Текст книги "Егерь Императрицы. Граница!"

Глава 4
В Бухаресте

– Ваше благородие, за время вашего отсутствия в роте без происшествий! – доложился на общем построении подпоручик Гусев. – Всего в строю восемьдесят один человек. В гарнизонном госпитале и в нашем расположении под присмотром лекарей – девять. В карауле и на хозяйственных работах – пять. Незаконно отсутствующих нет.

«Постепенно восстанавливается рота, – думал Алексей, обходя строй. – Скоро излечатся и встанут в шеренги все наши раненые, постепенно закроем некомплект в пятьдесят девять душ переводами из полков. Обучим новичков особой тактике егерского боя, и через полгода, а может даже и раньше, будет снова наша отдельная особая рота грозной боевой единицей».

Не ясно было только сейчас, куда ее определят. По всем расчетам штабов, Первая дунайская армия должна была выйти к Днепру еще до начала весенней распутицы. А некоторые подразделения уже и сейчас отправлялись на север в Киевскую губернию Российской империи. Какая-то часть подразделений из нее должна была переместиться за Буг к Днепру, туда, где, как ходили слухи, совсем скоро должна была образовываться Новороссийская губерния, прикрытая пока что ее регулярными войсками очень и очень слабо. А ведь прикрывать ее было от кого. По реке Буг сейчас проходила очень беспокойная граница с турками, где находилась их сильнейшая крепость Очаков при ее многочисленном и боеспособном гарнизоне. С востока, со стороны Кубани и приазовских степей, сохранялась угроза от ногайской орды. А с юга от нее находился Крым, пока что формально независимый и с многочисленным своим войском. Власть в Крыму на данный момент была в руках у пророссийской партии во главе с ханом Сахиб Гереем. Но эта власть была очень непрочной, учитывая вывод основных подразделений русской армии с полуострова. И куда, против кого повернет татарское войско завтра, было сейчас не ясно.

«Не зря же барон упоминал про то, что на нашу роту есть особые виды, и никто ее расформировывать не собирается, – сделал вывод своим умозаключениям Алексей. – Значит, надо ее готовить к предстоящим делам, чтобы боеспособность была не слабее, чем в недавней войне».

Ну а со всем этим уже сегодня же вечером должно было, наконец, наступить прояснение. Вестовым из штаба ему было передано указание быть у полковника фон Оффенберга к 19.00.

– Очень интересно! – Лешка очнулся от мыслей и оглядел замерших в строю егерей. – Сегодня и завтра у всех прибывших вчера с Дуная солдат будет отдых. Затем продолжится обучение и несение повседневной службы в полном ротном составе. Для всех остальных наш распорядок не меняется, он подпоручиком Гусевым здесь и так уже хорошо отлажен. Вольно! Рота, разойдись! – скомандовал он егерям и четырехшереножный строй быстро рассыпался.

– Господа офицеры! – воскликнул Живан. – Можно вас всех попросить задержаться? Ровно через неделю, в следующий четверг, приглашаю вас к себе на семейный ужин. Мы по прибытии сюда сразу же сняли приличный домик с садом в предместьях и все будем рады вас видеть у себя в гостях. Хотел бы вас всех познакомить со своими близкими, отметить наше счастливое прибытие в дружеском кругу, да и просто отдохнуть в непринужденной обстановке.

– О, это прекрасно! – восторженно выкрикнул Бестужев. – Я уже и забыл, когда был в последний раз в приличном обществе с гражданскими людьми. – Вокруг одни лишь ваши морды в картузах с волчьими хвостами, – толкнул он плечом Хлебникова Славку. – А еда будет из сербской кухни или опять привычный армейский порцион? – и он подмигнул Алексею.

– Южная, славянская кухня примерно вся между собой похожая, – усмехнулся Милорадович. – Незначительные различия, конечно же, в ней имеются, но этот так, только для больших знатоков. Главное, чтобы ее готовили сведущие в этом деле люди, и обязательно с душой, а моя мама и тетушка Антония – прекрасные хозяйки, при самых прилежных помощницах. Да и дяде всегда удавались мясные блюда. Можете даже не сомневаться, господа, вам у нас очень понравится. Если командир не против, то я бы пригласил к себе еще и нашего Курта. Кстати, это именно он посоветовал мне хозяина такого удачного дома. В противном случае мы бы, наверное, мыкались в поисках жилья еще долго. Война закончилась, господа, наш Курт совсем скоро уволится из армии. И, как знать, будем ли мы потом с ним вообще видеться?

