вашей внезапной материализации в моей машине достаточно весомы, – еще не отойдя от учиненного ему разноса на совещании буркнул в ответ Даллес, раскуривая трубку.

– У меня чрезвычайно важная информация, – сказал Тоффрой, закрывая стеклянную звуконепроницаемую перегородку, отгораживающую их от водителя. Убедившись, что перегородка полностью закрылась и водитель их не слышит, Тоффрой продолжил: – Я хотел сообщить…

– Вам наконец удалось устранить Фиделя Кастро?[8]8
  Фиде́ль Алеха́ндро Ка́стро Рус (c исп. Fidel Alejandro Castro Ruz; 1926–2016) – кубинский революционер, государственный, политический и партийный деятель, руководивший Кубой с 1959 до 2008 года, на которого было совершено несколько сотен покушений, в том числе разработанных ЦРУ. Фидель Кастро скончался от естественных причин в возрасте 90 лет 25 ноября 2016 года, пережив большинство из тех, кто планировал его устранение.


[Закрыть] – язвительно прищурился Даллес.

– Мы работаем и над этим. Но сейчас, мне кажется, есть более срочное дело: через час я вылетаю в Берлин.

– Вы читаете мысли, Тоффрой? – усмехнулся Даллес. – Или у вас стоит прослушивающая аппаратура даже в Белом доме? Я как раз намеревался поинтересоваться у вас, почему мы прохлопали действия русских в Берлине?

– Поэтому я и лечу туда. Несколько часов назад в нашу комендатуру в Западном Берлине обратился…

– Если вы про Богдана Сташинского[9]9
  Богдан Николаевич Сташи́нский (род. 1931) – агент советских спецслужб (МГБ СССР, а затем КГБ СССР), убивший лидеров украинского националистического движения Льва Ребета (1957) и Степана Бандеру (1959). В августе 1961 года Сташинский и его жена немка Инге Поль бежали в Западный Берлин накануне закрытия границы властями ГДР. Сташинский сдался полиции ФРГ, признался в двух убийствах и подробно рассказал об операциях советских спецслужб. Процесс над ним, прошедший в 1962 году, привлек широкое внимание к операциям КГБ за рубежом. Получив скандально мягкий приговор (восемь лет заключения), Сташинский отбыл его не полностью и был тайно освобожден в 1966 году. Власти ФРГ вывезли его за границу, вероятно, в США или ЮАР, где Сташинский поселился под новым именем и предположительно с измененной внешностью. Его дальнейшая судьба неизвестна.


[Закрыть], – перебил его Даллес, – то я уже в курсе. Это, конечно, большая удача! В КГБ, думаю, уже все в панике. Один из лучших их агентов перебежал к нам и уже дал показания, что именно он ликвидировал Степана Бандеру!

– Да, сэр, я знаю, это – серьезный удар для русских.

– Но это просто везение, а отнюдь не результат вашей работы. И это вряд ли поможет объяснить, почему вы не знали заранее о начале строительства стены.

Тоффрой нервно куснул губу и продолжил:

– Сэр, я хотел сообщить вам не о Сташинском, а об объявившемся в Берлине человеке, который, как мне кажется, и поможет нам понять, почему не сработала наша агентура.

– Вот как? И кто же это?

– В нашу берлинскую комендатуру обратился Дедал.

– Дедал? – удивился Даллес.

– Он воспользовался документами на имя Питера Грина и его паролем содействия.

– При чем тут Питер Грин? Ведь эти документы…

– В том-то и дело! Документы на имя Грина и пароль для оказания содействия были заготовлены для чрезвычайного отхода Томаса. Да и о тайнике знал только сам Томас!

Даллес пыхнул трубкой, откинулся на сиденье и задумался.

– После того как Томас сообщил нам, что полет Гагарина состоится не раньше июня, он исчез, – продолжил Тоффрой. – Честно говоря, я думаю, что Томас, на которого мы возлагали такие надежды, на самом деле работал на русских.

– Да… – вздохнул Даллес, – это был колоссальный провал. Если б мы тогда не поверили переданной им информации, мы были бы первыми в космосе! Фон Браун[10]10
  Вернер фон Браун (1912–1977) – германский, а с 1955 года – американский конструктор ракетно-космической техники, один из основоположников современного ракетостроения, создатель первых баллистических ракет. Член НСДАП с 1937 года, штурмбаннфюрер СС (1943–1945). В США считается отцом американской космической программы.