– Я, разумеется, не против. А как все остальные? – Алексей оглядел своих офицеров.

– Мы только – за, конечно же – за! – загомонили те в ответ.

– Ну вот и прекрасно, – улыбнулся Живан. – Тогда ждем вас в следующий четверг к шести вечера. И просьба никому не опаздывать!

Алексей шагал вместе с Гусевым по направлению к госпиталю. В нем на излечении сейчас оставалось четверо егерей с наиболее серьезными ранениями. Остальные пятеро были в месте проживания личного состава и наблюдались там ротными лекарями Мазурина.

– Даже не знаю, куда Карпыча вывезли, Алексей, – пожал плечами подпоручик. – Мы ведь как с вами на реке расстались, три дня марша, и сразу же к себе в расположение прибыли. Я на следующий день в госпиталь пришел, чтобы навестить наших, а там только Милушкин остался. Я к нему: «Авдейка, а Карпыч где?» «Да намедни, – говорит, – отправили обозом в сторону Фокшан». Я к Дементию Фомичу, а тот руками разводит: приказ из главного штаба освобождать места для новых раненых. Дескать, совсем скоро из-за реки их подвезут, а тут класть некуда. «Хотел и того, второго вашего с ногой отправлять, да, боюсь, рана у него откроется, только-только вот начала недавно заживать», – говорит. А там через несколько дней и правда из-за реки полевые лазареты прибыли, ну я с Фомичом договорился, всех наших под особый контроль взяли. Половина уже с госпиталя вышла или у нас, в роте, долечивается, а кто и вовсе в строй встал.

– Да-а, нехорошо с Карпычем вышло, – вздохнул Егоров. – Я же ему обещал, Серег, что мы его ни за что не бросим. Вот где теперь нашего дядьку искать? Рассея-матушка – страна огромная. Запрут в какую-нибудь дыру, где он в инвалидном подвале зачахнет.

В монастыре Колцей, где располагался главный гарнизонный госпиталь, царила такая же суета, как и обычно. По двору слонялись раненые и хворые солдаты. В отгороженный плетнем угол, покрытый сверху парусиной, на глазах у егерей вынесли на носилках два завернутых в серую мешковину тела и положили их к тем трем, что тут уже были. Дюжий дядька с кровавыми брызгами на унтерском мундире и с закатанными по локоть рукавами громко звал какого-то Гришку. Из двух крытых выцветшим полотном повозок группа солдат вытаскивала мешки с провиантом.

– Колокольцева могу хоть завтра в роту отпустить, – наморщив лоб, пробегался по спискам Дементий Фомич. – У вашего Мазурина он и долечится, а через пару недель, Бог даст, уже и в строй встанет. Так, Крылов Яков, нет, вот этому нужно еще время, – покачал он головой. – Там пуля большой кусок мяса вырвала, нужно еще подождать, чтобы все у него заросло. А к вам его отдай, так он тогда и бегать начнет, а рана ведь загноиться может. Пусть еще пока у нас полежит, потом поглядим, как там все у него будет через пару недель. Угу, у Милушкина нога зарастает. Сам каждый день на обходе ее смотрю – не налюбуюсь. А ведь когда-то отрезать даже хотел. Повезло солдату. Совсем скоро его к вам отпущу. Ну а по Елкину тут уж все понятно! – вздохнул врач. – Обезноженный. Как рана совсем срастется на культе, так буду списывать его со службы и отправлять в Россию. Все, отвоевался ваш солдатик. А по Карпычу, Алексей, ну никак я не мог у себя его оставить. Там и надо мной люди тоже так-то есть, а тут еще со столиц эти шибко умные понаехали. Вот только на прошлой неделе все они обратно к себе вернулись, небось, за наградами и с докладом, как они здесь порядок на местах навели. А у нас самого простого, даже легкого полотна на повязки, здесь не хватает. Ладно вот, хоть с провиантом недавно наладилось.