[Закрыть] мог запустить ракету еще в конце марта.

– Были технические риски, сэр.

– Были. Но он, да и Шепард[11]11
  Алан Шепард (1923–1998) – американский астронавт, совершивший первый суборбитальный космический полет. Второй человек в космосе после Ю. Гагарина.


[Закрыть], были готовы пойти на них. Просто тогда мы были уверены, что у русских до начала лета ничего не получится.

Тоффрой поморщился, как от зубной боли.

– Сэр, я согласен: уроки нельзя забывать, но это все в прошлом. Меня сейчас больше интересует неожиданное появление Дедала и почему он воспользовался паролем и документами Томаса.

– Они что – братья-близнецы? На документах же есть фото…

– Мы не исключали, что Томасу придется воспользоваться гримом, поэтому все документы были бланковыми. К ним прилагались соответствующие печати, что позволяло вклеить любую фотографию.

– Похоже на игру советской разведки. Не исключаете?

– Я никогда ничего не исключаю, – твердо ответил Тоффрой и продолжил: – Хотя выглядит слишком уж нагло.

– Русские никогда не отличались скромностью, – усмехнулся Даллес. – Ну и в чем ценность этого Дедала, что вы готовы бросить все и мчаться в Берлин?

– Дедал сообщил, что обладает весьма важной информацией о советской агентурной сети в Европе и в Америке. В том числе он утверждает, что один из наших высокопоставленных сотрудников в Западном Берлине работает на КГБ. Если это так, то это может объяснить, почему мы узнали о строительстве стены лишь когда оно началось. С учетом нынешней обстановки эта информация чрезвычайно важна. Не говоря уж о возможности получить имена русских агентов по всему миру! Даже если это – игра русских, то, проанализировав информацию Дедала как дезинформацию, мы сможем понять многое.

Даллес, соглашаясь, качнул головой и добавил:

– Возможно, это даст шанс получить достоверную информацию об атомном потенциале Советов. Сейчас это необычайно важно…

* * *

Двери распахнулись, и шестеро рослых офицеров КГБ, пыхтя и потея, внесли в овальный зал заседаний Кремля огромный деревянный макет водородной бомбы.

Сидевшие вместе с Хрущевым за большим круглым столом руководители партии и правительства: члены Президиума ЦК Леонид Бережнев, ведавший «ядерными вопросами», Михаил Тусклов – главный по «идеологии», Дмитрий Истинов – председатель Комиссии Президиума Совета министров СССР по военно-промышленным вопросам и человек двадцать военачальников и представителей научно-технической интеллигенции, допущенных к высшим секретам страны, которых Бережнев любил называть «бомбовиками», кто с удивлением, кто с восхищением, а кто и с опаской уставились на водруженную посреди зала громадную конструкцию.

Хрущев вскочил из-за стола, с горящими от возбуждения глазами подбежал к макету и ласково погладил полированную поверхность бомбы.

– Мы решили возобновить испытания ядерного оружия, – хитро улыбаясь, сообщил Хрущев. – Пора показать империалистам, на что мы способны! Что там эти американцы имеют? Две, пять, ну десять мегатонн на один заряд. А мы жахнем водородную бомбу небывалой мощности – в сто миллионов тонн тротила! Пять тысяч Хиросим сразу!

Хрущев еще раз ласково похлопал бомбу по блестящему брюху:

– Красавица! И это, между прочим, уменьшенная копия.

– Товарищи! – неожиданно подал голос с места академик Цукеров, прерывая уже начавшиеся в зале аплодисменты. – А вы не считаете, что возобновление испытаний нанесет ущерб переговорам о разоружении? Создание такого оружия, способного в миг уничтожить сотни тысяч людей…

– Сейчас, Андрей Дмитриевич, идет борьба, – обратился к Цукерову Тусклов и замахал руками, чтобы осадить нарождавшийся гул в зале, – сражение, так сказать, не на жизнь, а на смерть между силами империализма и коммунизма. От исхода этой борьбы зависит будущее всего человечества. И ради нашей победы, ради светлого будущего мы готовы на любые жертвы – сотни, тысячи, миллионы!