– Да я ничего, Дементий Фомич. Спасибо, вы и так нас опекаете, – поблагодарил врача Егоров. – Вы придержите пока Потапа Елкина, не отправляйте его никуда, а мы уж в долгу не останемся, – и, как тот ни протестовал, сунул ему в карман небольшой кожаный кошелек. – Не обижайтесь, Дементий Фомич, это вам в знак нашей признательности. Скольким уже солдатам вы здоровье и даже саму жизнь сохранили!

Было заметно, что врачу очень приятно это признание такого его непростого и важного труда. И он, покраснев, пробормотал слова благодарности:

– Спасибо Алексей. Я постараюсь по своим связям узнать, куда отправили вашего унтер-офицера Зубова. Ну а вы через армейскую канцелярию уточните. Думаю, уж не откажут такому-то герою, – и он, улыбнувшись, кивнул на прикрепленный к зеленому доломану Георгиевский крест.

В 19.00 Лешка стоял уже перед крепкой дубовой дверью в кабинет своего начальника.

– Заходи, Егоров! – раздался из-за нее такой знакомый ему голос. – Тихо, тихо ты, да не ори так! – оборвал он привычный доклад офицера. – Живой, здоровый, бодрый! – с улыбкой оглядывал его с головы до пят полковник. – Ну давай, подсаживайся к столу, у нас ведь не зря в России говорят, что в ногах правды нет, а разговор-то, он у нас с тобой долгим будет.

Генрих Фридрихович, откинувшись на спинку своего массивного стула, иронично улыбался.

«У начальства хорошее настроение, – понял Алексей. – Ну, значит, разноса за самодеятельность в Белграде не ожидается. Наверное, сдержал слово Баранов. Уже хорошо!»

– Чего ты задумался? – усмехнулся барон, словно сканируя Лешку своим взглядом. – Да не боись, капитан, ругать мне тебя не за что. Вчера не мог тебя с докладом принять, ибо готовили доставленного вами самозванца к отправке в столицу. Ну и так потолковать с ним мне тоже нужно было. В общем, особое это задание оттуда, – и он кивнул на потолок, – выполнено нами всеми безупречно. Вывозили негодника вы совсем не там, где предполагали многие большие люди, а ведь именно наш этот третьестепенный вариант как раз таки и сработал. О как! – и он довольно хмыкнул. – Доставили вы его в полном здравии, несмотря на все опасности, и он уже много чего нам интересного наговорил. Главное, о том, кто его и для какой роли там, в Стамбуле, готовил. Но в это… кхм… мы с тобой углубляться, пожалуй, уже не будем. Пусть кому положено с этим там разбираются.

Баранов и Ветров о твоих действиях оставили самые лестные отзывы в письменном виде. Пиши подробный рапорт и ты, отправим все вместе в военную коллегию следующей курьерской почтой. Самое главное, Егоров, ты теперь полностью обелен, и никто, повторюсь, никто здесь тебя больше не сможет лягнуть. Ну а придет время, это наше секретное дело с выходом в Белград оценится по заслугам, ты уж мне поверь, такое власть никогда не забывает. Уж я-то это хорошо знаю, – и Фридрихович довольно, словно бы кот, объевшийся сметаны, улыбнулся.

– Так, по делам в твоей роте я осведомлен. Твой, этот самый, подпоручик из Тобольских, Гусев, меня уже порядком забодал своими докладами и просьбами. Подключайся уже сам и решай все по-хозяйски. Ко мне, как мы ранее и договаривались, только с самым срочным делом, а так, как обычно по четвергам, после обеда.

По поводу твоей роты полной определенности в ее использовании еще пока нет. Понятно сейчас одно, что до самого вывода наших частей из Валахии ей самое место именно здесь. Вы ведь окружающую нас местность хорошо изучили. Особые дела, какие не поручишь строевым подразделениям, тоже только одним вам по плечу. Так что не торопитесь со сборами. До марта месяца вас никто отсюда точно не сгонит. Да вы и сами, небось, не сторонники столь раннего выхода. Прижились тут, полигоны, вон, себе отстроили. Баньки. А кое-кто даже и семью перетащил из-за тридевяти земель да, Егоров? – и он иронично, с прищуром взглянул на Лешку.