Хрущев одобрительно кивнул Тусклову и, считая дискуссию закрытой, направился к своему месту.

– Такая арифметика неправомерна принципиально, – возразил Цукеров. – Мы слишком мало знаем о законах истории, будущее непредсказуемо, а мы – не боги. Мы должны исходить из конкретных нравственных критериев, которые категорически диктуют нам – не убий!

Хрущев побагровел, развернулся и подскочил к Цукерову.

– Знаете что, – быстро заговорил он, брызгая слюной и размахивая пальцем перед лицом академика, – предоставьте нам, волей-неволей специалистам в этом деле, делать политику, а вы делайте и испытывайте бомбы – тут мы вам мешать не будем и даже поможем. Мы должны вести политику с позиции силы – другого языка наши противники не понимают. Вот мы помогли избранию Кеннеди. Можно сказать, это мы его избрали в прошлом году. Мы встречаемся с Кеннеди в Вене. Эта встреча могла быть поворотной точкой. Но что говорит Кеннеди: «Не ставьте передо мной слишком больших требований, не ставьте меня в уязвимое положение. Если я пойду на слишком большие уступки – меня свалят!» Хорош мальчик! Приехал на встречу, а сделать ничего не может. На какого черта он нам такой нужен? Что с ним разговаривать, тратить время? Вы, товарищ Цукеров, не пытайтесь диктовать нам, политикам, что нам делать, как себя держать. Я был бы последний слюнтяй, а не председатель Совета министров, если бы слушался таких, как вы!

– В любом случае, Никита Сергеевич, – спокойно ответил Цукеров, – я остаюсь при своем мнении. И еще – на всякий случай хочу предупредить: никто никогда за всю историю человечества не взрывал такой мощности заряд. А что, если стомегатонный взрыв расколет земную кору или столкнет, например, нашу планету с орбиты, что приведет к гибели всего человечества, включая и социалистические страны?

Хрущев фыркнул, отмахнулся, но видно было, что эта мысль заставила его задуматься. Озираясь на зал, он вернулся на место, сел и вытер вспотевший лоб носовым платком. Вдруг лицо его озарилось – он нашел решение!

– А вот чтоб не раскололось ничего, Андрей Дмитриевич, – ехидно улыбнулся Хрущев, – возглавить эту работу мы поручим вам.

Цукеров хотел было возразить, но Хрущев резким жестом остановил его.

– И еще, – продолжил Хрущев, переводя взгляд на сидевших по другую сторону стола академиков Царева, Юнгеля и Чаломея: – Бомбу-то товарищ Цукеров нам сделает – я и не сомневаюсь, а вот как она до Америки долетит-то? Помнится, не так давно сам же товарищ Цукеров, который теперь радеет за разоружение, предлагал доставлять ядерные заряды торпедами с подводных лодок, но это не сработало. У американцев боеприпасов, конечно, пока более нашего будет, но мы, в отличие от них, люди не кровожадные, это они намереваются бить по мертвым, а нам и одного раза достаточно. Но как-то бомбу нашу туда доставить надо же, а, товарищи академики-конструкторы? Сколько у нас, товарищ Царев, ваших ракет на дежурстве стоит? По пальцам руки пересчитать можно? Сколько нам нужно времени, чтобы подготовить ракету к пуску? Сутки? Двое? Это уж некому запускать ракеты будет – всех к ядреной матери американцы разбомбят!

– Никита Сергеевич, – приподнимаясь со стула, обратился к нему Юнгель, – в настоящий момент мы заканчиваем испытания ракеты Р-16 на высококипящих компонентах, которая позволит постоянно нести боевое дежурство…

– Заканчивайте, заканчивайте, товарищ Юнгель, – осадил его Хрущев, – да побыстрее. Только учтите, что ракеты нам нужны надежные, которые на старте не взрываются! А то будет как в прошлый раз, когда ты своей ракетой на испытаниях сотню человек угробил.

Юнгель опустил глаза и молча сел на место.

– Да… – покачал головой Хрущев. – Нет у нас сегодня надежных ракет, чтоб до Америки долетели. Не справляются товарищи.