«Все-таки сдал меня Баранов, – подумал Алексей. – Ну змей! Ладно хоть не пеняют ни за что!» – и он, вздохнув, кивнул головой:

– Никак нельзя было семью Живана там оставлять, ваше высокоблагородие. Ну вы сами посудите, что им бы…

– Ладно, ладно, я тебе что-нибудь сказал, что ли, в укор? Сам ведь когда-то обещал с этим помочь. Все обошлось, ну и ладно. Пускай прошение о принятии в российское подданство твои сербы подают, а я им в том поспособствую.

– Спасибо, ваше высокоблагородие! – Алексей аж вскочил с места. – Вы знаете, как они нас любят? Да для них что Сербия, что Россия – все едино! Дядя Живана, врач от Бога, лечебную практику уже три десятка лет ведет! Дети все образованные, на четырех языках говорят!

– Капитан! Ты чего меня тут уговариваешь? – оборвал его полковник. – Сказал же – поспособствую во всем! У них, вон, даже родственник в «их превосходительство» выходит. Андрею Степановичу Милорадовичу императрица генерал-майора недавно пожаловала. Чай знаю, за какую семью ты меня тут просишь. Только есть тут некоторые неудобства. Никак им здесь оставаться долго нельзя. Да и твоему оружейнику. Куртом, по-моему, его зовут? Как только наши войска отсюда выйдут, об участи тех местных, кто с нами крепко сотрудничал, можно только сожалеть. Хоть с турками и прописан один из пунктов мирного договора, что они представляют амнистию всем тем, кто воевал на стороне русских. Но ты же знаешь, что эта бумага яйца выеденного не будет стоить, когда они обратно сюда зайдут? Так что мой им совет, пусть готовятся к выходу в пределы Российской империи. Понятно, что на новом месте всем тяжело придется. Но тут, Алексей, им будет верная смерть!

– Понимаю, Генрих Фридрихович, – покачал головой Егоров. – У Шмидтов тут целая мастерская построена. Семейное отлаженное дело ведь в Бухаресте было. Как же ему теперь все бросить?

– Голова, Лешка, дороже кузнечных клещей, напильника и молотка, – вздохнул барон. – С головой можно дело и на новом месте затеять, а вот без нее точно уже не получится. Пока есть время и ничего не предвещает неприятные времена, пусть все, что у него есть, обращает в деньги. Ближе к нашему выходу цены на это могут очень сильно упасть. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я?

– Так точно, ваше высокоблагородие, – кивнул Алексей. – Спасибо, что предупредили.

– Не за что, – кивнул он. – Только имей в виду – это строго для тебя разговор. Сумей его так передать своим людям, чтобы никакой утечки на сторону не было. Месяца через два, конечно, все будут об нашем предстоящем выходе уже говорить. Такое долго не скроешь, но до конца осеннего ненастья чтобы ты не распространялся. Понял меня? Ну вот и ладно. А пока живите здесь, как жили. В войска, вон, уже представления о повышении в чинах приходят. Как это там у вас называется – «золотой дождь» по поводу виктории? Вот-вот он самый, – хмыкнул полковник. – По тебе вот только, Алексей, у меня пока ничего не вышло. Генерал-аншеф самолично твою фамилию вычеркнул из списка на майорство, – и фон Оффенберг досадливо поморщился. – Но ты не журись, капитан, повторяюсь – всему свое время.

– Спасибо, господин полковник. Я даже и не думал как-то об этом, – улыбнулся Егоров. – Вы и сами уж не волнуйтесь так за меня. Мне и в капитанах ходить неплохо. И коли уж вы так о мне заботитесь, позвольте тогда последнюю просьбу?

– Хм, ну давай, – барон с вниманием подвинулся ближе к столу. – Все, что только в моих силах, Алексей.

– Ваше высокоблагородие, я вам уже как-то докладывал про то, что два моих старших унтер-офицера получили инвалидность на поле боя. Это младший сержант Зубов Иван Карпович и подпрапорщик Елкин Потап Савельевич. Зубова, пока я был на дальнем выходе, отправили в Россию, а вот Елкин, пока не затянулась его культя, находится сейчас в гарнизонном госпитале. Мне их очень нужно вытащить, ваше высокоблагородие, из того болота, куда их поместят по случаю инвалидности и по списанию со строевой службы. Отдайте мне их?

– Что значит – отдайте? – полковник непонимающе уставился на капитана. – Поместят куда-нибудь для призора. Без куска хлеба, небось, твоих инвалидов не оставят. И что это за слово такое – «болото»? Ты это, выбирай выражение, Егоров.

– Да это я так, к слову, господин полковник, – поморщился Алексей. – Ну кому они нужны будут, увечные? Один без ноги, другой с культей вместо руки. Сейчас после этой войны столько таких по всей стране бедует. Ну вот зачем нашей казне еще обременение?

– От меня-то ты что хочешь? – фон Оффенберг непонимающе уставился на егеря.

– Генрих Фридрихович, помогите, – Лешка просительно приложил руку к груди. – Ничего мне не нужно. Отдайте этих инвалидов под мой личный присмотр? Вы же сами после войны, как только все успокоится, год на поправку дел и вступление в батюшкино наследство мне обещали? Ну вот я бы и отвез своих увечных унтеров в свое личное поместье. Толку-то от них для государства? Пускай уж у меня доживают под присмотром.

– Хмм… Одна-ако, – протянул озадаченно полковник. – И что ты, так каждого своего инвалида к себе в поместье будешь вытягивать? Оно вообще тебе надо? Ты там, в поместье, сам-то пятый год уже не был. Да там без хозяина, небось, все давно в упадке, а тут еще два лишних едока подъедут.

– Надо, ваше высокоблагородие, очень надо! – выдохнул Алексей. – Я им слово давал, что не брошу! А я за вас, да я на любое задание, Генрих Фридрихович! Вы только прикажите!

– О-хо-хо-о! Лешка ты, Лешка, – покачал тот головой. – Когда уже ты повзрослеешь? Женить тебя срочно надо, чтобы ты серьезнее стал и о всякой блажи не думал.

– Ладно, попробую помочь, коли это для тебя так важно, – наконец, подумав, произнес он. – На-ка напиши на листе их фамилию, имя и отчество. Откуда они сами родом, когда и в какой набор были рекрутированы. Ну, в общем, все, что только про них знаешь. По этому Елкину, что сейчас в госпитале находится, будет, конечно, проще. А вот по сержанту, как ты его там, Карпычем называешь? Тут да-а. Его ведь еще поискать, пожалуй, придется. Россия ведь – она, Алексей, сам знаешь, огромная. Это хорошо, если его где-нибудь в южной губернии пристроят, а если вдруг на уральские казенные заводы в инвалидную команду загонят? Или даже еще дальше. Что, и в Сибирь за ним поедешь?

– Поеду, – кивнул Алексей. – Я же ему слово дал.

– Выходцу из крестьян ты слово дал? – хмыкнул барон.

– Солдату, ваше высокоблагородие! – Алексей твердо посмотрел в глаза полковнику.

Тот пожевал губами и тяжко вздохнул:

– Сказал же, помогу. И все равно, Егоров, женить тебя надо. Ладно, иди давай уже в роту! И раньше следующего четверга чтобы я тебя даже краем глаза здесь не видел! Тут работы невпроворот, а он мне еще дел подкидывает, – ворчливым голосом пробурчал барон вслед егерю.

Глава 5
По-домашнему

– Ваше благородие, там три солдатика из полковых пехотинцев пожаловали, – доложился Егорову дежурный унтер. – Хотят к вам с просьбой о приеме в нашу роту обратиться. Погнать али говорить будете?

– Пусть заходят, – кивнул Алексей, и перед ним предстали два рядовых и капрал с синим погоном на плече.