Истинов наклонился к сидящему рядом с ним Бережневу и ехидно зашептал ему на ухо:

– Сейчас Чаломея толкать будет, у которого Никиткин сынок работает.

Бережнев понимающе кивнул.

– Может, вы, Владимир Николаевич, поможете? – подтверждая догадку Истинова, тут же тыкнул пальцем в сторону академика Чаломея Хрущев. – Вы же малые ракеты неплохо делаете, вот пора и за большие взяться.

– Я бы с радостью, Никита Сергеевич, – ответил Чаломей, с видом победителя оглядывая присутствующих. – Но вот мощностей у меня таких, как у товарищей Царева и Юнгеля, нет, да и финансирования маловато.

– А с финансированием мы поможем, – дружелюбно улыбнулся Хрущев. – Что же касается мощностей, то забирайте под себя, например, КБ Месяцева – все равно бомбардировщики в нынешней войне ничего не значат. Сегодня все решают ракеты, только ракеты! И пора нам начать производить их, как сосиски!

* * *

– Как сосиски! – раздраженно хмыкнул Бережнев, плюхаясь в широкое плетеное кресло на веранде своей дачи. – Хорошо, что не как початки кукурузы.

– И КБ Месяцева – с барского плеча! – поддакнул Тусклов, суетливо накладывая сахар в стакан с чаем и помешивая ложечкой. – Хоть бы с Президиумом ЦК посоветовался. Американцы и ракеты, и бомбардировщики строят наперегонки, а нам, видите ли, теперь бомбардировщики и не нужны.

– Этот Чаломей вообще ни хрена в ракетах не понимает! – хрястнул по столу кулаком Истинов. – Мы запустили межконтинентальную ракету, запустили спутник, человека в космос отправили, а тут этот, «авиатор», как черт из табакерки, выскакивает и заявляет, что может делать ракеты лучше нас! В зародыше давить его надо было, клепал бы свои самолетики да ракетки для моряков, а теперь вот сынком хрущевским прикрылся и нас жизни учит!

– Да, много на себя берет Никита, много. Пора нам… – задумчиво сказал Бережнев и осекся, увидев вошедшую на веранду горничную, несшую на подносе рюмочки и запотевший хрустальный графин с зубровкой.

Горничная неторопливо продефилировала к столу, томными движениями расставила рюмочки, водрузила в центр композиции графин и, кокетливо поправив челку, спросила:

– Что-нибудь еще, Леонид Ильич?

Бережнев заулыбался.

– «Что-нибудь еще» – попозже, – сострил он.

Горничная улыбнулась, крутанулась на каблучках, дернула плечиком и так же неторопливо, как и вошла, удалилась.

Проводив масляным взглядом покачивающиеся бедра, Бережнев взял со стола графин, налил Истинову и задорно глянул на Тусклова: – Ну, что, Михал Андреич, по маленькой? Зубровочка, моя любимая.

Тусклов, подносивший стакан ко рту, вздрогнул и чуть не расплескал чай.

– А, ну да, – махнул рукой Бережнев, – ты ж не пьешь. Коммунист и святой в одном лице.

– Леонид Ильич, – обратился неожиданно появившийся на веранде офицер охраны, – к вам товарищ Семидольный.

– А вот это вовремя. Зови! – махнул Бережнев рукой. – Третьим будет.

– То есть ты все-таки согласился с моей идеей о Семидольном? – оживляясь, спросил Тусклов у Бережнева, когда офицер скрылся из виду.

– С какой идеей? – полюбопытствовал Истинов.

– Я, Михал Андреич, с твоими идеями всегда соглашаюсь, на то ты у нас и главный идеолог, – вставая, похлопал Бережнев по плечу Тусклова и, так и не ответив Истинову, а лишь подмигнув, пошел навстречу поднимающемуся на веранду с огромной дыней в руках Семидольному.

– Владимир Ефимович! – воскликнул Бережнев, широко распахивая руки для объятий. – Неужто дынька азербайджанская?

– Она самая, Леонид Ильич, – протягивая дыню и одновременно пытаясь обняться, расплылся в улыбке Семидольный. – Прямо из Баку.

– Ну, проходи, проходи, присаживайся, – широким жестом пригласил Бережнев Семидольного к столу, отбросив дыню прямо в руки появившемуся вновь, словно по мановению волшебной палочки, офицеру охраны. – А мы тут с товарищами чайком баловались, да вот решили, что пора и покрепче что-нибудь. Михал Андреич по идейным соображениям не пьет…

На этих словах Тусклов захлопал глазами и быстро допил свой чай.

– …а нам с товарищем Истиновым третий нужен, – закончил Бережнев.

Семидольный улыбнулся, пожал руки Истинову с Тускловым и взял протянутую Бережневым рюмку.

– Засиделся ты там в Азербайджане вторым секретарем-то, – по-отечески ласково глянул на Семидольного Бережнев. – Не пора ли в наши края возвращаться? Что думаешь?

Семидольный недоверчиво прищурился – Бережнев кивнул: мол, все всерьез. Тогда Семидольный молча поставил рюмку на стол, взял стакан, из которого Тусклов пил чай, перелил туда зубровку из рюмки, затем из графина дополнил стакан до краев и, резко выдохнув, осушил до дна.

– Ну вот – теперь вижу, что точно пора, – довольно пробасил Бережнев. – Наш человек!

* * *

Вырвавшись из паутины узких потсдамских улочек, черный «Опель» прибавил скорость и помчался по загородному шоссе, уже разогретому полуденным солнцем.

Зорин, одной рукой удерживая руль, второй вытащил из кармана пачку «Казбека», но, заметив завистливый блеск в глазах Плужникова, виновато вздохнул и стал заталкивать папиросы обратно в карман.

– Кури, кури! – махнул рукой генерал. – Скоро второй год, как я держусь, а все равно хочется. Хоть дымом твоим подышу.

– Павел Михайлович, – стеснительно поджигая папиросу, спросил Зорин, – а почему все-таки поменялись сроки и схема заброски?

– Я ж объяснил: Алена еще не готова, – удивился вопросу Плужников.

Зорин многозначительно улыбнулся и прошептал:

– Я ей, товарищ генерал, тоже не доверяю.

– Ну почему же? – прищурился Плужников. – Я как раз доверяю. Просто из Центра пришел приказ начать операцию немедленно, а Алена – пока не в форме. Когда прочитал ее рапорты о подготовке, я это почувствовал. Не могу объяснить почему, но интуитивно почувствовал. Все вроде хорошо, но какая-то внутренняя напряженность в текстах есть, потом это и тест психологический подтвердил. На всякий случай сейчас сам гляну на нее, но, думаю, интуиция меня не подводит.

– Вот и я о том! – воскликнул Зорин. – Не доверяю я этой творческой интеллигенции, особенно стихоплетам этим, как Алена. Вечно все из себя на нервах, то плачут, то смеются, руки заламывают, из всего драму делают, все у них на эмоциях – в любой момент предать могут.

– Ну чего ты так распалился? – покачал головой генерал. – Почему сразу предать? Предают чаще как раз люди эмоций лишенные, хладнокровные и расчетливые. Что касается Алены – она ведь не только стихи пишет, и весьма неплохие, кстати, – она и работать умеет, и с Петром ладит. Вот я и хотел, чтоб она ему подмогой была, но чувствую: пока не созрела, а значит, случайно ошибиться может, подставить его невольно. Подвергать Петра дополнительному риску не имею права, поэтому пусть пока работает один. А Алене, думаю, еще пару-тройку месяцев надо, чтоб обрести форму. Так что отвезешь ее в Москву…

– В Москву?

– Да, майор, в Москву. Сегодня как раз военный борт летит. Там с ней поработают специалисты-психологи.

– А вы?

– Прилечу чуть позже, у меня дела здесь еще.

– А почему сюда бы не вызвать специалистов? Почему не продолжить тут? Ну или хотя бы полететь позже вместе? Я бы мог и вам помочь с делами.

– Слушай, майор, – улыбнулся Плужников, – я понимаю, что здесь интереснее, чем в Москве. Но психологическое состояние Алены оставляет желать лучшего, и оно еще обострится после отъезда Петра. А мне почему-то кажется, что причина ее нервозности именно здесь, за границей. Так что давай, как это… приказы не обсуждаются.