– Капрал Васин, рядовой Кучин, рядовой Агафонов, – доложились пехотинцы. – Ваше благородие, мы к вам с прошением о переводе в вашу роту егерей, – крепкий, подтянутый капрал с уверенным и серьезным взглядом темно-карих глаз подал офицеру исписанный лист. На гербовой бумаге неровным корявым почерком была нацарапана просьба о принятии в отдельную особую роту егерей главного квартирмейстерства армии с переводом из Орловского пехотного полка подателей сего. И три жирных креста в виде подписей в самом ее низу.

– Орловцы? Лешка внимательно вгляделся в лица солдат. – Славный полк, воевали мы с ним бок о бок. В семидесятом на штурм Бендерских бастионов вместе шли. А в семьдесят третьем в поисках под Еникюль прибрежные укрепления у турок брали. Потом под Селистрией бок о бок в Нагорном редуте резались. Сами были там?

– Так точно, ваше благородие! – ответил за всех капрал. – Ребятки под Еникюль в первой своей баталии участвовали. А я как раз под Бендеры с рекрутской партией прибыл и там же о самый первой раз и поранен был.

– Ну вот, выходит, что обстрелянные вы солдаты, – улыбнулся Егоров. – Про нашу службу, вы, небось, и так все уже знаете? У нас тут, кстати, и ваш сослуживиц есть. Воробьев Андрей, слыхали о таком?

– Так точно, – хором ответила вся троица.

– Приятельствовали мы с ним, в одной артели раньше состояли, – кивнул головой Васин. – Вот он и посоветовал к вам по всей форме обратиться.

– Даже так? – улыбнулся Алексей. – Ну, значит, рассказал вам все о нашей службе. Так, солдаты вы справные, по вам это сразу же видно. Желание на перевод имеете, вон даже на гербовую бумагу денег не поскупились. Но у нас здесь правило одно: каждый должен пройти отбор для дальнейшей егерской службы. Потому как она очень даже отличается от обычной, пехотной. Егерь должен бегать только лишь чуть-чуть медленнее лошади, стрелять быстро и без промаха, колоть штыком лучше гренадера, а ползать ловко, как уж. И еще к тому же должен быть грамотным, словно ротный писарь. Всему этому у нас и так, конечно, научат, но начальные навыки, кроме разве что грамотности, – и Лешка, улыбнувшись, кивнул на бумагу, – у вас все равно, братцы, должны уже быть. Отсюда и такие наши требования, что вступительные испытания вам придется пройти по всей строгости и вместе со всеми теми, кто уже ранее изъявил желание служить в особой роте. А таковых к сему дню набралось аж полторы сотни на почти шесть десятков мест. – Что, и про испытания вы тоже знаете? – увидел он согласные кивки троицы. – Ну, тогда подходите в субботу, после утреннего развода и прямо к нам на егерский полигон, тот, что на окраине города, у озер. Надеюсь, знаете про такой?

– Так точно, господин капитан, знаем, – уверенно ответил за всех капрал. – Там вы постоянно из штуцеров палите и что-то взрываете. А по окрестным лесам вокруг него бегаете и в траве ползаете. Да все в гарнизоне давно уже про него знают. Только вы нам бумагу для ротного командира дайте какую-нибудь, чтобы он мог нас по увольнительной к вам на испытания отпустить. Сами понимаете, господин капитан, порядок.

– Будет вам бумага, подождите минуту, – кивнул Егоров и, сев за стол, достал лист бумаги, гусиное перо и чернильницу.

Нынешний четверг был днем суетным. Помимо всех рутинных, обыденных, служебных дел, до обеда нужно было успеть побывать на докладе у начальства, подбить списки кандидатов на вступление в роту, проверить, как идут дела в интендантской группе с ее новым командиром и еще приготовиться к вечернему выходу на званый ужин Милорадовичей.

– Нужно ведь еще и форму готовить, – вздохнул он, оглядывая свой штопаный повседневный мундир. Ладно хоть «парадка» у меня есть, не зря же я ее заказал к награждению Георгиевским крестом. Вот и нечего ей в шкафу пылиться, пусть свое отрабатывает, – и он приоткрыл дверку.

– Данилка, Даниил! – крикнул Егоров в окно, и по двору затопали шаги его вестового.

– Ваше благородие, по вашему приказанию!.. – начал доклад егерь.