«Опель» свернул с шоссе на узкую асфальтированную дорожку, стрелой прорезавшую вековую липовую аллею, промчался сквозь строй исполинских деревьев и подкатил к той самой старинной готической вилле, где сутки назад Олейников расстался с Аленой.

Плужников с Зориным вышли из машины. Майор дернул за шнур колокольчика у парадного входа – за дверью раздался мелодичный звон. Прислушались – в доме было тихо.

Зорин потянул за ручку двери – дверь легко распахнулась. Переглянувшись, они вошли внутрь.

* * *

– Ну и почему у нас дверь нараспашку? – осуждающе покачал головой Плужников, увидев спускающуюся по лестнице Алену в полупрозрачном ночном пеньюаре.

Зорин тут же стыдливо опустил глаза.

– А кого мне здесь бояться? – улыбнулась Алена.

– Бояться никогда и никого не нужно, – назидательно сказал Плужников, проходя в гостиную, – а вот осторожность проявлять надо всегда!

– Кофе будете, товарищ генерал? – улыбнулась Алена, приглашая гостей расположиться за столом. – Или чайку? По-нашему, покрепче?

– Эх, сейчас бы хорошо чайку да с кислыми яблочными дольками… – мечтательно произнес Зорин, стыдливо отводя взгляд от просвечивающей сквозь тончайший пеньюар стройной фигуры Алены. – Скоро под Москвой антоновка созреет…

– Да уж, здесь яблоки другие, – согласилась она и, заметив смущение Зорина, нарочно подошла к нему поближе. – Здоровенные, красные, все одинаковые, но совсем не пахнут, и вкус никакой!

– А мне кофейку сделай, пожалуй, – разглядывая дубовые балки на потолке, попросил Плужников. – Забористый у этих чертей кофе! Не то, что наш кофейный напиток «Бодрость» из цикория.

Привстав на цыпочки, отчего и так коротенький пеньюарчик взлетел до небес, обнажив изящные бедра, Алена грациозным движением достала с верхней полки пакетик с кофейными зернами, неторопливо засыпала их в кофемолку и, повернувшись к Зорину, стала томно вращать ручку. По гостиной поплыл пьянящий кофейный аромат. Зорин непроизвольно шмыгнул носом, и, не зная куда девать глаза, уставился на вращающуюся ручку кофемолки, точнее говоря – на тонкие элегантные пальцы Алены, украшенные невероятной красоты перстнем с крупным ярким рубином, игравшим огненными всполохами в лучах солнца, пробивавшихся сквозь занавешенное окно.

– Нравится? – заметив взгляд майора на перстень, подмигнула ему Алена. – Бабушка на память оставила. Хочешь посмотреть поближе?

И она протянула к нему руку, маня пальчиком. Зорин вспыхнул, Алена рассмеялась.

– А что до антоновки в Подмосковье, – медленно сказал Плужников, – то скоро у тебя такая возможность представится, Алена.

– В каком смысле? – удивилась она.

– В Москву полетишь.

– Как в Москву? – Алена перестала крутить кофемолку и в недоумении повернулась к Зорину: – Ты же сказал по телефону, что все просто откладывается и через несколько дней я должна оказаться там… на Западе… с Петром.

– Принято другое решение, – сухо ответил майор, все еще стараясь не смотреть на Алену.

– Что значит: «другое решение»? Как? Почему? – дрогнул ее голос.

Алена невольно сделала шаг к Зорину. Тот вскочил со стула, отпрянул и, нервно повысив голос, замахал руками:

– Ты… ты офицер разведки! Ты должна знать, что… как это… приказы не обсуждаются!

Алена повернулась к Плужникову.

– Товарищ генерал… – ее глаза увлажнились слезами. – Это же нечестно… несправедливо… Я должна быть там! Мне надо…

– Вот о чем я и говорил, – фыркнул Зорин. – Сразу в слезы, сразу истерика!

– Алена, – вздохнул Плужников, вставая и направляясь к выходу, – это действительно приказ. И так будет лучше и для тебя, и для Петра. На сборы есть несколько часов. Ровно в 19:00 майор заедет за тобой и отвезет в аэропорт. Полетите вместе.

Зорин распахнул перед генералом дверь.

– А кофе?.. – пролепетала Алена в надежде задержать Плужникова и, может быть, уговорить его изменить решение.

– В следующий раз, спасибо, – махнул рукой генерал и вышел. Зорин последовал за ним.

Губы Алены задрожали, очертания захлопнувшейся двери расплылись в ее заполненных слезами глазах. На улице заурчал мотор, зашуршали шины отъезжающего автомобиля. Алена не выдержала – со всего размаха швырнула кофемолку об дверь!

* * *

– Бац! – звонко ударила клюшка для гольфа по мячу, и тот, описав в воздухе замысловатую кривую, приземлился всего в паре шагов от заветной лунки.

Линдон Джонсон самодовольно улыбнулся, поменял клюшку на другую, предназначенную для завершающих ударов, и зашагал по лужайке к мячу. Профессиональные игровые поло и бриджи Джонсона яростно контрастировали с броским голубым костюмом, франтоватым желтым галстуком и в тон ему носовым платком, игриво выглядывающим из нагрудного кармана директора Федерального бюро расследований Эдгара Гувера.

– Материалов вполне достаточно, чтобы подпортить им веселую жизнь! – едва поспевая за размашистым шагом вице-президента, тараторил директор ФБР. – Фотографии, записи разговоров, письма…

Джонсон остановился у лунки и резко развернулся к Гуверу:

– Скажите, за что вы их так ненавидите?

На мгновение Гувер замялся, вглядываясь в холодные глаза вице-президента.

– А вы… разве нет? – испуганно выдавил из себя Гувер.

Джонсон выдержал паузу, сверля директора ФБР пронизывающим взглядом, и улыбнулся:

– У меня личные счеты. Этот сосунок украл мое право быть кандидатом в президенты на партийных выборах. Но вот вы? За что? Мне просто интересно…

– Ну… – неуверенно начал Гувер, – за всю историю Соединенных Штатов не было президента слабее. Провалил внешнюю политику, не может решить кубинскую проблему, заигрывает с Хрущевым, вместо того чтобы стукнуть кулаком по столу и показать, кто в мире хозяин. Он ни черта не смыслит в экономике – давит крупнейшие монополии, вместо того чтобы на них опираться. И вы прекрасно помните, как он победил на выборах! Всего четверть процента… – Гувер фыркнул, демонстрируя крайнее пренебрежение, – и то благодаря тому, что он предложил вам пост вице-президента. Техас, да все южные штаты голосовали за Кеннеди только потому, что вы были с ним!

Джонсон криво улыбнулся.

– Послушайте, Эдгар, – с легким раздражением в голосе сказал он, – я все прекрасно помню. Конечно, ваше досье на Кеннеди сыграло определенную роль в том, что он согласился выставить мою кандидатуру на пост вице-президента…

– Сэр, я отнюдь не собираюсь преувеличивать свою роль в вашем назначении и уж тем более принижать ваши заслуги, просто я, как патриот своей страны, крайне озабочен…

– Давайте без патетики, Гувер! – махнул рукой Джонсон. – Я никак не могу до конца понять вашей игры. Если вы их ненавидите, то легко могли сделать так, чтобы Джон Кеннеди не выиграл выборы. Отдали бы Никсону[12]12
  Ричард Никсон (1913–1994) – американский политический и государственный деятель, минимально уступил на президентских выборах 1960 года Джону Кеннеди. В 1968 году избран 37-м президентом США.


[Закрыть] это ваше досье – и все.

Гувер хитро улыбнулся:

– В отличие от Кеннеди Никсон чист. Ну, или скажем так: пока чист. Его не за что прихватить. И вряд ли он предложил бы моему другу, коим я смею все-таки считать вас, стать вице-президентом.

– Откуда такая забота обо мне? – усмехнулся Джонсон. – Дружеские чувства? Не верю.

– Сэр, я уже тридцать семь лет занимаю пост директора ФБР и не планирую в отставку. Малюсенькую дилетантскую конторку по ловле воришек я превратил в мощнейшую, самую эффективную и профессиональную спецслужбу в мире! Я пережил пятерых президентов, не каждый из них любил меня, но каждый – глубоко уважал то, что я делал. А братишка нынешнего – Бобби, вдруг ставший моим начальником, даже не убирает ноги со стола, когда я вхожу в кабинет!