– Данил, мне сегодня на прием идти, сможешь почистить и привести парадный мундир в порядок? У Матвеича в интендантской группе ребятки умелые, помогут. Снесешь его туда?

– Конечно, с радостью, вашбродь! – откликнулся с готовностью егерь. – Не сумневайтесь даже, за пару часиков управимся!

– Ну и ладно, а это вам на пуговицу какую, мел, нитки или еще чего. Давай, только без сдачи, – и он сунул два серебряных гривенника вестовому в руку.

– Да не надо, мы и сами, вашбродь! – попробовал было протестовать тот, но, увидев кулак командира, фыркнул и закрыл рот.

– К господину капитану из штаба! – раздался крик с улицы караульного.

«Странно, – удивился Алексей. – И так ведь четверг, день доклада у начальства. С чего бы это?»

Рядовой из комендантской роты, вытянувшись по швам, громко доложился:

– Господину капитану Егорову Алексею Петровичу от главного квартирмейстера армии генерал-майора Денисова Ивана Федоровича! Обер-офицерам особой отдельной роты егерей быть сим днем пополудни на площади перед главным штабом армии по всей своей форме! – и, козырнув, унесся дальше.

– Хм, не тревога, не вызов для подготовки к выходу, и собирают всех офицеров. Как-то странно это все. Ну, поглядим, – покачал головой Алексей. – Ладно, Данилка, мундиром моим позже займешься, а пока беги и всех наших офицеров ко мне созывай!

– Господа офицеры, все строимся по своим подразделениям. В первой шеренге справа от всех стоит командир, слева от него самый старший по званию, а за ним остальные! – помощник главного квартирмейстера армии подполковник Соболев минут двадцать расставлял и инструктировал семь десятков командиров среднего офицерского звена.

– Господа, это самая первая партия обер-офицеров, по кому пришли бумаги к награждению и повышению в званиях. Потом и по всем остальным из военной коллегии тоже прибудут. Выходите из строя быстро и без задержек. Доложились генералу, приняли из его рук новый офицерский патент или наградной рескрипт, ответили, как и полагается, коротко «Благодарю покорно!», развернулись, громко крикнули: «Служу России и матушке императрице!», – и быстро на свое место. Времени у нас мало, не хватало, чтобы у их превосходительства обед остыл. Вы уж не подведите, делайте все четко и быстро! Опосля по тому, как у нас сегодня пройдет, и со всеми остальными партиями мы так же поступать будем, – и подполковник, обернувшись в сторону входа в здание, махнул рукой. – Давайте, сюда! Вот сюда несите столы!

Солдатики из комендантской роты вытащили два больших стола и накрыли их малиновым сукном, а генеральский адъютант Митя выложил на них две большие стопки документов.

Строй из стоявших в нем офицеров – от прапорщиков до капитанов – колыхался и шумел: виданное ли дело – такое количество награждений, и все разом! Егеря отдельной роты стояли молча, серьезно, как и их командир, выгодно отличаясь от всех остальных.

– Идут, идут! – пронеслось по рядам, и строй замер, вглядываясь в вышедших из здания штаба трех старших офицеров во главе с генерал-майором Денисовым.

– Господа офицеры! – громко, на всю площадь выкрикнул он, выйдя перед столами. – Великая эта война с Османской империей, длившаяся долгие шесть лет, закончилась нашей блистательной викторией. Русская армия и русское оружие под предводительством матушки нашей императрицы Екатерины покрыли себя великой славой! В честь провозглашенного недавно победного мира по ее воле издан манифест о праздновании сего дня всенародно. В сами войска ее высочайшей милостью посланы наградные и производства о повышении в чинах, и вы самые первые во всей нашей армии, кто принимает эти знаки монаршей благодарности. Виват Императрице Екатерине! Виват России! Виват русскому оружию!

– Виват! Виват! Виват! Ура-а-а-а! – раскатилось по центральной площади Бухареста, заглушая торжественный барабанный бой.

– Орловский пехотный полк, капитан Ермолин, ко мне!

Из строя вышел высокий офицер.

– За доблесть и отвагу в войне императрица жалует вас секунд-майорским чином и премиальными в пять тысяч рублей!

Генерал-майор пожал руку офицеру и вручил ему патент на новое звание, а также отдельный рескрипт с выпиской из приказа о награждении и премировании.

– Благодарю покорно, Ваше превосходительство! – ответил награждаемый и, развернувшись, как это и было уже отрепетировано заранее, громко выкрикнул: – Служу России и матушке императрице! – а затем быстро прошел на свое место в строю.

А по площади уже неслось:

– Поручик Иванов – ко мне! Прапорщик Северский – ко мне! Ингермоландский пехотный полк! Капитан-поручик Угрюмов – ко мне! Поручик Ходынский – ко мне! Ахтырский гусарский полк! Ротмистр Белявский – ко мне! Корнет Буйнов – ко мне!..

После полков дошла очередь и до отдельных батальонов и батарей, а затем и до особой роты егерей.

– Капитан Егоров – ко мне!

Как показалось Егорову, с особой, какой-то отеческой теплотой генерал-майор Денисов пожал ему руку и вручил рескрипт на пять тысяч премиальных. Затем он отбросил все условности и на глазах у всего строя похлопал его по плечу.

– Ты это, не грусти, капитан, – с каким-то слегка виноватым видом произнес он. – Один ты нынче без производства в чинах. Не уйдет от тебя майорство, это уж я тебе обещаю!

– Благодарю покорно! – ответил, как и положено, Лешка и добавил уже озорно от души: – Да вы и сами не переживайте, ваше превосходительство. Я ведь молодой, а до генералов мне не так уж и далеко! – и, резко развернувшись, выкрикнул, как и все: – Служу России и матушке императрице!

– Молодец, орел! – расслышал он за спиной, чеканя строевым к своему месту. А по площади уже неслось:

– Поручик Милорадович – чин капитан-поручика и три тысячи премиальных! Подпоручик Гусев – чин поручика и две тысячи премиальных! Подпоручик Бестужев – чин поручика и две тысячи премиальных! Прапорщик Хлебников – чин подпоручика и полторы тысячи премиальных!

– Хорошо, Ваше благородие, красота-а, – оглядывая Лешку со всех сторон, в восхищении протянул Данила. – Мы с Федоткой из интендантов чуток ваш доломан приталили, и галуны на него, те, что поярче, еще нашили. Ох и красиво же получилось!

Ростового зеркала в роте не было, и Лешка крутил небольшое овальное и так и эдак, рассматривая в нем свое отражение.

«А что! Очень даже неплохо, – подумал он. – Мундир хоть и не такой яркий, как у тех же гренадеров или гусар, и весь в неброском черно-зеленом цвете, но смотрится вполне себе даже солидно. Сапоги надраены до блеска, волчий, черный, с синим отливом хвост на парадном его картузе распушен, Кагульская медаль и Георгиевский крест аж горят и светятся начищенным серебром. На черном широком поясе сабля в отделанных и красиво украшенных ножнах. Лицо вот только какое-то обветренное, с конопушками у носа. Шрам этот кривой на щеке и над бровью, царапина на подбородке, словно у мальчишки-драчуна, а не у солидного командира отдельного воинского подразделения. А-а-а, да и бог с ним, с этим лицом! – усмехнулся Алексей. – Не на бал-маскарад в Питерском салоне, а к другу-сослуживцу на семейный ужин собираюсь!»

– Спасибо, Данилка, – поблагодарил вестового Алексей. – Прямо хоть на аудиенцию к самому командующему иди, – и тут же поплевал через плечо. – Чур меня! Этого только еще не хватало!

До снимаемого Милорадовичами домика нужно было пройти через весь центр города, и четверо идущих по нему молодых обер-офицеров в своей начищенной форме вызывали живой интерес у всех встречных. Гражданские, особенно из женской половины, провожали их внимательными взглядами. Встречные офицеры отдавали уважительно честь, а от идущего по каким-то своим делам пехотного солдатского строя с оранжевыми погонами на плечах вдруг раздалась команда, и он затопал «строевым» по Бухарестской улице. Ведущий роту поручик вскинул ладонь к своей черной шляпе, принимая ответное приветствие от егерей.